355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Иван Папуловский » А жизнь одна... » Текст книги (страница 16)
А жизнь одна...
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 22:02

Текст книги "А жизнь одна..."


Автор книги: Иван Папуловский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

8.

Каждому человеку хочется, чтобы о нем и думали, и говорили только хорошее. Не каждый человек может быть уверен, что это так и бывает. Когда-то Эрвин жил с открытой душой и приятным сознанием того, что у него все идет как нельзя лучше, на судне – от матроса до капитана – все о нем самого хорошего мнения, и, что греха таить, его самолюбию льстили случайно услышанные реплики о его высоком мастерстве, отличном знании морского дела. А вот по-настоящему оценил, какое это великое счастье и богатство быть авторитетом в глазах единомышленников и товарищей, лишь тогда, когда ничего этого уже не существовало…

Помнится, как больно резанули слова бывшего кочегара и друга по морским странствиям, работавшего теперь на заводе:

– Эрвин? Был человек хоть куда, в любой поход с ним… А сейчас – и не поймешь, что с ним стало!

Что стало – сам-то он знал. Но не желал признавать изменений, уверял себя, что ему, незаслуженно оскорбленному, простительно некоторое преображение. Надо, конечно, гнать этих прилипал, что любят погулять за его счет, и все станет на прежнее место. Может быть, со временем и на судно вернется – не на всю ведь жизнь отлучили его от моря!

– Если не остановишься – не увидишь моря, – резко и прямо сказали ему однажды Сулев и Виктор в присутствии Айме и Фанни.

К обиде за то, что не сумели отстоять его перед Яном Раммо, примешалась новая.

Но сегодня ему казалось, что он вновь становился равным с ними, что они по-прежнему оставались его лучшими друзьями. Ну, а все-таки, что же это такое – дружба? Есть ли она на самом деле?

Мирное, даже какое-то мальчишеское настроение Сулева и Виктора, от души посмеявшихся над его неприятностью с этим несчастным краном, обрадовало и даже растрогало Эрвина. «Да, они хотят мне помочь, – тепло подумал он, – конечно, хотят! И Виктор специально приехал из своего Пярну… Бросил все и приехал!»

Что поделаешь с человеком! Очень ему хотелось, чтобы все выглядело именно так.

Уже и не помнит Эрвин, когда в последний раз был у него вот такой же чудесный, радостный день. Они втроем пошли на Штромку, потом поехали в Кадриорг и Пирита. Это были их любимые места. Вспомнили связанные с ними эпизоды, иные настолько смешные, что три взрослых человека вдруг перевоплощались в шаловливых мальчишек и смеялись до упаду, передразнивая один другого. Даже строгие залы художественного музея в Кадриорге ничего не изменили в их настроении и поведении.

Они пообедали в ресторане у моря и вышли на мост, переброшенный через реку Пирита в ее устье. В будущем здесь возникнет Олимпийский центр парусного спорта, а сейчас на левом берегу от моста до самой бухты раскинулись легкие, ажурные строения яхт-клуба спортивного общества «Калев» и базы других обществ. У пирса стояли, покачиваясь на волнах, многочисленные яхты, несколько катеров разных классов и размеров. Далеко в море белели паруса. Яхты аккуратными рядами лежали и на берегу, а их огромные ярко-красные кили, словно рыбьи плавники, блестели на солнце.

Снизу, с пирса яхт-клуба, Сулева окликнули:

– Товарищ директор! Спускайтесь сюда!

Сулев приветливо помахал рукой маленькому человеку в черном бушлате, стоявшему внизу. Эрвин взглянул на друга. Большой, в расстегнутом бежевом пальто и велюровой шляпе, слегка надвинутой на правую бровь, он выглядел солидно и красиво.

Эрвин обернулся к Виктору. Изящный и стройный, в таком же, как у Сулева, бежевом пальто, он улыбался одними губами, а зеленые глаза внимательно изучали поднимавшегося к ним человека в бушлате.

«И между ними – я, в старом замызганном плащишке, с «капустой» на картузе… Должно быть, здорово смешно выгляжу!..» – пришла внезапно мысль, и Эрвин даже отступил назад.

Сулев крепко пожал руку человеку в бушлате и с нескрываемой гордостью представил его своим друзьям:

– Прошу познакомиться: мастер нашего завода Аво Кукк, он же – мастер спорта СССР, тренер заводской волейбольной команды и заядлый яхтсмен. Богатая личность.

– Скажете, товарищ директор! – смеясь, возразил Аво, и Эрвин удивился, до чего приятна была улыбка у этого веселого белозубого человека. Его маленькие, немного прищуренные карие глаза смотрели доброжелательно и даже восторженно, словно он, познакомившись с друзьями своего директора, счастлив необыкновенно.

«Подхалим, наверное…» – подумал Эрвин, но тут же, устыдившись, опроверг свое предположение: подхалимы так не держатся – дружелюбно, с простым, спокойным человеческим уважением и совершенно независимо, «на равной ноге». Да и в голосе Сулева он не услышал ни нотки превосходства или покровительства.

– Не хотите пройти по рейду на катере? – спросил мастер. – Ну, товарищ штурман, конечно, часто видит Таллин с моря, а вам ведь интересно.

– Штурман с удовольствием присоединится к нам, – категорически заявил Виктор, хлопнув Эрвина по плечу. – Ну, идем?

Виктор как ребенок обрадовался возможности прокатиться на катере и, спешно опускаясь к пирсу, на ходу вытянул целую фразу из какой-то арии.

– О, да вы настоящий тенор! – изумился Аво Кукк. – Не хуже Виктора Гурьева!

– Жаль, что не лучше! – бросил в ответ Эрвин, искренне гордясь дарованием друга.

Аво оставил друзей на несколько минут и вернулся на пирс сияющий.

– Прошу занимать места, – скомандовал он и сам встал за штурвал маленького досаафовского катера.

Катеришко оказался довольно быстроходным, и минут через десять они обошли все яхты и мелкие суда, бороздившие бухту, и оказались, если можно так сказать, на оперативном просторе. Перед ними вправо и влево раздвигалась неровная, с мириадами кипящих пенистых всплесков, зеленовато-серая гладь большой воды, темнее, контрастнее становился лесистый берег подернутого дымкой острова Найссаар, до которого оставалось не более пяти-шести миль, а за кормой уменьшались, становились игрушечными строения нового Таллина, корабли и подъемные краны в порту. Совсем узенькой светло-желтой полоской бежал вдоль зеленого берега знаменитый пиритаский пляж. И лишь могучая громада островерхой церкви Олевисте, густое нагромождение зданий древнего Вышгорода и высокая ажурная мачта телецентра высились над городом.

– Что за вид!.. – воскликнул Аво.

Он не договорил, но по сиянию глаз, по одухотворенному выражению лица его поняли. Ежегодно сотни раз выходит он на середину бухты, и каждый раз чудесная панорама обновленной эстонской столицы волнует его ум и сердце с новой силой. Он видел до мельчайшей подробности все, что открывалось невооруженному глазу, и видел еще и то, что было скрыто зеленью прекрасных таллинских парков и лесопарков, прибрежными улицами, сиренево-голубоватой дымкой.

Аво заставил всех вспомнить, какой неприглядной была до войны набережная у Кадриорга, а теперь от знаменитой «Русалки» до Пирита она одета в гранит, а чудесный сквер, разбитый вдоль прибрежного шоссе, стал местом прогулок влюбленных. И не доведется старику Юлемисте из старинного эстонского сказания спускать на город воды озера, расположенного выше его, – Таллин строится, бурно растет, он встал из руин большим современным городом, каким раньше и не снился!..

Волнение Аво передалось остальным. Эрвин удивился, что даже его, десятки раз уходившего из этой бухты в дальние рейсы, не оставили спокойным вид родного города и короткие, восторженные комментарии добровольного морского гида. Плотно сжав губы и крепко уцепившись за бортовой поручень, зачарованно смотрел на город Сулев, и встречный ветер безнаказанно лохматил его золотистую шевелюру. А что говорить о Викторе!

Прогулка удавалась на славу.

Не с суши, а с моря смотрели теперь и Сулев, и Виктор, и Эрвин на белые паруса скользивших по заливу яхт, и это было не менее увлекательно. Аво выключил мотор, и маленький катер, словно бегун, последним усилием воли взявший финишную ленту, в оглушившей тишине сделал небольшой вираж и наконец свободно закачался на волнах.

Аво со знанием дела начал рассказывать о классах яхт, мимо которых они только что на большой скорости прошли, о лучших яхтсменах, чьи лица только что видели, о всех соревнованиях, какие здесь проводились в послевоенные годы. И все это говорилось таким тоном и с таким вдохновением, словно ничего на свете не было интереснее, чем история таллинского яхт-клуба и эпизоды многочисленных парусных состязаний на здешнем рейде…

– Да вы, друг мой, поэт! – восхищенно воскликнул Виктор.

– А ты прав, – неожиданно заявил Сулев. – Аво Кукк пишет стихи.

– О море, о соревнованиях яхтсменов, об удачах своей волейбольной команды… – с усмешкой заметил Эрвин.

Его усмешка, видимо, задела мастера: в добрых карих глазах Аво вдруг заплясали чертики. Но он сдержался. Не глядя на Эрвина, ответил:

– Да, о море, о яхтсменах, о волейболе. Обо всем, что люблю. Вы, товарищ штурман, тоже любите море?

Настроение было почти испорчено, но быстрый и находчивый Виктор ловко шутками и прибаутками ликвидировал назревавший конфликт. На берег все сошли бодрые, веселые, смеху и остротам не было конца.

– Замечательный человек! – распрощавшись с Аво и уже поднимаясь на мост, как-то очень тепло и растроганно сказал Сулев о мастере. – Работник, энтузиаст, общественник. Кстати, жена его работает у нас же, а старший сын учится в политехническом и практику проходит под руководством отца.

– Вот тебе и Петух![4]4
  Кукк – по-эстонски – петух.


[Закрыть]
 – громко и заразительно засмеялся Виктор.

9.

В этот вечер они допоздна засиделись за столом и даже не заметили, как быстро пролетело время. Давно ушли спать бабушка и малышка Сирье, явно устала мужественная Фанни, а их беседе не видно было конца. Давно сняты пиджаки и расстегнуты вороты рубашек, застыли нетронутыми рюмки коньяка, хотя бутылка едва начата, и только кофе варили бесконечно: так велик был спрос…

Сулев – крупный, спокойный, сидел в кресле полуразвалившись, развернув могучие плечи. Щеки его давно порозовели, на лбу отсвечивала испарина. И вокруг него – за столом, в комнате, во всей квартире – словно невидимыми волнами разливалось тепло, уют. И хоть Виктор, как обычно, не мог просидеть на месте и пяти минут, это нисколько не нарушало доброй атмосферы доверия и сердечности, и даже колкие реплики Эрвина, которые он бросал время от времени, никого не кололи.

Говорили о многом. Даже технические проблемы ввода новой автоматической линии, над которой как раз работал в те дни Виктор, и реконструкции одного из основных цехов на заводе, где директорствовал Сулев, были внимательно рассмотрены присутствующими с разных сторон, и только одного вопроса не касались в этот вечер – дальнейшей судьбы Эрвина. Ни разу не было произнесено и имя его противника – Яна Раммо…

А утром Эрвин встал вместе с друзьями и по каким-то неуловимым признакам понял, что для него приготовлен сюрприз. Даже у Фанни, старавшейся не заходить в гостиную, как-то по-особенному блестели глаза.

– А тебе, Мореход, придется сегодня кое-куда наведаться по своим штурманским делам, – объявил наконец без предисловий наиболее решительный и находчивый Виктор. И добавил, двинув в бок нашего радостно растерявшегося героя: – Одевайся и топай.

Коротко и просто.

Совершенно обновленный, с десяткой «на мелкие расходы» в кармане, вышел Эрвин из дому. Виктор еще оставался в Таллине, и на вечер они запланировали культпоход в оперу.

– А миня азьмете опелу? – сводив на горшок своего плюшевого медвежонка, деловито осведомилась у взрослых Сирье.

Решительный отказ мамы, однако, не расстроил ее, она охотно согласилась провести вечер в привычном обществе бабушки и даже кое-что нарисовать в подарок маме, папе, дяде Виктору и дяде Эрвину.

В управлении базы рыболовного флота, куда друзья настоятельно рекомендовали обратиться, Эрвина принял заместитель начальника. С первых же слов выяснилось, что он знал и ждал нового штурмана и, не задумываясь, назвал судно, на котором через неделю тот должен выйти в море, правда, без заходов в иностранные порты. Пока.

Быстрота, с которой решался вопрос о его новой работе, любезность и предупредительность заместителя начальника управления насторожили Эрвина. Он торопливо, сбиваясь, начал объяснять, что из пароходства и даже с завода ушел не по собственному желанию, что водились за ним грешки, но заместитель начальника знал и это.

Очень представительный, внешне напоминающий Сулева, но совершенно седой, остроносый и резкий в движениях, он как будто угадывал даже мысли сидевшего перед ним человека.

– Должен предупредить вас об одном, – сказал, пристально глядя в глаза Эрвину, – судно у нас на хорошем счету, народ там очень хороший, поэтому всякие срывы исключаются. И не морщитесь! – вдруг сердито добавил он, хотя Эрвин, если и «поморщился», то всего лишь мысленно, тайком.

Из управления Эрвин вышел в некотором смятении.

Улица оглушила его солнцем, яркими осенними красками, веселым говором множества людей. Радио передавало зарубежные отклики на успешный запуск нового советского космического корабля, у всех было приподнятое настроение, словно каждый был лично причастен к этому полету.

Проходя мимо винного магазина «Арарат», он в раздумье нащупал в кармане хрустящую десятку…

Соблазн был велик. «Сегодня и даже завтра никуда являться не надо, стаканчик винца не помешал бы», – почти вслух размышлял он. А в ушах звучали слова заместителя начальника управления: «Судно у нас на хорошем счету, народ там очень хороший, поэтому всякие срывы исключаются. И не морщитесь!»

– Здравствуйте! – вдруг услышал он. – Не узнаете?

Нет, как же, он узнал их сразу – Магнуса и его очаровательную жену. Он нашел их красивыми и счастливыми, только Рита сегодня меньше напоминала ему Айме, и глаза у нее оказались совсем не черными, а светло-рыжими, и волосы были не такие же, и ямочки на щеках не те… А вот «Носорог» нисколько не изменился, может быть, только бородавка на кончике носа стала меньше да глаза не такие голубые, как раньше.

Магнус и Рита искренне порадовались за него, узнав, что он снова уходит в море, пригласили заходить в гости. Рита собственноручно вписала в его записную книжку свой домашний адрес.

День шел хорошо, солнечно, но после встречи с Магнусом и его женой Эрвина все больше и больше одолевали думы об Айме, о том, как вернуться к ней, добиться ее прощения. Гуляя по городу, отдыхая в беседке на горке Линды, он провел самый беспощадный самоанализ за всю свою жизнь. И пришел к невеселому выводу, что жил плохо, еще во время работы в пароходстве постепенно превращался в обывателя и эгоиста. Люди относились к нему добрее, чем он к ним, и в этом заключается главный страшный его порок. Ведь еще  т о г д а, задолго до истории в западноевропейском порту, Айме говорила ему, что он окружает себя несимпатичными, случайными дружками, которые любят много выпить, особенно за его счет. Не послушал жену, отшутился. О том же самом по-товарищески предупреждал Ян Раммо. Не послушал и его – лютым врагом стал для него Ян Раммо. А давно ли в «Норде» жаловался на лучших своих и преданнейших друзей – Сулева и Виктора, а ведь это они подали ему руку помощи после увольнения из пароходства, настойчиво призывали не поддаваться унынию, буквально за уши вытаскивают из болота сейчас! Так ему, видите ли, предъявите какие-то особые, исключительные доказательства преданности и любви к нему… То же – с Айме. Методично, с достойным лучшего применения упорством он разрушал все святое, что было в их отношениях, оскорблял ее своим поведением. Ныл, злопыхательствовал, прозябал! И хватило совести обижаться на Сулева и Виктора, занятых такими сложнейшими проблемами, но не забывших и про него – неудачника!..

Если бы кто-нибудь внимательно присмотрелся в эти минуты к Эрвину, многое удивило бы в этом странном человеке с прыгающей походкой, в изрядно потрепанном плаще и фуражке «морского волка». Он шел и не видел прохожих, он весь погрузился в свои мысли. Время от времени, словно доказывая что-то невидимому собеседнику, он рубил рукой воздух, ставил точки над «i».

Ноги снова принесли его к «Арарату». Постоял, поколебался. И не зашел, переборол себя. «Подальше… подальше от этого треклятого места!» – скомандовал решительно и пошел в сторону театра «Эстония», еще не наметив точного курса. Увидев развернувшийся на конечной остановке троллейбус второго маршрута, поспешил подняться в салон.

Он поехал в Мустамяэ. Неодолимо потянуло туда – пройти мимо дома, в котором более семи лет счастливым супругом прожил с Айме.

На остановке его окликнул женский голос. Эрвин повернулся. Рядом стояла женщина с темными густыми волосами и ярко накрашенными пухлыми губами, в опрятном осеннем пальто и модных сапожках. «Откуда я ее знаю? – удивился Эрвин и тут же вспомнил: – Из нашего дома – крайний подъезд… Ну да, жена второго помощника… не помню, с какого судна…»

Лайне Жимкус не скрывала радости, что увидела его. Только Эрвину непонятно было ее настроение – чему же она радуется?..

– Я слышала, вы в ссоре с женой? – она картинно выгнула черную бровь. – Не живете вместе?

– Ну…

Эрвин хотел огрызнуться, но вспомнил историю с малышом.

– А вы?

– Разошлись, к сожалению. Сына оставили ему, забрал к своей матери…

Лайне была не прочь пригласить Эрвина к себе – вместе погоревать, – но он будто не заметил ее приглашения. Он даже не попрощался с нею – молча двинулся в сторону своего дома.

И вдруг увидел жену. Она вышла из подъезда их дома в сопровождении высокого молодого парня в сверхмодных коричневых туфлях и такой же коричневой куртке (почему-то именно эти предметы бросились Эрвину в глаза). Парень что-то протянул Айме, и она быстро спрятала это «что-то» в свою новенькую сумочку. «Ключ… он передал ей ключ! – обожгла догадка. – Значит, он был у нее!..»

Да, да… он начинает припоминать, что видел этого парня и раньше. Так вот ради кого она прогнала Эрвина!

Они шли по аллее рядом, оживленно о чем-то разговаривая. На Айме было новое светлое пальто, волосы едва прикрыты прозрачным газовым платком. Она ступала легко, и пыльные ветки придорожного жасмина, которых она касалась, не пачкали ее. Эрвин вспомнил, что к ней, к ее одежде вообще никогда и ничто не пристает…

Он прямо по газонам пересек сквер, в который свернула Айме со своим спутником, и неожиданно вырос перед ними посреди аллеи, широко расставив ноги, с заложенными за спину руками.

Должно быть, его вид был страшен: спутник Айме, побледнев, даже отступил на шаг. Это был очень молодой парнишка, лет семнадцати, не больше. Его лицо испуганно, по-детски задергалось, глаза наполнились ужасом.

– Товарищ штурман… – жалко пролепетал он.

Эрвин мотнул головой («проходи, не задерживайся!») и продолжал молча смотреть на Айме. О, как она похорошела без него, хотя Эрвин даже не мог представить, что его жена могла стать еще прекраснее, чем была. И рядом с нею – какой-то слюнтяй!..

Кстати, «слюнтяй» уже растворился в воздухе, никто не заметил, как он исчез. А Айме и не пыталась уйти. Если бы Эрвина не ослепила в этот момент дикая ревность, он многое прочел бы в ежесекундно меняющемся взгляде жены: и радость, и боль, и любовь, и мольбу – стать прежним, таким, какого она знала до злополучного последнего года. Но дикая ревность застилала Эрвину глаза, невероятной силой наливались его кулаки.

Он превозмог себя. Сквозь слезы он уже плохо видел светлое лицо Айме. Не сказав ни слова, он круто повернулся и быстро пошел прочь. Он остановил первое же такси и поехал за город, к морю.

Возле будки телефона-автомата Эрвин сделал остановку. Монету ему услужливо одолжил шофер. Когда в трубке послышался голос Сулева, Эрвин не мог произнести ни слова. Он даже не знал, что хотел сказать другу в эту тяжелую минуту. И повесил трубку.

Он щедро расплатился с шофером такси и, направляясь к берегу, подумал, что хорошо бы завладеть чьей-нибудь лодкой и уйти далеко-далеко от берега. Навстречу высоким волнам, штормовому ветру, судьбе. И увидел старенькую лодчонку. Правда, она была на цепи, но маленький деревянный столбик рухнул при первом же натиске Эрвина, а валявшаяся на песке доска вполне заменила ему весло…

Налетевший ветер сорвал с его головы морскую фуражку и швырнул ее в волны, но Эрвин не обратил на это внимания. Он думал о случайно увиденной сцене в сквере, о том, что никогда не сможет простить Айме, поэтому ему теперь безразлично все на свете. Сулев и Виктор, наверное, поняли бы его… Эх, Айме, Айме!..

Слезы обиды и жалости к самому себе душили его, и когда он поднялся в лодке, чтобы посмотреть, далеко ли ушел от берега, кроме сизой дымки над далеким лесом, не увидел ничего. Набежавшая ласковая волна тихонько толкнула лодчонку в низенький борт, и Эрвин не устоял, свалился в воду.

«Какая холодная вода!» – всплывая на поверхность, спокойно подумал он и широкими взмахами сильных рук направил вдруг отяжелевшее тело к опрокинутой лодке. Но волна относила лодку к берегу, и Эрвин не сразу догнал ее. «Теперь надо встать на дно и перевернуть лодку», – хватаясь за скользкий борт, решил он. А сознание все еще держало в памяти встречу с Айме, и оно-то помогло Эрвину тут, в ледяной воде, вспомнить, где он видел парня в коричневой куртке. Это был сын соседа-профессора, всегда восторженно относившийся к «морскому волку» – Эрвину.

Ну как же он не вспомнил этого сразу?! Впрочем, все еще поправимо. Эрвин просушит и отутюжит костюм и сегодня же придет к Айме с повинной. Он порадует жену тем, что снова идет работать по своей специальности, в море, что ни разу больше не сорвется, никогда не поддастся ни на какую провокацию врага и сделает на этом свете еще немало хороших и полезных дел! Только выбраться бы на берег!..

Он попытался достать ногами дно – и не смог. Лодку опять отнесло от него. Соленая, обжигающе-холодная вода лезла в нос и в уши. Что-то непонятное творилось с его ногами. Пальцы будто стянуло железным жгутом, и эта скованность пошла выше, замораживая кровь, парализуя суставы. Судорога! Его старый враг – вот что это такое…

Он сделал усилие, чтобы оглянуться в сторону берега. Еще теплилась надежда, что кто-нибудь заметил его беду. Да-да, заметили! Вон какие-то мальчишки спускают в воду большую лодку… Скорей, братишки, скорей!..

Последние мысли и видения Эрвин унес под воду, не справившись с судорогой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю