Текст книги "Матрос с 'Бремена' (сборник рассказов)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Ты гостила в Канзас-Сити два с половиной месяца назад.– Эдди застегивал пуговки на рубашке и повязывал галстук.– Всего два с половиной месяца назад.

– Два с половиной месяца, если хочешь знать, достаточно большой срок,– заметила Эрлайн, вытирая расползающиеся по лицу черные следы и все еще плача.– Человек может и умереть за такой срок – два с половиной месяца!

– Какой человек? – удивился Эдди.

Эрлайн не ответила.

– Мама пишет, что соскучилась по ребенку, хочет видеть его. В конце концов, что тут противоестественного, если бабушка хочет видеть внука? Ну что в этом странного, скажи на милость?

– Нет,– признал Эдди,– ничего противоестественного я здесь не вижу.– Он быстро водил гребенкой по волосам.– Если твоя мама очень хочет видеть нашего малыша, то не скажешь ли мне, почему она сюда не приезжает? Почему?

– Судя по всему, мой муж убежден, что у них полно золотых слитков и еще они прирабатывают в своем Канзас-Сити, торгуя билетами в кино. – В обиженном голосе Эрлайн прозвучал едкий сарказм.

– Что-что? – переспросил Эдди, искренне озадаченный ее словами.– Что ты сказала?

– Разве мама может себе позволить совершить такую поездку? Разве ты не знаешь, что в нашей семье нет великих боксеров, получающих призы? Мне пришлось выйти замуж за такого, чтобы и в нашей семье был боксер. Боже ты мой! – И снова залилась слезами.

– Послушай, Эрлайн! – Эдди подбежал к ней, стал умолять ее успокоиться; его сильно побитое добродушное лицо выражало печаль.-Послушай, не могу же я отпускать тебя в Канзас-Сити всякий раз, как мне приходит надобность немного вздремнуть днем. Мы женаты только полтора года, а ты уже за это время пять раз смоталась в Канзас-Сити. У меня впечатление, что все свои бои я веду только ради обогащения Нью-йоркской железной дороги!

Эрлайн упрямо качала головой.

– В Нью-Йорке нам нечего делать! – заявила она.

– Это в Нью-Йорке-то нечего делать?! – воскликнул Эдди, от удивления широко открыв рот.– Боже мой, а что же делать в этом Канзас-Сити? Я ведь бывал в этом вашем провинциальном городе. Там мы встретились, там и поженились.

– Откуда мне тогда было знать, как все обернется? – тихо возразила Эрлайн.– Мне было так хорошо в Канзас-Сити... Там я была невинной молодой девушкой...

– Прошу тебя,– увещевал Эдди,– для чего сейчас ворошить прошлое?

– Я жила в семье,– продолжала срывающимся голосом Эрлайн,– я ходила там в среднюю школу...– Она снова опустила голову, и вновь неудержимое горе захватило ее.

Эдди облизал губы: после утренней тренировки постоянно чувствуется сухость, нижняя чуть разбита и болит, стоит только провести по ней шершавым языком. Он напряг мозг в поисках приемлемого ответа.

– Ну а ребенок,– робко начал он,– почему бы тебе почаще не играть с ним?

– Ребенок! – крикнула с вызовом Эрлайн.– Я очень хорошо о нем забочусь. Мне приходится сидеть с ним каждый вечер, когда ты успешно накапливаешь внутреннюю энергию! – Эта фраза, видимо, глубоко задела ее; она вскочила с кровати, беспорядочно размахивая руками.– Ну и бизнес у тебя! Дерешься всего каких-то полчаса в месяц, а потом спишь подряд триста пятьдесят часов! Ну ведь это смешно! Не находишь? Ведь ты все же боксер! -И погрозила ему кулачком с явным намерением унизить, высмеять.– С той энергией, какую ты уже накопил, тебе по плечу побить всю немецкую армию!

– Ну да, такой уж у меня бизнес,– пытался помягче объяснить ей Эдди.– Такова природа моей профессии.

– Не рассказывай мне сказки! – оборвала она его.– Я гуляла и с другими боксерами. Но они же не спят все время!

– Мне это все абсолютно неинтересно! – парировал Эдди.– Не желаю ничего слышать о твоих похождениях до нашей женитьбы!

– Они посещают ночные клубы,– продолжала неукротимая Эрлайн.-Танцуют, немного выпивают, водят своих девушек на музыкальные шоу!

– Но им от них чего-то нужно,– кивнул Эдди.– В этом вся разница.

– Прошу Господа, чтобы и тебе чего-то было нужно!

– Встречал я таких типов, ну, этих боксеров, о которых ты толкуешь,-спокойно начал Эдди.– Мальчишки, которым нравится покрасоваться в ночных клубах. В течение трех раундов они колошматят меня по голове со страшной силой, а потом скисают, начинают дышать через рот. К тому времени, когда начинается восьмой раунд, они уже искренне раскаиваются, что видели в этом клубе стриптизершу, и клянутся больше никогда не глядеть на голую женщину перед матчем. И к тому времени, когда я разбираюсь с ними, им приходится накапливать внутреннюю энергию, беспомощно лежа на спине. А пять тысяч болельщиков смотрят на это безобразие. Ты хочешь, чтобы и я был таким боксером, как они?

– Ты просто чудо! – Эрлайн презрительно сморщила носик и фыркнула прямо ему в лицо.– Мой Джо Луис, Эдди Мегафин с толстым кошельком! Только вот я что-то не вижу, чтобы ты приносил домой миллионы долларов.

– Я медленно прогрессирую.– Он разглядывал картину в раме над своей кроватью – Мария и Иисус.– Постоянно планирую свое будущее.

– Боже, и я навечно прикована к этому проклятому боксеру, который столь трогательно заботится о собственном здоровье! Настоящий борец за здоровый образ жизни!

– Ну зачем ты так говоришь?

– Хочу жи-ить в Канзас-Си-ити! – завыла она снова.

– Прошу, объясни мне, ради Бога, чем тебе так дорог Канзас-Сити? Почему ты на нем чокнулась?

– Потому-у... я ужасно одино-ока! – горько рыдала Эрлайн.– Ужа-асно одино-ока! Не забывай – мне всего двадцать один, Эдди...

Эдди нежно погладил ее по плечу.

– Послушай, Эрлайн...– Он хотел говорить с ней спокойно, тепло и в то же время не терять логики.– Ты только помолчи немного! Ну, если ты поедешь на поезде и не станешь покупать подарков всем членам своей семьи, может, мне удастся занять для тебя пару сотен баксов.

– Нет, лучше умереть! – встрепенулась Эрлайн.– Нет, лучше не видеть до могилы Канзас-Сити, чем знать, что мой муж собирает пенни, словно кондуктор автобуса! И это человек, чье имя мелькает в газетах каждую неделю! Какой позор для меня!

– Но, Эрлайн, дорогая,– продолжал Эдди с исказившимся от этих нудных уговоров лицом,– ты ездишь туда по четыре раза в год, покупаешь всем дорогие подарки, словно Санта-Клаус, не забываешь и себя – новые платья, всякая одежда...

– А ты хочешь, чтобы я появлялась в Канзас-Сити в лохмотьях? – Эрлайн поправила тонкий чулок на своей стройной ножке.– Нет, лучше уж...

– Как-нибудь позже! – перебил ее Эдди.– Мы заработаем. Но только не сейчас. Это просто невозможно!

– Это ты не можешь заработать?! – возмутилась Эрлайн.– Ты лжешь мне, Эдди Мегафин. Сегодня утром позвонил Джей Блачер, сообщил, что предложил тебе тысячу долларов за бой с Джо Принсипом.

Эдди сел на стул и молча уставился в потолок; теперь он понимал, почему Эрлайн выбрала именно этот день для очередной ссоры.

– Ты можешь получить за этот поединок семьсот пятьдесят долларов.-Эрлайн говорила теперь вкрадчивым, соблазнительным голоском.– И я смогу поехать в Канзас-Сити...

– Джо Принсип разделается со мной, как с котлетой.

– Ах, как мне хочется увидеться с мамочкой! – тяжело вздохнула Эрлайн.– Она такая уже старенькая,– глядишь, вот-вот умрет.

– На данном этапе,– медленно проговорил Эдди,– я еще не готов сразиться с Джо Принсипом. Он слишком силен для меня, слишком техничен.

– Но Джей Блачер сказал мне, что у тебя превосходный шанс выиграть.

– У меня превосходный шанс оказаться на больничной койке! – возразил Эдди.– Этот твой Джо Принсип сделан из железобетона. Ему бы еще приспособить парочку рогов на лбу – и его запросто можно сразить молотом на скотобойне.

– Ну и что?! Он такой же мужчина, как и ты, и у него, как у тебя, два кулака.

– Да, конечно...

– Ты всегда мне твердишь, какой ты хороший боксер.

– В течение двух лет,– терпеливо объяснял ей Эдди,– если постоянно тренироваться и вести себя на ринге очень осторожно, я добьюсь, чтобы он не отправил меня в нокаут в первых же раундах...

– Ведь ты умеешь так легко зарабатывать деньги! – Эрлайн для большей убедительности грозила ему пальчиком.– Просто ты не хочешь. Тебе наплевать, счастлива я, довольна или нет. Я вижу тебя насквозь, Эдди Мегафин!

– Я просто не желаю, чтобы меня жестоко избили,– покачал головой Эдди.

– Ничего себе отличный боксер! – засмеялась наконец Эрлайн.– Какой же из тебя боксер? Боксеры для того и существуют, чтобы их колошматили на рингах, как следует избивали,– разве не так? Это же их профессия,– разве я не права? Нет, тебе просто наплевать на меня! Просто тебе нужна была женщина, которая родила бы тебе ребенка, а потом, стоя у плиты, все время готовила для тебя эти проклятые бифштексы и телячьи отбивные! В этом противном Бруклине я вынуждена день и ночь торчать в этом вшивом доме и...

– Ладно, сегодня вечером свожу тебя в кино,– смирился Эдди.

– Не хочу я никакого кино! Я хочу в Канзас-Сити! – И Эрлайн, с размаху бросившись на кровать вниз лицом, вновь громко зарыдала.– Все, попала в ловушку! В капкан! – кричала она.– Ты меня не любишь! Ты не отпускаешь меня к родным, которые меня любят! К моей дорогой мамочке! Мамочка!.. Мамочка!..

Эдди устало прикрыл глаза.

– Почему же? Я люблю тебя! – искренне проговорил он.– Клянусь перед Богом!

– Только слова! – Ее было плохо слышно, так как она уткнулась головой в подушку...– А ты докажи на деле! Докажи! Никогда в жизни не встречала такого скупердяя, как ты... Ну-ка, докажи, что любишь меня! – Неизбывная безнадежность пронизывала ее слова.

Эдди подошел к ней, нагнулся и поцеловал. Она, тряхнув головой, резко оттолкнула его и зашлась в слезах, как до глубины души обиженный ребенок. Из соседней комнаты, где спал малыш, тоже донесся рев.

Эдди приблизился к окну, посмотрел на мирную Бруклин-стрит, на ряды деревьев у тротуаров, на маленьких мальчиков и девочек, носившихся на роликовых коньках.

– Ладно,– согласился он,– я позвоню Блачеру.

Эрлайн тут же перестала плакать, зато ребенок в соседней комнате теперь орал.

– Постараюсь уговорить его на двенадцать сотен,– размышлял Эдди.-Съездишь в свой дорогой Канзас-Сити. Ну, теперь ты довольна?

Эрлайн сразу села и энергично закивала головой.

– Сейчас же напишу мамочке!

– Сходи, погуляй с ребенком! – попросил Эдди.– А я немного сосну.

– Конечно,– тут же подчинилась Эрлайн и немедленно принялась прихорашиваться перед зеркалом.– О чем разговор, Эдди?

Муж ее, сняв туфли, снова улегся и приступил к накоплению новой внутренней энергии.

ПОМОЩНИК ШЕРИФА

Макомбер сидел на вращающемся стуле, засунув ноги в корзину для мусора,– слишком полный мужчина, он не мог высоко задрать их, положив на крышку стола.

Глаза его не отрывались от плакатика на противоположной стене: на нем довольно крупными буквами было напечатано: "Разыскивается совершивший убийство Уолтер Купер. Вознаграждение за поимку четыреста долларов". Иногда он целую неделю, все семь дней, сидел на своем месте, постоянно глядя в одну и ту же точку – туда, где виднелась строка "четыреста долларов",– и выходил из своего кабинета, только чтобы перекусить, или пообедать, или домой, чтобы поспать ночью, часов так около десяти.

Макомбер, третий помощник шерифа, постоянно торчал в своем офисе: ему ужасно не хотелось возвращаться домой и встречаться с женой. После полудня приходил второй помощник шерифа и тоже садился напротив стены, внимательно разглядывая строчку "четыреста долларов".

– Я вот здесь прочитал в газетах,– начал Макомбер, чувствуя, как крупные капли пота с шеи проникают под воротник рубашки,– что в штате Нью-Мексико самый здоровый климат в мире. Ты только посмотри, как я потею. Ну какой же он здоровый!

– Ты ужасно толстый, черт бы тебя побрал.– Взор второго помощника шерифа был прикован к притягательной строчке "четыреста долларов".– Ну и чего же ты хочешь?

– Такая жара, что хоть жарь на солнце яичницу.– Макомбер бросил быстрый взгляд на пылающую жарким солнечным светом улицу.– Мне нужен отпуск. Тебе тоже. Всем пора в отпуск.– И устало выпростал пистолет в кобуре оттуда, где он увяз в мощной жировой прослойке.– Почему бы этому Уолтеру Куперу не войти к нам вот сейчас в эту минуту? И ведь не приходит же это ему в голову!

Зазвонил телефон, Макомбер снял трубку; послушал, ответил:

– Понятно, да, но шериф сейчас решил вздремнуть. Я все ему передам, гудбай! – И медленно положил трубку на рычаг; что-то мелькнуло в его глазах.– Звонили из Лос-Анджелеса,– объяснил он.– Поймали Брисбейна; посадили в местную тюрьму.

– Получит лет пятнадцать, не меньше,– предположил второй помощник.-Его сообщник тоже такой срок заработал. Теперь им вдвоем не так скучно сидеть будет.

– Ну, это мое дело.– Макомбер медленно надевал шляпу.– Я первым заглянул в товарный вагон, когда они забрались в него.– У двери обернулся.– Кому-то надо поехать в Лос-Анджелес – забрать Брисбейна и доставить его сюда. По-моему, это должен сделать я. Что скажешь?

– Конечно, ты, кто же еще? – согласился второй помощник шерифа.-Какое заманчивое путешествие! Голливуд! Девчонки там, в Голливуде, первый класс.– Он в задумчивости покачивал головой.– Недурно бы повеселиться в этом городе.

Макомбер не торопясь шел к дому шерифа – ну и жарища, неважно он ее переносит,– думая о соблазнительном, веселом Голливуде. Осторожно, ловко нес свое крупное тело, весом не менее, пожалуй, двухсот сорока фунтов, и внимательно поглядывал по сторонам.

– Ах, ради Бога, не надо! – воскликнул шериф, когда Макомбер рассказал ему о Брисбейне. Сам он еще до конца не проснулся: сидел на краю дивана, где еще минуту назад лежал без обуви после сытного ланча, с расстегнутыми пуговицами на ширинке.– Мы же признали подсудимого по этому делу виновным.

– Брисбейн – хорошо всем известный преступник, не забывайте,-напомнил Макомбер.– Проник в товарный вагон с целью хищения.

– Да, знаю, проник в товарный вагон, и именно с такой целью. Стащил, кажется, два пальто и пару носков. И из-за этой чепухи мне направлять за ним своего человека аж в Лос-Анджелес? Даже если потребовать у них там, в Лос-Анджелесе, выдать нам убийцу, так на это уйдет как минимум лет двадцать! Ну зачем ты меня разбудил? – Шериф был раздражен.

– Из Лос-Анджелеса просили меня перезвонить им как можно скорее,-ровным тоном объяснил Макомбер.– Хотят знать, что им с ним делать. Избавиться от него желают, это точно. Орет, сообщили, во все горло целый день. От этого постоянного истошного ора у всех осужденных в тюремном блоке голова идет кругом. Так они сказали.

– Да, мне нужен здесь такой, как он,– признал шериф.– Очень нужен.-Надел ботинки и застегнул три верхние пуговицы на ширинке.

Вместе с Макомбером они пошли в контору.

– Не съездить ли тебе в Лос-Анджелес? – поинтересовался мимоходом шериф у Макомбера.

Тот пожал плечами.

– Кому-то же надо ехать.

– Ах, мой добрый, старый Макомбер! – саркастически воскликнул шериф.– Главная опора всей полиции, всегда хранивший ей неколебимую верность.

– Мне хорошо знакомо это дело,– серьезно откликнулся Макомбер.– Вся изнанка, так сказать.

– Учти: там полно смазливых девиц, я читал в газетах, и все мужчины, даже такие толстые, как ты, должны уделять им внимание. Ты, конечно, возьмешь с собой жену, Макомбер? – И, ткнув его большим пальцем под ребра через слой жира, засмеялся.

– Кто-то все же должен туда поехать,– с невозмутимым видом повторил Макомбер.– К тому же так хочется взглянуть на Голливуд. Сколько я читал о нем!

Когда вошли в кабинет, второй помощник шерифа живо соскочил с вращающегося стула и уступил место законному владельцу. Тот важно опустился на него, опять расстегнув три верхние пуговицы на ширинке; открыл ящик, вытащил гроссбух, дыша через широко открытый рот из-за угнетающей жары.– Ну скажите мне на милость, разве может нормальный человек жить в таком месте, как это? – Он с раздражением разглядывал раскрытый гроссбух.– Ну вот, нет ни пенни – ни одного завалящего пенни; поездка в Ниди за этим Букером исчерпала все наши фонды. Мы не получим теперь новых средств, по крайней мере, два месяца. Замечательная у нас страна. Стоит схватить одного мошенника – и все, закрывай свой полицейский бизнес на целый сезон. Ну, чего ты на меня так уставился, Макомбер?

– Чтобы послать человека в Лос-Анджелес, потребуется не менее девяноста долларов.– Макомбер осторожно опустился на маленький стульчик.

– У тебя они есть? – осведомился шериф.

– А ко мне какое это имеет отношение? – спросил Макомбер.– Речь об известном преступнике.

– Может, вам удастся,– вмешался второй помощник,– убедить Лос-Анджелес подержать его там еще месяца два?

– Да у меня, клянусь, работают копы с мозгами! – подхватил шериф.-Занимать ни у кого не придется – приятно сознавать.– И повернулся к телефону.– Ну-ка, соедините меня с Главным полицейским управлением в Лос-Анджелесе.

– Этим делом занимается полицейский по имени Свонсон,– подсказал Макомбер.– Он ждет вашего звонка.

– Попробуйте заставить их там, в Лос-Анджелесе, поймать убийцу,– с горечью посоветовал шериф,– тогда увидите... Только и способны ловить таких преступников, что грабят товарняки.

Пока шериф ожидал связи, Макомбер повернулся всем своим грузным телом, с приклеившимися к покрытому желтым лаком стулу штанами, и выглянул через окно на безлюдную улицу: она вся побелела на раскаленном солнце, а на проезжей части то здесь, то там появляется и лопается на расплавленном жарой асфальте отвратительный пузырь.

В эту минуту он всем своим нутром, под толстым слоем жира, ненавидел этот Гэтлин, штат Нью-Мексико. Окраина пустыни, самое подходящее место для больных туберкулезом. Вот уже двенадцать лет торчит он здесь, ходит дважды в неделю в кино, слушает нудные разглагольствования жены – он, такой жирный человек. Если ты намерен умереть здесь, в Гэтлине,– обязательно разжиреешь. Двенадцать лет, размышлял он, двенадцать лет смотреть на эту безлюдную улицу, где, может, и появится кто, но только в субботу. Он уже мысленно представлял себе, как выходит из парикмахерской в Голливуде, как непринужденно, словно мальчишка, ведет блондинку с осиной талией в бар, выпивает пару пива, разговаривает с ней, смеется – точно так, как разговаривают и смеются миллионы людей вокруг. Там по улицам запросто ходят такие знаменитости, как Грета Гарбо, Кэрол Ломбард, Алиса Фэй1. "Сара,-торжественно сообщит он жене,– мне нужно съездить в Лос-Анджелес, по делам государственной важности. Не жди меня раньше чем через неделю".

– Ну? – шериф говорил в трубку.– Ну, я спрашиваю! Это Лос-Анджелес?

Девяносто долларов, каких-то вшивых девяносто долларов... Он перестал глазеть на улицу. Шериф произнес:

– Хэлло! Это Свонсон?

Макомбер вдруг почувствовал, как у него задрожали ноги.

Сидеть на стульчике и слушать разговор шерифа по телефону терпения не хватало. Он встал, медленно, через заднюю комнату прошел в туалет. В кабинке, закрыв дверь на крючок, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Вот как, оказывается, он выглядит! Вот что сделали с ним двенадцать лет службы, бесконечные препирательства с женой... В кабинет он вернулся с абсолютно равнодушным видом.

– Хорошо, хорошо,– басил шериф в трубку,– вы не можете держать его два месяца. Знаю, что тюрьма переполнена. Что это противоречит конституции. Знаю... Но я просил вас, умолял, ради Христа. Всего лишь мое предложение. Мне очень жаль, что он орет как полоумный. Но разве я виноват в этом? Вы бы и сами разорались, засади вас на пятнадцать лет в тюрьму. Только пока не орите, не выходите из себя, ради Христа! Знаете, во что обойдется этот наш телефонный разговор графству Гэтлин? В миллион долларов, никак не меньше! Ладно, перезвоню. Хорошо, я сказал, хорошо! – И положил трубку; посидел с усталым видом, разглядывая свою расстегнутую наполовину ширинку; вздохнув, привел брюки в порядок.– Ну и город, этот Лос-Анджелес! – с укором покачал головой.– Меня так и подмывало послать его к черту! Зачем мне волноваться, гробить свое сердце, приближать себя к могиле из-за какого-то негодяя, который проник в товарный вагон?

– Речь идет об известном преступнике,– осторожно настаивал Макомбер.– У нас его дело, мы все о нем знаем.– Он старался говорить не выказывая волнения, но голос у него слегка дрожал.– Правосудие есть правосудие!

Шериф печально поглядел на него.

– Глас совести. Шериф, Макомбер, не имеет ничего против. Готов дать зеленый свет.

– Ну а мне-то что? Просто я хочу закрыть дело, вот и все.

Шериф снова повернулся к телефону.

– Ну-ка, соедините меня с финансовым управлением графства. Да, с казначеем.– Он сидел, прижав трубку к мясистому уху и поглядывая на Макомбера.

Макомбер подошел к двери, снова выглянул на улицу: в окне его дома, через дорогу,– жена. Сидит, облокотившись на подоконник, с полных ее рук срываются крупные капли пота... Он отвернулся.

Далекий, еле доносящийся голос шерифа – разговаривает с казначеем графства. А вот голос казначея отлично слышен в трубке – становится все громче, уже какой-то механический.

– Все только и тратят деньги! – визжал он в приступе гнева.– Никто их не приносит, только все тратят! Буду счастлив, если к концу месяца наскребу себе на зарплату. А вам вдруг потребовалось девяносто долларов на увеселительную поездку в Лос-Анджелес, чтобы доставить оттуда ворюгу, который спер на девять долларов подержанных товаров! Да черт с ним! Повторяю – черт с ним!

Макомбер поспешил засунуть руки в карманы, чтобы никто не заметил, как жилы у него вздулись от возмущения,– этот казначей еще бросает трубки... С равнодушным видом он смотрел, как шериф осторожно положил трубку на место.

– Вот, Макомбер.– Шериф чувствовал на себе пристальный, обвиняющий взгляд подчиненного.– Боюсь, Джоан Кроуфорд придется и в этом году обойтись в Голливуде без вас!

– Наверняка на киностудиях объявят по этому случаю траур,– съязвил второй заместитель.

– Лично я в этом совершенно не заинтересован.– Макомбер старался не терять самообладания.– Боюсь только, кое-кто от души посмеется, узнав, что по приказу шерифа известный преступник отпущен на свободу, будучи уже задержанным.

Шериф резко вскочил со стула.

– Ну и что ты предлагаешь? Что, по-твоему, я должен сделать? – Он закипал негодованием.– Может, самому напечатать девяносто долларов? Или поговорить с властями штата Нью-Мексико?

– Это не мое дело,– холодно возразил Макомбер.– Просто мне казалось, не имеем мы права давать преступникам возможность посмеяться над правосудием здесь, в Нью-Мексико.

– Ладно, согласен! – заорал шериф.– Ну, предприниму что-нибудь! Иди, действуй! Я должен перезвонить им не раньше шести. В твоем распоряжении три часа, чтобы восстановить справедливость, чтобы восторжествовало правосудие! Я умываю руки.– И снова уселся, расстегнул три пуговицы на ширинке, положил ноги на крышку стола.– Если тебе так дорога полицейская честь – устраивай все сам, как хочешь.

Макомбер вышел из кабинета.

Снова миновал свой дом, направляясь к конторе окружного прокурора. Дородная его жена все еще видна в окне, на подоконнике, и с ее толстых рук все так же скатываются крупные капли пота... Равнодушными глазами она смотрела на мужа, когда он с отрешенным видом проходил мимо; он так же – на нее. Супруги не обменялись ни единым словом, не подарили друг другу и тени улыбки. К чему все эти слова, улыбки? До чего надоели друг другу за последние двенадцать лет – ни к каким речам не тянет, да еще в служебное время. С важным видом он прошагал мимо нее, чувствуя, как все больше накаляются от жары подошвы ботинок, как усталость охватывает его толстые ноги, поднимаясь до самого таза. В Голливуде совсем другое дело: там он шел бы не как толстый, грузный человек, с одышкой, а твердой, легкой походкой, прислушиваясь к привлекательному, зовущему постукиванию женских высоких каблучков – их там на улицах не счесть... Немного он прошагал с закрытыми глазами, потом резко свернул на главную улицу Гэтлина, штат Нью-Мексико.

Приблизился к громадному зданию в греческом стиле, построенному для графства Гэтлин. В тихих мраморных холлах так прохладно даже в эту адскую жару, в разгар дня; он все оглядывался, чуть слышно повторяя:

– Девяносто долларов! Девяносто вонючих долларов!

Перед дверью с табличкой "Окружной прокурор" остановился, постоял несколько секунд, чувствуя, как нарастает возбуждение – и тут же спадает, словно морская волна. Открывая дверь, почувствовал, что круглая ручка повлажнела от его потной ладони. Вошел в вестибюль небрежно, стараясь выглядеть как человек, выполняющий вовсе не личное, а важное государственное дело.

Дверь в кабинет прокурора чуть приоткрыта: через щель он увидел его жену – стоит перед ним вся в слезах, а он ее уговаривает:

– Ради Бога, Кэрол, неужели ты такая бессердечная? Разве я создаю впечатление человека, набитого деньгами? Ну, отвечай: похож я на толстосума?

– Мне ведь ничего особенного не нужно,– упрямо канючила она.– Речь о коротеньких каникулах – всего три недели, не больше. Я уже не в силах выносить эту жару – здесь горячее, чем в преисподней! Проведу здесь еще неделю – так просто лягу и умру. Ты этого хочешь? Чтобы я легла и умерла? Принуждаешь меня жить в этом аду, так, выходит, мне и умирать здесь? – И вновь дала волю слезам, потряхивая красивыми белокурыми кудрями.

– Ладно, успокойся,– смилостивился окружной прокурор.– О'кей, Кэрол. Давай, действуй! Иди домой, собирай вещи. Только прекрати реветь – ради всех святых, прекрати!

Она бросилась к мужу, чмокнула в щеку и выбежала из кабинета, пронесясь мимо Макомбера. Прокурор опередил ее, открыв перед ней двери в вестибюле. Она вновь поцеловала его в щеку, каблучки застучали по мраморному холлу... Закрыв дверь, прокурор устало прислонился к ней спиной.

– В Висконсин ей нужно,– объяснил он Макомберу.– У нее там знакомые. Ну, там большие озера, прохлада... А вам что угодно?

Макомбер все объяснил ему – о Брисбейне и Лос-Анджелесе, о растраченных фондах шерифа и о том, как отнесся к ним казначей графства. Окружной прокурор, присев на скамью у стены, слушал его с низко опущенной головой.

– Ну а от меня что требуется? – поинтересовался он, когда Макомбер закончил.

– Этот Брисбейн – опасный преступник: он должен провести ближайших пятнадцать лет за решеткой, никакого сомнения,– если только мы его доставим сюда. И известный преступник. В конце концов, нельзя же экономить каких-то девяносто долларов на правосудии. Если вы что-то скажете от своего имени, заявите протест...

Окружной прокурор все еще сидел на скамье не поднимая головы, руки безвольно сложены на коленях.

– Послушайте, все здесь только и мечтают, как бы потратить деньги, уехать куда угодно, куда глаза глядят, только не оставаться в этом ужасном Гэтлине, штат Нью-Мексико. Знаете ли вы, сколько стоит, например, отправить мою жену в Висконсин на три недели? Триста долларов! Можете себе представить?

– Но здесь совсем другое дело,– мягко и спокойно, веско, как ему казалось, возразил Макомбер.– Это касается вашей репутации – стопроцентное осуждение.

– Что вы имеете против моей репутации? – поднялся окружной прокурор.– Она у меня безупречна. Я уже добился осуждения по этому делу. Чего же вы еще от меня хотите? Чтобы я до конца своей жизни отправлял преступников в тюрьмы за пустяковую кражу стоимостью девять долларов?

– Вам стоит лишь сказать два слова казначею...– Макомбер поплелся за ним, когда тот устремился от него прочь, к своему кабинету.

– Если казначей графства умеет экономить средства, то я готов прямо заявить: "Вот такой человек нам и нужен!" Кто-то же должен экономить, а не тратить попусту деньги. Еще и другим заниматься, не только следить за порядком на железнодорожном транспорте...

– Это серьезный прецедент – осужденный человек.– Макомбер невольно повысил голос.

– Послушайте, оставьте меня в покое! – резко бросил окружной прокурор.– Я ужасно устал! – И скрылся в кабинете, плотно прикрыв за собой двери.

– Сукин ты сын, негодяй! – зашипел Макомбер чуть слышно, обращаясь к двери "под дуб"; заскрежетал зубами и выскочил в мраморный холл.

У фарфорового фонтанчика поймал ртом холодную струйку воды. Во рту у него пересохло, песок скрипел на зубах, и пахнет этот песок как-то странно – прогорклый запах...

Из офиса прокурора он вышел на прижигающий подметки асфальт, едва волоча ноги. А тут еще живот давит на пояс брюк, неловко, неудобно и чуть не тошнит, как вспомнишь обед, приготовленный женой. В Голливуде совсем другое дело: сиди себе в ресторане, где едят знаменитости и звезды, даже не глядя на цены в меню; заказывают легкие французские блюда; приносят их официанты под серебряными крышками, а вина – в охлажденных бутылках, в ведерках со льдом. И всего-то нужно каких-то девяносто паршивых долларов! Весь в поту, стараясь держаться под дающими тень полотняными маркизами1 витрин, он напрягал мозг, соображая, что можно предпринять в такой ситуации.

"Черт бы все это побрал! Черт бы побрал!" – ругался он про себя – ни одной светлой мысли в голову, как назло, не приходило.

Можно ли себе представить – всю оставшуюся жизнь провести здесь, в Гэтлине, штат Нью-Мексико, не иметь никакой возможности выбраться отсюда даже на короткое время, схватить глоток свежего, прохладного воздуха, испытать пусть кратковременную радость... От непосильных размышлений заломило в затылке. Вдруг его осенило: большими шагами он выбрался из спасительной тени и поднялся на крыльцо, ведущее в помещение местной гэтлинской газеты "Геральд".

Редактор сидел за большим письменным столом, покрытым толстым слоем пыли, и устало черкал толстым синим карандашом по длинному белому листу испещренного пометками свежего оттиска. Он рассеянно выслушал Макомбера, время от времени орудуя своим инструментом.

– Мы могли бы рассказать об электорате Гэтлина,– быстро говорил Макомбер, наклонившись над редакторским столом.– Посмотрите, какие люди служат простому народу. Не обойдите вниманием собственников, объясните, какой защиты и помощи они вправе ожидать от шерифа графства, от окружного прокурора, казначея графства, то есть от тех, кого они-то и избрали на эти посты. Наверняка интересно будет вашим читателям. Например: почему преступники, совершившие правонарушения в нашем графстве, свободно разгуливают по улицам города и плюют на всех стражей и защитников закона? На вашем месте я написал бы убойную статью – что-то вроде редакционной. За девяносто вшивых долларов. Стоит лишь появиться вот такому нелицеприятному общественному мнению в вашей газете – и уже завтра шериф наверняка отправит своего человека за преступником в Лос-Анджелес.

– Так.– Бегающий редакторский синий карандаш провел три размашистые черты поперек листа.– Почему бы вам, Макомбер, не заняться своими прямыми обязанностями – третьего помощника шерифа?