Текст книги "Заложница мафии (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
Соавторы: Гузель Магдеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Глава 28
Давид
Слава погасла. Я предполагал, да, что материнская любовь сильна – её воспели миллионы раз. Но чтобы так… Сам я не помнил, не знал такой любви. Моя мать была безмолвной тенью отца, боящейся сказать лишнее слово, боящейся проявить свои чувства. А может их просто не было, этих чувств…
С моста чуть не упала, дурная Славка. Откатилась, ещё бы чуть и полетела, успел поймать. При мысли о том, что хоронили бы не подставной труп потом, а настоящий Славкин, внутри все похолодело. Я много видел мёртвых, Славку не желал. В ней так много жизни было, больше, чем в ком либо, кого я знал. Это была не жажда наживы, развлечений, чего угодно. В ней была именно жизнь, такая же чистая и искренняя, как её смех, и ничего не могло её испачкать. Хотя…
Вошёл к ней в комнату. Забилась в кресло с ногами, смотрит в никуда. Окна зарешечены, так бы уже попыталась сбежать. Я многое мог бы ей сказать сейчас, но мне кажется, она просто не услышала бы меня. Не я царю в её мыслях. И сейчас у меня даже злости на неё нет. Всё потом…
Вздохнул, сходил на кухню, нашёл аптечку. Вернулся, придвинул стул, сел напротив Славки, даже головы ко мне не повернула.
– Дай руки.
Посмотрела, словно не понимая. Терпение, Давид. Ты должен был терпелив и к ней, и к её горю. Она – один из ключиков к загадке, которую ты должен разгадать. Взял её руку. Некоторые порезы глубокие. В ранки забились мелкие камешки. Как ей не больно? Начал вытягивать их пинцетом, даже не вздрогнула. Залил перекисью. Мне кажется, она бы не вскрикнула даже если это был бы чистый спирт. Слава будто потеряла возможность чувствовать.
– Наслаждайся горем, – кивнул я. – Не буду мешать.
Находиться рядом с ней было невыносимо. Хотелось растормошить, чтобы смеялась. Чтобы живой была. Пусть даже ненавидит снова, пусть пощёчину даст, только бы жизнь в глаза вернулась.
Зашёл в комнату, в которой дежурил охранник.
– За ней гляди в оба, – приказал.
Подарков не было, по магазинам светить щас не дело. И похер, я сам лучший подарок. Спустился в подземный гараж, сел в наглухо тонированный джип. Выбежал второй охранник.
– Вам лучше не покидать дом, – взволновано сообщил он.
– Похер, – лаконично ответил я. – Бабу стерегите.
Нажал на брелок, открывая ворота, выехал. Без охраны – непривычно. Весело даже. Словно все можно. И город этот я неплохо знал, тут у меня завод. Только для всех я и Шерхан враги. Никто не подумает, что тот станет мне помогать. Будем честными – я отжал у него бизнес. А ещё все считают, что он отнял у меня Белоснежку. Белоснежка и правда занимала отдельное место в моем сердце, но мысли мои были не о ней. О той, от которой бегу сейчас, не в силах выдержать её взгляда.
Попетлял по городу, приглядываясь. Потом подъехал к резиденции Шерхана и что есть сил засигналил, требовательно, много. Ворота открылись не сразу, захлопнулись за мной, вышел, меня окружили мужчины с оружием. Да уж, кучеряво Шерхан живёт, куда мне до него.
– Ты с ума сошёл? – набычившись спросил он встречая. – Тебе одних своих похорон мало?
– Соскучился! – раскинул руки в стороны я.
Он головой только покачал. Мы и правда враги, вовсе не друзья. Просто, какие то неправильные враги… Белоснежка играла с девочкой. Та уже совсем большая была, то есть маленькая, но относительно своего изначального размера очень даже большая. Это раньше она ко мне в объятия кидалась не раздумывая, а теперь все, поумнела, видимо понимает, что плохой я дядя. Умный ребёнок.
– Дядя Давид, – напомнил я, чувствуя себя неловко под пристальным взглядом этой маленькой принцессы. – А ты Верочка.
– Иман она, – бросил Шерхан.
Белоснежка, то есть Лиза, рассмеялась, подошла, обняла меня. Она не особо изменилась, разве только женственнее стала, а то при первой встрече на гимназистку была похожа, одни глаза да пузо беременное, с которым она от Шерхана бегала.
– Милая, – наклонилась она к дочери. – Как тебя зовут?
– Иман, – ответила та. – Иман Имрановна.
Лиза руками развела – ну, значит Иман. А то, что у Иман Имрановны фарфоровое личико, голубые глаза и две белобрысые косички, так какая разница? Шуток на тему отцовства Имрана я давно не отпускал, враги мы конечно неправильные, но в морду даст точно.
Лиза ушла накрывать на стол. Прислуги у них был полный штат, но руководила она ими железной рукой. И всей армией мужа тоже. С ними только так и можно – слабую женщину рядом со своим лидером они бы уважать не стали. А Белоснежке в рот смотрят… Мимо прошаркала старушка, которую Лиза привела с собой, как единственное, что у неё от семьи осталось, хотя та прислугой была. Та была такой древней, что наверняка застала ещё царскую Русь. Девочка убежала за мамой.
– Можно виски и по сигаре теперь, – обрадовался Шерхан. – Выпьем за упокой твоей тёмной души. Пошли в кабинет.
– Валяй, – согласился я.
Только бы не думать о Славке, которая снова сидит уставившись в стену. Да только покой чужой семьи не помогает, все равно думаю…
– Папа, – вошла маленькая Иман. – Ибрагим проснулся и маме мешает.
Ввела за руку маленького карапуза. Этот сразу видно – Имранович. Глаза чёрные, щеки смуглые, во взгляде важность. Ходит в перевалку, на меня покосился подозрительно, пошёл к папе, начал ему на колени вскарабкиваться, тот со вздохом загасил сигару.
– Это какой ваш по счету? Третий, четвёртый?
– Тебя чуть больше года не было, – не обиделся Имран. – Пока это второй и последний.
Я всегда возле них отогревался душой. И этот вечер не исключение. Но все равно, сидя за шумным столом о ней думал. И тянуло обратно со странной силой. Трясти Славу, вынуждая сказать правду. Трахать, чтобы кричала подо мной от удовольствия. Чтобы спала уставшая потом на моем плече. Только не сидела вот так, сломанной игрушкой…
Глава 29
Слава.
Он взял и уехал просто.
Я не сразу поняла, что Давида в доме нет, слишком занята была мыслями о сыне. Думала, думала, как из ситуации этой выйти с наименьшими потерями, да только не получалось ничего хорошего.
Я связана по рукам и ногам, ни телефона под рукой, ничего.
Тогда и поняла, что Давида дома нет. Усмехнулась даже – ему невдомек, что это его сын там остался один, маленький, совершенно беззащитный перед этим жестоким миром.
Перед теми играми, в которые заставляли играть меня.
Подошла к зарешеченному окну, там, за ним, глухой забор, не сбежать.
А бежать я была готова хоть сейчас, хоть босиком, лишь бы сказать Виктору, что я жива.
Чтобы не делал моему сыну больно.
Свою боль я не чувствовала, ее не было просто, а за сына сердце сжималось от страха.
Только одного страха мало. Нужно что-то делать.
Я прошлась от одного окна к другому, методически каждое дергая – не поддается. Двери заперты.
Пнула со злости входную, раз, другой, а потом опустилась перед ней, уткнувшись лицом в колени.
Замок за спиной щелкнул, я голову вскинула, думала – Давид. Но нет, кто-то из охраны, люди, чьих имен я не знала. Но сейчас они мне были очень важны.
– Не создавай проблем, – сказал жестко и уйти собрался, но я не дала. Подскочила, схватив его за рукав, зашептала жарко:
– Отпусти меня, я тебе заплачу, сколько скажешь, – он руку дергает, а я не отпускаю, сжимаю манжеты в своих цепких пальцах, – назови любую сумму. У меня сын там остался, умоляю!
Я готова была на колени перед ним встать, отдать любые деньги, что у меня на счетах лежали. Мне сейчас эта свобода была дозарезу нужна.
– Нет, – покачал головой.
– Они убьют его, – добавила горько, – они убьют и в этом будете виноваты вы все.
На секунду в мужских глазах мелькнуло сочувствие. Мы смотрели с охранником друг на друга, я ждала, одними губами прося его:
– Ну пожалуйста.
Но он отвернулся, покачав головой:
– Не дури, Чабаш обо всем позаботится, – и дверь закрыл, снова оставляя меня в жутком одиночестве.
Я даже плакать не могла, слез не было.
Мне ничего больше не оставалось, как ждать, когда Давид вернется сюда. И я понятия не имела, где его носят черти, наверное, с тем бугаем, которого он называл Шерханом. Я никогда о нем не слышала, может, поэтому Чабаш и выбрал его, человека, на которого могли меньше всего подумать.
Я легла в кровать, прямо в одежде, готовая в любой момент сорваться с места. В доме было тепло, но от нервов меня знобило. Натянула одеяло, почти до самого подбородка, глаза закрыла.
Наверное, так страшно, как сейчас, мне было только тогда, когда я о беременности своей узнала. Незапланированной, нечаянной, но внезапно ставшей такой желанной.
Мы тогда с Давидом были месяц, может, больше чуть, и я уже понимала, что меня не просто так к нему пристроили.
Да и он, наверное, тоже, только внезапно вылилось это в нечто большое.
Я купила три теста. Все – разных фирм. И все три показали две полоски, четкие, ни с чем не перепутать. Догадываться я начала уже раньше, когда грудь неожиданно потяжелела и стала к ласкам более чувствительной.
Сидела на полу в туалете, вокруг упаковки валяются от теста, бумажки с инструкцией. И телефон звонит, тот самый, что на особый случай. Я на него смотрю, и прячу руки за спиной, чтобы не брать, потому что знаю – этот звонок ничего хорошего не несет. Но не ответить – не могу.
– Здравствуй, Мирослава, – голос Виктора вызывает стойкое ощущение тошноты, и дело точно не в токсикозе. Я сглатываю вязкую слюну, прежде чем заговорить.
– Здравствуй, – отвечаю я ему.
– Послезавтра надо будет нашему другу один сюрприз передать.
Я холодею.
Ну вот оно, то, ради чего меня к нему пристроили, только теперь ситуация осложнилась. Я уже влюблена в Давида по уши, а еще – беременна. Сжимаю в руке все тесты, собранные пригоршней, будто от взора Виктора прячу. Он не видит, он далеко, Слава, только голос твой не должен ничего выдать.
И я стараюсь отвечать так, чтобы у него не возникло ни единой мысли на мой счет.
– Да, конечно. Где забирать?
– Завтра передадим. Будь готова.
– Всегда готова, – Виктор издает довольный смешок и обрывает разговор, не прощаясь.
А я сжигаю все доказательства того, что в моем чреве дитя Чабаша. Никто не должен об этом знать. Если Виктор поймет, что я беременна от Давида, они сделают все, чтобы я родила, а потом просто отнимут моего ребенка.
Я кладу ладонь на плоский еще живот, надуваю его максимально и замираю, глядя в зеркало.
– Все будет хорошо, ребенок, – обращаюсь я к нему, – я обещаю.
А вечером мы сидим с Давидом в ресторане. Музыка живая играет, на столе еды – гора, а мне кусок в рот не лезет. Я на Чабаша смотрю и любуюсь им, какой же он красивый. И думаю, что ребенок от него тоже будет красив.
Он ловит мой взгляд, подмигивает:
– Жри, потом будешь мной любоваться.
К столу вдруг подлетает девушка, в глубоком вырезе платья грудь видна, красивая. И живот, аккуратный, небольшой. На живот я смотрю жадно, исподтишка, чтобы взглядов моих никто не заметил.
– Давид! – и целует Чабаша в щеку. Я напрягаюсь, но улыбку с лица не спускаю, мне ли не знать, сколько у него в жизни было таких красавцев.
– Привет, Диана, – Чабаш даже не поднимается, и позы своей расслабленной не меняет, а Диана в мою сторону не смотрит, будто нет никого возле Давида.
Девица отодвигает стул и садится поближе к нему. Я бровь одну поднимаю, смотрю с усмешкой на Давида, а у него в глаза черти пляшут.
– Диана, я ведь не один, не прикидывайся, что у тебя глаза на жопе, – Диана фыркает только, ничуть его словам не обижаясь:
– Да ладно, я и сама здесь ненадолго. Муженек меня там ждет, – и смеется так, будто шутку смешную сказала. – Ладно, позвони как время будет, мне пора, – и визитку ему под ладонь подсовывает. На ее безымянном пальце мелькает ободок золотого кольца.
А я смотрю на эту визитку – положит в карман или нет? Сердце неприятно сжимается на мгновение, и хоть я одна из многих, а все же, неприятно. Тем более сейчас, когда под сердцем моим – его ребенок.
Мне бы думать о том, что завтра от Виктора новое задание, и чем оно для Давида обернется, неизвестно, а я не могу.
– Бывшая? – спрашиваю нейтрально, Давид плечами пожимает:
– Типа того.
– Давно расстались? – знаю, знаю, что вопросы эти лишние, но не спросить не могу. – Это же не твой? – намекаю на живот.
И тут же о словах своих жалею, сталкиваясь с его холодным взглядом. От игривого настроения, которое было пять минут назад, ни следа. Передо мной снова Чабаш – криминальный авторитет, один из главных людей этого города.
– Не мой, – отрезает он, – а был бы мой – отправил на аборт. Еще вопросы?
– Нет, – у меня и вправда больше нет вопросов никаких. Теперь я точно знаю, что делать.
Подставить его я не смогу. Помочь мне он не захочет.
Все, что остается – бежать.
Глава 30
Давид
Не было у меня никогда такой семьи. Не было и не будет. Детство свое я отлично помню. Единственным ребёнком в семье был, мама, как понимаю, испытывала за это чувство вины – пусть и не особо религиозными были, но восточный менталитет диктовал свое – отец хотел бы большой семьи. Много сыновей. Зачем они ему, если он и одного любить не умел – не понятно.
Мы вечно мотались по закрытым городам. Маленькой своей семьёй отец управлял так же, как и своими подчинёнными. Одним словом – военный. Жил я всегда по четко по графику, даже в каникулы. Спать до полудня – блажь. В любое время года подъем в шесть. Игрушки – блажь. Ты будущий мужчина. Одна радость, стрелять меня учил с детства, привил любовь к оружию. Вот по банкам на карьере я и возмещал все, чего мне не доставало. Да и если мазал – наказывал.
Славка мало говорила про своего сына. А когда говорила, я видел в нем себя, такого, каким мог бы быть. Наверное, я стал бы мягче. За шалости бы не пороли. Она про опыты говорит, я вспомнил, как дома химичил, занавески поджёг. Как сейчас помню, мама в магазин ушла, папа в гарнизон, я дома один. Мне лет пять-шесть. Интересно стало, как самолётик бумажный лететь будет, если его поджечь. Поджёг и выпустил из окна… А он возьми и обратно развернись. Шторы вспыхнули моментально, благо вернулась вовремя мать.
Как меня отец тогда ремнем порол… Сейчас я понимаю, что скорее всего, он испугался – я мог погибнуть. Но наказание для маленького ребёнка было несоразмерным. Так больно тяжёлым армейским ремнем было, что вскоре я и чувствовать боль перестал, голос в крике сорвал. Мать пришла, в дверях встала. Как я тогда мечтал, чтобы она вмешалась, но нет, постояла посмотрела и на кухню ушла, готовить.
Бессловесная тень отца. Вот Славка бы тигрицей бросилась… А потом ночью лежал на животе, на спине и на боку невозможно было, голодный, без ужина, и мечтал о том, что придёт. Пусть слово отцу поперёк сказать побоялась, но вот ночью придёт. Поцелует может, или хотя бы просто по волосам погладит. Но этого так и не произошло. А потом, в следующие эпизоды я и не ждал уже, терпел просто и ждал, когда закончится.
Поэтому смотреть на Шерхана было странно. Он – два метра татуированных мышц. Сколько лет оружием торговал, командовал кучей отморозков. А теперь сигару гасит, потому что сын маленький пришёл и на коленях посидеть хочет… и Белоснежку свою любит. Такие разные – небо и земля. А смотрят друг на друга так, что понятно – друг друга нашли и большего им не нужно.
Отец уверен был, что я пойду по его стопам. Он к тем годам дослужился до больших чинов. И служить в армию я конечно пошёл. Не к отцу, отец в распределение вмешиваться не стал, отправили меня служить ой как далеко…
И это было благом. Там, вдали от родных я вдруг таким свободным себя почувствовал, не смотря на армейскую дисциплину. Это было легче, чем муштра дома. Там мне по настоящему хорошо было и возвращаться домой не хотелось, но своего пути я не видел ещё тогда – слишком молод был. Там и завязал первые знакомства, которые мне потом пригодились.
– Ты звони, – сказал Ильхам, когда прощались.
Почти два года вместе, но я знал – не позвоню. Тогда от меня все это далеко было – Ильхам служить пошёл, потому что родители с трудом уберегли его от судимости и надеялись, что армия оторвет его от прошлого круга знакомств. Только вот горбатого могила исправит.
И женат я был… Вернулся домой. Отец постаревший, но такой же деспотичный, такая же молчаливая мать. Зато в один из дней к нам пришли гости с дочерью. Молодая совсем, двадцати нет, да и я юнец. Хорошая семья, все дела… Милая девочка, которая стала моей женой. Такая же тихая и незаметная, как моя мать.
Служить дальше я пошёл в гарнизон отца. Жили с женой отдельно. Я получал первые свои деньги и понимал вдруг – это чертовски мало, не хочу так жить. Чтобы идти домой уставшим, а там жена молча наливает вчерашний борщ. Большего хочу. Но тогда я ещё ничего не предпринимал.
Через год брака я застал свою жену плачущей. Это было удивительно – она не позволяла себе никаких лишних чувств.
– Что-то случилось?
Она на меня посмотрела, щеки мокрые, ресницы стрелками… Тогда пожалуй, я первый и последний раз разглядывал её пристально.
– Фарида сына родила, – тихо сказала она. – Юлия беременна. А мы уже год женаты, и ничего…
Она по врачам пошла, я отправил почти насильно. Мне ребёнок не нужен был, но будет здесь реветь ещё. Денег не хватало, болеть дорого. Тогда я Ильхаму и позвонил…
– Работы нет? – спросил я.
И он и я понимали, какой будет работа.
– Есть, – обрадовался он. – Ещё как есть…
Так я провез первую партию левого оружия. Офицера армии и не трогали, хотя раз остановили, сердце в пятки ушло. Но честь отдали и дальше поехал… думал тогда ни за что больше, но лёгкие и большие деньги манили. Но уже тогда я понимал – лучше не ездить вот так, рискуя собой. Лучше быть тем, для кого они ездят. Ильхама посадили…
– Я умнее, – сказал себе. – Я не умру в глупой перестрелке. Я не сяду.
Жена моя оказалась совсем здорова. Пролетел ещё год, даже больше может. Отец что-то подозревать начал – я полностью почти ушёл в свой теневой заработок. Он увлекал меня куда больше армии. Жена снова реветь принялась, и к врачу пошёл я. Сделал все необходимые процедуры и услышал вердикт:
– Вы бесплодны, – заключил доктор. – Вы, можно сказать, стерильны. Ваша сперма нежизнеспособна. Сочувствую.
Тогда я принял решение. Домой пришёл, жене рассказал, она снова плакать. А я пошёл подал заявление на развод. Отец об этом узнал быстро, пришёл.
– Ты мужчина, – сказал мне. – Ты должен нести ответственность за свои поступки. Ты не имеешь права так поступать.
– Да, я мужчина, – кивнул я. – И я отдаю отчёт своим поступкам. Я не могу сделать её счастливой, а чтобы она погасла, как ты мать мою погасил, не хочу. Я все сказал.
Жена ревела. Поревела – успокоилась. Не было любви в нашем браке. Я уволился, хотя отец и пытался давить, используя все свои силы и связи. Ушёл, уехал. Потом нашёл своей жене, как бы смешно не звучало, мужа получше. Она чувствовала себя глубоко опозоренной разводом, в их семье было не принято. Как моя мать – несчастлива, зато замужем. Во и искал ей мужа, чтобы успокоилась. До сих пор они вместе. Четверых детей родила, я смотрю порой, чтобы все нормально было. Счастливая… значит, все правильно сделал.
Поэтому тот вопрос Славки семь лет назад врасплох застал. Не могла от меня забеременеть женщина. Никакая. А чужих подкидышей мне не нужно.
От Шерхана ехал домой окольными путями, этот параноик отправил с водителем, три раза меняли авто по дороге. Вроде враг, а за меня волнуется, смешно. Домой вернулся, долго в машине сидел курил, смотрел на тёмные окна.
Поднялся. Славка спит в кресле. Глаза опухшие, плакала снова. Если бы меня кто нибудь, хотя бы немного так любил, как она своего сына… Глупая мысль.
– Я тебе не верю, – прошептал я спящей Славке. – Но ты мне доверься, пожалуйста…
Глава 31
Слава
В ожидании каждая минута была длиною в час.
Давида все не было. В этот момент, я кажется, испытывала к нему ненависть, так осты были мои чувства.
Как мог он так поступить со мной, с моим сыном? Бросить все на карту, не спросив, не предупредив ни о чем. Просто – поставив перед фактом.
От этих мыслей горечь оседала на кончике языка. Так мне не хотелось видеть Давида плохим. Я знала, что он далеко не ангел, но то, что было когда-то между нами казалось мне почти святым. А потом я вспоминала о другом.
Я сама пришла к нему, чтобы предать и цена моего предательства была непомерно высокой.
– Ты все это знала, Мирослава, – шепнула сама себе. Только легче от этого не становилось.
Сколько я не стучала в дверь, охрана больше не появлялась. Видимо, решили не связываться со мной просто так, а может, Давид не велел.
Я пробовала колотить посуду, даже в окно запустила чашку, но окно выдержало, а чашка нет. Разбилась, раскололась на две неравные части. Я подняла одну, ту, на которой уцелела ручка, покрутила ее в руках, а потом швырнула еще раз, уже об пол.
Удовлетворения от этого не получила, и дышать легче не стало. Мне нужен был Давид.
Я чувствовала, что скоро он объявится. Не мог уйти надолго, не сейчас, когда мы с ним официально мертвые, и по городу передвигаться, значит, рисковать своей легендой.
Подтащила кресло поближе к коридору, уселась напротив входа и принялась ждать. Дверь гипнотизировала, поторапливая мысленно Чабаша.
Я не знала, какими словами, какими способами должна была заставить его спасти Сережу, но сегодня я сделаю это во чтобы то ни стало.
Я не могу рисковать жизнью сына.
Наконец, ключ в двери повернулся, щелкнул замок. Давид распахнул дверь и замер на пороге, оценивая погром.
А я впилась в него жадно взглядом, разглядывая темные глаза, отросшую уже темную щетину, что сейчас синевой отливала. Давид стоит, покачиваясь с носка на пятку, руки в карманах брюк, и шагу не делает. На миг показалось – сейчас развернется, дверью хлопнет и уйдет.
А я опять останусь тут, в своем персональном аду, одна.
И Сережка там – один.
Я вскочила, бросилась к нему, под ноги совсем не глядя, босыми ногами почти не чувствуя осколков, на которые наступила несколько раз. Мелочь это все, боль физическая ничто, по сравнению с тем, что творилось в душе.
– Какого хрена ты тут устроила? – голос-сталь, голос-лед, меня как по сердцу полоснуло от его слов.
– Давид, – мы глазами встретились, я стою рядом и не смею его за руки взять, хотя больше всего на свете мне сейчас в него вцепиться хотелось. – Дай мне хоть позвонить ему. Сказать, что я живая.
– Нет, – и в этом его «нет» столько всего было, что словами не передать. Я отшатнулась как от пощечины, а потом прошептала:
– Ненавижу, как я тебя ненавижу!
Глаза Давида вспыхнули, он дернул щекой в нервном тике, а потом шагнул ко мне, расстояние сокращая. Под ногами хрустнули осколки чашки, он схватил меня шею, а я руками в грудь толкнула.
– Что ты сказала? – он сказал это обманчиво тихо и спокойно, но я понимала, что Давид сейчас на грани.
– Что слышал.
Никогда, ни разу в жизни я не была такой дерзкой с ним. Я всегда свои чувства скрывала, этому меня научил детдом. Там, с душой нараспашку долго не продержаться, особенно – если ты домашний ребенок, который знал, что такое любовь и ласка. А дальше, в жестоком мире мужчин, чувства и подавно стали табу.
Но сейчас я хотела задеть Давида, хотела сделать ему больно, так же, как и он сделал мне.
Не рассчитала только одного: что на боль у всех разная реакция. И его мне совсем не понравилась.
Давид встряхнул меня, а потом развернул к себе спиной, толкнул вперед, заставляя сделать несколько шагов. Я сопротивлялась, не желая двигаться с места, но в его руках это было бесполезно.
Он был чертовски силен, и сейчас, будучи злым, даже не думал обращаться со мной вежливо. Я уперлась животом в кресло, Давид наклонил меня вперед, удерживая за волосы, а свободной рукой сдернул вниз спортивные штаны вместе с бельем.
– Пусти! – заорала я, пытаясь вывернуться, но он надавил сверху, я чувствовала его горячее дыхание на своей шее:
– Ненавидишь, значит? – спросил еще раз. Я зло ответила:
– Я не буду с тобой трахаться! – готовая к тому, что он возьмет меня силой. А он вместо этого шлепнул меня по заднице ладонью.
В этом жесте не было ни капли нежности или сексуального подтекста, он просто меня порол. Кожу обожгло, я дернулась вскрикнув:
– Ты с ума сошел, Чабашев?!
А он ударил во второй раз, уже по другой ягодице, словно дурь из меня выбивал.
Меня никогда не пороли. Трахали, унижали, били так, что живого места на теле не оставалось – все, на что способны были мужчины, я испытала на собственной шкуре. А сейчас щеки полыхали, дыхание сбилось, я понимала, что сидеть сегодня на заднице не смогу – ягодицы огнем горели.
– Отпусти!
Давид выпустил меня, я выпрямилась с трудом, опираясь на спинку кресла. Наклонилась, чтобы подтянуть наверх штаны, а он меня схватил за локоть, заставляя встретиться взглядом.
– Я послал людей за твоим сыном. Пока накладка вышла, но скоро его оттуда вывезут.
Я застыла, ушам своим не веря. Боясь, что мне показалось, что сейчас Давид совсем не то сказал, и все это – лишь мне прислышалось.
– Скажи еще раз, – попросила его хриплым, сорванным от криков, голосом. Давид взглянул исподлобья, я думала, он сейчас пошлет меня с моими просьбами, но нет. Повторил терпеливо:
– Привезут его сюда.
Поднялся и ушел в другую комнату.
А я осталась стоять так, разглядывая раскуроченную гостинную, в осколках. Хлопнула дверь спальни, и меня, как магнитом потянуло туда, где сейчас был Давид. Он не закрылся на замок, я зашла следом, замирая.
Чабашев стоял сейчас в одном белье, в руках футболка чистая. Тугие мышцы под кожей перекатываются, спортивная, подтянутая фигура, темная поросль на широкой груди.
– Чего тебе нужно, Слава? – устало спросил он, натягивая футболку, – я вроде все сказал.
– Это твой сын, – ответила я ему, сцепляя пальцы за спиной. Он должен был это знать.
Тайну, которую я устала хранить в себе столько лет, тайну, непомерно большой ставшую для меня одной. – Ты – его отец.
