Текст книги "Что такое Израиль"
Автор книги: Исраэль Шамир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)
Глава XVII. Евреи возвращаются
Выедем снова на старую дорогу Иерусалим – Наблус, идущую вдоль горного хребта, и тронемся на север мимо террасированных гор. Вскоре мы увидим уже знакомое нам село Дура-эль-Кари, а потом, к западу от дороги, – удивительную крошечную деревеньку Эйн-Синия, с красными черепичными крышами, с улочками, мощенными камнем, с ручьем, который по весне может вращать жернова мельниц, с большим хорошим господским домом на въезде в село.
Эйн-Синия – одно из немногих мусульманских сел Нагорья, где крыши крыты красной черепицей, как в христианских селениях. Она напоминает Джифну, но меньше ее и еще аккуратнее. Эйн-Синию можно было бы без изменений перенести в холмы Тосканы.
Тут чувствуешь, что находишься на развилке истории, сказочной развилке: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – сам пропадешь. Именно здесь в начале века одна еврейская семья сделала попытку поселиться в Нагорье. Если бы эта попытка удалась, история могла бы быть другой.
В конце XIX – начале XX века в Палестину стали прибывать первые евреи-колонисты. В большинстве своем они образовывали отдельные колонии, куда арабов-палестинцев допускали лишь как поденных рабочих. Большой внутриеврейский спор начала XX века сводился к тому, допускать ли их в этом качестве или не допускать ни под каким видом.
Но были и другие евреи, в частности в Эйн-Синии. В 1905 году здесь поселилась еврейская семья Шерток. Шертоки жили в господском доме и арендовали мельницу, принадлежавшую знатному роду Хусейни. Через три года между Хусейни и Шертоками возник конфликт, и арендатор уехал в Иерусалим, где и вырос его сын, Моше Шерток (Шарет), израильский государственный деятель. В Эйн-Синии знают об этом. Почтенный старик, живущий рядом с новой мечетью Шейх-Хусейн зазывает нас на чашку кофе к себе во двор, под сень растущего у колодца дерева. Он говорит на иврите хавер шели Моше Шарет и рассказывает о встрече с сиятельным земляком. Я ужасно завидую неродившимся молодым Шертокам, которые могли бы вырасти у этого ручья, в этой деревне, где даже мальчишки самого медведе-елисеевского[18]18
Пророк Елисей наслал медведей на стайку мальчишек, дразнивших его. – Ред.
[Закрыть] возраста приветливы и благонравны. Здесь могли возникнуть евреи-палестинцы, которые встретили бы меня, молодого пришельца из Мускаба[19]19
России. – Ред.
[Закрыть], и угостили кофием под своей смоковницей и под своей лозой.
В начале века евреи пробовали селиться на холмах Иудеи, Самарии и Галилеи рядом с палестинцами, строили себе дома, обрабатывали поля и жили в мире и гармонии с землей и людьми вокруг. Эти немногие поселенцы старались привить себе и своим детям «арабские» добродетели: гостеприимство, мужество, умение стрелять и пахать, связь с землей. Они пили кофе с арабами, скакали на конях по горам и лугам, мстили за убийство близких и казались палестинцам новыми сынами Израиля, близкими к ним и далекими от жителей городских гетто.
В Галилее, в селах Эль-Джиш, Шфа-Амр, Пекиин, евреи жили вместе с мусульманами и христианами. Идеал слияния с палестинцами во имя образования единой – израильской? ханаанской? палестинской? – нации жил в еврейской общине и умер не скоро. В его гибели виновны обе стороны.
Еврейские колонисты скупали земли у номинальных, юридических владельцев и сгоняли с них крестьян, обрабатывавших эти наделы испокон веков. От этого пострадали крестьяне долины Изреэля да и других мест. Они зачастую и не знали, что турецкое правительство записало их общинные земли за тем или иным эффенди, не ожидали, что сделка между евреями и феодальными владельцами в Бейруте превратит их в безземельных беженцев. Крестьян охватил ужас: прочная основа их жизни, земля предков, уходила у них из-под ног. Возможности заработать на жизнь, трудясь по найму, их лишало «движение за еврейский труд» (авода иврит), которое попросту не допускало неевреев в колонии.
С другой стороны, невинному еврею иногда приходилось расплачиваться за вину сионистских боевиков. В 1929 году протофашисты Жаботинского учинили провокацию возле Стены Плача, а пострадали мирные религиозные евреи Хеврона. Сионисты-социалисты сгоняли палестинских крестьян с земли, а расплатились за это в 1921 году хорошие евреи, вышедшие на улицы Яффы с лозунгами «Да здравствует еврейско-арабская дружба, долой империализм, да здравствует Советская Палестина!». Произошли столкновения, погибло несколько десятков палестинцев и евреев, среди прочих – талантливый писатель-социалист Бреннер.
Но война и резня не должны исключить содружества в будущем. Жестокие войны вели маори и английские поселенцы в Новой Зеландии. Но в какой-то момент стороны осознали бессмысленность противоборства. Маори и пакеха, белые колонисты, заключили мир и создали равноправное общество, несмотря на расовые, культурные, языковые различия между ними.
Спор между евреями и палестинцами шел и на теоретическом уровне. Сионисты доказывали, что палестинцы – это арабы-пришельцы, в то время как евреи – «сыны Израиля», изгнанные из Палестины, возвращающиеся законные дети. Их противники не без оснований оспаривали связь между современными иудеями и древними евреями. Некоторые же, напротив, соглашались с тождеством современных и древних евреев, но дополняли, что «сыны Израиля», древние евреи, тоже были не сахар.
Можно найти доводы в поддержку этих теорий. Сахар или нет, древние евреи были предками палестинцев, и отказываться от них нет резона. Среди просвещенных палестинцев возникло понимание этого. «Еврейская кровь в моих жилах чище, чем у Менахема Бегина», – сказал мне Сулейман Мансур, художник из Бир-Зейта.
Древний Израиль остался в далекой древности, и любой современный народ может лишь условно претендовать на связь с прошлым. Так, итальянцы и румыны ведут свой род от древних римлян, но, слава богу, не спорят за право на город Рим. Иначе мы бы услышали, что итальянцы – потомки ассирийских колонистов и германских варваров, а румыны сохранили все добродетели Нерона и Калигулы. В XIX веке русский историк называл украинцев туретчиной и половцами, захватившими исконно русский Киев, а украинский националист считал, что у москалей – потомков чуди и мордвы – нет права называться русью.
Мне кажется правильным считать палестинцев и евреев двумя ветвями одного народа. Возвращение евреев подобно возвращению блудного сына в родительские пенаты. И хотя братья немало воевали, «своя своих не познаша», мы можем решить наши разногласия, признав наше братство. Но евреи гораздо сильнее, нежели наши местные братья. Поэтому еврейскую гордыню необходимо умерить, чтобы евреи вернулись скромно, как блудный сын к родным братьям, а не дерзко, как законный хозяин к непрошеным гостям.
Идея братства зачахла, хотя и не погибла. Редко увидишь еврея в джалабие, с кафией на голове. Еврейское общество стало все больше европеизироваться, точнее, американизироваться.
Трудно обвинять палестинцев в недружелюбии. Самый неприветливый к евреям и иностранцам район страны – окрестности Наблуса, где жили родичи Иисуса Навина еще до Исхода из Египта. Благодаря своему жесткому недружелюбию этот район сохранил палестинскую самобытность, и раздел 1947–1949 годов позволил палестинцам удержаться там, где более дружелюбные села – вроде Дейр-Ясина около Иерусалима – постигла иная судьба.
У евреев была своя динамика. Евреи повсюду похожи на местных жителей, увлекаются теми же идеями. Сионизм был не чисто еврейским течением, но частью более общих процессов, шедших в западном обществе. Австро-немецкий сионизм Герцля – близнец колониализма Германии, владевшей в те годы Юго-Западной Африкой и Западным Самоа. Сионизм русских евреев начала XX века отчасти питался общерусским интересом к Святой земле, идеями национального возрождения, бурлившими в Российской империи, да и идеями социальной справедливости, искавшими плодородной нивы.
Русские иммигранты начала XX века бредили, подобно русским интеллигентам, идеями труда, возврата к земле, равноправия, социализма. Они создали первые кибуцы. Но эти люди читали в детстве книжки про Виннету, вождя краснокожих, и про последнего из могикан. Всё же – кто знает? – они могли ужиться с палестинцами. Но с началом Первой мировой войны приток русских евреев, носителей социалистических и толстовских идеалов, прекратился. Во второй половине 1920-х годов в Палестину хлынули городские польские евреи, искавшие убежища от дискриминации. Они меньше увлекались идеями несущего избавление труда, а тем более дружбы народов, хотя именно из этой среды вышли пламенные левые социалисты Хашомер ха-Цаир, единственной двунациональной партии, поддержавшей идею двунациональной Палестины.
Польское прошлое сказывалось. При Пилсудском поляки увлеклись идеей колоний, созданием «заморской Польши» на Мадагаскаре. Была даже такая песенка – «Мадагаскар, краина чарна» – о прелестях колонизации. Сионистское движение в Польше было связано с польским колониальным движением, но польские евреи в Палестине преуспели больше, чем поляки на Мадагаскаре. По сей день польские евреи составляют абсолютное большинство среди депутатов кнессета.
На польской почве расцвел и ревизионизм, хотя его идеологом был начитавшийся Николая Гумилева русский еврей Владимир Жаботинский. Ревизионизм проповедовал воинственный подход к палестинцам. «Железная стена», «кровь и пот», «красивый и жестокий» – эти формулы ревизионистского этоса принадлежали правому флангу еврейских колонистов. Ревизионизм не играл большой роли в ранней истории арабско-еврейских отношений, но вписал в эту историю несколько особо грязных страниц.
Если бы в 1920–1930-е годы восточноевропейские евреи больше увлекались идеями близости к земле и природе, если бы «почвенничество» не оказалось в плену правых националистов, а то и просто фашистов, если бы сионисты больше прельщались Азией и реальной Палестиной, идею братства можно было бы возродить. Но в ту пору природу стремились не беречь, а покорять и преобразовывать, как, впрочем, и «диких туземцев». До понимания ценности других культур надо было еще дорасти. Еврейское общество становилось колониальным. Даже идея еврейского труда только способствовала сегрегации.
Идеал Эйн-Синии окончательно рухнул уже после создания Государства Израиль, с появлением масс восточных евреев. Европейские евреи впервые оказались лицом к лицу со значительным восточным населением, которое не могли по идеологическим соображениям сегрегировать, как раньше арабов. Встреча оказалась неудачной, стороны друг другу мало понравились. Подсознательно европейские евреи еще больше отшатнулись от палестинцев. Хаим Нахман Бялик, «еврейский Пушкин», пошучивал: «Не люблю палестинцев, потому что они похожи на восточных евреев». Евреи-горожане из стран Магриба не были похожи на феллахов Нагорья, но евреи знали палестинцев в основном по Яффе и Хайфе.
Когда в 1950-х годах в Израиле возникло «ханаанское движение», бен-гурионовские органы госбезопасности расправились с ним беспощадно. С тех пор и до наших дней в Израиле не проявляли большого интереса к палестинцам. Одни им сочувствовали, другие их ненавидели, никто не видел в них живого народа, который сохранил древнюю культуру Палестины, заведомо превосходящую поверхностную американизированную культуру поселенцев.
Только сейчас, когда впервые с начала XX века в массовом сознании проклюнулись ростки «зеленого» мышления, появилась надежда на братство между палестинцами и израильтянами – не на почве технического прогресса, но на почве общего обожания олив и источников Эйн-Синии.
Отказ от братства привел к ожесточению 1948 года, изменившего Западное Нагорье. До тех пор новые поселенцы-евреи не селились в Нагорье вне Иерусалима и Эциона – исключения, подтверждавшего правило. Нагорье оставалось тем же древним монолитом, с которым столкнулись римляне, византийцы и хиджазцы. Все изменилось в 1948 году.
Часть III. Сосна и олива
Глава XVIII. Источник зла
Расстанемся с живыми деревнями Нагорья, расстанемся с оливковыми рощами, в которых крестьяне собирают осенью нежно-зеленые плоды, расстанемся с родниками, из которых крестьянки черпают воду и пастухи поят овец. Пересечем невидимую линию – «зеленую черту» – и окажемся у западного въезда в Иерусалим, где крутой спуск ведет в широкое вади, долину Кедров. Окрестности Иерусалима – одно из самых красивых мест во всем Нагорье, а эта долина особенно хороша. В двух шагах от шоссе – просторная пещера, у входа в нее растет тенистое дерево. Сядем под дерево и глянем вниз. Мы увидим очаровательную деревушку Лифта. Ее дома гнездятся на крутом склоне вади. В складке горы бьет полноводный источник Эйн-Лифта, называвшийся в библейские времена Мей-Нефтоах; вода его, выходя из красивого сабила, падает в просторный водоем. Внизу, за водоемом, начинаются поля и сады Лифты. Здесь растут огромные смоковницы, оливы, яблони. Узкие тропинки ведут от дома к дому. Дома Лифты не роскошные, но просторные, вместительные, сложенные из крепкого иерусалимского камня, иные – с балконами, с которых открывается прекрасный вид на долину, где меж кустарников бьют родники и растут гранаты.
Теперь подойдем поближе. Деревня мертва! Крыши домов проломлены, многие двери заколочены и схвачены пудовыми замками. Водоем у источника захламлен, и чистейшая живая вода гор не идет к террасам. Смоковницы не обобраны, оливы не обиты и не окопаны. Не видно и крестьян, никто не угостит нас чаем с мятой. Только несколько русских бездомных забивают косяк, да «досы» (религиозные евреи) из города плещутся в водосборнике.
Лифта обезлюдела в 1948 году. Мы оказались на землях широкого клина, вбитого в Нагорье еврейскими армиями во время арабско-еврейской войны за раздел Палестины. На полях мелькают белые платы палестинцев, убирающих помидоры, но это не их урожай, и после работы они возвращаются не в Лифту. Они наемные рабочие. Земли Лифты переданы еврейским поселкам Кесалон, Гиват-Яарим и другим, они-то и наняли безземельных палестинцев работать на земле, которая еще недавно тех кормила.
В одном из домов получше открыт ресторан – здесь обосновался отставной армеец, человек с влиянием. Но это исключение, не правило. Когда в 1970-х годах жители иерусалимских трущоб, восточные евреи, попробовали поселиться в Лифте, их живо выставила полиция. Чтобы другим было неповадно, израильские власти потратили немало средств. Аккуратно проломили крыши домов, взорвали некоторые динамитом, выкорчевали деревья бульдозерами, обнесли дома колючей проволокой.
Перед нами – лицо Накбы[20]20
Это арабское слово буквально означает «катастрофа», применительно к 1948 году – этническая чистка. – Ред.
[Закрыть], страшной катастрофы, постигшей Палестину в 1948 году, катастрофы, сравнимой с нашествием Батыя и Чингисхана, но еще более тяжкой по своим последствиям. Уцелевшие славяне смогли отстроить выжженные села и города, но палестинцы по сей день видят родные руины и не могут подойти к ним. Лифта – одна из 450 палестинских деревень, уничтоженных сионистскими армиями в 1948 году. Половину Палестины постигла участь Атлантиды. В долгой и пестрой истории страны черное пятно Накбы бросает зловещую тень на ее настоящее и будущее. Мы ничего не поймем, пока не узнаем, что произошло в Лифте и ее сестрах по несчастью.
Когда туристы едут на автобусе из Тель-Авива в Иерусалим, они обращают внимание на ржавые БТРы на обочине. Если гид не поторопится, то самый опытный турист или старожил – уже три года в Израиле – рванет к микрофону и расскажет попутчикам, что это зримые следы битвы за дорогу, когда евреи сражались с армиями семи (или девяти) арабских государств, чтобы прорвать блокаду и пробиться в осажденный арабами Иерусалим. Этот простой и внятный рассказ – первое, что заучивают молодые гиды и пересказывают с тем же пылом, с каким раньше рассказывали о Дороге жизни, проложенной в годы блокады Ленинграда через Ладогу.
Пока у нас не выхватили микрофон, спросим: знаете ли вы, в чем разница между театральными декорациями и киношным реквизитом? В театральных декорациях нет подробностей, на них смотрят издалека, а в кинематографе каждый предмет должен быть настоящим. Рассказ о прорыве блокады – театральный, а не киношный. Он рассчитан на туриста, который проезжает мимо БТРов по пути к Стене Плача и в Музей Холокоста.
Но мы-то с вами не торопимся. Вглядимся в подробности. Сражение за дорогу закончилось еще до 15 мая, до ухода англичан. До той поры палестинские крестьяне в одиночку противостояли армиям сионистов. Прежде чем говорить о блокаде, надо сперва сказать, где проходила граница. «Где-то в Иерусалиме», – неуверенно отвечают знатоки. Но нет, разграничительная линия между евреями и палестинцами, установленная ООН, осталась далеко позади, между Тель-Авивом и Лиддой (Лодом). Между рубежом будущего еврейского государства и Иерусалимом пролегало 40 километров, и повсюду стояли палестинские села и города. Но сионисты хотели завоевать Иерусалим, граница их не остановила, а по пути они уничтожили эти селения. Так возник широкий клин Иерусалимского коридора, где и стоит осиротевшая Лифта.
Было бы у сионистов побольше сил, они могли бы также «снять блокаду» с Дамаска, а то и с Москвы, ведь евреи есть повсюду. Впрочем, сионисты и евреев Иерусалима не спрашивали, хотят ли они, чтобы их освобождали от блокады, а спросили бы – ответ был бы отрицательным. Религиозное большинство евреев Иерусалима предпочитали правление англичан, на худой конец – эмира Абдаллы, да и поныне в День независимости Израиля многие иерусалимские евреи вывешивают черные флаги в знак скорби. Их никто не спросил, их просто «освободили». Так Германия могла бы, не спросясь, «освобождать» немецких колонистов Крыма и Украины, которые жили там сотни лет.
Израильский военный историк-националист Ури Мильштейн доказал, что евреи Иерусалима не знали блокады, не знали лишений в те месяцы. По его мнению, «блокада» Иерусалима – один из мифов войны 1948 года, которая, по сути, началась еще 29 ноября 1947 года, когда ООН приняла резолюцию о разделе Палестины. Эта маленькая страна, где жили 1365000 палестинцев и вдвое меньше (608000) евреев, была разделена в соотношении 55:45 в пользу евреев. По резолюции ООН Иерусалим с окрестностями должен был стать международным открытым городом под эгидой мирового сообщества. Центральное Побережье, Долины, Верхняя Галилея и Негев отходили к еврейскому государству; Нагорье, Западная Галилея, Финикийское и Филистинское побережья – к палестинскому.
Резолюция о разделе была подготовлена, видимо, талантливым счетоводом. Возьмите ножницы, карту, счеты и вырезайте как угодно – вам не удастся ее улучшить при условии сохранения видимости еврейского большинства. В еврейском государстве, создаваемом по решению ООН, палестинское население составляло большинство (510 тысяч против 498 тысяч евреев). Чтобы это не бросалось в глаза, авторы резолюции «не учли» 127 тысяч бедуинов, изменив таким образом соотношение: 498 тысяч евреев и 407 тысяч палестинцев. Яффу с ее стотысячным палестинским населением сделали анклавом. Почти все территории, на которых жили евреи, входили в еврейское государство (за исключением Иерусалима и нескольких оторванных и изолированных поселений).
Палестинцы были против раздела страны, против еврейского сепаратизма, но не против евреев-пришельцев. Они считали, что Палестина одна, единая страна и что делить ее не следует. Они сравнивали себя с подлинной матерью из притчи о суде Соломона, с той, что не соглашалась, чтобы ее детище разрубили пополам. Они не верили в оправданность раздела. Через десятки лет, после 1967 года, израильтяне пришли к сходной позиции. С небольшой разницей: если палестинцы предлагали евреям равноправие в общем государстве, сионисты создали государство апартеида, в котором у палестинцев нет прав.
Резолюция о разделе была несправедливой к палестинцам и щедрой к евреям. Сравним Хайфу и Иерусалим. В Хайфе жили 100 тысяч палестинцев и 100 тысяч евреев, рядом были еврейские земли – ООН отдала Хайфу евреям. В Иерусалиме насчитывалось 100 тысяч евреев (в основном религиозных антисионистов) и 100 тысяч палестинцев (в границах ООН), город окружали палестинские села – ООН решила сделать Иерусалим международным городом.
План ООН был разработан как «лучший из возможных для евреев», но сионисты хотели большего. План был «лучшим из возможных» только при минимальном соблюдении прав человека, а соблюдать права палестинцев сионисты не собирались. Поэтому они приступили к выполнению плана «Д». План «Д» предусматривал массовое изгнание палестинцев и разрушение сел. Границы раздела, одобренные ООН, при этом вообще не учитывались. Обещание уважать права коренного населения, данное еврейскими представителями в ООН, оказалось обманом.
Бои за Иерусалимскую дорогу происходили в начале апреля 1948 года. На самом въезде в Иерусалим, напротив Лифты, туристов встречает огромный знак «Сады Сахарова». Он был установлен в ранние годы перестройки, когда академик Сахаров и близкие ему круги добивались для советских евреев свободы выезда в Израиль. И вот ирония судьбы: аллея Сады Сахарова ведет на кладбище, в психушку и в Дейр-Ясин.
У смерти много имен. Для поляков она звалась Катынь, для палестинцев – Дейр-Ясин. В ночь с 9 на 10 апреля 1948 года отряды сионистских боевиков Эцель (Иргун) и Лехи напали на это мирное палестинское село и вырезали его безоружных жителей. В Дейр-Ясине были убиты 245 палестинцев, мужчин, женщин и детей. Командиры бандформирований Менахем Бегин и Ицхак Шамир стали со временем (каждый в свой черед) премьер-министрами Израиля.
Помню, с каким недоверием читал я, тогда еще живший в Советском Союзе, рассказы о Дейр-Ясине. «Советская пропаганда», – думал я и отметал описания резни, как вымысел. Понадобилось много лет, много книг, много документов, чтобы я понял: нет, Дейр-Ясин не выдуман Политбюро или Арафатом.
Подробные описания резни в Дейр-Ясине можно найти в нескольких вышедших в Израиле и за рубежом книгах, в частности в написанной с большой симпатией к Израилю, но довольно объективной книге Доминика Лапьера и Ларри Коллинза «О Иерусалим!». Авторы цитируют командира главной еврейской военной группировки Хагана, Давида Шалтиэля, который назвал Дейр-Ясин «мирным и дружелюбным» (по отношению к евреям). Дружелюбие селу не помогло. После короткого штурма боевики захватили его и собрали жителей. Коллинз и Лапьер пишут:
Молодожены, вместе с 33 соседями, были среди первых жертв. Их выстроили у стенки и расстреляли… Двенадцатилетняя Фахими Зейдан, одна из выживших, рассказала: «Евреи поставили всю нашу семью к стенке и стали нас расстреливать. Я была ранена в бок, но большинство нас, детей, спаслись, потому что мы прятались за спинами родителей. Пули попали моей четырехлетней сестре Капри в голову, моей восьмилетней сестре Сами – в щеку, моему брату Мохаммеду, семи лет, – в грудь. Но все остальные были убиты». Халим Эл заявила, что видела: «…человек загнал пулю в шею моей сестре Сальхие, которая была на девятом месяце. Затем он распорол ей живот ножом». <…> Нападавшие убивали, грабили, насиловали. Они рвали уши, чтобы легче было снять серьги.
Первым на место резни прибыл представитель Международного Красного Креста, швейцарец Жак де Ренье. Он свидетельствует в своем дневнике:
Я увидел людей, врывавшихся в дома, выскакивавших оттуда, они были с ружьями, автоматами, длинными арабскими ятаганами. Они казались полоумными. Я видел красивую девушку с окровавленным кинжалом в руках. Я слышал крики. «Мы подчищаем очаги сопротивления», – сказал мне мой приятель, немецкий еврей. Я вспомнил эсэсовцев в Афинах. К своему ужасу, я наблюдал, как молодая женщина заколола ножом старика и старуху, жавшихся к порогу их хижины… Повсюду лежали трупы. «Подчищали» ружьями и гранатами, а завершили работу ножами, это было видно всем… Я нашел труп женщины на восьмом месяце беременности, убитой выстрелом в живот – в упор.
Срочно вызванный заместитель командира Хаганы Ешурун Шиф признавал: «Террористы из Эцель и Лехи предпочли убить все живое». На его глазах тела жертв были отнесены в каменоломню, облиты бензином и подожжены. Элиягу Ариэли, прибывший в Дейр-Ясин с отрядом Гадны, еврейских пионеров, сообщил: «Убитые, за немногими исключениями, – старики, женщины и дети… Никто не погиб с оружием в руках». Британская полиция – до ухода англичан оставалось еще больше месяца – провела расследование и установила: «Нет сомнения, что нападавшие евреи совершали зверства сексуального характера <…> школьницы были изнасилованы, а затем зарезаны <…> младенцы убиты <…> мочки ушей у женщин порваны – чтобы сорвать серьги».
Боевики добили бы всех – а в Дейр-Ясине жило более 700 человек, – но прибежали жители ближнего еврейского поселения Кфар-Шаул и остановили резню. Еще несколько десятков пленных боевики посадили на грузовик, провезли с триумфом по еврейским кварталам и расстреляли. Пятьдесят пять уцелевших сирот довезли до Старого города и там отпустили – их собрали и поместили в существующий по сей день рядом с «Американской колонией» приют Дар-эль-Тифл, где о них позаботилась Хинд Хусейни.
Не ищите этих цитат в русском «сокращенном» переводе книги «О Иерусалим!», выпущенном издательством «Алия», которое издает книги для просвещения иммигрантов. Символично, что политика этого издательства, как и вся деятельность во благо русского еврейства, координировалась в 1970-е годы доктором Лапидотом из Тель-Авивского университета, участником резни в Дейр-Ясине. Его назначил на этот пост бывший командир по Эцель, Менахем Бегин, доживавший свои дни в квартире с видом на Дейр-Ясин.
Бегин гордился «штурмом Дейр-Ясина» и его результатами: он помог «очистить страну от арабов». «Поздравляю с замечательной победой, – писал он боевикам, – вы творцы истории Израиля». Официальное еврейское руководство поначалу заявило, что резня – дело рук самих арабов. Но присутствие международных наблюдателей и английских властей заставило сионистов избрать другую стратегию.
Давид Бен-Гурион извинился перед эмиром Абдаллой. «Эту кровавую бойню, порочащую имя каждого честного еврея, учинили гнусные раскольники и террористы», – отчеканил он. Его ответом и по сей день гордятся сионисты-гуманисты, особенно за рубежом.
– Это ужасная, страшная история, – сказал мне один еврей-гуманист, когда я показал ему руины Дейр-Ясина. – Но террористов осудил Бен-Гурион, и они были наказаны.
– Да, – ответил я, – они понесли заслуженное наказание и заняли высшие государственные посты.
Бен-Гурион умолчал о том, что «раскольники и террористы» действовали в полном согласии с общим еврейским военным руководством. Захват Дейр-Ясина был согласован с Хаганой, пулеметы которой встретили очередями бежавших с места бойни крестьян между Дейр-Ясином и Эйн-Каремом. Ури Мильштейн утверждает, что большинство жертв Дейр-Ясина погибли именно от рук солдат Бен-Гуриона, и подчеркивает, что «официальные» сионистские военные группировки также убивали мирных жителей и что резня в Дейр-Ясине не была ни первой, ни последней.
За два месяца до Дейр-Ясина, 14 февраля 1948 года, боевики социалистического Палмаха напали на деревню Саса, в Верхней Галилее, и подорвали 60 домов с мирными жителями. На юге Нагорья, в селе Даумие, десятки крестьян были убиты, а их тела брошены в водосборник 28 октября 1948 года. Расследовавшей эту, замятую в свое время, историю израильской журналистке Юле Хаар-Шефи удалось обнаружить в яме скелеты убитых, в том числе детские. Крестьян Даумие убили солдаты 89-го батальона под командованием одноглазого Моше Даяна и Ицхака Садэ, то есть не «раскольники и террористы», но основная, «правительственная» сионистская военная группировка. Власти скрыли резню, село стерли с лица земли динамитом и бульдозерами, и на его месте построили еврейский поселок Амация. Абба Эвен, на протяжении многих лет министр иностранных дел Израиля, с трибуны ООН отрицал сам факт существования села Даумие.
Жертвами массовой резни стали мирные жители сел Илбун, Сафсаф, Джиш и других. «Евреи совершали нацистские зверства. Это не дает мне спать спокойно. Надо это скрыть от внешнего мира, но расследовать», – заявил министр Аарон Зислинг на заседании правительства 27 июня 1948 года. Расследование было произведено (генпрокурором Яаковом Шимшоном Шапира), но результаты его не опубликованы.
В январе 2000 года газета «Маарив» опубликовала исследование Теодора Каца, члена кибуца Магаль, о резне в селе Тантура. Двадцать второго мая 1948 года в село вошла дивизия «Александрони». Крестьяне разбежались по домам и сидели запершись. Солдаты прошли по домам, кое-где мужчин убивали прямо на месте, прочих собрали на кладбище Тантуры и заставили рыть себе могилы. Потом палестинцы были расстреляны группами по десять человек. Хорошеньких девушек оттаскивали в кусты; родных, пытавшихся за них заступиться, пристреливали на месте. С женщин сорвали украшения и отпустили в село Фурейдис, где многие из них живут и поныне.
Село Тантура находилось на берегу моря, напротив еврейского городка Зихрон-Яаков. Оно славилось своими арбузами. Жители рыбачили, работали на фабрике по производству бутылок для винодельни Зихрона. Фабрика уцелела и по сей день, возле нее гиды рассказывают туристам – нет, не об уничтоженном селе, но о виноделах Зихрона. Помянем их добрым словом: именно жители Зихрона остановили резню в Тантуре (и соседнем Фурейдисе), и поэтому многие крестьяне уцелели.
Резня происходила во взятых евреями городах. Одиннадцатого июля 1948 года бригада «Ифтах» вошла в Лидду (Лод), многотысячный город с крепким христианским и мусульманским населением. Часть жителей бежала, оставалось около 30 тысяч человек. Евреи обрушились на город и убили 250 человек, потеряв двух бойцов. Это называется «битва за Лод», или «подавление мятежа в Лоде». Тысячи палестинцев ушли в изгнание по дороге на Рамаллу; депортацией командовал Ицхак Рабин.
Не единственный, не первый и не последний, Дейр-Ясин стал символом Накбы, страшной катастрофы палестинского народа. Сионисты посчитали своим долгом отрицать Накбу, как старые наци отрицают Холокост. Не прошло и года после резни и извинений, и в пустующие дома стали заселять новых иммигрантов. Мартин Бубер, образцовый сионист-гуманист своего времени, автор «Хасидских преданий», написал в открытом письме Бен-Гуриону: «Убиты сотни невинных людей, детей, женщин. Это черное пятно на совести еврейского народа. Не трогайте эти дома и земли». Бен-Гурион не ответил. Гостями на новоселье в Дейр-Ясине были министры, главные раввины, мэр Иерусалима. Играл школьный оркестр.
Над Дейр-Ясином памятника нет, но увидеть Дейр-Ясин нетрудно – поезжайте мимо садов Сахарова, мимо кладбища, и вы узрите обширную территорию, окруженную забором. Это психиатрическая лечебница открытого типа «Кфар Шаул», в прошлом – Дейр-Ясин. На территории сохранились дома крестьян. Раз в году уцелевшие жители и их потомки приходят почтить память погибших. Можно увидеть дома Дейр-Ясина и с горы Герцля, где находится мемориал Холокоста.
