Текст книги "Лесовка (СИ)"
Автор книги: Ирина Кузяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Лесовка
К болотнику Тофу меня собирали, как на похороны, причем на собственные. Матушка побила всю посуду от возмущения и угрожала пойти к моему жениху лично, чтобы лапки его перепончатые ему же в нос засунуть.
– Как ты мог допустить такое, пень старый! – вопила она на батюшку, охаживая сковородкой.
– Дети Земли уже скоро будут здесь и, если не подчиниться желанию Тофа, мы дочь совсем потеряем.
Матушка бросила чугунное оружие, прижала руки к груди и бессильно опустилась на лавку. Взгляд ее был полон тоски и печали.
– Да, что мне сделают эти дети Земли? – возмутилась я. – Ничего сверх страшного не произошло. А за то, что сделано, готова нести наказание. Это лучше, чем выйти замуж за Тофа, жабу пучеглазую. Не стану я жить с ним в одном болоте! Что хотите делайте, а под венец с ним не пойду.
– Что?! – взорвались родители. – Марш в комнату! И без разрешения, чтобы ни шагу из Чертога!
Приятно видеть такую сплоченность родителей, правда, мне она показалась крайне несправедливой к моей персоне. Я расстроилась до крайней черты злости, которая отразилась яркими вспышками молний на любимом мамином ковре. Меня посадили под замок в собственной комнате, поставив магический купол, против моего побега.
Вот такие чудные дела творились. Я не нашла ничего лучше, чем колдануть.
– Хотите из клетки в клетку меня переселить? Не бывать этому!
Я отправила мощный пульсар в сторону двери, но он, встретившись с действием отцовских чар, распался, словно опушённые семянки с одуванчика под дуновением ветра.
Обстановку усугубляла повисшая в помещении тягостная грусть. Она невидимым плотным сгустком витала в воздухе, хоть ножом режь и на хлеб намазывай.
Антипка нарочито медленно складывала мои вещи в заплечную корзину. Из ее глаз катились слезы размером с добрый кулак, угрожая затопить мою одежду. Сборка вещей угрожала перейти в стирку.
– Антюш, – подлизывалась я. – Не на смерть же меня собираешь. Тем более я решила, что сдамся на милость детям Земли.
Домовая посмотрела на меня тяжелым, многообещающим взглядом. А ведь она еще не знала, что я ее с собой не беру. Я и ляпнула об этом, сдуру. Бошка тут же спрятался под лавку, мысленно молясь за меня всем лесным силам.
Ох, что началось!
Одежда, аккуратно сложенная в корзине будто взорвалась праздничным фейерверком тряпок и подлетела под самый потолок. Красочно вышло.
Затем открылся платяной шкаф, и с полок полетела обувь. В мою сторону. Да, так прицельно, что я растерялась и не успела закрыться воздушным щитом, за что и поплатилась, получив особо длинным каблуком в лоб. В этом месте сразу начал наливаться здоровенный синяк, угрожая перерасти в шишку цвета наливного яблока. Вся в папочку.
Я решила давить на жалость и надрывно застонала.
Не помогло.
Лавки надсадно заскрипели и угрожающе поднялись над полом. Колобок, потеряв убежище, испуганно заметался из стороны в сторону. До сегодняшнего дня я не знала, что он у меня пророк, а тут, словно третий глаз у него открылся, заголосил: «Мы все умрем!».
Он запрыгнул на подоконник и попытался спастись бегством, как в сказке, спрыгнув с окошка на улицу. Но благо папино противопобегное поле действовало на всех, кто находился внутри, и Бошку всего лишь срикошетило обратно в комнату, словно теннисный мяч. А иначе бы разбился в лепешку о землю. Бошка – отчаянный колобок, снова пытался допрыгнуть до подоконника, чтобы сигануть вниз.
Я в решительной растерянности стояла готовая ко всему и от слова своего отступать не собиралась, хотя понимала, что таким образом делаю себя личностным врагом домовой. Но что сделаешь с врожденным упрямством?
Антипка все это время стояла на моей кровати с лицом невинного младенца и пристально следила за мной, слегка наклонив голову. Лавки зависли под потолком. Бровь домовой вопросительно изогнулась.
Я не поддалась на угрозы и открыла рот, чтобы сообщить, что мнение свое не переменила.
Как вдруг в распахнутые створки окна влетела черная молния, схватила подпрыгнувшего колобка и кубарем покатилась через всю комнату к моим ногам. Бошка предынфарктно хрипел.
Я и Антипка тут же забыли о «милом» разговоре двух подруг и, многообещающе прищурясь, нацелили на незваного гостя страшную ярость фурий, обещая долгую и мучительную смерть. Без пощады.
Я занесла руку в мощном «ударе дуба». Этому приему меня обучил Иваныч, а он, как известно, плохой атаке не учил. В удар я вложила магическую силу и резко шандарахнула…в пол, проделав дырку на кухню, которая находилась под моей комнатой. Часть потолка обвалилось в жидкое тесто. Я виновато улыбнулась трудившимся над готовкой пирожков анчуткам, которых с ног до головы заляпало тягучим содержимым из кадки.
Из виноватого состояния меня вывел мысленный визг колобка. Я вспомнила, что промазала. Черный незнакомец ушел из-под удара и теперь таращился на меня большими песочными глазами.
– Ну, ты и заноза! Опять хотела меня убить!? – заговорил знакомый голос.
И тут я поняла, что передо мной стояла моя несостоявшаяся любимица, и я сразу полезла обниматься:
– Ягодка! Как я рада тебя видеть!
– Но-но! – зафырчала кошка и вспрыгнула на шкаф. – Теперь задушить меня решила, душегубка! Не выйдет!
– Эй! А что ты тут делаешь? Разве не в столице собралась жить у Кость-и? – от воспоминания о дорогом человеке сердце тревожно сжалось в маленький бутончик.
– В беду попал он с другом своим, – сообщила Ягодка, язвительно добавив:
– По твоей вине!
– Что случилось?
Кошка пригладила языком выбившуюся шерсть на лапе и снизошла до объяснений:
– Тебя кинулись из лап Тофа вызволять, да и сгинули на болоте, почитай, в сырой темнице сейчас сидят.
Я не успела ничего сказать, в комнату вошел взволнованный родитель и тут же получил от меня неожиданное известие:
– Батюшка, мы выезжаем к Тофу немедленно. Собирайся!
Глава 21. Сборы
Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.
Л.Апулей
На работе все активно обсуждали долгое отсутствие генерального директора. Ходило множество слухов о причинах – запой, наркотики, венерическая болезнь. Все домыслы сводились к одному, точнее к одной. К последней несостоявшейся пассии шефа – Галиночке из рекламного отдела, которая по каким-то причинам в срочном порядке была уволена сразу после выходных.
На самом деле девушка написала заявление сама, после того как просидела в ресторане «Гранд» и выдержала двух часовые издевательства официантов.
В результате, под напором работников ресторана, она заказала, как ей объяснили, крохотный экстравагантный десерт со странным не выговариваемым названием. На вкус он оказался несъедобоваримым. Попробовав кусочек, она стала метаться по ресторану, как перепивший подросток в поисках уборной, оказавшийся в неизвестной квартире. Дорогу спросить она не могла, поэтому положилась на интуицию и бросилась совсем не в нужную ей сторону. Галиночка влетела в VIP-зал. Завсегдатаи посмотрели на вновь прибывшую, как стая волков, на заблудшую овечку. И тут агнец обделался.
То, что Галина так бережно носила во рту, фонтаном брызнуло на богатый стол с экзотическими блюдами.
Казус, однако.
Он обошелся Галине в новенькую папину иномарку. Родители, узнав, откуда течет ручей неприятностей, запретили работать дочери в компании. Она, как послушная дочь, согласилась, но, как обиженная женщина, стала названивать шефу. Телефон был вне зоны действия сети. Поэтому в субботу утром она решительно отправилась в офис, где по чистой случайности оказалась Марина, секретарь генерального директора.
Галина принесла с собой макеты, которые требовал переделать шеф. Теперь придраться к ним было просто невозможно. Марина просмотрела макеты без интереса, поблагодарила и отправила девушку домой. Та вначале собралась уходить, но потом решила выведать у секретаря, не в офисе ли директор.
Но Марина, элегантно отмахнулась от посетительницы, как от назойливой мошки, и модельной походкой ушла поболтать на кухне с коллегами.
Галина, оставшись одна, заметила в мусорной корзине свои макеты – безжалостно выброшенные труды нескольких дней. Это стало последней каплей, и она тут же уволилась. И решительно была настроена отомстить.
Леший
С Ольгой Петровной мы долго решали, как найти выход из сложившегося положения.
Давно я так не бегал.
Кругов сто вокруг стола навернул, уворачиваясь от опасных ударов чугунной сковородкой и выслушивая «бабий бред» о моей достопочтимой персоне.
Внезапно мы оба замерли. Вокруг воцарилась опасная тишина и исходила она из дочкиной комнаты. Я напряженно сглотнул, задаваясь вопросом, почему дочка так быстро перестала бороться за свою свободу из-под домашнего ареста. Обычно, первая она никогда не сдавала позиции. А тут что-то не бывалое! Тишина. Ни единого магического всплеска. Ни единого писка.
Ольга Петровна махнула головой, чтобы я проверил Василисину комнату. Я не торопился идти на возможную смерть, но чугунный аргумент в руках жены очень вежливо объяснил мне, что не стоит откладывать визит к дочке.
В комнате царил живописный бардак. Одежда, обувь, украшения, желтые пергаментные листы, лавки – все валялось вперемешку на кровати, на полу, в котором отчетливо зияла дырка на нижний ярус.
Антипка сидела на единственно уцелевшем в комнате предмете – подоконнике и беззаботно болтала ножками. Колобок сдвинув бровки, разглядывал помятые бока.
Дочь ощупывала внушительную шишку на лбу и, увидев меня, выдала пугающее для меня согласие на свадьбу с болотником Тофом. Не то чтобы я обрадовался такой перемене, скорее насторожился столь скорым изменениям.
Ух, нечисто что-то тут. Только я собрался выяснить, откуда дул ветер перемен, как меня выставили из комнаты, сообщив, что времени на сборы слишком мало. Кое-как уговорил ее до утра потерпеть.
Терзаемый скребущими сомнениями я, не спеша, плелся по длинным пустым коридорам Чертога. Тайными ходами решил не пользоваться – нужно хорошенько обдумать произошедшее за последнее время.
По дороге мне попался только один местный призрак, кажется, пра-прадед моего пра-прадеда. Благообразный старец с длинной бородой пролетал сквозь стену. Взгляд давно умершего предка был устремлен куда-то вдаль, через Чертог, он направлялся к только ему ведомой цели.
Я старался с этим духом не сталкиваться, потому что, когда я смотрел на него, мне становилось жутко. У нас водились еще несколько привидений, взять того же деда Колю, но те были весьма общительные ребята. Они любили хорошие шутки и не навевали тоски и уныния. А вот когда я встречался с этим бестелесным предком, сердце стягивало тугим жгутом в предчувствии скорых перемен. Это привидение всегда видели исключительно пред какими-то масштабными изменениями. Сейчас я, словно испугавшись, остановился на месте, не в силах сдвинуться. Я смотрел на медленно приближающегося по воздуху прозрачного старца.
Призрак прадеда поравнялся со мной и уже почти проплыл мимо, как неожиданно до меня донесся его голос. Тихий усталый шепот, лишенный потустороннего эха. Простой старческий голос.
– Мальчик мой, услышь слова, что пригодятся вскоре: новая душа, что непригожа сердцу, откроет путь к спасенью дорогого. Отпустишь кровь свою и обретет тогда спасенье дочь.
– Кого ты тут мальчиком назвал?! – грозно спросил я, чтобы хоть немного унять дрожь, но прадед уже исчез, пройдя потолок насквозь.
Я махнул рукой, стараясь забыть непонятную встречу, и отправился в спальню, стараясь не тревожить спящих домочадцев. Однако мысли постоянно возвращались к словам призрачного старика, которые, словно заезженная приставучая песня, крутились у меня в голове. Они приносили смятенье в сердце и новые вопросы. В эту ночь я долго не мог заснуть, пытаясь разгадать пророчество призрака.
Сколько интересно нужно прожить, чтобы научиться такими загадками измываться над живыми существами, тем более над родственниками.
Рассвет устроил коварную подлость и наступил подозрительно рано, будто солнце вытянули из-за горизонта клещами, несмотря на его сопротивление. Сейчас ярило основательно мстило миллионами юрких лучиков, отходя от некорректного отношения.
На ногах я оказался раньше, чем в мозгу оформилась мысль о том, что проспал ранних петухов. Натянув мятую одежду и пригладив ладонью непослушную гриву, дабы выглядеть более прилично, помчался в умывальню.
Холодная вода бодрила, прогоняя сон и приставучие ночные мысли. Рядом материализовался Антипыч и тихонечко откашлялся, ожидая моего хозяйского разрешения говорить. Уж сколько сотен лет друг друга знаем, а все не выбью из него этой служивости.
– Заждалась поди «невеста»?
– Уж давно около ворот охаживает. Собралась уже без вас идти на болото, – негодующе помотал головой домовой. – Я ворота прикрыл, но надолго моей силушки супротив дочери леса не хватит.
– Спасибо, Антипыч, удружил. Пока передай, мол, дела государственные, неотложные решал, уже выхожу, – наказал я, надевая новые лапти.
Домовой развернулся, чтобы удалиться исполнить хозяйский приказ, лишь на секунду обернулся:
– Хозяин, не забывай слова призрака. Они тебе помогут.
И испарился, оставив меня недоуменно хлопать зенками. Это что ж получается – вокруг одни пророки, да советчики! Хоть бы кто-нибудь что-нибудь посоветовал раньше, чтобы всего этого не случилось.
– Шишку тебе в лапоть! – я горько сплюнул, стиснул зубы и направился на выход, а в голове занозой снова засело ночное пророчество.
Я в который раз прокрутил в мыслях все сказанное призраком, пытаясь понять загадочный смысл – иногда слова, которые неправильно разгадать или придать им не тот оттенок, могли стоить жизни и не только своей. Фраза про «родную кровь» скорее всего относилась к моей дочери. Тогда куда ее нужно отпустить? Неужто замуж за Тофа?
В глубине души я надеялся, что пророчество касалось ее лишь вскользь, мало ли кто нам еще успеет встретиться? Например, «новая душа». От этих загадок без ответов скис окончательно.
Еще сильнее мое настроение испортил тот факт, что дочь ждала не в столовой. Есть хотелось неимоверно, могла бы и завтраком уважить отца. Я выглянул во двор и заметил, как в трепетном ожидании меня, Василиса пыталась вскрыть дубовые ворота. Вырядилась кровушка моя в темно-зеленый иловый костюм с вышивкой на спине в виде кобры. За спиной в ножнах крест-накрест два небольших изогнутых меча. По кинжалу за голенищами. Завершала все перевязь с метательными ножами. Ужас! Нет, в смысле, ей шло, но такое ощущение, что она не замуж собралась, а решилась на отчаянное самоубийство.
Рядом с ней, словно басурманский кенгуру, хаотично скакал ее любимец. Раньше не замечал за ним столь странного поведения. Колобки кататься должны, а он, как вошь по гребёнке, прыгал. Но тут я еще кое-кого приметил.
Рядом с ними невозмутимо сидела Ягодка и с большим ехидством комментировала происходящее. Иногда внучку Яги одолевали кошачьи повадки, и она пыталась незаметно для Василисы поймать колобка Колобка.
Вся эта компания во мне посеяла смуту. Когда только срастись взглядами успели, невдомек мне?
Ох, бледная поганка, не к добру это все!
Завтракать не то, чтобы перехотелось, просто я понимал, что сейчас важнее не потерять из виду странную и подозрительную группу, во главе с моей дочерью. Хотя очень хотелось запереться в спальне и дрожать под кроватью. Но как же я тогда узнаю ответы на возникшие вопросы, сами-то они поди не расскажут и тогда придется умереть от любопытства, прячась под семейным ложем.
Во дворе действительно ждали только меня. Неожиданно Василиса обернулась, будто почувствовав мое приближение. На меня воззрились большие васильковые глаза. Девушка оглядела мой потрепанный вид, критично задрав вверх бровку, и многообещающе уперла руки в боки.
Я кивнул в ответ, напустил на себя крайне озабоченный вид делами Чертога и на ходу бросал челяди распоряжения. Оказалось, что на просторном дворе меня ждал сюрприз в виде дубовой рощи во главе с воеводой.
– Это что за рассадник, Иваныч? – как можно серьезнее нахмурился я. – Сказал, же пойдем вдвоем, без сопровождающих.
– Хозяин, так молодежь зеленую закаляю! – добродушно держал ответ воевода. – Пока закрепляли строевую, а как солнышко познойнее станет – марш бросок вдоль владений. Заодно и обстановку по периметру проверим, может, кому из княжей помощь нужна.
– Да, помощь им действительно сейчас надобна и зелень окрепнет, молодец! – похвалил я Иваныча, хотя сомненья червем во время дождя искали выход наружу.
Я оглядел дружину, а посмотреть там было на что. Кто топтался с ноги на ногу, кто в носу ковырял, другой без позволения вышел из строя – сходил к колодцу водицы испить. Действительно, до крепких бывалых дубов им расти и расти.
– О войне с Тофом и не помышляй, – на всякий случай наказал я.
– Какая война, Хозяин? Нечисти лесной не хватает. Тоф верно все подгадал – грибники, пожар, откуда свободным веткам взяться?
– Ладно, воевода! Оставляю тебя за главного, уверен, за хозяйством проследишь, как за родным.
– А роднее у меня ничего и нет.
И мы крепко обнялись, по-мужски, сурово хлопая друг друга по спине.
Василиса не терпеливо откашлялась рядом. Запыхавшийся Колобок, высунув румяный язычок, пыхтел у дочки на руках. Глаза его косились на чернявую бестию, которая довольно нализывала лапу.
Говорят, когда кошка умывается – жди гостей. А ежели кошка неправильная? Стало быть – самим в гости идти. Приметы не врут. Только вот, как быть с тем, что кошка черная…
– Мы идем? – заканючила Василиса.
– Да. Сразу же после того, как ты объяснишь, куда спешишь. Насколько помню, до появления Ягодки, – я кивнул в сторону кошки, которая, услышав свое имя, виновато замерла. – Ты наотрез отказывалась выходить замуж.
– Верно, – ни капли не замявшись, твердо ответила дочь. – Ягодка мне такое рассказала про детей Земли, что я решила – намного благоразумнее послушать своего любимого папочку.
Я прищурился, переводя взгляд с одной на другую, на меня смотрели светящиеся искренностью девицы, от этого я не верил им еще больше.
– Куда Остапа дели?
– Так вон он, – махнула Василиса рукой.
Возле забора в тенечке сидел молодой осинник: глаза закрыты, голова безвольно лежала на груди, руки раскинуты в стороны, рот неестественно полуоткрыт, а рядом летала большая муха. Я сразу подумал о самом плохом – неужто погубили, и собрался сильно разозлиться на дочь. Но вдруг. Муха залетела в рот осиннику, и он от неожиданности воскрес, а точнее проснулся. Сразу послышались громкие хрипы, надрывный кашель, на нас воззрились выпученные глаза – Остап задыхался. Я шагнул помочь бедолаге, но сбоку появился воевода:
– Оставь, – махнул он рукой. – Не хозяйское это дело, бедовую голову спасать, пусть мои ростки зеленые в оказании первой помощи потренируются.
К осиннику тут же подлетела дружина Иваныча. Ох, что началось! Каких только методов лечения они не использовали: и похлопывание по спине, и пиявок прикладывали, и костерочек организовали – варили там настой из трав с декоративной клумбы. Ничего не помогало, пока один из дубков не вытащил нож. На широком лезвии весело бликовало солнце, пока дружинник зачем-то накалял его в огне. Наверное, чтобы смерть без микробов была. Мы наблюдали с интересом и удивлением, даже ветер безмолвствовал.
Остап попытался шустро упасть в обморок, но заприметил приближающийся обугленный нож в руках коротко стриженного братка с пудовыми кулаками и шеей диаметром со небольшой баобаб. Осинник закашлялся пуще прежнего, и несчастное помятое насекомое вылетело, как голодный медведь из берлоги после зимовки.
Дубки сильно расстроились, что лечение закончилось так быстро. Но отваром все равно решительно напоили больного, для профилактики. Остап сделал большой глоток вонючего варева, глаза расширились до необъятных размеров. Дружинники с интересом на него поглядывали, ожидая реакции. Надо отдать должное осиннику, он благоразумно стерпел и проглотил обжигающий кипяток и выдохнул «спасибо». От запаха всех дубков смело в кучку в дальней части двора и Остап побежал заливать ожоги колодезной водой.
Мда, не хотел бы я даже занозу поставить рядом с такой компанией, повезет, если только без пальца оставят… Ничего, под жестким командованием Иваныча эта молодая зеленая поросль пробьется с самых низов до верхних крон.
– Папочка, ты уверен, что такие масштабные неприятности нам рядом нужны? – спросила отомлевшая Василиса, указывая на осинника. – Он же шагу ступить не может без оказии.
Остап напившись, небрежно толкнул ведро обратно в колодец и довольный направился к нам. Но не тут-то было. Нога запуталась в цепи, и он чуть не улетел вслед за пустым звонко громыхающим ведром. Спас Иваныч. Он поймал юношу за шиворот, как провинившегося кутенка, так и принес его пред мои очи. Осинник при этом строил горделивый вид, будто воевода так каждый день его носил, куда душа осинника пожелает.
– Может милосерднее будет сразу прикопать его вон в той березовой роще и надписать: «У дурака и смерть дурацкая», – влезла с предложением Ягодка.
Девочки, конечно, были правы, что он будет задерживать нас в пути, но это только радовало. Не хотелось мне к болотнику, да еще собственную дочь за него замуж отдавать. Меня аж передернуло. Остап принял мою встряску на свой счет и заикал, громко и протяжно.
– Остап идет с нами. А вы следите, чтобы до южной границы с ним ничего не случилось! – получилось довольно грозно, и моя воля в этот раз противников не встретила.
К тому же я Осипу обещал, что за сыном его присмотрю, негоже, если с ним беда приключится.
– Ну, что ж, пошли, сила лешего с нами, – печально скомандовал я и, помахал на прощание высыпавшим во двор слугам.
Среди толпы челяди заметил Антипку. Она жалась к матери, смотря нам в след красными мокрыми от слез глазами. Все-таки дочь моя не так безалаберна в поступках, даже возгордился, что оставила домовую в Чертоге.
Василиса радостно визгнула и умчалась за ворота.
Наконец, мы вышли.
Вокруг благодать. Большие мохнатые шмели, деловито сновали между душистыми цветами, пели разноперые птахи, сидя на покачивающихся ветвях старой липы. Красота.
В тоже время и грусть, я то вернусь в этот цветущий, полный жизни лес, а вот Василиса…Я шел к болоту Тофа с чувством, что иду отрубать ногу или руку, а может и все вместе разом. Хотя, если бы это помогло, не задумываясь, расстался бы с любой конечностью.
Я не заметил, как во дворе безалаберные зеленые дубки распрямили плечи и выпрямили спину, увеличившись чуть ли не вдвое. Лица стали серьезными, а движения плавными, хищными. Дружина неслышно рассыпалась по лесу и бесшумно двинулась к южным границам.
Я озабоченно поглядывал на мелькающий впереди силуэт дочки и прыгающий выше травы желтый комок, за ним неустанно двигался черный хвост.
Остап получил наказ от меня ни на шаг не отходить и теперь плелся рядом, иногда спотыкаясь о корни деревьев. Тоже мне, дитя леса.
Через мгновение я понял, что погорячился со старческим ворчанием на благоразумного осинника и даже мысленно несколько раз перед ним извинился. Остап решил унять икоту – развязал плотный узелок и протянул мне немного подгорелый снизу пирожок, скорее всего, пекла Антипка, сам он принялся жевать другой.
Я надкусил мучное изделие и скривился – с капустой, морской… Куда бы мне его втихаря выкинуть? Не то чтобы я не любил капусту. Свежую или квашеную ел с удовольствием, но вот к морской испытываю стойкое отвращение. Остапу, как назло, попался с земляничным вареньем. Откуда я это узнал? Осинник уже через мгновение оказался полностью им перемазан.
Некоторое время мы молча шли по лесной тропинке, которая услужливо змеилась к южной границе. Выбивался из композиции лишь неугомонный ик и чавк осинника.
Солнечные лучи осторожно пробивались сквозь ажурную сень густых деревьев. Птахи перелетали прямо над нашими головами и задорно чирикали, улучив момент, я скормил остатки пирожка стае птичек. Между двумя завязалась небольшая потасовка за особо крупный кусочек, в результате чего злополучный пирожок свалился Остапу за шиворот. Следом туда же попробовали пробраться и птицы, но, увы, потерпели фиаско и, обидевшись, оставили на осиннике два своих подарка. Повезет, значит, ему сегодня.
Я испытывал большое чувство стыда. Остап решил, что меня коварно ограбили, и поделился еще одним пирожком, тоже с морской капустой. Я обреченно съел его, затем еще и еще. В результате я даже смирился с соленым горьковатым вкусом начинки, таким же, как моя перевернувшаяся жизнь.
У Осипа нас давно ждали. И даже отказались забирать непутевого сына, решив отправить его с нашей почетной делегацией. Может, оно и к лучшему, пусть болотник помучается с везением молодого осинника.
Провожали нас к Тофу, как в последний путь, на дорожку пригласив посидеть за столом. На нем уютно дымился самовар, начищенный до блеска, пахло сдобными пирогами, блинами и малиновым вареньем, а еще липовым медом, моим любимым. Я восхищенно глотал слюнки, глаза разбегались от такой вкуснотищи.
Наша компания смела все угощения. Хотелось сыто мурлыкать, плюнуть на все разом и завалиться спать как минимум на месяц. И чтоб при этом никто не тревожил и не вспоминал. Портила все ерзающая, как на еже, дочка.
– Хозяин, – официально обратилась она, я аж поперхнулся морсом.
Возникла общая напряженная заминка. Язва подождала, пока я откашляюсь и продолжила:
– Поели, попили – пора и честь знать, – и чуть тише шепнула мне на ухо. – Не стоит злоупотреблять гостеприимством.
Я оглядел хозяев Чертога, они, приняв мой недоуменный вид, как вопрос: «Права ли Василиса на сей счет?», принялись, не только переубеждать меня на сей счет, но и уговаривать остаться на недельку – другую. Я вежливо отказался и, прихватив с собой Остапа, мы двинулись к владениям Тофа. На границе меня удивило обилие дубов, раскинувших свои мощные ветви в позах тэйкван-дуба. Отродясь их здесь не было, а тут на те, плотной стеной выросла дубрава.
– Иваныч, чтобы через минуту вернулись все на свои рубежи или приведу сюда лесников с бензопилами.
Угроза подействовала молниеносно, снова на границе поредела растительность, смолк неугомонный птичий щебет, стало безжизненно и сиротливо вокруг.
Болото встретило неприветливо, туманом и мелкой промозглой моросью. Вокруг унылые кочки, редкая растительность, грязная топь, обилие пучеглазых жаб. Я привык видеть землю, бурлящую жизнью, а здесь она напоминала труп не первой свежести. Даже ветер безмолвствовал, не желая прикасаться к темным остовам деревьев.
Василиса по-хозяйски вышла на топкую местность и зашагала по кочкам, на плече восседала Ягодка, которая беспрестанно пыталась сцапать с рук дочери Колобка. Хоть кому-то весело. Я последовал за ними, под ногами оглушительно чавкала размягченная земля и грязная болотная муть. По бокам волнистыми движениями выныривали мощные змеевидные тела десятка боевых пиявок. Внушительный эскорт. Остап с перепугу перестал икать и попадать в нелепые ситуации. Я уж думал, удача решит сразу утопить осинника в болоте, ан нет. Он шел следом за мной, исправно наступая на пятки.
– Добро пожаловать, лесной хозяин и его красавица дочь, в наши торфяные угодья! – вежливо поприветствовала Утопия.
– Почему же Тоф сам нас не почтил нас своим вниманием? – наигранно возмутился я. Еще бы вечность его не видеть!
Мавка скользнула по нам красноречивым взглядом «бродят тут всякие», но вслух ревниво произнесла:
– Готовится к свадьбе. Забот много, а он хочет, чтобы все прошло идеально.
Изящная фигура бледной мавки скользила босыми ногами по поверхности топи, плавные движения обманывали, завораживали, завлекали…Меня этим, конечно, не проймешь, а вот Осинник все-таки нырнул в жижу. Благо я успел его перехватить за пояс над самой кромкой. Топь расстроенно булькнула, а Утопия недовольно фыркнула, обнажая хищный оскал. Не испугала. Больше всего меня настораживало безобразно приличное поведение дочери. Она тихо стояла в сторонке, скромно потупив взор. Что елки-иголки, Ягодка с ней сделала? Как? Где она была раньше?
Однако во избежание лишних проблем, я уплатил мавке дань – подарил золоченый гребешок. Утопия кокетливо расчесала длинные белесые волосы, довольная развернулась и, поманив нас пальцем, грациозно нырнула в болото.
Мы топтались на ставших внезапно уютными кочках, но Утопия не появлялась. Означало это одно – нам придется нырять следом. По-идее раз гребешок взяла, погубить не должна. И я первым шагнул в болотную муть, крепко зажмурив глаза и рот.
Как ни странно оказался на твердой поверхности в небольшой зале, абсолютно сухой. Миг спустя рядом появилась Василиса и Остап. Оба также удивились, как и я. Василиса принялась пристально рассматривать помещение, я с интересом осматривался по сторонам, а осинник раскрыл рот от удивления. А дивиться действительно было чему!
Зал поражал своей роскошью. Его освещало несколько золотых канделябров, на стенах висели искусно выполненные картины, пол покрывал пушистый лиловый ковер. Хотелось упасть на него и кататься в его нежном ворсе. В этот момент я завидовал Ягодке, которая, наплевав на все приличия, исполняла мою мечту. Видно было, что Колобку тоже хотелось прокатиться по мягкому ковру, но жизнь
В центре залы стоял фонтан в виде золотой жабы или может это статуя Тофа. Больно уж похож.
– Я представляла жилище болотника…немного иначе, – отозвалась Василиса, подозрительно вертя головой.
– Душенька моя, болотным жителям не чуждо чувство красоты, – не пойми как, сбоку дочери нарисовался Тоф, собственной персоной, и, схватив в свои жирные лапища руку дочери, слал слюнявить ее губами прямо на моих глазах.
Я рассвирепел, но предпринять ничего не успел. Остап запутался в мховом ковре ногами и, споткнувшись, обрушился на торфяное величество. Болотник кубарем покатился к центру залы, с грохотом снес фонтан и остался сидеть вместо него. Ну, точно ему статуя была, один в один жаба пучеглазая.
Тоф обозрел учиненный погром, свел осоловелые глазки в кучку и рухнул в обморок.
– Покушение на его подколодность! – завопила на ухо мавка.
Ужасный визг резанул по ушам, как железкой по стеклу, заставив заныть зубы. Меня даже слегка контузило, а вот Тоф очнулся и дико заозирался по сторонам в поисках источника покушения. Он беспомощно лежал и крутил головой, встать самостоятельно расплывшаяся тушка бегемота не могла.
За стеной послышался топот и лязг оружия. Я приготовился к самому худшему, на всякий случай, приготовив боевые заклинания. Но они не понадобились. Меня снова удивила дочь. Она успела о чем-то пошушукаться с Ягодкой, а затем бросилась к распластавшемуся болотнику, как бы невзначай толкнув Остапа. Осинник ловко упал на Утопию, прекратив истошно-верещащий бабий визг, который мешал не то что сосредоточиться, под него нормально воспринимать действительность не возможно.
