Текст книги "Перемещенцы (СИ)"

Автор книги: Ирина Успенская

Соавторы: Вадим Ветров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Глава 7. В которой Кейко получает урок повиновения, Арина приобретает опасного врага, а Сэм находит любовь

 
Девочка поздно домой возвращалась.
С мрачными дядями вдруг повстречалась.
– Ой! Отпустите, добрые дяди!
– Да кто тебя держит?! Иди, бога ради…
 

– Тебе не кажется, что мы расслабились и засиделись в этом сонном месте? Или никак не можешь расстаться с новой подружкой?

Артуари презрительно фыркнул.

– Через день. Мне нужно пополнить запасы трав и добыть карту. Кейко!

– Да, милорд.

– Травница в селе есть?

– Да, милорд, только она старая и совсем из ума выжила. Лучше в Дубеньчики съездить. Там знатная знахарка живет. К ней даже из города приезжают.

– Дорогу знаешь?

– Да, милорд.

– Поедешь со мной. Завтра на рассвете.

– Как прикажете, милорд.

– Возьмешь Ночь, ей полезно будет размять ноги. – Сотеки лениво перевернулся на живот.

– Хорошо, милорд.

Кейко чуть сдержался, чтобы не заорать от радости. Ему позволили прокатиться на нэрке! Это был самый счастливый день за все его годы жизни в Глушках. Он опять отполз в тень куста, за которым прятался от жары и со счастливой улыбкой прикрыл горящие возбужденным красным огоньком глаза. Кейко никогда и никому не признавался, какие мечты и видения иногда пролетают перед его закрытыми глазами. Мечты – это все, что было у подкидыша и все, что есть у раба. Кейко верил, что его фантазии, когда-нибудь исполнятся. Ведь Многоликий не оставит своих верных детей без внимания. Просто сейчас у него нету времени на маленького подкидыша из Приграничья, но когда-нибудь, когда бог вернется… И сегодня, лежа в тени большого куста, подросток представлял себя летящим на белоснежном нэрке над синим морем. Длинные волосы собраны в косу, как у милорда Сотеки, внизу мелькают маленькие белые парусники. Кейко одет в белоснежные одежды, а на боку у него золотой меч…

– Ты ведь тоже заметил? – задумчиво спросил Сотеки у брата.

– При первой же встрече.

– Поэтому ошейник? Убьем? – голос антрацитового воина звучал совершенно бесстрастно.

– Возможно, позже. Пусть пока живет.

Артуари потянулся всем телом, из положения лежа легко вскочил на ноги, несколько раз подпрыгнул, покрутил шеей и с разбега нырнул в реку. Сотеки лениво приподнял голову, проследил взглядом, как брат ласточкой входит в воду, и улегся обратно. Было жарко. Оба солнца нещадно палили землю. И это в межсезонье. Что же здесь творится летом? На Атарияте климат намного умереннее, и такие жаркие дни выпадали раз в несколько лет. Крестьяне, недавно молившие светлого Суроса о тепле, во всю поминали черную Вету за чрезмерную жару. Воистину, людям не угодить. Над водой, словно маленькие волшебные существа, порхали цветные стрекозы. Тихо шелестел осот, обдуваемый легким жарким ветерком. Старый сом, живущий в омуте у камышей, лениво плеснул хвостом и ушел в ил на глубину, где били холодные источники. Большеухие коровы местной породы, которые паслись на лугу, вяло отмахивались хвостами от таких же разморенных жарой слепней, равнодушно пережевывая свою жвачку. Они бы с радостью забрались в прохладную воду, но бдительный, загоревший до черноты белоголовый пастушок не позволял стаду приблизиться к реке. Ее берег, а точнее пологий песчаный пляж, был оккупирован демонами, как в селе называли постояльцев Техика. Благородные, срам-то какой, лежали на песке без порток и лениво переговаривались. Пастушок с любопытством следил за ними издали, особенно его интересовал черный воин с белой косой, да такой длинной и толстой, что бабы в селе от зависти выли, хотя, конечно, вздохов и томных шепотков было больше в адрес его светлокожего брата. Все девки в деревне, да что там девки, и молодые бабы тоже, только и обсуждали завидное положение Настани, которая ходила по селу задравши нос, свысока посматривая на менее смелых подруг. А ведь подкидышу пришлось, чуть ли не силой, тащить к старосте девок, когда благородные искали служек. А теперь сестры Кичко – Витка и Витала из бесприданниц стали богатыми невестами. За два дня работы на белокосого получили по десять серебреных цепней! И бабы у колодца талдычили, что стока же получат, как служба их закончится. Правда, вдова Еника со смехом добавила, что, наверное, хороший якорь у благородного, коли девок так зацепил. Но что это значит, пастушонок не понял. Он подслушивал, спрятавшись за срубом, поэтому переспрашивать не стал, а с умным видом повторил фразу служкам, когда те, возвращаясь с работы в поле, остановились попить воды, чем вызвал дружный смех мужиков и несколько сальных шуточек. Мальчишка, почесывая облупленный нос, поглядывал в сторону кустов, за которыми спрятался в тень подкидыш. Вот бы пойти расспросить о новых хозяевах Кейко, но пастушок боялся благородных, а сам подкидыш не появлялся.

А Кейко блаженствовал. Ему теперь не нужно было вставать ни свет, ни заря, обихаживать скотину, полоть огород и выполнять тяжелую и нудную работу по дому. Уход за нэрками подкидыш считал не работой, а удовольствием. И хотя умные животные поглядывали на него свысока, парнишка не терял надежды когда-нибудь с ними подружиться. Прислуживать хозяевам тоже было совершенно не обременительно. За милордом Сотеки все еще присматривали две нанятые Артуари молодки – сестры Кичко, правда, вот уже два дня, как присмотр происходил только ночами. А милорду Артуари, которого Кейко жутко боялся, прислуживала Настаня. Мальчишка был на подхвате – подать, принести, рассказать. Вот и сегодня выздоравливающий Сотеки, мучаясь от жары, попросил Кейко показать место на берегу, где можно поплавать и позагорать. Зачем загорать и без того черному как уголь милорду, Кейко понять не мог, но, помня о правилах, озвученных в первые минуты его рабства, спрашивать не решился. Милорд Сотеки, когда узнал, чья кровь, поставила его на ноги, хотел дать Кейко вольную, но его брат не позволил. Пристально глядя на подкидыша он, медленно, смакуя каждое слово, произнес:

– Впереди долгий путь, и неизвестно, когда и сколько понадобится такой крови. А в этом сосуде она не испортится ни от жары, ни от холода. Ну, а если дитя попробует нарушить правила….

Тогда, загипнотизированный холодным жестким взглядом хозяина, который бесстрастно описал, что он сделает с нерадивым рабом, Кейко впервые в жизни описался от ужаса. Хорошо хоть дело происходило на улице и штаны на нем были на три размера больше. Целый день после этого мальчишка строил планы побега, но так и не решился пуститься в путь, понимая, что его догонят, и после этого жизнь превратится в муку. Артуари же словно забыл о рабе и постепенно ужас отпустил сердечко Кейко, и он опять превратился в веселого, жизнерадостного подростка. Однако подкидыш очень старался не попадать хозяину лишний раз на пути. Вот и сегодня паренёк спрятался в тени кустов, чтобы не мозолить глаза отдыхающим милордам, но быть рядом. Наблюдательный подкидыш уже понял, что в этой паре главный милорд Артуари и спорить с ним его чернокожий брат не станет. Еще он заметил, что у хозяина в зависимости от настроения меняется цвет глаз. Когда милорд спокоен – они темно-голубые, с сиреневым отливом, словно вечернее чистое небо, отраженное в воде, когда его захлестывают эмоции, глаза становятся ярко-синими, а когда милорд в ярости – о, тогда, словно две фиолетовых грозовых тучи селятся во взгляде благородного яра.

* * *

На высоком обрывистом берегу небольшого озера лежала стройная загорелая девушка в непривычном для этих мест черном кружевном белье, которое она использовала вместо купальника. Вот она провела рукой по плоскому животу, сгоняя назойливую муху, и в очередной раз порадовалась своему помолодевшему телу. Первые дни Арина все время боялась, что процесс пойдет вспять, и она опять превратится в сорокалетнюю женщину. Но время шло, а тело оставалось молодым, что несказанно радовало землянку. Вместе с телом понемногу менялись и мысли и, как сказал недавно Сэм, теперь ни у кого не повернется язык назвать ее женщиной. Девушка… Как приятно это звучит. Арина улыбнулась и тут же опять нахмурила лоб. Нещадно палящее весь день большое горячее солнце потихоньку опускалось к горизонту. Легкий ветерок приятно холодил мокрую после купания кожу. Темно-зеленая трава, еще не успевшая пожухнуть от наступившей жары, щекотала спину. Стрекотали насекомые. Где-то вдалеке трещала птица, то, замолкая на некоторое время, словно ожидая ответа, то опять заливаясь переливчатой трелью. Женщина, прищурившись, посмотрела на небо, в очередной раз пожалев, что не захватила солнцезащитные очки. Божиня склонялась к горизонту, а фиолетовый Бож потихоньку перевалил зенит. Смирившись с тем, что домой вернуться нельзя, Арина приняла действительность как должное, но в глубине души ей казалось, что все это не настоящее, словно они с Сэмом стали участниками реалити-шоу, и вот-вот раздастся голос режиссера: «Стоп. Снято» – и все закончится, они выйдут из средневековых декораций и опять окажутся в современном земном мире. Мозг понимал, что это невозможно, а разум с ним спорил, что невозможно как раз переместиться между мирами, просто пойдя погулять в лес.

Вот уже неделю девушку мучила тоска. Конечно, приятно несколько дней побездельничать, но когда безделье длится несколько недель, тут даже самый ленивый человек взвоет. Вот мечтаешь, мечтаешь об отдыхе, строишь на него планы, рассказываешь всем вокруг, что в отпуске будешь спать до обеда, валяться на пляже и ничего не делать! А наступает долгожданный отпуск, и спать не хочется, пляж надоедает, книги не впечатляют… Так случилось и с Ариной. Отсутствие такого привычного и совершенно незаметного в повседневной жизни там, на Земле, электричества очень сильно повлияло на распорядок дня попаданцев. Подъем – на рассвете, отбой – с наступлением темноты. Вместо телевизора – выслушивание разговоров об урожае, отеле, приплоде и прочих радостях сельской жизни. Вместо книг – обсуждение с Сэмом прошедшего дня, воспоминания и планы на будущее. Она начинала тихо звереть от окружающей ее однообразной жизни, все больше не понимая знахарку Сагрессу, которая прожила в этом болоте двести лет! И вообще, травница вызывала у Арины чувство неприязни. Словно слушаешь игру хорошего струнного оркестра, и вдруг в прекрасную мелодию врывается совершенно неуместный барабанный бой. Так и в травнице проскальзывала некая недосказанность и фальшь, несмотря на то, что она раскрыла друзьям свой самый большой секрет.

Эйфория первых дней прошла, и Арина поняла, что заниматься ей здесь совершенно нечем. Поделившись с местными своими небольшими знаниями в рукоделии, она оказалась «не у дел». Первые дни девушка крутилась возле Сэма, но потом ей стало скучно вникать в технические вопросы ковки, молотьбы и распила. Она попыталась помогать Ташке на кухне, но жена корчмаря старательно ограждала ее от тяжелой физической работы, да и от нетяжелой тоже, постоянно приговаривая, что благородным ярессам не к лицу заниматься работой черни. Селяне ее сторонились. Нет, они не выказывали явной вражды, а даже наоборот, но держались робко, отвечая на вопросы, сами разговор не поддерживали, и завести близкое знакомство девушке ни с кем не удалось. Только непоседливые детишки не боялись «благородную киборгу», а после того, как Арина, усадив вокруг себя малышню, рассказала им сказку о девочке в красной шапочке, вообще не оставляли ее одну ни на минуту. Вот и сейчас они стайкой расположились на берегу в сторонке от загорающей девушки и громким шепотом подговаривали Шуньку, к которой Арина испытывала симпатию, уговорить «киборгу» рассказать очередную историю. Шунька с многозначительным видом кивала головой и таким же громким шепотом отвечала, что «кибоге» жарко, и она расскажет «шкажку», когда Божиня спрячется за лес. Слушавшая все эти перешептывания, девушка чувствовала себя нянькой в детском саду. Она опять вспомнила дочь, но в этот раз воспоминания не принесли с собой слезы и тоску, а наоборот, Арина почувствовала нежность и легкую грусть о прошедшем. Так бывает, когда вспоминаешь счастливую первую любовь – жаль, что закончилась, но впереди ждет еще много прекрасного. Женщина провела черту между своей жизнью и смертью и пыталась смотреть вперед с оптимизмом. Если ничего нельзя изменить, то и расстраиваться не стоит.

Арина, лежа под нежаркими лучами Божа, перебирала в памяти события последних недель. За это время она в сопровождении дочери старосты, Лирины, облазила все окрестности Дубеньчиков и даже сходила с травницей в лес. Улыбнулась, вспомнив, как Сагресса взахлеб рассказывала ей о «великолепном, огромном, удивительном потенциале мага Сэмуэля», который согласился идти к ней в ученики. Разговор с Сэмом состоялся в тот же вечер. Он уже заканчивал свои дела со старостой и с восторгом принял предложение знахарки. Тогда Арина очень порадовалась за друга, понимая, что для него это отличный шанс утвердиться в этом мире. И вот уже вторую неделю Сэм занимался с травницей основами ментальной магии. Арина даже посетила одно занятие, но чуть не заснула, наблюдая, как знахарка и парень, сидя друг против друга в позе лотоса, пытаются усилием воли перетянуть на свою сторону перышко, висящее между ними. Скука. И Арина начала постепенно задумываться, что же делать дальше? То, что она не останется в Приграничье, девушка знала точно, но она совершенно не представляла, куда ей податься и как закрепиться в этом новом мире. Поэтому и злилась, постоянно перебирая в уме всевозможные варианты будущего. В реальности все было совершенно не так, как в ее любимых фэнтезийных книгах. Где тот сильный, умный, богатый эльф (воин, маг, принц, вампир – нужно выбрать из списка), который возьмет на себя решение всех ее проблем? Где новые магические умения? Где, в конце концов, умная зубастая, плотоядная лошадь, верой и правдой служащая своей новой хозяйке? Арина перевернулась на живот, подставляя солнышку спину, зажмурилась, вспоминая необычных крылатых коней, тут же перед глазами возникло ненавистное, притягательно-красивое, синеглазое лицо с острозубой надменной улыбкой. Девушка со злостью заскрипела зубами, вспоминая встречу недельной давности…

В корчме было непривычно тихо и по-утреннему прохладно. Арина завтракала, сидя лицом к двери с краю длинного стола. Домин что-то сосредоточенно считал, разложив на соседнем столе большой гроссбух и счетные палочки, Ташка складывала чистые тарелки в громоздкий открытый буфет. Где-то во дворе громко орали перепуганные тетери. Хонька, которого послали отловить на суп самую жирную птицу, слишком увлекся процессом. Девушка задумчиво отрезала охотничьим ножом кусочки свернутого трубочкой блина со сладкой начинкой, аккуратно накалывала его на складную вилку и неспешно отправляла в рот, запивая травяным чаем. Одновременно с этим она с любопытством наблюдала за Домином, который, нахмурив лоб, тщательно выводил крючки в книге, периодически перекладывая разноцветные палочки из одной кучки в другую. Арина уже знала, что желтые означают злоты, синие – цепни, а красные и зеленые – феечки и полуфеечки соответственно. Палочки имели зарубки, одна зарубка – один десяток. Жутко неудобно на взгляд бывшего бухгалтера. Судя по количеству желтых палочек, Домин оперировал десятком злотых, а что говорить о тысячах? Арина покосилась в тетрадь, куда корчмарь тщательно вписывал, а точнее вырисовывал какие-то колечки, подковки и хвостатые кружки. Насколько успела узнать девушка – это были цифры. Таинственный Лес наградил их знанием языка, но не научил грамоте. И вот уже неделю «киборги» учились писать и читать. Сэму было проще с его абсолютной памятью, а Арине знания давались с трудом. Она никак не могла запомнить весь алфавит, который состоял из двадцати пяти букв. Травница, единственный житель деревни, у которой была книга, «Введение в травоведение», болезненно кривилась, видя мучения девушки. Но на ее предложение помочь освоить алфавит при помощи магии разума Арина ответила категорическим отказом, панически боясь вмешательства в свой мозг. Если совсем тяжко будет, лучше подождать, пока Сэм освоит магию, другу она доверяла больше деревенской знахарки.

От печальных мыслей девушку отвлек новый посетитель. В придерживаемую, как показалось Арине, худенькой девочкой, одетой в старое рванье, дверь неторопливо вошел очередной посетитель. Надменное, породистое лицо с правильными чертами. Черные, как смоль, волосы убраны в высокий хвост. Гордая посадка головы, высокомерный взгляд больших темно-голубых глаз. Жесткая складка у презрительно изогнутых чуть тонковатых губ. Высокий, худощавый, он напоминал благородный клинок – тонкий, изящный, несгибаемый и смертоносно опасный. Посетитель даже двигался с грацией опытного фехтовальщика. Уж в этом девушка разбиралась. Над плечами воина торчала черная рукоять меча. Когда он повернулся, Арина увидела длинные, около ста двадцати сантиметров, чуть изогнутые тонкие серебристые ножны, насколько она разбиралась в оружии, за плечами воина был меч нодати, хотя, кто его знает, как он называется в этом мире. Девушка подумала, что только при таком росте, как у незнакомца, можно носить меч за спиной, хотя, как он его достает, она не представляла. В дополнение к мечу на поясе висел узкий длинный кинжал в кожаных ножнах и плоское стальное кольцо, заточенное по внешнему краю до остроты бритвы, очень похожее на индийскую «чакру», такие же, только меньшего размера, кольца украшали левое запястье незнакомца. На бедре закреплена перевязь с ножами. Арина была уверена, что и на руках под одеждой припрятано еще несколько таких же подарочков. Этакая ходячая выставка холодного оружия. Одежда незнакомца выглядела очень… аристократично. Именно так, в представлении выросшей на приключенческих фильмах о Фанфан Тюльпане и трех мушкетерах девушки, и должен быть одет дворянин. Мягкие, облегающие ноги лосины кофейного цвета, белоснежная рубашка, коричневый жилет, отороченный черным орнаментом, высокие сапоги-ботфорты. За пояс заткнута нагайка. От него веяло благородством, аристократизмом и еще чем-то очень опасным и жестоким. Арина просто ощущала за спиной вошедшего толпу высокородных предков – искушенных в интригах вельмож и непобедимых рыцарей.

Его взгляд равнодушно скользнул по застывшей в поклоне Ташке, по суетливо убирающему палочки Домину и задержался на Арине. Незнакомец удивленно выгнул черную бровь и слегка склонил голову, приветствуя девушку. Арина от растерянности кивнула в ответ. Домин наконец-то вытащил из-за стола свое немаленькое тело и, смешно семеня короткими ножками, подбежал к гостю.

– Что будет угодно благородному яру? – с низким поклоном спросил он. – Есть свежие яйца, блины с различной начинкой, мясо и каша.

«Нас он так не приветствовал» – с некой иррациональной ревностью подумала Арина.

– Омлет из пяти яиц, овощи, белый хлеб. Ягодный чай. Накорми коней. Быстро. Ах, да! Рабу – кашу с мясом и молоко.

Мужчина повернулся к застывшей на пороге девочке.

– Проследить за нэрками. Узнать, где живет травница. Быстро поесть.

– Да, милорд, – поклонилась девочка и бесшумно выскользнула за дверь.

Ташка сноровисто расстелила белую скатерть, выставила на нее солонку, поставила плетеную корзинку со свежим ароматным хлебом. Домин притащил для важного гостя свой стул.

Арина, слегка удивленная увиденным, составила стопкой грязную посуду со своего стола и под недоуменный взгляд благородного посетителя потащила тарелки в закуток, завешанный тканью, где стояла бадья для грязной посуды.

– Рабыня? Я не ослышалась? Этот ребенок – его рабыня? – зашептала Арина взбивающей в деревянной миске омлет Ташке.

– Раб. Это мальчишка. А что тут такого? Наверное, за долги продали, али родился уже рабом. – Ташка безразлично пожала плечами, выливая омлет в сковороду и ставя ее на огонь. – Хонька! Иди сюда, сынок! – на ее крик выглянул растрепанный Хонька в неизменных тапочках. – Возьми вон ту выщербленную миску да наложь туда каши и молока кружку налей. Токмо не сегодняшнего. Вчерашнее возьми. Отнеси рабу к коновязи. Да задай лошадям яра овса.

Арина потерянно стояла, опустив руки. Милая, добрая и отзывчивая Ташка, которая и тетеря-то сама зарубить не может, спокойно говорит о рабстве. И не только говорит, но и относится к рабу, как к вещи!

– И дорого стоит раб? – поинтересовалась она, лихорадочно вспоминая, что такого ценного из своих вещей может предложить незнакомцу с холодными васильковыми глазами.

– Дорого. В Приграничье рабов-то нет. Мы свободные люди. Токмо у приезжих яров. А так бают, что и по десять злотых бывают.

– И что они, как вещи, да? И продать, и обменять, и убить можно? – Арина говорила, а сама в это не верила. Ну не может такого быть! Просто не может!

Ташка сноровисто вывернула пышный омлет на тарелку, посыпала его рубленой зеленью, отодвинула, скептически оценила, положила по краям порезанные овощи и осталась довольна результатом.

– Раб, он и есть раб. Как хозяин решит.

С этими словами женщина подхватила тарелку, крынку со сметаной и торопливо пошла в зал. Обескураженная Арина, словно во сне, вышла следом. Увидев ее, незнакомец надменно скривил губы. Девушка подумала, что весь свой ареол благородства растеряла, унеся за собой посуду. От откровенно презрительного взгляда стало как-то стыдно и неудобно. Сразу захотелось сжаться в комок и незаметно прошмыгнуть в темный угол, где и затаиться до отъезда высокомерного красавца. Но вместо этого Арина, гордо вскинула голову и, глядя строго перед собой, с независимым видом вышла из корчмы.

Облокотившись о коновязь, стоял Хонька. Он нашел новые уши и теперь вываливал последние новости на раба, который, сидя на корточках, уминал кашу, черпая ее сложенными ковшиком пальцами. Рядом с ним на земле стояла глиняная кружка с молоком. У Арины болезненно сжалось сердце.

– Хонька, паразит! Что же ты не дал человеку ложку? – воскликнула она, легко сбегая по ступеням веранды.

Хонька недоуменно вылупил глаза.

– Какому человеку?

– Да вот этому! – девушка обличительно ткнула пальцем в испуганно вскочившего мальчишку-раба.

– Вот еще, на всяких рабов посуду марать.

– Хонька!

Видно что-то в ее лице изменилось, потому что парень моментально скрылся в корчме и через минуту появился с обгрызенной деревянной ложкой, к которой прилипли несколько коричневых зерен. Арина с негодованием узнала в ней ложку, которой Ташка обычно размешивала тюрю – густую зерновую смесь, ежедневно запариваемую для прожорливых тетерей. Хонька сунул ложку в руки смущенного таким вниманием раба и опять подпер столб. Арина только скривилась, но промолчала, поняв, что большего добиться все рано невозможно.

– Благодарю, яресса, – мальчишка-раб низко поклонился, вызвав этим у женщины очередной прилив жалости.

– Ты кушай, кушай, – пробормотала она, рассматривая пацаненка.

Худенький, угловатый, с тонкими запястьями и торчащими из-под штанов худыми лодыжками, он больше походил на девочку-подростка лет тринадцати, чем на парня. Немного вытянутые к вискам большие светло-карие глаза с красноватым отливом, темные длинные загнутые вверх ресницы, тонкий изящный носик, маленький аккуратный рот. На глаза спадает копна серых волос, которые так и хотелось собрать в хвост и перетянуть красной лентой. Почему-то Арине казалось, что под густыми волосами скрываются остроконечные ушки. Одет мальчишка был в залатанную, застиранную одежду, явно с чужого плеча. Сразу бросалась в глаза неуместная на фоне нищего одеяния витая гривна, сплетенная из двух расплющенных проволок, покрытых символами, которая обвивала шею подростка. Арина сразу узнала свое любимое серебро. Одна нить светлая, вторая черненная.

– Как тебя звать, малыш? – спросила она, когда мальчишка тщательно облизав ложку, выпил молоко и аккуратно сложил посуду стопочкой.

– Кейко, яресса.

– А сколько тебе лет?

– Не знаю, яресса. Меня нашли в день Многоликого восемь лет назад. В то время я еще плохо ходил. Возможно, мне уже был год или чуть больше.

Арина прикинула, по земным меркам Кейко сейчас лет двенадцать-тринадцать.

– А как ты попал к этому… – она мотнула головой в сторону корчмы.

– Милорд Артуари выкупил мой долг у старосты деревни Глушки, яресса.

– Он тебя обижает? – Арина и сама понимала, что вопрос прозвучал совершенно уж по-детски, но он непроизвольно слетел с ее губ, прежде чем она задумалась о его смысле.

– Нет, яресса. Милорд Артуари хороший хозяин, – Кейко запнулся, – Справедливый. А его брат, милорд Сотеки, так вообще веселый и добрый, он даже…

Тут Кейко побледнел, уставившись расширенными от ужаса глазами куда-то за спину Арины. Девушка быстро обернулась. На крыльце, с небрежной ленцой постукивая нагайкой по голенищу мягкого замшевого ботфорта, стоял пресловутый милорд Артуари и с нескрываемым недовольством смотрел на Кейко.

– Обсуждаешь хозяев? Ты ведь помнишь, какое наказание я тебе за это обещал? – прошипел он, медленно спускаясь с крыльца.

Арина перевела взгляд на Кейко и увидела, как у того подкосились ноги и он упал на колени, уронив в пыль грязную посуду. Хоньку словно ветром сдуло.

– Милорд, я не обсуж…

– Молчать!

И тут Арина не выдержала. Да плевать, что он какая-то там шишка, благородный человек, или даже не человек вовсе! Но так обращаться с ребенком! Как тогда, в лесу, в груди разгоралась ненависть, злость и неистовая ярость. Словно берсеркер, она выступила вперед, прикрывая собой Кейко и уперев руки в бока, выдала замысловатую, пятиэтажную конструкцию на великом и могучем, которую потом так и не смогла вспомнить. Надо сказать, что сия, несомненно, замечательная тирада произвела на Артуари огромное впечатление. Он, по-видимому, никогда не слышал от леди таких слов. А то, что слова эти в приличном обществе повторять нельзя, рабовладелец не сомневался. А Арина распалялась все больше, сыпля знакомыми со времен социалистического детства лозунгами.

– Да что ты себе позволяешь! Ты! Здоровый, сытый ублюдок, не смей трогать ребенка! Легко быть сильным со слабым, а ты попробуй справиться с достойным тебя противником. Ты что не видишь, что он сейчас в обморок упадет! Как ты вообще мог купить ребенка?! Неужели не смог просто нанять слугу? Рабство – это мерзко! А эксплуатация ребенка – это мерзко в тройне! Унижая беззащитного, ты в первую очередь унижаешь себя!

– И что ты сделаешь, женщина?

Артуари, до сих пор с удивлением слушающий возмущенные речи Арины, с пренебрежительной улыбкой подошел вплотную к разгоряченной девушке и хищно втянул воздух, словно к чему-то принюхиваясь.

– Отпусти его, иначе я тебя прибью! – Арина постаралась не отводить взгляда от смеющихся глаз воина.

– Яресса, не надо… – сдавленный шепот сзади только придал ей уверенности.

Неожиданно Артуари рассмеялся. Он смеялся, запрокинув голову назад – искренне, задорно и…обидно. Арина в растерянности отступила на шаг. Все еще посмеиваясь, воин молниеносным движением выхватил из ножен кинжал и протянул его девушке рукоятью вперед.

– Я даже защищаться не буду. Если ты сможешь меня, хотя бы ранить, так и быть я не стану отрезать болтуну язык, а заменю наказание на к'тош[12]12
  К'тош (рэквау) – двойная плеть аналогичная нагайке.


[Закрыть]. – Он с отстраненным интересом смотрел на Арину, как смотрит на молодого неопытного волкодава матерый волк.

Арина растерялась. Весь ее боевой задор куда-то моментально пропал. Одно дело угрожать и совсем другое воплотить угрозы в жизнь. Девушка автоматически взяла кинжал. Тяжелый, хищный, с обоюдоострым клинком и ажурной гардой в виде переплетшихся змей. По лезвию пробегали голубоватые искры. Она некоторое время полюбовалась на прекрасное оружие и со вздохом, зажмурив глаза, не задумываясь ни на секунду, резко выбросила руку перед собой.

Как легко, сидя у костра или лежа дома под теплым одеялом мечтать о справедливом возмездии, представлять, как хладнокровно расправляешься со злодеями. И как страшно чувствовать клинок мягко входящий в живую плоть. Сзади вскрикнул Кейко. Арина открыла глаза, в недоумении глядя на кисть все еще сжимающую рукоять кинжала, который торчал из тела Артуари. В панике девушка выпустила кинжал и отскочила от недоверчиво смотрящего на живот воина. В глазах у нее потемнело, в виске застучала одна-единственная мысль: «О, боже! Я его убила! Но как? Как я смогла?»

– Молодец, – в голосе Артуари сквозило удивление и легкое уважение. – Кейко, баярд!

Он протянул рабу маленький темный пузырек, другою рукой резко выдергивая кинжал и тут же зажимая рану кулаком. С тихим хлопком Кейко с усилием вытянул пробку.

– Помогай, раб.

Подкидыш быстро расстегнул на хозяине жилет и задрал вверх рубашку, оголяя мускулистый загорелый живот по которому стекали струйки крови. Больше Арина ничего не видела. Впервые в жизни она упала в обморок.

Когда девушка очнулась, над нею с загадочной усмешкой стоял Артуари, а Кейко смущенно мял в руках мокрую белую тряпицу, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся шелковым носовым платком.

«Надеюсь, он чистый, а то с этого высокородного станется и многократно использованный подсунуть» – подумала Арина про себя, а вслух пробормотала себе под нос:

– Довели бедную девушку до обморока.

– Очнулась, некра?

– Дерьмо, – выругалась Арина по-русски, медленно поднимаясь на ноги. – Дерьмо! – Еще раз с выражением повторила она, увидев, что воин спокойно двигается и умирать, похоже, не собирается.

– И откуда ты такая взялась? – задумчиво поинтересовался Артуари, явно не ожидая ответа на свой риторический вопрос.

– С обратной стороны шара, – пробурчала Арина.

Воин недоверчиво рассмеялся.

– Не хочешь, не говори. Но позволь дать один совет. Не стоит выпячивать свою принадлежность к темному искусству. Мало где любят некромантов. И еще насчет раба. Ты не думала что, возможно, я спас его от участи много хуже рабства?

– Интересно, это какой? – скривилась девушка.

– Ну, мало ли… Например, от голодной смерти, или от продажи в дом терпимости, или от потери души…

Арина ошарашено вылупилась в спину собеседника, который, подхватив под узды коня, уходил со двора. Следом за ним, робко улыбнувшись на прощание, ушел и Кейко. Они уже свернули к дому травницы, а Арина все растерянно стояла у коновязи. В голове сумбурно метались мысли. Она ударила ножом человека не сделавшего лично ей ничего плохого. Даже не оскорбившего ее ни разу! Ударила, не разобравшись в причинах, побудивших его купить этого ребенка. Да и чего она вообще взбесилась? Словно не читала дома о рабстве, процветающем и сегодня на Земле, о детской проституции, о детях – наркоторговцах, о детях, вынужденных работать по восемнадцать часов в сутки, чтобы прокормить своих братьев и сестер, о детях, которых продают и покупают на органы. Просто то, что далеко, не цепляет так больно, как то, что рядом перед глазами. Наполненные горем и безнадежностью глаза умирающего от СПИДа африканского ребенка показанные по телевизору вызывают сочувствие, но не более. Ведь это далеко, где-то там, и нас не касается. И только столкнувшись в реальности с жестокостью и ненавистью, ты начинаешь понимать, чего хочешь и чего стоишь на самом деле. Только увидев боль и страх в детских глазах, осознав все безразличие и грязь неприкрытого насилия, ты можешь найти в себе силы и сделать хоть что-то, чтобы это изменить, вырваться из серого тумана равнодушия и остаться человеком.