Текст книги "Претендент (СИ)"
Автор книги: Ирма Грушевицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава 23
Изображение здания «Неотека» не так растиражировано, как всемирно известные виды чикагских небоскрёбов. Например, Уилли-тауэра – чёрной двурогой башни, напоминающей крепость Барад-дур, вотчину Саурона. Или Международного отеля и башни Трампа – парафраз Зефирного здоровяка, в восьмидесятые вместе с «Охотниками за привидениями» переполошившего пол Нью-Йорка.
Здание «Неотека» не обладало скандальной славой, как небоскрёб Аон-центра, чья полная переоблицовка через двадцать лет после строительства стоила половину затраченных на его возведение денег. И всё же та высотка на Мичиган-авеню была хорошо известна Элис, потому что соседствующий с ней небоскрёб тоже имел название. «Тринко» – здание корпорации Мэтта Крайтона, возвышалось над остальными этажей на двадцать и выглядело так же солидно, как и его хозяин. Изнутри, кстати, тоже: во время приготовления к его свадьбе с Мэри у Элис была возможность несколько раз убедиться в этом воочию.
Казалось бы, что нового можно придумать из стекла и бетона, и всё же всякий раз, когда железный остов возводящегося здания начинал обрастать стеклянными мускулами, людская фантазия поражает. Умение увидеть не только каким будет строение, но и его перспективу – как оно впишется в окружающий пейзаж, как будет гармонировать с уже существующими собратьями, – не может не впечатлять.
Здания – те же люди. Со своей историей, прошлым и будущим. Со своими взаимоотношениями с окружающими, будь то сам Город или всего лишь квартиросъёмщики, его населяющие. Потому Элис и любила свой квартал: малоэтажные дома с высокими лестницами, живописными зелёными двориками и небольшими кафе, не представляющими интереса для сетевых гигантов.
Мир Мэтта и Николаса был другим, но всё же Мэри удалось в него вписаться. И у неё это получится. По крайней мере, ради Лукаса она сделает для этого всё возможное.
Её мальчик души не чаял в своём новом друге. После выздоровления прошло чуть больше двух недель, и Ника в жизни Лукаса стало в разы больше.
Во время болезни не было ни дня, чтобы он не дал о себе знать. Если не звонил, то писал сообщения. Если не писал сообщения – присылал подарки. Элис даже пришлось намекнуть, что ежедневное Рождество в жизни четырёхлетки чревато эмоциональным диатезом.
К её удивлению, Ник спорить не стал. Он вообще вёл себя образцово-показательно, как отставленный супруг, с которым она рассталась без претензий с единственным на двоих желанием облегчить нелёгкое бремя развода для их единственного ребёнка.
Единственный ребёнок был счастлив. Элис, в принципе, тоже, видя с какой радостью сын встречает их гостя. Для неё Ник всегда приносил цветы, для Лукаса – пакетик вишнёвого маршмэллоу. Элис не мешала их общению, уходила на кухню готовить или спускалась в магазин, разребать накопившиеся дела. Нику она доверяла. Не совсем его понимала, но всё же доверяла.
Ничего «сложного» в их повседневности не было. Разговоры всегда касались либо Лукаса, либо кого-то из её семьи. О своей Ник почти не рассказывал. Это дало Элис повод сделать вывод, что идею знакомства с родителями он отбросил, приписав её к разряду «сложностей», что, вероятно, и к лучшему – меньше душевных травм для той и другой стороны.
И всё же, оставаясь наедине с собой, девушка всё чаще начинала задумываться, что была бы не прочь кое-что «усложнить». В какой области – неважно. Важно, чтобы она вышла за границы Маленькой Италии. Мешало воспоминание о доме Ника и о первом впечатлении, которое сам Ник на неё произвёл. Теперь же его идеальность одновременно успокаивала и нервировала.
И всё же никакой фальши в его отношениях с сыном Элис не чувствовала. Наоборот, даже чуточку завидовала Лукасу, вспоминая, как в этом возрасте боролась за внимание родителей.
Какие успехи могут быть у маленького ребёнка? Красиво нарисованная картинка? Чистая тарелка и ровно сложенная одежда? Мелочи, что осложняют детскую жизнь правилами и требуют похвалы, когда эти правила исполняются. Сейчас детские заботы вспоминаются, как досадные, и отмалчивание матери уже не кажется таким обидным, когда понимаешь, что в день у неё таких картинок могло быть больше четырёх. Однако обещание, данное самой себе, Элис исполняла: не было ничего важнее синих треугольников и кругляшей на зелёном фоне, изображающих их с сыном на прогулке. Её кругляш был больше и имел вокруг ответвления из чёрных и жёлтых палок – распущенные волосы и серёжки.
На последнем рисунке к их треугольникам присоединился третий. С ещё большим кругляшом и нимбом в виде бело-красного облака.
Себя и бейсбольный мяч Ник «узнал» сразу. Два плюсика ему в карму – за рисунок и за бейсбол.
Та первая игра, на которую он прислал им билеты, Элис понравилась. Даже очень и очень понравилась. Поначалу, конечно, не удалось избежать сравнения с тем, как это происходило у неё с Аланом: проход на стадион, предматчевое шоу, сама игра. Обычно он приводил её в такую же ложу и оставлял с закусками и пивом пока сам общался с коллегами, часто вовсе не следя за игрой. Элис же больше интересовали болельщики, чем то, что происходило на поле. Чужие эмоции доставляли ощутимое удовольствие, в отличие от удачных хоум-ранов, определить которые она ни за что бы не смогла.
На самом деле, сейчас происходило то же самое. Раны, флайауты, страйки – переменные остались те же, изменилось само уравнение.
На этот раз Элис следила за Ником и едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, когда Лукас точь-в-точь копировал его эмоции. Этим двоим даже удалось втянуть её в игру, доходчиво разъясняя и судейские жесты, и действия игроков, и почему парень в синем шлеме не должен был пересекать ту белую линию.
Потом была пицца в знаменитой «Пиццерии Уно» и две порций сладкого картофеля с сырным соусом. Пусть за весом Элис не следила, но данное развлечение для неё давно было под запретом.
Именно после того матча девушка окончательно поверила в обещание Ника надолго задержаться в их жизнях.
Звонок из банка о просрочке выплаты по кредиту стал для Элис полной неожиданностью.
Обычно о сроке следующего платежа её предупреждала специально установленная программа и, скорее всего, это предупреждение было, вот только, скорее всего, она не вовремя смахнула его с экрана. Для урегулирования вопроса визит в банк был назначен на следующий день и как раз на то время, когда у Лукаса заканчивались занятия.
В подобных случаях Элис всегда выручали или братья, или их жёны. Из шестерых кто-нибудь обязательно оказывался поблизости от нужного места в нужное время. На крайний случай, она всегда могла обратиться к мистеру Лири – тот уж точно не откажет «выручить «внучка» из передряги». Но Рон и так три недели почти безвылазно просидел в её магазине, лучше Энцо следя за порядком, а злоупотреблять дружбой пожилого человека Элис считала для себя недопустимым.
Телефон она взяла в руки, чтобы позвонить Стефани. В списке последних звонков имя жены Нино шло пятым, а вот имя Ника четвёртым после Мэри, одного из поставщиков и клиентской службы банка.
Недолго думая, Элис провела по четвёртой линии.
– Привет, Элли.
Ник перенял привычку называть её этим именем у Мэтта. Или у Эдди, который всегда знал, как ненавидит она своё полное имя.
Алессия. Похоже на название отбеливателя.
«Элис» казалось не таким вычурным, и, начиная со школы, на другое она не отзывалась. «Элли» тоже было в обиходе ровно до выхода второй серии «Ледникового периода», где его носила шизанутая мамонтиха.
С Эдди игра «в глухаря» не прокатывала. «Элли» прижилась. И у Мэтта тоже. Он, кстати, первым провёл ассоциацию с «Волшебником из страны Оз», назвав их с сыном «Элли и Тотошка». Двенадцатилетняя Элис на это точно бы обиделась. Тридцатилетняя посчитала очень даже милым.
– Привет. Есть минутка?
– Да. Ровно минутка у меня и есть. Перерыв между совещаниями.
До этого момента Элис не возвращалась к вопросу, чем именно занимается Ник, поэтому сейчас упоминание о совещании немного смутило.
– Прости. В принципе, ничего срочного. Я могу…
Её бормотание было прервано самым решительным образом.
– Конечно, можешь. Только лучше сделай это сейчас.
– Окей. Ты не мог бы завтра забрать Лукаса из школы?
– Из школы? Ему же четыре, какая школа?
Искреннее удивление в голосе Ника весьма её позабавило.
– Официально это экспериментальная группа для одарённых детей при технической школе Чикагского университета. Фактически – тот же детский сад, но с уклоном в математику.
– Ты хочешь сказать, что наш сын – математический гений? – Голос Ника стал на два тона выше, что так же вызвало у Элис улыбку.
– Ну, насколько я понимаю, есть в кого.
Пауза на том конце провода явно грозила обернуться срывом совещания, но Ника, похоже, этот вопрос больше не занимал.
Он так долго молчал в трубку, что Элис пришлось самой позаботиться о его карьере.
– Послушай, не бери в голову. Я найду к кому обратиться.
И снова молчание, прерванное, правда, секунд через пять лёгким покашливанием.
– Нет. Не надо. В смысле, да, конечно, я его заберу.
– Спасибо. Ты меня очень выручишь. Все данные пришлю в сообщении. Только не забудь взять с собой удостоверение личности. Безопасность и всё такое. Куратора его группы я предупрежу.
– Х-хорошо. Спасибо.
Николас заикается? Что это, неуверенность? Или неготовность выйти на новый уровень в игре в отцовство?
– Кстати, а кто куратор его группы?
Вопрос застал Элис между ментальными оплеухами, которые она раздавала себе за крамольные мысли относительно морального облика Ника, потому и ответ получился кратким.
– Профессор Коннели.
– Дейдра Коннели?
– Да. Ты её знаешь?
Вот и пришла пора ей удивляться.
Ник крякнул.
– В какой-то степени.
Озарение пришло так же неожиданно, как и решение набрать номер Ника:
– Ты там учился, не так ли?
– Так.
– Здорово. Тогда корпус Лабораторных школ найдёшь без труда.
– Найду.
– Остальную информацию перешлю позже.
– Окей.
Жизнью управляют мелочи. Маленькие детальки, в виде едва заметных пульсаров, царапающих поверхность нашей судьбы. Когда их становится много, и когда мы перестаём их замечать, они готовы пробить в ней ощутимую брешь, залатывать которую приходится долго и часто довольно болезненно.
В будущем Элис не раз будет вспоминать свою невнимательность. Почему односложные ответы Ника не заставили её насторожиться? Почему так легкомысленно отнеслась к такому невероятному совпадению, как его знакомство с учителем Лукаса? Многих сложностей удалось бы избежать, если бы они всё выяснили в том телефонном разговоре.
Ну, или она не проспала платёж по кредиту.
Чёртовы мелочи.
Глава 24
В начале девяностых «Математика в цвете» профессора Коннели несколько месяцев входила в список бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс». Обучение счёту с помощью цветовых ассоциаций было представлено как альтернатива карточкам Домана и брусочкам Монтессори.
Задачей любого метода является обучение ребёнка счёту – на пальцах ли, устному. Важно одно: задействовать при этом одновременно и память, и мышление. Дети лучше запоминают факты, а не обозначающие их символы. Пять конфет – это факт. Цифра «пять» – это символ. Понять истинную суть цифр до того, как они станут для ребёнка символом – главная задача раннего математического развития.
Любопытный молодой мозг, который за первые шесть лет узнаёт больше, чем за всю последующую жизнь, является едва ли не лучшим катализатором новых идей, чем многолетние научные изыскания. Главное вовремя распознать идею в детском любопытстве, которое часто принимают за недостаток концентрации. У Дейдры Коннели это получилось: на новое слово в обучении раннему счёту её подвигли занятия с собственными сыновьями.
Всё началось с радуги и произнесённой мамой странной фразы про Ричарда Йоркского («Richard Of York Gave Battle In Vain» – английский вариант мнемонической запоминалки основных цветов радуги. Альтернатива русскому «Как однажды Жан-звонарь головой сломал фонарь» – прим.автора).
Семь основных цветов. Семь первых цифр. Остальные три Ник сгенерировал сам. Восемь – оранжевый. Два круглых донатса с апельсиновой глазурью в витрине детского кафе. Девять – коричневый. Грустный цвет, конец весёлого ряда цифр. Ноль – белый. Ничего. Пустота.
Ему было четыре. Через год появился Лиам. Ещё через три Ник первым рассказал брату о радуге и нарисовал разноцветными карандашами цифры – подсказки. Они вместе занимались оцифрацией картинок, смешивали цвета, производя простейшие арифметические действия, каждое из которых так же носило свой цвет. Сложение – канареечно-жёлтый, вычитание – графитовый. Умножение – розовый. Деление – бордовый. Чёрный цвет старательно избегался. Чёрный был хаосом, смешением всех цветов, затягивающим в себя остальные цифры и цвета. «Краткую историю времени» они прочтут чуть позже и окажется, что их понимание «чёрных дыр» очень близко к тому, что описывает Хокинг.
Ник никогда не спрашивал об этом брата, но в его голове цифры всегда обладали цветами, и даже будучи на экране или распечатанными на листе бумаги имели объём и форму.
Удивительно, как мать это заметила и в доступной форме смогла донести идею цветоцифр не только взрослым, но и детям.
Эту методику часто называют псевдонаучной, но всё же некоторые из её постулатов были включены в программу повседневной математики, разработанную школьным математическим проектом Чикагского университета. А именно ту её часть, где говорится о психологической математике и рефлексах. Именно по данной программе занимались дошкольники старейшей частной школы Чикаго, половина студентов которой имели одного из родителя-преподавателя или сотрудника университета. Ник с братом заканчивали именно её.
Так что, да, перед Элис он не покривил душой – старый корпус Блейн-холл на Пятьдесят девятой улице он помнит очень хорошо. Мать преподавала в университете, и здание её кафедры располагалось в десяти минутах ходьбы. Сотни раз они с Лиамом прошли тем маршрутом. Не одну сотню миль намотали вместе с отцом до Аргонской национальной лаборатории, расположенной в двадцати милях от города. Там было не менее интересно, чем на кафедре у матери. Научные лаборатории и приборы, презентации, выставки и обучающие программы для школьников. Для мальчиков, видящих мир цифр в цвете, это была целая вселенная. Как же здорово, что его сын делает первые шаги в её познании.
Вечером того же дня Ник заехал к родителям. Он определённо затянул с этим визитом, а, тем более, с разговором, который давно должен был состояться. Оправдание было одно: он ещё не объяснился с Элис. Предложение подготовлено, как и аргументы, если девушка не захочет его принять. Главный из них – «почти пятилетний» парень, так похожий на самого Ника в детстве. И всё же он понимал важность оставить последнее слово за Элис – женщиной, в данный момент занимающей все его мысли.
Она была ещё большей умницей, чем представлялось в начале. Не самолюбивой, а самотной. Независимой, но не воинствующей. Ник видел, что Элис к нему тянет, но тот самый внутренний стержень, отмеченный при первой встрече, не даёт сблизиться, цепляется за малейший повод оставить за собой последнее слово. Последнее решение. Но решение и так оказалось за ней, пусть даже Элис и не осознаёт, что оно уже принято.
Вторую неделю в доме шёл ремонт. Ник давал ещё одну закончить все работы и её же на игру в гляделки. Пока они только смотрели друг на друга, общались как хорошие друзья, но даже между друзьями существует возможность прикоснуться друг к другу. Прикосновений Нику и не хватало.
Он помнил, как ёкало сердце всякий раз, когда Элис приникала к нему за поддержкой. Как он оборачивал вокруг неё руки. Как целовал сжатые зубы в попытке расслабить и успокоить и не оставлял своего занятия даже зная, что ответа не дождётся.
Сейчас они сделали шаг назад, но Ник так крепко закрепился перед оставленными позициями, что, захоти Элис отойти дальше, он ни за что бы ни позволил ей это сделать.
Так что, да – самостоятельность эта была ограничена узкими рамками жизни Элис и Лукаса, в которую он уже и так довольно хорошо вписался. Вот только этого для него явно не достаточно.
Медленно, но верно Ник перекраивал свою для того, чтобы два человека, привыкшие жить по-своему, безболезненно в неё вошли. Переделка дома, отказ от длительных рабочих поездок, составление рабочего расписания так, чтобы в любой момент быть доступным – всё это требовало усилий. Скажи кто-нибудь, что они того не стоят, и Ник рассмеялся бы этому человеку в лицо. Все последние недели он находился в приподнятом настроении, и с каждым днём оно всё улучшалось. А со звонком Элис вообще взлетело до небес.
И не то чтобы рухнуло, когда выяснилось, что его мать вот уже целый год обучает собственного внука. Просто Ник неожиданно понял, что в отношения между ним, женщиной, которая ему нравится и их сыном втянуто гораздо больше людей, чем думалось на первый взгляд. Для одних существование Лукаса станет потрясением. Для других – сам Ник в роли его отца. Но это данность. Реальность того мира, где он уже никогда не будет один принимать решения. С его стороны весьма недальновидно было не подумать об этом раньше.
В дверях его встретил отец.
– Своим звонком ты запустил на орбиту новую Звезду смерти. Мать уже два часа не пускает меня в кухню. Всучила яблоко и сказала дожидаться тебя. В четверг мы едим спагетти с фрикадельками, но сейчас оттуда пахнет цыплёнком с чесноком.
Запах жареной курицы всегда ассоциировался у Ника с домашним уютом. В фастфуде пахло не так, разницу он чувствовал. Мать покупала травы и специи в веганском магазине при ботаническом саде, и это был настоящий гурманский рай. Жаль, что жареный цыплёнок был едва ли не единственным мясным блюдом, которое она собственноручно готовила. Индейка на День благодарения и утка на Рождество не в счёт.
Отец умел куда больше. Добытую на рыбалке форель готовил только он. И оладьи по воскресеньям для них с Лиамом делал папа. Тесто и черничный сироп были покупными, но это совершенно неважно. Они жарили их втроём, зачастую перемазывая половину кухни. Мать в их вакханалии участия не принимала. Воскресное утро было её временем, когда она подолгу оставалась в постели, и им с братом занимался отец.
Ник обязательно предоставит отцу шанс заняться этим с внуком.
– Предупреждал же, что заеду ненадолго.
– Когда это её останавливало, – уныло бормотал отец, хвостикам семеня за Ником в сторону кухни, из которой раздавались божественные ароматы.
Мать как раз доставала цыплёнка из духового шкафа, отчего желудок Ника забился в секреторной истерике.
– О, дорогой, ты как раз вовремя. Цыплёнок почти готов. Достань овощи их холодильника и помоги отцу накрыть на стол. Не против, если сегодня поедим на кухне? В гостиной меняют шторы.
– Без проблем, мам.
Ник поддерживал любовь матери к традициям обедать в столовой, которая была совмещена с главной гостиной, и где проходили все приёмы, устраиваемые в родительском доме. Но всё же кухню он любил больше. Пусть даже она никогда не была любимым местом её хозяйки.
Вечно занятой на работе матери времени на готовку почти не оставалось. Они с братом рано освоили микроволновку и все прелести, что могли обеспечить коробки с замороженными продуктами. Телефон доставки еды был забит в быстром наборе на их домашнем аппарате. Но иногда в профессоре Коннели просыпались её ирландские корни, и она пекла потрясающий хлеб из соды и пахты и гуди – хлебный пудинг, обалденно пахнущий корицей, с густой шапкой свежих взбитых сливок.
Кажется, после смерти Лиама она больше ни разу его не готовила.
– Мне надо кое о чём вам рассказать. Это очень важно.
Руки матери застыли с тарелкой с картофельным пюре, которое она как раз передавала Нику, и, увидев, как в мгновение изменилось её лицо, он быстро его перехватил и поставил рядом.
– Всё в порядке, мам. Не волнуйся. Мне кажется, новость вам понравится. Вот только возможно, что после неё вы захотите оторвать мне голову.
– Прекрасное начало, – хрюкнул отец, с характерным щелчком выкручивая куриную голень из бедра. – Только не говори, что где-то на стороне у тебя подрастает отпрыск, и ты только что о нём узнал.
Глава 25
Трагическая потеря изменила обычно сдержанную и рациональную Дейдру Коннели-Холланд. С раннего детства Ник не сомневался, что маме по силам всё. По сути, так оно и было – касалось ли дело торчащего из притолоки гвоздя или получения профессорского звания. Берт Холланд делегировал полномочия главы семьи жене, и та с удовольствием их переняла. Возможно, в этом была определённая мудрость и с той, и с другой стороны, потому что в данных ипостасях оба чувствовали себе вполне комфортно.
Сколько Ник себя помнил, иначе как «шалопаем» его отца не именовали. Причём все: начиная от его собственной матери и заканчивая близкими друзьями.
Глядя на этого невысокого коренастого человека, никто не догадывался, что перед ним прославленный физик, автор множества научных трудов и обладатель докторской степени. И в характере отца, и в его внешности было нечто такое, что располагало к нему людей, за минуту из случайного знакомого превращая в лучшего друга – качество больше присущее коммивояжёру, нежели учёному мужу. Хотя, в бытность его преподавателем на курс физики квантовых систем доктора Холланда записывалось рекордное количество студентов.
С матерью они познакомились в университете. Дейдра Коннели училась на курсе прикладной математики, была третей из четырёх сестёр и считалась в своей семье «синим чулком». Про замужество она не помышляла, полностью отдавшись науке. Отец, по его словам, взял её измором и не без помощи будущих тёщи и тестя. Бабушка Коннели рассказывала, что мама вышла за папу, скорее, чтобы от неё отвязались, а не из-за каких-то там чувств, что не помешало их браку стать самым крепким и среди Коннели, и у Холландов.
На самом деле, первым ребёнком в их семье был отец. Ник с Лиамом – последыши. Отцу прощалось всё, начиная от оставленной в раковине тарелки, заканчивая спонтанным решением отправиться в Монтану встречать Рождество. Бабушка ошибалась: чувства у матери были, и отец сторицей их вернул, пока Ник в одиночку, а после в компании Мэтта, заливал горе после гибели брата. Отец стал для матери тем, кем был изначальной – поддержкой и опорой, в полной мере исполняя тот пункт брачной клятвы, который касался горя. Оно сблизило их всех – последний и самый ценный подарок, что преподнёс им Лиам.
Теперь Ник с отцом работали надвое, всячески оберегая мать, потому он и преподнёс экстра-сокращённую версию романа с Элис, расширив его, правда, до нескольких дней. Себя он сознательно превратил в легкомысленного, охочего до развлечения повесу, чтобы ни тени сомнения не упало на светлый образ девушки. Да, он бросил несчастную, сведя всё к обычному курортному перепихону.
– Не выражайся при матери, хренов засранец!
Это самое мягкое, что Ник услышал в свой адрес от отца. Их семейная «кассандра» так разволновался, что пришлось бежать за сердечными каплями.
И совершенно всё равно что «засранцу» уже тридцать семь, и что он совершенно самостоятельный, взрослый мужчина, сделавший головокружительную карьеру в бизнесе. Сегодня Ник снова стал пятнадцатилетнем пацаном, застуканным со своим первым косячком в компании Дэнни и Йена. Отец распекал его с таким энтузиазмом, что даже мать заслушалась. Смех они, конечно, сдержали: не лишать же человека удовольствия исполнить отцовский долг, возможно, последний раз в жизни.
Поговорить с матерью удалось только поздно вечером за чашкой традиционного ночного чая, когда отец уже ушёл спать, а Ник специально для этого разговора решил остаться на ночь в родительском доме.
На первый взгляд новость о внуке она восприняла спокойно. Возможно, внутри и переживала, но виду не показывала. Вспомнила, что значит иметь дело с шалопаями, не иначе.
– Прости, мам. Честно говоря, я не представлял, что отец так отреагирует.
Они сидели на кухне с двумя толстостенными чашками, наполненными ароматным травяным чаем, который мать делала самолично из того, что выращивала на грядках за домом.
Ник с детства любил такие посиделки, хотя бывали они не часто. Не часто они оставались одни, рядом всегда кто-то был: отец ли, Лиам, или было что-то, что разделяло их: её работа, его учёба. И всё же в решающие моменты, когда Нику необходимо было поговорить, мама чувствовала это и звала с собой на кухню.
Сегодня он пришёл сам.
– Честно говоря, я тоже, – ухмыльнулась она, подставляя ему сахарницу, наполненную коричневым кусковым сахаром. – Встряска, конечно, та ещё, но что-то уж слишком близко к сердцу он всё воспринял.
– А ты? – спросил Ник осторожно.
– Если бы ты пришёл с этим в семнадцать, я бы точно забилась в истерике.
– А сейчас?
– Сейчас мне определённо нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что у моего сына есть сын.
– Жаль тебя торопить, мам.
– Вот как? – Она напряглась. – И что же ты намерен делать?
– Стать Лукасу настоящим отцом, как минимум.
– Его зовут Лукас? – Скрывая волнение, она поднялась и принялась искать что-то в верхних ящиках. – Хорошее имя. Старшего брата моей матери звали Лукас. Он погиб во Вторую мировую.
– Правда? Я не знал.
– Честно говоря, я сама недавно об этом вспомнила. – Мама снова села, ставя перед Ником тарелку с шоколадным «Орео» – печеньем, за которое в детстве он мог продать душу. – Наткнулась на старые фотографии, когда разбирала коробки на чердаке. Как они туда попали, ума ни приложу. Ты, кстати, на него похож. – Она сентиментально улыбнулась, но тут же посерьёзнела. – Расскажи мне о мальчике.
– Очень рассудительный и серьёзный не по годам. Совсем непохож на меня в детстве, хотя вроде бы и похож. Говорит, что почти пять, а на деле в июне исполнилось четыре. У него ямочки на щеках, когда улыбается. А вот смеётся редко. Говорю же, серьёзный.
– Ясно, – мама в задумчивости качнула головой, но неожиданно вскинулась: – А что его мать? Вы ладите?
– Ладим. – Попробовав на вкус это слово, Ник понял, что оно ему нравится. Так что почти сразу повторил его снова. – Ладим. Но я думаю о большем.
– Ты хочешь сделать предложение?
– Думаю об этом. Но не уверен, что Элис в нём нуждается.
– Должно быть, эта Элис – женщина необычная, раз у тебя на этот счёт возникли сомнения.
– Очень необычная, мам. Очень. Я с самого начала это понял.
– Ну, в таком случае, история, которую ты скормил отцу, шита белыми нитками. Не хочешь рассказать, как всё было на самом деле?
Ник потянулся через стол и сжал руку матери.
– Не сейчас, – сказал он тихо, удерживая её взгляд. – Есть кое-что ещё, что ты должна знать.
– А вот сейчас ты меня пугаешь, сын.
– Не пугайся. Самое удивительное, что, похоже, ты их знаешь.
– Кого знаю? – Мать изумлённо воззрилась на Ника.
– Моих Элис и Лукаса.
– Твоих Элис и Лукаса? – повторила она следом.
– Да. Моих Элис и Лукаса. – Как же здорово это звучит, снова подумал Ник. – Ты курируешь группу в дошкольном центре, где занимается мой сын. Его фамилия Манфреди. Лукас Манфреди.
Ник внимательно наблюдал, как меняется выражение лица матери: от удивления к непониманию, от непонимания к изумлению. Медленно откинувшись на спинку стула, она не сводила с него поражённого взгляда и лишь иногда принималась качать головой, пытаясь осознать свалившуюся на неё новость.
Иной реакции, вербальной, пришлось ждать долго.
– На верхней полке за хлопьями к завтраку у отца припрятана бутылка виски. Достань, пожалуйста.
Ник едва не поставил рекорд скорости по выполнению этой просьбы. Гнало и волнение за мать, и изумление. С крепким напитком он её никогда не заставал – так, пинта пива или бокал с вином. А тут виски.
Она не стала его ждать, сразу выпила налитый на пол пальца напиток и бухнула стакан на стол.
– Ещё.
Вторая порция пошла медленней, а он и не торопил.
– На вступительном испытании Лукас Манфреди на вопрос: «Как ты будешь рисовать корову?» – ответил: «Трудно». Это «трудно» стало словом нарицательным. И всякий раз, когда его произносит кто-то из коллег, я вспоминаю этого мальчика. – Взгляд матери, обращённый на Ника, немного потеплел. – Ты прав, он смышлёный и довольно серьёзный. Как и его мама. По-моему, остальные мамы её не любят. Видишь ли, обычно родители талантливых детей не сомневаются в их гениальности, кичатся ею и мнят свой заслугой. Для мисс Манфреди важно, чтобы сыну было интересно заниматься вообще. Она слышит своего ребёнка, и, если бы занятия были ему неинтересны, вряд ли выбрала нашу школу.
– А ему интересно?
– Интересно, сынок. Больше, чем тебе, но меньше, чем Лиаму. И ты не прав, что мальчик на тебя не похож. Похож. Так похож, что, впервые увидев его, я перекрестилась. И вот как всё оказалось.
– Хочешь ещё одно признание?
– Не многовато ли для одного вечера? – хохотнула мать и быстро допила свой виски. – Впрочем, давай. Напитки твой отец умеет выбирать.
Ника не нужно было просить дважды. Он щедро плеснул в оба стакана и поднял свой.
– Я люблю эту девушку.
Мать отсалютовала в ответ:
– Хороший выбор, сын. Постарайся теперь её в этом убедить.
