Текст книги "Никогда не угаснет"

Автор книги: Ирина Шкаровская

Концерт

Концерт, посвящённый Международной детской неделе, открыл шумовой оркестр.

Занавес медленно распахнулся. На длинной скамье сидели с торжественным видом музыканты. Вовка Черепок в белой рубашке, с красным галстуком на шее и с дирижёрской палочкой в правой руке, вышел вперёд и, изысканно поклонившись публике, объявил:

– «Музыкальный момент» – произведение Шуберта.

Шум постепенно стих. Соня села за рояль, взяла несколько аккордов. Оркестр заиграл. Сначала засвистели бутылки, потом вступили в строй трещотки, за ними гребешки, обёрнутые папиросной бумагой, деревянные ложки. Радостная мелодия заполнила зал.

Концерт происходил в рабочем клубе Январского района. В числе зрителей были: Владимир Харитонович Янченко – партприкреплённый отряда, седоусый слесарь Пётр Максимович, тётя Мотя и ещё многие рабочие механического цеха «Ленинской кузницы», которые однажды были свидетелями позора Черепка. Они знали, что после того памятного собрания в красном уголке с мальчиком произошли великие перемены. Во-первых, он бросил курить, во-вторых, ликвидировал все «неуды» и получил несколько «очхоров».

Зрители улыбались. А Вовка! Чего только не выделывал Вовка. Он то размахивал двумя руками, то кивал головой и хмурился, то улыбался и, наконец, в последний раз взмахнув своей дирижёрской палочкой, остановился.

Затем был исполнен «Марш Будённого». Тут участвовали вертушки, бубенцы и свистульки (великолепный музыкальный инструмент, состоящий из двух кусочков жести, связанных ниточкой). Пришлось музыкантам «на бис» повторить этот номер трижды. С таким же успехом прошли и остальные номера – выступление хора, коллективные частушки живгазеты, посвященные последним международным событиям.

Затем на сцене появились Стёпка и Юлька, одетые беспризорными. Это и был тот номер, который они готовили по секрету от всех. Держась за руки, Юлька и Стёпка запели песенку о двух бедных беспризорных, которые бродят по городу голодные и несчастные. Кончалась песенка тем, что беспризорные попадают в детдом. И, наконец, начался последний, заключительный номер программы. В зале погас свет. Из-за раздвижной китайской ширмочки вышла Юлька в китайском костюме, загримированная под китаянку. Живгазетчики и оркестранты вошли в зал и расселись между зрителями. Под аккомпанемент Сони Юлька запела необыкновенно красиво и печально:

 
Кто знает песнь о верном сыне
Одной из дальних, дальних стран…
Солдат китаец жил в Пекине,
Простой китаец Лио Ан.
 

– Простой китаец Лио Ан, – повторили живгазетчики, сидящие в зале. А Юлька пела дальше:

 
На свете странного немало.
В Пекине есть такой закон.
Что вдоль посольского квартала
Проход китайцам воспрещён…
 

Мёртвая тишина наступила в зале, и в тишине этой только звучал высокий и нежный Юлькин голос да грустные звуки рояля.

– Как она поёт! – шепнула Инке Вера. – Ты только посмотри, как все слушают. – И Инка мельком взглянула на сидящего рядом с ней лысого мужчину. Задумчиво глядя на Юльку, он всё время покачивал головой в такт её пению.

Инка переводила взгляд с одного зрителя на другого, и в душе её росла гордость за Юльку – бывшую беспризорную девочку, которая, так сумела покорить своим пением слушателей.

Когда Юлька закончила, на сцене появились Сима и Рэм.

– Граждане! Дорогие товарищи! – начал Рэм.

– Дорогие зрители! – повторила Сима. – Кантонская коммуна погибла!

– Да здравствует Кантонская коммуна! – выкрикнул Рэм. – Слушайте меня, товарищи. Суровые и тяжёлые дни наступили для китайского пролетариата. Расстреляны тысячи отважных китайских революционеров-коммунистов. В стране наступила чёрная реакция. Она хочет с корнем уничтожить революционный дух. В одном только городе чан-кайшист Ся Ду-лян расстрелял двести пионеров. Слышите, товарищи? Украинские пионеры хотят поддержать своих братьев. Пусть живут они, здравствуют и борются с подлой кликой Чан Кай-ши.

Рэм и Сима сошли со сцены, держа в руках кепки.

– Граждане! Внесите небольшую лепту… Кто сколько может в пользу пионеров Китая.

– Эй, милок! Иди сюда! – позвал Рэма пожилой рабочий. Вынув из кармана тугой кошелёк, он достал оттуда пять рублей и бросил в шапку Рэма.

– На, бери. На счастье пионеров Китая.

Пятёрки, трёшки, рубли, звонкие монетки летели в шапки Рэма и Симы.

Все зрители вышли провожать пионеров.

– Шагом марш! – скомандовал Рэм. Вася тронул палочками барабан, и отряд зашагал. Всё было хорошо. Сверкало майское небо, кивали верхушками каштаны, и настроение у всех было расчудесное. Инке хотелось петь, прыгать, смеяться. Даже то, что Стёпка и Юлька шли рядом, весело переговариваясь, не испортило ей настроения. Нет, испортило, но только самую чуточку.

Симины советы

Пели горны, рокотали барабаны, и красный картонный гроб с надписью: «Здесь покоится его величество мировой капитал», плыл над городом. И наши пионеры, отряд девяносто пятой школы, вместе с коммунарами шагали по городу. Впереди колонны выступали два барабанщика – Вася и Стёпка. А за барабанщиками тридцать человек несли художественное оформление. Фигуры изображали фабрикантов, генералов, Муссолини и Макдональда. На фигурах были надеты чёрные пиджаки, а на фанерных их головах красовались блестящие, чёрные цилиндры. Цилиндры были сделаны из картона и обклеены сверху глянцевитой бумагой. А за художественным оформлением ещё двадцать человек, и среди них Инка, несли огромный земной шар из дерева. Наверху стояла в шароварах и в полосатой спортсменке Юлька, с красной пятиконечной звездой в руке. А Стёпки Инка не видела. Его заслоняли от девочки уродливые фигуры Макдональда и Муссолини[4]4
  Муссолини Бенито – главарь итальянского фашизма, фашистский диктатор Италии в 1922–1943.


[Закрыть]. Стёпка тоже не мог видеть Инку. А вот Юльку, которая красовалась на земном шаре, сияющая и гордая, он, разумеется, видел. И, как на беду, вышло так, что именно она. Инка, должна была подпирать своим плечом земной шар. От жары и напряжения Инка вспотела. Нос у неё покраснел, и самое главное, ей было досадно. В душе её закопошились злые карлики и стали нашёптывать на Юльку:

– Противная Юлька, нехорошая… Гордячка. А ну, бросай этот земной шар – пусть летит вместе с Юлькой.

К шести часам вечера демонстрация, посвящённая Международной детской неделе, закончилась. Пионеры пошли в школу, чтобы там оставить оформление. Димка бережно свернул знамя и отнёс его в пионерскую комнату. Стёпка и Вася сняли барабаны. Наконец Инка смогла высвободить своё плечо из-под земного шара. Но Юлька вдруг крикнула:

– Эй, носильщики, подождите!

И, как настоящая акробатка, она ловко сделала кульбит в воздухе и легко спрыгнула вниз. Мальчишки зааплодировали, и Инка отвернулась, чтобы скрыть своё злое и хмурое лицо.

С демонстрации возвращались домой всей «святой четвёркой». Сначала проводили Соню до улицы Чудновского, куда она переехала жить к своей тёте, потом ушла Липа, за ней – Вера. Когда Инка осталась одна, в душу её снова заползли злые карлики и зашипели:

– Теперь Юлька будет дружить со Стёпкой, вот увидишь…

«А ну вас!.. – мысленно отмахнулась Инка. – Пусть себе дружат, мне безразлично. Не буду больше о них думать… Инка, – скомандовала она себе. – Я тебе приказываю: перестань о них думать, слышишь?»

Но приказ не помог. И не потому, что Инка была безвольной девочкой. Нет. Но как же можно было не думать о Юльке, если она причиняла Инке столько огорчений. То скажет что-нибудь смешное и передразнит её так, что все хохочут. То покажет какие-нибудь необыкновенные акробатические штуки, всем нравится, а Инке завидно.

Приближались каникулы. Пионеры и детдомовцы собирались в большой пеший поход. После уроков они приходили к «Ленинской кузнице» и здесь под руководством инструкторов обучались военному делу. В один из дней на занятия прибежала Инка. На скамейке у проходной будки уже сидели ребята. А над ними, на спинке скамейки, в кепке, надетой задом наперёд, восседала Юлька. Она болтала ногами и строила уморительные рожи, а все хохотали. Увидев Инку, она сразу же крикнула ей:

– Чего ты такая растрёпанная?

Инка покраснела и прикусила губу.

– И на носке дырка… На левом… – не унималась Юлька. Но и этого ей было мало.

– Иди сюда, – позвала она Инку и, оглядываясь на мальчиков, сказала громким шёпотом. – Тебе ни в коем случае нельзя носить носки… У тебя ведь ноги, как щепки…

Инка хотела что-то ответить, но в это время Толя затрубил в горн. Роту разбили на отделения, пришли морзисты из дома пионеров, всем выдали флажки и начались занятия. Инка всё старательно записывала в свой блокнот, но точки и тире не очень хорошо укладывались в её голове. Инка вытягивала шею, вертела во все стороны головой и всё смотрела на сидевших впереди Стёпку и Юльку. Домой она пришла в унылом настроении.

– Кирпочка! Чего ты такая грустная? – ласково спросил Коля, открыв ей двери.

– Ничего я не грустная, – сердито ответила Инка.

– А у меня гости, идём ко мне, – сказал Коля. В тёти Мотиной комнате сидели Рэм и Сима.

– Здравствуй, Инка, – обрадовалась Сима и задала тот же вопрос, что и Коля. – Почему ты такая грустная?

У Инки вдруг защекотало в носу, а на глазах выступили слёзы. Она ничего не ответила и ушла к себе. Но сейчас же к ней пришла Сима.

– Что случилось. Инка? Почему ты на меня обиделась? – она обняла девочку за плечи.

– Я не на тебя обиделась, – всхлипнула Инка и неожиданно оказала; – Я себя ненавижу.

– Что-о? – Сима прижала к заплаканному лицу девочки горячую щеку. – Что с тобой?..

– Потому что я ничего не умею… Ни верёвочки сделать не умею, ни кульбита… И вообще я хуже всех…

– Как так хуже? – не поняла Сима.

– А вот так… – слёзы досады подкатили солёным клубком к горлу, и Инка громко всхлипнула. – Ноги… У меня ноги, как щепки!

– Ничего подобного! Самые обыкновенные ноги!

– А в строю я первая стою. Со всеми мальчишками. Потому что я самая длинная. Каланча настоящая. Мне бы в сто раз лучше было бы лилипуткой родиться…

– Ох и глупышка! – Сима захохотала так весело и заразительно, что Инка не выдержала и сквозь слёзы тоже стала улыбаться. – Ты глупая, глупая, – Сима вынула из карманчика жакета гребёнку и причесала Инку. – Хочешь, я тебе открою одну важную тайну?

Инка кивнула головой.

– Так вот, слушай. Если ты будешь думать: «Я каланча, у меня ноги, как щепки», – твои мысли узнают Юлька, Черепок, Стёпка и вообще весь отряд. Поняла? А ты должна думать наоборот… Хитро?

– Хитро, – согласилась Инка.

А Сима потребовала:

– Дай мне бумагу и цветные карандаши.

Что это она надумала? Инка дала ей листик бумаги и несколько цветных карандашей. Сима нарисовала платье с оборочками.

– Видишь, сейчас оно будет голубым. А по голубому полю разбросаем маленькие букетики синих фиалок. Тебе очень пойдёт такое платье. Красиво?

– Красиво! – ахнула Инка.

– А теперь нарисуем для Сони платье…

– Ей красное, она чёрненькая.

– Можно. Нет, пожалуй, знаешь какое ей пойдёт? Кремовое. С крупными гвоздиками. Правда? Ох, Инка, Инка!

Сима обняла девочку за плечи и задумчиво проговорила:

– Знаешь, о чём я мечтаю? – глаза у неё стали огромными, а золотые точечки в зрачках вспыхнули. – Я мечтаю после рабфака в текстильный институт поступить и стать художником по текстилю. Какие я буду узоры для тканей придумывать! Мне уже сейчас они снятся!

А в комнате между тем стало совсем темно. Сима зажгла маленькую настольную лампочку, и Инка улеглась на диван. Сима присела рядом и стала рассказывать ей об узорах, которые она видит во сне и наяву: голубые-голубые васильки, ярко-красные тюльпаны, на которых сидят бабочки – это ткани для девочек. А для девушек она придумает лёгкие прозрачные платья – белые, с украинским орнаментом по краям… А для старушек – тёмно-синие и цвета спелого каштана с разными квадратиками и треугольниками. Все эти узоры под маркой «Советский» будут такими красивыми, что во всех странах мира нам начнут подражать. Даже самые первые модницы мира захотят носить платья советской марки.

Вошёл Рэм и сел на стул у окна.

– А я дал Кольке мат, пока вы тут беседовали, – сказал Рэм.

– Тише… Она заснула, – шепнула Сима и подошла к Рэму. Но Инка и не думала спать. Она просто закрыла глаза, но не совсем, а оставила узенькую щёлочку. Сима и Рэм думали, что она спит и ничего не видит и не слышит. А Инка всё слышала и через узенькую щёлочку в левом глазу увидела, как Рэм стал расплетать и заплетать длинную Си-мину косу. Потом Рэм спросил:

– Сима, ты не знаешь, кто такой этот мраморный дядя? Вот… на пианино?

– Не знаю… – пожала плечами Сима.

Инка хотела сказать, что это Бетховен, но они ведь думали, что она спит. И девочка ничего не сказала. Рэм и Сима подошли к окну. Очень грустным голосом Рэм спросил:

– Симочка, родная! Ну почему же ты не хочешь пойти со мной в ЗАГС? Ты всё оттягиваешь…

– Рэм! – Сима погладила его по голове. – Я бы сию минуту побежала с тобой в ЗАГС. А мама? Ты ведь знаешь, она хочет, чтоб мы венчались.

– Что ты? Никогда, ни за что… – Рэм взволнованно зашагал по комнате. – Мы убедим маму, вот увидишь, она согласится.

И он обнял Симу. Инка приоткрыла левый глаз, но Рэм обернулся, и она снова притворилась спящей.

– Да, Сима! Знаешь, что! – вспомнил Рэм. – Я решил отказаться от премии. Ну зачем она мне? Что я, буржуй, что ли? Подумать только: это ведь пятьсот рублей! Пусть лучше на цех пойдёт!

– Нет, – возразила Сима, – лучше отдай на чайную. На комсомольскую чайную. Купим на все деньги скатерти, занавеси, красивую посуду…

Они вышли из комнаты на цыпочках, взявшись за руки. А Инка через щёлочку в левом глазу заметила ещё одну новую штопку у Симы на чулке – седьмую по счёту.

Находка

В то знойное лето мечты мальчишек были прикованы к Северному полюсу. Имя итальянца Умберто Нобиле вскружило им головы, вселило в души неясную тревогу и жажду подвигов.

Катастрофа дирижабля «Италия» взволновала весь мир. Газеты полны были сообщениями о пропавшем дирижабле.

Мальчишки девяносто пятой школы, как и мальчишки во всём мире, потеряли покой. Прежние интересы для них померкли. «Италия», «Нобиле», «Бухта Кингс-Бей» – слова эти повторялись бесконечно. Вовка Черепок похудел от волнений и дум. Он считал, что катастрофа «Италии» касается его, как будущего лётчика, в первую очередь. На переменках и после уроков вокруг «камчатки» собирались ученики. Черепок рисовал на листе бумаги дирижабль.

– Видите, – блестя глазами, объяснял он, – это удлинённый баллон из стальных труб, с газом, с тёплыми кабинами для экипажа. А вот здесь… на борту радиостанция…

Стёпка теперь каждый день приходил в школу. Вместе с Черепком, Димой и Васей они часами простаивали перед картой.

Десять дней об «Италии» не было никаких известий. Наконец наши газеты сообщили, что советский радиоаматор Шмидт принял радиотелеграмму от Нобиле. Оказалось, что дирижабль очутился на Земле Франца-Иосифа и требует помощи. А ещё через три дня Шмидт сообщил о новой телеграмме: «Италия» потерпела крушение, натолкнувшись на ледяную гору. Несколько человек ранено».

И вот по решению Советского правительства были снаряжены две экспедиции: ледокол «Красин» и ледокол «Малыгин».

Эти знаменательные события совпали с началом каникул. В один из дней Стёпка прибежал к Инке, сияющий, взволнованный, и ещё с порога радостно крикнул:

– Слыхала? Чухновский нашёл двух участников экспедиции… «Красин» по дороге спас «Монте-Сервантес». Вот дела! – Он шмыгнул по старой привычке носом и сказал:

– Пошли на Черепановку гулять.

Инка хотела было немного поломаться, но передумала и сразу согласилась:

– Хорошо, пойдём. Давай и флажки с собой захватим, по азбуке Морзе будем заниматься. Ладно?

– А чего… Можно и позаниматься.

Через пять минут Стёпка и Инка шагали по направлению к Черепановке. Они взобрались на самую-самую верхушку и построили себе там шалаш из веток. Сквозь щели шалаша просвечивало горячее солнце, и весёлые зайчики прыгали по Стёпкиному загорелому лицу, сверкали на его чубе. Он сидел, обхватив колени руками и думал. Далеко-далеко витали его мысли. Он был сейчас вместе с ледоколом «Красин». Прокладывал себе путь среди ледяных гор, пробивался через необозримые ледяные поля, оторванный от всего мира, преследуемый туманами и штормами.

– Стёпка, – толкнула его под бок Инка, – о чём ты думаешь?

– Так, ни о чём. Стих сочиняю… про ледокол «Красин».

– Ты поэт? – удивилась Инка. – А псевдоним у тебя есть?

– Чего? Какой такой сендоним?

– Вот, например, Лёнька Царенко. Он пишет пьесу, и у него есть псевдоним.

Стёпка пожал плечами.

– Нема y меня сендонима… Хочешь, я прочитаю тебе… стих.

– Про Красина?

– Не-е… Я ещё его не закончил… Я тебе прочитаю, что я писал про свою прошлую беспризорную жизнь… Слушай.

 
Стоит котёл…
Стоит пустой.
Стоит рыдает, как
                             дурной:
«Где мои гости?
Куда ушли?
Меня забыли, не пришли».
Гостей уж нет,
          Котёл скучает.
Гостей к себе не ожидает.
Они примерные все стали.
И каждый день котёл ругают:
«Ах ты чумазый чёрт-котёл!
Нас ночевать к себе завёл!
Теперь мы спим уж не в котле…
А на подушке и спине…»
 

– Стёпка! – глаза у Инки стали совершенно круглыми. – Стёпка!.. Ты талант!

– Ладно… Чего там… Давай флажки. Будем по Морзе упражняться. Сейчас я увижу, готова ли ты к походу.

Они вышли из шалаша, и Стёпка взмахнул флажками.

– Ну, читай… Тире, точка, тире. Что это значит?

– Подожди, Стёпка, – попросила Инка, – не спеши так. Это буква «т», правда?

– «К», а не «т». Смотри дальше. Точка, тире, точка.

– «И»! – обрадовалась Инка.

– «Р», а не «и», – рассердился Стёпка. – Чего ты такая непонятливая?

– Что ты прочитала? – спросил Стёпка, закончив передачу.

Инка подумала и ответила:

– Крепите свои мускулы, пионеры!

– Ну и дура! – возмутился Стёпка. – Я ведь тебе передал: «Красная Армия всех сильней». Что у тебя – глаз нет, что ли?

– Больше я не буду с тобой заниматься, – обиделась Инка. – Очень нужно. Ты думаешь, я не могла правильно прочитать. Я пошутила.

– Пошутила… – недоверчиво протянул Стёпка.

– Конечно… И вообще ты сам дурак.

Инка пошла вперёд. Стёпка догнал её и молча пошёл рядом, обрывая листики с акации. Вдруг дети услышали шорох. Из кустов выбежала небольшая одноухая собака с медным ошейником и остановилась, глядя на детей усталыми, умными глазами.

– Это фокстерьер! – убеждённо сказала Инка. – Тузик, иди сюда.

– Джек! – позвал Стёпка, взял собаку на руки и прижал к себе.

Инка забыла о своей обиде. Поглаживая собаку, она оказала:

– Давай объявление дадим в газету. Найдена собака с одним ухом.

– А гро́ши нам дадут за это? – поинтересовался Стёпка.

– Если только найдётся хозяин, то, конечно, мы получим вознаграждение.

– А сколько?

Инка пожала плечами.

– Ну, может, рубля три дадут…

– Три мало! – возразил Стёпка. – Это ведь породистая собака. Будем требовать десять, хорошо!

– Хорошо. А что мы сделаем с вознаграждением?

– Я себе бумажник куплю… А тебе давай какую-нибудь финтифлюшку купим. Что ты хочешь?

Инка задумалась. В витрине одного магазина она видела красивую брошку: две ласточки сидят на ветке, а на ветке написано: «Привет из знойного Крыма». Но разве Лёнька допустил бы такое украшение? Он бы немедленно назвал Инку мещанкой и посвятил ласточкам целый подвал в «Красном школьнике».

– Нет, – сказала девочка, – мне не нужно финтифлюшки. Знаешь, давай откажемся от вознаграждения.

– Почему?

– Так, из благородства.

– Моё вам с кисточкой, – рассердился Стёпка. – Может, это собака какой-нибудь старой барыни. У неё, может, в чулке червонцы спрятаны, и она над ними трусится, а я буду с ней благородный. Нехай даёт десять рублей и всё!..

– А чем ты заплатишь за объявление в газете? – напомнила Инка. – Знаешь что? Давай у себя оставим собаку. Пусть она будет наша – моя и твоя.

– А жить где она будет?

– А живёт пускай в детдоме.

– Нехай живёт в детдоме, – охотно согласился Стёпка. – Давай оттарабаним её туда.

Когда Инка и Стёпка прибыли в детдом, вокруг них сразу выросла толпа. Вопросы сыпались со всех сторон:

– Где вы её нашли?

– А почему у неё одно ухо?

– А почему она такая печальная?

– Может, она больная?

– А как её зовут?

Подбежала, напевая, Юлька, протолкалась сквозь толпу ребят и неестественно засмеялась:

– Ой, я умру! Это ведь обыкновенная дворняга.

– Много ты понимаешь! – возмутился Стёпка. – Это же чистый фокстерьер.

– Вот именно, – подтвердила Инка, – Мы нашли его со Стёпкой на Черепановой горе, – и она победоносно взглянула на Юльку.

– Мы могли бы взять за него червонец! – добавил Стёпка, – но мы не хочем. Пусть фокс живёт у нас.

– Ой, пусть живёт у нас! – обрадовалась Юлька и, присев на корточки, ласково позвала: – Фоксенька, милый, иди сюда…

Инка прижала к себе собаку и зло крикнула Юльке:

– Она всё равно будет считаться моей и Стёпкиной. Я нашла её. И не подлизывайся, пожалуйста, к собаке. Она не твоя.

Щёки у Юльки запылали. Она смерила Инку таким уничтожающим взглядом, что у Инки даже руки похолодели, и сказала:

– Ну и целуйся со своей собакой, собственница несчастная.

В это время подошла Маруся Коваленко. Все стали наперебой рассказывать о происшествии. Но она, взглянув на Инку и Стёпку, сразу же спросила:

– Вы обедали?

– Не-е, – покачал головой Стёпка.

– Тогда идите в столовую.

Инка отдала собаку Филе, и они побежали в столовую. Дети ели торопливо, наскоро глотая обед, так как боялись, что без них придумают кличку собаке. И, действительно, когда, пообедав, они снова подошли к ребятам, дискуссия была в разгаре. Каждый выкрикивал какое-нибудь собачье имя:

– Тарзан!

– Джек!

– Ковбой!

– Скаут!

– Скаут не подходит, – решительно отвергла Маруся. – Нужно какое-нибудь достойное имя придумать. А что, если Гай?

– Гай! Пусть будет Гай! – подхватили дети.

Итак, собака была наречена Гаем. Тут же решили построить ей будку. Мальчики побежали искать строительный материал, а Инка, попрощавшись с ребятами и Марусей, пошла домой. Она шла вдоль длинной ограды, окружавшей детдом, и размышляла о том, как много интересных событий произошло сегодня и как интересно жить на белом свете. Приближаясь к концу ограды, она услыхала Юлькин смех. Юлька сидела на качелях, а Стёпка и Филя раскачивали их. Каждый раз, взлетая очень высоко, так высоко, что у Инки разорвалось бы сердце от страха, она смеялась, и золотистые её волосы разлетались. Инка быстро отошла от ограды и чуть ли не бегом бросилась к трамваю.

В трамвае пахло сиренью и акацией. Мохнатые бабочки влетали в окна и садились на плечи пассажиров. А Инка ничего не замечала. Она думала о том, что ненавидит Юльку. За то, что она ловкая и весёлая, за то, что умеет необыкновенно красиво повязывать на голове красную косынку, за то, что Стёпка качает её на качелях…