Текст книги "Что такое Израиль"
Автор книги: Исраэль Шамир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)
Евреи Магриба – одна из самых больших общин Израиля – у себя на родине не знали социализма и сионизма. Амос Оз утверждает, что между Марокко и Польшей немало общего: Менахем Бегин из польского местечка и Абузагло из касбы марокканского Феса жили на окраинах французской провинциальной культуры, с ее культом семьи, патриархальности, целованием ручек, маршалами в роскошных мундирах, патриотическими речами и адвокатами. Эта культурная общность, по мнению Амоса Оза, и привела евреев Марокко в партию Бегина.
Но дело обстоит проще: восточные евреи блоком пошли за партией Бегина, потому что она была в оппозиции к правящему истеблишменту. С тех пор партия Бегина и Шамира стала во многом партией восточных евреев, хотя в ее руководстве сидят считанные марокканцы. Подобный феномен не редкость. В руководстве партии русского рабочего класса РКП(б) поначалу было больше мещан, евреев, захудалых дворян и разночинцев, чем рабочих от станка. Сегодняшнее израильское общество напоминает ливанское: партии выражают интересы различных этнических групп и используют идеологию лишь для прикрытия своего этнического характера.
Бастион восточных евреев – Мусрара, район против Дамасских ворот Старого города, где Арабский легион остановил бригады Палмаха. Мусрара была богатым районом, и новых иммигрантов поселили в виллах. Как и в Эйн-Кареме, они страдали и томились, мечтая о квартирах в современных блочно-бетонных многоквартирных домах. Арабские виллы не пошли им впрок. Мусрара славилась наркотиками, бандитизмом, проституцией, нищетой. Европейские евреи пробовали покупать дома в Мусраре, но местные жители оказались слишком враждебными, и в результате Мусрара осталась марокканской.
Из Мусрары вышли «Черные пантеры» – заметное в начале 1970-х годов движение молодых марокканских евреев. Один из его деятелей, Саадия Марциано, стал потом членом кнессета от левого блока Мокед – Шели, другой, Чарли Битон, – от коммунистической партии. Для обеих левых партий немалым разочарованием было то, что эти депутаты не смогли привлечь «свой» электорат. В Мусраре за партию Чарли Битона проголосовало два или три человека, столько же получила партия Саадии Марциано. Видимо, потенциальные сторонники «Пантер» не одобрили ни их союза с «ашкеназской» и «арабской» партиями, ни вообще союза с левыми. Победа Ликуда, подлинной партии североафриканского еврейства, на выборах 1977 года и вовсе похоронила шансы «Пантер». Марокканские евреи предпочли голосовать за Бегина и Давида Леви.
Флиртовали с жителями Мусрары и прочих восточных районов все левые ашкеназского Израиля, но это обернулось разочарованием. Восточные евреи предпочли шовинистические, религиозные партии: Ликуд, рабби Каханэ, а потом – ШАС.
Я, впрочем, и сам увлекался «Черными пантерами». Молодым солдатом, в отпуске перед дембелем, я шатался по дождливым улицам Иерусалима, не зная, куда пойти, ни в этот день, ни в будущем. Мальчишка в кипе-ермолке подошел ко мне и сунул листовку – объявление о митинге рабби Каханэ в одном из залов Иерусалима. Я пошел от нечего делать: цивильный Израиль был для меня книгой за семью печатями. Каханэ кричал с трибуны, требовал ограничить рождаемость у арабов, карать тюрьмой за межрасовую любовь – его беспокоили плодородные куссы палестинок и любострастные зеббы палестинцев. Он был окружен стайкой мерзких молодчиков, узких в кости, пестро одетых детей бедных восточных трущоб. Стоило кому-то из противников Каханэ сказать слово, как на него кидались, ревом заглушая голоса протеста. (Впоследствии среди молодчиков Каханэ выделился выходец из России Виктор-Авигдор Эскин, смазливый, смахивающий на любимца Иоанна, Басманова, «с девичьей улыбкой, с змеиной душой», блондинистый, мечта Эрнста Рема. Он специализировался на интеллектуальной стороне работы – с несколькими дружками срывал собрания в Академии, в Институте ван Лир, врывался, орал: «Изменники! Продались арабам!», пока его не выводили. Он пользуется большой популярностью среди русских евреев и по сей день.)
На том собрании каханистов определилось мое политическое будущее. Так меня вдохновили речи Каханэ, что я попросил слова и произнес: Квод ха-рав («Почтеннейший раввин»). Тут молодчики Каханэ живо заткнули всем рты, чтоб не мешали говорить молодому человеку, величающему Каханэ квод ха-рав. Я воспользовался тишиной и спросил, во-первых, собирается ли он ограничить рождаемость у палестинцев путем кастрации мужчин или стерилизации женщин и, во-вторых, почему его молодчики так похожи на штурмовиков Рема.
Ответа я не услышал. Штурмовички Каханэ накатили на меня бурной лавиной, и митинг на этом окончился, началась свалка. Противники Каханэ окружили меня тесным кольцом и сражались, как Ахилл за тело Патрокла. Я стоял посреди кольца и еще что-то втолковывал обеим сторонам. Затем защитники увели меня в кафе «Таамон». И тут выяснилось, что мои спасители были «Черными пантерами», принявшими меня за араба, – полустертый русский выговор похож на арабский, а черты лица у арабов и евреев сходны. Так началась моя дружба с «Пантерами». И хотя они были ненадежными союзниками иерусалимской левой, они придавали ей хоть какую-то глубину, хоть как-то выводили ее из салонных просторов.
Один из центров жизни восточного еврейства – рынок Махане Иегуда, на западе Яффской дороги. Это огромное торжище – подлинный бастион крайне правых базари, и лидерам лейбористского, ашкеназского Израиля там обеспечена враждебная встреча. Шимон Перес пробовал заходить на рынок в ходе своих предвыборных кампаний, но дело чуть не окончилось судом Линча.
Восточные евреи, жители Катамонов, Мусрары, Нахлаота и других районов, занимаются торговлей и мелкими подрядами там, где можно не платить налогов. Поэтому в основном они не так уж бедны, как представляется по официальным отчетам, относящим их к беднейшей прослойке. В правительственных учреждениях раньше восточных евреев было мало, но после 1977 года многим удалось продвинуться и занять важные посты. Там, где они в этом преуспели, работники-ашкеназы жаловались на ярую дискриминацию со стороны новых начальников. В особенности много жалоб возникло у работников министерств, оказавшихся в руках Тами, предшественницы ШАС, в частности служащих министерства абсорбции иммигрантов.
Главный праздник марокканских евреев – Мимуна, который они отмечают по окончании Пасхи. Они связывают его происхождение с памятью Рамбама, рабби Моше бен Маймона. Это чисто марокканский праздник, который выходцы из Марокко принесли с собой. В вечер Мимуны марокканские евреи ходят друг к другу в гости, а в наши дни власти поощряют и приглашения ашкеназов. В день Мимуны сотни тысяч марокканцев собираются в саду Саккера на огромный пикник, где каждая семья жарит шашлыки на углях под музыку огромных магнитофонов. Прочие восточные общины также ставят там свои шатры: марокканцы – самая большая восточная община, и прочие общины равняются на нее. Одно время Мимуна носила ярко антиашкеназский характер, но в наше время это, видимо, прошло.
Другой праздник восточных евреев связан с паломничеством в Верхнюю Галилею, к горе Мерон. Его совершают на 33-й день после Пасхи, и он называется Лаг ба-Омер. Напоминает он, видимо, старые праздники Палестины, когда богослужение совершалось «на каждой высоте и под каждым развесистым деревом». Но восточные евреи поклоняются не Ваалу, а святым мощам рабби Шимона бар Иохая, Рашби (по инициалам).
Лаг ба-Омер на горе Мерон – несколько диковатое, но впечатляющее действо. Среди собравшихся многих тысяч пилигримов почти никто не говорит на иврите – только на языках Восточного рассеяния, от муграби до ладино, и на всех говорах арабского. Плотные ряды машин растянулись на километры по сторонам дороги, семьи сидят прямо рядом с ними на огромном многотысячном пикнике на лоне природы. Праздник напоминает палестинские зияры, исламские паломничества к Неби-Салех и Неби-Муса. У гробницы Рашби старухи и бородатые молодые люди истово молятся и просят милости угодника. Сама гробница, старый, двухтысячелетний сенотаф, осиянная сотнями свечей и лампад, – местная святыня, вели.
Рашби был человеком резких и непримиримых суждений, наподобие шейха Ясина, лидера «Хамаса». Однажды собрались четыре мудреца. Один из них, рабби Иегуда, сказал: «Молодцы римляне, принесли нам цивилизацию. Мосты построили, дороги, бани – как в Европе». Ответил ему Рашби: «Они это сделали не для нас, а для себя. Улицы украсили – чтобы блудниц посадить. Бани построили – чтобы себя нежить. Мосты возвели – чтобы налоги собирать». Третий промолчал, а четвертый побежал доносить. Римляне каждому воздали по заслугам: того, кто их похвалил, поставили начальником над иудеями; того, кто промолчал, – сослали, а того, кто их осудил, приговорили к смертной казни.
Пришлось Рашби бежать. Он провел четырнадцать лет в пещере возле горы Мерон вместе со своим сыном. Ели они рожки харува (рожкового дерева), козье лакомство, пили родниковую воду, вместо того чтобы одеваться, сидели в песке по уши и изучали эзотерические науки. За это время озлобился Рашби невероятно. На тринадцатый год вышел он из пещеры, куда ни глянет – все испепеляет взором. Тут он сказал: «Лучшего гоя – убей». Вернулся в пещеру и провел там еще один год. Потом вышел несколько смирившимся.
За день до празднования на горе Мерон восточные евреи чествуют чуть менее популярного рабби Меира Чудотворца у его гробницы к востоку от Тиверии. Само ивритское имя святого угодника – Меир Баал ха-Нес – напоминает о Ваале, пишет Анри Волохонский, ленинградский поэт, живший одно время в Тиверии. Гробница рабби Меира, с ее голубым двойным куполом, видна издалека, и с ее окрестностями связано много легенд. Против нее в море бьет источник пророчицы Мириам, сестры Моисея. Набожные восточные евреи посещают гробницу рабби Меира, прежде чем подняться к гробнице рабби Шимона на горе Мерон.
Рабби Меир, как и Рашби, – один из дюжины мудрецов, основателей новой веры, нового (талмудического) иудаизма. Рассказ о нем, Ланселоте этого братства, был бы рассказом обо всех рыцарях иудейского Круглого Стола. Он состоял в учениках у рабби Элиши бен Авуя, знаменитого книжника и еретика, получившего прозвище Другой (Ахер). Рабби Элиша вместе с рабби Акивой смогли осуществить мечту каждого мистика и погрузиться в колодезь духа. Говоря на простом языке тех времен, они побывали в раю. Это высшее мистическое переживание испытало много людей, его можно считать целью эзотерической веры.
На самой заре человечества люди узнали о высшем блаженстве души. Мы говорим о той несказанной радости, подъеме, счастье, которое называем апофеозом души, вхождением в райские кущи, вознесением, слиянием с Богом. Самая высшая земная радость, достигаемая в слиянии с женщиной, меркнет по сравнению с ликованием души при слиянии с Господом. «Что может быть лучше секса с пятнадцатилетней блондинкой? – спрашивал себя Вуди Аллен и отвечал: – Секс с двумя пятнадцатилетними блондинками». Апофеоз души настолько же лучше высшего достижения Вуди Аллена, насколько две пятнадцатилетние блондинки лучше заполнения годовой налоговой декларации.
Но не так-то легко снискать блаженство. Дорога в рай лежит через смерть. Малая смерть, которую помогают испытать разные средства, может обернуться и просто смертью, и безумием. Так, из четырех мудрецов, «побывавших в раю», один умер, другой сошел с ума, третий лишился веры в исполнение Закона, и лишь рабби Акива вернулся невредимым.
Если до нашего времени понимание реальности духовного мира было уделом немногих, то сейчас можно найти эти мысли в романах Пелевина и Кастанеды, и они всё более и более становятся всеобщим достоянием. В 1991 году в России была наконец опубликована ходившая до того в самиздате замечательная книга русского мистика и поэта Даниила Андреева «Роза мира», подытоживающая его личный опыт откровения.
За сбивчивыми и туманными описаниями мистиков стоит реальность, ничуть не уступающая реальности зримого мира, но куда менее понятная. Видимо, религии мира отражают на свой манер эту действительность.
Рабби Акива вышел укрепившимся в вере из этого мистического переживания, а Элиша оставил веру мудрецов и книжников. Великий мудрец и знаток иудейского гнозиса, он разуверился в пользе исполнения Закона, как и св. Павел до него. Но он не пришел и в юную церковь, а остался одинокой и непонятой личностью на краю общины мудрецов. Он был учителем рабби Меира. После смерти рабби Элиши Другого из гробницы его повалил дым – знак Геенны Огненной. Тогда рабби Меир сотворил свое первое чудо: его молитва спасла учителя для жизни вечной.
Рабби Меир был женат на замечательной женщине по имени Брурия, которая превосходила умом, знанием Закона и остротой языка своих современников. Она могла научиться тремстам законам у трехсот учителей в один день, говорили о ней. Талмуд сохранил много ее остроумных и едких замечаний. Однажды рабби Иосе, мудрец из Галилеи, спросил ее: «Не подскажете ли вы мне, где дорога на Лидду?» «Глупый галилеянин, – ответила она, – скажи просто: „Как пройти в Лидду?", ибо нельзя говорить лишнее с мужними женами».
Брак Брурии и рабби Меира завершился трагично. Все женщины слабы и неверны, считал рабби Меир. Сдуру он решил проверить, является ли его Брурия исключением. Он не знал высказывания Сервантеса, гласящего: «Не испытывай алмаз молотком. Если алмаз не разобьется, испытание не прибавит ему цены, а если разобьется, у тебя не станет алмаза». Он подговорил своего молодого собрата поухаживать за Брурией, а сам уехал в другой город. Увы, он был прав. Брурия пала. Когда эта история раскрылась, Брурия покончила с собой от стыда, а рабби Меир бежал в Вавилон, но со временем вернулся и был погребен в Тиверии.
Восточные евреи посещают и прочие гробницы мудрецов, щедро рассеянные по Галилее. Новый марокканский праздник и культ возник вокруг гробницы святого Бабы-Сали (Исраэля Абу-Хацеры) в городке Сдерот. Там живет преемник и потомок святого, там собираются на поклонение десятки тысяч верующих, к великому неудовольствию ашкеназов.
Замечательная новая марокканская еврейская святыня возникла у источника Эйн-Джалут, где войско Бейбарса остановило монголов. Этот источник (Эйн-Харод на иврите) журчит и по сей день в маленьком заповедном парке у подножия гор Гильбоа, а над ним стоит гробница Ольги Ханкиной, любимой жены богатого еврея-сиониста Иешуа Ханкина. Ханкин скупал владения арабских помещиков, сгонял с земли палестинских крестьян и получил у евреев звание «избавитель земель Долины». (Его самая знаменитая покупка – приобретение сотни гектаров палестинской земли у ливанского землевладельца Сурсука, который сумел ее приватизировать под шумок в последние годы Оттоманской империи. В результате сотни крестьян были согнаны с насиженных мест. Последний Сурсук умер недавно, не оставив потомства, в горах Ливана.) Жену Ханкин похоронил в пещере над источником, а потом и его погребли рядом с ней.
Когда палестинцев в долине не осталось, на их место были завезены евреи из стран Востока – из Марокко и Курдистана. Им больше всего не хватало гробницы святого, где можно было бы обратиться к Богу с мольбами. Поискавши вокруг, восточные еврейские женщины выбрали гробницу Ольги, и сейчас у этой могилы зажигают свечи, оставляют дары, повязывают ленточки в знак принесения обетов и просят помочь при родах. Ольга, акушерка при жизни, и после смерти продолжает помогать роженицам. (В честь нее был назван городок Гиват-Ольга, возле Кесарии.)
Восточные евреи не монстры, привезенные вместо ангелов-палестинцев. Они довольно похожи на арабов-горожан, что заметил еще Бялик. Этот «внутренний пролетариат» израильской империи («внешний» – палестинцы) стал в последние годы все более активно влиять на ее культуру, и в его среде возникла интересная новая музыка. Музыкальная культура «первого Израиля» – сплав восточноевропейских и американских мотивов. «Второй Израиль» – как и американские негры 1920–1930-х годов – нашел свое самовыражение в музыке, которая захватывает как ашкеназский «первый Израиль», так и палестинцев.
Почему «израильтянам», европейским евреям, не удалось окультурить, ассимилировать восточное еврейство? Одна, простая, причина заключалась в относительных размерах общин. Восточное еврейство не уступало, а то и превосходило численностью «израильтян»; как и любая еврейская община, восточные евреи умели противостоять ассимиляции. Но имелась еще одна, менее очевидная, причина: ассимиляция восточных евреев была невозможна без ассимиляции палестинцев. Пока сегрегация арабов оставалась принципом существования Израиля, она влекла за собой сегрегацию других общин.
Отделяя и изолируя палестинцев, израильтяне запустили старую восточную динамику сегрегации. Ведь на Востоке общины сотнями лет живут, не смешиваясь, разделенные стеной, каждая по-своему, не встревая в дела других сообществ: армяне торгуют, греки правят от имени турок, арабы пашут, бедуины воюют. Только исключительные обстоятельства вроде вторжений Иисуса Навина и Омара ибн Хаттаба могли сломить эту систему на какое-то время. Сохранив старую разобщенность, израильтяне просто добавили новые цвета еврейской эмиграции к ближневосточной мозаике.
Восточные евреи не ощущают близости к ашкеназам. В 1980-е годы Тель-Авивский университет провел социологический эксперимент: членам различных групп было предложено дать милостыню (оказать помощь) нуждающейся еврейской семье. Менее 5 % восточных евреев проявили готовность помочь нуждающейся семье «Абрамовичей» и 90 % были готовы посодействовать нуждающимся «Абузагло». Европейские евреи (на словах) не проводили различия между «Абрамовичами» и «Абузагло»: 75 % были готовы помочь хоть тем, хоть другим. Это показывает лишь, что до последнего времени европейские евреи стыдились признаться в этнических предрассудках, а восточные евреи – нет, то есть восточные евреи ощущали себя особой субэтнической группой, а «израильтяне» все еще надеялись их ассимилировать.
Есть у восточных евреев основания для недовольства. О том, как к ним отнеслись в Израиле, рассказывает новый документальный израильский фильм «Стригущий лишай». Многие марокканские еврейские дети страдали этим противным, но довольно безобидным кожным заболеванием, которое в народе называли «парша». Европейские евреи долго обзывали марокканцев «пархатыми фрэнками». Глава Минздрава Израиля д-р Хаим Шиба решил справиться с «непрестижной» болезнью. Он привез из США несколько мощных рентгеновских установок. Его врачи отбирали марокканских детей в школах и везли, не объясняя причины, на «экскурсию» на военную базу под Хайфой. Там их брили, выдирали остатки волос горячим воском, зажимали головы в тиски и подвергали облучению. Допустимая доза облучения – 0,5 рада, но марокканские дети получали 350–400 рад. Фильм утверждает, что многие умирали на месте – возле базы выросло кладбище без имен и надгробных плит. Выжившие страдали всю жизнь. Из облученных в начале 1950-х годов детей осталось в живых меньше 40 %, многие из которых болеют раком, страдают от опухолей мозга, тотального облысения. Марокканские евреи и по сей день составляют львиную долю уголовных преступников и получателей пособий по безработице в Израиле, в то время как их собратья, уехавшие во Францию, стали профессорами, бизнесменами, писателями, торговцами.
В грядущей борьбе за господство в стране Израиля будут участвовать не только израильтяне и палестинцы, но еще и отдельная группа магрибского еврейства, а теперь также русские. После убийства Гринцвайга и последующего кризиса в отношениях между еврейскими общинами у многих израильтян возникло ощущение совершённой ошибки: возможно, с палестинцами было бы не труднее ужиться, и скольких войн удалось бы избежать.
«Это тебя, чертова сефарда, надо было прогнать, а не палестинцев», – говорит герой Коби Нива («Гаарец» от 24 августа 1984 года). Впрочем, в истории последнего слова не бывает. Возможно, через двадцать лет мой сын убежит в Эль-Джиб или Абуд от межеврейских столкновений в Иерусалиме. Кто знает, какие народы окажутся друзьями, а какие – врагами в ближневосточной мешанине мусульман, христиан, друзов, ашкеназов, сефардов, бедуинов, феллахов?
К началу 2000-х годов восточные евреи утратили влияние и власть. «Израильтянам» удалось расколоть общину, посадить в тюрьму Арье Дери, лидера ШАС, и поставить на его место приемлемого для них, но не владеющего техникой политической игры человека.
За несколько недель до начала интифады я подъехал к стенам тюрьмы, где томился Дери, и увидел там живописный табор – самостийную ешиву «Шеагат арье» («Рык льва»). Главным героем сцены был, правда, не лев, но хорошенький осленок в золоченой попонке – в этот день в синагогах читают правила посвящения первенца ослицы.
Вокруг микрофона здоровые сефардские работяги в маечках, с крутыми плечами и заскорузлыми ручищами, постигали Талмуд, и чернявый бородатый раввин рассказывал им замечательную историю о писаном красавце рабби Иоханане, который сидел у ворот женских бань в теплой Тиверии IV века. В те времена женщины попусту мыться не ходили – лишь по делу, перед соитием, и таким образом рабби Иоханан улучшал галилейский фенотип.
Как ни пытались вытравить эту привычку израильские модернисты, пуще Библии иудеи любят читать Талмуд, созданный их предками. Так, знаменем бунта сефардов против устаревшего модернизма старых элит стало изучение Талмуда у толстых бетонных стен тюрьмы «Маасиягу», где заключен Арье Дери. Сюда съезжаются сотнями и тысячами не только религиозные восточные евреи, но и недовольные диктатурой элит или просто исполняющие заповедь утешения узника. С осленком в руках они семижды обходили стены тюрьмы, но те (пока!) оказались прочнее стен Иерихона.
Через несколько дней полыхнула интифада, и бунт восточных евреев снова угас, как угас бунт «Черных пантер» во время войны 1973 года. Тем временем израильская элита подняла знамя неолиберализма, восточные евреи оказались вне правительства, их лидеры – в блистательной изоляции. Вместе с палестинцами и русскими они смогли бы скинуть власть элит, но хватит ли у них политической зрелости, чтобы пойти на такой шаг?
