Текст книги "Никогда не угаснет"

Автор книги: Ирина Шкаровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Собеседница бога

На другой день Вера не пришла в школу. Нет её и на третий день, и на четвёртый. Догадки строятся самые различные, самые жестокие.

– Она, вероятно, поклоны била, и теперь у неё сотрясение мозгов, – смеётся Черепок.

– Или же «Фламандскую цепь» переписывала, пока рука не распухла, – высказывает предположение Лёня.

И только Катя осторожно замечает:

– А может быть, Вера заболела?

В сущности, ученики шестой «А» группы – добрые, сердечные дети. Председатель совета кашляет в кулак, глубоко задумывается. Одно дело, размышляет он, быть принципиальным, когда видишь всякие проявления непролетарской идеологии, другое дело – помочь больному товарищу.

– Нужно навестить Веру. Предлагаю выбрать делегацию, – после раздумья сообщает о своём решении Дима.

– Не согласен! – Лёня вскакивает, становится у стола и начинает отчитывать Диму: – На нас хотели напустить религиозный дурман, запугать нас божьей карой. А ты предлагаешь пойти с поклоном… К тому, кто хотел поколебать… И посеять… В общем, это не принципиально!

– А если Вера больна! – перебивает Катя. – Пионеры должны помогать товарищам…

– Конечно, нужно навестить её, – хором поддерживает «святая троица».

– Это не принципиально! – протестует Лёня.

– Не принципиально! – вскакивает на парту Черепок, страшно довольный тем, что началась шумиха.

Большинством голосов принято предложение Димки. Сложнее обстоит дело с выборами делегации. Кто-то назвал кандидатуру Юры Павлика. Но Юре, оказывается, нужно идти в библиотеку на заседание кружка юных читателей. Соня, тоже занята, у неё урок музыки.

– У меня есть кандидатура! – поднимает руку Инка. – Я предлагаю Лёню Царенко.

– Что-о? – от удивления Лёня на секунду даже потерял дар речи. – Что ты сказала? – набросился он на Инку. – Я ведь только что выразил протест!

– Ты обязан подчиниться решению большинства, – холодно напоминает ему Дима.

– Я согласен подчиниться, но дело в том, что я очень занят. Вы ведь знаете, чем? – высокомерно спрашивает Лёня.

Да, ребята догадываются, на что он намекает. Ещё в пятой группе Лёня начал писать пьесу. Если верить его словам, то каждый день у него рождается новое действие. По Инкиным подсчётам в пьесе есть уже пятьдесят действий и почти столько же героев. С большинством из них Лёня расправился. Одни погибли на баррикадах, другие – в боях с белобандитами, третьи – от всяких неожиданных случайностей.

В конце концов избирают четвёрку: Инку, Липу, Катю и Черепка.

– Ёлки-палки, – говорит Черепок, когда делегация уже выходит из школы, – ёлки-палки, я бы к этой Верке ни за что не пошёл. Просто, мне на её маму поглядеть охота. Что это за собеседница бога? На каком языке она с ним беседует?!

Живёт Вера на Андреевском спуске в маленьком домике с двумя кривыми оконцами и нахлобученной крышей.

Черепок постучал в двери раз, другой. Постучала Липа, Катя. Никто не открыл. И когда дети собрались уже уходить, двери неожиданно открылись. Растрёпанная и вспотевшая, с грязной тряпкой в одной руке и с ведром в другой, на пороге стояла Вера.

– В чём дело? – испуганно вскрикнула она и вся залилась густой краской. – Зачем вы пришли?

– Мы думали, ты больна…

– И решили проведать, – почти одновременно проговорили девочки.

– Да… Я больна… Но я уже здорова…

Вера стоит, словно в оцепенении, опустив голову.

– Можно войти? – делает шаг вперёд Черепок. – Мы ведь к тебе в гости пришли.

– Куда?.. Я сейчас… Сейчас…

Вера выкручивает тряпку и быстро домывает пол в чуланчике. А гости растерянно смотрят на неё. До чего она странно одета! На девочке даже нет платья, под передником серая полотняная рубаха. Домыв пол, Вера ставит ведро в угол и исчезает за дверью.

– Что делать? Давайте уйдём! – предлагает Липа.

Но через несколько минут Вера снова появляется. На ней знакомое ребятам чёрное сатиновое платье, худенькая косица аккуратно заплетена, руки вымыты, а на лице появилась обычная пренебрежительная гримаска.

– Заходите, если уж пришли, – сухо говорит Вера и открывает дверь во второй чуланчик.

– Ого-го-ого-го! – громко восклицает Черепок. – Это же показательный сорабкоп!

Девочки с удивлением оглядываются. И в самом деле, в чуланчике не то отделение сорабкопа, не то продуктовый склад. На полках стоят большие миски с яйцами, кусками сала и масла. С потолка свисают жирные окорока, битая дичь. Что за чудеса! В дверях Катя и Инка застревают. Липа хохочет. Так они и вкатываются все вместе в большую комнату с низким потолком. Стены комнаты увешаны дешёвыми ковриками, а в углу висят иконы.

За квадратным столом сидят две женщины: одна – толстая, с лоснящимся лицом, другая худая, с жадными раскосыми глазами, похожая на татарку. Толстуха положила на стол руку, мясистой ладонью вверх, а раскосая что-то внимательно рассматривает на этой ладони.

– Здравствуйте! – весело поздоровалась Липа. Но ей не ответили. А раскосая, по-видимому, это и есть хозяйка дома, окинула детей быстрым и недружелюбным взглядом.

– Садитесь, если уж пришли, – поджав губы, сказала Вера, указав на скамью под окном. Девочки уселись, а Черепок продолжал стоять. Собственно говоря, можно было бы попрощаться и уйти. Вера не больна. Принимают ребят не слишком радушно. Но что-то мешает им встать и уйти.

– Вот что я тебе скажу, милая, – говорит хозяйка, не отрывая глаз от ладони толстой гостьи. – Он был в тебя влюблённый… Я это вижу. Но стала на вашей дороги брунетка…

Она вопросительно смотрит на толстуху.

– Брунетка… чистая брунетка, – грустно подтверждает та.

А хозяйка продолжает:

– И сейчас у него с этой брунеткой любовь. Это я тоже вижу.

– Что же мне делать? – глаза женщины краснеют, слёзы текут по носу и по подбородку. – Помоги мне, Марфочка. Ничего для тебя не пожалею… – И она берётся за кошёлку, стоящую на полу.

– Да не реви ты, дура, – обрывает её хозяйка. – Что там у тебя в корзине? Покажи.

Обе женщины приподняли корзину, поставили её на стол.

– Пять десятков яиц клади… Сала кило, – повелительно произнесла Марфа.

Толстуха поспешно достала из кошёлки яйца, сало.

– Бери, Марфочка. Я – добрая.

– И материи три метра.

– Нет у меня материи, я могу тебе мёду заместо материи дать.

На столе появился высокий глиняный кувшин с мёдом.

– Ну, добре. Так и быть. Помогу тебе. Пойду посоветуюсь. – Марфа отошла в угол, стала перед большой иконой.

– Сейчас она будет с ним собеседовать, – шепнул на ухо Инке Черепок.

– А почему у бога меч? – удивилась Инка.

– Это, детка, не бог, – услыхав Инкин вопрос, наставительно произнесла толстуха. – Это архистратиг Михаил.

Между тем Марфа кончила беседу с архистратигом Михаилом, достала из буфета скляночку и протянула её женщине.

– Пей это зелье. И вернётся он к тебе. Не сразу, конечно, погодя. Потерпи малость.

– А как пить, натощак?

– Натощак, натощак. Собирайся, а то на поезд опоздаешь.

Она бесцеремонно подтолкнула свою клиентку к выходу. И только за ней закрылись двери, Марфа набросилась на дочку.

– Какого чёрта расселась? Свиней покормила?

– Покормила… – еле слышно ответила Вера.

– На неё, что ли, пришли жаловаться? – Раскосые глазки «собеседницы бога» вспыхнули. – Я знаю, она лодырька.

– Ничего подобного, – возмутилась Инка. – Мы думали, Вера больна, и пришли её проведать.

– И она совсем не лодырька, – вмешался Черепок. – Вот я лодырь…

– Долго вы тут будете тары-бары разводить? Посидели – и довольно, – рассердилась Марфа. – До свиданьица.

Инка обиженно пожала плечами.

– Идёмте, ребята.

Но в это время в двери кто-то дважды постучал, и в комнату вошёл парень в кепке, в синем костюме.

– Собеседница бога, Марфа, здесь живёт? – Он улыбнулся, а глаза его между тем смотрели строго и внимательно:

– Вы будете Марфа?

Парень, не ожидая приглашения, сел за стол и весело проговорил:

– Влюблён. Покоя не нахожу.

Он протянул Марфе руку – крепкую, широкую.

– Посмотрите, уважаемая, и скажите, что ожидает меня в будущем.

Марфа своей рукой легонько отодвинула его руку, хитрые зрачки раскосых глаз беспокойно забегали.

– Что, не хотите мне помочь? – удивился парень. – Ведь я заплачу, сколько полагается.

– А я мужчинам и партейным не помогаю, – надменно проговорила Марфа.

– С чего вы взяли, что я партейный, тётенька? Да я же по-хорошему к вам. Случай такой… Знакомая посоветовала к вам обратиться.

Парень оглянулся, остановил взгляд на архистратиге Михаиле с мечом и перекрестился.

– Вот вам крест… Верный человек меня к вам прислал. – Он вынул из кармана червонец, положил его на стол.

– Ну, давай руку, – смягчилась Марфа.

– Она тибе тоже любить. Только не хочет виду показывать.

– Вы правду говорите, тётенька? Вот обрадовали! – Парень улыбается, и улыбка у него ясная, а глаза всё такие же строгие и внимательные. Глаза медленно ощупывают стены, пол, потолок и задерживаются на маленькой дверце, прикрытой старенькой портьерой. Марфа между тем продолжает предсказания:

– Только не судьба тебе с этой женщиной жизнь строить. Судьба тебе выходит жениться через два года и девять месяцев на другой.

– Не хочу я на другой… Не будет у меня никакой другой, – сердито проговорил парень и поднялся из-за стола, расправив широкие плечи. – Ну погадала, спасибочко.

Он ушёл, даже не взглянув на ребят.

И только он вышел, маленькая дверца, прикрытая портьерой, распахнулась, и на пороге появилась высокая женщина в чёрном платье. У неё круглое лицо, на подбородке ямочка, а на лбу шрам.

– Верка! Принеси бутылку лимонада! – она протянула Вере рубль. – А это кто такие?

– А, вы ещё здесь? Ещё не ушли? – набросилась на ребят Марфа. – Верка, воду поставь, стирать будешь. И платье сыми – расфрантилась!

– Сейчас… – не поднимая головы, тихо сказала Вера.

Один за другим ребята вышли из дому. Не знали они и не догадывались о том, что из окошка чуланчика смотрит на них Вера.

Некоторое время дети шли молча. Черепок первый нарушил молчание:

– Ёлки-палки, ну и собеседница! Да это же ведьма настоящая!

– А парень ушёл недовольный, – заметила Липа. – Ещё бы, целый червонец дал, а она ему неприятную судьбу предсказала.

Против обыкновения Липа не смешит товарищей. Липа озадачена.

– Странно, – говорит она. – Такой симпатичный парень и верит гадалкам!

Инка молчит. Она думает, напряжённо думает. Ну, откуда знает она эту женщину в чёрном? Где она видела это круглое лицо с ямочкой на подбородке, со шрамом на лбу? И вдруг… Вспомнила! Вспомнила! Вспомнила! Да это ведь та же самая монашка, которая отказалась пожертвовать на беспризорных!

Встреча в парке

Сентябрьское утро. В парке тихо и пусто. По дорожке, усыпанной разноцветными сухими листьями, бредёт Инка. Она не торопится. До начала занятий целых полчаса. Инка любит этот парк. Особенно по утрам. Днём тут жарко и шумно. Девочки играют в серсо и в дьяболо, хохочут, ссорятся, мальчишки гоняют обручи, маленькие капризули в белых чулочках и жёлтых ботиночках лениво повторяют за бонной немецкое стихотворение:

 
Гутен таг, фрау Майер.
Вас костен ди айер.
Ахт пфенниг!
 

А ранним утром здесь так свежо и хорошо! Воздух чист и удивительно прозрачен. На ласковом, по-летнему голубом небе медленно плывут барашки облаков.

У девочки хороший слух. И она слышит, как ветер шумит в сухих тополях, глухим и озабоченным голосом что-то нашёптывая им; как хрустят под ногами листья и в голубой вышине с тонким звоном проносится журавлиный ключ.

У девочки хорошее зрение, ничто не ускользает от её зорких, внимательных глаз.

Падают, кружатся в воздухе листья – медные и красные, тёмно-коричневые и ярко-лимонные, блестят на солнце шёлковые паутинки. Инке кажется, что они похожи на серебряные рельсики. Если она посмотрит ещё внимательнее, то увидит, как по этим рельсикам скользят маленькие серебряные вагончики и сидят в них усатые жуки, бархатные бабочки, мохнатые гусеницы. Всё, на что только ни взглянет девочка, становится из обыкновенного – необычайным, из скучного – интересным, полным очарования и тайны. Молодой кленок, трепещущий на ветру глянцевитой, точно лакированной листвой, это испанец с кастаньетами. Дупло в осокоре похоже на склеп. А в конце аллейки стоит, подняв к небу руки без кистей, кто-то злой и страшный. Инка бежит к нему, разрывая головой паутинки-рельсики, и видит: да это же старый тополь, без верхушки, без листьев – с двумя высохшими ветками-руками.

Бежит Инка по парку, и вместе с ней, обгоняя друг друга, бегут её мысли, лёгкие и радостные. О предстоящем Октябрьском празднике, о том, как пойдёт, она с мамой гулять на Владимирскую горку, о подружках, о Димке, о Лёне Царенко. Вспомнив о Лёне, Инка вздыхает. Она завидует ему. Ей тоже хотелось бы овладеть эсперанто. Может быть, записаться в кружок при клубе «Ленинской кузницы»? Нет, лучше самостоятельно заниматься. По секрету. Никому ничего не говорить об этом. А когда наступит мировая революция, весь отряд неожиданно узнает о том, что она. Инка, эсперантистка. Вот будут завидовать! Гордые мечты овладевают девочкой. И вот она слышит уже, как о ней говорят:

– Эту высокую девочку пошлите к индийцам. Она владеет эсперанто.

– Пионеры Калифорнии хотят побеседовать с украинскими пионерами. Что? Они знают эсперанто? Пионерка из киевской девяносто пятой школы тоже хорошо говорит на эсперанто. Её зовут Инна Ивицкая. Да… Да… Сообщите об этом по прямому проводу.

Откуда и куда будут протянуты провода, кто с кем будет разговаривать, Инка представляет себе весьма туманно. Хоть и туманно, но образно девочка представляет себе начало мировой революции так: она идёт по площади, залитой солнцем, в одной шеренге с немецкими, китайскими, негритянскими, английскими пионерами, короче говоря, с пионерами всех национальностей. Играет объединённый международный шумовой оркестр, которым дирижирует Черепок. По площади идут колонны рабочих и мчатся грузовики, на которых сидят не деревянные чучела, а живые фашисты и буржуи в натуральном виде. У них грустные, заплаканные лица, у всех этих лордов, графов, королей, китайских мандаринов, владельцев алмазных россыпей, миллиардеров. Но Инке их нисколько не жаль, потому что они эксплуататоры!

Инка уверена, что в первый день мировой революции по случаю великого праздника отменят занятия во всех школах земного шара. И, конечно, она хотела бы, чтоб случилось это именно тогда, когда по расписанию у них будет два урока математики подряд!

Хорошо было бы также в первый день мировой революции открыть все кондитерские магазины. Чтобы каждый человек, ну и, конечно, каждая девочка, могли свободно войти в любую кондитерскую и провести в ней сколько угодно времени. И свободно есть там все сладости.

Но не пора ли в школу? Девочка ускоряет шаг, энергично размахивая клеёнчатым портфелем. В портфеле – книги, тетради, билеты членов ячейки «Друг детей». Эту нагрузку Инке дали с воспитательной целью, специально для того, чтобы она избавилась от рассеянности. Рассеянность – Инкин позор и несчастье. На переменке она открывает крышку парты и поднимает крик на всю группу:

– Куда-то пропала моя тетрадь по обществоведению. Липа, ты не видела, где моя тетрадь? Соня, а ну встань… Может быть, ты на ней сидишь?

Она выбрасывает из портфеля все свои вещи, краснеет, сердится, чуть ли не плачет:

– Ребята, ну что это такое? Кто взял тетрадку?

А ребята смеются. Тетрадь по обществоведению в её, Инкиной, собственной правой руке. И так на каждом шагу.

Уполномоченный ячейки «Друг детей» должен держать в сохранности членские билеты, собирать взносы и вести ведомость. Вот уже полгода Инка уполномоченная и с обязанностями своими справляется хорошо. По-прежнему теряет она тетради, ручки, носовые платки, одним словом – всё на свете, а членского билета ещё ни одного не потеряла! А как трудно заставить себя вести ведомость! Нужно красиво переписать фамилии членов ячейки, аккуратно разграфить лист. Никто не поймёт, что значит для Инки начертить линию! Иван Николаевич, физик, он же преподаватель черчения, говорит, что за всю свою жизнь он видел только одного человека, который абсолютно не умеет провести ровной линии. Человек этот – Инна Ивицкая.

– Что с тобой будет? Куда ты в жизни денешься? – сердится учитель.

Но в ведомостях Инка очень старается. Линии получаются не совсем ровные, но добросовестные.

В парке тихо, ночью шёл дождь, и непросохшие скамейки пусты. Только на одной скамейке, что рядом с голубым павильоном, сидит маленькая, сухонькая старушка. На ней шляпка с вуалью, калоши подвязаны верёвочкой, на руках рваные кружевные перчатки – остаток былого великолепия. Таких старушек в Киеве немало, и все они похожи одна на другую. Почти все одинаково высокомерно щурят глаза, горестно вздыхают, вспоминая о прежнем, и обычно произносят такую фразу: «Это было в мирное время», – то есть до революции.

Они ни за что не скажут: «Пролетарский сад. Первомайский», а только: «Царский, Купеческий». Для них не существует слова «трудшкола», а есть – «гимназия». Они восхищаются всем, что было:

– Ах, какие были пирожные у «Франсуа» на Фундуклеевской… В мирное время… Помните?

– А как играл оркестр в Шато-де-Флер!

И они шипят от злости, когда слышат дальний рокот пионерского барабана, когда видят паренька в ватнике, смело входящего в бывший университет святого Владимира.

Старушка сидит на скамейке и читает книжку. К переплёту прилип влажный кленовый листок. Книжка – старинная, истрёпанная. Инка любит такие. Невольно она задерживает шаг. Старушка, оказывается, читает детскую книжку! И девочка не может побороть любопытства:

– Скажите, пожалуйста, что вы читаете?

Старушка поднимает голову:

– Эта книжка называется «Без семьи» Гектора Мало. Ты её, наверное, не читала.

«А вот и читала! А вот и читала! Ещё тысячу лет назад, когда была во второй группе», – хочет ответить Инка и остаётся стоять с открытым ртом, нелепо расставив руки. Нет больше её портфеля. Это длилось всего лишь миг. Пока она стояла возле старушки, налетел, как вихрь, беспризорник, стукнул девочку кулаком по спине и вырвал из её рук портфель.

– Вот он! Вот он! Лови его! – крикнула старушка. Но где там! Между деревьями мелькнули ватные рваные брюки и тотчас же исчезли. Инка садится на скамейку, беспомощно озираясь вокруг. Медленно припоминает она всё, что лежало в её сумке: два пончика с вареньем. Она собиралась один съесть на первой переменке, другой – на второй. Толстая тетрадь по обществоведению, новенькая тетрадь по математике, пенал без крышки. И вдруг краска бросается Инке в лицо, сердце замирает.

Билеты общества «Друг детей»! И вспомнив об этом, о самом главном, девочка вскакивает с места и начинает громко всхлипывать.

Ну, куда ей идти теперь? В школу? Без учебников и тетрадей? Без членских билетов «ДД»? Нет, нет. Домой? А что ей делать дома? Понуро бредёт Инка по дорожке, наступая на гнилые ветки, сбитые ветром, на груды сухих багряных листьев. Незаметно пересекла она парк и подошла к выходу. Что это? Возле ограды, опершись, стоит беспризорник с её, Инкиным, портфелем в руках. На нём матросская тельняшка, ватные брюки, подпоясанные ремнём и кепка без козырька. Из-под неё падают на лоб грязные, спутанные волосы. Беспризорник жадно ест пончик и смотрит на Инку насмешливыми синими глазами.

– Отдай портфель! – громко сказала Инка. – Отдай сейчас же, это мой портфель.

Беспризорник съел пончик, сел на скамейку под каштаном и засвистал песенку на мотив «Глаза зелёные и жёлтые ботиночки…»

– Я тебе по-хорошему говорю… – повторила Инка.

– Вот не люблю нервных… Ты же видишь, я отдыхаю – подожди трошки… – он снял свою кепку без козырька и прикрыл глаза, делая вид, что спит.

– Подожди!.. Я в школу опаздываю… – Инка сжала кулаки. – Отдай, а то я…

– Мильтона позовёшь?

– Я сама заберу. Думаешь, боюсь тебя? – злые слёзы послышались в Инкином голосе. – Видели мы таких.

– А ну, подойди ближе…

– И подойду. Вот подошла. И стою. А теперь отдай! – грозно и решительно проговорила Инка.

Беспризорник посмотрел на Инку насмешливо и сквозь зубы произнёс:

– Эх ты, Коробочка…

– Кто-о? – У Инки глаза стали круглыми.

– Коробочка. Помещица такая была. Над барахлом своим трусилась… Это из произведения Николая Васильевича Гоголя «Мёртвые души».

– А ты откуда знаешь о Коробочке… и о Гоголе?

– Откуда! Думаешь, ты одна образованная! – рассердился беспризорник. – А ну, проваливай отсюда.

– Слушай… – Инка покраснела и смущённо взглянула на него, – слушай, знаешь что… Бери себе портфель. Всё бери. Пенал, учебники и карандаши цветные. Только билеты отдай мне.

– Какие билеты? – беспризорник тряхнул портфелем, и на землю вывалилось всё его содержимое: учебники, тетради, членские билеты ячейки «Друг детей».

Беспризорник взял один из билетов и пренебрежительно произнёс:

– Черепанов Володя… Тоже называется, «друг детей»! Пять месяцев членских взносов не платил.

– Ладно… Отдай.

Инка молча спрятала билет Вовки Черепка в портфель, а когда подняла голову, то увидела, что беспризорник медленно идёт вдоль ограды.

– Эй ты, послушай…

Он обернулся.

– Давно уркаганишь?

– Хочешь перевоспитать? – Он шмыгнул носом и плюнул так, что плевок, описав в воздухе кривую, перелетел через ограду. – Ничего не получится… Я морально дефективный!

Какой-то очень гордый, очень независимый вид у этого оборвыша. Стоит и смотрит своими синими глазами на Инку. И Инка стоит, не двигаясь, смотрит на него.

Вдруг он улыбнулся, и на щеках его появились ямочки.

– Что ты стоишь, детка? Получила сумку и топай в школу. Ну… Чего баньки вылупила?

Инка понимает, что должна сказать сейчас что-нибудь умное, но ничего не может придумать.

– Адью! – он приподнимает над головой свою кепочку без козырька и, повернувшись, медленно идёт вниз по бульвару.

– Подожди! Подожди!

Инка всё-таки хочет с ним поговорить толком. Сказать ему о том, что глупо шататься голодному, в лохмотьях, когда есть коммуны и детские дома.

– Эй ты, парень!

Но он не слышит. Быстро, чуть вразвалку, идёт вперёд. И когда он отходит уже далеко. Инка замечает, что он обронил сложенный вдвое, грязный листок бумаги. Девочка поднимает его, разворачивает и читает:

«Мой дорогой товарищ Руслан! Я за тобою дуже скучив i пишу тобi пiсьмо. Я рiшив перезимувать у городi Одесi. Я тобi розкажу, де я був: Харкiв, Умань, Кременчуг, Катеринослав, Баку, Ростов, Ленiнград. Звiдти я поïздив, ïздив i не зарiзало. Тiльки на нозi одрiзав два пальцi…»

Конца письма нет. Кто его писал и кому писал – неясно. Кто такой Руслан? Возможно, этот синеглазый беспризорник зовётся Русланом. Но почему у него такое странное имя?

Задумавшись, Инка идёт в школу.