Текст книги "Кот, зверь и конец света (СИ)"

Автор книги: Ирина Ростова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4, в которой все продолжает происходить, но как-то наискосок

Илья вел пальцами руки по стене, чтобы не пропустить повороты и не влететь в стену, и шаг за шагом двигался дальше. В полной темноте движения были монотонными и сюрреалистичными, почти усыпляющими. Илье даже казалось, что земля под ногами становится более мягкой, пружинящей.

А потом стена под рукой исчезла. Илья сделал еще несколько неуверенных шагов вперед, шаря во все стороны в поисках нужного направления, потом позвал Дэша, но в ответ в лицо пахнуло только прохладным ветром.

– Эй, Дэш! Не смешно, – попробовал Илья снова, уже громче. Но вокруг была только черная тишина, и даже эха не было, и воздух постепенно свежел, словно бы бесконечное свободное пространство само надвигалось на него, стоящего в полной темноте.

Звезды зажглись в вышине постепенно, словно кто-то рисовал широкой кистью полосы. Или же глаза просто привыкали к полному мраку, учась различать в нем слабые источники света.

– Ничесе, – выдохнул Илья себе под нос, озираясь, но стараясь не сходить с места в смутной надежде, что где-то сзади был вход обратно в душное подземелье. Впрочем, ничего там не было: оглянувшись, юноша увидел только чуть менее густой, расцвеченный звездами мрак сверху и более густой – снизу, разделенные четкой линией горизонта.

– Выйду ночью в поле с конем. Вернее, с Пони. И потеряю его нафиг, – пробурчал он, жалуясь сам себе. Он ужасно плохо понимал, что ему теперь делать и как, в конце-концов, эти “Третьи земли”, как называл их Дэш, были для Ильи пока совершенно неизведанным пространством, поэтому ему даже трудно было оценить, что здесь норма, а что нет, и что, на самом деле, безопаснее и удачней – остаться на месте и ждать, пока Дэш его отыщет (а он отыщет, тут сомневаться не приходилось), или попробовать двигаться куда-то вперед. Или назад. Или куда-то еще.

– Жаль, что кнопку сохранения забыли добавить. И загрузки. Я бы загрузил версию пораньше. Например, до того момента, как мы полезли в этот люк. Там, в общем-то, все было хорошо и все получалось.

Убалтывая себя, Илья сделал шаг вперед, потом еще несколько, словно набирая инерцию для движения, и, наконец, пошел вперед со стабильной, ровной скоростью, оглядываясь то и дело в поисках хоть какой-то метки, ориентира. Но тут, кажется, только по звездам можно было бы ориентироваться – это если бы Илья хоть что-то понимал в прикладной астрономии, а не просто знал названия планет Солнечной системы и пару случайных фактов. А так он даже не мог с уверенностью сказать, были ли созвездия тут теми же, или другими, чем на родном ему небе.

Тем не менее, чем больше он пялился на небо, тем более очевидно ему становилось, что что-то было не на месте. Размышления и попытки понять, что же именно, кроме отсутствия Луны, его не устраивало, в конце-концов, привели к правильному выводу: на небе не было Млечного пути, который уж точно должен был быть виден на таком прекрасном, ничем не загороженном куполе.

– Либо это отменная иллюзия, – заключил сбитый с толку и изрядно дезориентированный Илья, – либо я, что, в другой галактике, что ли?

Ему казалось, что он бредет в бесконечной ночи невероятно долго. Из-за монотонности пути и обстановки за течением времени было следить очень трудно, но Илья приноровился считать удары сердца. Он сбился где-то на пяти тысячах, и начал снова, когда ему показалось, что далеко, почти на горизонте, что-то блестит. Думая, что уже сходит с ума от этого чистилища, он попытался проморгаться, но виденье не уходило. Там, далеко, в самом деле горел какой-то крошечный огонек и темнота рядом была словно другой фактуры. Воодушевленный и одновременно немного встревоженный, Илья прибавил шагу, путаясь на каждом шагу в высоких темных травах.

Чем ближе становился неведомый источник света, тем больше он беспокоился о том, что же там такое. Ведь в случае чего на такой плоской и бесконечной, как тарелка великана, равнине, даже скрыться некуда. Несмотря на кажущуюся прозрачность воздуха, он очень долго не мог разглядеть, что же там такое. Видно было только небольшой фонарь, качающийся на порывах ветра, а что под ним – Илья разобрал только когда до него оставалось всего ничего – метров сто. Но зато сейчас картина была вполне цельной: фонарь венчал посох, неподвижно воткнутый в землю на краю черной водной глади. У утлого причала качалась небольшая лодка, и рядом с ней на берегу сидел кто-то в плотном плаще, складки которого были словно выточены из мрамора.

Илья рискнул приблизиться. Осторожненько, почти по одному шагу, медленно. Его шаги были почти не слышны на мягкой земле, но ему казалось, что его сердце бьется на всю равнину. И тем удивительней казалось, что на него не обращают внимания.

– Эй, – позвал Илья, осторожно ступая в круг света. Ноль реакции. – Простите? – Парень сделал еще несколько шагов и остановился, напряженно глядя на согбенную фигуру. – Вы не знаете, как отсюда выбраться? Ну, и где это здесь, вообще.

Раз. Два. Три. Четыре. Илья успел досчитать про себя до двадцать с хвостиком, когда фигура в плаще внезапно поднялась на ноги и развернулась к нему одним движением.

Илья ошеломленно шагнул назад.

Она была похожа на статую – возможно, она и была статуей, потому что плотный холодный цвет ее кожи ничуть не походил на живую плоть. Глаза казались выложенными перламутром, все семь: два на привычных местах, и три на лбу, два на щеках. Когда фигура подняла руки, откинув в стороны тяжелые полы плаща, Илья с содроганием обнаружил глаза на ее ладонях и запястьях, и все они мигали вразнобой безволосыми веками.

– Здравствуйте, – выдавил из себя Илья, лихорадочно соображая, не знает ли он чего о таких созданиях, случайно, из мифов или страшных сказок. В голову, впрочем, приходил только многоглазый страж Аргус, излюбленный талисман многочисленных ЧОПов.

– Ты прошел путем мрака, – прошелестела стражница. – Не убоялся тени. Река Ночи ждет тебя.

– С-спасибо, – ответил Илья, с подозрением глядя на нее. – А эта Река Ночи меня выведет отсюда?

– Река Ночи течет свободно. Лодка ждет, – странная женщина качнулась вперед, заставив Илью отпрянуть, взялась за посох, и свет на его конце словно втянулся внутрь, в нее, и лучи света вырвались из бронзовой фольги глаз. Они не были слепящими, не были даже слишком яркими, но в полной темноте этого мира были очерчены, словно клинки. – Ступай, – сказала она, и Илья, не видя особенно альтернатив и желая как можно быстрее убраться подальше от впечатляющей стражницы, обогнул ее по дуге и направился к импровизированному причалу. Вода Реки Ночи перед ним была гладкой, словно никакого течения не было и впомине, и ни одной волны не пошло по ее ровной поверхности, когда Илья забрался в лодку. Впрочем, и лодка не качнулась даже под его весом и движениями, словно и вода, и дерево были нарисованы на картине или выточены из камня.

– Твой путь ведет в забвение, – сказала стражница, подходя к кромке воды. Веревка, которой лодка была привязана к причалу, от этих слов распустилась, и стражница светящимся концом посоха подтолкнула лодку прочь. – Прощай.

– Но, но, – Илья метнулся к краю лодки так, что обычная бы точно перевернулась, а этой – хоть бы хны. – Но!..

Но несмотря на отсутствие видимого течения, сияющая клинками света стражница была уже слишком далеко, и ее сияние постепенно гасло, оставляя лишь манящий свет фонаря. А путь Ильи снова лежал во мрак, и на этот раз он даже не мог сам выбрать направление.

Река Ночи, черная и холодная, равнодушная, несла его вперед и вперед. Некоторое время он просидел на носу, вглядываясь в темноту впереди, потом, отчаявшись, перебрался на корму, которая все еще немного мерцала после прикосновения фонаря на посохе, и наблюдал за едва заметным следом, который лодка оставляла на воде. А потом ему стало совсем грустно и отчаянно, и он лег на дно лодки, глядя в небо, на далекие чужие звезды, и лежал неподвижно и тихо, слушая шелест воздуха и воды.

Возможно он спал и снова просыпался, и в его снах были те же звезды и та же пустота вокруг, или все время бодрствовал, нельзя было с уверенностью определить. И чем дальше, чем больше Илью одолевали сомнения в том, что Пони таки сможет его найти, и это будет не слишком поздно. В конце-концов, образования и общей эрудиции парня как раз хватало на то, чтобы проследить сходства нынешнего меланхоличного приключения с классическими образцами загробного мира, как его представляли самые разные народы и культуры. Тут было и бесконечное пустое пространство, и река смерти, и стражница-лодочник. Так что, возможно, они просто шли, шли, шли и дошли до конца жизни, выползли в Лимбо, и вот – Илья уже плывет в царство теней для окончательной прописки.

Впрочем, даже испугаться нормально сейчас не получалось. Весь мир был подернут такой аурой тишины и неизменности, что любые эмоции казались лишними. Поэтому Илья продолжал себе лежать на дне лодки, постепенно смиряясь даже с тем, что ему, вероятно, предстоит оставаться в таком состоянии одну или две Вечности напролет. Только вот интересно, как там, все-таки, Пони? Попал ли он тоже сюда, в этот тихий темный мир, или куда-то в другое место, другое чистилище? Или рай, ад? Что там еще обещают мировые религии? Колесо сансары? Такому герою-оригиналу, как Дэш, подошло бы, пожалуй, сражение с демонами, а вовсе не вот такое тихое ускользание в небытие.

– Я рожден был героем, я видел больше, чем всё, мною мир был построен, а теперь я – ничто, – тихонько спел сам себе под нос Илья. – Поднимаясь к вершинам и спускаясь на дно, я не мог бы погибнуть, так было мне суждено. Если я буду жить, то, разрывая мрак, стану звездой в ночи, будет так! Если я буду жить, вырвусь я из оков, я не смогу забыть путь в ничто, – вопреки ожиданиям, его голос вместо того, чтобы раствориться в пустой тишине бесконечных просторов, постепенно окреп и нашел даже какое-то эхо.

И, как ни странно, стало светлеть. Сначала Илья, приподнявшись со дна лодки, подумал было, что это снова усилился тающий свет от лодки там, где ее коснулся фонарь жутковатой стражницы, но, как оказалось, зарево растекалось впереди. Там, внезапно куда ближе линии горизонта, темнота внезапно обрывалась, словно разрезанная раскаленным ножом. И этот край стремительно приближался, намного быстрее, чем это в принципе могло быть: словно бы лодка не плыла совершенно неторопливо по темной недвижимой глади, без весел или паруса, а шуровала на моторе, как шустрый катер. Илья метнулся на нос, опираясь на борт обеими руками, и с оттенком обреченного ужаса понял, что, во-первых, никаких берегов вокруг не было, а во-вторых, впереди было что-то вроде водопада, потому что река, отражающая сейчас блики света, обрывалась внезапно, и за ней был только воздух, светлое небо, на котором не было ни облаков, ни каких-либо светил: только чистое, прозрачное, теплое сияние.

Илья не успел ни подумать, ни сделать что-то, как край оказался совсем близко, и потом лодка зависла на мгновение над зияющей пустотой, открывая ему невероятный, нереальный вид на бесконечное море солнечного света, а потом рухнула вниз, падая и падая мимо гладкой стены темноты. Илья успел ощутить падение, тянущее, крутящее внутренности чувство почти-невесомости, а потом вокруг не стало ничего, кроме света.

Некоторое время свет был единственным ощущением, единственным, у чего был смысл и фактура, а потом пришло осознание, что, на самом деле, невесомости больше нет, да и была ли она? А он лежит спиной на земле, на траве, и вокруг пахнет солнечным лугом где-то поздней весной, и смотрит в полное света небо, в котором не было никакого источника света. Ему показалось это странным, но ровно до того момента, пока он не попытался вспомнить, а как бы должно было выглядеть не-странное небо. И он не смог. Логично, рассудив, что, значит, все нормально, он поднялся на локте и огляделся.

В самом деле, он лежал на лугу с невысокой травой и аккуратными группами цветов, словно высаженными умелыми руками садовника, а не выросшими абы как: скорее сад, чем поле, но никаких строений в границе видимости не было.

Он осторожно встал, попутно с удивлением оглядывая себя, изучая надетые на себя вещи так, словно впервые видел. А потом подумал: а как, собственно, меня зовут?..

Мысль была неожиданной и довольно страшной, но он в самом деле не имел понятия ни о своем имени, ни о происхождении, ни о каких-то других сведениях. Собственно, он смутно представлял себе даже свою внешность.

– Спокойно, – вслух сказал он, с оттенком тревоги вслушиваясь в свой голос. Он тоже казался немного чужим, словно бы он слушал запись своего привычного голоса, а не говорил сам. – Это еще не конец света. А только конец памяти.

Мысль была странно успокаивающей: ведь если он еще жив, значит, все еще можно наладить, хоть как-то. Поэтому он с повышенным интересом переизучил все свои вещи, ища хоть что-то, что могло бы ему напомнить о себе, но нет – такой удачи ему не досталось. Он был никто в неизвестно где, и если вопрос с тем, кто он, не получалось прояснить, оставалось попробовать помыслить мир иначе и подойти к проблеме с другой стороны. Например, выяснить, кем бы он хотел быть (не практично, но философски), либо попытаться узнать, где он, и, может, отыскать кого-то, кто его знает. Установив, таким образом, цель, он снова огляделся, выбрал совершенно наугад направление и двинулся в путь по демонстративно цветущему, образцово-показательному лугу.

– Такие луга только на идеалистических пасторальных картинках рисовать, – прокомментировал он вслух просто для того, чтобы не чувствовать одиночество. А было, на самом деле, немного одиноко. Он не замечал в траве никакого движения, ни насекомых, ни птиц, ни мелких грызунов, какие, по его мнению, должны были бы мелькать тут и там. Нет, вокруг царил открыточно-сахарный день с яркими цветами, зеленой травой и звучащими в отдалении птичьими трелями. Впрочем, кажется, там были не только голоса птиц: прислушавшись, путник разобрал человеческие голоса, где-то далеко впереди, сливающиеся из-за расстояния в неравномерный гул.

Ободренный внезапной надеждой найти кого-то разумного и сведения о себе и окружающем мире, путник двинулся вперед, прибавляя шаг и рассуждая про себя, как, собственно, объяснить потенциальным собеседникам свою ситуацию, и кем он все ж таки может быть.

Ему казалось, что он еще совсем сопляк: не ребенок, великоват для ребенка, но, может, подросток? Он даже ущипнул себя за щеку, пытаясь оценить возраст, и согласился с ориентировочным выводом: кожа оказалась плотной и упругой. Правда, следующее предположение оказалось мимо: внутри себя он считал себя относительно темноволосым, но вытянутая вперед прядь длинных волос оказалась совсем светлой.

– И как меня могут звать? – пробурчал он себе под нос. – Джонни*?

* Джон Доу – принятое в саксонских странах обозначение для человека, личность которого не установлена.

Нет, Джон определенно не годился.

– Джек? Я это иль не я?.. – вопросил он в пространство, не забывая отслеживать, не приближается ли источник голосов. И внезапно что-то словно толкнуло его изнутри: чей-то голос, радостным воплем зовущий его по имени. “Илька!”.. – Илька? – неуверенно попробовал он на вкус это имя. Звучало похоже на него. Но все равно странно. – Ладно. Пусть будет Илька.

Голоса становились уже различимыми, да и, приглядевшись, он увидел сидящих под одиноким деревом на холме путников. На траве был расстелен плащ, разложена какая-то нехитрая снедь, чей-то посох стоял рядом, прислоненный к стволу. Путников было трое: с приближением их стало можно разглядеть, да и они заметили новое лицо, замахали ему руками, приглашая к себе. Первым был пожилой мужчина, плотный и темнокожий, с окладистой седой бородой, он белозубо улыбался, и в этой улыбке было что-то неуловимо знакомое. Рядом с ним сидела красивая женщина со строгим лицом, в длинном светлом платье и в венке из полевых цветов, а напротив – маленький мальчик с темными волосами.

– Приветствую, приветствую! – позвал старший. – Подходи и раздели с нами трапезу и вино, путник!

Гость отвесил неловкий поклон, с трудом собрался, чтобы усесться на край плаща со свободной стороны, между женщиной и мальчиком. На плаще были разложены хлеба и не то жареная, не то копченая рыба, стоял кувшин, от которого отчетливо пахло перебродившим виноградом. Не иначе, как, в самом деле, домашнее вино. Старик поднял этот кувшин к губам, сделал глоток, передал женщине. Та тоже деликатно отпила и отдала гостю. Тот пригубил терпкий напиток, делая глоток, и вместе с насыщенным вкусом словно маленький кусочек воспоминаний вернулся на место.

Илья, его звали Илья. Конечно же.

– Ну, чего присосался? – толкнул его в бок мальчик. Илья смерил его удивленным взглядом, не уверенный, что детям вообще полагается пить такое, но тот уже отнял у него кувшин и, глотнув, снова отдал старику. А Илье подмигнул, и в его выражении промелькнуло что-то далеко не детское. Далеко не человеческое, наверное, тоже.

– Добро, – старик поставил кувшин на плащ и оглядел Илью с головы до ног. – Далеко ли идешь?

– Ищу дорогу, – ответил Илья, с сомнением отмечая, что вопрос старика – и его собственный ответ – прозвучали незаслуженно философски. – Я, собственно, хотел спросить, что это за место. Я, кажется, заблудился.

– Что ж, главное – признать, что сбился с пути, а не упорствовать в ошибке, – почему-то одобрительно сказал старик.

– Мы в полях доброго острова Аваллон, – мягко сказала женщина. – Судя, бывает, попадают, сбившись со своего пути, но никогда – напрасно. Ты избежал беды, или смерти, и тебя прибило к этим берегам в поисках верной дороги.

– Похоже на то, – согласился Илья. Он не помнил, что с ним было до этого самого Аваллона, но сильно подозревал, что что-то неприятное. – Правда, я совершенно ничего не помню про это.

– Это так задумано, – снова подал голос мальчик. – Это все туманы.

– Туманы не пропускают память и печали, – подтвердил старик. – Ты ешь, ешь, путник. Еда для всех голодных. Такой славной рыбы, как здесь, нигде нет. Да и хлеб самый пышный.

– Потому, что беспечальный, – звонко рассмеялся мальчик.

Илья послушно отломил себе от краюхи хлеба щедрый кусок, положил на него маленькую жареную рыбку и стал жевать. Странно, но у еды был совершенно нормальный, земной вкус, можно сказать, архетипичный вкус всех на свете рыбных бутербродов. И даже косточки попадались, Илья вытаскивал их изо рта и некультурно вытирал пальцы о траву. Что-то такое было, он помнил, про хлебы и рыбы, и про вино, и про еду для всех голодных.

– А куда мне идти-то теперь? Вряд ли мне нужно оставаться тут, на этом вашем Авалоне.

Мальчик махнул рукой дальше, в даль полей, где виднелась что-то вроде изгороди из вьющегося винограда.

– Пойдешь вдоль изгороди, пока не отыщешь дверь, войдешь в лабиринт, а там разберешься.

– Точно разберусь? – с подозрением уточнил Илья, выплевывая очередную косточку.

– Если не разберешься, никогда не вернешься, – тихо ответила женщина, и от этих слов разом стало как-то жутковато, несмотря на лубочный уют солнечной поляны и доброжелательных людей. Илья поежился, доел импровизированный бутерброд и, вытерев руки, покосился на кувшин с вином. Кажется, начинать должен старший?.. Старик, словно подслушав его мысли – или просто заметив взгляд, поднял кувшин и снова пустил его по кругу, как братину.

– Что же, за встречу, за расставание, – сказал он.

Илья отпил свой глоток, передал кувшин мальчику и еще раз огляделся, прослеживая изгородь, насколько ее было видно. Мир вокруг казался таким тонким, словно его пальцем проткнуть было можно, но Илья не рискнул тыкать. Вдруг бы получилось?

– А как вас зовут? Кто вы, вообще? – решился спросить он.

– Наши имена ничего не значат, – сказал старик.

– И меняются со временем, – добавила женщина. – И потом, мы же не спрашиваем твоего имени?

– Иди, – напутствовал его мальчик, возвращая кувшин старику. – И постарайся не вернуться.

Старик только качнул седой бородой, мол, счастливого пути.

Илья поднялся на ноги, отвесил неловкий поклон.

– Спасибо за … гостеприимство. И за совет.

– Счастливого пути, – напутствовали они его нестройным хором, и он, развернувшись в сторону изгороди, все-таки начал спускаться с холма. На середине пути не выдержал – обернулся, хотя в голове то и дело мелькали обрывочные куски каких-то предупреждений из сказок или легенд, что так делать нельзя.

А под деревом уже никого не было. Только края истлевшего плаща на внезапно бурой и жухлой траве немного шевелил ветер, и виднелось что-то такое … белое, сероватое… кости?.. Да и дерево изменилось: вместо зеленой листвы на фоне неба виднелись только толстые изломанные голые ветви.

Остаток пути до изгороди Илья проделал едва ли не кубарем, и вдоль зеленой стены пошустрил очень даже бодро, то и дело бросая через плечо судорожные короткие взгляды. Но никакие призраки или скелеты не торопились его догонять – вокруг царил все тот же картинный полдень, и только мертвый холм выбивался из общей слащавой идиллии.

***

– Уйди, – посоветовал я, не оборачиваясь. Я лежал на краю крыши, обозревал свои владения и свой сектор защиты, любуясь благолепием и царящим в них порядком, и совершенно не собирался отвлекаться от мыслей о собственной грандиозной профпригодности.

– Ну уж нет, – отозвалась Двекошки, медленно подходя ко мне поближе и ложась тоже медленно, но на уважительном расстоянии. – И так еле сюда взобралась. У тебя лаз из подвала не работает. Не порядок.

– Сама ты не порядок, – фыркнул я и зевнул, разевая пасти с двойными рядами острых зубов, отлично пригодных для ловли мефоз и другой псевдобратии. – Он заблокирован, ненужные коты постоянно лезут.

– Ненужных котов не бывает, – наставительно сказала Двекошки. – У каждого кота свое Приключение.

– Но у некоторых оно заключается в том, чтобы орать и жрать, – согласился я, критически подходя к вопросу. – Сектор – мой. Слежу – я.

– Но ты не всегда можешь быть в нужном месте в нужное время. Потому нас и много, и каждый готов протянуть лапу, если беда.

– И какашку подложить тоже, – поддакнул я, совершенно не впечатленный.

– Я уверена, ты еще согласишься со мной, – без особого напряга в тоне ответила Двекошки, облизывая переднюю лапу, с тщательностью прочесывая зубами шерсть между пальцами.

– Не меняются только дураки, – подумав, рассудил я. – Это все, что ты хотела обсудить?

– Ты сейчас приходил на Большой Зов?

– Да. В отличие от тебя.

Двекошки фыркнула.

– Я была далеко и не успела. Что там произошло?

– Кто-то дрался с кем-то. Один позвал нас. Второй хорошо отбивался, но сбежал. Конец истории.

Двекошки немного помолчала. Я даже подумал, что, может, она ненароком уснула, и даже зыркнул в ее сторону глазом, но нет: просто думала, нахохлившись и став от этого еще в два раза больше. Ее размеры всегда вызывали мое искреннее уважение. Я и сам не мал в габаритах, да так, что не всякая глупая псина решится меня задирать, но Двекошки просто потрясает, когда видишь ее в сравнении с любым другим представителем семейства кошачьих.

– Я еще не слышал такого Зова, – признал я, глядя вниз, во двор дома. – Это было странно. Похоже на Зов Сородича, но не совсем.

– Потому что Эти нам сородичи, но не совсем, так и есть, – ответила Двекошки, щурясь. – Они тоже спасают мир от Всенеца, но не как мы. Поэтому мы помогаем им, а они – нам.

– И что они делают? – педантично уточнил я, не понимая, что может быть важнее охоты за обломками нижних миров в верхнем. Гадкие мефозы!

– Они охраняют от Тех. А от Тех и идут мефозы, и другие твари, тоже, – сказала моя собеседница, впиваясь взглядом во что-то внизу. – Сон разума рождает чудовищ.

Я проследил, куда она там смотрит, но там всего лишь шел какой-то бесхвостный в цветной куртке, и ни одной мефозы не было видно, как это и полагается в секторе идеального содержания.

– Значит, на такой зов надо приходить, – рассудил я. – Но раньше такого не было.

– Было. Но до того, как ты присоединился к Охоте, – пояснила Двекошки, зевая так, что у меня даже самого за ушами затрещало. – Просто сейчас Те начали ворочаться во сне, от того и мефоз все больше, и новые твари встречаются. Теперь все ясно.

Видимо, Эти в самом деле делали важное дело. Ведь если это от Тех у нас такие нашествия, как в последнее время, то, в самом деле, должны быть какие-нибудь Эти, чтобы останавливать Тех и мурчать им колыбельные. А нам, охотникам из Тени, недосуг таким заниматься.

– Союзники, – заключил я рассудительно.

– Союзники, – подтвердила Двекошки, и мы некоторое время наблюдали мир в молчаливом согласии.

– А теперь уйди, – затем попросил ее я.

***

Дверь нашлась, когда мрачное дерево полностью скрылось из вида, словно она пряталась от него, но она была ничуть не менее странной. В изгороди, да и в самой ткани реальности зияло отверстие, словно вырезанное ножом. За ним виднелись смутные очертания другого пейзажа, а сам срез был не толще картонки от торта.

Илья оборвал веточку с изгороди и сунул туда, наружу. На удивление, ничего не случилось, там, за невидимой границей веточка продолжала здравствовать и зеленеть, разве что, стала немного золотистой. Илья вытащил ее к себе – и осевший на ней золотой налет оказался настоящим: очень мелкая, мелкая, сыпучая, летучая золотистая пыль.

– Час от часу не легче, – буркнул Илья. Впрочем, – выбирать особо было не из чего, поэтому он глубоко вздохнул, вдохнул, на всякий случай, воздуха побольше и шагнул в прорез. Ничего эдакого он даже и не почувствовал, словно в обычный дверной проем вошел, только вокруг вместо зелени, травы и живописных пейзажей была почти бесконечная долина золота под желтым небом с точками далеких звезд, и в воздухе висела золотая взвесь.

Илья выдохнул, хватанул местного воздуха, покашлял, но принял к сведению, что пыль особенно не ощущалась – разве что запах был странный. Не то металл, не то мед.

– Хрен редьки не слаще, – добавил еще одну народную мудрость Илья. Обернувшись, он обнаружил, что никакого окна с этой стороны и вовсе нет, а есть только такое же бесконечное золотое пространство. Натянув на нос воротник рубашки, парень обреченно двинулся вперед, приходя к мнению, что ему тут, видимо, предстоит какой-нибудь идиотский норматив по ходьбе сдавать.

Золотая бездна тянулась почти бесконечно, или, может, на самом деле прошло всего лишь полчаса или час, как вдалеке показалась какая-то выделяющаяся на пустоши структура. Не зная, радоваться или пугаться, Илья, тем не менее, прибавил шагу.

Кажется, это была статуя. Чем ближе Илья подходил, тем лучше было видно: это был трон из золота, на котором сидел золотой же человек. Вскоре стало возможно разглядеть его аристократическое точеное лицо, длинные волосы, странный наряд, массивные браслеты на руках, сливающиеся с подлокотниками трона, и… острые кончики длинных ушей, выглядывающие из-под золотых прядей.

– У царя Мидаса, – сказал Илья, чувствуя шевеление каких-то потерянных воспоминаний, – ослиные уши.

Статуя ему, впрочем, не ответила. Хотя на миг показалось, что золотая взвесь немного дрогнула – хотя, может, это дыхание Ильи ее колыхнуло.

– И что мне делать-то?

– Смотря за чем, – раздался едва слышный голос. – Ты пришел.

Илья поднял глаза и, встретившись с живым взглядом глаз золотой статуи, так и подпрыгнул.

– А ты кто такой? – буркнул Илья крайне недружелюбно из-за испытанного ужаса, близкого к сакральному. В конце-концов, подмена живого неживым и тому подобное – один из самых глубинных ужасов человечества. Феномен зловещей долины, или что-то такое.

– Маэдис, – почти не размыкая губ ответил сидящий. – Златорукий.

Илья недоуменно на него посмотрел, пытаясь найти какие-нибудь подходящие слова.

– Царь Мидас?

– Маэдис, – тихо, но упрямо повторил его собеседник.

– И в самом деле, – растерянно сказал Илья. – Ослиные уши.

– Они не ослиные, – не согласился Маэдис чуть живее. Золотой налет даже немного облетел с его губ и щек, но они все равно больше были похожи на металл, чем на живую плоть. – Ты эльфов, что ли, не видел?

– Не-а, – с интересом ответил Илья, осторожно подходя чуть ближе, чтобы разглядеть неведомую диковинку. Маэдис, или как там его, был похож, по большей части, на человека, но на человека после нескольких десятков пластических операций, потому что, Илья был уверен, таких образцов точно не пускали в массовое производство даже на далеких солнечных пляжах Малибу.

Впрочем, доля чуждости в нем была, тут Илья точно мог сказать, и именно из-за этой доли анатомического, что ли, несоответствия Маэдиса и сложно было воспринимать как живое существо.

– Зачем ты здесь? Хочешь превратить что-то в золото?

– А ты в самом деле это можешь?

– Могу.

– Лучше скажи, где мы, и как отсюда выбраться.

– Не могу.

– А мне обещали, что тут я найду … дорогу дальше, что ли? – смешался Илья, пытаясь вспомнить, что конкретно ему обещали.

– Расскажи с начала, – попросил Маэдис. – Может быть, у меня есть твой ответ, но я не могу понять вопрос.

– Да если бы я сам понимал, – вздохнул Илья, обреченно оглядывая золотые просторы, которые были ничуть не многообещающей предыдущих зеленых садов. – Я каким-то образом очутился на острове Аваллон, не зная ни кто я, ни где нахожусь. Встретил там троих – старика, женщину и ребенка, они накормили меня и дали несколько глотков вина, и сказали, что я выйду с Аваллона через дыру в изгороди. И там дальше что-то найду. Не соврали, конечно: и вышел, и нашел. Только не очень понимаю, что дальше.

Золотая фигура на троне встрепенулась, Маэдис даже голову немного повернул, заставляя золотистую пудру осыпаться с щеки и части волос.

– А когда ты обернулся, то на их месте были только кости и мертвая трава, – сказал он, и на этот раз его губы в самом деле двигались.

– Так и было.

Маэдис отвернулся, глядя в пространство, а потом медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал:

– Тогда, вероятно, это ты – мое решение, а не я – твое. Или… и то, и то.

– Ты их знаешь? Этих троих?

– Я встречал их, – уклончиво ответил тот сначала, но потом все же продолжил. – Они – Оракулы. Воспоминание о мудрости, застрявшее в туманах волшебного острова, всегда и никогда. Считается, что они знают обо всем и все, и могут дать совет о самом главном, что имеет сейчас смысл для тебя. Я встретил их однажды, давно, или недавно, когда-то… – черты его лица дрогнули, словно он пытался вспомнить, как управлять лицевыми мышцами. – Когда искал, как избавиться от дара, который ничего хорошего мне не принес.

– Золотое прикосновение.

– Золотое прикосновение, – подтвердил он. – Видимо, обо мне помнят там, на Первых землях. И про мои … ослиные уши.