Текст книги "Заложница мафии (СИ)"
Автор книги: Ирина Шайлина
Соавторы: Гузель Магдеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава 36
Давид
Мы сидим на кухне. Шерхан заметил простреленную ножку стола, головой покачал, ничего не сказал. Дверь закрыта, открыто окно, кондиционирование не справляется с сигаретным дымом. На столе не алкоголь, мне сейчас трезвая голова нужна. Поэтому передо мной три пустые кружки с кофе, в четвёртой еще что-то плещется на дне. Пепельница полна окурков.
Смотрю на раскрытый ноутбук. Информации о чудо лечебнице крайне мало, что за место такое секретное? Съёмку сверху провести не удалось, это было бы слишком заметно, поэтому мы располагаем только съёмкой со спутника, рябой, возможно, уже, неактуальной.
– Я все же не понимаю, – говорит Шерхан. – Зачем это сейчас делать. Ты на дно ушёл, скоро похоронят с помпой, и все это не для того, чтобы так глупо засветиться.
– Велика вероятность, что это мой сын, – отрезаю я.
И тогда он замолкает, не найдя слов для продолжения спора – семья для него свято. Если бы с его детьми что-то случилось, порвал бы голыми руками. Но здесь не так нужно…
– Она тебя предала, – напомнил он. – Она пришла, чтобы предать тебя.
– А если бы твой сын был в руках преступников? Сделал бы ты то, что они требуют?
Снова молчит. А я боюсь думать о том, что будет, если хозяева Мирославы узнают о том, что её сын от меня. Тогда игра пойдёт по другим правилам и ставки вырастут в сотни раз. Потому что сейчас мальчик инструмент давления на Славу. Слава по их меркам персона незначительная, пешка. А вот если узнают про моё отцовство… В мой план не входило погибнуть на мосту с концами – это просто ход. И рано или поздно, я "воскресну". Только выполнив все задуманное. А сейчас что делать…
Допиваю кофе. Холодный уже, горький. Курить больше просто не могу. Выхожу, оставив Шерхана одного. Ищу Славу. Она читает, но могла бы и не лгать – второй день книга открыта на той же самой странице, взгляд блуждает по строкам бесцельно. С ней мы почти не разговариваем, но меня все равно тянет сюда словно магнитом.
– Почему ты не сказала мне о беременности? Почему сбежала?
– Я хотела защитить своего сына от всего этого дерьма.
– Не получилось, – констатирую я.
– Да, – соглашается Слава и бросает на меня колкий взгляд.
Гадаю, была ли в нем ненависть? Что она чувствует ко мне, эта женщина, что так легко шептала о своей любви в минуты покоя и счастья, сомнений, страсти? Она так легко отдавала мне всю себя, но это тоже ложь. Вся она принадлежит ребёнку. Всё её мысли с ним. Ревновать глупо, но мне хочется, чтобы она смотрела на меня иначе.
Я бы все равно спас ребёнка. Даже не подозревая о том, что он мой. Просто чтобы смеялась снова, не ревела втихаря, когда думает, что не видит никто. Наверное, она никогда не была со мной счастлива по настоящему, хотел бы я видеть её счастливой… Тоже глупая мысль. Ненужная.
– Я сделаю все, что смогу, – говорю я. – Чтобы вернуть ребёнка.
Не говорю нашего сына. Это же просто возможность. Не факт. Сама мысль о том, что я стал отцом кажется невероятной. И я не говорю, что спасу ребёнка. Я реалист, а этот мир бывает слишком жестоким. Я попытаюсь спасти, но мои силы не безграничны.
– Спасибо, – сухо отвечает она.
Подхожу ближе. Убираю с её колен книгу, один хер не читает. Опускаюсь на пол, и кладу голову на колени Славе. И замираю так. Сначала она сидит растерянно, словно не знает, что со мной делать – если бы я сам это знал… Потом тихонько гладит мою голову, перебирает пальцами волосы. Мне хорошо. Именно в эту минуту хорошо, сладко и горько одновременно. Немного отпускает напряжение, усталость никуда не уходит, но кажется, я смогу терпеть её дальше, я непременно придумаю, как спасти ребёнка.
– Ты весь сигаретным дымом пропах, – мягко говорит вдруг Слава. – Давид, кури хоть немного меньше, успокоение, которое приносит сигарета это ложь.
Я знаю, что ложь. А вот пальцы Славы, что гладят мои волосы, другое дело…
– Хорошо, – соглашаюсь я.
В эти мгновения мы близки, как никогда. Но когда отстраняюсь, вижу, что она снова в себя ушла. Её тревога за сына слишком сильна. Я не могу понять её в полной мере, я никогда не был родителем, а воспылать отцовскими чувствами глядя на фото белобрысого мальчика семилетки – утопия. Я только начинаю привыкать к этой мысли. Но помня, что я реалист напоминаю себе – ребёнок может быть и не моим. Славка никогда не притворялась святой, это мне в ней нравилось. Но спасти ребёнка нужно в любом случае. Уж он и правда меньше всего заслуживает всей этой грязи.
Бросаю последний взгляд на Славку и возвращаюсь на кухню. Шерхан сидит с ноутбуком, и выглядит это даже комично – он центнер стальных мышц, ему бы кувалду в руки или хотя бы мачете…
– Я все придумал, – обрадовал он. – Территория лечебницы, конечно большая, и охраняется будь здоров, но и не такие крепости брали. Справимся. Я дам пятьдесят обученных вооружённых людей. У тех уродов, что детей воруют, просто не останется шансов.
– Имран, милый Имран, – улыбнулся я. – Не все в мире можно решить силой. А маленький ребёнок может пострадать от их рук, или в результате штурма, а там ведь и другие ни в чем не повинные пациенты клиники. Нет, мы не пойдём на них боем.
– А как воевать тогда, без боя?
– Хитростью, дорогой. Один в поле воин, если мозгов хватает. За своим сыном я пойду сам. Один.
Глава 37
Мирослава.
Они ругались.
Давид и Шерхан.
Я слышала крики, доносившиеся со второго этажа, но не могла различить слов. Чабаш там давно заперся, в импровизированном кабинете, и я не совалась к нему. Тянуло сигаретным дымом, не спасали даже закрытые двери. Хотелось открыть окно, чтобы впустить немного свежего воздуха, но оно не поддавалось.
Я сидела на кресле, подобрав ноги, уже не делала вид, что читаю, хотя раньше чтение всегда меня успокаивало. После того, как я попала в детдом, книги стали единственной отдушиной, а еще – способ скрыться от реального мира, уйти с головой в чужие переживания. Но сегодня не получалось никак.
Грохнуло что-то наверху, потом еще раз. Я подняла глаза к потолку, прислушиваясь к звукам и пытаясь угадать, что происходит там между мужчинами.
Хлопнула дверь, раздались уверенные шаги, Давид спускался по лестнице, так, как мог ходить только он. Я легко узнавала его по походке.
Шерхан рыкнул вдогонку Давиду так, что я вздрогнула даже:
– Чабашев, ты совсем ебанулся?
Столько гнева была в его голосе, что даже не видя его восточного лица, я догадывалась, насколько он зол.
– Иди нахуй, я все сказал, – отрезал Давид.
Шерхан догнал его, и теперь они стояли друг напротив друга, мне с моего места их было хорошо видно. Я вжалась в кресло, совсем не хотелось попадаться им под руку.
Оба горячие, у обоих течет восточная кровь, не просто течет – кипит.
– Ты же подставишь нас всех, сдохнуть хочешь, так я, блять, тебя сам сейчас здесь пришью, – рявкнул Шерхан. Я видела, как раздуваются от злости его ноздри, как сжаты руки в кулаки, будто еще немного и он набросится на Давида, стоявшего ко мне спиной.
– Ты бы за своим не поехал? Вот и заткнись тогда, я сказал, один пойду, – Давид развернулся, и мы встретились с ним взглядом.
Он застал меня врасплох. Такое выражение лица жуткое, что я невольно прикрыла ладонью рот.
– Это слишком большой риск, – устало сказал Шерхан, теперь и он видел меня. Мне показалось, что его слова обращались уже ко мне, но вряд ли это было так на самом деле.
Я еще не была уверена в своих догадках, но примерно понимала, о чем они говорили. И испугалась даже – неужели Давид сам решил?..
Он рисковал. Все считали нас мертвыми, и стоит нам забрать Сережу у Виктора, как тот сразу догадается, что дело нечисто. А если Давид туда пойдет сам, один…
– Давид…
Я поднялась к нему навстречу, сделала шаг, да так и остановилась, как на препятствие налетела. Стоим. Друг на друга смотрим.
Так много хочется сказать, но не знаю, с чего начать. Что правильным будет. В горле ком от эмоций, меня колбасит всю так, что дрожь уже не сдержать.
– Собирайся, поедешь с Шерханом. У него дома побудешь, так безопаснее.
Я киваю спешно, не задавая лишних вопросов, но сдержаться не могу. Лечу ему навстречу, утыкаюсь носом в пропахший сигаретами джемпер, в носу щиплет от непрошенных слез. Так сжимаю его в объятиях, боясь – что это может быть в последний раз.
Боясь, что могу навсегда лишиться и его, и сына.
Только не разревись, Мирослава, только не реветь…
Ладонь Давида на моем затылке, он голову мою поворачивает так, что мы касаемся лбами друг друга.
– Все будет нормально, сырость разводить не смей. Слушайся дядю Имрана, ему нельзя нервничать.
За спиной фыркает Шерхан, а я киваю снова, а потом целую Давида. Его губы вкуса горького табака и горечи расставания, и весь наш поцелуй напитан острым чувством риска и опасности, но я запрещаю себе об этом думать. Я должна быть сильной – для моих мужчин должна.
– Все, погнали.
Вещей у меня не так много, маленькая сумка, я перекидываю ее через плечо, глядя на то, как мужчины расходятся по машинам. Давид уже не смотрит в мою сторону, он собран и деловит, и я ловлю взглядом в наполненном тестостероном обществе его затылок, прежде чем он скроется в одном из темных, наглухо тонированных автомобилей.
Мы разъехались почти сразу, я еще поначалу вертела головой, чтобы понять, куда свернул джип, увозивший Давида, а потом успокоилась, затихла на заднем сидении, сжимая в руках сумку.
Не задумывалась о том, куда везут меня. Просто думала, что подождать еще немного, и мы с сыном увидимся. Лишь бы все было нормально…
Мне сейчас так остро хотелось пообщаться с Давидом, проинструктировать его о том, как надо вести себя с Сережей, что говорить, чтобы не напугать, как помочь, если вдруг случится приступ. Он совсем не знал нашего сына.
Только все это было в данный момент неосуществимо, и все, что оставалось, надеяться на везение Давида.
Занятая своими мыслями, я не заметила, как мы подъехали к большому, охраняемому коттеджу. Несколько человек охраны, таких же восточных кровей, что и Шерхан. Водитель открыл дверь, выйти не помог, просто встал рядом, ожидая, когда я покину салон.
Я покрутила головой, разглядывая добротный дом с облицовкой из дорогого камня, сзади виднелась ухоженная лужайка, садовые качели. На крыльце сидела белая кошка, деловито облизывавшая свою лапу.
– Кссс-кссс, – позвала я ее, кошка на мгновение оторвалась от своего занятия, смерив меня надменным взглядом светлых глаз, а потом вернулась к своей лапе. Через пару минут появился и сам Шерхан, вышел из-за руля своего темного гелика, встал рядом. Смотрит оценивающе, в руках четки крутит. Я голову вскинула, в глаза ему заглядывая.
– Я тебя приведу в свою семью. Очень надеюсь, что ты не пиздишь по поводу того, кто отец твоего ребенка и Давид не напрасно своей башкой рискует. Если это не его ребенок, лучше скажи прямо сейчас.
– Это его ребенок. У меня, может, был не один мужчина в жизни, но я точно знаю, от кого родила.
Он помолчал, продолжая меня разглядывать, я переступила с ноги на ногу, надеясь, что этот допрос не продлится долго. Наконец, Шерхан отвернулся и первый пошел по ступенькам, бросив мне:
– Идем.
Открыл входную дверь, я вошла следом за ним в светлую, просторную прихожую.
– Белоснежка, – крикнул он куда-то вглубь дома, – встречай гостей, мы приехали.
Глава 38
Шерхана я с собой не взял. Он прав был – я рискую всем. И его семьёй тоже, пусть и не имею на это права. Но остановиться не смогу. Со мной нет ни моих людей, ни армии Шерхана. Один молчаливый смуглый водитель, за всю дорогу не проронивший и слова.
План был проработан досконально, это стоило мне пары бессонных ночей, сотни выкуренных сигарет и литров крепкого кофе, только на нем я и держался. Но выходило, что все это – часть плана. Шерхан, помня, как филигранно я наебал его несколько лет, даже с уважением на меня поглядывал, но все равно больше на силу рассчитывал. А силой здесь никак не выйдет. Слишком громко, слишком много внимания привлечём, а ещё – прольем кровь.
– Здесь, – говорю я. – Скоро.
У нас в запасе тридцать – сорок минут. Парень, что оставлен на наблюдательном посту позвонит примерно за пятнадцать минут. Съезжаем с дороги на проселочную, тормозим. Молчаливый водитель выходит, откручивает номера, ставит другие, обклеивает машину лентой по периметру, устанавливает на крыше мигалку, затем надевает форму. За короткое время мы превращаемся в наряд гибдд, я тоже накидываю жилет и фуражку, хотя из машины выходить не буду.
– Едет, – звонит наблюдатель.
Возвращаемся на дорогу и занимаем позиции. Внимательный человек легко бы заподозрил липу, нашёл несоответствия, но люди боятся полиции, на моих глазах несколько автомобилей сбрасывает скорость, водители судорожно накидывают ремни. Наконец показывается нужный нам автомобиль. Недорогой, отечественного производства, далеко не новый. Марат, так зовут моего водителя, выходит на дорогу и поднимает жезл. Автомобиль послушно притыкается к обочине.
– Нарушаем, – говорит Марат, и я впервые за это утро слышу его голос. – Нехорошо. Документы.
– В последний раз, честное слово, – Оправдывается с сильным акцентом водитель. Пытается сунуть деньги.
– Привлеку за взятку должностному лицу, – меланхолично отвечает Марат. – Думать нужно было, когда тонировку клеили. Идемте оформлять, потом будете отдирать.
Парень со вздохом выходит из своей машины и плетется в нашу. Садится. У меня в руках – кусок пропитанного едкой жидкостью бинта. От запаха кружится голова и свербит в носу, стараюсь не вдыхать воздух глубоко.
– Может не надо, – заискивая продолжает уговаривать Марата водитель.
– Надо Федя, надо, – поворачиваюсь я. Он видит мой взгляд и сразу напрягается. Я плечами пожимаю, – ничего личного… Сейчас на пару вопросов ответишь, потом поспишь, потом уже домой.
Отвечает он сбивчиво и торопливо, на меня косится. Делаю рывок и прижимаю тряпку к его лицу. Парень пытается вырваться, но вскоре обмякает.
Мой расчёт прост – в любой организации работают мигранты из ближнего зарубежья. Мы наблюдали несколько дней и нашли человека максимально похожего на меня. Примерно одного роста и телосложения. Я ставлю на то, что заносчивая охрана особенно лясы с дворниками и садовниками не точит. Для многих снобов люди моей национальности на одно лицо и сейчас мне это на руку.
Пересаживаюсь в старую ладу и мы вновь отгоняем машины в укромное место. Раздеваюсь. Надевать чужую одежду неприятно, это рабочая форма и она заметно пахнет потом. Морщусь, стараюсь не обращать внимания. Сажусь на корточки, зачерпываю дорожной пыли, размазываю её по рукам, надеясь, что сумею создать видимость рук, которые много физическим трудом работают. Загоняю пыль в лунки под ногтями, затем отряхиваю руки. Надеваю дешёвую бейсболку, солнечные очки, на лице четырехдневная щетина. Надеюсь прокатит.
Уже на ладе гоню к центру. Она дребезжит и завывает так, словно ей страшно. А мне – нет. Я до странного спокоен. Открываю окно, позволяя теплому весеннему ветру ворваться в салон машины, врубаю музыку громче – горячий хит этого года, зубы набивший до оскомины.
Ворота не открываются сразу, охранник выходит наружу. Не зря видимо, свой хлеб едят.
– Опоздание на десять минут, – отмечает охранник.
– Менты на трассе. Чуть тонировку отодрать не заставили, платить пришлось.
– Музыку выруби, не мешай гостям.
Вот как они своих пленников называют – гости. Киваю, выключаю, ворота открываются. И теперь – не страшно. Я знаю, где служебная парковка, бросаю автомобиль. Рядом ангар подсобный. Оттуда выгоняю маленький, почти игрушечный трактор с прицепом. Таким я никогда не управлял, но думаю, справлюсь. Неторопливо еду по садовым аллеям. Весна вошла в полную силу, в саду, а здесь целый парк с озером, работы много. Не успеваю отъехать дальше, как одна из дверей подсобного помещения открывается и выглядывает девушка в форме повара.
– Кофе будешь? – кричит она.
– Потом! – отвечаю я, надеясь что интонации моего голоса не слышны за шумом двигателя.
Это охрана с садовниками лясы не точит, а с девушкой и шуры-муры могли быть, на раз – два раскусит, лучше избегать. На одной из аллей останавливаюсь, сгребаю вилами кучи сухой прошлогодней листвы, которую видимо вчера приготовили, закидываю в прицеп. Солнце светит, работать даже приятно, но я не забываю думать. Ждать. Время завтрака прошло, по нашим данным сейчас гулять должны выйти. Не думаю, что ребёнка куда-то перевели, скорее всего похитители сейчас пребывают в растерянности, не зная, что делать дальше. Иначе – придумывать новый план. Работаю. Жду.
Народ начинает выходить. Провезли мимо дедушку на инвалидной коляске, я ниже голову опустил – пожилые люди бывают наблюдательными. Под присмотром дюжего сторожа пошла гулять молодая девушка с нервным видом. Наверное, лечится от наркотической зависимости. Парк оживал.
Наконец в стороне послышались детские голоса. Сердце замерло. Вот теперь – страшно. Теперь все не только от меня зависит, но и от маленького мальчика. И за него страшно. И страшно, как отреагирует, ведь усыпить его, как того садовника я не могу – это и неправильно, да ещё и астма у ребёнка. Не могу так рисковать.
Слава много про сына рассказывала, но её устами говорила материнская любовь. Мальчик может быть не таким умненьким, как ей кажется. Впадет в панику, начнёт кричать…
Перегнал трактор ближе. Теперь я видел детей – всего около десятка, от пяти до двенадцати лет примерно. Вряд ли все пленники, возможно кого-то из них и правда лечат. Трое самых мелких носятся с воплями и внимание воспитательницы почти полностью приковано к ним, это хорошо.
Нашёл глазами Сергея. Потрясённо замер понимая, что этот светленький худой мальчик, возможно, мой сын. Осознал то, что это наша первая встреча. Потратил на это осознание несколько бесценных секунд. А время терять нельзя, сейчас мальчик очень удобно сидит – на лавочке, чуть в стороне от всех. Спину ссутулил, толстовка тёплая ему велика, носком ботинка что-то чертит на песке.
Перехватил грабли, пошёл ближе. Воспитательница мазнула по мне взглядом и понеслась догонять шкодливую девчонку.
– Привет, – тихо сказал я, сгребая сухую траву.
– Здравствуйте, – ответил мальчик и снова чертить ботинком.
– Сергей, – спокойно продолжил я. – Я от твоей мамы.
Повернулся рывком. Бледный совсем, на носу несколько веснушек, как у Славки. Волосы светлые вьются, пряди выскользнули из под шапки. Шея тонкая, на ней голубая вена пульсирует. Жду. Сейчас все от него зависит, если шум поднимет, меня положат прямо в этом парке.
– А как докажете?
Усмехнулся – вот это по нашему. В карман полез. Там цепочка с кулоном, те самые, что семь лет назад Славке дарил. Я на труп на мосту надел их, а потом сдернул с шеи в последний момент. Протянул на ладони.
– Мама сказала, что это папа мой подарил ей. А потом умер.
Я чуть не подавился воздухом, вдыхая. Вот это было неожиданно.
– Пойдёшь со мной?
– Да. Отдайте, это мамино.
Головой покачал, но цепочку протянул, тот её в кармане спрятал. А потом руку мне дал. Она – маленькая такая. Пальцы ледяные совсем, наверное, замёрз, весеннее утро, а у них ребёнок в одной толстовке гуляет…
– Пригнись.
Бежим вдоль кустов. Они только обрастают свежей листвой и как укрытие совсем не надёжны. Я не знаю, сколько у нас времени, несколько минут, самое большее. Благо мой трактор близко.
Сажаю ребёнка в прицеп.
– Надо, чтобы охрана тебя не увидела. Будь тих, как мышка, которую караулит кот. Шапку сними и прижми к лицу, тебе нельзя дышать пылью. Лады?
– Лады, – кивает мальчик.
Шапку прижимает к лицу и послушно ныряет в сухие листья и траву, что я усердно собирал по парку. Я от души закидываю сверху. Сажусь за руль. Хочется надавить на газ и выжать из маленького трактора все, что может, но привлекать внимание нельзя. Вот теперь мне страшно в полной мере, вспотели ладони. Мне страшно за мальчика, который мне доверился. Впереди показались ворота.
– Только, блядь, откройте без проблем, – шёпотом прошу я.
Тот же самый охранник лениво переводит на меня взгляд. Потом выходит из своей кабинки. Обходит трактор. Направляется к прицепу.
Глава 39
Мирослава.
Чужой дом был полон детского смеха, запаха выпечки и уюта.
На мгновение мне стало не по себе, когда я с размаха окунулась в их счастье. Чужое. Такое желанное, но запретное для меня.
Та, кого Шерхан назвал Белоснежкой, оказалась его женой. Светлые длинные волосы, огромные, распахнутые глаза, по-детски округлый рот – кто бы мог подумать, что в жены огромному бандиту достанется такая юная прелестница.
Когда он про свою семью говорил, не так я их представляла, Белоснежка ломала все шаблоны. Но мне она понравилась с первого взгляда.
– Здравствуйте, – поздоровалась она. Голос у нее был высокий, певучий даже, – меня зовут Лиза. А вас Мирослава, да? Имран мне про вас рассказал.
– Очень приятно, Лиза, – кивнула я, слегка смущаясь. Мне было не по себе оттого, что именно мог рассказать своей жене Шерхан.
Я давно нарастила броню, толстую шкуру, сквозь которую не могло пробиться чужое мнение. Так было проще жить. Но в эти дни броня, казавшаяся такой прочной и несокрушимой на вид, покрылась невидимыми трещинами.
– Ой, вы на пороге не стойте, давайте руки мыть и к столу, мы пирожков целую гору нажарили к вашему приходу.
Лиза деловито отправила меня в ванную на первом этаже, я мыла руки, оглядывая чужой дом, светлый, уютный, с современным ремонтом. Здесь везде чувствовалась любовь и хозяйская рука, начиная от аккуратно сложенных полотенец на стойке в цвет стенам до мягких пушистых тапок, которые мне предложили. Я поблагодарила, но надевать не стала.
Стол накрыли в большой гостинной. Повсюду были разбросаны игрушки, я успела заметить толстощекого мальчишку, маленькую копию Имрана, такого же деловитого и серьезного. Он еще не разговаривал, только лопотал на одном ему понятном языке. Пацан подошел к отцу, дернул его за штанину и поднял руки вверх. Имран подхватил мальчишку, подкинул дважды, тот засмеялся заливисто.
– Папа, я тоже хочу! – на самокате в гостиную вкатилась белокурая девчонка, совершенно непохожая на своего брата и отца, на секунду я засомневалась даже – а Шерхана ли она дочь?
А потом подумала – не тебе, Мирослава, таким вещам дивиться.
Сын Давида – кудрявый блондин, похожий на маленького Есенина. И если бы я не видела своего ребенка сразу после родов, светлокожего, с тонкими пушком белесых волос, покрывавших его голову, я бы решила, что мне принесли чужого младенца.
Но он совершенно точно был моим сыном. И сыном Давида.
Так же, как и эта белобрысая девчушка была дочкой Имрана.
Сейчас она хохотала звонко, когда отец подкидывал ее под самый потолок и ловко ловил своими татуированными руками. Я перевела взгляд на Лизу. Она расставляла тарелки, но то и дело поглядывала на своего мужа. Глаза ее светились любовью, и мне снова стало неуютно в их обществе, мое собственное одиночество обострялось тут в разы.
Я не позволяла даже думать о том, что мы с Давидом и Сережей могли вот так – собираться в большой комнате, и я бы тайком любовалась, как мои мужчины проводят время вместе. Но моим мечтам не суждено сбыться, даже если Давид и решит, что Сережа должен знать, кто его отец.
– Мирослава, выбирай любое место, садись, – Лиза улыбнулась мне, – что тебе положить?
– Спасибо, не стоит беспокоиться. Я сама, – мне не хотелось к себе лишнего внимания. И есть не хотелось тоже.
– А где Давид? Он позже приедет?
Мы переглянулись с Шерханом. Я не знала, что можно рассказывать его Белоснежке, а что – лучше держать в секрете, и потому молчала, передав его право отмазываться самому.
– Он уехал за сыном.
Лиза остановилась, посмотрела на Имрана недоверчиво, потом перевела на меня взгляд:
– Сам? С охраной?
Эти же вопросы тревожили и меня. Я ничего не знала о том, как он собирается вызволять Сережу из лап Виктора, кто ему будет помогать в этом деле. Пройдет все это втихаря или Давид вломится туда с людьми Шерхана, наведя переполох?
Как они будут возвращаться назад?
Я не позволяла себе раскисать эти последние часы, собрав остаток воли в кулак, но сейчас поняла, что этого было мало. Я не хотела сидеть за столом в чужой семье, есть пирожки и смотреть, как Шерхан возится со своими детьми.
Я хотела быть там, вместе с Давидом, потому что не было и нет ничего хуже, чем ждать. Неизвестность пугала, я даже думать боялась, как поведет себя Сережа, не испугается ли он, не сделают ли ему больно…
– Все будет нормально, – отрезал Шерхан, – Чабаш справится, вы его не знаете, что ли?
Он сел за стол, посадив на одно колено Ибрагима, дочка, чье имя я не знала, села на свободный стул рядом. Лиза постояла немного, разглядывая своего мужа, но поняла, что больше от него ничего не добьется, и вздохнула.
За ужином этой темы мы почти не касались, Лиза пыталась вести нейтральный разговор, но мне было сложно его поддерживать. В конце концов, Ибрагим уснул прямо в детском стуле, сжимая в своей пухлой ладошке недоеденный пирожок с капустой.
Девочка, которую звали Иман, тоже терла глаза кулаками.
– Сейчас я уложу детей, – Лиза подхватила сына, мягко высвободила из его рук пирожок и прижала к себе. Он чуть нахмурился, вытянул забавно вперед пухлые губы, а я отвернулась.
Мне хотелось прижимать к сердцу своего ребенка. Чертовски больно в том состоянии, в котором я прибывало, видеть других.
Чтобы не грузить себя мыслями я поднялась, стала убирать со стола.
– Оставь, – сказал Шерхан, – ты в нашем доме в гостях.
– Мне нужно чем-то занять руки, – не оборачиваясь, я покачала головой. Мы замолчали, я чувствовала, что Имран меня разглядывает, но уже смирилась. Для всех я – шлюха, предатель, человек, который пытался подставить Давида. Кому какое дело, какие мотивы скрываются за моими поступками? В таком обществе людей оценивают по факту, а не по морали.
– Он поехал один.
Одной фразы хватило, чтобы снести к черту остатки моей выдержки. Тарелки в руке жалобно бзынькнули, когда я чуть не уронила их, перехватив удобнее в последний момент.
Положила осторожно на стол, оперлась рукой о спинку стула, чтобы не потерять устойчивость и только потом обернулась.
Лицо Имрана было как из камня высечено, сейчас он смотрел на меня из-под бровей. Я думала, он винит меня. Во всей этой заварухе, в том, что Давид не слышал здравых доводов.
– Как ты мог отпустить его – одного? Без охраны?
Голос меня предал, он звучал неестественно высоко.
– А он бы послушался? – недобро ухмыльнулся Шерхан. Провел устало по лицу ладонью, встал с дивана и подошел ближе.
Он был высокий, очень, высокий и здоровый. И сейчас нависал надо мной.
– Если бы у тебя ума хватило рассказать все раньше, нам бы не пришлось так рисковать жизнью твоего пацана и Чабаша. Надеюсь, у тебя есть оправдание за твое молчание, и оно не сводится только к деньгам.
Я скрестила руки на груди:
– Ты знаешь, что такое бояться потерять единственного человека, которого любишь? – что-то блеснуло в его глазах на мгновение, – выбирая, любая мать сделает выбор всегда в пользу ребенка. И не тебе меня судить, ясно?
Шерхан еще с мгновение разглядывал мое лицо, а потом отодвинулся, и дышать стало в разы легче.
– Твоя спальня на втором этаже, первая дверь справа. Располагайся, Мирослава.
