Текст книги "Матрос с 'Бремена' (сборник рассказов)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Послушайте, я хочу потанцевать,– сказала Флора.

– Сядь! – приказал ей Флэнеген.– Я хочу поговорить со своим другом, Юджином Гурски.

– Придерживайся фактов, голых фактов,– сказал ему Гурски.– Больше от тебя ничего не требуется – только факты.

– Человек маленького роста не может ужиться в человеческом обществе,-поведал своей компании за столом Флэнеген.– Он никогда ни с кем не соглашается. Ему место – в железной клетке.

– Ну вот, это в твоем духе! – возмутился Гурски.– Если ты не можешь никого убедить силой своей аргументации, в ход идут оскорбления. Ты воспринимаешь любое возражение как личную обиду. Типичная твоя реакция.

– Твой Дэмпси способен продержаться только два раунда,– два, понял? – сказал Флэнеген.– Хватит! Мне все это порядком надоело. Спор окончен. Я хочу выпить.

– Прежде позволь мне кое-что сказать тебе,– громко перебил его Гурски.– Луис никогда бы...

– Все, дискуссия окончена!

– Кто сказал, что окончена? Помнишь, в Шелби, штат Монтана, когда Дэмпси...

– Мне это неинтересно.

– Он там победил всех соперников – всех, с кем встречался.

– Послушай, Юджин,– уже серьезно повторил Флэнеген,– ничего я больше не желаю слышать. Просто хочу посидеть, послушать музыку.

Впадая в ярость, Гурски вскочил со стула.

– А я буду говорить, и ты меня не остановишь, вот увидишь, и...

– Юджин! – снова попытался осадить его Флэнеген; медленно поднял руку, разжал пальцы, показал ему широкую свою ладонь.

– Я...– Гурски не спускал глаз с его большой покрасневшей руки с золотыми перстнями на пальцах.

Его покачивало. Губы у него дрожали. Резким движением, наклонившись над столом, он схватил свой котелок и стремительно выбежал из салона, сопровождаемый взрывами хохота гостей за столиками.

– Он вернется, вернется,– убеждал Флэнеген Флору,– вот увидишь. Просто он легко заводится, как драчливый петух. Вернее, как маленький петушок. Нужно его время от времени осаживать, пусть знает свое место. Ну, теперь, Флора, давай потанцуем!

С удовольствием потанцевали с полчаса, а в перерывах между танцами вновь пили коктейль с горьким пивом. Они стояли на танцевальном круге, когда вдруг в дверях появился Гурски с двумя большими бутылками содовой.

– Где Флэнеген! – заорал он с порога.– Мне нужен Винсент Флэнеген!

– Боже! – взвизгнула Флора.– Он убьет кого-нибудь!

– Флэнеген! – громко повторил Гурски.– Ну-ка, выходи из толпы. Выходи!

Флора потащила Флэнегена в сторону. Танцующие с двух сторон расступились.

– Винни,– крикнула она,– здесь есть где-то черный ход.

– Ну-ка, отдай бутылки! – Флэнеген сделал шаг к Гурски.

– Не подходи, Флэнеген! Вот мой единственный аргумент, тебе до него не добраться своими вшивыми, громадными ручищами.

– Отдай бутылки! – повторил Флэнеген, шаг за шагом приближаясь к Гурски.

Оба не спускали друг с друга глаз, внимательно следили за каждым движением противника.

– Предупреждаю тебя, Флэнеген!

Вдруг Гурски метнул в него бутылку. Флэнеген пригнулся, и бутылка вдребезги разбилась о стену.

– Ты пожалеешь об этом,– сказал Флэнеген.

Гурски нервно поднял над головой вторую бутылку. Флэнеген сделал еще один шаг к нему, еще один...

– О Боже мой! – крикнул Гурски, швырнул вторую бутылку ему в голову и, резко повернувшись, бросился прочь.

Флэнеген ловко перехватил бутылку на лету и мгновенно отправил ее обратно, через весь круг. Она угодила Гурски в щиколотку, и он рухнул всем телом на стол, как подстреленная утка. Через мгновение Флэнеген схватил его за воротник, одной могучей рукой оторвал от пола и долго держал его на весу, а тот только болтал короткими ножками.

– Гурски! – отчитывал он его.– Ты, косоглазый Гурски! Ты, коротышка Наполеон весом сто тридцать фунтов!

– Только не убивай его! – закричала Флора, подбегая к ним.– Ради Бога, только не убивай его, Винни!

Несколько секунд Флэнеген глядел на Гурски, который неуклюже висел, удерживаемый его могучей пятерней, потом повернулся к гостям.

– Леди и джентльмены,– сказал он.– Никому не причинили никакого вреда. Так?

– Ах, как я промазал! – горько сокрушался Гурски.– Очки надо было надеть!

– А теперь давайте все потанцуем! – пригласил гостей Флэнеген.– Могу извиниться перед вами за своего друга. Гарантирую, что больше он не причинит вам беспокойства.

Оркестр заиграл "Дипси дудл", и все гости с прежним настроением стали танцевать. Флэнеген подтащил Гурски к своему столику, усадил.

– Ну вот и отлично. Теперь мы и закончим нашу дискуссию. Раз и навсегда!

– А-а-а-а...– протянул Гурски, но уже безвольно, без запала.

– Юджин,– позвал Флэнеген,– ну-ка, иди сюда!

Гурски бочком подошел к Флэнегену. Тот сидел, убрав ноги из-под стола и удобно вытянув вперед.

– Так что мы говорили по поводу этих боксеров-профессионалов?

– Дэмпси! – прохрипел Гурски.– Я – за Дэмпси!

Флэнеген резко дернул его за руку. Гурски упал лицом вниз ему на колени.

– Старая развалина твой Дэмпси, вот он кто такой! – С этими словами он стал методично наносить сильные, размашистые удары по его спине и по заднице.

Оркестр перестал играть, и теперь в притихшем баре раздавались лишь смачные, глухие удары. После седьмого Гурски простонал:

– О-ой!

– О-ой! – дружно вторя ему, приглушенно выдохнули все гости.

После девятого удара барабанщик подхватил ритм, и удары его по большому бас-барабану гудели в унисон с взлетавшей вверх и опускавшейся на тело жертвы беспощадной, неустающей рукой.

– Ну, хватит? – спросил Флэнеген после двадцать пятого удара.

– Что скажете, мистер Гурски?

– Я все равно – за Дэмпси!

– О'кей! – Флэнеген вновь флегматично принялся за порку.

После тридцать второго удара Гурски сдался; слезно, жалобно произнес:

– Все в порядке. Хватит, Флэнеген!

Экзекутор поставил Юджина на ноги.

– Я очень рад, что это дело между нами наконец улажено. А теперь сядь на место и выпей.

Все гости горячо зааплодировали, оркестр вновь вступил, и танцы возобновились. Флэнеген, Флора и Гурски, сидя за столиком, мирно пили свой "старомодный" коктейль.

– Выпивка – за мой счет,– блеснул щедростью Флэнеген.– Так что пейте, не стесняйтесь, на здоровье! Так за кого ты, Юджин?

– Я – за Луиса,– заверил Гурски.

– В каком раунде он одержит победу?

– Во втором.– Гурски не торопясь потягивал коктейль; слезы покатились по его щекам.– Он выиграет во втором раунде.

– Какой ты у меня хороший друг, Юджин!

ДЕВУШКИ В ЛЕТНИХ ПЛАТЬЯХ

Вся Пятая авеню была залита солнцем, когда они, свернув с Брюуорт, пошли к Вашингтон-сквер. Солнце не скупилось на тепло, хотя уже стоял ноябрь и все вокруг выглядело так, как и должно в воскресное утро: сияющие алюминием автобусы, нарядно одетые люди, не спеша гуляющие пары, притихшие дома с закрытыми окнами.

Майкл крепко держал Фрэнсис за руку. Они беспечно шли по ярко освещенной солнечными лучами улице. Шли легко, весело, улыбаясь друг другу, у них было прекрасное настроение,– они проснулись поздно, вкусно позавтракали, и к тому же сегодня – выходной день. Майкл расстегнул пальто, и слабый ветерок играл, хлопая его полами. Они шли молча – для чего сейчас слова? – в толпе молодых, пригожих людей, которые составляли большинство населения этой части Нью-Йорка.

– Осторожнее! – предупредила его Фрэнсис, когда они переходили через Восьмую улицу.– Не то свернешь себе шею.

Майкл засмеялся, Фрэнсис тоже.

– Она уж не такая смазливенькая, во всяком случае, не настолько, чтобы ради нее рисковать собственной шеей.

Майкл снова засмеялся, громче на сей раз, но не так радостно.

– Больно ты строга! Она совсем не дурнушка! У нее приятного цвета лицо. Как у деревенской девушки. С чего ты взяла, что я на нее пялился?

Фрэнсис, склонив голову на плечо, улыбалась мужу из-под широких полей шляпки.

– Майкл, дорогой...– начала она.

Майкл засмеялся, но тут же оборвал смех.

– О'кей, свидетельские показания приняты, извини. Но это все из-за цвета лица. Такие лица, как у нее, не часто встретишь в Нью-Йорке. Прости меня.

Фрэнсис легонько похлопала его по руке и прибавила шагу. Они пошли быстрее к Вашингтон-сквер.

– Какое приятное утро! – сказала она.– Просто чудесное! Когда мы вместе завтракаем, я себя отлично чувствую весь день.

– Надежное тонизирующее средство,– ухмыльнулся Майкл.– Утренний моцион. Свежие булочки, крепкий кофе в компании Майкла – и все, бодрость на весь день гарантирована.

– Да, в этом все дело. К тому же я отлично спала всю ночь, обвившись вокруг тебя, как канат.

– Потому что это была субботняя ночь. Я позволяю себе такие вольности только после завершения рабочей недели.

– По-моему, ты... ну, поправляешься, мужаешь,– констатировала она.

– Неужели правда? Этот худосочный парень из Огайо?

– Мне так нравится! – призналась она.– Можешь себе представить -получить лишних пять фунтов своего мужа!

– Мне тоже нравится,– с серьезным видом подтвердил Майкл.– Боже, какая у моей жены идея! Вот милая девочка!

– Давай сегодня ни к кому не пойдем! – предложила она.– Будем просто слоняться по городу вдвоем. Только ты и я. Мы всегда активно общаемся с людьми, сыты ими по горло, все время пьем либо их виски, либо наш, и, уже в сумерках, видим друг друга только в кровати.

– Так это самое удобное место для встреч! – сострил Майкл.– Если лежать долго-долго в кровати, то там обязательно в конечном итоге встретишься со знакомыми.

– Ах как умно! – съехидничала Фрэнсис.– Перестань! Я серьезно.

– О'кей, я и слушаю тебя со всей серьезностью.

– Я хочу провести с мужем весь день! Пусть он разговаривает только со мной, слушает только меня!

– Ну и что нас останавливает? Какой прием, какая вечеринка помешает мне видеть жену весь воскресный день? Какой прием, какая вечеринка, а?

– У Стивенсонов: они просят нас заехать к ним около часа, и они отвезут нас в деревню.

– Ох, уж эти вшивые Стивенсоны! – поморщился Майкл.– Все совершенно ясно. Они думают, им достаточно свистнуть – и вот мы перед ними. Нет, пусть отправляются в свою деревню сами, без нас. Мы с женой остаемся в Нью-Йорке и будем надоедать друг другу бесконечным тет-а-тет.

– Решено?

– Решено.

Фрэнсис, прильнув к нему, поцеловала его в мочку уха.

– Дорогая, ведь мы же на Пятой авеню! – пристыдил он ее.

– Наплевать! Позволь мне составить программу. Итак, заранее запланированное воскресенье в Нью-Йорке для молодой супружеской пары, у которой есть деньги и их можно растранжирить.

– Ну, излагай!

– Прежде всего пойдем посмотрим футбольный матч. Я имею в виду профессионалов,– начала Фрэнсис: она знала, что Майклу нравится смотреть американский футбол.– Сегодня играют "Гиганты". Как приятно провести весь день на воздухе, проголодаться, потом зайти в "Канаваг", заказать бифштекс больше чем фартук у кузнеца, бутылку вина... Потом в кино – в "Фильмарте", говорят, идет потрясающий французский фильм... Ты меня слушаешь?

– Конечно, слушаю,– ответил он, с трудом оторвав взгляд от черноволосой девушки без шляпки, с похожей на шлем прической, как у танцовщицы.

Она проходила мимо, чувствуя силу своего притяжения, и на самом деле была грациозна, как балерина. На ней нет пальто, она уверена в себе, в своих чарах, у нее плоский, как у мальчишки, живот; она отчаянно вертит бедрами, во-первых, потому, что танцовщица, во-вторых, потому, что знает – Майкл не спускает с нее глаз. Она усмехнулась, как будто самой себе, и Майкл сразу заметил все эти ее особенности. Оценив ее по достоинству, он повернулся к жене.

– Да, да, дорогая,– спохватился он,– мы идем смотреть "Гигантов", потом съедим громадный бифштекс и посмотрим французскую картину.

– Все верно,– без особого энтузиазма согласилась она.– Такова наша программа на весь день. А может, тебе лучше самому погулять по Пятой авеню?

– Нет, что ты! – стараясь не обидеть ее, возразил Майкл.– Никакого желания.

– Ты все время пялишься на других женщин,– упрекнула его Фрэнсис.-Не пропускаешь ни одной во всем Нью-Йорке. Черт бы тебя подрал!

– Ах, да успокойся! – Майкл притворился, что шутит.– Мне нравятся только красивые. Ну а сколько красивых женщин в Нью-Йорке? Можно по пальцам пересчитать. Штук семнадцать, не больше.

– Нет, гораздо больше. И ты это прекрасно знаешь. Во всяком случае, об этом думаешь, куда бы ни пошел.

– Это неправда. Время от времени – может быть. Я смотрю на красивую женщину, если она проходит мимо. На улице. Да, признаюсь, я засматриваюсь иногда на красивых женщин, но только на улице... И то время от времени...

– Повсюду и везде,– не сдавалась Фрэнсис.– В любом месте, где бы мы ни были. В ресторанах, в подземке, в театрах, на лекциях, на концертах.

– Послушай, дорогая,– возразил Майкл.– Я смотрю на все: на женщин и на мужчин, на эскалаторы в метро, на маленькие, красивые цветочки в поле; хожу в кино. В общем, я изучаю, так сказать, вселенную.

– Ты посмотрел бы на свои глазки, когда ты время от времени изучаешь вселенную на Пятой авеню! – продолжала она осыпать его упреками.

– Послушай, Фрэнсис, я женатый человек, я счастлив в браке.– Он нежно прижимал к себе ее локоток, зная, что ей это нравится.– Я вполне могу стать примером для всего нашего двадцатого столетия. Счастливая супружеская пара – мистер и миссис Лумис.

– Ты это серьезно?

– Фрэнсис, крошка...

– Ты на самом деле счастлив в браке?

– Конечно, какие могут быть сомнения! – Майкл чувствовал, что все приятное воскресное утро идет насмарку, идет ко дну, как потерпевший катастрофу корабль.– Скажи на милость, какого черта мы об этом говорим? Какой в этом смысл?

– Мне самой хотелось бы знать.

Фрэнсис пошла быстрее, глядя только перед собой, и на ее лице ничего не отражалось. Так с ней бывало всегда, когда они ссорились или она чувствовала себя плохо.

– Я ужасно счастлив в браке,– терпеливо продолжал Майкл.– Мне завидуют все мужчины в возрасте от пятнадцати до шестидесяти лет в штате Нью-Йорк.

– Прекрати ребячиться! – перебила его Фрэнсис.

– У меня есть замечательный дом,– не слушал ее Майкл,– много хороших книг, имеется граммофон и куча друзей. Я живу в любимом городе, живу так, как мне нравится; я выполняю любимую работу, живу с женщиной, которая мне очень нравится. Если случается что-то хорошее, разве я не бегу, радостный, к тебе? А когда беда, разве я не плачу на твоем плече?

– Прекрати! – не сдавалась Фрэнсис.– Ты не пропускаешь ни одной женщины, проходящей мимо.

– Ну, это преувеличение!

– Ни одной.– Фрэнсис отняла у него свою руку.– Если она дурнушка, ты тут же отворачиваешься. Если она хотя бы чуть привлекательна, ты следишь за ней не спуская глаз шагов семь-восемь...

– Боже, о чем ты говоришь, Фрэнсис!

– Ну а если она в самом деле красива, так ты готов свернуть себе шею...

– Послушай, пойдем лучше чего-нибудь выпьем! – Майкл остановился.

– Мы только что позавтракали.

– Послушай, дорогая! – продолжал уговаривать ее Майкл, осторожно подбирая слова.– Какой чудный денек, нам обоим так хорошо – зачем портить себе настроение? Давай как следует проведем это прекрасное воскресенье!

– Оно было бы прекрасным, если бы только у тебя не было такого вида, словно ты умираешь. Тебе не терпится побежать за первой же юбкой на Пятой авеню.

– Пошли лучше что-нибудь выпьем! – снова предложил Майкл.

– Я не хочу пить.

– Но чего же ты хочешь? Ссоры?

– Нет,– ответила Фрэнсис с таким несчастным видом, что Майклу в самом деле стало ее жаль.– Нет, я не хочу ссоры. Не знаю, право, для чего я все это начала. Ладно, оставим! Давай хорошо проведем время, развлечемся!

Вновь взялись за руки и вошли в Вашингтон-сквер. Там молча гуляли среди детских колясок, стариков итальянцев в воскресных костюмах и молодых девушек в коротких юбках из шотландки1.

– Надеюсь, сегодня будет хорошая, увлекательная игра,– начала Фрэнсис после долгого молчания точно таким доброжелательным тоном, каким разговаривала с ним за завтраком и в начале прогулки.– Мне нравятся игры футболистов-профессионалов. Нещадно лупят друг дружку и ничего, словно сделаны из железобетона. А как резко останавливают, валяют, возят по траве,– говорила она, чтобы заставить Майкла улыбнуться.– Это и впрямь захватывает!

– Хочу тебе кое в чем признаться,– с самым серьезным видом откликнулся Майкл.– Я никогда не прикасался к другой женщине. Ни разу. За все эти пять лет.

– Ладно, оставим.

– Ты мне веришь или не веришь?

– Оставим, оставим.

Они шли мимо длинных скамей, где не было ни одного свободного места, поставленных под раскидистыми, с густой листвой, деревьями городского парка.

– Я же стараюсь этого не замечать,– продолжала Фрэнсис, словно разговаривая сама с собой...– Стараюсь убедить себя, что все это чепуха. Мужчины вообще такие, вот я и говорю себе: пусть поймут, чего им не хватает.

– И женщины тоже,– подхватил Майкл.– В свое время я видел одну-две.

– Лично я даже не смотрела на других мужчин,– призналась Фрэнсис, по-прежнему шагая прямо и глядя перед собой.– После нашего второго свидания.

– Но ведь на сей счет не существует никаких законов.

– Мне становится ужасно не по себе, все нутро переворачивается, когда ты смотришь на проходящую мимо женщину. Я вижу в твоих глазах огоньки -точно так ты смотрел на меня в тот первый раз, когда мы встретились в доме Алисы Максуэлл. Ты стоял в гостиной, возле радиоприемника, в зеленой шляпе на голове, а вокруг очень много гостей.

– Да, помню эту шляпу.

– Тот же взгляд,– не останавливалась Фрэнсис,– и мне от него становится тошно. В результате я ужасно себя чувствую.

– Шшш, дорогая, прошу тебя, потише!

– Теперь, пожалуй, я выпила бы.

Молча пошли к бару на Восьмой улице; Майкл машинально поддерживал Фрэнсис за руку, когда переступали через бордюр, оберегая ее от несущихся автомобилей. Он застегнул пальто и шел, глядя на свои начищенные до блеска коричневые ботинки. В баре сели за столик возле окна; лучи нежаркого ноябрьского солнца проникали сквозь чисто вымытые стекла, в камине плясал шаловливый костерок. Официант-японец принес им тарелочку с солеными баранками и стоял со счастливым видом, радушно им улыбаясь.

– Ну, что ты закажешь теперь после нашего завтрака? – спросил Майкл.

– Наверно, бренди.

– Принесите курвуазье,– обратился Майкл к официанту.– Два курвуазье.

Тот очень быстро принес два бокала, и они, сидя на солнце, с удовольствием потягивали приятный напиток. Майкл, осушив бокал наполовину, выпил воды.

– Да, я смотрю на женщин,– признал он.– Ты права. Не знаю хорошо это или плохо, но я на них смотрю, и все тут. А если, проходя мимо, я на них не смотрю, то тем самым дурачу и тебя, и самого себя.

– Но ты смотришь на них с вожделением, словно всех хочешь поиметь,-Фрэнсис вертела в руках бокал с бренди.– Каждую... каждую...

– Ну, в какой-то мере это верно.– Майкл тихо разговаривал скорее с самим собой, чем с женой.– Ничего не могу с собой поделать, но это верно.

– Знаю. Потому мне и плохо.

– Еще бренди! – позвал Майкл официанта.– Еще два бренди!

– Для чего ты меня обижаешь, заставляешь страдать? Зачем тебе все это?

Майкл вздохнул, закрыл глаза, потер их осторожно кончиками пальцев.

– Мне просто нравится, как женщины выглядят. Больше всего в Нью-Йорке мне нравится то, что здесь полно женщин – толпы. Когда я приехал в Нью-Йорк из Огайо, это первое, что бросилось мне в глаза,– миллион чудесных, красивых женщин, везде, в любой части города. Я гулял по улицам с затаенным ожиданием, с трепещущим сердцем.

– Пацан ты. Обычные чувства незрелого мальчишки.

– Ну, что еще скажешь? Давай выкладывай. Теперь я стал старше, приближаюсь к среднему возрасту, у меня появился жирок, но все равно, мне нравится прогуляться часика в три по восточной стороне Пятой авеню, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они в это время все там -притворяются, что делают покупки, в своих меховых манто и умопомрачительных шляпках. Весь окружающий мир для меня сосредоточен в этих восьми кварталах: лучшие в мире меха, бесподобные наряды, самые красивые женщины,– сорят деньгами, ни о чем не жалея; холодно смотрят на тебя, хотят убедить, что ты их вовсе не интересуешь, когда проходишь мимо.

Официант-японец поставил два бокала на стол, все время улыбаясь, словно они его осчастливили на всю жизнь.

– Вы довольны? – спросил он у посетителей.

– Все просто чудесно,– ответил Майкл.

– Пара меховых манто да шляпки по сорок пять долларов за штуку! -фыркнула Фрэнсис.

– Дело не в манто. И не в шляпках. Все это лишь декорация для таких женщин. Нужно это понимать, а ты даже не желаешь слушать!

– Нет, желаю.

– Мне нравятся девушки из офисов: такие аккуратные, опрятные, в очках, бодрые, веселые, сногсшибательные; во всем знают толк, постоянно следят за собой.– Он смотрел на людей, проходивших там, за окном, по тротуару.– Меня восхищают девушки на Сорок четвертой улице во время ланча – актрисы, одевающиеся всю неделю за бесценок; они стоят у "Сарди" и оживленно болтают с приятными молодыми людьми, демонстрируя им свою неувядаемую молодость и жизнелюбие, притягивая к себе взгляды продюсеров. Я в восторге от продавщиц в "Мейси": они оказывают тебе все свое внимание только потому, что ты мужчина, заставляя ждать покупательниц женщин. Отчаянно флиртуют с тобой, предлагая лучшие носки, интересные книги или новые иглы для граммофона. Все эти впечатления давно накопились во мне, я думаю об этом вот уже десять лет. Ты поинтересовалась этим, вот я тебе все и рассказал.

– Так давай, продолжай,– ободрила его Фрэнсис.

– Когда я думаю о Нью-Йорке, в воображении моем возникают девушки -множество разных девушек: евреек, итальянок, ирландок, полек, китаянок, немок, негритянок, испанок, русских; все они проходят перед моими глазами, словно на параде. Не знаю, может, я в этом оригинален или любой мужчина испытывает точно такие же чувства, как я, но в этом городе у меня такое ощущение, что я постоянно присутствую на пикнике. Мне нравится сидеть поближе к женщинам в театрах – рядом со знаменитыми красотками, которые затратили на свой туалет часов шесть, не меньше. На футбольных матчах люблю смотреть на молодых девушек с покрасневшими щечками, а когда наступает теплая погода, люблю смотреть на девушек в легких летних платьях.– Он выпил виски до конца.– Вот и вся история. Ты просила меня рассказать тебе об этом, помнишь? Да, я не могу ничего с собой поделать,– я смотрю на них. Да, я их всех хочу.

– Ты их всех хочешь,– повторила без особых эмоций Фрэнсис.– Сам признался.

– Ты права.– Теперь его заедала злость, и ему было наплевать,– зачем она заставила его при ней раскрыть душу.– Ты ведь затронула эту тему, так что нужно довести нашу дискуссию до конца.

Фрэнсис, допив бренди, сделала несколько лишних глотков.

– Но ты говоришь, что любишь меня.

– Да, люблю, но я их всех хочу, вот в чем дело. Ну да ладно, о'кей.

– Но ведь я тоже привлекательная женщина,– напомнила Фрэнсис,-нисколько не хуже их.

– Ты очень хороша,– искренне откликнулся Майкл.

– Разве я тебя не устраиваю? – Она умоляюще глядела на него.– Я -хорошая жена для тебя: отличная хозяйка, надежный друг. Я готова сделать для тебя все на свете!

– Знаю.– Майкл взял ее за руку.

– Тебе хотелось бы обрести свободу...

– Ша!

– Говори правду! – Она вырвала руку из-под его ладони.

Майкл постучал ногтем по краешку бокала.

– О'кей! – мягко подтвердил он.– Иногда у меня возникает такое чувство – потребность в свободе.

– Ну, в таком случае,– Фрэнсис с вызовом забарабанила пальчиками по столу,– как только ты скажешь...

– Не будь глупышкой! – Майкл резким движением пододвинул к ней свой стул и похлопал ее по бедру.

Она вдруг начала плакать, поначалу тихо, собирая слезы в носовой платочек, низко наклонившись над столом, чтобы ее состояния не заметили посетители.

– В один прекрасный день,– бормотала она сквозь слезы,– ты сделаешь решительный шаг...

Майкл молчал; наблюдал, как бармен медленно снимает кожуру с лимона.

– Разве не так? – хрипло вопросила Фрэнсис.– Ну, говори, не стесняйся! Разве это не входит в твои планы?

– Может быть,– рассеянно отозвался Майкл и отодвинул стул на прежнее место.– Откуда, черт подери, мне знать?

– Ты прекрасно все знаешь! – настаивала на своем Фрэнсис.– Ты же знаешь,– чего скрывать?

– Да,– помолчав, признался Майкл.– Знаю.

Фрэнсис сразу же перестала плакать. Еще два-три всхлипа в платочек, и она отложила его в сторону. По ее лицу теперь ни о чем нельзя было судить,-лицо как лицо.

– В таком случае сделай мне небольшое одолжение.

– Пожалуйста!

– Прекрати постоянно говорить о том, как хороша та или иная женщина. "Какие глазки, какие пышные груди, какая дивная фигурка, какой замечательный, глубокий голос!" – передразнивала она.– Можешь восторгаться ими, только про себя. Мне это неинтересно! Противно!

– Хорошо, прости меня, я только так отныне и буду поступать.– Он жестом позвал официанта.

Фрэнсис скосила на него глаза.

– Еще один бренди,– заказала она, когда тот подошел.

– Два,– поправил Майкл.

– Да, мэм; слушаюсь, сэр.– Официант пятился спиной назад.

Фрэнсис холодно смотрела на мужа через стол.

– Может, позвонить Стивенсонам? Сейчас так хорошо в деревне.

– Да, позвони!

Она встала со своего места и через весь зал пошла к телефонной будке. Майкл, наблюдая за ней, думал: "Какая все же она красивая женщина! Какие у нее замечательные, стройные ноги!"

ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАНЗАС-СИТИ

Эрлайн, открыв дверь в спальню, тихо прошла между кроватями-"близнецами". В тихой комнате слышалось лишь легкое шуршание ее шелкового платья. Шторы были опущены, и острые, тонкие лучи запоздалого полуденного солнца проникали лишь в одном или двух местах – через щели оконных рам. Эрлайн смотрела на спящего под двумя одеялами мужа. Его типичное, помятое лицо боксера, с разбитым носом, мирно покоилось на мягкой подушке, а волосы скучерявились, как у мальчишки, и он негромко похрапывал, так как дышал только через полуоткрытый рот; на лбу у него выступили крупные капли пота. Эдди всегда потел – в любое время года, везде, в любом месте. Но сейчас, заметив на нем привычный пот, Эрлайн вдруг почувствовала, что это ее раздражает.

Она стояла над ним, разглядывая его безмятежное лицо, по которому прошлась не одна кожаная перчатка. Присела на соседнюю кровать, все не отрывая взгляда от спящего Эдди. Вытащив из кармана носовой платок, поднесла его к глазам: сухие; подергала носом – и слезы как по заказу полились. С минуту она плакала тихо, почти неслышно, но вдруг разразилась обильными слезами и громкими рыданиями, дав себе волю.

Эдди зашевелился в кровати и, закрыв рот, повернулся на бок.

– Боже мой,– рыдала Эрлайн,– пресвятая Богородица!

Эдди давно проснулся и слушает ее – ей это отлично известно, как и ему самому. Но он довольно искусно притворялся, что спит; даже для пущей убедительности пару раз храпанул – так, для эксперимента.

Рыдания все еще сотрясали все тело Эрлайн, и косметика поплыла у нее по щекам, прокладывая две прямые дорожки. Эдди, вздохнув, повернулся к ней, сел в кровати, приглаживая обеими руками взлохмаченные волосы.

– Что случилось? Что с тобой, Эрлайн?

– Ничего-о!..– рыдала она.

– Если все в порядке,– нежно произнес Эдди,– то почему же ты так горько плачешь?

Эрлайн промолчала. Теперь она рыдала не так громко, но с такой же горечью, с таким же отчаянием, правда, уже в тишине: по-видимому, загнала свое горе поглубже в себя. Эдди, вытерев глаза тыльной стороной ладоней, с тревогой глядел на темные, непроницаемые шторы – через них кое-где пробивались тонкие солнечные лучи.

– Послушай, Эрлайн, в доме шесть комнат. Если тебе охота поплакать, то нельзя ли для этой цели пойти в другую комнату? Не обязательно же в той, где я сплю.

Эрлайн совсем уж беспомощно уронила голову на грудь; волосы (выкрашенные в соломенный цвет в салоне красоты) упали ей на лицо – поза воплощенного трагизма.

– Тебе наплевать,– прошептала она,– абсолютно наплевать, когда я надрываю сердце...– Она комкала платочек, и слезы текли по запястью.

– Откуда ты взяла? – возразил он.– Наоборот, я всегда о тебе забочусь.

Эдди аккуратно отбросил покрывала, опустил ноги в носках на пол. Спал он в штанах и рубашке, и все изрядно помялось. Сидя на краю кровати, он покачал из стороны в сторону головой и шлепнул себе по щекам, чтобы окончательно проснуться. С несчастным видом глядел он на жену, сидевшую перед ним на другой кровати, на ее испачканные тушью щеки, сбившуюся прическу, опущенные на колени руки... Печаль, тоска сквозили в каждой ее черте, в любом невольном движении.

– Честно, Эрлайн, ты мне очень дорога! – Он пересел к ней на кровать, обнял ее.– Ну что с тобой, девочка! – бормотал он.– Успокойся!

Но она упрямо продолжала плакать, а ее округлые, мягкие плечи то и дело вздрагивали у него под рукой. Эдди все больше становилось не по себе. Исчерпав все свои приемы утешения, он сильно сжал ее плечо.

– Ну давай я положу малыша в коляску и погуляю с ним немного на улице. Пусть подышит свежим воздухом. Может, тебе станет лучше, когда мы вернемся, а?

– Нет, не станет! – капризно настаивала на своем Эрлайн, неподвижно сидя на кровати.– Мне больше никогда не станет лучше, никогда!

– Эрлайн, в чем дело?

– В ребенке.– Она, выпрямившись, смотрела на него в упор.– Если б ты только уделял мне столько же внимания, сколько ребенку...

– Я уделяю вам одинаковое внимание. Ты – моя жена, он – ребенок. Никакой дискриминации.– Эдди встал и принялся разгуливать по комнате в носках, хоть это и было неудобно.

Эрлайн не отрывала от мужа напряженного взгляда. Фланелевые брюки со стрелками и смятая рубашка не скрывали его выпирающих мощных мускулов.

– Тоже мне спящий красавец! – произнесла она с упреком.– Уставший чемпион, бегун на длинные дистанции! Утомился – и все время спит. И это мой муж!

– Вовсе я не все время сплю, ты преувеличиваешь! – запротестовал Эдди.

– По пятнадцать часов в день,– напомнила Эрлайн.– Как ты считаешь, это нормально?

– У меня сегодня утром была тяжелая работа,– ответил Эдди остановившись у окна.– Я провел шесть быстрых раундов. После этого надо хорошенько отдохнуть. Нужно копить энергию, попусту ее не транжирить. Ведь я уже не такой молодой, как мой соперник. Разве я не должен накапливать внутреннюю энергию?

– "Накапливать энергию"! – воскликнула Эрлайн.– Ты только и делаешь целый день, что накапливаешь энергию! Ну а что прикажешь делать твоей жене, когда ты находишься в процессе накопления этой самой внутренней энергии?

Эдди поднял штору на окне – комнату залило светом; Эрлайн стало, конечно, труднее плакать.

– У тебя должны быть друзья, подруги...– с надеждой предположил Эдди.

– У меня есть друзья.

– Так почему бы тебе не пообщаться с ними, не погулять?

– Они все живут в Канзас-Сити,– объяснила Эрлайн.

В спальне воцарилась тишина; Эдди надевал ботинки.

– Моя мать – в Канзас-Сити, обе сестры – тоже там. Братья учатся в средней школе в Канзас-Сити. А я торчу здесь – в Нью-Йорке, в Бруклине.