Текст книги "Должностные лица"
Автор книги: Иван Щеголихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
Но чем хорош Мельник? Это вам не фельдшер медвытрезвителя и даже не редактор газеты. Едва Косовский поставил последнюю точку в своем фельетоне, как Мельнику было уже известно его содержание – через Гришу Голубя. Фельетон тут же затребовали в горком, явился туда Прыгунов, начальник управления местной промышленности, он у Мельника на окладе, – помогите, товарищи, порочат кадры, есть, конечно, злоупотребления некоторые, но у Малафеевой их было еще больше, мы кое-как избавились от нее, только утвердили Мельника на должность, только он начал поднимать производительность, как тут же его и снимать, давайте защитим, давайте поможем ему преодолеть кризис, в котором предприятие оказалось по вине прежнего руководителя. Решили придержать фельетон, позвонили редактору – так и так, есть мнение… Потом еще раз для себя прочитали – а ведь все правильно. И как это Косовский с налету, с ходу узнает правду, что за глаз-алмаз?
Тут много думать не надо. Под хамским взглядом вся жизнь на одну колодку. Он не видит, каково должностному лицу и план выполнить, и на ковре перед начальством выстоять, и прогрессивку рабочим обеспечить, иначе они разбегутся, и фонды выбить, и жилье, и садовые участки, и то и се, и пятое и десятое. Косовский не хочет видеть, что без взятки сейчас не только новый цех – конуру для сторожевого пса не построишь.
И вот эта наглая рожа смеет заявлять, что у вас на комбинате жулик на жулике.
– Иди в горком, Вася, ты рабочий класс, имеешь право всех там за грудки взять. Какой-то ханыга будет нам мешать жить по-коммунистически! Чтобы завтра же было сообщение в газете! – ярился Шибаев.
– По радио вчера из Алма-Аты передали, что мы пустили цех досрочно, – сказал Вася, оправдываясь.
– Кого называли?
– Ну, там Брежнева, Кириленко, Суслова…
– Голова садовая, при чем тут наш цех?! – снова закипел Шибаев.
– Я вообще говорю, радио слушал аж целый час, уши опухли.
– Эх-хе-хе, – вздохнул Шибаев. – Ну и что Брежнев?
– Звезду ему дали, Героя труда.
Называется, он специально слушал. Ну как с такими людьми работать, если он специально слушал и ни хрена не услышал? Не только Каратасу, всей стране, мало того, всему миру известно, что Леонид Ильич предпочитает не Героя труда, а Героя Советского Союза, как в битве за Берлин.
Далее Вася доложил про разговор с Григорием Карловичем. Голубь обещал газетой заняться, пока вот помог только с радио. Мельник прилетает тридцатого. Сбор большой тройки (Вася посмотрел выразительно на Шибаева, не понимая, почему тройки, а не четверки) назначен на тот же день, на тридцатое.
– А где сбор? – спросил Шибаев.
– В сауне у Цыбульского.
Нет, Шибаев будет возражать, сауна – чужая для него территория, там он будет в гостях, а гостю диктовать по-хозяйски не полагается. Сбор будет на комбинате, а точнее, в новом цехе, при деле и при тех людях, которые это дело довели до ума. А потом можно и в сауну.
– Меня чё беспокоит? – спросил Вася как бы самого себя, посмотрел на шефа и заколебался. Но так можно до гроба проколебаться, а Вася по натуре бесстрашный. – Григорий Карлович намек дал, что Мельник может не один прилететь.
– Как прилетит, так и улетит. Гриша пусть у себя в школе милиции распоряжается, а мы как-нибудь сами разберемся.
– Может быть, мне надо заплатить за должность, Роман Захарович, я слышал, полагается?
– Надо бы, да из каких шишей ты заплатишь? Будешь должен.
– Кому? – Вася оживился, сейчас он адрес запишет огненными буквами на листах своей души.
– Народу, Вася, и государству. Которое тебя вскормило и воспитало.
Обнадежив Васю (а то ведь уйдет в запой с ходу), Шибаев позвонил в райотдел Цою – есть дело, приезжай не откладывая, мне к одиннадцати во Дворец труда. Игнатий сам только что вернулся с оперативного совещания, ему тоже надо спешить по делу, в ПТУ-17 застукали с анашой, но он все отложит и будет у Романа Захаровича через двадцать минут.
К Шибаеву Игнатий является по первому требованию, пусть в Каратасе банды гуляют одна страшнее другой, пусть он горит синим пламенем с четырех сторон, но Игнатий Цой, старший лейтенант милиции, заместитель начальника Октябрьского РОВД, явится живым или мертвым к Роману Захаровичу, и ничего тут нет удивительного, просто он честный, исполнительный человек.
До его прихода Шибаев успел переговорить с главным инженером, с плановиком и с главным бухгалтером, последний приступил к годовому отчету и уже говорить не мог, только рычал и огрызался, давая намек на увеличение оклада.
Появился Цой, включил радио – осторожничает, Шибаев не возражает, хотя Башлык сказал ему, если каждого прослушивать да просматривать, то на ракеты средств не останется. Шибаев изложил просьбу – экспедитор Алесь Шевчик подал заявление об уходе, но отпустить его мы не можем, он очень нужный нам сотрудник, знает людей в министерстве, связан напрямую с каракулевым заводом в Чимкенте, есть у него надежные люди в зверохозяйствах Балхаша. Короче говоря, это наш кадр, заменить некем, а он уперся, как баран, подал заявление и дату проставил. Нужно собрать компроматериал и как можно быстрее.
– Кто у него в семье, где жена работает? Нет ли у него любовницы?
– Игнатий, я не сыщик, у меня, понимаешь ли, своя работа. – Он благодушно гыгыкнул. – Найди, ты профессионал. Крайний срок – неделя. Негодяй хочет дезертировать в самый момент, когда мы расширяем производство, увеличиваем мощности. Оголяется самый ответственный участок – связь с поставщиками, прерывается главная артерия нашего комбината. Без своевременной поставки сырья у нас все летит к чертовой матери – план, зарплата, прогрессивка, не говоря уже обо всем прочем. – Закончил Шибаев холодно: – Я тебя беспокою редко, прошу сделать без проволочек. Иначе будут штрафные санкции.
Если Игнатий Цой не получит очередные пятьсот рублей, это будет весьма ощутимый удар по всем точкам – по карману, по надеждам, по самолюбию. Удивительное, между прочим, дело. Если наказываешь рублем какую-нибудь техничку с зарплатой 70 рублей, всё проходит без грома и молнии. Но если наказывают какого-нибудь жирного гуся – сознательного, высокопоставленного, образованного, у него в месяц триста-четыреста, обязательно будет дым коромыслом, – почему, спрашивается? У той нет сбережений, она на свои семьдесят и хлеб семье, и молоко ребятишкам, и какое-нибудь тряпье одеться из уцененных товаров, и молчит-помалкивает. А у этих и в заначке полно, и на сберкнижке хватает, но всякий раз трагедия, будто их последнего куска хлеба лишают. Чем измеряется сознательность – должностью, зарплатой или еще чем-то?..
К десяти часам Шибаев поехал во Дворец труда, увидел в огромном холле секретаря горкома, тот сам подошел к директору металлургического комбината Самсония, и это понятно, гигантский комбинат, обслуживает нужды обороны, и Самсония не простой, а Герой Соцтруда. У Шибаева тоже комбинат и тоже на «ме» – пусть не такой важный, не такой железный, наоборот, мягкий, пушистый, приятный, но что желаннее для народа? Известно, куда идет железо Самсонии, может быть, и впрямь отчасти на оборону, а не только на консервные банки, но всем известно, куда идет овчина Каратасского комбината, его ондатровые, а также кроличьи шапки, его воротники и горжеты из норки и чернобурых лис, его шубы из каракуля и цигейки. Даже сам министр ходит в дубленке с комбината Шибаева, а уж про жену секретаря горкома и говорить нечего – у нее две шубы из каракуля, к ним две шапки в тон из норки «жемчуг», так что в определенном смысле Шибаев тоже герой труда, если глянуть с точки зрения красоты жизни, благополучия и достатка, и потому он своего не упустит.
Едва секретарь отошел от Самсонии в сопровождении своей свиты, как Шибаев решительно шагнул к нему и схватил его за руку, он должен помнить директора мехкомбината, при назначении на пост была встреча и собеседование.
– Разрешите доложить…
Он оказался повыше секретаря горкома (надо сказать, среди руководящих он не встречал рослых, громил, – как правило, ниже среднего, такие с рождения склонны опираться не на себя, а на массы), повыше оказался и понахальнее, секретарь даже не пытался вырваться, Шибаев начал ему докладывать, и он обязан был по партийному долгу выслушать, ибо речь шла не о каких-то пустяках морально-бытового характера, а о том, что они досрочно на целый год сдали новый цех и уже в феврале начнут выдавать продукцию. От имени руководства, а также и от лица всего коллектива Шибаев заверяет секретаря горкома, что они не посрамят, они не подведут и пятилетку качества выполнят на должном уровне.
Секретарь горкома не стал его перебивать, слушал и даже слегка улыбался и даже сказал раздельно «мо-лод-цы», и все это на виду у хозяйственного и партийного актива, а также и на виду у замминистра местной промышленности Талабаева.
– Только нам необходима ваша помощь, – солидно продолжал Шибаев. – Политического характера. Мы дали сообщение в газету «Вперед» о трудовом подвиге, отметили лучших, они не печатают, уперся один человек.
Шибаев выждал паузу, чтобы секретарь сам спросил, кто же этот безответственный человек.
– Редактор? – спросил секретарь.
– С редактором мы найдем общий язык, он сознательный товарищ. Уперся рядовой фельетонист Косовский.
– А-а, Рокосовский, – секретарь, как и следовало ожидать, улыбнулся почти отечески.
Шибаеву промолчать бы надо или тоже улыбнуться, но его задела усмешка секретаря, и он горячо сказал:
– Компетентные люди проверили, он мошенник и хронический алкоголик.
То, что можно Васе простить, разнорабочему, не простительно должностному лицу из номенклатуры. Можно ли так говорить о сотруднике газеты, которая является органом горкома? Думай, что говоришь. Шибаев.
Секретарь сказал назидательно: «Прессу надо уважать», – и коротким движением отстранил Шибаева со своего пути в президиум.
Хотел бы увидеть Шибаев человека, которому такие вот совещания помогают, – хотя бы одного. Нет таких. «По охране труда». Человека с головой охранять не надо, он сам себе не враг, а к безголовому приставь хоть сотню охранников, он все равно умудрится лоб расшибить. Говорим, предупреждаем, накачиваем, но пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Скольких людей из-за техники безопасности пересажали? А что толку?
А глаза сами собой слипались, и не только у него, все томились, крепились, мучились – хоть бы перерыв скорее. Первым не вытерпел Самсония, не дождался даже конца доклада, поднялся в президиуме и бочком-бочком вышел. Ему все можно. А Шибаеву пришлось ждать перерыва.
Приехал на комбинат, заказал разговор с Петропавловском, – что там за хорёк появился? Барнаулов заказал подклад для шубы, ну как же ему не достать, если хочешь получить квартиру? Ирма уже въехала, а ты обещание свое не выполнил. Надо срочно посылать туда Шевчика. Скотина неблагодарная, лыжи навострил. Ну, это мы еще посмотрим. Мы еще тебя зашнуруем.
А тут он и сам пожаловал, слегка поддатый, потому и смелый.
– Роман Захарович, я зашел сказать спасибо, что вы согласны на мое увольнение. – Он сел в кресло перед столиком для посетителей, несколько даже развалился. Сидит весь фирменный, патлы до плеч, усы. Поглядишь – картина, разглядишь – скотина.
– Хозяин – барин, Алесь. Если мы тебя в чем-то обидели, прости.
– Меня, понимаете, бессонница замучила.
– Да ну-у! – глумливо удивился Шибаев. – В твои-то годы с чего бы? Или воруешь много, Алесь, от нас скрываешь?
– Если можно, без шуток, – он сразу уловил издёвку, парень исключительно чуткий. – У меня аллергия, бронхиальная астма, чуть что – одышка. – Он и в самом деле дышал часто, и глаза были красноватые, как у пескаря, но это могло быть и от водки. – Чуть что приступ. – Он достал из нагрудного кармана белую пластмассовую колбочку, приоткрыл рот, попшикал в зев.
Ну что же, Алесь, Шибаев не такой изверг, чтобы больного человека принуждать делать то, что ему не хочется, зачем парня тиранить? Он его отпустит на все четыре стороны.
Только сам с кем останется? А Шибаева разве жизнь не тиранит? Если все начнем смотреть на диагнозы, то всю страну в лазарет превратим. А кто в космос летать будет, кто коммунизм будет достраивать? Нет, Алесь, будешь вкалывать столько, сколько потребуют интересы дела. Как человек я тебя отпускаю, а как директор устраиваю тебе заячью морду, и не помогут никакие слезы, купи себе еще одну пшикалку, прими на ночь полбанки, а завтра про всё забудь и спеши исполнить то, о чем тебя просят, тем более за хорошую плату.
– Почему уходишь, скажи честно?
– Не сплю по ночам, все думаю – пора кончать. За Ульяну боюсь, за Тараса.
– Сын?
– Два годика, скоро всё понимать будет. Не хочу, чтобы он пользовался плодами моей деятельности.
Какие у тебя плоды, хиляк? Разводит сопли, а сам только и думает, как хапануть побольше на дармовщину. Если бы Шибаева спросили, как назвать вот этих молодых, не посаженных пока пижонов, он назвал бы их неблагодарным поколением.
– Хочешь, чтобы твой сын в нищете рос?
– Посадят, кто его кормить будет?
– Умным людям посадка не страшна.
– Я, видать, не такой, Роман Захарович, что поделаешь, – он кривовато ухмыльнулся.
– Куда пойдешь?
– У меня диплом техникума, прокормлюсь. Ульяна работает на полторы ставки.
– А кем она у тебя?
– Медсестра в железнодорожной больнице.
– Ладно, вопрос решен. Но прошу тебя две недели отработать. Сам видишь, людей набрали, а подучить некому. – Помолчал, покачал головой, сказал с грустинкой: – Эх, Алесь, Алесь, кто же нам теперь песни петь будет? «Не знает море, что оно море…» – Ив грустинке его была злость, может быть, он вспомнил что-то… От перемены в Шибаеве Алесь заметно побледнел.
– Сделаю, Роман Захарович, – дрогнувшим голосом пообещал он, – только, пожалуйста, не раздумайте.
– Вольному воля.
– Я сломался, понимаете? Я увидел – надо рвать. Иначе… Я никого не обвиняю, не подумайте. Отрасль такая, все в клубок сплетено, тут надо или все разрывать, или запутываться дальше, по гроб при жизни.
Откуда у тебя «Жигули», Алесь, за 6 косых? И кто тебе с квартирой помог? И на какие тугрики ты в фирме с головы до ног? Что ни колупни на тебе, все не ниже двухсот, а то и трехсот рублей. Диплом, видите ли, у него техникума. Да какая работа сейчас тебя сможет удовлетворить, если ты привык хапать? Чем ты сможешь поддержать уровень богатого человека, нажитый под моим крылом, кто тебе его обеспечит? Повертишься-покрутишься месяц-другой на свои сто-сто двадцать да пойдешь к фарцовщикам вроде Кладошвили и пропадешь ни за понюх.
– Кого бы ты предложил на свое место?
Шевчик задумался. С одной стороны, конечно, деньги, и порой немалые, но с другой стороны… Так ведь не у всех есть любимая жена Уля и сын Тарас.
– Кладошвили не подойдет?
– У меня работать надо, и не просто химичить, ты знаешь. Кого он будет дурачить, меня?
– Я подумаю, Роман Захарович. – Что-то снова его забеспокоило, он суетливо достал баллончик, попшикал. Заставит найти замену, а где ее найти, если Шибаев сам знает, как облупленных, и всем даст отвод?
Шибаеву досадно и даже обидно, парня он, можно сказать, полюбил, советы ему давал, как жить, хотел в молодом кадре память по себе оставить – и вот, пожалуйста. От той же Ульяны его прикрывал, прибежит в слезах – Алесь опять дома не ночевал, не говоря уже о проколах на работе.
– Ты не забыл, что мог крепко сесть без моей выручки?
– Конечно, Роман Захарович, вы мне, как отец родной.
Шевчик ушел, а Шибаев позвонил Цою и сказал, что Ульяна Шевчик работает медсестрой в железнодорожной больнице.
Душа – это слабость, категория мелкого человека. У воротилы любого ранга души быть не должно, на всех не хватит. Давно замечено, чем выше человек, тем он бездушнее.
Глава третья Учредительное собрание
Первым прибыл Вася Махнарылов в новом, черном костюме, взятом на вырост, из рукавов выглядывали кончики пальцев, в новой ковбойке и в зеленом галстуке на резинке, какие носят полковники в отставке. Попахивало от него смесью шипра с перегаром, и вид вообще был – роди меня, мама, обратно. Знал Вася, все они, эти юристы, не любят, когда на толковище идешь поддатый, и Вася держался, но сколько можно, и вчера он крепко выпил наедине с собой, до отрубона. Опохмеляться не стал, Шибаев может погнать за разврат, и вообще Вася склонен уже дать отбой, канительное это дело быть начальником, психуешь круглые сутки без перерыва. Еще не назначили, а жизни уже нет. Лучше сразу сказать: Махнарылов не имеет претензий, пришел выпить, закусить и в долг попросить. Неужели нам нельзя жить без начальников, за что, спрашивается, боролись? Полковничий галстук и новый костюм отчасти сглаживали вчерашний перебор, но все равно вид у Васи помятый.
– А ну воспрянь! – приказал ему недовольно Шибаев. – В менеджеры готовишься, а надрался, как безработный. Прими стойку, без осанки и конь корова, – и кивнул Васе на бар в углу под телевизором, где – известно всему комбинату – всегда стоит армянский коньяк и лежит финская колбаса. Вася не стал упрямиться, принял стограмешник, сунул в рот ломтик колбаски, весь встряхнулся, встрепенулся, – спасибо, родной, дорогой наш вождь Роман Захаровач, куда мы без тебя!
Вскоре Гриша Голубь на своей машине привез Мишу Мельника. Удивительно, что наша столица с человеком делает! Каких-то полгода не прошло, а он уже выглядит как замминистра иностранных дел. В импортной белой дубленке с шалевым воротником, фирму за версту видно, с дипломатом из настоящей кожи, не трескается при любом морозе и тоже фирма. Он и раньше был ширше всех в Каратасе, а теперь совсем раздобрел, и сам круглый, и голова круглая, и лицо овалом, истинная матрёшка, только шрам через всю скулу (после аварии) портит ажур. В руке у него массивная шиповатая трость из особого дерева, одному он говорит – из ливанского кедра, другому – из сандалового дерева, есть еще вариант: с этой тростью маршал Жуков принимал капитуляцию Германии. Мельник сильно прихрамывал после той аварии, вытягивали ногу ему и в Москве, в Институте травматологии и ортопедии, и в Кургане, у знаменитого Илизарова, но так и не вытянули, и Мельник добивается визы съездить в США «к знакомому костоправу».
Гриша Голубь тоже тепло одет и тоже по моде – в армейском полушубке офицерском, тоже белом, с узкими капитанскими погонами, подтянутый, такой ладный огурчик рядом с тушей Мельника. Гриша-красавец с серыми усами, седыми висками, черноглазый, чернобровый, ему в кино сниматься в той роли, какую он успешно играет в жизни – старший преподаватель кафедры уголовного процесса школы милиции МВД.
К Мельнику у Шибаева сложное чувство, а к Голубю очень даже простое – он его ненавидит безжалостно, но и беспомощно, и всё пытается себя воспитывать. Если не можешь скрутить себя для пользы дела, значит, ты плохой деловар, не владеешь собой, тебе на базаре арбузами торговать. Гриша Голубь имел право на долю, в общий пай на строительство и на реконструкцию он дал 12 тысяч, это вам не 12 рублей, он вместе с другими хозяин положения, и придраться не к чему, но Шибаева раздражает, что Гриша не только здесь, он повсюду – ив школе милиции, и на меховом комбинате, и в городе, и в стране, он повсеместно и постоянно прав, знает всех, знает всё на свете, о чем ни заговори. Они похожи с Мельником, но Мельник обходительнее, уважительнее, потому что сам дело делает и от многих зависит, а Гриша ничего не делает, ни от кого не зависит, зато всем другим обеспечивает и дело, и взаимозависимость. Он советовал, консультировал, провоцировал, поджигал, гасил, сводил, разводил и за всё получал. Чистой воды захребетник. Он никого не грабит, упаси боже, он всего лишь учит, как иметь прибыль на законном основании. Гриша – юрист от Бога, он и сам Бог-устроитель и вседержитель. К примеру. Играл человек на гармошке, ну и пусть бы себе играл – нет, нельзя, надо ему дирижера хотя бы на полставки, надо музыковеда, бухгалтера, оплатить труды, ревизора, закрутить гайки, и юрисконсульта, чтобы гайки ослабить. В любом из этих звеньев могут быть недоразумения и конфликты, нужен закон для порядка. Отсюда первая заповедь Гриши Голубя – нет такого закона, с которого нельзя снять навар. И посему, чем больше законов, тем лучше всем, и массе, и отдельным лицам.
Шибаев хотел встретить их на пороге, но, увидев Голубя в окно, раздумал и махнул Васе рукой – иди, встречай.
Три года назад Шибаев не знал, два года назад начал догадываться, а сейчас уверен, что Ирму тогда посадили Голубь вместе с Колесом, директором «Бытмебели», чтобы спасти главного бухгалтера, с ним они были в доле. Отвели удар от своего, навели на чужую, чтобы, опять же за взятку, добиться ее оправдания. Наверное, любовь настоящая и началась после того, как Шибаев выложил за Ирму крупный куш, и она из заложницы стала наложницей. Стоило ему вспомнить эту историю, как он распалялся, дымился, пристрелить ему хотелось Голубя, а не то, что в доле держать, на него вкалывать. Ему не только Ирму жалко, но и себя тоже – ни за что, ни про что вымели тогда из его кармана 10 тысяч наличными.
Однако нет худа без добра, не будь того дела с Колесом, не быть бы ему сейчас директором, именно тогда он стал своим в кругу Гриши Голубя, через него к Мельнику устроился, так что все в жизни связано настолько тугим узлом, не разберешься, где порядочное, где подлое.
У Васи от стопаря лицо расправилось, он двинул на полусогнутых встречать руководящих и направляющих. Вошли они в приемную шумно, Мельник сразу к секретарше, как пингвин, пузом вперед:
– Ах, это вы со мной по телефону таким прелестным голоском! Будем знако-омы. – Он стянул тесную перчатку, кожаную с узором снаружи, с нежнейшим пухом в середке. Вася глазами ел своего прародителя, можно сказать, кормильца и поильца, не будь Михаила Ефимовича, он мантулил бы в подручных на автобазе, чумазый ходил бы и в кирзе, а сейчас гляньте вы на него – при галстуке, в пинжаке из Голландии, ме-нед-жер!
Соня встретила Мельника вполне аристократично, скупо улыбнулась ему, без всяких авансов, хотя у него дубленка за полторы тыщи. Тогда Мельник снял свою роскошную пыжиковую шапку, обнажил коричневатую плешь, – солидный человек, зачем ему женихаться, у него внуки уже в школу пошли. Взгляд Сони потеплел, она зырк-зырк и на дубленку его, и на дипломат с замочком кодовым, все усекла в момент, а тут еще Мельник извлек из кармана яркий пакетик жевательной резинки и протянул Соне.
– Московская? – улыбка доверия озарила приемную.
– Что вы, милая, обижаете! Фирма. А где теперь моя верная Маргарита, отправили на заслуженный отдых?
Соня легко рассмеялась – отправлять на пенсию даму во цвете лет, ей же тридцати еще нет.
– Знаете, – пояснила Соня с обворожительной улыбкой, – как в ковбойском анекдоте: пиф-паф, он слишком много знал!
У Мельника брови на лоб полезли от такого намёка. Если Шибаев, чуя опасность, веселел и даже мог хохотать, то у Мельника реакция была нормальной, он суровел. Маргарита действительно много знала. Он покивал Соне, отметив, что сменщик нашел птичку не только нежную, но и нужную.
Голубь стоял тут же, чинный, невозмутимый, смотрел на девицу свысока своими черными выпуклыми глазами. На взгляд Васи, он очень похож на Сталина – и усы такие, и глаза такие, и осанка, но, когда Вася сказал об этом однажды, желая Григория Карловича порадовать, тот аж позеленел. Вася не мог уразуметь – а что плохого лично ему сделал Сталин? Взятка словом легче всего дается, учил его Михаил Ефимович, однако и тут надо шурупить.
Войдя в кабинет, Мельник расставил руки и пошел навстречу Шибаеву, и у Шибаева тоже рот до ушей, и он рад без памяти такой встрече, и тоже руки от стены до стены. Васе было легче жить, понятнее, если бы у каждого в руке оказалось по топору, – так нет же, обнялись, по спине друг друга похлопали, расцеловались два раза, после чего Шибаев вытерся рукавом и давай с Голубем обниматься.
– Ну как тут поживает мой преемник? – зарокотал баритоном Мельник. – О-о-о, линолуем новый, про него даже в Москве анекдот ходит, о-о-о, телевизор, не то, что у меня, грешного.
– О-о-о! – подпел ему Шибаев. – Когда тут у вас все провалится в тар-та-рары? – Он угадал мечту Мельника поскорее скрыть следы своей деятельности. Мельник не обиделся, но в долгу не остался:
– Рад тебя видеть, Рома, как тебе сидится на чужом месте?
– Это ты сидел на чужом, Малафейкину спихнул, а я по закону, Миша, по закону.
Вася только поеживался, как они после объятий совали теперь друг другу ножик под ребро. Чью сторону держать, Вася пока не мог сообразить, но Мельник солиднее.
– Вы, говорят, теперь в Совмине работаете? – конфетным голосом спросил Вася.
– Верно говорят, дорогой. Приглашаю тебя, приезжай, устрою.
– Покорно благодарю, – отозвался Вася, – не пьянствую, не курю.
– Один приехал? – поинтересовался Шибаев.
– А кто мне нужен? Это тебе требуются кадры.
– Например?
– Начальник нового цеха, не угадал?
– Не дери глаз на чужой квас, Михаил Ефимович. Было бы болото, черти будут. – Дал понять, что дело решено. Если бы Мельник приехал один, без Гриши, Шибаев бы его выслушал, могли обсудить, поспорить. Но он пожаловал с Голубем, и это сразу обозлило Шибаева. Их можно понять, они друзья сто лет, вместе окончили юридический институт, вместе работали адвокатами в Каратасе, знали их тут все – бандиты, торгаши, хулиганы и должностные лица. Они были самыми грамотными, рисковыми и популярными адвокатами, а значит, и самыми богатыми, под них все время копали, и оно понятно – милиция ловит, следователи готовят, а Миша с Гришей выпускают на свободу, кого захотят, лишь бы было уплачено. После трех или четырех статей в газетах первым спохватился Гриша, пошел юрисконсультом на кондитерскую фабрику, там на шоколаде скоро прогорел и устроился учить милицию, защитил диссертацию. Мельник подался в местную промышленность, после авиационной катастрофы он не может работать головой, позвольте ему куда-нибудь полегче, нет, не в охранники, а в начальники. Мельник платил Голубю оклад, и когда передавал должность, посоветовал не ломать отлаженную систему. Шибаев совет не принял – за шубу спасибо, Миша, а блох из нее позволь вытрясти. Охраной я обеспечен, а преподаватели мне не нужны. Мельник знал про Башлыка и сказал, что Гриша способен помочь не меньше, у него под контролем все ключевые должности. Способен, согласился Шибаев, у него талант. Вчера Шибаев попросил Васю срочно вспомнить какую-нибудь пакость про Шевчика – для дела. Вася тык-мык, вспотел, кое-как придумал: у него от джамбулской водки сыпь по телу – больше ничего не смог, руками развел. Но спроси о чем-то подобном Гришу Голубя, он тебе ассортимент выдаст, на кого хочешь. Мельник объяснил это наследием работы в адвокатуре, но у Шибаева есть свое объяснение.
Вот такие разные, но и похожие люди собрались в кабинете Шибаева вполне по-дружески, и для начала, как водится, трали-вали, новости культуры, кино, анекдоты про руководство. Первенство держал Мельник, а за ним, как ни странно, поспешал Вася и делал успехи, он и начал разговор:
– А скажите, Михаил Ефимович, что новенького на сегодня в Бермудском треугольнике?
– Сначала, Вася, новости спорта про «Зарю», Ворошиловград. Не напишут в газете, не скажут по радио, не покажут по телевидению. Каким путем они стали чемпионами? Нашим путем. Создали фонд и пустили его на обслуживание судейского корпуса. И московским командам нос утерли, и киевскому «Динамо», и всё шито-крыто. И дальше бы так играли, но чего не учли? Прошу Шибера обратить внимание – они не обеспечили себе охрану. Спортсмен есть спортсмен, голы, очки, секунды, а перспектива ему до лампочки. Полетели с должностей советские и даже партийные работники, вот что значит варить дело без охраны, – он прямо обращался к Шибаеву. – Теперь я, как услышу Озерова по телевидению, что футболист должен думать, сразу вспоминаю «Зарю» Ворошиловград.
– Михаил Ефимович, а скажите, что нынче Москва читает? – спросил Вася и сделал губы трубочкой, актер, язви тебя, Джигарханян.
– Купил я, други, на Кузнечном мосту дневник Вырубовой за сто пятьдесят рублей, читал запоем, а потом узнал, что мне туфту продали. Ну что еще? Солженицыным торгуют, на обложке «Как закалялась сталь».
Неожиданно приехал Цыбульский, хотя уговора с ним не было, привез лекала, выставил их у стены, блеснули матово, серебром.
– Цыбульский распилил на части новый Ил-62,– сказал Мельник. – С какой целью?
Шибаев не ответил, сейчас он с удовольствием распилил бы на части самого Цыбульского.
– Ты шагаешь гигантским шагом, – похвалил Мельник Шибаева. – И в газете уже, и по радио. Новатор ты у нас, лекала придумал.
Почему Цыбульский привез лекала не вовремя? Да дураку ясно, это для тебя не вовремя, а для них в самый раз. Они засекли твой дополнительный способ создания резерва, теперь сделай вид, что ты не хотел ничего скрывать, обними и расцелуй Цыбульского.
– Молоде-ец, молоде-ец, – благодушно тянул Мельник. – Бери сразу же на них заключение из лаборатории мер, весов и стандартов, чтобы комар носа не подточил.
– Обахаэс не комар, – сказал Вася.
Но не пора ли и новый цех посмотреть? Все поднялись, Вася бочком-бочком и в приемную, и сразу к Соне – что за ковбойский анекдот? Мельник понял, а Вася ни бум-бум.
– Только по-быстрому! – попросил он, напяливая на новый костюм тесный в проймах полушубок.
– Скачут два ковбоя, один спрашивает другого, сколько будет дважды два. Тот говорит пять. Бах-бах! – и пристрелил.
– За что?
– Он слишком много знал.
Вася похлопал глазами.
– А соль?
– Про соль есть другой анекдот, но вам уже пора, – сказала Соня с милой улыбкой.
В коридоре Мельника приветствовали сотрудники, знали о его приезде и верили, он работает в Совете Министров, а как же иначе, если смог оттуда прислать черную «Волгу» Прыгунову. Он и там всемогущ, как и в Каратасе, жаль, такого кадра потеряли. Двадцать один год он здесь служил и какими делами ворочал! Кто его только не знал – от последнего подчиненного до первого руководителя, от первого вора до последнего честного.
Вышли в подъезд, Мельник протягивал руку всем подряд, он мужик обходительный, Шибаеву надо бы поучиться, но ему не хочется, натура не та. Толчея возле Мельника потеснила его, опять восклицания про Совет Министров, Шибаеву надоело, он вдруг зычно захохотал, показывая на номера машин.
– Это все случайно, конечно!
У Цыбульского на бампере 10–10, а у Голубя 13–13, он больше на сатанинские силы надеялся.
– А чего особенного, – солидно сказал Гриша, – ничего особенного. – По юмору он приближался временами к Махнарылову.
Вася внес свою долю:
– В парке Горького у шашлычника «Волга» под номером 77–77.
