Текст книги "Мир Мрака 2027"

Автор книги: Иван Косолапов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

  – С Аркадием увидеться хотят, – сказал всё тот же мужик.

  Постойте, а говорил ли я им свою цель? Не помню. Вроде нет, но как же тогда… А: мою фамилию они разузнали, остальное просто по логике понять можно…

  Все солдаты вдруг повернулись к нам, наверное, из них всех об этом знал только этот переговорщик.

  – Хо-хо, не хило, о на что завернули. Может, их ещё с Бугром познакомить, а? – добрая половина захохотала.

  Я не знал никакого Бугра, поэтому лишь скупо улыбнулся, чуть посунувшись, сгибаясь под тяжестью психического давления массы… Давно со мной подобного не было.

  – Так вы пропустите нас, или нет? – послышался твёрдый, жёсткий голос Георгия.

  Давно он так не говорил, а сейчас, после обморожения, ему и вовсе было трудно просто слова произносить, не то что так… Однако это, собственно, как всегда, сработало. Все сразу затихли, а глава охраны посмотрел на нас совсем другими глазами.

  – Хм, ну что ж, ладно, проходите. Только одних в комнату Аркадия их не пускать, – наставил Арсений и направился растворять забитые металлическими листами двери.

  Раньше в них было стекло, теперь – железо. Когда-то между ними были прорезиненные столбцы, теперь это пространство покрывал выходящие за пределы рымы листы всё той же жести.

  – Арсений Викторович, ну уж за дураков нас не держите, – разведя руками, с небольшой улыбкой, сказал всё тот же парень.

  – А кто вас знает, – устало промолвил глава охранного поста и, чуть приподняв за крепкую рукоять тяжёлую дверь, грузно, с еле слышимым натужным кряхтением, начал толкать её.

  Когда он оказался по ту сторону железного порога, он, подперев дверцу кирпичом, лежавшим там, крикнул кому-то, находящемуся с левой стороны от нас:

  – Гриша, сейчас пропустишь кой-кого. Не заморачивайся, мы уже во всём разобрались, просто путь открой, – выкрикнув это, он пошёл обратно, на ходу мерно качая головой в стороны, будто не соглашаясь с чем-то.

  – Мужики, давайте эту уже вы, – устало сказал он, подходя к столу. Посмотрев на нас, он пояснил: – Старею.

  Дважды его помощникам повторять не пришлось: в четыре руки они справились довольно скоро.

  Когда всё было закончено, мне предстала часть панорамы, описывающая собой вход в теперешнее метро: турникетов не было, их, так же, как и будку контролёра, убрали для личных целей – каких, пока только предстояло узнать. По бокам у лестницы стояло два бруствера из мешков с песком. Точку продажи жетонов, превратили некое подобие ДОТа: стёкла были закрыты жестью, а из маленьких окошек, как из бойниц, торчали, пока опущенные, дула ружей. Остальную, левую, или же выходную, часть я видеть не мог.

  Зато когда мы прошли, я смог лицезреть и её: там не было ничего примечательного, только, разве что, немалая палатка, в которой горел слабый, неровный свет масляной лампы. Из неё, палатки, вышло трое людей, все следили за нами. Центральный стоял нахмурившись и скрестив руки на груди. “Наверное, ему и кричал Арсений Викторович”, – мимолётно подумал я. Лица этого человека, как и лиц остальных двух, у меня разглядеть не получилось – мешал сумрак, царящий здесь.

  Быстро пройдя грозно смотрящих на нас защитников станции, иногда кивающих, в знак приветствия, молодому мужику впереди, мы ступили на бетонную лестницу.

  – А тут что, гермоворот нет? – поинтересовался вдруг Антон.

  – Есть, конечно, ты вверх посмотри… Подняли их просто пока: без надобности они сейчас.

  Я не удержался и тоже поднял взор. Было плохо видно, однако я действительно заметил чуть выступающий и выделяющийся на фоне побелённого камня, не слишком толстый, расположенный по всей длине между стен прямоугольник. Прошли мы его быстро, и здесь было недостаточно светло, да и потолок уже довольно нехило закоптился, поэтому я не мог точно утверждать, однако я был почти уверен, что видел то, о чём говорил нам этот парень.

  Интересно, а как его зовут, парня, и кто он такой вообще… А, хотя, какая разница? Всё равно скоро разойдёмся как два корабля в море.

  И в этот момент моему взгляду, выплыв из-под бетой плиты, открылась станция. Могилёвская является небольшой станцией, то есть совсем. И я был довольно сильно удивлён, когда на столь малом пространстве, не увидел копошащихся везде человеческих фигур, слившихся в одну, сплошную массу. Нет, конечно, люди были: они ходили между небольшими дощатыми постройками на перроне, так же иногда я замечал, как несколько фигур проскальзывали на рельсах. Но всё равно их было мало, я ожидал большего числа, гораздо большего… Кстати, насчёт рельс, тут было нечто непонятное: они теперь были как бы прикрыты продолжающими перрон  металлическими или деревянными пластами, на которых иногда можно было увидеть сидящих людей. Пласты были наклонены чуть вперёд и каким-то родом напоминали покатую крышу… а может, это она и была…

  Я на секунду перевёл свой взгляд вверх, и мой взгляд наткнулся на людей в одеждах цвета хаки, расхаживающих по небольшому балконе, являющимся, как бы, переходной между продольными навесами с двух сторон платформы. Ещё я понял, что тут не было никаких факелов и костров, на самой станции, в отличие от охранных пунктов, работало электричество. Правда, горело только четыре флюоресцирующих лампы, но и их света вполне хватало… учитывая их размер: куда больший, чем были на мосту. Конечно же, некое тёмноватое марево присутствовало, но куда же без него? Подобное марево уже поглотило души людей, хрусталики их глаз стали гораздо менее яркими, и теперь, даже если включить самую мощную лампу накаливания, человеческий глаз всё равно не потеряет этой дымки…

  – Вот, это, собственно, и есть станция минского метрополитена Могилёвская, – сказал, повернувшись к нам и чуть улыбнувшись, мужик спереди. – Это главная, так сказать, площадь. Раз главная – значит, торговая. В этих палатках и хибарах вы сможете, думаю, подыскать себе что-нибудь... хотя, это, конечно же, было бы возможным, будь у вас деньги, ха-ха, – половина солдат немного хохотнула. – Теперь по другим вопросам: под этой лестницей, по которой мы только что шли, с одного бока находится общая душевая и туалет,  а с другого – столовая, тоже общая. Однако вам это уже не требуется, на “Форпосте” вы свой след уже оставили… На рельсах вы можете наблюдать жилые будки, они небольшие, но их довольно много. Они ещё и в туннели уходят, причём как в сторону Автозаводской, – он повёл рукой в подразумеваемую сторону, – так и в сторону Шабанов. Кстати, в них жилища, больше всего. Но вам же не это нужно… – он дождался нашего любопытного взора, направленного на его персону. – То, ради чего вы сюда шли, находится с той стороны станции, под параллельной нам лестницей, – боец повернулся обратно. – И сейчас я собираюсь отвести вас туда. Вы, парни, – обратился он к подчинённым, – сами знаете, что делать. Груз отвезите в столовую, остальные по домам, и спасибо за отличную службу.

  Он пожал оставшимся солдатам руки. Некоторые решили не дожидаться благодарности и разошлись ещё тогда, когда мы только вступили на перрон.

  Теперь нас осталось четверо. Вёл нас всё тот же мужик, который, пройдя сначала два шага, неожиданно остановился, встал вполоборота к нам, посмотрел на меня, и  сказал:

  – А тебе, парень, я советую готовиться, – повернулся и пошёл дальше.

  Да, что и следовало доказать, они всё поняли. Гоша с Антоном тоже проняли тему, и не стали приставать со странными, раздражающими вопросами. Мы просто шли дальше, думая о чём-то своём.

  Мимо проплывали одинокие люди, иногда встречались небольшие кучки. Все были несчастны и, как будто, чем-то озабоченные. В неярком свете ламп отчётливо виднелись огромные мешки под глазами и борозды морщин. Взгляд был устремлён вниз, в нём ничего не читалось, кроме тусклости и тщетности бытия. Никто, вообще никто, ни шёл вперёд с поднятой головой. Ни у единого не было хотя бы мизерной искорки в глазах… Пусто, совсем.

  Одежда представляла собой каким-то неясным способом сшитые вместе порванные простыни, шторы и другие тряпки. Мало когда попадались люди с облачённые в уцелевшие куртки, байки, штаны и так далее.

  Всё это немногочисленное число людей шло, будто на расстрел. Все они, своим общим потоком негативной энергии, нагоняли такую тоску и создавали внутри такую затхлость, что поневоле и моя голова потихоньку начала клониться вниз.

  Мы проходили недалеко от краёв перрона, на которых находились особо не отличающиеся друг от друга прилавки. Иногда я бросал краткий взгляд на грубо сбитые маленькие домишки. На глаза мне попадались шкуры то ли животных, то ли мутантов. Подпортившиеся овощи, кое-где встречалось даже мясо (только непонятно, чьё), часто проскальзывало оружие. Иногда в неплохом, а иногда в ужасном состоянии. Что меня немного поразило, так это то, что тут тоже всё покупалось за старые, довоенные бумажки, называемые  “купюрами”. Вот это правда меня чуть удивило, ведь тут-то я ожидал, что всё будет по-другому, то есть полностью всё (и первые впечатления о столице это лишь подтверждали), однако нет, кое-что было схоже.

  И почему же меня это не радовало? Как-то даже наоборот, немного нагоняло грусти на душу… А почему?...

  Мы дошли до лестницы, сверху так же, как и на противоположной стороне, виднелся охранный пост. Мне захотелось спросить, сколько вообще людей живёт на станции, но я почему-то воздержался. Сам даже не понял, почему…

  Пройдя по краю перрона, мы миновали лестницу и прошли за неё. Нас встретили ещё два охранника, стоявшие у двери, ведущую внутрь помещения, находящегося под ступенями. Один сидел, сложа ноги наподобие буддистов, и на разложенном перед ним куске ткани чистил разодранный АКС. Рядом стоял второй, парень юных лет, и, приняв вольготную позу, смолил самокрутку.

  Оба посмотрели на нас недружелюбно.

  – Так, мужики, я пока внутрь зайду, вопрос решить надо, а вы этих посторожите, а то наделают ещё чего недоброго, – обращаясь к охранникам, сказал, не оборачиваясь, наш провожатый, и зашёл внутрь.

  Странно. Не спросил, есть ли кто там, можно ли ему? А может, уровень его авторитета здесь куда выше, чем я предполагаю…

  Курящий парень посмотрел на нас беспристрастным взглядом, хмыкнул и, повернувшись в другую сторону, продолжил курить. Занятый автоматом юнец поднял на нас усталые глаза. Его лицо выглядело ещё более молодым, чем Антона, больше шестнадцати я ему бы даже и не дал. Медленно осмотрел нас. Потом, положив обратно затворный механизм, взялся за рукоять ножа – всё это он делал медленно, как бы показывая своё нежелание драться, а желание предотвратить драку, – и потянул вверх. Когда лезвие вышло из ножен – находящихся на поясе, – полностью, он так же медленно положил его рядом с собой, и продолжил заниматься своим прежним делом, предварительно сняв с нас свой взор.

  Всё, теперь до нас вновь не было ни кому никакого дела.

  Я стоял смирно, думая о том, что сейчас будет. Мысли разбегались. Моё внимание привлекала каждая мелочь вокруг, никак не получалось сосредоточиться на основной цели: представить картину разговора. “Может, это даже и к лучшему?” – вдруг спросил чей-то голос внутри меня, я вновь обернулся, думая, что это кто-то рядом. Но нет, до меня, как обычно, никому не было никакого дела.

  На секунду я отвлёкся на поведение остальных членов команды: Гоша, недолго постояв, сел, сопровождаемый недобрыми взглядами наших блюстителей, на холодный бетон и вытянул раненную ногу: стопа до сих пор отдавала болью. Антон стоял и как-то нервно переминался с ноги на ногу. То он тянулся к своему рюкзаку, желая снять его, то одевал обратно, ничего с ним не сделав. И так раз пять. Что это с ним?

  Но ответ я получить не успел: ждать пришлось недолго.

  Прошло около минуты, и я уже собрался задать напарнику интересующий меня вопрос, как за дверью послышались быстрые шаги и из комнаты, убранство которой я не рассмотрел, буквально вылетел пожилой человек в больших очках, таким же лбом и с немалой залысиной, увенчанной ореолом седых волос.

  – Где... – начал произносить он, но, будто споткнувшись глазами об меня, остановился. Чуть улыбнулся, потом, толком ни к кому не обращаясь, сказал: – Обалдеть… Молодой человек, вы действительно на него похожи, – проговорил он, уже адресовав это мне. Я в одно время и понимал смыл того, что он говорит, и в то же время не понимал… – Здравствуйте, меня зовут Руслан Кириллович, я помощник управляющего “Станций Заводского района”. Собственно, я думаю, он вам и нужен, но, прошу прощения, его сейчас здесь нет, он на Автозаводской, – старик говорил всё очень быстро и проглатывая окончания, от чего создавалось впечатление, будто он чего-то недоговаривает. – Но не волнуйтесь, сейчас вы как раз можете туда отправиться: с параллельной линии сейчас на соседнюю станцию отправляется дрезина. Я сначала не поверил, что это действительно вы, хотя фамилия с учётного листа, доверенного мне Павлом Валентиновичем, – я даже не заметил, как из комнаты вышел наш провожатый, и когда начстанции бегло к нему обернулся, как бы представляя его нам, он лишь сдержанно кивнул, – и совпадает, я всё равно должен был убедиться. Однако, вы действительно будто его копия, поэтому я сейчас же распоряжусь о вашем отправлении.

  Он быстрым шагом отошёл от нас, завернулся за угол и скрылся с виду. А я так и продолжил стоять с раскрытыми глазами. Пытаясь осознать то, что только что произошло. Уловив на себе насмешливый взгляд охранников, я попытался встрепенуться. Однако этого не понадобилось, за меня это сделал сильный хлопок по плечу в исполнении Павла.

  – Знаю, с непривычки и полвины его слов не понимаешь. Но ничего, смысл вы уловили, по взгляду вижу, так что пошли за ним. Переправлять вас будем.

  Я обернулся на своих товарищей. По выражению их лиц (хотя выражение лица Гоши теперь мало изменялось – мимика плохо функционировала после обморожения) я понял, что они тоже были достаточно удивлены быстроте только что произошедшего.

  Взгляды двух дежурящих у дверей парней преследовали нас до самых перил, однако когда мы скрылись за ними, на нас уставилась другая пара глаз: Руслана Кирилловича и некого мужчины, такого же, как и он, возраста, стоящего рядом с ним.

  – Это они и есть? – хрипло спросил мужик.

  – Ага. Возьмешь? – бойко спросил заместитель.

  – А что ж не взять, ручной привод за меня потягают – мне только лучше, – улыбнувшись, сказал тот.

  И тут меня как током ударило. Не у кого, ни у Павла, ни у тех двух молодых охранников, ни у одного жителя этой станции, ни у хранителей подступов к станции, ни даже у этого живого, быстрого старичка Руслана не было того, что я заметил в глазах того старика, который, наверняка, был старше всех ранее упомянутых людей. Я заметил в его глазах искру, ту самую, которую так старательно рассматривал у всех. Ни у кого её не было, а у него была. И главная, она была отнюдь не тлеющей, она горела, неистовствовала своим пламенем. Делая всё вокруг ярче и светлее, не только для её хозяина, но и для окружающих его людей.

  – Присаживайтесь, люди добрые, – развернувшись, весело сказал он.

  Мерный стук колёс медленно катящейся дрезины почти тонул в звуковом фоне копошения, распластавшемся вокруг.

  В унисон раскачивая ручной мускульный привод, я с Гошей сидел напротив дремлющего Антона, с улыбкой на лице слушающего музыку (вот почему он так кипешевал), и расслабленно курящего грубую самокрутку старика с живыми глазами. Его, кстати, звали Герасим: услышав имя, Гоша недобро ухмыльнулся и с неким призрением посмотрел на его хозяина – единственная странность, которая не нравилась мне в нём (в Гоше то есть).

  Сидел он, старик, в пол-оборота к нам. Блаженно смолил бумагу с табаком, глядя прищуренными глазами прямо напротив себя: на тюбинги тоннеля. Вокруг сновали люди. Их жилища располагались по бокам от нас – как и говорил нам Павел. Их было не много, отнюдь. Однако в этом мраке, что воцарился здесь, внутри туннеля, и который, конечно же, не мог разогнать слабый свет редких сорокаваттных лампочек, человеческие фигуры виднелись крайне плохо, так что следовало быть как можно более осторожным и внимательным. Потому и ехали мы довольно медленно: старик сказал, что такими темпами мы доберёмся до Автозаводской только через минут 10-15, кстати, только услышал данные цифры, Антон достал наконец свои наушники с плеером и отдался своему любимому занятию.

  – Ну что, мужики, как оно? Держитесь? – вдруг спросил Герасим, продолжая смотреть строго вперёд. Но спустя секунды две после фразы он всё-таки оглянулся на нас.

  – Как сам видишь, – слабо, растрескавшиеся щеки не позволяли большего, ухмыльнулся Гоша.

  – Ха, я слеповат стал, поэтому может чего и не замечаю… Никого сменять не надо, я подмогу? – развернувшись к нам полным корпусом, поинтересовался старик.

  Огонёк в его глазах чуть поутих, однако он всё равно чувствовался, что не могло не радовать.

  – А чего это ты? Староват ты, по-моему, для такого, – сказал неожиданно прямо Георгий. – Вон лучше Антоху разбуди, вот он поможет.

  – Аха. Да что я буду, молодняк от сна отрывать? Пусть спит себе.

  – Ого, “молодняк”… Вон, Санёк у нас тоже, тогда, “молодняк”. Но почему-то его ты за привод посадил. А? – начал приколупливаться к словам мой напарник.

  Всё, теперь его было не остановить.

  – А он сам этого хотел, – всё с той же улыбкой, пропуская нахальный тон сквозь уши, проговорил Герасим.

  – О как. И с чего же ты это взял?… – Гоша говорил всё это, чуть наклонив голову и смотря больше на рельсы, чем на собеседника. Однако изредка бросать на него подспудный, недобрый взгляд, припорошенный борзой, из-за обморожения слабой, ухмылкой, он тоже не забывал.

  – По глазам вижу. Как?... Поживешь с моё – поймёшь. Но одно скажу точно: отвлечься ему надо, другим чем-нибудь заняться, а то мыслями важными загоняется. Но оно и понятно, если подумать, куда он едет, – старец  сказал это медленно, вкладывая некий смысл в каждое слово.

  Затем, как только мы выехали из тьмы и вступили в кратковременное владение света, он поглядел на меня и с доброй улыбкой подмигнул. Я тоже заулыбался.

  – А чего это вы оба своими полугнилыми отростками отсвечивать стали? – приподняв голову, недобро поинтересовался Гоша: голос Герасима, остающийся бодрым даже после его слов, Георгия явно бесил и выводил из себя.

  – А что, нельзя разве? Улыбаться – это главное действие, которое выражает свободу человека в проявлении его чувств. А так же оно самое явное. Раньше улыбались все, правда, далеко не все делали это искренне, но всё же. А теперь, даже ложные маски никто не надевает. Но сегодня я встретил вас: людей, которые ещё способны улыбаться. Правда, как я заметил, никто, кроме Саши, такой дара Божьего использовать не хочет. Ну ладно, ничего не поделаешь. Хотя бы один, мне и одной улыбки хватит, если она искренняя. А здесь она как раз такая, – всё это он говорил, глядя то на меня, то на моего соседа, то, совсем редко, на Антона. Говорил медленно и красиво. Будто рассказывал некую волшебную, поучительную сказку. И это завораживало. – Так что именно поэтому я хочу насладиться ей как можно дольше. Ведь нет ничего более бодрящего и доброго, чем человек, душевно улыбающийся тебе в ответ.

  Гоша притих. Я даже на секунду подумал, что конфликт, ощутимый только с его стороны, исчерпан. Но не тут-то было. Однако в этот раз он не пригрожал, а с действительным (слабым, правда) интересом, тихо, как он делает это после промозглой ямы, спросил:

  – А… Что ты понял, прожив столько лет? – такого я действительно не ожидал.

  Мы вновь выехали из темноты, и быстро преодолели светлую область, опять нырнув в черноту туннеля. На сетчатке глаза остались быстро пролетевшие образы нескольких детей. Они не скакали и не веселились, как делало такое же поколение до войны. Они даже почти не шумели. Они только на короткое время вылезли из маленьких домишек, чтобы поглазеть на медленно проплывающую мимо дрезину.

  В такие моменты вера в реальность происходящего и существование людей вокруг вновь ненадолго возникала. Нет, конечно же, тихие голоса и хлюпанье небольшого множества ног по мокрой и стылой земле слышны были и здесь, во тьме, так же как и редкие появления в слабом свете карбидной лампы людей, ходящих вокруг да около. Но всё равно, такие моменты не могли заменить те, что мы видели на свету. Иногда даже голоса людей внутри тоннеля пугали, сливались в один монотонный гул, вместе с хлюпаньем, и превращались в непонятное подобие звериного рыка, от которого по телу пробегали мурашки…

  – То, что люди не умеют ценить счастья жизни, – неожиданно откликнулся из мрака Герасим. – Они всегда хмуры, если не на лицо, то в душе. Им всегда плохо,  если не физически, то, опять же, в душе. И, самое главное, они всегда это сбрасывают на то Время, в которое живут. Им всегда чего-то не хватает, всегда что-то не так. Даже в мирные годы: для них было слишком много работы и учёбы, и слишком мало сна и отдыха. Они не умеют радоваться. И в этом для них виновато то, опять же, Время, которое на них выпало, – он приостановился. Наверное, затянулся и выпустил дым, после чего продолжил: – За мою жизнь народ всегда боролся за своё счастье в глобальном смысле, и даже не один не подумал о том, чтобы изменить хотя бы самого себя, для начала. Сейчас же и вовсе худо: теперь счастье для развалившегося общества пропало навеки. Но это тоже заблуждение. Ведь, если верить сознанию большинства, Время делает для себя своих же людей: тех, кто к нему приспособлен. Но это не так: мы делаем таких людей. Мы с самого рождения вдалбливаем ребёнку о том, как всё плохо. На протяжении своего взросления он не видит вокруг ни единой частицы счастья, поэтому деградирует сам. Мир вокруг становится для него обычным, отсутствие добра – обыденным. Он ничего не видит, кроме автомата и патронов. Он забывает о человечности и о своей душе. И делает их таковыми не Время, а мы. Но мы же могли бы всё делать и по-другому: могли продолжать улыбаться друг другу, пытаться изменить себя, а после уже и ближнего. Находить некую, особую красоту даже в этом, новом мире… А после и передавать это новорожденным детям. Тогда бы общество вновь крепло и крепло, пока снова бы не достигло своей былой мощи, если бы не стало и вовсе сильней. Так что на протяжении своего ещё не до конца прожитого века, я понял одно: не Время делает людей – человек делает Время. И в этом моя горечь.

  Всё вокруг вдруг остановилось. Я, собственно, как и Гоша, перестал качать Мускульный привод. Я сидел и с раскрытыми глазами впитывал всё то, что услышал. В голове перемешались мысли, сосредоточенные вокруг именно этого монолога; о том, что это гениально, о том, что это всё ложь, о том, что это так просто и так далее. Я никак не мог определиться с определением всего этого… Господи, у меня даже не находилось слов, чтобы описать те чувства, которые я пережил в тот момент.

   Краем глаза я уловил движение Гоши: он сидел смирно, направив наполненные стеснения и стыда взгляд вниз, при этом мерно с боку на бок “перекидывая” голову, будто рассуждая над чем-то про себя, и в то же время с чем-то, опять же про себя, соглашаясь…

  Да, даже он понял…

  Скорее всего, именно в этот момент снял наушники Антон – в слабом свете лампы я не мог его видеть, – и, не услышав еле заметного характерного перестука, спросил:

  – А мы что, не едем, что ли?

  Секунду была тишина, после чего голос Герасима ответил:

  – Подожди, дай им в себя прийти, и мы продолжим.

  – То есть, “в себя прийти”? Что уже случилось? – насторожился молодой напарник.

  – Да ты не волнуйся, ничего, сейчас дальше поедем, – заверил старик.

  – Вот именно Антоха, не боись, всё нормально, – сказал Гоша, навалившись на рычаг. В глазах его ещё читалось неясность, однако он уже готов был работать дальше. – Санёк, чего смотришь? Помогай давай.

  Я не сразу понял смысл этих слов: в голове всё место всё ещё занимала та речь. Но как только я осознал, что относится это ко мне, то, встрепенувшись и замямлив что-то вроде “да-да-да-да”, резко схватился за привод и постарался подражать движениям Георгия. Конечно же, получилось не сразу, однако уже спустя полминуты всё было улажено.

  – Хм, странное что-то с вами, – вынес вердикт Антон через минуту, после чего вновь затих.

  Спустя пару секунд в тишине, со стороны листомана, послышался некий шорох и раздалось пару лёгких ругательств.

  – Всё нормально, парень? – расслабленным голосом спросил Герасим.

  – Да нормально, нормально… Блин, – как-то резко ответил Антон. Затем от его бока раздался тяжёлый вздох.

  – А хамить-то зачем? Если у тебя скверное настроение, из-за проблем, которые никак не связаны с окружающими, то зачем делиться им со всеми? Лучше затмить его чем-то хорошим, нежели поступать так, как поступил ты, – изрёк мудрую мысль старик.

  – Ага, для начала покажи мне хоть что-то хорошее, – вновь грубо отреагировал наш с Гошей напарник.

  – Ну-у, хотя бы то, что в этом туннеле тебя вряд ли что угрожает.

  – И с чего ты это взял?

  – Я далеко не первый раз еду по нему, и, как ты видишь, до сих пор жив.

  – Но ситуация может поменяться в любой момент.

  – Согласен. Но даже если так случится, то мы сразу поймём это: громкие звуки здесь отдаются прекрасным эхом.

  На пару секунд повисла тишина, после чего из тьмы раздалось краткое хмыканье – явно не стариковское.

  Мы въехали в очередной промежуток света. Я увидел уже привычную картину: дети в полуоборванных, но ещё более-менее целых, одеждах повылезали из небольших палаток и с интересом наблюдали за проезжавшей дрезиной. Я с таким же интересом смотрел на них.

  Когда вновь оказались во власти мрака, а вокруг всё ещё слышалось шебуршание людских ног, я спросил:

  – А тут что, вообще мутантов нет?

  Я толком ни к кому не обращался, однако с ответом не замедлил именно Герасим: а кто, кроме него, из нас мог ещё знать эти тоннели.

  – Ну почему же нет? Вот они, вокруг тебя, шумят немного, перешёптываются, бродят в темноте, – я не видел всех, но чувствовал, что они, так же, как и я, направили глаза полные удивления именно в сторону, откуда доносился голос пожилого человека.

  – То есть?... – начал я, как Антон меня перебил.

  – Что за бред ты несёшь?

  Грубо, ничего не скажешь. Хотя, его можно понять, ведь он не слышал то, что нам говорили пару минут назад.

  – Ха. Бред? Я бы так не сказал. Ведь, кто такие мутанты – это те, кто отличается от нас, от людей. Так сказать, существа, ненормальные по своей физиологии. Кого отвергало общество до войны? Ненормальных, не похожих на остальных. Что такое общество – это те, кого больше. Тогда – это были нормальные. Но сейчас всё поменялось. Сейчас тех, кто ненормален по своему строению и внешнему виду для нас, стало больше. Следовательно, теперь они – общество. Следовательно – это они нормальные. Следовательно, теперь мы – ненормальные. Следовательно, теперь мы – мутанты.

  И снова, гнетущая тишина. Хотя нет, не тишина: еле слышимые звуки вокруг, сплетаясь в один протяжный гул, не позволяли ей войти в свои права.

  – Ого, как загнул, – сказал вдруг Антон. – Кто же тебе уже так по ушам прокатился, дядя?

  Не свойственно слышать подобную речь с его стороны. Обычно он безразличен ко всему, а тут… Что-то у него явно не так.

  Пауза в разговоре длилась недолго. Разорвал её голос Герасима:

  – Жизнь, – одно слово, отдававшее такой сталью и жёсткостью, что даже у меня по спине пробежали мурашки, хотя относилось обращение совсем не ко мне.

  Я думал, что Антон продолжит пререкаться, потому что знал, что он подобной твёрдостью слов тоже не ограничен. Однако он затих. Видать, даже его проняло. Опять же: подобного, я не ожидал.

  – Ха, и сколько же вас, мутантов, на всех ваших трёх станциях проживает? – это уже спросил Гоша.

  На этот раз в его голосе не было слышно и намёка на шутку. Он говорил тихо и медленно, нет, не из-за обморожения, он говорил ещё медленней, как бы, немного стесняясь и понимая свою вину за прошлые высказывания. Да и смешок был больше похож на тот, которым начинают разговор замкнутые в себе люди.

  – На трёх? На каких трёх? – раздался, сделанный непонимающим тоном, вопрос со стороны старика.

  – Ну, нам ещё про Шабаны сказали, – уточнил тихо Георгий.

  Теперь он говорил нормально, но без излишнего задора: медленно и вполголоса, ввиду обморожения.

  – Вам сказали, что мы на ней живём?... Я думаю, нет. Да, в туннелях, направленных к ней, расположено много жилищ. Но мы никак там не живём. Более того, у самой станции входы в тоннеле завалены мешками с песком и всевозможным мусором снизу доверху. Почему?... Да потому что чёрт его знает, что на ней происходит. Когда мы послали туда разведывательную группу впервые, мы не получили никаких результатов по одной простой причине: ни один из пятнадцати мужчин не вернулся. Мы попытались во второй раз. Набирали добровольно, за хорошую плату, однако энтузиастов всё равно оказалось немного: всего восемь человек, двое из которых были женщины, которым, из-за потери мужа или не имения денег, просто не было за что кормить детей. И вновь никто не вернулся. Вообще. Тогда и было решено возвести перегорождавшую железобетонную кишку стену из всего, что только можно было найти. Так и поступили, – мы опять въехали в светлый участок и я увидел, что Герасим поведывал нам всё это, будучи всё также повёрнутым к стенкам туннеля. На этот раз в его глазах я не нашёл ничего, кроме некого безразличия, отчего мне стало не по себе. Его самокрутка, кстати, была давно докурена и выброшена, так что теперь ничто не отвлекало его от рассказа, который он повествовал строгим, монотонным, приглушённым голосом. – Сначала её сделали прям у Могилёвской. Только через полгода, когда все более-менее обустроились и поняли, конечно, не в полной мере, но всё же частично, что отсюда им уже никуда не сбежать и Апокалипсис уже произошёл, Верхи решили исследовать хотя бы первую четверть туннеля. Завал разгребли и послали туда небольшую группу и пяти человек. За ними ещё одну, с прожектором на дрезине, который должен был освещать путь первой бригаде. Саму же дрезину тросом присоединили к буксировочной катушке, чтобы, если что, вернуть её с людьми, или без них, назад. В конце концов они добрались до запланированной точки. И тогда сыграла людская алчность и жажда большего, чем нужно: они решили продолжить путь. И вот когда трос раскрутился примерно на километр, он резко натянулся до предела, а из туннеля послышались душераздирающие крики. Катушка была с электроприводом, поэтому трос намотала довольно быстро. К великому счастью дрезина тоже прибыла на место, но ни единого человека на ней не оказалось. Благодаря полученной информации, было решено построить ещё одну изгородь: на пятисотом метре, середине пройденного пути. Так и поступили. Теперь там стоит немалая забоина, перекрывающая тоннель, а рядом с ней всегда дежурит патруль… – он сделал короткую паузу. На секунду я подумал, что он закончил, однако не тут-то было. Как оказалось, у Герасима осталось ещё много историй: – Но… в последнее время и это не помогает. Не так давно там изредка стали пропадать люди. Вот вышел человек, скажем, до Могилёвской пройтись, и назад не вернулся, ни через час, ни через день, ни через неделю. Пока таких случаев было не слишком много, где-то раз десять такое было зафиксировано, причём преимущественно жертвами были дети. Вот у моего знакомого дочь пошла на Могилёвскую еды купить. Ей пять всего исполнилось, поэтому это было для неё, так сказать, крещением. И вот она ушла, а обратно не вернулось. А ушла она три дня назад. Вот такое вот получилось, ха, крещение. В общем, что-то там непонятное творится, поэтому и съезжают оттуда все. Трупов, кстати, найдено тоже не было. Так что никак, как только сверхъестественными, подобные случаи не назовёшь. Многие предполагают, что в этом людоеды виноваты, мол, проникают как-то, да детей воруют, – я невольно вспомнил Петра. – Да вот только толку-то, от этих предположений, люди-то всё равно пропадают… – Тут рассказчик вдруг вновь остановился, после чего, уже своим старым, воодушевлённым, бодрым голосом сказал: – О, а вот и станция!