Текст книги "«Красное и коричневое» и другие пьесы"
Автор книги: Иван Радоев
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
В этот миг слышатся выстрелы из пистолета. Стаменов сползает в люк, крышка с грохотом падает, закрывается. По движению девушки можно понять, что стреляет она, хотя она по отношению к зрителю стоит так, что рука с пистолетом не видна. Девушка проводит рукой по лицу, как бы освобождаясь от какого-то наваждения, и мы видим, что в руке не пистолет, а барабанная палочка. Рука Девушки безвольно разжимается, палочка падает… Это было лишь секундное затмение – и никакого убийства. Поднимается крышка люка, из него высовывается голова Стаменова.
С т а м е н о в. Если ты, малышка, даже расскажешь обо всем этом, никто тебе не поверит, потому что всем известно, что я архитектор Стаменов, а ты всего-навсего соплячка. И еще могу добавить следующее: рассказ о Ниагарском водопаде и о Буонаротти-младшем с гораздо большим интересом слушала твоя матушка. (Закрывает за собой люк.)
Девушка смотрит куда-то в пространство. Поблизости, в соседнем дворе, воет собака. Девушка начинает выть в унисон с собакой. Идет к своим барабанам. Слышны сумбурные, как бы задыхающиеся удары. Бой барабанов и вой! Удары напоминают бессвязные слова. Постепенно ритм выравнивается, и с последним ударом вступает музыка. С музыкой, по законам всех чудес, вокруг все светлеет. Может быть, солнце уже вырвалось из тени. Люк снова открывается, и появляется Т р у б о ч и с т, такой, каким мы его знаем по почтовым открыткам, – седой, с белыми усами.
Д е в у ш к а. Извините, вы существуете?
Т р у б о ч и с т. Работаю – следовательно, существую.
Д е в у ш к а. А я вас приняла за открытку.
Т р у б о ч и с т. Если хотите, можете написать на мне адрес и отослать кому-нибудь.
Д е в у ш к а. Кому?
Т р у б о ч и с т. Не знаю…
Д е в у ш к а. Я подумаю… до следующего солнечного затмения.
Т р у б о ч и с т. Только у меня больное сердце, и неизвестно, дотяну ли я до той поры.
Д е в у ш к а. Не бойтесь! Завтра мы едем на экскурсию. По всей видимости, мы попадем в катастрофу, и я завещаю вам свое сердце. Вам его пересадят, и вы проживете не только свою, но и мою жизнь.
Т р у б о ч и с т. Это несправедливо. Свою жизнь я прожил, сердце пригодится вам самой.
Д е в у ш к а. Но ведь оно у меня – для того, чтобы я его кому-то отдала.
Т р у б о ч и с т. Не могу я принять такой щедрый подарок.
Д е в у ш к а. Прошу вас, примите!
Т р у б о ч и с т. Но мне нечем отплатить вам.
Д е в у ш к а. Лучшей платой будет радость, которую вы мне доставите, приняв его.
Трубочист оглядывается.
Д е в у ш к а. Ну что вы озираетесь?
Т р у б о ч и с т. Боюсь, как бы кто-нибудь не услышал и не принял нас за сумасшедших.
Д е в у ш к а. Здесь никого нет.
Трубочист медленно снимает свой черный пиджак, седой парик, срывает огромные усы – и перед нашим взором предстает Ю н о ш а. Он улыбается. И Девушка улыбается тоже.
Людоедка
Перевод М. Михелевич
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Т о п у з о в.
Ш и ш м а н.
А с п а р у х.
К ы н ч о.
Т р а к т о р о в.
В е л и ч к а.
Г е н а.
А н о м а л и я.
Й о т а.
З а в е д у ю щ а я.
Ш а б а н.
А л о и с.
М а л е н ь к и й с т а р и ч о к.
Г е ч о.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Эта пьеса написана в 1976 году, несколько раз переделывалась, прежде чем приобрела свой теперешний завлекательный вид.
Дом престарелых в селе Геша, что в трех километрах от города Дряново. Ниже, по диагонали, находится прославленный Дряновский монастырь. В глубине виднеется шоссе Тырново – Габрово и туннель. В туннеле ничего не виднеется.
Дом этот предназначался не престарелым, В те годы, когда в стране еще не начался процесс миграции и село еще не обезлюдело, здесь размещалась школа, а до школы что-то еще. Отсюда далеко до больших городов. И еще дальше отсюда цивилизация, автоматизация, неврозы, санитария и гигиена. Каждое утро под окнами проходит, направляясь в горы, отара овец. Под вечер она возвращается с более крутых горок на менее, с менее крутых на более. Вот более или менее особенности этого дома.
Автор купил старый домик рядом с приютом престарелых по следующим соображениям:
во-первых, видна перспектива – ведь у молодости впереди всегда старость;
во-вторых, ежедневные встречи с пожилыми людьми поддерживают в человеке ощущение быстротечности всего сущего. А это ощущение куда приятней ощущения вечности.
Предлагаемая нами история произойдет в ограниченных пределах галактики дома престарелых. Точнее, в комнате, которая служит его обитателям гостиной – той территорией, где, выражаясь языком большой политики, осуществляются контакты. Территория для контактов – естественная необходимость для стариков, хотя жизнь, естественно, лишает их многих контактов.
На стульях, столах, телевизоре – на всем здесь печать усталости… Телевизор уже два года как порвал всякие контакты с политическими обозревателями, телеспектаклями и «Золотым Орфеем». Эпоха телеинтервью здесь уже давно закатилась.
Обладают ли старики чувством юмора? Маркс сказал: «Человечество, смеясь, прощается со своим прошлым». О стариках можно сказать, что они, смеясь, прощаются со своим будущим. Иначе говоря, стариковский юмор мрачноват. Потому что смерть не перехитришь, никуда от нее не денешься.
Можно ли смеяться смерти в глаза? Можно, только не в глаза – она ведь безглазая. Приходит без разбору и к простому смертному, и, скажем, к директору театра. Иными словами, смерть – это неизвестность. И чем смеяться ей в глаза, лучше, пока жив, глядеть в оба… и желательно вовремя. А то запутаешься в собственных сетях и других запутаешь. Сидел, говорят, один человек на берегу моря, плел сеть. Увидали это селедки я говорят: «Ну, у кильки дело дрянь…» А потом в консервной банке удивляются: «Сеть для кильки была, зачем же нас-то сюда напихали, как сельдей в бочку?»
Поздний вечер. Старики, поужинав, разошлись по своим комнатам. Они выиграли у времени еще день жизни, а время еще на день сократилось.
Две фигурки – мужчины и женщины – единственные, кому здесь весело и бездумно. Их вырезал из дерева Аспарух. Он считает, что это Адам и Ева. Вы вольны считать иначе.
Темнота медленно рассеивается, но свет неяркий, сумеречный. Адам и Ева сейчас вынесены на авансцену. На одной фигурке висит табличка с надписью «Аспарух», на другой – «Величка». С головы Евы, то бишь Велички, в глубь сцены протянулась белой дугой фата, конец ее закреплен в руке человеческого скелета.
В белом медицинском халатике-мини входит А л о и с – молодая стройная негритянка, несет подносик с лекарствами. При виде скелета она роняет поднос. Входит З а в е д у ю щ а я. Она ведет за собой старика, только что прибывшего автобусом, чтобы занять освободившееся в доме место. Нельзя сказать, что Заведующая вполне хладнокровно отнеслась к встрече со скелетом, но все же сумела сохранить хладнокровие, усадила новичка на стул и только тогда торопливо удалилась.
Вбегает Ш а б а н, завхоз, звонит в большой школьный колокольчик.
С т а р и к и, еще не успевшие лечь спать, поспешно выходят из своих комнат.
Ш а б а н (указывая на скелет). Кто притащил сюда этот символ?
А н о м а л и я. Это не символ, а скелет.
Ш и ш м а н. Еще от школы остался…
Т р а к т о р о в. В чулане стоял.
Ш а б а н. Ох и врежу я кому-то, чтоб неповадно было, только пока не знаю кому… Чмари несчастные!.. (Отодвигает фигурки к стене, срывает фату, уносит скелет.)
Пауза.
Ш и ш м а н. Глядите, на воре шапка горит!
Гена и Кынчо инстинктивно хватаются за головы.
Ш и ш м а н. Вот это кто, значит! Забыли притчу, ослы старые…
Снова тишина.
Г е н а. Посмешить хотели…
К ы н ч о. Показать, что смерть бессильна. Как в «Ромео и Джульетте».
Й о т а (подходит к Кынчо и, поскольку она немая, отчитывает его с помощью жестов и мимики.)
Ш и ш м а н. Со смертью не шутят. Смерть – это неизвестность.
А с п а р у х (обращаясь к Кынчо). Я их для красоты вырезал, Кынчо. Хотел как лучше… Это Адам и Ева. Ты артист, должен иметь уважение к чужой выдумке.
К ы н ч о. Я же в шутку, Аспарух!
Ш и ш м а н. Со смертью нельзя шутить. Смерть – это неизвестность. Помню, как началась эта самая, как ее, миграция, к нам в село повалил народ из города…
А н о м а л и я. Тсс!
Т р а к т о р о в. Говори, Шишман, говори!
Ш и ш м а н. Я и говорю, когда началась эта самая миграция, повалил к нам народ из города… Был там один, Топузов по фамилии, начальник из министерства земледелия, животноводством заправлял… Приехал он к нам сюда и облюбовал под дачу участок моего брата. Когда-то это поле было, потом его к селу прирезали, для расширения территории. И что этот Топузов организовал? Из города поднажали по телефону. Брат мой – в сельсовет, к председателю. Не отдам, говорит, участок, для сына берегу. А Топузов опять поднажал, и в один злосчастный день сгрузили там камни, лес, кирпич да завели песню «Не кочегары мы, не плотники…». Пятьдесят дней стоял на участке сивушный дух. Брат мой Кунчо – что за человек! Поди пойми его. Все возле стройки крутился… Они поют «Не кочегары мы, не плотники…». И он подтягивает «Не кочегары мы, не плотники…».
В е л и ч к а. Он-то с чего распелся?
Ш и ш м а н. «Ты-то с чего распелся?» – спрашиваю его. Молчит.
К ы н ч о. На нервной почве, наверно.
А н о м а л и я. Тсс!
Ш и ш м а н. Ну, думаю, не иначе получится у него короткое замыкание, пробки перегорят…
Неожиданно гаснет свет.
А с п а р у х. Черт бы побрал эти пробки! Опять перегорели!
А н о м а л и я. Зажгите спичку!
Т р а к т о р о в. Нету у меня спичек.
А с п а р у х. На, держи!
Т р а к т о р о в. Где?
А с п а р у х. У меня в руке.
Т р а к т о р о в. А рука где?
А с п а р у х. Вот она!
Т р а к т о р о в. Не вижу. Чиркни спичкой, чего зря коробок трясешь?
А с п а р у х. Держи!
Т р а к т о р о в. Держу.
Слышно чирканье спички о коробок.
А с п а р у х. Не тем концом чиркаешь.
Т р а к т о р о в. Да у нее головки нету.
К ы н ч о. Другую возьми.
Т р а к т о р о в. И у другой нету.
А с п а р у х. Третью возьми.
Т р а к т о р о в (пытается зажечь спичку). Такая же…
Снова чирканье спички о коробок.
И у этой, у этой тоже!
А с п а р у х. Дай сюда коробок!
Т р а к т о р о в. Там больше спичек нету…
А н о м а л и я. Господи, я сойду с ума!
Т р а к т о р о в. Нашел! Все в порядке!
Свет зажигается.
Ш и ш м а н (продолжает рассказ). Ну, думаю, не иначе получится у него короткое замыкание, пробки перегорят…
А с п а р у х. Дальше, дальше давай!
А н о м а л и я. Тсс!
Ш и ш м а н. Злопамятный у меня был брат – я таких сроду не видел. Брат, говорю ему однажды – осторожненько так, с подходом, – не таскайся ты туда, не пой, а то пойдут по селу пересуды, ненормальным прослывешь, того и гляди, еще и трудодни не засчитают. Ничего, скажут, Кунчо не наработал, только и знает, что петь да гулять. Конечно, говорю, труд – это песня, но только когда работаешь так, что не до песен. А примешься петь – это уж получается песня, а вовсе не труд… Тем временем дачу под самую крышу подвели, стены оштукатурили. Сегодня четверг, послезавтра, значит, суббота. Послезавтра, говорит мне брат, устрою я Топузову встречу. В субботу под вечер, когда бабы скотину загоняют, слышу со стороны новой дачи крик. Женщина вопит – да так, будто ее тупым ножом режут: «Не нужна мне эта дача, будь она трижды проклята! Ноги моей больше тут не будет! Нашел, куда меня привезти…» Жена топузовская криком кричит, все село кинулось к ихнему дому, и я со всеми. И что же вижу? Гляжу – и собственным глазам не верю. Будто в кошмарном сне… Брат мой над окном топузовской дачи в чистой рубахе висит, как партизан, язык прикушенный, умолк навеки. Эх, братец, думаю, перегорели все-таки у тебя…
К ы н ч о. Шишман, умоляю, поосторожнее с пробками!
Ш и ш м а н. Висит, значит, а в руке письмо. Подпрыгнул я, перерезал веревку, он сполз и письмо из руки выпустил…
Т р а к т о р о в. Это надо же!
К ы н ч о. Печальная история…
Й о т а (спрашивает знаками: «Что было в письме?»).
Ш и ш м а н: В письме-то? Как сейчас помню… За всю мою жизнь единственное письмо…
Г е н а. Ну и жизнь, мать вашу за ногу!
А н о м а л и я. Тсс!
Ш и ш м а н (читает). «Милый брат мой Шишман! Наши родители окрестили тебя именем славного болгарского царя Шишмана. И благодаря одному только этому имени жизнь твоя пройдет хорошо. А меня окрестили Кунчо. Ни царя такого не было, ни других больших людей. Но помяни мое слово, все равно я Топузову отомщу, рассчитаюсь с ним. Я, брат, всегда был против мести и мстил для того, чтоб поскорей она мне обрыдла… Потому как общество у нас братское. А братское общество строится на братоубийственной любви… Только я это уразумел не сразу. Умные люди говорят, кто мстит, тот убивает самого себя. А я, когда мстил, не чувствовал, что сам себя убиваю. Значит, неверно это. Вот я и решил: дай-ка сделаю наоборот, убью себя и тем за себя отомщу. Помяни мое слово, Топузов и его семейка больше сюда не сунутся, потому что это смерть, брат, а смерть – это неизвестность. Скажи председателю, чтоб дачу под школу не отдавали, как-никак здесь человек себя жизни лишил. Целую тебя. Твой брат Кунчо…» И приписка внизу: «Запомни, человек сам запутывается в своих сетях и других запутывает».
Пауза.
К ы н ч о. Печальная история.
Ш и ш м а н. Откуда мой брат знал, что председатель отдаст дом под школу?
Т р а к т о р о в. А он отдал?
Ш и ш м а н. Отдал.
Т р а к т о р о в. Материалистами мы стали. Не верим в указания.
Ш и ш м а н. А во время миграции, когда все, кто помоложе, разбежались отсюда вместе с детишками, отдали школу под дом престарелых.
Пауза.
Й о т а (жестами и мимикой спрашивает: «Этот самый дом и есть?»).
Ш и ш м а н (отвечает тоже знаками: «Он самый»).
А н о м а л и я. Где же ваш брат повесился, господин Шишман?
Ш и ш м а н. Как раз над вашим окном, госпожа Аномалия.
А н о м а л и я. Господи, зачем же вы нам про это рассказываете?
Ш и ш м а н. Слух потом был, что жена Топузова наглоталась каких-то таблеток, а сам он после этого повесился… Вот до чего доводит игра со смертью.
Н о в и ч о к. Хороший человек был Кунчо.
Пауза.
Ш и ш м а н. А вы почем знаете?
Н о в и ч о к. Я Топузов.
Изумление. Испуг. Входит З а в е д у ю щ а я.
З а в е д у ю щ а я. Вы еще не спите? В чем дело? Что случилось? Товарищи, это товарищ Топузов, ваш новый сосед. Только что прибыл к нам. (Берет чемодан Топузова, уносит.)
А н о м а л и я (подняв глаза к потолку). Господи!
А с п а р у х. Не смотри на пробки!
Снова гаснет свет.
А с п а р у х. Говорил я тебе!
А н о м а л и я. Что ты мне говорил?.. Зажгите спичку!
Т р а к т о р о в. У меня нету…
А с п а р у х. На, держи.
Т р а к т о р о в. Где?
А с п а р у х. У меня в руке.
Т р а к т о р о в. А рука где?
А с п а р у х. Вот она!
Т р а к т о р о в. Не вижу…
А с п а р у х. Держи!
Чирканье спички.
Не тем концом чиркаешь!
Т р а к т о р о в. У нее головки нету.
К ы н ч о. Другую возьми.
Т р а к т о р о в. И у другой нету… (Снова чиркает.) И эта такая же… Эта тоже!
А с п а р у х. Дай сюда коробок!
Т р а к т о р о в. Там больше спичек нету.
А н о м а л и я. Господи, я сойду с ума!
Т р а к т о р о в. Нашел! Все в порядке!
Свет зажигается. Все молча переглядываются.
А н о м а л и я. Где же господин Топузов?
Й о т а (показывает жестами, что Топузов исчез).
Т р а к т о р о в. Чудеса…
Старики в ужасе расходятся, ощупывая пространство перед собой руками.
Г е н а. У-у, мать вашу за ногу! А вдруг это не он, а в него вселилась душа того Топузова…
Ш и ш м а н. Чушь какая!
А н о м а л и я. Тсс!
Г е н а. Что ты все «тсыкаешь»?
А с п а р у х. Говорят, переселение душ есть.
Ш и ш м а н. Чепуха!
В е л и ч к а. Ты же сам сказал, что он… того…
Ш и ш м а н. Ну и что?
А н о м а л и я. А он не…
Т р а к т о р о в. Смерти нет! Душа человека переселяется в кого-то другого…
К ы н ч о. О!
Г е н а. Кынчо, ну пожалуйста!..
К ы н ч о. О!
А н о м а л и я. Господа, не надо!
А с п а р у х. Переселение душ есть.
Ш и ш м а н. В таком случае где же мой брат?
Й о т а (объясняет знаками, что никакого переселения душ нет).
А н о м а л и я. Йота говорит, что никакого переселения душ нет.
А с п а р у х. Тогда объясните мне такой реализм: сколько раз – и не во сне, а наяву – сижу я, Шишман, в нашей с тобой комнате и чувствую, что вовсе я не в нашей с тобой комнате…
Т р а к т о р о в. Материалистами стали, не верим в указания…
А н о м а л и я. Тсс!
Ш и ш м а н. Рассказывай, Аспарух, рассказывай!
А с п а р у х. Так вот, значит, не сплю, сижу в комнате, а чувствую, что вовсе я не в комнате, а за рулем автофургона – знаете, которые на международных перевозках? Везу свиные окорока, вокруг – одни львы и дикари. Торможу, начинаю бриться электробритвой. Потом отрезаю кус сала, кидаю львам. А они не едят. Брать берут, но отдают дикарям. Те закапывают свинину в землю, я и добриться не успел, гляжу – дерево выросло, сплошь свиными окороками увешано. Подхожу к нему, а дикарь мне кукиш под нос сует, в точности как наш брат болгарин. Ну, львы, дикари, дерево, кукиш – этому я не удивляюсь, одного взять в толк не могу – с чего это я каждые пять минут бреюсь? Наверно, вселилась в меня душа какого-нибудь немца. Это я рассуждаю так, пока передо мной видения, а как приду в нормальное состояние, оглядываю комнату и думаю: с какой это стати попал я вдруг на международные перевозки? Не иначе как работал я на них бог весть сколько тысяч лет назад, еще когда на земле жили одни дикари. Больше эти международные перевозки ничем не объяснишь.
Ш и ш м а н. Международные перевозки всего лет двадцать как появились. Не мог ты на них работать тыщу лет назад. От нервов у тебя это. Больно нервный народ стал!
А с п а р у х. Нервы у меня есть, спорить не буду. Вот у тебя их, Шишман, нету. Поэтому ты и не замечаешь того, что реализм считает нереальным.
Ш и ш м а н. Реализм-то есть, а переселения душ нету.
Г е н а. Да почему же нет, мать вашу за ногу!
К ы н ч о.
Т о п у з о в (появляется в дверях).
Иди за мной!
К ы н ч о.
Иду!
Т о п у з о в.
Уж близок час мой,
Когда в мучительный и серный пламень
Вернуться должен я.
К ы н ч о.
О бедный призрак!
Т о п у з о в.
Нет, не жалей меня, но всей душой
Внимай мне.
К ы н ч о.
Говори: я буду слушать.
Т о п у з о в.
И должен отомстить, когда услышишь.
К ы н ч о.
Что?
Т о п у з о в.
Я дух, я твой отец,
Приговоренный по ночам скитаться,
А днем томиться посреди огня.
К ы н ч о.
О боже!
Т о п у з о в.
Отомсти за гнусное его убийство.
(Уходит в свою комнату.)
К ы н ч о. Видели?
Ш и ш м а н. Ты про что?
К ы н ч о. Явился.
Т р а к т о р о в. Кто?
К ы н ч о. Призрак.
А н о м а л и я. Никто сейчас сюда не являлся.
Й о т а (тоже объясняет, что никто не являлся).
Т р а к т о р о в. Завязал бы, Кынчо… Пьянка никого еще до добра не доводила.
К ы н ч о. Неужели вы его не видели?
Т р а к т о р о в. Да не было тут никого, кроме своих.
Г е н а. Будь я проклята, мать вашу за ногу, если переселения душ нету!..
Скрип двери. Входит Т о п у з о в.
Т о п у з о в. Никакого переселения душ не существует. Существует смерть, одинаковая для всех и разная для каждого в отдельности. (Подходит к Величке.) У вас пуговички не хватает. Я сразу обратил внимание, как вошел. (Протягивает ей пуговицу.) Вот, пришейте. Я совершенно бескорыстно.
В е л и ч к а (взглянув на пуговицу). Она самая!
Т о п у з о в. Потрясающая тишина! Я будто заново родился. Все бури и штормы позади, товарищ Топузов! Наконец-то и ты сможешь отдохнуть. (К Кынчо.) Очень рад, что мы с вами в одной комнате. Покойной ночи!
Топузов возвращается к себе. Старики стоят, точно загипнотизированные. Кынчо не решается последовать за своим новым соседом. Старики пожимают плечами.
Г е н а. Не к добру мы с тобой, Кынчо, сотворили эту штуку со скелетом. Прими таблеточку элениума. (Дает ему таблетку.)
А н о м а л и я. И две седуксена.
Т р а к т о р о в. И валерьяночки!
А с п а р у х (протягивая Кынчо бутылку). Хлебни-ка лучше водочки… И не раскисай!
Г е н а. Покойной ночи, Кынчо!
Все тихонько расходятся по комнатам. Кынчо глотает таблетки, осушает одним духом бутылку, идет к себе, но тут же возвращается. Слышны негромкие, отдаленные звуки барабана. Кынчо прижимается к стене.
Барабан звучит все более четко. Это ритмы Африки. Вместе с ними в комнату врывается А л о и с. Все быстрее удары барабана, все более бурным становится танец. Обнаженная Алоис танцует перед оцепеневшим Кынчо. Мало-помалу африканский ритм сменяется болгарским народным танцем хоро́. И медленно, тяжело и жутко вливается в комнату призрачная вереница танцующих хоро́ стариков и старух в ночных одеяниях. Впереди – Топузов. Кынчо выбегает на середину комнаты. Цепочка белых призраков смыкается в круг. Потом размыкается. Кынчо распростерт на полу. Белые призраки выстраиваются над ним, подобно хору в античной трагедии.
Т о п у з о в. Помни: человек сам запутывается в ту сеть, что плетет, и запутывает вместе с собой других!
Хор повторяет его слова. Топузов вместе с хором удаляется.
Кынчо приподымается, протирает глаза.
Затемнение. Потом снова светлеет.
Утро следующего дня. Поют птички.
Входят А н о м а л и я и В е л и ч к а.
А н о м а л и я. Скажешь ты мне или нет?
В е л и ч к а. Я тебе уже сказала.
А н о м а л и я. Теперь-то какой смысл скрывать?
В е л и ч к а. Каждый день спрашиваешь. Если бы я… я бы сказала.
А н о м а л и я. Зачем ты меня мучаешь, Величка?
В е л и ч к а. Это ты меня мучаешь.
А н о м а л и я. Вот видишь, обе мучаемся. А скажешь – обеим станет легче.
В е л и ч к а. Я же сказала… Что тебе еще надо?
А н о м а л и я. Если не скажешь, я скажу Аспаруху!
Уходит к себе. Величка всхлипывает. Входит Т о п у з о в, держа в руке портативный магнитофон.
Т о п у з о в. Почему вы плачете?
В е л и ч к а. Я не плачу.
Т о п у з о в. Кто-то обидел?
В е л и ч к а. Никто меня не обижал. А что?
Т о п у з о в. Товарищ Топузов не просто интересуется… Он помогает. (Показывает на дверь Аномалии.) Она?
В е л и ч к а. Она.
Т о п у з о в. А в чем суть дела?
В е л и ч к а. Покоя не дает…
Т о п у з о в. Может, объясните почему?
В е л и ч к а. Я у них в прислугах жила… Десять лет.
Т о п у з о в. В домработницах. В этом нет ничего плохого. Зарабатывали себе на жизнь. И что же?
В е л и ч к а. Сколько лет прошло – и каждый день пристает: «Скажи да скажи!» А что сказать? Все уже сказала.
Т о п у з о в. Что именно?
В е л и ч к а. Неудобно мне…
Т о п у з о в. Перед кем? Перед товарищем Топузовым?!
В е л и ч к а. Каждый день спрашивает… Даже ночью.
Т о п у з о в. О чем?
В е л и ч к а. Пока я у них жила… было у меня что с ее мужем или не было?
Т о п у з о в. А у тебя не было. Правильно?
В е л и ч к а. Правильно. Говорю – не верит. Скажи, говорит, ради моего спокойствия.
Т о п у з о в. Если ради спокойствия, скажи, что было.
В е л и ч к а. Но ведь не было!
Т о п у з о в. Неважно. Важно успокоить человека.
В е л и ч к а. Ужасная женщина. У нее взгляд убийственный. Мужа своего взглядом прикончила.
Т о п у з о в. Как это – взглядом?
В е л и ч к а. Он печенью мучился. Перед тем как ему помереть, у нее десять дней про одно про это разговор. Ухватила меня за руку, подвела к нему, спрашивает: «Было у тебя с ней?» Утром однажды говорит ему: «Тебе стыдно мне в глаза взглянуть!» Он глаза поднял, она как глянет, из него и дух вон…
Входит А л о и с с лекарствами на подносике.
А л о и с. Товарищ Топузов, прошу вас! Лекарства…
Т о п у з о в. Спасибо, у меня свои. Сын присылает из ФРГ. Он у меня там торговый представитель. (Смотрит на ее коротенькую юбку.) Вам не холодно?
А л о и с. У нас на острове Мадагаскаре вообще ходят раздетые. Горячая кровь…
Т о п у з о в. В Болгарии ветры…
А л о и с. Я люблю Болгарию.
Т о п у з о в. Бабушка Величка тоже любит Болгарию.
Алоис улыбается, уходит.
В е л и ч к а. Славная девушка. Выучилась тут на докторшу, теперь практику проходит у доктора Стояновой. С утра до ночи, бедняжка, в беготне. А все равно улыбается.
Т о п у з о в. Людоедка.
В е л и ч к а. Что вы такое говорите, товарищ Топузов! Славная очень девушка.
Т о п у з о в. Я, конечно, не утверждаю. Может, людоедка, может, нет…
В е л и ч к а. Товарищ Топузов, Аспарух меня любит…
Топузов взглядывает на нее так, что Величка не в состоянии понять, есть в его взгляде упрек или нет.
Величка уходит. Топузов погружается в чтение газеты. Похоже, А н о м а л и я только того и ждала. Осторожно входит.
А н о м а л и я. Ливанская трагедия?
Т о п у з о в. Синайский полуостров.
А н о м а л и я. Будет война, товарищ Топузов?
Т о п у з о в. Нет! Если мы возьмем дело мира в свои руки и будем отстаивать его до конца.
А н о м а л и я. Кынчо, наш артист, говорит, в Америке перепись населения проводят… Выясняют, значит, сколько народу лишнего.
Т о п у з о в. Перепись населения проводится совсем с иной целью.
А н о м а л и я. А вообще-то нам живется прекрасно, только вот… Аспарух и Величка, они…
Т о п у з о в. Вы насчет моральных устоев?
А н о м а л и я. Вообще-то моральные устои у нас на высоте…
Слышатся звуки кавала – народного музыкального инструмента, похожего на свирель.
Т о п у з о в. Кто это играет?
А н о м а л и я. Шишман. Он из простых… Устроил у себя в комнате «уголок болгарского народного быта» и играет на кавале – народные песни в основном.
Т о п у з о в. Народные можно.
А н о м а л и я. Кто такой товарищ Топузов, интересуются. Кем работал? А я им говорю: какое это имеет значение? Здесь мы все равны! Полная гармония!
Т о п у з о в. Номенклатура… Товарищ Топузов – номенклатурный работник. В распоряжении…
А н о м а л и я. Я так и сказала: распоряжался… И любопытство тут ни к чему. Вы читайте, читайте, не буду вам мешать.
Аномалия уходит, входит К ы н ч о.
Т о п у з о в. Все артисты поздно встают.
К ы н ч о. Башка просто разламывается.
Т о п у з о в (протягивая ему таблетку). Держи. Фээргешная. Сын прислал. В свое время я…
К ы н ч о. «В свое время»… В свое время я какие роли играл! А потом развелось всякой бездари, склока пошла, кто заслуживает звания, кто нет…
Т о п у з о в. Ты-то заслуженный?
К ы н ч о. Нет.
Т о п у з о в. Ясно. Народный.
К ы н ч о. Народного секретарь парторганизации получил. На мою долю не досталось. А знаете, Аномалия – она из бывших…
Вбегает разгоряченный Т р а к т о р о в. За ним – Ш и ш м а н и А с п а р у х.
Т р а к т о р о в. Что за народ! В автобус хоть не садись. Чуть кого нечаянно заденешь, весь автобус начинает выяснять, что и почему. Убьют кого – все будут молчать. А плечом заденешь – такой поднимается крик… Но зато похороны были что надо. Погода отличная, уйма народу пришло поразмяться. Вот зимой умирать нехорошо – является человек пять самое большее. (Увидев Топузова, представляется.) Почтовый работник, фамилия Тракторов. Мой папаша, было время, привез в село первый трактор. И значит, в честь машины…
Т о п у з о в. Звучная фамилия. Для той эпохи прогрессивная.
Т р а к т о р о в. Замечательные получились похороны… Дорогой дядя Кольо, говорю, работники почты-телеграфа никогда, говорю, не забудут…
А л о и с проходит по комнате, несет подносик с лекарствами.
Ш и ш м а н. Алоис Хуана Перес-и-Перальта!
А с п а р у х. Что передавали? Какая сегодня погода, Алоис?
А л о и с. Преобладающая. (Улыбается.)
А с п а р у х. Алоис теперь уже все-все понимает.
Ш и ш м а н. А когда нас кто-нибудь не понимал?
Алоис подает лекарства сначала Топузову, потом остальным.
Т о п у з о в. Благодарю вас, мне не надо, пусть товарищам больше останется.
Алоис раздает лекарства, к Кынчо она подходит последнему.
К ы н ч о. А можно две?
А л о и с. Можно.
К ы н ч о. Душенька ты моя! Ох, случится в нашей богадельне какая-нибудь скверность.
А л о и с. Не поняла.
К ы н ч о.
Снова улыбнувшись, Алоис уходит.
Ш и ш м а н. А Кынчо два пакетика дали. Почему, как думаете?
К ы н ч о. Эх, брат, через мои руки столько артисточек прошло… Но тут другой коленкор… Черненькая. С такой закрутить – все сдохнут от зависти.
Т о п у з о в. А вам никогда не приходило в голову, что она, возможно, людоедка?
К ы н ч о. Да ладно вам!
Ш и ш м а н. Не у каждого голова доросла до того, чтобы такое приходило в голову.
Т о п у з о в. Правильно. Например, людоеды еще не доросли до вопроса «Быть или не быть?». Они говорят: «Мне быть, а тебе не быть».
Ш и ш м а н. А вот и культурные люди говорят: кто пляшет и поет, тому зло на ум нейдет. Людоеды же перед тем, как сожрать человека, поют и пляшут. Это что же значит? Что они ему добра желают?
Т о п у з о в. В доме престарелых не стоит прибегать к парадоксам. Мы люди немолодые, а парадокс – вещь внезапная, опасная…
Т р а к т о р о в. Знаете, товарищ Топузов, какие есть люди на свете! Перемывают мне косточки за то, что я на похороны езжу. Мол, кто любит похороны, тот жестокий человек. Это я-то жестокий! Если я жестокий, почему же всегда меня просят речь произнести над могилой? Потому что умею утешить. Вот я и думаю: набралось у меня десятка три надгробных речей, которые я произносил людям в утешение. Можно ведь, в конце-то концов, напечатать у нас «Избранные надгробные речи Ивана Тракторова» и использовать их для траурных церемоний в зависимости от того, кого хоронят. Сколько бумаги исписано про шпионов и сыщиков! Про разводы и некультурность молодежи! Я смотрю, писатели даже половой акт взялись описывать…
Ш и ш м а н. Это на Западе, наши поскромнее. Они еще только про миграцию писать собираются.
Т р а к т о р о в. Денег я не прошу.
Ш и ш м а н. А вот это, Тракторов, ты зря. Любой скажет: «Ежели задаром отдает, значит, товар у него завалящий». Слыхал ты, чтоб, скажем, написал человек книжку и отдал ее задаром? Да такую книжку никто и в руки не возьмет.
К ы н ч о. Книги пишутся из любви к живому человеку. За такую любовь надо платить, потому что, если живому человеку не заплатить, никогда он другого живого человека любить не будет.
Ш и ш м а н. А мертвого любят бесплатно.
А с п а р у х. Я читал, что обязательно надо раз в неделю ходить на кладбище, очищает душу.
Ш и ш м а н. А никто не ходит. В субботу и воскресенье за город едут, на природу. Постелят на траву одеяло, консервов поедят и кричат: «Йе-йе-йе-йе, йе-йе-йе-йе!»
Т р а к т о р о в. От «тру-ля-ля» душа чище не станет.
К ы н ч о. И здоровья, по-моему, тоже не прибавится.
Ш и ш м а н. Потому что ненормально это. Я сорок лет пас скотину в горах, ни разу «тру-ля-ля» не крикнул. Стыдоба… Меня бы за сумасшедшего приняли.
К ы н ч о. А ведь сумасшедший – это больной человек.
Ш и ш м а н. Нервный народ стал. Вчера ходил я в Дряново. В скверике возле бани ромашка растет. Я сосчитал… Четыре ромашки в траве и триста семьдесят шесть пластмассовых ложечек. Нервный стал народ!
Т о п у з о в. Когда оторвешься от своего корня – трудно.
