Текст книги "Должностные лица"
Автор книги: Иван Щеголихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Глава десятая Плата за дурной характер
Утром, едва Шибаев продрал глаза, первою мыслью было – надо ехать к Голубю. Рассвинячился вчера, хотя и выпил не много. Да что там, мало выпил. С друзьями при хорошей беседе для него норма две бутылки коньяка. Вчера он был сам не свой, у него будто чирей прорвался. Надо отвезти Грише двенадцать тысяч и долю Мельника тоже. И впредь не заводиться. Васю, что ли, спросить, с чего началось? Да что спрашивать, Шибаев таким уродился.
Перед выездом из дома, еще даже не рассвело как следует, он позвонил Голубю домой. Жена ответила, что Григорий Карлович в парке на пробежке, делает зарядку, что ему передать?
– Я ему потом позвоню.
Он бегает. Ты едешь вкалывать, а он бегает. И правильно делает. И Мельник прав, советуя просить у Рахимова внефондовую лису, расширять сферу создания резерва.
Он поехал в управление к Прыгунову. Вот кто был типичный начальник, похожий на десятки, сотни других чиновников областного масштаба – лысоватый, седоватый, застегнутый, воротничок впивается в шею. Круглое лицо, маленькие глазки. Сядут на кустовых совещаниях все вместе фотографироваться – ну как близнецы-братья. Глаза оловянные, все толстомясые, крепкие такие боровики, опора и надёжа. Кому они все подражали, непонятно. В кино таких не показывают, в журнале мод не увидишь, разве что в «Крокодиле». Странно, что и сам Шибаев стремился походить вот на таких упитанных, увесистых, основательных.
Прыгунов пил и не прятался, и в кабинете пил, и в машине, и в цехе мог выпить, если бутылка под рукой, не брезговал и в забегаловку заглянуть. Изо дня в день и уже не один год. Начинал с утра в своем кабинете, не забывал проветривать, холод стоял собачий. До обеда он подписывал бумаги, а после обеда секретарша отвечала, шеф на совещании, или на объекте, или вызвали в исполком.
Сейчас они вместе составили проект письма министру. Главный упор на то, чтобы занять жен шахтеров, обеспечить их работой. Сырье крайне необходимо.
– Просить мы можем, но давать нам никто не обязан. – Прыгунов пытался оправдать свою беспомощность. – В местную промышленность идет именно несортовое, внефондовое сырье.
Шибаев это и без тебя знает. Твое дело подписать ходатайство. Махнарылов заберет бумагу, поедет в Алма-Ату, и Рахимов там все решит.
– Вы там с отчетом поторопитесь за первый квартал. С меня тоже требуют.
Вот и вся работа начальника управления, бумагу подписать да отчет потребовать.
От Прыгунова Шибаев позвонил в школу милиции – капитан Голубь на занятиях, освободится в одиннадцать сорок пять.
Приехал на комбинат, в приемной маячил Вася, настолько чем-то взбудораженный, что даже не смотрел на Соню. Прошел вслед за шефом в кабинет, надежно закрыл дверь, после чего выдохнул:
– Лекала забрали!
– Сядь, Вася, не трясись. – А самого сразу будто током от пальцев на руках до пальцев на ногах. – Доложи спокойно, кто забрал и когда забрал.
Вася сел. Важно сразу сообщить начальству, тяжесть переложить, теперь можно и дух перевести.
Шибаев не стал психовать, разбивать графин, телефон, телевизор. Ему стало ясно, кто послал забрать лекала и почему послал. Шантаж Голубя, его проверенное оружие, принудиловка. Снять с него погоны обя-за-тель-но!
– Плохие мы с тобой, Вася, должностные лица, никакой дипломатии ни у тебя, ни у меня.
Вася грустно сказал:
– У тебя, Роман Захарович, опыта навалом. Зачем ты вчера рога мочил, пёр на него дурдизелем?
На ночь Вася хорошо принял водочки из Гришиной бутылки, выспался, утром опохмелился чуть-чуть и сейчас был в форме. Голова соображала четко, но даже и вчера он видел, шеф напрасно ершит Григорию Карловичу, на понт того не возьмешь, глоткой ничего не добьешься, ясно, кто тут у нас правит. Вася чуял, завтра этот керосин обернется, если не ревизией, то каким-нибудь другим налетом, пакости не миновать. Так оно и вышло.
– Кто именно приезжал, кто забрал?
– Извини, Роман Захарович, я не усёк. В общем, из обахаэса.
Вася признавался шефу – как увижу, мент навстречу идет, так и тянет сделать руки назад и следовать впереди него, помня, что шаг вправо, шаг влево считается побег. У Васи от них гипноз.
– А Цой с ними был?
– Нет, Цоя не было.
А полагалось бы, комбинат подведомственная ему территория. Та-ак, следовательно, наскок самодельный, частный, руководству горотдела пока ничего не известно, не будем гнать лошадей, чтобы не посеять паники.
– Какие лекала забрали?
– Те самые, Цыбульского. Спрашивают, где заключение на них лаборатории? Я говорю, у директора. «Пиши объяснение».
– А ты?
– А я, Роман Захарович, не ногой сморкаюсь. «Я ничего писать не буду, идите к директору и с ним выясняйте. Лекала нам такие положены, мы не можем каждый раз останавливать производство. Картонных не напасешься, бумага, она и есть бумага, а дюраль не размокнет, один раз сделал и на сто лет».
– А они что?
– «Сто не сто, а лет на десять они тебе потянут», – такой намек мне дал капитан, у них самый старший. Я хотел их сразу погнать, не видно, что ли?
– Что тебе видно?
– Да дураку ясно. Роман Захарович, это после вчерашнего… – Хотел сказать, не надо было тебе, директор, дурака валять, по пьянке пыль поднимать, но Вася не из тех, кто любит учить. – Лететь мне или не лететь?
Шибаев крякнул – как бы не полететь нам всем. Без оглядки, но с посадкой. Тем не менее, утренняя жажда мира с Голубем прошла окончательно. Хорошо, что не дозвонился ему утром и не стал просить у него прощения.
Что делать дальше, кого поднять? Думай, Роман, думай. Надо Башлыку отдать десять косых и, может быть, пользуясь случаем…
– Хотели цех опечатать, представь себе, Роман Захарович, но я их за горло взял, куда я рабочих дену? План квартала горит, идем на штурм. Направил их к тебе, но тебя не было. Ну так что, лететь?
– Лететь. Сними с себя все железное, чтобы не шмонали перед посадкой, и вези пять тысяч Рахимову.
Вася пожал руку, обнял шефа, вытер рукавом глаза, будто на фронт уходит, и попросил машину, подбросить его в аэропорт.
Перед обеденным перерывом Шибаев вызвал Вишневецкую. Вошла в спецовке, но все равно змея змеюкой – серый халат без морщинки, затянут по талии, косынка черная на белых кудрях, губы накрашенные, глаза синие сверкают, серьги золотые, кольца толстенные, так и просится под хорошего мужика… Глянула на Шибаева пугливо, и его осенило – девять тысяч за шубы она хапанула для Шевчика! Чтобы он побольше набрал монет в Кутаиси.
– Когда тебе Шевчик обещал вернуть деньги?
Пробы ставить негде, но Шибаева она боится. И хотя он забавлялся с ней пару раз на топчане в складе, все равно боится, знает, может он ее запросто отправить в челюстно-лицевую хирургию. Она оглянулась мельком, прикинула путь к отступлению.
– Какие деньги? – недоуменно, вроде искренне спросила она, явно переигрывая, и он по голосу сразу утвердился в своей догадке.
– Шубы на девять двести ты пустила налево. Изложишь мне подробно, двадцать четыре часа на размышление. А сегодня в три часа чтобы был вот здесь на столе хорьковый подклад пятьдесят второго размера, упакован и с ленточкой.
Она не стала ничего уточнять, вильнула задом со словами «будет сделано» и, как балерина, на цыпочках вышла из кабинета.
Шибаев позвонил Цою, – знает ли он про лекала? Не знает.
– Тогда отложи все дела и приезжай ко мне.
Цой приехал, о лекалах он разведает сегодня же, по чьей инициативе явились, и будет держать на контроле.
– А что это за лекала?
– Обыкновенные раскройные. Чтобы тебе была ясна картина, на дюралевых легче натянуть недостающее, но все в полном соответствии с ГОСТом. Есть мелочи. Лекала только что изготовлены, мы не успели на них взять заключения лаборатории мер и весов. Еще я тебя прошу выяснить, звонил ли Голубь вчера вечером, после двадцати двух в Москву или Подмосковье?
Гриша, когда его ущемляют, Мельника из-под земли достанет, да только ли Мельника?
Цой откланялся, щелкнул каблуками и поехал выполнять задание. Культурный, обходительный человек, он никогда не пойдет на сделку с совестью ни ради корысти, ни ради других нехороших соображений, нет – только из уважения к крупному хозяйственному руководителю.
Теперь уже можно звонить в приемную Барнаулова и сказать, чтобы приняли в три часа. Сделать вид, что ничего не произошло. Гриша Голубь провел силовой прием и убедил нас в необходимости выдать деньги на охрану.
Выходить на Башлыка или рано? Он твердо сказал не связываться с ним без особой нужды. Но и не прозевать момент, когда ситуация станет неуправляемой. Как узнать, кто подскажет, управляема ситуация или нет? Лекала забрали, составили бумагу, и она пойдет в дело.
Ждать или звонить?
Вот так идет проверка твоей прочности, годен ли ты в директора крупного масштаба, или ты мелкая букашка. Наклал в штаны, переполошился, все – слетай. Пойти надо к Голубю, покаяться, выбрасывать из доли он никого не будет.
Но выбрасывать надо, иначе он не выполнит свою программу. Срок у него до немецкого рождества, иначе работа его теряет смысл. Он их выбросит, но потом. А пока идет проба нервов.
К нему заходили люди, он решал, обсуждал, распоряжался, писал резолюции, не базарил, все держал в голове. Через неделю он про этот эпизод и не вспомнит, но сейчас саднило, как кол в спине.
Вошла Соня – межгород звонит, Москва, возьмите трубку.
Звонил Мельник – загоношились, рублем наказал.
– Я, Миша, просил тебя позвонить месяц тому назад, а ты молчишь. Я уж думал, ты опять в авиационную катастрофу.
– Меня Бог миловал, а вот ты там, похоже, скоро попадешь. Слушай меня внимательно. Система создавалась кропотливо, поэтапно, ее надо усложнять, а ты все упрощаешь до уровня какой-то шараги. Я не ожидал от тебя такой глупости – пытаться увеличить прибыль за счет отказа поставщику. Нельзя исключать звенья, которые отражаются буквально на всем – на рентабельности, устойчивости, на доходах. К чему призывает научно-техническая революция? Опираясь на достигнутое, идти дальше, а ты ломаешь фундамент. Или жадность одолела? Современный руководитель обязан учиться гибкости, а иначе, на чем стоишь, там и сядешь. – Он говорил сплошным потоком, и Шибаев не возражал, понимая, – ваша берет покамест. Берет – но…
– Личная, безмотивная неприязнь одного к другому должна быть преодолена, розыгрыши уместны за столом, на даче, но на производстве ты должен помнить, что интеллигенция – мозг нашего общества. Васю я бы понял, но тебя понять не могу. Ты давно уже не шоферюга третьего класса, каким тебя подобрали хорошие люди и двинули на руководящую работу. Как ты мог оставлять на нуле смежников, заморозить полученные средства? Существуют жесткие договорные начала, нарушение которых ведет к санкциям. Общее дело может сильно пострадать от твоей неосмотрительности. Мой долг тебя предупредить своевременно, до стадии кусания локтей. Ты меня понял?
– Я тебя понял, еще, когда ты мне не звонил. Все звенья в ближайшее время получат отчисления согласно договора, при условии, что поставки из Москвы будут не на словах, а на деле.
– В Алма-Ату, в главк пошло распоряжение отсюда.
– Я командировал туда человека.
– Прошу тебя не упрямиться и выполнить еще одну просьбу. Выдели штатную единицу для контроля, настаивает филиал, и я настаиваю в интересах производства.
Эх, Рока, Рока, скажет ему Ирма, один раз ты их не послушался и сразу проиграл дважды – и с лекалами, и с контролем.
– Ладно, я все понял. Все дела, да дела, а как личная просьба?
– Здесь все ясно, Шибер, приезжай хоть завтра, и на месте решим. В Измайлове как раз идет бурная подготовка к олимпийским играм, тут будет самый центр. Возьмешь билет, позвони, я тебя встречу.
Распрощались, звякнул отбой.
Без четверти три Каролина принесла коробку с подкладом из хорька. Шибаев невольно принюхался, как Вася, – пахло парааминофенолом. В три часа поехал, передал Барнаулову коробку. О квартире ни слова ни тот, ни другой.
– Какие будут у вас просьбы? – спросил его Барнаулов.
– Спасибо, никаких. А может, у вас просьбы ко мне?
Одна просьба у руководства – чтобы предприятие выполняло план и успехи были как на производстве, так и в личной жизни.
Вечером позвонил Цой – вчера, в двадцать часов московского времени объект звонил в Подмосковье по срочному и разговаривал в течение шести минут.
И еще один звонок, последний, он сделал сам:
– Добрый вечер, Григорий Карлович, сколько лет, сколько зим! Это Шибер говорит.
– А, добрый вечер, Роман Захарович. – Голос еще более приветливый, чем у Шибаева.
– Ну как жизнь, как жена, как дети?
– Спасибо, они тронуты твоим вниманием. Ты звонишь, как я понимаю, чтобы принести извинения?
– Да, собрался, а потом вспомнил, чему ты меня учил, – извинения в наш век не рентабельны.
– В таком случае, что тебе надо?
– Я тебя не очень отвлекаю, чем занимаешься? – не спешил перейти к делу Шибаев, тоже умышленно.
– Сидим с Яшей Горобцом, играем в шахматы.
– Это тот самый агент по контролю? Я думал, он в тюряге только в буру навострился. Ну и как, тянет он на гроссмейстера?
Шибаев любил шахматы, играл вполне прилично, во всяком случае с Голубем у них счет ничейный. Деловому человеку шахматы полезны, приучают терпеливо смотреть на несколько ходов вперед. И все-таки в башке у него не укладывался вот этот альянс проходимца с юристом. Впрочем, адвокаты нередко дружат с преступниками, не то, что прокуроры.
– Вполне достойный будет тебе партнер, вместе будете играть в скором времени…
– Где, в зоне?
– Нет, почему же, на комбинате.
Ни тени сомнения в том, что Шибаев Горобца примет, иначе они ему дадут пинка. Гриша гнет свою линию в присутствии лагерного хмыря, хочет заверить, в обиду его не даст.
– Только ты не злоупотребляй служебным положением, – продолжал Голубь, – он человек интеллигентный, в очках.
– Хорошо видит, где плохо лежит, – в тон ему продолжал Шибаев. – Ладно, беру. С двумя судимостями у меня людей нет, он будет первым.
– Буря в стакане воды не рентабельна, – сказал Гриша. – Тебе пора уяснить что выгодно, а что в убыток. Время бесплатных услуг прошло, и притом навсегда.
– Нам надо бы встретиться, – сдержанно сказал Шибаев.
– Я не могу прервать партию, тем более Яша выигрывает. А по какому вопросу?
– Про лекала тебе известно, – утвердительно сказал Шибаев.
– Какие лекала? – изумился Голубь и как будто присел там возле телефона. Шибаев поскрипел зубами.
– Приехали твои ребята, забрали лекала, дело стоит.
– Впервые слышу, дорогой. На каком таком основании?
– Твоя работа, говорят.
Голубь на «твою работу» ноль внимания.
– Что теперь, нужна помощь?
– Да. Приезжай, забери чемодан, который я вчера унес от тебя по пьянке.
Глава одиннадцатая Монеты царской чеканки
Прилетел Шевчик бодрый, молодой, веселый, загорел в Кутаиси, будто там не март, а уже июль. Дело провернул удачно, наладил кое-какие связи на будущее. Нагрузка, в основном, выпала на обратную дорогу, когда вез деньги, советские при себе, а царские в багаже.
Монеты Шевчик нашел не сразу. Дело оказалось не таким простым, как с норкой. Шкурки он сдал оптом Тамаре по кличке Кармен, на нее нацелил Кладошвили еще в Каратасе. Она не сразу доверилась, ходили вместе на междугороднюю, она переговорила с Додиком Кладошвили, и только тогда взяла у него все триста штук по сто рублей. И тут же выдала наличными, приятно с такими кадрами работать. Не сможет ли она помочь с монетами? Тамара сказала – зайди завтра, наведу справки. Если у человека есть деньги, ему можно доверять. На другой день Тамара вывела его на одного студента – «скажешь, от Тамары». Шевчик поехал, студент оказался уже аспирантом из Ленинграда, числится при Эрмитаже, но живет здесь. Его интересуют иконы, монеты, картины и всякий антиквариат – не то. Николаевские деньги, по его просвещенному мнению, не антиквариат. Аспирант дал еще адресок, но опять сорвалось, еще адресок… То ли они его проверяли, то ли у них и на самом деле товара не было. Все встречи только на улице и с паролем – в сквере, на набережной, возле кинотеатра, никаких квартир, просто уговор, завтра во столько-то тебя будут ждать, скажешь, что от Важи, от Жоры, от Тамары. Пару раз он услышал кличку Колымчан. Наконец, через пятого или шестого Шевчик попал в селение Кулаши к старому сапожнику в очках, он говорил по-русски сразу с двумя акцентами – с кавказским и с одесским. Он мимоходом признался, что собирается переехать и, поскольку монеты много весят, ему бы хотелось заменить тяжелое золото на один легкий бриллиант. Когда Шевчик сказал, что ему нужно сто пятьдесят штук, старик спросил, когда расчет. «Сразу», – ответил Шевчик и показал на свой дипломат. Старик почмокал губами: «Молодой человек, вы уже послушайте старого человека, я вас удавлю шнурком и плакали ваши семнадцать тысяч. Кто же так работает? Вы, случайно не из ОБХСС? Хотя, извините, я вам охотно верю, откуда в ОБХСС такие деньги, там нищие. Примите мой совет, никогда не ходите один, наша жизнь ничего не стоит. Я вас угощаю чаем с цитрусами, после чего вы засыпаете здесь, а просыпаетесь в раю». Он отсчитал Шевчику, сколько нужно сияющих золотых монет с изображением Николая II и датой 1899. Шевчик расплатился, поблагодарил за совет. «Вы настолько уже нравитесь старому еврею, что посмотрите на мои тонкие руки, это ваш интерес заставил меня придти в сапожную лавку, а у меня кристально чистая работа, я классный ювелир, мой дед был ювелиром, мой отец ювелир, мои внуки тоже будут ювелирами, только пусть этот разговор останется между нами». – Среди валютчиков, оказывается, бывают такие откровенные, милые люди.
Шибаеву Шевчик рассказал без подробностей, в общих чертах, после чего поинтересовался, какие новости на комбинате, как здесь идет норка, все-таки много было несортовой.
Норка идет неплохо. Город пока не видел настоящего меха и берет какой есть, за одно название. Спроси у Шибаева, что можно сделать из шкурки ценой три пятьдесят, он не сможет ответить, хотя специалист. Берут и дорогую, даже пачками. У народа дурные деньги, откуда? Да оттуда же, откуда и у тебя. Ну, что еще по комбинату? Пошивочный цех взялся бороться за звание коллектива коммунистического труда.
– Правильно, девчонки стараются.
– У многих десятилетка, три поступили в техникум, одна даже заочница в педагогическом.
В обеденный перерыв собрались в кабинете Шибаева посмотреть на Шевчика, посидеть. Роман Захарович распорядился приготовить стол, сели с коньячком, водочкой, закуской, балык, колбаса, крабы – Соня вертелась, как на эстраде, ей ужасно это приятно. Тут же ошалелая Каролина, вернулся ее ненаглядный. Явился Яша Горобец – «по поводу запчастей», невысокий, в обвислом пиджаке, штаны гармошкой, одутловатые щеки, вид бродяжки, не то, что Гриша, противоположность полная, правда, в очках.
Сели, выпили. Цитрусы, закуски. Разговор пошел.
– А что вас особенно поразило на Кавказе? – пропела Соня. Каролина даже челюсть приостановила с куском за щекой, такую мелодию в голосе подала секретарша.
Больше всего Шевчика поразило кладбище. Он такого даже вообразить не мог. Видел в кино и в Риге на экскурсии – красота, сам бы лег, да жить надо. Но кладбище в Цхалтубо – чудо из чудес, судите сами. Тамошние жители городят над могилой, хотите верьте, хотите нет, по меньшей мере кооперативную квартиру! Здесь у нас как хоронят? В «Металлобытремонте» заказывают стандартную пирамидку из железа, на ней приваривают железную звезду или крест по уровню сознательности, красят сверху донизу, чем попало, втыкают над гробом, – и вся тебе вечная память. Там же – ничего похожего. Там стандарт на десятки тысяч рублей. Никаких тебе железяк – гранит, малахит, редчайшие камни и обязательно фотография в полный рост, в натуральную величину, причем стоит усопший не просто на лоне природы, на фоне Казбека, нет, обязательно на фоне своей машины. А сверху на машине ковры сложены так умело, показательно, чтоб можно было пересчитать все до одного – вот так некоторые хоронят на Кавказе. Причем машина должна быть последней модели или, наоборот, первой, конца прошлого века.
– Алесь, а вам не кажется, что это пошлость? – кокетливо спросила Соня.
Вишневецкая аж заикала и ответила за Алеся:
– Если у тебя в кармане вошь на аркане, то, конечно, пошлость. Уважающий себя человек с малолетства стремится к богатой могиле, чтобы каждый подошел и увидел – покойник не зря прожил свою жизнь.
– А я бы туда добавила Уголовный кодекс, – сказала Соня, – сразу видно, жизнь была полна приключений.
– А сколько такая могила может стоить? Тысяч за сто можно купить? – заинтересовался Махнарылов.
– Василий Иванович, мне такую даром не надо.
– Это не могила, это захоронение, олухи, своего рода мавзолей.
– Ну, мавзолей в Москве гораздо скромнее, – определил Шевчик.
– Алесь, скажите, а вы что окончили?
Каролина, забыв о правилах хорошего тона, переложила вилку из левой руки в правую. Шевчик заметил, но пока не мог угадать, кого она сейчас пырнет спьяна, Соню или же его самого в честь приезда.
– Ну, живут! – восхитился Вася. – А какой, интересно, будет у меня, это самое… мавзолей?
– Без нулей не построишь мавзолей, – изрек Шибаев. – Какой человек, такая у него могила.
– А вот великие люди завещают хоронить их без всего, – манерно продолжала Соня, не замечая состояния Каролины, или, вполне возможно, не боясь ее. – Они бессмертны делами, а не могилами.
– Засыпет нас всех в один прекрасный момент атомным взрывом, а потом через тыщу лет откопают, и по этим могилам узнают, как мы жили. Под Алма-Атой нашли золотого воина, на нем полторы тысячи украшений.
– Жили не тужили. А где наше золото, Алесь, покажи товарищам. Шевчик внимательно посмотрел на Шибаева, тот уверенно кивнул —
давай без всякого. Шиберу надо утвердиться, при нем все можно, вон какой гужевон устроили, пьют, едят, и пусть тут сидит Яша Горобец, стукач Голубя, никому не страшно.
Алесь достал из-под своего куртача джинсового длинную змею из полиэтилена, брякнул на стол, гнезда прошиты белым двойным швом, в каждом гнезде монета, а может быть, и не одна.
– Дай подержать!
Все поддатые, веселые, свободные, никого не боятся, дружные, словно скованные золотой цепью. Сияет металл, ленту из рук в руки тянут.
– А ну дай! – Шибаев взял нож, хотел вспороть, чтобы достать, подержать в пальцах.
– Не надо! – вскричал Шевчик. – Держите! – и метнул монету Шибаеву. Зачем портить такой пояс, это же фирма.
Директор посмотрел, повертел, передал другим. Ахая-охая, рассматривали орла двуглавого, дату 1899 год, дошла очередь до Каролины, она покрутила ее, как конфетку, на зуб попробовала, послала Шевчику воздушный поцелуй и сунула монету за лифчик. Кое-кому придется туда слазить после застолья. Если бы такой жест выкинула Соня, Шевчику было бы интереснее. Но никто не знает, что Соню волнуют деньги бумажные, и только розовые.
Шевчик спрятал свой пояс, выпили за удачу, Алесь поинтересовался, откуда взялся у нас Горобец.
– Хороший специалист, три судимости, – отрекомендовал его Шибаев. – Сейчас мода пошла двигать на руководящие посты бывших зеков.
– Не понял! – угрожающе сказал Вася.
Надо сказать, из Алма-Аты Махнарылов вернулся с большой победой. Там хотя и столица, Вася не растерялся ни на одном этапе. Рахимов был на совещании у министра. Вася туда, а в приемной мымра, в обед сто лет, – нельзя, говорит. Вася повысил голос, потребовал товарища Рахимова по срочному делу, он уполномоченный из Каратаса, сегодня летит обратно, самолет уже на заправке. Секретарша, представьте себе, вызвала Рахимова – молодой человек, моложе Васи, в сером костюме, холеный, с усиками, глаза с глянцем, очень недовольный, грозный, но Вася и не таких видел, Вася сказал ему тоном Цоя Игнатия: «Пройдемте!» Прошли в кабинет с табличкой «X. А. Рахимов». Вася без лишних слов – директор нашего комбината Роман Захарович просил передать образцы. А тот как был недовольным, так и остался, наверно, таким родился, открыл недовольно верхний ящик стола и ждет. Вася двумя пальцами, как фокусник, опустил туда сверток в голубой ленте (пять косых) и сам закрыл ящик этаким подгребающим к себе движением. И лиса пошла, куда надо и сколько надо. Гриша уверял Шибаева, что все сделал Мельник. Но как бы это выглядело без Васиных «образцов»? Лиса серебристо-черная, сортовая, отменная, большая партия, резерв будет неплохой, тьфу-тьфу. Первым делом надо удовлетворить заказ фабрики индпошива в Целинограде – просят лисы на восемьдесят тысяч. Кто повезет? Шевчику надо дома побыть, отдохнуть, мотается от границы с Японией до границы с Турцией, шутка ли? Новый кадр повезет – Яша Горобец, проверим на профпригодность.
Душевный, свойский, демократический обед в кабинете директора с возлияниями и излияниями был прерван деловым звонком – звонила Зябрева, начальник Государственной торговой инспекции. Она попросила Романа Захаровича приехать к ней для серьезного разговора, получена жалоба на плохую норку. Застолье поутихло, без паники разошлись, забрали бутерброды, помогли Соне все отнести в приемную, а Шибаев начал подготовку к визиту. Почему Зябреву Альбину Викторовну называют грозой торговли? Потому что сама была продавщицей и знает, где и как обычно химичат. Закончила техникум советской торговли, затем институт народного хозяйства, и то, и другое заочно, а иначе, когда бы она росла по должности, если бы протирала юбки на студенческой скамье почти десять лет? Росла, росла и сейчас выросла. Вращается в кругу – обком, горком, исполком, и никак не ниже, Прыгунова не считает за должностное лицо. С такой особой в нашем деле можно горы свернуть, но на крючок она не идет. Шибаев подбрасывает ей наживку, подбрасывает, а она не клюет. За два года она сшила на комбинате двенадцать дамских шуб, платила по ярлыку, по номиналу, как положено.
Прежде чем идти к ней, надо позвонить в ЦУМ и узнать, что там произошло. Разыскали ему срочно Тлявлясову, и что выяснилось. Пришли двое, муж с женой шибко грамотные – почему качество товара низкое, а цена, видите ли, высокая? Потребовали директора, ну а директор «ушла на базу», тогда они в торгинспекцию, и теперь Зябрева вызвала Тлявлясову на три часа. Шибаев легко представил себе такую картину. Дошлые эти муж с женой явились к Зябревой, представились, такие-то они по фамилии и такие-то по специальности, кожно-венерологи из диспансера. В два голоса они четко задали один вопрос: разве это норка? Если это норка, то, извините нас, что вы считаете дохлой крысой? Зябрева их очень внимательно выслушала, кивая головой с шиньоном метровой высоты, ни разу не перебила, дождалась, когда иссякнут их доводы, затем начала свой силовой прием – крыса, к вашему сведению, не такая уж плохая тварь. На голове вашего мужа тоже дохлая крыса, водяная, между прочим, называется ондатрой, ее рекомендуется при входе в помещение снимать, этому еще в школе учат. И как это умудряются люди на зарплате в сто пятнадцать рублей покупать меха и золото? Отчитала она их, но чтобы тут же они не пошли в горком, пообещала принять меры и вызвала заведующую отделом.
Пока Шибаев добирался до Торгинспекции, Альбина Викторовна тем временем пропесочивала Тлявлясову. С опухшими глазами заведующая меховой секцией ЦУМа сквозь слезы, давала клятвенное обещание, что больше никогда в ценнике тройку не будет исправлять на восьмерку. И единицу впереди тоже не будет ставить. Несчастных кожно-венерологов уже не было, они пошли сосать свой валидол, обвиняя друг друга в приоритете – ты первый, нет, ты первая предложила пойти с жалобой. Тут еще один важный момент в работе должностного лица – обязательно выслушать, обязательно поддержать, возмутиться беспорядком изо всех сил и еще более обязательно испортить жалобщику настроение, помотать ему нервы так, чтобы он на всю жизнь зарекся ходить по инстанциям, – это высший шик для руководящего, особенно в сфере торговли и бытовых услуг. И не просто шик, а социальная государственная необходимость – всеми силами способствовать снижению количества жалоб.
Плохо, что Зябрева до сих пор не на крючке. К будущей зиме у Шибаева с торговлей пойдет большой разворот, надо искать слабину в торгинспекции. Зябрева – большая модница, вместе с тем солидная дама, уже не первой молодости, лет через десять ей на пенсию, но тряпки любит, как девочка, все комиссионки города завалены ее барахлом, один раз наденет и сдает. Всегда умело накрашена, у нее своя парикмахерша, делает ей маникюр и уже лет пятнадцать крутит одну и ту же халу на голове. Зябрева, конечно же, берет, судя по ее кольцам, перстням, по одежде, по холености. Зарплата у нее рублей сто пятьдесят, не больше. Берет с умом, из одного источника и наверняка имеет прочное прикрытие сверху – тем более важно склонить ее к участию в нашем общем, и, как говорится, благородном деле. Своей машины у нее до сих пор нет, а уже пора, пора-а. Начнем сотрудничать, Альбина Викторовна, и машина будет.
Зябрева отправила зареванную Тлявлясову на передышку и обратила свой взор на Шибаева – он был невозмутим, непроницаем, Тлявлясову будто не заметил. На него не накричишь, Зябрева это видит, его не прижмешь, а жаль.
– Меня попросили отобрать шкурки каракуля, чтобы завиток бобом.
– Меня тоже попросили – с бобовидным завитком. Она недоуменно посмотрела.
– Для важного ответственного лица. В интересах дела.
– Опять совпадение, Альбина Викторовна. Я отберу получше, а вам оставлю похуже, вы потеряете доверие. Для кого, скажите мне прямо?
Она не из пугливых.
– Для жены мэра.
Кажется, есть возможность закинуть крючок.
– Я прошу вас, Альбина Викторовна, сделать это самой, – твердо сказал Шибаев. Когда он был начальником цеха, он мог шестерить перед ней, а сейчас он директор – не может.
Она помедлила.
– Хорошо, завтра в семнадцать часов можно?
– Приезжайте, я обеспечу вам возможность отобрать лучшее из того, что у нас есть. Я предупрежу своего начальника цеха.
