Текст книги "Должностные лица"
Автор книги: Иван Щеголихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Глава восьмая ВЫПОЛНИМ И ПЕРЕВЫПОЛНИМ
Шевчик привез норку клеточную около четырех тысяч штук и сидел целую неделю в красном уголке комбината, перебирал по сортности, по размеру, качеству и цвету. Много было дефектов, но для деловара чем хуже сырье, тем лучше, можно сколько хочешь списать – на бумаге, а на деле пустить списанное сырье в выделку и пополнить резерв.
Шибаеву он привез японские часы «Ориент», магнитофон «Панасоник-стерео, джинсы штатовские его сыну младшему (с него сняли прошлым летом в Астрахани, куда он ездил поступать в училище матросов). Но главное, по просьбе шефа Алесь отобрал триста штук лучшей норки цвета «жасмин», якобы для образцов на республиканскую ярмарку. Шкурки были отменные, что сделал бы Мельник? Скорее всего, пустил бы по местным тузам для укрепления связей. Шибаеву надо укреплять капитал, у него сокращенная программа, а связи, которые есть, вполне обеспечат дело. Решили так – Шевчик летит в Кутаиси и продает все триста по сто рублей каждую. Но сначала формальности, не в лесу живем. Выписали накладную об отпуске Шевчику, товароведу и экспедитору, трехсот шкурок нестандартной норки по цене тридцать одна копейка за шкурку. Уплатив девяносто три рубля, Шевчик продаст их за тридцать тысяч. Все гениальное, как известно, просто. Но поскольку эти несчастные девяносто три рубля нельзя оприходовать, то их по бестоварной накладной номер такой-то отправляют в ЦУМ зав. меховым отделом Тлявля-совой. Только теперь партия прекрасных шкурок получила документальное прикрытие, никакие ревизоры не докопаются.
Через пару дней Шевчик отбыл с мягким золотом на борту серебристого лайнера, как пишут в газетах, чтобы в богатом городе Кутаиси, где любят выпить, закусить и красиво одеться, мягкое золото превратить в твердое – шеф наказал Шевчику привезти ему сто золотых монет царской чеканки. Он рассказал Алесю, как у его приятеля с пивзавода лет десять тому назад пропало в стеклянной банке сто тысяч. Он их зарыл в землю, а деньги оказались грязные, то ли грибок попал, то ли жучок, достал он их года через два, а там труха. Так что, хранить лучше в твердой валюте. В Кутаиси каждая монета стоит по сто семьдесят, а здесь по двести двадцать. Шибаев больше любит николаевские, хотя есть еще в ходу австрийские, есть и турецкие лиры, но все это на любителя.
Шевчик принял заказ шефа охотно, не думая, что это обойдется ему дороговато, дороже некуда…
Все мы бываем молоды, потом взрослеем, иные так и не успевают состариться, и кто счастливее, сказать трудно. А пока Шевчик доволен, в Кутаиси у него есть перекупщица по кличке Кармен, потом он съездит в замечательный город Тбилиси поесть настоящего шашлыка, сходит в настоящую восточную баню, где массажист будет становиться тебе на мыльную спину и съезжать по ребрам босыми ногами, как со склонов Казбека.
А что делать с основной партией? О, с ней предстоит большая и сложная работа, с нею выполним план, перевыполним и преподнесем сюрприз женщинам Каратаса, они видели норку только по телевидению.
В цехе Махнарылова полным ходом шла выделка каракуля, песца, нутрии, лисы серебристо-черной, добавилась норка. Вася четко помнил заповеди деловара, норку растягивали до нужной площади, делали пересортицу, завышали цену, списывали на сырьевую гарь. По предварительным подсчетам должен быть навар в семьдесят тысяч рублей.
Работа кипела, план выполнялся, и Шибаев решил обсудить «а комбинате положение о коллективах коммунистического труда – будем бороться! Наибольший шанс был не у цеха выделки, к сожалению, а у цеха кройки и шитья, где начальником Каролина Вишневецкая. У нее девчонки с образованием, почти все комсомолки, а то, что не все справляются с заданием, так это временно. Не выполнили план за январь, и в феврале показатели не поднялись, хотя работали девки на совесть, – как быть, спрашивается? Надо ли их обижать? Не надо. Записали всем выполнение на сто пять процентов, закрыли наряды каждой по сто рублей, предупредили, что долг надо отработать в следующем месте. С учетом девки запутались, а Шибаев пустил тысячу шапок налево и сунул под диван восемьдесят тысяч. Ах, какой плохой директор, пользуется неопытностью своих работниц! Приходится, что поделаешь, если у них на каждую шапку уходит меха тридцать шесть-тридцать семь дециметров, а по норме надо тратить двадцать шесть. Они весь его резерв пустят в отходы, пока навыка наберутся. Гонять надо. Темпы, темпы, и еще раз темпы, пока стоят морозы и товар наш в ходу. О качестве будем думать, когда шить научимся. Вместо шапки иногда получается колпак для чайника – ничего, протолкнем, спишем. Бракер придирается со страшной силой, дня не проходит, чтобы две-три девки не плакали. Значит, они взаправду сознательные, значит, именно этот цех должен бороться за почетное знание. Во время обеденного перерыва Каролина вместе с Васей и председателем профкома провели в цехе собрание, взяли обязательство, а на другой день вывесили на доске объявлений.
Комбинат в жизни Шибаева главное. Только не знающие дела люди говорят: он думает лишь о себе – черта с два, сразу прогоришь. Как нет арбуза без корки, так нет личного без государственного. Работать Шибаев никому не мешает, наоборот только приветствует разворот, размах, инициативу. Каждый гражданин имеет право на труд, тут полные лады с Конституцией. И он трудится. Без выходных. По двенадцать часов, по четырнадцать.
Знает ли он, что совершает преступление? Знает. Но не признает за таковое. Как быть, если прокурор живет законами тридцатых годов, а для народа уже кончаются семидесятые? Есть ли на свете такое общество, которое не изменило бы свои потребности за сорок, за пятьдесят лет? Хозяйственные нарушения или, как их называют, преступления, как раз и вызваны несоответствием между устарелыми предписаниями и новыми требованиями жизни. Жить по-старому означает не жить. Жить по-новому означает сидеть. Немного в кресле и побольше в тюрьме. Хозяйственный руководитель – это человек временно находящийся на свободе.
Шибаев любит вникать в юриспруденцию, в правовые казусы, это его хобби, а также должностная необходимость. Игнатий Цой регулярно приносит ему журналы «Человек и закон» и кое-какие брошюры для служебного пользования. У Шибаева уже целая библиотека, под рукой всегда Уголовный кодекс. С автографом, между прочим, Гриши Голубя. Совсем как в песне поется: «Нам ни к чему сюжеты и интриги, про все мы знаем, что ты нам ни дашь. Я, например, на свете лучшей книгой считаю кодекс уголовный наш».
Друзья Шибаева удивляются: как ты все крепко помнишь, откуда столько знаешь, если нигде не учился? Потому он и помнит, что голова не забита со школы пустыми сведениями. Особенно он любит поговорить с Ирмой, она понимает его и поддерживает, а другие спорят, свернуть его пытаются на битую колею.
Ирма, кстати сказать, без суеты и спешки хорошо обставила свою квартиру, просто замечательно. У Гриши Голубя хуже, хотя там шик придает библиотека на две стены, сплошные собрания сочинений, импорт и антиквариат. Зато у Ирмы посуда, сервиз «Мадонна», богемский хрусталь, люстра «Дрезден» за тысячу шестьсот, абажур на кухне ручной работы. В гостиной польский гарнитур – сплошное дерево, мореный дуб, на тыщу лет хватит. Она его заберет в Москву.
Приезжает Шибер в квартиру 43 на обед. Ирма встречает, разденет, разует, усадит в кресло, музыку ему включит, тот самый «Панасонике-стерео, и через пару минут катит ему из кухни столик сверкающий на колесиках, и на нем все, как в кино из американской или индийской жизни. Выпьют, закусят, поедят как следует, полежат, тоже как следует, и, если все хорошо, он любит поговорить с ней. О том, например, что люди нормальные, безвредные не различают преступника и не преступника.
Различия придуманы прокурором, это бесчеловечно. Возьмите его, Шибера, скольких он кормит своим резервом? Все они, кстати сказать, семейные люди, нуждаются, надо растить детей, самим жить по-людски, одному нужна машина, другому квартира, третьему дача, дубленка, шуба, ну как не пойти навстречу? А люди благодарят.
Он, Шибаев, не исключение. Он социальный тип, у которого есть стандарт надежд, целей, устремлений – иметь семь знаков. Каким путем? Трудовым и только трудовым.
Мы не покушаемся на политические основы нашего государства, на его обороноспособность, наоборот, когда демографический спад подтачивает трудовые ресурсы, мы выжимаем из себя все силы, не спим ночей, не знаем ни субботы, ни воскресений, ни праздников.
А понятие честности у нас, извините, особенное.
Шибаев вычитал, что не может быть общества без преступности, пусть оно будет самым респектабельным. Мало того, в человеческом общежитии нет никакого другого явления, которое бы обладало столь бесспорно всеми признаками нормы.
Почему на Руси всегда про разбойников пели песни, сочиняли романы, легенды, повести, например, «Дубровский» – почему?
Потому что они всегда были за справедливость.
Как там Шевчик, не звонит, не телеграфирует. Песню любит разбойничью – «Муромским лесом густым».
Что еще Шибер вычитал в книге Цоя по социологии преступности? Всякое явление двойственно, оно содержит в себе одновременно порядок и беспорядок, движение целевое и движение бестолковое – одновременно. Одному человеку по душе порядок, а другому лучше хаос, и каждый ищет подкрепление своему выбору. Хаос поддерживается негативной информацией, подкрепляет в личности дурные установки. Однако запрещать полностью негатив, делать просвещение стерильным мы не можем, – так говорят ученые люди. Хаос содержит в себе поиск, нащупывание новизны путем проб и ошибок. Вот Шибер и двигает к новизне, иногда сам, а иногда по воле кое-кого другого.
Глава девятая ДЕРЖИ КАРМАН ШИРЕ
Пришло время делить первую выручку. Шибаев предложил встретиться дома у Гриши Голубя – посидим, поговорим, поиграем в шахматы, а то собираемся на комбинате, как правительственная комиссия. Дал его телефон Ирме и наказал, чтобы она позвонила в десять вечера со словами: «Это квартира Голубя? Нам известно, что Роман Захарович Шибаев в настоящее время у вас в гостях. Это из горкома дежурная». Гриша обязательно спросит, зачем Шибаев понадобился горкому в такой поздний час. Ирма должна не растеряться и пояснить, что он является членом штаба гражданской обороны, а остальное вас не касается. Гриша очень не любит раскрывать свои связи и знакомства, в некоторых отдельных случаях, хотя в других отдельных наоборот афиширует.
Приехали с Васей к восьми вечера, чинненько одетые, при галстуках, едва переступив порог, согнулись в три погибели. Раньше люди при входе крестились на образа, а сейчас только поклоны бьют. Сшибаясь задами, будто в поисках грибов, гости разулись, выпрямились со свекольными физиономиями и в одних носках бодро приветствовали хозяина. Он стоял без всякого парада, в спортивном трико, выжидая, когда они стряхнут заразу с улицы, затем провел их в кабинет и закрыл дверь. Вася пронес Туда небольшой чемоданчик с окованными углами.
_ Где твоя хозяйка? – поинтересовался Шибаев слегка сквозь зубы.
Интерес его повис в воздухе.
– Будем, рады знакомству, – добавил Вася, озираясь на стену из книг-– На сколько тут тысяч всего?
– Библиотека, Василий Иванович, исчисляется в томах, а не в рублях, – холодно пояснил Григорий Карлович.
Интересно, потянет ли на сто тысяч вот такой склад?
Журнальный столик сияет полировкой, на нем одиноко стоит хрустальная ваза и ни хрена больше, ни выпивки, ни закуски. Правда, в вазе цветок. Васю, что ли, встречать?
Гости сели в кресла, косясь поочередно на книги, на люстру, на телевизор.
– Цветной? – спросил Вася. – Который день из ремонта?
А Шибаев пристал к Голубю – почему ты не хочешь нам показать жену? Его заело, встречать гостей должна хозяйка. Гриша в лыжном костюме – тоже хамство. Шибаев распустил галстук, смотал его рулеткой и сунул в карман. Напрасно он разулся у порога, разнес бы грязь по всему паркету.
_ Жена подрабатывает репетиторством, готовит в консерваторию,
сейчас у нее урок. Но если бы она была дома, я попросил бы ее не мешать, у нас деловая встреча, не так ли?
– Брось, – махнул рукой Шибаев, – ты нас не считаешь за людей, вот и все объяснение.
– Я, конечно, дико извиняюсь, – вступил в разговор Вася, – но зачем детей силком гонять в музыкальную школу?
– А что, лучше пусть они через форточки совершают квартирные кражи?
Вася и глазом не моргнул – и то лучше, он убежден.
– Я своего не гонял, даже в школу не заставлял ходить, а сейчас он в Москве, Эдик.
– В Англии, Василий Иванович, родители несут уголовную ответственность за то, что не обеспечивают посещение школы их детьми.
– Безабра-азия! – возмутился Вася. – Я думал, только у нас срока мотают ни за что.
– За первое непосещение штраф десять фунтов стерлингов, на наш курс, примерно, рублей двадцать. А при повторном, в два раза больше. Одна из самых цивилизованных стран.
– Когда мой Эдик школу кончал, мы с ним в забегаловку вместе ходили, и ничего! – радовался Вася. – В Москве Эдик сумасшедший конкурс прошел.
– В Англии, между прочим, за появление на улице пьяного с ребенком до семи лет дают месяц тюрьмы.
– Ну-у, у нас тогда тюрем не хватит. Ведь как у нас? Пойду с дитем погуляю. За ручку его – и в «Голубой Дунай», дитё у меня как прикрытие.
– За продажу сигарет молодежи до шестнадцати лет штраф сто фунтов стерлингов – рублей двести, а то и побольше.
– Дикари, одно слово. Прогнивший капитализм.
Шибаев не деликатничал и прямо потребовал выставить выпивку и закуску.
– Ты русский или не русский? – пристал он.
– Не все русские пьют, как ты.
– Опять вы как кошка с собакой, – вмешался Вася. – Как люди не можете.
– Ты видишь, как он нас встретил! – возмутился Шибаев. – Пустой стол, и на нем тюльпанчик. А мы ему чемодан принесли, посидеть пришли. Может, потащим этого жлоба в ресторан?
– Я приглашаю, – солидно сказал Вася. Оба, конечно, настроились выпить по случаю первого дележа.
– Нет проблем, что вы так волнуетесь? – отозвался Гриша спокойно.
Он переставил вазу, журнальный стол раздвинул, приподнял и превратил его в обычный обеденный. Затем раскрыл пузатый бар и начал выставлять бутылки, да какие, одна другой краше, у гостей слюна вожжой – коньяк, водка, шампуза, век бы ее не видеть, и пиво не здешнее, чешское как минимум.
Выпросили. Однако досада у Шибаева не прошла. Если бы к нему Голубь домой пожаловал, он бы выстроил перед ним весь дом и весь двор, начиная с Тарзана, хотя никакой особенной любви к Грише у Шибаева нет – просто так полагается. Какого черта! Между тем Гриша выставил фужеры, рюмки, достал крахмальную салфетку, с хрустом начал протирать посуду, потребовал, чтобы Вася расставил все на свой вкус, а сам вышел и через минуту не вошел, а въехал – двухэтажная каталка, сверкающая никелем, и понаставлено на ней всякой всячины – и черная икра, и красная икра, овальные ломтики сервелата, кубики масла, пластинки языка, карбонат, тут тебе горчица, тут тебе и хрен, – уважил Григорий Карлович. Сразу гости отошли, оттаяли.
Выпили по первой. Вася почувствовал себя человеком. Выпили по второй, но уже без Гриши, у него сегодня хронический холецистит, а в прошлый раз была язва двенадцатиперстной кишки.
– Прошу извинить, но я хочу, чтобы потом можно было говорить: черную икру ложкой ел. – Вася взял столовую ложку и полез в вазочку с икрой.
– Когда это потом, в зоне? – спросил Шибаев.
Вася черпанул из вазочки в рот, пожевал-пожевал и на пол вокруг себя посмотрел, нельзя ли сплюнуть – голимая соль!
– Василий Иванович, надо взять хлеб, намазать маслом, потом икру, и всего понемногу.
Лучше поздно, чем никогда. Вася заел маслом, запил пивом чешским, тоже пена одна, зато теперь может хвастать, имеет право, но есть ложками его не заставишь. От пива он захмелел и вышел на свою любимую тему: а что можно купить на сто тысяч?
– Свободу, – ответил Голубь.
– Сначала заработай себе тюрьму, – сказал Шибаев, – а потом купишь свободу. За первый квартал цех выделки не оправдал наших надежд.
– Мы с Мишей так и думали, – важно сказал Голубь.
– Они «думали»! – фыркнул Шибаев. – А мы делали!
Вася, чуя снова схватку, настойчиво попытался завладеть вниманием Григория Карловича.
– А скажите, можно ли купить жизнь?
– Купить нельзя.
– Но продать можно, – подсказал Шибаев.
Вася пожал плечами – если есть продавец, значит, должен быть покупатель? Он попытался углубить вопрос, но его перебил Шибаев:
– Как там Миша поживает в столице?
– Миша везде устроится, у него божий дар общения.
– Он мне обещал помочь.
– Миша слову хозяин.
– Однако до сих пор ничего не сделал! – грубее сказал Шибаев.
– Значит, уважительная причина. Он мне звонил, сказал, что тебе надо ехать в Алма-Ату к Рахимову.
Ну не сволочь ли, почему он звонит не тому, кому надо? Кто должен ехать, Гриша Голубь?
– Я его выброшу из доли. Он плохой компаньон.
– Надо идти к Прыгунову, взять ходатайство облместпрома и в Алма-Ате выбивать лису. Миша помогает через Москву, чего ты к нему придираешься?
– Дармоеды нам не нужны, – все более накаляясь и не слушая пояснений, сказал Шибаев.
– Без Мельника не было бы директора Шибаева, нового цеха и его начальника. Все это его задумка.
– У него были другие задумки. Расскажи про овчины. Вася замялся – а чего рассказывать и зачем? Дело прошлое.
– Сколько овчин отвез Мельник налево с твоей помощью? – прокурорским тоном потребовал Шибаев.
Вася учуял опасность. Нельзя выдавать Мельника, тем более в присутствии Голубя.
– Чего пристал? – жалобно протянул Вася.
– Боишься, – утвердительно сказал шеф. – Чего боишься, кого боишься, нас? Михаил Ефимович тебе долю платил?
– Нет, клянусь, только оклад.
– Теперь ты в доле на равных, говори правду. Мельник платил долю мне и Григорию Карловичу, он обязан был выплатить нам и за продажу овчин. – Шибаев посмотрел на Голубя. Тот барабанил пальцами по столу и без особой охоты поддержал Шибаева:
– Да, Миша платил, а что вы имеете, сказать, Василий Иванович?
– Да ничего я не имею, не впутывайте меня! – Вася встал, Вася сел, заерзал, попытался налить себе пива, но Шибаев поймал его за руку и прижал довольно крепко.
– Не крути задницей, как педераст. Сколько овчин Мельник вывез и на какую сумму?
Не признается Вася, Шибер вывернет ему руку, как у цыпленка-табака ножку-косточку.
– Сумму я не знаю, а овчин… – Вася вздохнул, выдернул все-таки руку, налил пива, была не была, от Шибера не отвертишься, и сказал: – Семь тысяч пятьсот овчин.
– Каждая по сорок рублей, – отчетливо добавил Шибаев. – И того триста тысяч.
Вася достал платок, встряхнул его за уголок до пола, вытер взмокшие щеки. Видно было, что он не врет, и еще видно было, слова Васи ошеломили Голубя. Да и как не ошеломить? Шибер уже знает про обман и притерпелся, первая злость прошла, а Гриша только услышал, и злость закипела. Из трехсот тысяч ему должна была перепасть по меньшей мере шестая часть. Однако Миша предпочел все забрать себе – уезжаю в столицу, братцы, Москва слезам не верит.
Вася ни на кого не смотрел, Вася не знал, куда себя деть, а Шибаев смотрел и видел, что облом в пятьдесят тысяч Грише ой как не по нутру, пальчики дрожат – нервы-стервы выдают в самый неподходящий момент.
А Шибаеву стало легче, он повеселел – друг-приятель Миша надул друга Гришу на пять новеньких «Волг» да еще с гаражом в придачу. Не один Шибаев в дураках остался.
Молчание нарушил Вася.
– Как вы считаете, Григорий Карлович, – вежливо, тоненьким голоском поинтересовался он, – за сто тысяч можно купить друга?
– Друга купить нельзя, – рассеянно сказал Голубь.
– Но продать можно! – добавил Шибаев и рассмеялся.
– Миша Мельник в таких делах щепетильный… – заговорил Голубь, наращивая в голосе уверенность и не позволяя усомниться в его друге. – Если он что-то скрыл, то вынужденно… Москва потребовала незапланированных затрат.
– А почему это должно отражаться на долевиках, которым грозил, может быть, переезд не в Москву, а на Колыму? И не в мягком вагоне, а в столыпинском? – Шибаева осенило: Гриша растерялся всего лишь на минуту, придет в себя, позвонит Мельнику, они быстро споются, и тот ему отдаст должок. – Я сижу без нужного сырья, без благородного меха, надеялся на его помощь, а он ничего не сделал. Я уже молчу, он мне и в личном плане обещал помочь.
– Личное всегда человека больше волнует, – укоризненно заметил Толубь.
– Не надо мне, Гриша, мозги пудрить.
– Миша оставил меня за доверенное лицо. Что я ему скажу?
– Скажи своему другу-приятелю, что мы его из доли выбрасываем большинством голосов. Или он восстановит нам нашу долю, или пусть ищет себе другую фирму.
– Восстанавливать он вряд ли будет, эти суммы пошли в дело. Мы потребуем от него отчета.
– Я намерен работать с людьми честными.
Голубь попросил не горячиться, надо спокойно все выяснить. Почему мы уперлись в прошлое? Где наш доход с комбината за первый квартал текущего года?
– Вы посадили меня на отрицательный баланс. Я плачу ребятам из своего кармана. Ожидаю со дня на день, что вы мне все компенсируете, а что вы?
Вася резко привстал, подхватил чемоданчик с окованными углами, положил его себе на колени и посмотрел на шефа – открывать или подождать?
– Здесь сорок восемь тысяч, – сказал Шибаев. – Много это или мало?
Гриша пожал плечами с легкой гримасой – он ожидал большего, затем снял наручные часы, японские, с компьютером, взял авторучку и, легонько тыча – Вася аж привстал, глядючи, – посчитал. Директору девятнадцать тысяч двести, долевикам по девять тысяч шестьсот.
Десять тысяч Шибаев отнесет Башлыку, и сколько останется? Меньше, чем у них. Ладно, пока потерпим. Он кивнул Васе, и тот ловко отсчитал Григорию Карловичу девять шестьсот.
– Два раза по столько, – напомнил Голубь.
– Я сказал, Мельника из доли выбрасываем.
– Допустим, но чем я должен платить ребятам за охрану вас в течение трех месяцев? – возмутился Гриша. – Вы что, думаете весь шахер-махер с норкой, с шапками, с ЦУМом, все это никому не известно?
– Сколько тебе?
– Двенадцать тысяч, минимум за квартал.
– Не получится.
Наступило тягостное молчание. Гриша думал.
– В таком случае услуга за услугу, – сказал он. – Я не хотел говорить сразу, но коль скоро обнаружилось, что мошенник. – Мельник, а все другие честные, то спрошу я вас, каким образом в цехе Вишневецкой оказалось неучтенной продукции на девять тысяч рублей? Как ей удалось эту выручку скрыть от вас?
Теперь настал черед побледнеть Шибаеву. Он не колеблясь, в миг допёр, Гриша прав. Каролина освоилась в цеху быстрее, чем он думал. У Васи тоже отпала челюсть, он уставился на директора – неужто скрыла такую сумму? А ведь она не в долевиках, всего лишь содержанка, на окладе.
– Может, перенесем делёж на другой раз, подобьем бабки сначала? – предложил Вася.
– Дело ждать не может, – отрезал Шибаев.
– Я вынужден снова поднять вопрос о контроле, хотя Шиберу это не по душе, – сказал Голубь. – Как видите, есть все основания.
– Заведешь персонального осведомителя? Да в гробу я его видел!
– Роман Захарович, ты ведешь себя не солидно, – заметил Вася.
– Да пошел ты!
Был Вася маленьким человеком – молчал, стал Вася фигурой – заговорил. У большого человека и неприятностей больше, кумекай, Вася, и он кумекает – скандал созрел, пьянка не получилась, сейчас разбежимся, а гастроном закрыт, добавить негде. Вася не уснет, пока не поддаст, как следует. Он следил за нитью разговора, чтобы оборвать ее в тонком месте, но нить крепчала, звенела и превращалась в стальную цепь.
– Что за контроль, почему ты считаешь, что мой комбинат подотчетен какому-то преподавателю школы милиции? У тебя свои заботы, для нас ты ничего не делаешь.
– На каком основании такой вывод? – начал терять выдержку уже и Голубь. – Ты что, сам себя охраняешь?
– Почему Мельник не свел меня с Лупатиным?
– В твоих же интересах. Через посредника, в данном случае через меня, безопаснее.
Они меня охраняют за оплату и не малую. От кого они меня охраняют, от народа? Народу до лампочки, он сам лоб чешет, ищет, где бы словчить. От государства? Так мы план выполняем, одиннадцать миллионов, как положено, выдаем. Так от кого, кто ему скажет?
– Я не нуждаюсь в твоей охране.
– Ты забываешь, Рома, кто тебя поставил на должность. Мы поставили, мы и снимем, если ты окажешься…
Шибаев захохотал:
– Кормильцы мои, благодетели! Я этому мафиозе полста тысяч выложил за государственную должность, ему надо срок вломить, а они еще меня воспитывают!
– Так и передать Мельнику?
– Так и передай. Выбрасываю его из доли за подлость, за обман компаньонов. За такие дела башку снимают, кишки выпускают и на забор вешают.
– В таком случае я снимаю комбинат с охраны.
– Он снимает! – взбеленился Шибаев. – Он меня назначил, он снимает. Ха, ха, ха! Это я сниму с тебя погончики, свинья корытная! – Он обеими руками схватил за край стол, и с грохотом все полетело на пол. Пошел к двери, со стуком вставил ноги в ботинки, не стал даже застегивать молнию, спешил, но не забыл про чемоданчик с окованными углами, протопал в обуви – о, ужас! – по вощеному паркету, дернул чемодан за ручку, будто боясь, что он прирос тут, пустил корни, и потопал обратно. Схватил дубленку и хлопнул дверью изо всей силы.
Но дверь была пухло оббита с обеих сторон, и грохота не получилось.
Вася, что делать, начал наводить порядок, поднимать осколки, сгребать их просто ладошками, ставить бутылки обратно. Затем понуро пошел к двери, обулся, оделся, занятый одной мыслью, как же ему быть с пузырем, магазины уже закрыты, а Вася не остановится, если начал, ему нужно вылакать минимум грамм четыреста, хоть в аптеку беги за тройным одеколоном, но и там отдел номер три до девяти – труба.
– Григорий Карлович, я дико извиняюсь, я потом рассчитаюсь, а то завтра на работу не выйду. Будьте человеком.
Тот непонимающе смотрел на Васю.
– Дайте мне бутылку в долг, водочки.
Голубь брезгливо вынес ему бутылку почти полную, сталинские его усы поднялись, как у кота при виде дворняги. Вася слезно поблагодарил и мелкими шажками вышел, тихо закрыл двери, исправляя горячность своего начальника.
