Текст книги "Что такое Израиль"

Автор книги: Исраэль Шамир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

«Одно удовольствие ехать из Тель-Авива в Хайфу: не видишь ни одного араба», – сказал член секретариата правящей партии Мапай на заседании фракции в кнессете тех лет. Другие, впрочем, как Ицхак Бен-Цви, считали, что в стране «осталось слишком много арабов». На Побережье, между Хайфой и Тель-Авивом, уцелело два живых села – Фурейдис и Джаср-аз-Зарка. Около последнего также остались следы крестоносцев. Джаср-аз-Зарка стоит возле Зарки, Крокодильей речки – там еще в начале XX века поймали трехметрового крокодила, а в старину их водилось немало. При впадении Зарки в море высится холм древнего Крокодилополиса, эллинистического сородича Аполлонии. В грубо вырытых ямах лежат мраморные колонны – это место не было толком раскопано и разграблено. На том же холме – следы четырехугольной сторожевой башни крестоносцев Тур де Салин (Соляной). Здесь выпаривали морскую соль. Башня стояла на приморском пути из Кесарии в Акку. Сейчас возле устья видны остатки турецкого моста начала XX века, сооруженного к визиту кайзера Вильгельма (как и Новые ворота Иерусалима) и рухнувшего вскоре после этого, но реку нетрудно перейти вброд. К северу от нее находится птичий заповедник и рыбные пруды кибуца Мааган-Михаэль.

К югу от холма Тур де Салин – «дачный поселок» рыбаков Джаср-аз-Зарки. Сюда они перебираются летом, а зимой возвращаются в постоянные дома, стоящие на естественном валу (куркар), отделяющем долины Северного Шарона от прибрежных дюн. Предки их пришли из долины Иордана в прошлом веке, и кожа рыбаков темнее, чем у местных палестинцев. Под естественным валом Джаср-аз-Зарки проходит туннель. Это часть «высокого» акведука, поившего Кесарию в византийские времена и сохранившегося при крестоносцах. Ведь Кесария, столица римско-византийского Побережья, не сгинула, хотя и уменьшилась ко времени крестовых походов. Этот город, основанный финикийцами и превращенный Иродом Великим в одно из семи чудес света, несколько раз разрушался и восставал из пепла, как феникс. Сегодня там видны внушительные стены, окруженные сухим рвом, – укрепления Людовика Святого, который собственноручно таскал камни и рыл песчаный грунт. Иродов порт практически исчез еще до прихода крестоносцев – его затянуло песком, и лишь небольшие суда могли с трудом пройти меж молов старой гавани.

Цитадель Кесарии выросла на маленьком мысу, где сегодня находится галерея и ресторан. Можно заметить следы глубокого рва, отделявшего ее от берега. Этот ров спас защитников Кесарии в 1220 году, когда войска эмира Дамаска эль-Муаззама взяли город. Жители бежали в цитадель и дождались там генуэзских кораблей, эвакуировавших их в Акку.

Мечеть на берегу сооружена в прошлом веке боснийцами – первыми поселенцами Кесарии со времени ее окончательной гибели в марте 1265 года. Город разрушил Бейбарс после недельной осады. И на этот раз защитники нашли укрытие в цитадели и уплыли в Акку. Но Бейбарс, опасаясь их возвращения, приказал стереть город с лица земли. Это было сделано, и руины занес песок.

Нынешняя Кесария – туристская аттракция, но ее водоводы достойны внимания. «Высокий» акведук Кесарии начинается в холмах за Кармелем к северу от мошава Амикам. Там по просторному пастбищу течет ручей Сабарин, истоки которого затерялись в заросшей кустарником ложбине между продолговатыми горками. В этом месте стояло село Сабарин. Весь район Сабарина, просторное пустынное плато, полон следов сгинувших палестинских сел. А меж ними на высоте, как в свое время замки крестоносцев, стоит кибуц Рамот-Менаше. Возле него в долине было большое село Далиет-эр-Руха. Его родники заросли ежевикой, колючки сабры взяли в кольцо развалины домов.

Амикам с его виноградниками нанимает немало арабов из более удаленных деревень в пору уборки винограда. Его жители, симпатичные болгары и русские евреи из Маньчжурии, могли бы ужиться с Сабарином. Дома погибшего села исчезли, но растительность точно выделяет их контуры. Я нигде не видел столько плодоносных смоковниц, как в этих местах. Под одной из них, особо развесистой, – широкий колодезь Сабарина, и, заглянув в него, можно увидеть отверстия подземного водовода, несшего струю этого ручья в имперскую Кесарию. К юго-западу от Амикама – еще несколько колодцев, отдушин древнего водовода. Один из них также укрыт под сенью смоковницы, а на холме над ним – руины села Синдиана, превращенные в стрельбище.

Дальше по пути водовод захватывал источники Шуни (Шуми), где в римские времена жители Кесарии устраивали праздник воды маюмас, вроде Ивана Купалы, славившийся своими вольными нравами. От тех времен остался театр, превращенный крестоносцами в крепость. Театры вообще легко переделывать в крепости, что видно на примере римского театра самой Кесарии. В наши дни источники Шуни не бьют, а римский театр, ставший замком крестоносцев, а затем турецким караван-сараем, превращен в мемориал Жаботинского.

Трубы древнего водовода можно увидеть возле старого шоссе Хайфа – Тель-Авив, у кургана Тель-Мубарак (мошав Бейт-Хананья). Там акведук поднимается над землей по арке и направляется к побережью. В этом месте сохранилась надпись с титулом Десятого легиона. Отсюда вода шла под валом Джаср-аз-Зарки и вдоль по берегу моря, к городу.

Второй, «низкий», акведук начинался недалеко от Джаср-аз-Зарки, где Крокодилья река пробивается сквозь естественный вал куркар. В этом месте обнаруживаются следы огромных гидравлических сооружений: плотина, желоба для спуска воды, мельницы. Имперские строители перегородили Крокодилью речку, подняв уровень вод Кабары – долины, где бьют источники, легко превращающейся в болото, а чтобы возникшее озеро не «удрало» на север, построили еще одну плотину возле Тель-Шореша (против кибуца Мааян-Цви). Акведук, несший воду Кабары к Кесарии, прекрасно служил и Людовику Святому. В более поздние века, после разорения Побережья, система пришла в негодность, в плотине были пробиты узкие проломы и поставлены мельницы, которые вертелись до 1920-х годов, когда барон Ротшильд осушил болота Кабары, спустив искусственное водохранилище.

Кесария наших дней окружена виллами миллионеров, площадками для игры в гольф, неподалеку – бедный жилмассив. Руины города были раскопаны тщательно и позволяют проследить взлет и падение этого метрополиса, «цветшего в руках людей с Запада и зачахшего под властью сухопутных народов Востока», по словам Смита.

Самые большие замки располагались на окраинах королевства: в Заиорданье, в Сирии, в Ливане, где на высотах Набатии стоит несокрушимый Бофор, в Галилее, с ее Монфором и Бельвуаром. Замок Монфор находится в одном из самых красивых вади Галилеи – Кзив (Курн). Путь туда ведет через зажиточное село Маилия в центре которого находятся руины другого замка, Шато де Руа. От замка Маилии мало что осталось – камни его пошли на строительство местной мечети, разваливающейся с 1948 года, когда мусульмане бежали и остались одни христиане. Они, впрочем, и раньше были большинством в селе. Маилиец Элиас Шуфани оставил любопытный мемуар о 1948 годе, когда в селе стояли войска Армии спасения Каукджи. Он рассказывает, что мусульмане из Армии спасения относились к христианам как к жителям оккупированной территории и в воскресенье даже попробовали прогнать их из церкви. Возможно, это способствовало тому, что христиане Маилии остались в селе. Жители Маилии – мелькиты (православные-униаты) – были христианами и до прихода крестоносцев. Они породнились с франками, и после падения королевства и бегства знати франки попроще остались в селе с местными христианами, приняли их обычай и растворились в здешнем населении.

Замок Маилии принадлежал сеньору де Милли, а затем был выделен в приданое его дочери и перешел к Жослену де Куртене, родственнику короля Иерусалимского и известного лингвиста Бодуэна де Куртене. Его потомки продали замок с землями Тевтонскому ордену. Этот орден, третий по важности среди орденов крестоносцев, возник значительно позднее первых двух и располагал меньшими силами и влиянием. Немцев в первых крестовых походах участвовало относительно немного, что их немало удручало и заставляло, как компанию «Эйвис», больше стараться. Тевтонцы отстроили Монфор, бывший раньше малым замком в угодьях Маилии, и превратили его в несокрушимую крепость, окрестив Штаркенбергом. Когда раздоры между тевтонцами и двумя старыми орденами – тамплиерами и госпитальерами – достигли точки кипения, тевтонцы покинули Акку и сделали Монфор-Штаркенберг своей столицей и цитаделью.

Узкая, почти целиком проезжая дорога ведет от Маилии к Монфору. Замок сидит на крутом отроге, вздымающемся посреди глубокого вади, по-арабски он так и называется – Калаат эль Курейн, крепость Отрога. Вади к югу от отрога поросло деревьями, а вади к востоку от замка течет чистый ручей, в котором можно искупаться. Во времена крестоносцев он был прегражден огромной дамбой, циклопические следы которой видны внизу. Сам замок бесконечно впечатляет: его прочные крепостные стены, круглые башни, руины цитадели на более высоком пике выдержали испытание временем. Замок был взят все тем же Бейбарсом, грозой крестоносцев, в 1271 году, со второй попытки и после долгой осады. Мусульманам удалось подвести под внешние стены замка подкоп, заметный по сей день. На Монфор-Штаркенберг возлагалась особая миссия. Контролировать округу из замка было невозможно, и он служил архивом и сокровищницей Тевтонского ордена. Вместо того чтобы брать цитадель с бою, Бейбарс договорился с осажденными и разрешил им отступить в Акку с оружием, сокровищами и архивом. Архив тевтонцев, перевезенный в Тироль, сохранился и поныне, а орден их перебрался в Восточную Европу и основал на славянских землях германскую Пруссию. Таким образом, Штаркенберг был в некотором смысле предтечей Берлина и Кёнигсберга.

Неподалеку от Монфора находится удивительный источник Эйн-Тамир, пять звезд по моей шкале очарования потаенных прелестей. Вся дорога к нему (от руин дамбы у основания Монфора) в жаркий летний день восхитительна. Тропа идет вдоль ручья, в тени деревьев, рядом журчит вода, образуя заводи, в которых чудно купаться. Так, купаясь в заводях и прыгая с камня на камень, мы продвигаемся вверх по вади, пока не оказываемся в странном месте – у обнажения белого камня, в котором вода прорыла глубокие каньоны. Здесь, в пещере, бьет Эйн-Тамир.

От прочих источников Эйн-Тамир отличается тем, что его бесконечной глубины туннель – произведение природы, а не дело рук человеческих, природа же умеет много гитик. Пещера узкая, и вход ее напоминает сокровенные прелести юной девы. Воды в ней обычно по пояс. Но пройдите несколько метров, и вам покажется, что вы дошли до конца: своды пещеры опускаются и уходят под воду. Тут, не страшась, нырните – это только узкая горловина, и через пару метров можно будет вынырнуть в продолжении пещеры. Нужно только запастись электрическим фонарем. Но что самое интересное, это еще не последняя горловина. Можно продолжать это путешествие к центру земли, подныривая под низкими сводами пещеры и выныривая, когда они уходят вверх, покуда хватит смелости.

Спуститесь к Эйн-Тамиру прямой красивой тропой от поселения Хила, а потом пройдите вдоль вади к замку или вниз к морю. Я шел этой тропой на днях, в вади не было ни человека. Несколько здоровенных вепрей привольно рылись в траве, вдали пробежал олень, как будто сбылись слова поэтессы: «И ни птица, ни ива слезы не прольет, если сгинет с земли человеческий род».

Бельвуар смотрит на восток, в долину Иордана, с высот Галилеи. Узкая дорога поднимается к замку снизу, из страны кибуцев. Постепенно сходит зелень долины, начинается сухое плоскогорье. Бельвуар более реконструирован, более цивилизован, чем заброшенный в горах Монфор. Рядом с ним живет легендарный Меир Хаар-Цион, имя которого останется в истории рядом с именами Фридриха Барбароссы и Ричарда Львиное Сердце.

Меир Хаар-Цион прославился, когда он, молодой солдат 101-й части, отправился к Красной Скале заброшенного города Петры, в Заиорданье. К Красной Скале, столице набатеян, ведут две дороги. Одна, основная, отходит от древнего Царского пути, из Аммана в Акабу. Другая, по сути тропа, идет круто вверх из Аравы по Вади-Муса, Валь-де-Моиз крестоносцев. По этой тропе пошел Меир Хаар-Цион. Он пересек границу между Иорданией и Израилем и ночью поднялся по Вади-Муса до Красной Скалы, прячась от бедуинов и пограничников. Днем он прятался, ночью вернулся обратно. Его поступок потряс молодежь, и походы на Петру стали своего рода модой. Но мало кто из вышедших вернулся. Большинство погибало в пути. Красивая и грустная песня «Села ха-адом» («Красная Скала») воспевает эти походы. В свое время ее запрещалось исполнять по израильскому радио, чтобы душу людям не травить попусту.

Но не только мирные походы прославили Меира Хаар-Циона. Он уходил за «зеленую черту» на охоту за федаинами, как куперовские охотники за скальпами. Ему приписывают слова: «Приятнее всего убивать ножом». Рассказывают, что он безбоязненно ходил в кино в Газе, когда там дорого бы дали за его голову. Я слышал рассказы о нем в армии. По вечерам, во время полевых учений, мы, молодые солдаты, собирались в покинутом арабском доме в Бейт-Джубрине, древнем Элевферополе. Горела нефть в жестянке-гузнике, мы чистили оружие после дневных стрельб и взахлеб слушали рассказы сержанта о легендарном Меире Хаар-Ционе.

Однажды Меир с сестрой Шошаной пересекали Нагорье на велосипедах. Где-то в пустыне бедуины изнасиловали и убили его сестру. Тогда Меир с товарищами самовольно перешли границу и устроили скорый суд и расправу над убийцами. Кровная месть признается бедуинами как законный способ правосудия. Но поднялся шум, и Меиру пришлось покинуть армию. Власти любят, чтоб убивали только по приказу.

Меир получил в удел ферму около Бельвуара, где живет и по сей день. Как Барбаросса легенд, он однажды покинул ферму и пошел на войну: в день штурма Иерусалима в 1967 году он появился, маленький, загорелый, помятый, с мешком ручных гранат за плечами, в строю солдат перед Дамасскими воротами. Он был ранен и вернулся на ферму, названную «Шошана», в память о сестре.

Нет, не приходится смущаться кровавым героизмом Хаар-Циона. В те же дни мои братья-палестинцы слушали с открытым ртом рассказы о своих героях-федаинах, охотившихся за скальпами в Тель-Авиве и пограничных кибуцах. Я могу понять их. Вчерашним бойцам легче понять друг друга, да и простить друг друга им нетрудно. Меир был сделан из того же теста, что и неукротимые рыцари Первого крестового похода, которые нагнали страху на весь Ближний Восток.

Да и мы старались быть рыцарями без страха и упрека. Среди своих многочисленных родин я числю парашютно-десантный батальон. Ведь я родился несколько раз, и несколько раз в жизни мое будущее казалось предопределенным – чтобы вновь измениться крутым рывком.

Когда-то мне казалось, что впереди – Академгородок, Наташа, Золотая Долина Новосибирска. Потом дунул осенний ветер, поднял меня и забросил в Святую землю на перековку в материал для суэцких батальонов. Еще раз я родился в Лондоне, где англичане учили меня справедливости и объективности – урок, который я забыл со временем, потому что правда – это лишь вся правда, а на всю правду не хватает времени и места. Я родился заново и в Японии, где впервые увидел весеннее цветение, ручьи в горах, гармонию между людьми и природой. Я теперешний – результат всех этих рождений, и в Иудее я вижу сестру Ямато, с миндалем вместо сакуры. Но я не забыл и рождение прошлое – выход из утробы «Дакоты», твердую руку парашюта, несущую меня в прекрасном мире, звон приклада о мраморный пол Латрунского монастыря, пыль Самарии на красных ботинках парашютиста, двускатые палатки под Бейт-Джубрином, полет джипа в долине Бокеа, белые подштанники армейских суббот, зеленое небо в ночном искателе пулемета, запах кордита от воронок, – все то, что стоит за словами «окопное братство». Мы не умеем выращивать оливы и рыть туннели источников, но мы умеем воевать, а это старинное и почетное ремесло. И пусть в списке достопримечательностей и потаенных прелестей Палестины значится и раскаленное добела послушничество боевых батальонов, и чистое серебро солдат-израильтян. Когда снова объединится народ зеленой Палестины, нашим вкладом будет не теория относительности, в которой мы ничего не смыслим, но теория танкового прорыва и ночной атаки.

А если нет… ведь не холодным скальпелем, не руками в резиновых перчатках лезу я в кровоточащие раны Ближнего Востока. Я плоть от плоти твоей, Палестина, я кровь от крови твоей, Израиль. Одиноко еду я на серой Линде по зеленым холмам, мимо крестьян в белых головных платах, мимо бородатых поселенцев, вдали от крепких, загорелых израильтян, хороших социалистов, моих друзей, не пересекающих «зеленую черту». Мои друзья хотят отделаться от Нагорья, пока оно не испортило настоящий Израиль. Я готов отказаться от настоящего Израиля во имя будущего Нагорья, в котором будет Эйн-Синия и не будет Брахи и Текоа. Но я знаю, и не солгу – по последнему счету я окажусь не меж олив, но меж солдат в оливковой форме, моих однополчан.

Мужество воинов принесло крестоносцам победу в Первом походе, но авантюризм погубил Иерусалимское королевство. Далеко на юге, в горах Моава, стоит на узком и вытянутом горном отроге огромный замок Керак де ла Шевалье, или просто Керак, чудовищных размеров сооружение, сравнимое только с Эскуриалом. В древности это место именовалось Кир-Моав (Кир-Харешет) и было столицей Моавского царства, современника и противника Иудеи, Израиля и Эдома. С виду он напоминает мой любимый замок Ле Бо де Прованс. На его стенах кружится голова – так далеко внизу земля, и нипочем не поймешь, как можно было взять такую неприступную вершину.

При крестоносцах здесь был центр Заиорданья (Oultre Jourdain), и сеньор Керака и Монреаля слыл одним из самых важных баронов в Святой земле: крестоносцы считали замки Заиорданья ключом к Палестинскому нагорью и после утраты этих земель уже не верили в возможность удержаться в Иерусалиме. Поэтому они отказались от предложенного им демилитаризованного и лишенного опоры в Заиорданье Иерусалима. Керак сыграл важную роль в судьбе королевства в руках его последнего сеньора, дерзкого авантюриста Рейнальда (Ренольда, Рене) де Шатийона. Рейнальд был типичным бароном-разбойником, но в нетипичном месте – на главной дороге между Египтом, Сирией и Аравией. Соглашения о перемирии не сдерживали его. В 1181 году он ограбил караван паломников, шедший в Мекку, и вызвал вспышку военных действий. В 1183-м сделал еще более рискованный шаг – на верблюдах переправил корабли в Акабский залив, взял крепость Айла, обложил Иль де Грей (против Вади-Гурие), рыцарский замок на крошечном островке в самом паху Акабского залива. Замок этот виден и по сей день, израильтяне называют остров, на котором он стоит, Коралловым, а арабы – островом Фараона (Гезират-Фираун).

Гавань Гезират-Фираун – самая лучшая и надежная во всем заливе, она устроена, как и финикийская гавань Тира, между островом и берегом. В древности на острове обосновались египтяне, плававшие по приказу Рамзеса III к Тимне за медью. После долгого запустения на остров пришли византийцы и повели отсюда торг с Индией. Крестоносцы укрепили замок на островке, поскольку мимо него проходила дорога в Мекку, а по ней шли караваны из Египта в Хиджаз. Владетели замка брали пошлину с паломников, пока Саладин не переправил корабли через Синайскую пустыню на верблюдах и не взял остров.

Рене де Шатийону не удалось захватить Иль де Грей, он оставил здесь часть сил держать осаду, а сам пустился в дерзкий рейд на юг, в Хиджаз. Он был остановлен на расстоянии одного конного перегона от Мекки, его корабли потоплены, осада с Иль де Грея снята, Айла возвращена мусульманам.

Третья, и последняя, авантюра Шатийона оказалась губительной и для него, и для всего Иерусалимского королевства. В конце 1186 года он налетел на богатый караван, перебил охрану и увел купцов в плен в казематы Керака. Саладин потребовал отпустить пленников и возвратить награбленное. Шатийон отказался, и король Ги (де Лузиньян) не смог заставить его покориться. Саладин не стерпел обиды и пошел войной на крестоносцев.

К этому времени Саладину удалось объединить под своей рукой весь окрестный мусульманский мир, от Ливии до Междуречья. Он правил Египтом, Дамаском, Алеппо. Впервые крестоносцы оказались в подлинном окружении. Им противостояли теперь не разрозненные и враждующие арабские повелители, но единая воля великого полководца. Крестоносцы же, напротив, были разобщены более, чем когда-либо. Сеньоры не спешили поддерживать слабого и непопулярного короля Иерусалимского Ги. Раймонд Триполийский, муж принцессы Галилейской Эшивы, заключил перемирие с Саладином. Король объявил его изменником и вышел в поход на Тиверию, где в замке у озера находился Раймонд. По пути на север, в Назарете, король позволил вассалам уговорить себя и попытался примириться с сеньором Триполи. В Тиверию отправились гроссмейстеры тамплиеров и госпитальеров с группой рыцарей. По пути они остановились переночевать в замке Ла-Фев. Следы этого замка видны по сей день на территории кибуца Мерхавия, старого, устроенного кибуца Мапам, где жил Яари, основатель партии, и где народ с тоской вспоминает, как им не удалось подстрелить Менахема Бегина во время «сезона охоты» на членов Эцель и Лехи.

Тем временем сарацины обратились к графу Раймонду с просьбой разрешить им проехать по Галилее. Раймонд согласился, но поставил условие: сарацины должны выехать поутру, вернуться до заката и никого в Галилее не обидеть. Те согласились, и 1 мая 1187 года поутру семь тысяч мамелюков лихо прогарцевали мимо замка Раймонда. Они выполнили данное слово и вернулись до заката – с головами рыцарей-тамплиеров на пиках. Те успели выехать из Ла-Фева, чтобы погибнуть на поле боя у Крессона, к северу от Назарета. Граф Раймонд пришел в ужас, счел себя виноватым и срочно примирился с королем.

Первого июля 1187 года армии Саладина пересекли Иордан там, где он вытекает из Кинерета, и вошли в пределы Святой земли. Ставка Саладина располагалась в холмах над Кинеретом – внизу, у озера, стояла обычная летняя жара. Там, в двухстах метрах ниже уровня моря, и зимой довольно тепло, а летом жара превосходит все доступное воображению человека, не бывавшего в иранском Абадане. Наверху, в горах, все же не так жарко и случается ветерок. Посланное Саладином войско осталось в долине и на другой день, 2 июля, взяло Тиверию. Только цитадель Тиверии все еще оборонялась. Во главе ее гарнизона стояла Эшива, принцесса Галилейская, супруга графа Раймонда Триполийского.

(Приезжающий в Тиверию может увидеть эту цитадель, ставшую православным монастырем Св. Апостолов и Св. Николая. Во время отлива или засухи из воды показываются черные рустированные камни, обычно скрытые под ее поверхностью. Другой оплот крестоносцев, внушительное сооружение из черного вулканического камня, стоит у Назаретской дороги, но это здание было отстроено, видимо, в XVIII веке из руин времен крестоносцев.)

В это время двор короля был в Акке. Весть о благородной даме, доблестно сражающейся с сарацинами у озера, поразила рыцарей: в балладах и рыцарских романах прославлялись девы-воительницы, вроде Клоринды, воспетой Тассом. Они решили двинуться на выручку даме. Графа Раймонда по-прежнему жгло клеймо предателя, и когда он посоветовал сеньорам повременить с выступлением, на него зашикали. Граф Триполи, уроженец Ближнего Востока («сабра», сказали бы мы, если бы тогда кактус сабра рос в Палестине), напомнил баронам, что в июле, в страшную жару, армия на марше оказалась бы в невыгодном положении. От его слов отмахнулись, и рыцари немедленно выступили в поход, в поисках боя и бранной славы. После полудня 2 июля армия крестоносцев пришла к источникам Сефории.

В трагедии, имя которой «Падение Иерусалимского королевства», участвовали две группы персонажей. Одна – люди. Их хватило бы для любой трагедии. Вот коварный и буйный Рене де Шатийон, чья необузданность привела к войне, слабый и нерешительный король Ги, его рыцарственный противник Саладин и подлинно трагический герой, мудрый и рассудительный граф Раймонд, пытающийся спасти королевство и жену и смыть с себя клеймо изменника и знающий, что эти цели несовместимы, средневековый Эли Гева, сражающийся до конца. Но есть и вторая группа персонажей. Роль их слишком велика, чтобы они могли быть отнесены к реквизиту и декорациям. Как и подобает нашей засушливой стране, это персонажи аквариальной природы: источники Сефории, озеро Тиверии и снега Хермона.

Сефория лежит на главной дороге из Назарета в Акку, превратившейся в наши дни в проселок меж арабских деревень. К северу от дороги – яркая зелень полей, а у поворота на мошав Ципори – группа источников Эйн-Сафурие. До недавнего времени вода главного родника вытекала из сабила в маленьком домике с куполом, но домик развалился, и выход родника теперь обнажен. Воды в Эйн-Сафурие много и сейчас, хотя немало берут на орошение окрестных полей. В старину это был большой ручей, почти речка. И сейчас можно освежиться в маленькой купальне – выемке у самого выхода ключа. Наши дети купались и в каменном акведуке, отходящем от него. У источника всегда полно арабских ребятишек, прибегающих сюда из окрестных сел. Главная деревня, стоявшая на этом месте, Сафурие, одна из самых больших и древних в Галилее, погибла в 1948 году.

Неподалеку от ее руин стоит мошав Ципори, жители которого даже дороги к древностям не знают. На вершину холма ведет пыльный проселок, а на самой макушке располагается цитадель Сефории, воплощенная в камне история страны Израиля: внизу – огромные глыбы Иродовой работы и куски римских саркофагов, выше – кладка крестоносцев, над ними – мелкие камни времен Дахара эль-Омара. В Мишне говорится, что эта крепость стояла еще во времена Иисуса Навина, и сам составитель Мишны – свода еврейских религиозных законов двухтысячелетней давности – рабби Иегуда ха-Насси (Князь) жил в Сефории. Гробница его тезоименного потомка, которую чтили селяне Сефории на протяжении двух тысяч лет, пылится меж кактусов у проселка, одна из дивных потаенных прелестей Галилеи. (Усыпальница самого рабби Иегуды находится в некрополе Бейт-Шеарим.)

Во времена «Князя» Иегуды Сефория (эллинский Сепфорис) была одним из важнейших городов Галилеи. «Дай Бог встречать субботу в Сефории, а провожать в Тиверии», – шутили иудеи. В Сефории жило много иудеев, и среди древних руин можно найти основания древних синагог. Замечательная мозаика «Мона Лиза Галилейская» украшает пол роскошной римской виллы, а у основания холма обнаружено большое общественное здание с красочными мозаиками, изображающими разлив Нила, амазонок и кентавров. Затем, в IV веке, в Сефории восторжествовало христианство. Итальянские монахини из обители Св. Анны хранят ключ от древней церкви Сефории времен крестоносцев, в которой собирался военный совет 2 июля 1187 года. Это один из самых красивых храмов крестоносцев, посвященный матери Девы Марии. Святая Анна была родом из Сефории. (Церковь воздвиг принявший христианство иудей, «друг Цезаря», правитель Тиверии в IV веке Иосиф.)

Сефория оставалась частично христианской и частично мусульманской вплоть до 1948 года, когда после отчаянного сопротивления местные потомки «Князя» Иегуды были изгнаны их вернувшимися родичами. Последней пала цитадель Сефории, ее защищал Махмуд Сафури. Селяне Сафурие перебрались в Назарет, а их поля и дома были переданы основанному тогда мошаву Ципори. Сейчас палестинское присутствие на холме Сафурии сохранилось лишь в стенах монастыря Св. Анны, где монахини учат девочек из арабских сел Нижней Галилеи, от Назарета до Хайфы.

Во времена крестоносцев крепость и село назывались Ле-Сифори. Тут-то и остановился король Ги с христианским войском. Сюда прискакал гонец от графини Эшивы из осажденной цитадели Тиверии. Рыцарские чувства воинов воспылали при мысли о сей доблестной даме, из последних сил сражающейся у озера. Ее сыновья со слезами на глазах умоляли спасти мать. Тогда встал Раймонд. Было бы непростительной ошибкой оставить хорошие позиции у Сефории и выступить в июльский жар в поход по голой выжженной земле. Тиверия – его город, сказал он, и графиня Эшива – его жена, но лучше утратить Тиверию и ее защитников, нежели все королевство.

Раймонд не боялся за честь и жизнь жены, потому что Саладин славился своим рыцарским поведением. О великодушии Саладина можно судить по такому случаю. В 1183 году он пытался взять замок Керак, в котором сидел Рейнальд де Шатийон. Осажденные как раз праздновали свадьбу пасынка Рейнальда и дочери королевы Марии Комнин, Изабеллы. Рыцарственный Саладин спросил, в какой башне размещены новобрачные, и приказал ее не обстреливать. (К слову, жениху было семнадцать, а невесте – одиннадцать.) В ответ мать невесты послала Саладину большой кусок свадебного пирога. Упреждая события, скажем, что Саладин и впрямь отпустил графиню Эшиву.

Король Ги легко поддавался уговорам, уговорить его мог любой, но и переубедить монарха не составляло труда. Сначала он согласился с доводами Раймонда, затем, поздно вечером, его аудиенции попросил гроссмейстер ордена тамплиеров. В королевском шатре тамплиер напомнил суверену об измене Раймонда, о гибели рыцарей у Крессона, о двойной роли графа Триполийского – вассала короля и Саладина. После долгих споров король уступил и велел с рассветом выступить на Тиверию.

Так у источников Сефории был брошен жребий – существовать или погибнуть королевству. В Эйн-Сафурие хватило бы воды для конницы и рыцарей, а в окрестностях ее не было. Если бы король послушался Раймонда, Саладин не посмел бы двинуться на юг, разорил бы окрестности Кинерета и ушел в Сирию. Но этому не было суждено случиться. Я представляю себе источник Сефории, журчащий в тени смоковниц, как прекрасную женщину, возлюбленную, которую шалый странствующий рыцарь бросает во имя далекой прекрасной Дамы Озера. Рыцарь будет сурово наказан: лишь издали увидит он Даму Озера, но вернуться в целительные объятия речной нимфы Сефории не сможет.

«Жарким и душным утром 3 июля христианская армия покинула зеленые сады Сефории и выступила в поход по безлесным холмам. Раймонд Триполийский вел войско по праву сеньора Галилеи. В центре ехал король. Ни капли воды, ни колодца, ни ручья не было по пути. Немногие колодцы были завалены или пересохли. Люди и кони равно страдали от жажды» (Рансимен).