Текст книги "Матрос с 'Бремена' (сборник рассказов)"

Автор книги: Ирвин Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Я плачу мясникам очень хорошие цены! – распалялся мистер Гриммет.-Я не потерплю никаких намеков!

– Лично я не привел бы в этот ресторан даже своего пса, чтобы угостить бифштексом из филе,– не обращая внимания на крик, сделал окончательный вывод Макмагон.– Молодую, сильную собаку, с острыми, как у льва, зубами.

– Ты уволен! – Вышедший из себя Гриммет забарабанил кулаками по стойке.

– Меня это вполне устраивает,– вежливо поклонился Макмагон.– Очень даже устраивает.

– Да успокойтесь вы, успокойтесь, ребята, чего завелись! – пытался примирить их Тезинг.– Из-за какого-то процента содержания ячменя в личном запасе...

Макмагон снимал фартук.

– Мой бар имел высочайшую репутацию. Эту репутацию заработал я, и никто другой! И я горжусь этим. Какой интерес мне оставаться на таком месте, где моя личная репутация грозит оказаться сильно подмоченной?

Аккуратно свернув свой фартук, он положил его на полку с полотенцами, взял со стойки деревянную треугольную призму с выгравированными на ней золотыми буквами: "Бармен Уильям Макмагон". Мистер Гриммет наблюдал за его размеренными движениями с тревогой в глазах. Макмагон поднял широкую доску на шарнирах, открывающую доступ из-за стойки бара прямиком в ресторанный зал.

– Зачем тебе,– совсем по-другому, чуть не подобострастно, заговорил мистер Гриммет, когда скрипнула на шарнирах поднятая доска, пропуская бармена,– делать столь опрометчивый шаг, Билли?

Как ругал, как поносил он себя в эту минуту за этот свой медоточивый голос, но ничего не поделаешь – всем известно: Уильям Макмагон – один из пятерки самых знаменитых барменов в Нью-Йорке.

Макмагон стоял в нерешительности, то поднимая, то опуская доску; наконец произнес:

– Ладно, раз и навсегда! – И доска со стуком упала на стойку у него за спиной.

– Вот что я скажу тебе, Билли, вот что я намерен предпринять,-заторопился мистер Гриммет, еще больше ненавидя себя за проявляемую у всех на глазах слабину.– Мы примем компромиссное решение. Ты остаешься, и я увеличиваю твое недельное жалованье на пять долларов? Идет? – Тяжело вздохнул и, как-то посветлев, посмотрел на Макмагона.

Тот задумчиво постукивал своей призмой по стойке бара.

– Мне бы хотелось, мистер Гриммет, чтобы вы поняли только одно,-мягко ответил он.– Меня в принципе не интересуют деньги,– меня в принципе интересует совершенно другое.

– Не так уж сильно ты отличаешься от других обитателей этого мира,-возразил с чувством собственного достоинства Гриммет.

– Я работаю вот уже двадцать пять лет.– Макмагон постукивал деревянной треугольной призмой по стойке, словно отбивая азбукой Морзе: "Бармен Уильям Макмагон".– И мне всегда удавалось с лихвой зарабатывать себе на жизнь. Поэтому я работаю не только для того, чтобы жить. Я заинтересован кое в чем абсолютно другом. Последние шесть лет я работаю здесь, и днем и ночью. Сюда приходит множество приятных людей – воспитанные джентльмены с красивыми дамами приходят выпить. Им всем здесь, у меня, нравится. Им всем нравлюсь и я.

– Никто и не говорит, что ты здесь кому-то не нравишься.– Мистер Гриммет уже терял терпение.– Я с тобой здесь обсуждаю принципы ведения бизнеса.

– Это место мне по душе.– Макмагон опустил взгляд на призму, зажатую в руке.– По-моему, очень приятный бар. Сам я его спланировал; мой дизайн, не так ли? – И взглянул на мистера Гриммета.

– Да, ты все здесь спланировал, твой дизайн. Выдать тебе авторские права? – иронически осведомился Гриммет.– Но какое отношение все это имеет к личному запасу виски у Тезинга?

– Если все здесь идет по порядку, все как по маслу,– продолжал свое Макмагон,– посетители считают: "Это заслуга Уильяма Макмагона". А что-то не так, шиворот-навыворот: "Это вина Уильяма Макмагона". Мнение посетителей мне важно, мистер Гриммет, всегда к нему присушиваюсь. Когда умру, обо мне скажут: "Уильям Макмагон умер, но он оставил по себе памятник – отличный бар в ресторане Гриммета. И за всю свою жизнь не налил ни одному гостю какого-нибудь отвратительного пойла".– Он вытащил из шкафчика рядом со стойкой свое пальто, надел его.– Вот это памятник! А какой же я сооружу себе памятник из личного запаса виски Тезинга? По-моему, мистер Гриммет, вы порядочный глупец и негодяй! – И, слегка поклонившись обоим джентльменам, Макмагон направился к выходу.

Гриммет, сглотнув слюну, с усилием его окликнул; слова с трудом вырывались из сухой глотки, эхом отражаясь в пустом зале.

– Макмагон!

Бармен обернулся.

– Ладно, Билли,– примирительно выдавил мистер Гриммет.– Вернись!

Макмагон жестом указал на Тезинга.

– Любое виски – по твоему усмотрению.– У Гриммета срывался голос.-Любое, какое захочешь, будь оно трижды проклято!

Улыбнувшись, бармен подошел к своему шкафчику, снял пальто, повесил на место; вынул из кармана деревянную треугольную призму, зашел за стойку, снова надел фартук. Тезинг и Гриммет следили за ним не спуская глаз.

– Только одно,– веки у мистера Гриммета подергивались от нервного напряжения,– одно заруби себе на носу...

– Слушаю, сэр,– покорно подхватил Макмагон.

– Я не желаю больше с тобой разговаривать. И чтобы ты больше никогда ко мне не обращался. Никогда!

Тезинг тихо взял шляпу и незаметно вышел из ресторана. А мистер Гриммет сразу удалился на кухню.

– Вот что я вам скажу о наших новичках,– разглагольствовал перед приятелями в глубине ресторана первый официант,– мне кажется, их здорово переоценивают.

Макмагон прикрепил на шее свою черную "бабочку" и аккуратно, в самом центре стойки, среди батареи бутылок с виски, поставил деревянную треугольную призму с выгравированными золотыми буквами: "Бармен Уильям Макмагон".

ГРЕЧЕСКИЙ ГЕНЕРАЛ

– Я все сделал! – повторял Алекс.– Клянусь!

– Нечего рассказывать мне байки! – осадил его Флэнеген, стоя над ним.– Хоть я их и очень люблю.

– Клянусь перед Богом! – стоял на своем Алекс, чувствуя, как в душу забирается ледяной страх.

– Пошли! – Флэнеген дернул Алекса за руки, поставил на ноги.-Отправляемся в Нью-Джерси – посетим место преступления, где никакого преступления не совершено.

– Ничего не понимаю,– торопливо произнес Алекс, надевая пальто и спускаясь по лестнице между Флэнегеном и Сэмом, так и не заперев дверь на ключ.– Ничего не понимаю, хоть умри!

Сэм гнал машину по пустынным ночным улицам; Алекс и Флэнеген тряслись на заднем сиденье.

– Я все сделал так аккуратно.– Тревога дрожала в голосе Алекса.-Пропитал весь этот проклятый дом нафталином. Ничего не забыл, ни одной мелочи. Ты же знаешь меня, Флэнеген. Я умею четко выполнять порученную работу.

– Да-а,– промычал Флэнеген.– Ты, можно сказать, эксперт по эффективности. Александр. Греческий генерал1. Только вот дом так и не сгорел. Вот и все.

– Честно – я сам ничего не понимаю,– покачивал головой Алекс, искренне озадаченный.– Взрыватель засунул в кучу тряпья, пропитанного нафтой2, этой вонючей жидкостью. Столько ее там было – в пору слона мыть! Клянусь перед Богом!

– Только вот дом так и не сгорел! – упрямо гнул свое Флэнеген.– Все в полном ажуре, а дом не сгорел! Так и подмывает двинуть тебе ногой в живот!

– Нет, ты послушай, Флэнеген,– Алексу это вовсе не улыбалось,– это тебе зачем? Послушай меня! Я ведь ничего дурного не хотел. Сэм,– обратился он к водителю,– ты меня знаешь, у меня хорошая репутация...

– Да, знаю,– равнодушно отозвался Сэм, не отводя глаз от машин, несущихся впереди.

– Господи Иисусе! Ну зачем мне было убегать оттуда? Ответь мне на этот вопрос! Что бы я получил, убеги я оттуда? Задаю вам эти очень простые вопросы.

– Послушай, у меня от твоих вопросов в желудке ноет! Ужасные боли, Александр! – Флэнеген вытащил из пачки сигарету, не предлагая закурить Алексу, и мрачно наблюдал за полицейским: тот пересчитывал у въезда в Голландский тоннель их деньги – пошлину за проезд.

Молча поехали по тоннелю. Вдруг Сэм восхитился:

– Вот это, я вам скажу, тоннель! Настоящее, наивысшее достижение инженерной мысли. А как охраняется – коп через каждые сто ярдов!

– И от тебя в животе колики,– объявил Флэнеген Сэму.

Дальше ехали в полной тишине, покуда не выскочили на трассу, ведущую к аэропорту. Опрокинувшийся над их головами небесный купол, с яркими, мерцающими звездами, кажется, подействовал на Флэнегена умиротворяюще; сняв котелок, он нервным, рассеянным жестом провел пятерней по волосам – знак, что явно не в духе.

– И зачем только я с вами связался! – обратился он к Алексу.– Такая простая вещь, как сжечь дотла дом, а ты даже в таком пустяковом задании завяз, как муха на липучке. Двадцать пять тысяч долларов на волоске от тебя! Боже! – горько стенал он.– Может, пристрелить тебя за это, а?

– Сам ничего не мог понять! – жалобно оправдывался Алекс.– Этот фитиль должен был добраться до лужи нафты за два часа. Весь дом заполыхал бы, как газовая печка.

– Ах ты, греческий генерал, ах, вояка!

– Послушай меня внимательно, Флэнеген,– произнес вдруг Алекс твердо, по-деловому.– Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Можно подумать, я не выполнил эту работу нарочно, по своей прихоти. Неужели, считаешь, я могу выкинуть таким вот образом пачку долларов – пять тысяч баксов – из окна?

– Не знаю я, что ты там можешь сделать.– Флэнеген закуривал вторую сигарету.– Не думаю, чтоб у тебя хватило мозгов остаться в стороне. Вот мое настоящее мнение о тебе, если хочешь знать.

– Пять тысяч баксов – это пять тысяч баксов,– рассуждал Алекс.– С такими громадными деньгами открыл бы я собственную бильярдную и жил до конца своих дней как настоящий джентльмен.– Поглядел в потолок салона и уже тише продолжал: – Мне всегда так хотелось иметь свою бильярдную.– Потом хрипло прошептал Флэнегену: – Так думаешь, я прошляпил бы такой счастливый случай? Да за кого ты меня принимаешь? За сумасшедшего, что ли?

– Ничего не знаю,– упрямо твердил Флэнеген.– Знаю только одно – дом не сгорел. Вот и все, что мне известно.– И с каменным выражением лица уставился в окно.

В салоне повисла гнетущая тишина; автомобиль на полной скорости мчался через луга Джерси, мимо скотных дворов, складов с удобрениями, мимо клееварочной фабрики, с ее специфическими, резкими запахами; доехал до развилки и резко повернул в направлении Оранджберга.

На расстоянии миль двух от города остановились на перекрестке. Из-за ствола дерева вышел Маккрэкен, сел в машину. Не успел он как следует устроиться на сиденье, как Сэм рванул вперед. Маккрэкен, хотя и без полицейской формы, тут же поторопился продемонстрировать свое дурное настроение – сурово нахмурился.

– Вот чепуха, вот вздор! – забубнил он, даже еще не захлопнув до конца дверцу.– Ну и дела! Веселенькая история, ничего не скажешь!

– Если ты пришел гундеть,– резко, с присущей ему грубостью высказался Флэнеген,– можешь с таким же успехом убираться отсюда вон!

– Сижу я как на иголках в полицейском участке,– снова заныл Маккрэкен,– чуть с ума не схожу...

– Ладно, хватит об этом! – оборвал его Флэнеген.

– Все шло как запланировано,– продолжал уже спокойнее Маккрэкен, постукивая кулаком по колену.– Без десяти одиннадцать раздался сигнал тревоги в другом конце города – и все это тронутое пожарное отделение помчалось гасить пожар на пустыре. Я ждал, терпеливо ждал, целых два часа, но никаких признаков пожара в доме Литтлуортов не заметил. Двадцать пять тысяч баксов! Только подумать! – В отчаянии он раскачивался всем телом взад и вперед.– Потом позвонил вам. Что вы там делаете, поинтересовался,-играете в игрушки?

Флэнеген большим пальцем ткнул в Алекса.

– Вот, погляди на него! Вот он, этот парень! Сам виноват – он ведь у нас эксперт по эффективной работе. Как мне охота въехать ему кулаком в брюхо!

– Послушайте,– хладнокровно, рассудительно начал Алекс,– что-то не сработало. Произошла, должно быть, ошибка. Ничего не поделаешь!

– Как это так – "ничего не поделаешь"?! – заорал Маккрэкен.– Это ты мне говоришь, Алекс? Я получаю как начальник полиции этого города четыре тысячи баксов и посему не вправе допускать никаких ошибок.

– Я все переделаю,– пообещал Алекс, чтобы их успокоить.– На этот раз все будет в ажуре, точно говорю.

– Что тебе остается? – мрачно заметил Флэнеген.– Еще одна ошибка с твоей стороны – и мы превратим тебя в слоеный пирог.

– Нечего со мной так разговаривать! – обиделся Алекс.

– По-другому не умею! – отрезал Флэнеген.– Сэм, едем к дому Литтлуортов!

Не успел автомобиль остановиться у дома, как Алекс, открыв дверцу, выпрыгнул на ходу.

– Вернемся минут через десять! – бросил ему вслед Флэнеген.– Выясни там, что не сработало, Алекс! – Он просто физически ощущал, до чего парень ему противен в данную минуту.

Алекс, недоуменно пожимая плечами, разглядывал эту громаду – дом Литтлуортов,– черневшую на фоне ясного неба. По всем их точным расчетам, перед его глазами сейчас должен не дом стоять, а выситься громадная куча пепла, а вокруг – суетиться эксперты из страховой компании, определяя размеры причиненного владельцам ущерба. Почему же он не сгорел?.. А черт его знает! Просто реветь хочется с досады! Почему не сгорел? Ему причиталось пять тысяч долларов – эта мысль не давала ему покоя, когда он быстро, стараясь не шуметь, шел по темной лужайке.

Уютная, удобная бильярдная: шары на зеленом сукне выстукивают, сталкиваясь, приятные музыкальные звуки; игроки покупают по десять центов бутылки кока-колы; между ударами киев постоянно звенит касса... Чудесная, безмятежная жизнь – для истинных джентльменов! Недаром любой коп, возникающий на горизонте, приклеивается к тебе настороженным взглядом.

Почему же он все-таки не сгорел?.. Алекс неслышно проскользнул через оставленное накануне открытым окно и по толстому ковру направился в библиотеку, время от времени нажимая на кнопку электрического фонарика, чтобы осветить себе дорогу в темном, просторном холле. Сразу подошел к большой куче тряпья в углу – от нее еще резко пахло нафтой,– осветил ярким лучом фитиль, зажженный перед уходом. Все в порядке – сгорел дотла. Но совершенно ясно, что огонь так и не коснулся тряпья: сухое на ощупь, как песок на пляже.

– Чепуха! – чуть слышно произнес он в тишине библиотеки.– Вздор! Какой все же я идиот! – И принялся колотить себя обеими руками по голове -это помогало унять раздражение.– Жуткий идиот! – И долго, в злобе, пинал кучу тряпья ногами.

Потом через весь холл пошел назад к окну, выпрыгнул из него на землю, пересек лужайку. Там, стоя за деревом и закурив сигарету, с нетерпением ждал приезда Флэнегена с Сэмом; беспомощно оглядывался вокруг, тяжело дышал, размышлял. Вот она, настоящая жизнь! Большие, красивые дома укрыты деревьями; мягкие, изумрудные лужайки... Все молчит, трепещет в темноте, притихли птицы. Какой здесь свежий воздух! Что только еще не приходило ему в голову! Поездки в Палм-бич... Вздор! Ему-то требовалось сжечь дом, а об остальном не думать...

Алекс вздохнул, погасил сигарету о кору ствола. Если бы только ему свою бильярдную! Верный доход – шесть, а то и семь тысяч долларов в год... На эти деньги можно неплохо жить – как истинному джентльмену – целый год в Флэтбуше,– там повсюду растут высокие деревья, а по ним снуют белочки, даже в парке. Там настоящий парк... Вот как должны жить уважающие себя люди!

Подъехал автомобиль; Флэнеген, открыв дверцу, наклонился к нему.

– Ну, генерал,– в голосе ни тени юмора,– что скажешь?

– Послушай, Флэнеген,– шепотом начал объяснять Алекс,– что-то не сработало...

– Да ну, быть не может! – Флэнеген уже не скрывал злой иронии. -Нечего мне морочить голову!

– Ты что, шутишь,– разозлился Алекс,– или в самом деле хочешь знать, что произошло?

– Ради Бога! – зашептал Маккрэкен своим высоким, скованным от напряжения голосом.– Нечего здесь ломать комедию, Флэнеген. Скажи что хотел,– и сматываемся отсюда поскорее! – Он с тревогой поглядывал на улицу, вверх и вниз.– Насколько мне известно, на этой улице в любую минуту может появиться коп!

– И это говорит наш шеф полиции! Человек с такими закаленными, железными нервами! – уколол его Флэнеген.

– Как я жалею теперь, что влип в это дело! – хрипло признался Маккрэкен.– Ну, Алекс, рассказывай, что там произошло?

– Все очень просто,– начал Алекс.– Я подключил к запалу фитиль, рассчитанный на два часа горения, и за это время вся нафта испарилась.

– "Испарилась"? – машинально, медленно повторил за ним Сэм.

– Как это так – "испарилась"?

– Он ведь у нас студент, наш мальчик Алекс,– вмешался Флэнеген.-Знает ученые слова. "Испарилась"... Ах ты, тупой грек! Эксперт по эффективности... Ты поганый, глупый первокурсник! Кому мы только доверили сжечь дом! "Испарилась"! Тебе только грязную посуду мыть в ресторанах, Алекс! – И Флэнеген плюнул ему в лицо.

– Зачем ты ругаешься! – обиженно заговорил Алекс, вытирая плевок.– Я сделал все, что мог!

– Ну и что теперь будем делать? – загнусавил Маккрэкен.– Кто скажет мне, что нам теперь делать?

Флэнеген, накренившись в сторону еще больше, с силой схватил Алекса за воротник.

– Послушай, Александр! – Он брызгал слюной ему в лицо.– Ты сейчас вернешься в этот дом, ты его подожжешь, и на сей раз подожжешь как надо, с полной гарантией! Слышишь меня?

– Да,– ответил Алекс дрожащим голосом,– конечно, слышу, Флэнеген. Но не отрывай мне воротник. Знаешь, сколько стоила мне эта рубашка? Восемь баксов!

– Ты сейчас лично подожжешь этот дом, устроишь в нем пожар! -Флэнеген еще крепче схватил его за воротник.– Лично проследишь за огнем, за пламенем. Понимаешь? Никаких фитилей, испарений – ничего подобного! Понял?

– Понял. Все ясно.

– А если что-то опять сорвется, мы сделаем из тебя слоеный пирог! -повторил свою угрозу Флэнеген, глядя своими белесыми, наглыми глазами прямо ему в глаза.

– Да оставь ты наконец в покое мой воротник! – с трудом выговорил Алекс, чувствуя, что начинает задыхаться.– Послушай, Флэнеген, за эту рубашку я заплатил...

Флэнеген снова плюнул ему в лицо.

– До чего хочется пнуть тебя ногой в живот! – Выпустил его воротник и смазал по физиономии тыльной стороной ладони.

– Послушай, Флэнеген...– Алекс пятился, спотыкаясь, назад.

Дверца звонко захлопнулась.

– Поехали, Сэм! – приказал Флэнеген, откидываясь на спинку сиденья.

Автомобиль помчался вниз по улице. Алекс вытер платком лицо; руки его дрожали.

– Боже мой! – прошептал он, поворачивая в кромешной тьме к зеленой лужайке перед домом.

Услыхал вдруг чириканье воробушка – это в три-то часа ночи! – И чуть не заплакал под густыми кронами высоких деревьев.

Однако, очутившись снова в доме, сразу стал другим,– как всегда, внимательным и деловитым. Сначала поднялся наверх, где хранил ведерки с нафтой, и принес их все вниз – по два за каждый раз. Сорвал все шторы с окон первого этажа, сложил в большую кучу в дальнем углу длинного холла, который тянулся по всему дому с одной стороны. Этого ему показалось мало. Сняв чехлы с мебели, бросил их на кучу штор. Потом спустился в подвал, принес оттуда три коробки из-под яиц с бутылками рома "Эксельсиор", разложил их на гребне тряпичной кучи. В результате в конце холла выросла настоящая гора, высотой не меньше семи футов. С угрюмым видом он продолжал работать: носился по дому, вверх и вниз по лестницам, отрывая повсюду с треском ткани, если сразу не поддавались; ему было жарко в пальто, пот лил с него градом, скатывался по шее вниз, проникая через тугой воротничок рубашки. Всю мебель в доме он облил нафтой, потом, вернувшись к своей куче в конце холла, вылил на нее галлонов десять нафты. Едкий ее запах ударил ему в нос, и он невольно попятился. Стоя в нескольких шагах, он любовался своей работой. Если и сейчас дом не сгорит – то его не сжечь и в мартеновской печи! Когда он со всем этим справится, в доме Литтлуортов будет жарко, нечего и сомневаться. Схватив метлу, он отломил у нее палку и обмотал толстым слоем тряпок. Долго окунал свой факел в ведерко с нафтой, покуда из тряпья на палке не стали падать крупные капли на пол. Довольный собой, стал насвистывать какую-то веселую мелодию, потом напевать:

– Да, в этом старинном городке сегодня ночью будет жарко, очень жарко, как пить дать!

В противоположном конце холла, узкого, но длинного, прямо напротив громадной кучи тряпья с бутылками рома, он широко раскрыл окно. Теперь от пока еще не подожженного костра его отделяло всего каких-то футов тридцать пять.

– Да, сегодня ночью в этом старинном городке будет очень-очень жарко! – напевал он себе под нос, вытаскивая спичку из двенадцати, что лежали, без коробка, у него в кармане.

Алекс стоял у распахнутого окна, приготовившись выпрыгнуть из него, как только поднесет горящую спичку к своему самодельному тяжелому факелу. Тот сразу ярко вспыхнул у него в руке, и он, размахнувшись, изо всех сил бросил его через весь холл, на пропитанную нафтой кучу тряпья с бутылками рома... Факел угодил прямо наверх кучи – стало очень страшно... Но несколько секунд ничего особенного перед глазами не происходило.

Алекс стоял наготове у окна, и в глазах его отражалось свирепое пламя, пожиравшее его факел. Улыбаясь, стоя здесь, в противоположном конце холла, он целовал себе от счастья пальцы.

И вдруг весь холл взорвался. Куча тряпья в одно мгновение превратилась в громадный огненный шар, и шар этот, словно охваченный огнем снаряд, стремительно покатился к открытому окну за спиной Алекса. Крик ужаса застрял у него в горле. Оглушенный ревом огня и грохотом разваливающегося дома, Алекс бросился на пол – как раз вовремя. В это мгновение огненный шар, словно выпущенный из пращи камень, вылетел над ним в окно из-за возникшей снаружи мощной тяги, сорвав у него с головы шляпу вместе с волосами,– так стремительно вырывается струя черного дыма из трубы прямо к небесам... Когда Алекс пришел в себя, в нос ему ударил запах горелого и пыли, щекочущей ноздри... Ничуть не удивительно, что ковер, в который он уткнулся лицом, неспешно, как бы нехотя горит, словно уголь в камине. Трижды Алекс ударил себя ладонью по голове, стараясь погасить еще оставшиеся на голове горящие волосы, сел, тупо озираясь, и заплакал от злости. Сильно кашляя, снова лег на пол, чтобы не дышать дымом. Потом пополз по горящему ковру, еле-еле, преодолевая фут за футом; руки почернели и похрустывали под ним, а он упрямо, тяжело полз к ближайшей двери.

Достиг ее, открыл и выполз на веранду. За его спиной, в холле, рухнули потолочные балки и через крышу вырвался столб огня, гулкий, плотный. Задыхаясь, он дополз до края веранды и свалился с высоты футов пять прямо на суглинок цветочной клумбы. Глинистая почва нагрелась, и от нее разило навозом, но он благодарил судьбу, лежал спокойно, набираясь сил. Вдруг почувствовал – что-то случилось с бедром; сел, посмотрел на ногу. Из застегнутого пальто выскакивают язычки пламени; он учуял неприятный запах -поджаривается его кожа... Аккуратно расстегнул пальто, сбил пламя, вырывавшееся из кармана, где он оставил с дюжину спичек. Покончил с огнем на бедре, но приходилось все время сильно потряхивать головой – она здорово кружится и плохо соображает. Отполз подальше от дома, к зеленой лужайке, и там уселся за деревом, но сидел недолго. Вновь потеряв сознание, упал на землю, и голова его ударилась о толстый древесный корень.

Откуда-то издалека до него доносился звон колокольчика – снова и снова. Алекс открыл глаза с опаленными ресницами, прислушался: на улицу с грохотом выезжают пожарные машины. Снова тяжело вздохнув, пополз дальше, сильнее прижимаясь к холодной земле; дополз до двора за домом, продрался, изранив все руки, через колючую живую изгородь.

– Подальше, подальше от дома! – нашептывал он себе.

За высокой изгородью встал во весь рост, быстро зашагал прочь – и в этот момент увидал первого пожарного, бегущего к тыльной части дома.

Шатаясь, словно лунатик, Алекс направился прямо к дому Маккрэкена. Этот путь – по темным аллеям и улочкам в глубине, когда он чувствовал, как потрескивает с каждым шагом обожженная кожа на колене,– занял у него минут сорок. Дернул за ручку колокольчика, подождал. Дверь медленно отворилась, из-за нее осторожно выглянуло лицо Маккрэкена.

– Боже мой! – воскликнул изумленный полицейский, пытаясь захлопнуть дверь.

Алекс вовремя просунул через порог ногу и прохрипел срывающимся голосом:

– Впустите меня!

– Да ты весь обожжен! – Маккрэкен ударами ноги старался вытолкнуть ногу Алекса.– Никаких дел я тобой не имею! Понял? Ну-ка, проваливай отсюда!

Алекс вытащил из кармана пистолет и ткнул дулом Маккрэкену в ребра.

– Дай мне войти!

Маккрэкен медленно отворил дверь. Алекс ощутил, как под дулом пистолета ходят ходуном его ребра.

– Спокойно! – уговаривал его высоким, визгливым от страха, как у девчонок, голосом Маккрэкен.– Спокойно, Алекс! Послушай...

Вошли в холл, и Маккрэкен захлопнул за ним дверь. Он все еще держался за круглую ручку двери, опасаясь, как бы не свалиться на пол от охватившего его ужаса.

– Что тебе нужно от меня, Алекс? – Когда он говорил, его "бабочка" прыгала то вниз, то вверх.– Чем я могу тебе помочь?

– Мне нужна шляпа,– выдавил Алекс,– и пальто.

– Конечно, Алекс, само собой. Все, что только могу...

– И еще я хочу, чтобы ты отвез меня в Нью-Йорк.

Маккрэкен с усилием сглотнул слюну.

– Вот что, Алекс,– он вытер повлажневшие от страха губы тыльной стороной ладони,– нужно рассуждать здраво. Я не могу отвезти тебя в Нью-Йорк, это просто невозможно! Ты знаешь, сколько мне платят за мою работу,– четыре тысячи долларов. Я начальник местной полиции. Как я могу рисковать своим именем, репутацией ради...

Алекс вдруг заплакал.

– Послушай, я всажу все эти пули в твое брюхо, понял? Так что лучше помоги мне!

– Ладно, ладно, Алекс, не волнуйся,– затараторил Маккрэкен.– Почему ты плачешь?

– Потому что мне больно. Боль невыносимая...– Алекс в самом деле покачивался в коридоре от боли.– Мне нужен врач, или я подохну! Давай, ты, подонок! – Он с трудом сдерживал рыдания.– Вези меня в город!

Всю дорогу, до самого Джерси, Алекс плакал. Его постоянно подбрасывало на переднем сиденье. На нем неуклюже висело большое для него пальто Маккрэкена, а старая его шляпа все время съезжала с почти лысой, сильно обожженной головы. Автомобиль мчался на восток, туда, где уже занималась заря. Маккрэкен, с бледным как полотно, сосредоточенным лицом, крепко сжимал потными руками баранку, время от времени бросая пугливые косые взгляды на Алекса.

Тот перехватил один из его взглядов.

– Да, я еще здесь, никуда не убежал. И еще не умер, будь спокоен! А ты, начальник полиции, смотри лучше на дорогу!

За квартал до въезда в Голландский тоннель Маккрэкен остановил машину.

– Прошу тебя, Алекс! – умоляюще заговорил он.– Не заставляй меня везти тебя через этот тоннель в Нью-Йорк. Я не могу рисковать.

– Мне нужен врач! – Алекс облизал потрескавшиеся губы.– Мне нужно добраться до врача! Никто не смеет мне перечить, никто не заставит отказаться от этого! Мне нужен доктор. Ты повезешь меня через тоннель, и только после этого я отпущу тебя, ты, подлец и негодяй! Ирландский негодяй! Ну-ка, заводи мотор!

Он сидел, покачиваясь на переднем сиденье взад и вперед от усиливающейся боли. Может, в мчащемся автомобиле ему станет легче...

– Заводи, тебе сказано!

Дрожа от страха всем телом, Маккрэкен с трудом из-за такой дрожи справлялся с управлением. Все же он довез Алекса до больницы Святого Георга в Бруклине, где жил Флэнеген. Остановился, уронил голову на руки на баранку и, совершенно изможденный, долго молча сидел в такой позе.

– О'кей, Алекс,– наконец вымолвил он.– Мы приехали. Ты будешь хорошим парнем, правда, Алекс? Ты не сделаешь ничего опрометчивого, о чем потом придется пожалеть! Не забывай, Алекс, я человек семейный, у меня трое детей... Ну, Алекс, почему ты молчишь, не разговариваешь со мной? Почему обижаешь меня, причиняешь зло?

– Потому что... ты... подлец,– с трудом выговорил Алекс – из-за сильной боли ему приходилось все время плотно сжимать челюсти.– Мне в голову пришла... отличная мысль. Ты отказался мне помочь, но я заставил тебя.

– У меня маленький ребенок, ему всего два годика! – закричал Маккрэкен.– Неужели ты хочешь сделать и его сиротой, этого малыша? Прошу тебя, Алекс! Я все сделаю, что только скажешь!

Алекс вздохнул.

– Ладно. Сходи за Флэнегеном.

Маккрэкен живо выскочил из машины и через минуту-другую вернулся с Флэнегеном и Сэмом. Флэнеген резко открыл дверцу, увидел Алекса и от неожиданности присвистнул. Алекс попытался через силу улыбнуться ему.

– Да, вот видишь, как вышло...

– Ты только погляди на него – будто только что с войны! – покачал головой Сэм.

– Вы бы посмотрели, что я сделал с этим домом! – заплетающимся языком похвастался Алекс.– Работа первый класс!

– А ты не умрешь, Алекс? – встревожился Сэм.

Алекс, бесцельно помахав пару раз пистолетом, вдруг резко упал вперед, и голова его сильно ударилась о приборную доску с гулким звуком, какой издает стремительно летящий мяч, внезапно натыкаясь на биту...

Пришел он в себя и открыл глаза в темной, скудно меблированной комнате; сразу услыхал голос Флэнегена:

– Он должен выкарабкаться, понимаете? С трупом больно много хлопот, ничего не объяснишь. Мне наплевать, потеряет он обе руки или обе ноги; пусть понадобится лет пять, чтобы поставить его на ноги, но он должен выкарабкаться, обязательно выкарабкаться!

– И зачем только я влип в это дело?! – громко сокрушался Маккрэкен.-Какой же я дурак! Пойти на такой риск – поставить на кон свою зарплату -четыре тысячи долларов в год! Нет, надо мне обратиться к психиатру – все ли у меня в порядке с мозгами!

– Может, он и выкарабкается, а может, и нет,– произнес чей-то незнакомый голос.– Неплохо поработали, молодой человек!

– Мне кажется,– послышался голос Сэма,– он вполне созрел для доставки на Голофское кладбище.

– Заткнись! – резко оборвал его Флэнеген.– Никто из вас не вымолвит больше ни слова. Это частное дело, этот Александр, вшивый грек.

Алекс слышал их шаги – они уходят... Потом снова потерял сознание.

Целых пять дней врач поддерживал его на наркотиках, а Флэнеген и Сэм сидели у его кровати с полотенцем наготове, чтобы затыкать ему кляпом рот, когда боль становилась невыносимой и он начинал дико орать. Как только раздавались эти невыносимые вопли, они комом втыкали ему в рот полотенце, старались как могли успокоить, утешить.

– Ты, Алекс, находишься в респектабельном пансионе. Здесь нельзя шуметь, им это не нравится.

В туго скрученное полотенце он мог – это никого не беспокоило -сколько угодно кричать.

Десять дней спустя врач объявил Флэнегену:

– Все в порядке. Будет жить.

Флэнеген вздохнул с облегчением.

– Глупый грек! – Он поглаживал Алекса по забинтованной голове.– Как мне хочется пнуть его слегка в живот. Нет, сейчас пойду и напьюсь.-Водрузил на голову котелок и удалился.