Текст книги "Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки»"

Автор книги: Ирина Краева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Аспид говорил и говорил, размахивая хоботами и хлопая крыльями. Утомлённые его речью злоденцы спали с открытыми глазами, на их унылых и маловыразительных, как мусорные веники, физиономиях ничего не отражалось. Вы только представьте себе: двадцать рядов мусорных веников метёлками вверх! Оглядывая безмолвный и неподвижный зал, Аспид остался весьма доволен своим красноречием. В соседней же комнате на двух операционных столах лежали крепко спящий Дан и дрожащий бесёнок. Серая щетинка на мордочке бесёнка потемнела от слёз, неудержимым потоком они лились из его зажмуренных глаз. На бледном лице Дана иногда возникала мучительная гримаса. Очевидно, тот насильственный сон, в который его ввергли, не приносил ему никакого удовольствия, мальчик сильно страдал, не в силах отделаться от наваждения.

В комнату вошёл невысокий мужчина в строгом костюме тройке. Положив дипломат на маленький столик, он открыл его и достал несколько небольших коробочек. Затем уколол иголками пальцы своих пациентов и, выдавив по несколько капель крови, размазал их на стекляшках так же, как это делают при обычном анализе в поликлинике, и вставил в какой-то электронный прибор. Раздался мышиный писк, по табло побежали красные цифры.

– Так, так, – проговорил строгий человек. – По всей видимости, ни тот, ни другой накануне не ели фасоль и не дотрагивались до белого петуха. А гуляли по большой дороге достаточно давно. Ну что ж, пожалуй, можно и приступать к пересадке сознания. Результат будет положительным. Через пару минут строгого человека уже никто бы не узнал. По белому от пудры лицу струились красные и чёрные полосы, длинные волосы парика (явно женского) стягивала на лбу жёлтая ленточка с пятью куриными перьями. Под балахоном с грубо намалёванным скелетом, его тело подёргивалось, будто в нём прыгала маленькая мартышка. Вдруг шаман взметнул руки вверх – в левой у него был огромный бубен, а правая вилась свободно, как осенний лист, – и пустился в пляс вокруг Дана с бесёнком. Скорее всего, это походило на занятие физкультурой, когда учитель даёт команду: «Правое плечо вперёд. Приставным шагом марш!» Шаман, будь он учеником, обязательно заслужил бы одобрение, так как его прыжки сопровождались высоким подниманием бедра.

– Чок, чок, молчок! Кто увидел, зуб на крючок, рот на замок, – отрывисто выкрикивал шаман. – Ты был Дан, я был бес. В мире несколько небес. Ты был Дан, я твой бес. Никаких тут нет чудес, – каждую фразу шаман сопровождал бешеным сотрясением бубна и сильно лупил кулаком в самый центр древнего инструмента, на что тот отзывался утробным ахом, словно ругался. Глаза шамана стали узкими-узкими, в щелях вместо зрачков кипело огненное железо. – Отвори ворота, Дан, я тебе сознанье дам. Свет стал жаркой страшной тьмой, я теперь навек с тобой.

Маленький бесёнок уже не шевелился, только лысый хвостик с пушистой кисточкой, высунувшийся из-под простыни, мелко-мелко дрожал. Дан оставался неподвижным.

Вдруг по всему телу шамана прошла судорога, неестественно выворачивая руки и ноги. Маленький бесёнок приоткрыл глаза и посмотрел на мир удивительно разумным взглядом. Когда же он увидел Дана, у него вырвался крик жалости – именно в этот самый момент лицо мальчика исказила отвратительная гримаса, на щеках закудрявилась серая шерсть, нос припух и вывернулись ноздри, отчего он стал напоминать поросячье рыльце.

«Дело сделано, – подумал Аспид, как раз заглянувший, чтобы проконтролировать важную операцию. – Теперь Тиму несдобровать!»

И в этот момент бубен не выдержал очередного удара и, бухнув, лопнул по центру. «Всё пропало!» – пронеслось в голове у шамана.

Глава четвёртая, в которой Тим встречается со Зверем

Тим шёл на зов Зверя. Перед уходом он убедился, что Обби спит и, подумав, что не стоит будить подружку, оставил её под елью. Мальчик двигался осторожно, стараясь лишний раз не дотрагиваться ни до деревьев, ни до цветков: от растений Видении только и жди Беды. Мрак-Выколи глаз накинул на лес синее магическое покрывало и предался любимому занятию – жульничеству. Сосны он повалил на землю, подменив их стволы бестелесными тенями, под тени замаскировал бурелом, вырыл овраги на ровном месте, задул звёзды за тучи, выдернул лунную пружинку из сонной реки.

Звериный рык прокатился по лесу, как огромные бочки, – у деревьев корни поёжились. Тим замер. И вдруг в небе вырос огромный оранжевый бык. На тяжёлой голове горели медные рога, загнутые в спираль на далеко разведённых концах. Короткими толчками морда, больше похожая на собачью, рыла воздух, стараясь найти единственно важный запах среди испарений леса. Зверь нервно перебирал мускулистыми ноги, и копыта сверкали белыми полумесяцами. Он стоял на сливающимся с тьмой утёсе, который навис над рекой, а казалось, что парит в воздухе.

Ноздри быка тонко свистнули, судорожно сомкнулись – он учуял то, что с таким нетерпением ждал, и его неподвижные глаза, привыкшие замораживать ужасом жертву, и выпивать из неё жизнь прежде, чем прольётся кровь, засветились. Бык взревел и ринулся вниз, во мрак. Тим остался в полной темноте – ни искорки, ни звука. «Он нырнул в реку? А может быть, всё это было только наваждением?» – С надеждой подумал мальчик. Но воздух тревожно дрожал, Тим понял: Беда рядом. Он стоял, не двигаясь.

И тут же воздух взорвался храпом, и над головой Тима нависла рыжая морда, брызгая пеной ему в лицо. Морщинистые бычьи губы раздвинулись, из них вылезли кривые зубы, и цепко сомкнулись на потёртом джинсовом воротнике курточки. Мощный рывок – и Тим звонко шлёпнулся на спину Зверя. Бык помчался по лесу, вызолоченному холодным Волчьим солнцем.

Худенький мальчишка подпрыгивал на бугристой спине, старался ухватиться за короткую шерсть, но она шёлком выскальзывала между пальцев. Тим едва сумел перебраться поближе к голове быка и вцепился в массивную цепь, плотно обхватившую раздувающуюся шею.

Пляской смерти был стремительный бег быка. Он тряс головой, бряцал рогами о стволы, легко их протыкая, будто те были из масла. Сизый дым с удушливым запахом исходил от оранжевой шкуры. Филины и вороны, замершие на ветках, от одного хриплого выдоха Зверя падали замертво. Бык кружился, притоптывал, через землю чувствуя жертву в норе, и потом безошибочно бил копытом. Корабельные сосны падали от страха, который проникал в их стволы, разрушая на корню. Взрытая земля клубилась вслед за Зверем, застывая глубокой раной, а образовавшийся ров наполнялся урчащей мутной водой. Отчаянная дрожь разбегалась по земле кругами.

Тим, держась за цепь, едва удерживался от падения.

Странно, очень странно вёл себя бык. То он сокрушал всё на своём пути, то падал в траву и протяжно, с надрывом стонал, как от боли, но тут же вскакивал и продолжал свой страшный бег, будто кто-то стегал его кнутом, гоня вперёд и вперёд.

Увидев крутой водоворот в речке, он бросился в него и перестал шевелить ногами, чтобы опуститься на гиблое дно и пропасть. Но вода вздыбилась прозрачной горой, на вершине которой огромная туша сверкнула звездой, и далеко швырнула на берег мычащего жалобно, как телёнка, Зверя. Тим не выпускал его шкуру из рук.

Бык полежал и вновь вскочил на тяжёлые ноги. И вновь побежал, теперь уже к деревушке, которая через поле краснела крышами под мигающим меж туч Волчьим солнцем. Перемахнул огромное засеянное рожью поле, и его копыта тяжко ударили по дороге между домами.

Вдруг оранжевая шкура разошлась между лопатками быка, из образовавшейся ямы белой пеной вырвались голуби, у каждого в клюве горело крупное зерно. Голуби полетели к домам, и уронили в трубы по зернышку. В ту же секунду загорелся в окошках свет, закричали люди, выбежал на улицу – и у многих в руках были занемогшие бледные детей. Мужчины и женщины беспомощно взмахивали руками в сторону Зверя, то ли умоляя, то ли проклиная его.

Бык задрал голову, затрубил и, оранжевой молнией прорезав деревню насквозь, повернул и вновь помчался по ней.

Тим низко пригнулся к шее Зверя, чтобы не свалиться с его спины. И тут он заметил, что под Зверем, как тень, стелется пенная дорожка. Из пены рождались маленькие фигурки, которые в ту же секунду оборачивались перед Зверем настоящими людьми, зверями или деревьями, и он их топтал и протыкал рогами. Бывало, бык упирался, стараясь остановиться, будто жалея тех, кто должен был пасть под его ударом, но бушующая в нём сила едва не опрокидывала его, заставляя продолжать безумную пляску.

Путь Зверя был предопределён, понял Тим, он не может избавиться от пенившегося под его ногами рокового пути. И Тим догадался, кто был перед ним. Он оглянулся: вслед за Зверем летела человеческая тень, – словно её отбрасывал худой, измождённый мужчина, бегущий на четвереньках. «Оборотень, – понял Тим. – Он смерти просит, как избавления».

Тим выхватил нож. Нужно было разрезать шкуру оборотня так, как учил Лиходеич. Один надрез – от загривка до хвоста, а другой должен перехватить тело оборотня поперёк. Тим удобнее взял дубовую ручку ножа. Страшно прикоснуться к волшебной шкуре. Неверный удар – и ядовитая кровь брызнет на тебя и отравит.

Тим прицелился и со всей силы ударил лезвием по жирной шкуре. Рука отскочила. Зверь отчаянно захрипел. Большой глаз с жёлтыми слезой покосился на Тима.

Не останавливаясь ни на секунду, бык продолжал свою скачку. Воздух визжал, разрываемый им. Всё так же валились деревья и кипела во рвах мутная вода.

И тут в лоб Тима толкнулась красной грудкой малиновка, и присела, вспархивая от качки, между лохматых ушей Зверя, глядя на мальчика тревожными бусинами. Тим узнал её – та самая малиновка, которую они с Обби видели на болоте, и которая куда-то пропала потом.

Птичка взвилась вверх и с высоты упала прямо под ноги Зверя.

Она взвивалась и падала, взвивалась и падала.

И Тим понял, что ему следует делать. Это было так страшно! И снова Зверь замычал «Т-м-м», силясь произнести имя мальчика.

Тим пляшущими руками достал из рюкзака огарочек Негасимой свечи и натёр ладони воском. Хватко перебирая цепь, позеленевшую от бычьего пота, он прополз по косматой голове Зверя и скатился вниз, повиснув на цепи перед мордой, облепленной пеной. Земля ревела под ним будто бурная речка. Мальчик глянул в жаркие глаза Зверя и увидел в двух крупных слезах своё отражение. Его взгляд зазвенел, скрестившись с отчаянным взглядом оборотня. Янтарная слеза перелилась через чёрное веко и упала.

Ноги быка вдруг подломились, будто кто-то невидимый толкнул его, и огромное тело грянуло оземь. Оранжевая шкура лопнула посередине спины от загривка до хвоста – и в зелёную траву, всю в загоревшихся каплях росы, выкатилось большое коричневое сердце. Замерло, исходя розовым паром. Тим без сил скатился с обмякшей бычьей спины на землю и, распластавшись без сил в траве, смотрел на вздрагивающее сердце. Осторожно положил ладонь на его зеркальный холодный бок. Сердце едва билось.

Как будто кто-то безутешно всхлипывал внутри сердца или стонал. А иногда раздавался смех, так тихо, словно это шелестели губы, раздвигаемые в улыбке. В это мгновение коричневое сердце трепетало – то ли от боли, то ли от радости.

Вокруг сияла тишина. Волчье солнце растаяло в голубеющем небе, запахло травой, солнечные лучи грели землю.

Тим не убирал руки от прохладного сердца. Он не знал, сколько прошло времени, он слушал и слушал сердечные звуки. За что Зверю выпало такое наказание? Какая тайна скрывается в этом сердце?

Тим вздохнул и наконец-то огляделся. Напротив него – очевидно, уже давно – примостилась на сухих водорослях Обби, которая тщательно по-утреннему чистила пёрушки.

– Тим, доброе утро! – чихнув, заговорила она ворчливым голосом. – Где ты был? Мне стоило немалых трудов найти тебя!

Обби любопытно изогнула длинную шейку и подлетела к бездыханному быку. Она клюнула замочек цепи, по-прежнему обхватывавшей мощную шею, и стянула её вместе с медальоном. – К-красивая вещь – из красного рубина! Должно быть, это талисман.

Тим взял медальон, аккуратно раздвинул створки из драгоценного камня. И как только он это сделал, лежащее в траве сердце Зверя перестало дышать, успокоилось и замерло. Словно уснуло. По нежной утренней глади реки пошли круги, как от дождя, но никакого дождя не было, небо оставалось ясным. Шуршала осока, чайки циркали когтистыми лапками по гальке, проголодавшаяся рыба, блистая, выскальзывала из воды и, звякнув каплями, уходила назад. И из всех этих звуков возникли слова, звучавшие так тихо, словно это были мысли. Тим и Обби притихли, пораженные и услышанными словами, и необычным их звучанием.

– Приветствую тебя, мой избавитель! Приветствую тебя, кого народ Видении назвал Несущим удачу. Приветствую тебя, Тим! Я, лекарь Варфоломей, сам выбрал тебя в палачи страшного Зверя с бронзовым телом быка и головой собаки. Именно это ненавистное обличье каждую ночь принимало моё грешное тело. Каждую ночь лютым голодом и яростью закипала во мне кровь, и я выходил на беспощадную охоту. Ни птица, ни животное, ни человек не могли уйти живыми от моих копыт, от зубов, которые дробили кость и камень так же легко, как если бы это был кусок хлеба. Каждую ночь, превращаясь в Зверя, я творил смерть и хотел только одного – приумножать её.

Ранним утром с криком Петуха морок спадал с меня. Рыжая шерсть клочьями скатывалась с измученного тела, чёрный нос превращался в человеческий. И алчная злость обращалась в самое глубокое человеческое раскаяние. Я хотел покончить с Зверем раз и навсегда. Как я ни пытался, я не мог убить себя сам – смерть отказывалась меня взять.

В свои освободители я выбрал тебя. В твоём сердце живёт любовь к брату. Когда человек кого-нибудь сильно любит, в его сердце меньше места для страха, но больше – для смелости и великодушия. Я знал, что ты поймёшь: я хочу избавиться от тёмных сил, владеющих мною. Ты понял, что остановить быка можно только одним способом: встав на дорогу, которую постелили перед ним силы Зла. Ты понял моё сердце. Наградой тебе будет оно же. Вложи страшное сердце Зверя в рубиновый медальон.

– Так и сделаем прямо сейчас, – торопливо сказала Обби. Тим осторожно взял потеплевшее тяжёлое сердце, а Обби раздвинула сверкнувшие створки медальона. Сердце казалось значительно больше их, но когда Тим вложил туда с каждой секундой нагревающийся ком, тот ровно вошёл, замочек сам собой защёлкнулся и слился с золотым ободком, ставшим абсолютно гладким.

В теле Зверя тут же раздался негромкий треск, синий огонь объял оранжевую шкуру. Под пеплом обозначилось тело мужчины, одетого в длинный льняной балахон, который нигде не был даже обуглен. Бледное исхудавшее лицо говорило скорее о глубоком сне, чем о смерти. Но человек не дышал.

– Вот чего он хотел, бедняга, – произнёс Тим. – Он хотел стать человеком и уже навсегда. – Надо признать, это ему удалось. Повесь себе этот медальон на грудь. Мне кажется, ты его заслужил, – и лебедь сама надела на шею Тима сверкнувшее Рубиновое сердце.

И вновь из тихого шёпота воды, дальнего пения малиновки, шороха теней облаков, бегущих по земле, родились слова:

– Мальчик с Рубиновым сердцем, ты стал человеком, который умеет читать в чужих сердцах, ведь даже в сердце отъявленного злодея ты смог прочитать обычные и самые драгоценные человеческие чувства: раскаяние и радость. Надеюсь, Рубиновое сердце ещё сослужит тебе службу: помни, Тим, рубин меняет свой цвет перед опасностью. И ещё у него есть одно волшебное свойство, но какое – не знаю, я не был удостоен этого знания.

Сейчас я должен объяснить, что же случилось со мной, почему я из обычного человека превратился в оборотня. Смерть я должен облегчить своим признанием.

Как известно, нет более искусного лекаря, чем седьмой сын седьмого сына. А я и был седьмым сыном седьмого сына в нашем роду.

Мой отец был известным врачевателем. Однажды он излечил от мучительной болезни местного священника. Изгоняя болезнь, отец заразился сам, и погиб. В знак благодарности и дабы увековечить его память, священник назвал именем отца самый голосистый колокол на колокольне нашего храма. Вы сразу узнаете голос колокола Александра: его громкая песня в каждом сердце пробуждает самое светлое детское воспоминание.

Я хотел последовать путём отца и стать таким же знающим врачом, каким был он, хотел приумножить его познания и славу. Я решил узнать все тайны, накопленные врачевателями за это время. Я погрузился в чтение книг. Я вёл переписку с лучшими учёными мира, обмениваясь с ними идеями и открытиями. Мой кабинет напоминал комнату алхимика: повсюду сушились пучки целебных трав, в колбах со спиртом замерли различные пресмыкающиеся, на которых я испытывал лекарства. Я в совершенстве овладел силой камней. Тем, у кого болели глаза, я давал воду, настоянную на сапфире. Детям я дарил браслеты, сделанные из ляпис-лазури. Конечно, мне удавалось их мастерить не такими уж красивыми, но они прекрасно предохраняли детишек от хворей. Для особенно тонких операций я сделал себе почти невидимые обычным глазом скальпель и пинцеты. Возле моего дома всегда находились страждущие люди. А многие, уже выздоровев, приходили только для того, чтобы взглянуть на меня. Они с улыбкой объясняли, что черпают у меня жизненные силы.

То было наисчастливейшее время моей жизни. Я мог разговаривать и находить общий язык не только с людьми, но с камнем, речкой, звёздами, с любой травинкой. Между моей душой и ними не было никаких преград, они доверяли мне, потому что знали – любое знание я использую для облегчения страданий других. Мне благоволила судьба. Если у меня появлялся тяжёлый больной, для лечения которого требовалась особая трава, в тот же день мне привозили её друзья, или я чудом находил её у себя в огороде. Я почти не болел, и я знал, что здоровье даётся мне, чтобы ни на день я не прекращал помогать другим.

Я чувствовал, что отец одобряет мои действия, когда я решался лечить, казалось, безнадёжного больного. Он будто стоял в изголовье несчастного напротив меня и, улыбаясь, говорил: «Так, так, сынок. Не робей». В такие дни всегда пел колокол Александр, единственный среди колоколов раскачиваясь на высокой колокольне.

Но скоро мне стало казаться, что лечить людей – не такое уж важное дело. Оно не может прославить моё имя. Я захотел сделать то, что не удавалось никому. Я стал думать, как уничтожить Боль. Я хотел победить её и прославиться на все времена.

Я чувствовал, что Боль скрывается в том мире, куда нет доступа смертным. Чтобы победить её, нужно было отправиться в её владения. Но кто знает, откуда приходит Боль?

У местных старожилов я выяснил все места в округе, которые добрый человек старается обойти за версту. Так я узнал о дороге, по которой давно никуда не ездили, её звали – Навсегда забудь обо мне.

Я отправился искать её ночью, предварительно расспросив всех, кто мог знать о ней хоть что-то. Но почти ничего не узнал. Это меня обрадовало. Отсутствие знаний, доступных всем, убеждало меня, что я могу оказаться на правильном пути.

При выходе из города, там, где дорога раздваивалась, сидела женщина, одетая, как цыганка, в пёструю юбку и в ушах её блистали длинные серьги. Её уставшее лицо выражало тревогу.

– Добрый человек, – обратилась она ко мне. – Хочешь, я скажу тебе твою судьбу?

– Ты хочешь погадать мне?

– Нет, дорогой, я не гадаю. Я хочу напомнить тебе, что тебя ждёт больной.

– Наверное, ты бабушка того мальчика, которого я не успел принять сегодня. У него обыкновенный нарыв, он подождёт до завтра, а сейчас я спешу.

– Ты должен спешить в другом направлении, прямо противоположном тому, куда собираешься идти, – сказала она. – Тебя ждут люди, которым всегда помогал твой добрый отец.

В ответ я бросил ей монетку, как нищенке. Серебряная денежка, коснувшись её руки, превратилась в серого зайца, который, неспешно прыгая, пересёк мне дорогу и скрылся в кустах. Пока я удивлённо смотрел ему в след, исчезла и цыганка. А я пошёл дальше.

Волчье солнце подпрыгивало в серых тучах. Вот кончилась чаща, началась дикая трава, доходившая мне до пояса. Вдруг я заметил две прерывистые колеи – словно не касаясь земли, недавно здесь проехала какая-то повозка. «Это то, что я ищу», – почему-то сразу догадался я, покрываясь ознобом.

И тут раздался громкий храп и деревянный скрип. На большой скорости неслись огромные кони, увлекая за собой открытую карету. Кони едва касались верхушек травы блестящими копытами. Ловко держа длинные вожжи, ими правила молодая красавица. Её длинные пряди сверкали, и казалось, что это изгибаются сотни серебряных змеек. Она повернула ко мне властное лицо и засмеялась. «До встречи», – только и услышал я её огненный голос, от которого моя кровь вспыхнула любовью к ней и сумасшедшим восторгом. Я понял, что готов на всё, чтобы ещё раз увидеть ночную путешественницу.

Я стал готовиться к встрече. Закрывшись в своём кабинете, я делал для неё подарок.

И вот, наконец, впервые за неделю я уснул за столом – мой подарок был готов. Ровно в полночь я проснулся, ощутив, как странно изменился воздух вокруг, он стал холодным и будто бы более лёгким, как ночью в горах. Напротив меня сидела та самая призрачная незнакомка и улыбалась.

– Пожалуйста, подойдите сюда, – робко сказал я. Взял её за кончики пальцев и подвёл к стулу, на котором стоял подарок, занавешенный шёлковым платком. Сдёрнул его – и на всю комнату, а мне показалось, что на весь мир, улыбнулось большое зеркало, забранное в серебряную раму. Прозрачный обсидиан мне удалось замечательно отполировать, выявив его магическую суть. Я заглянул в сверкающую плоскость, мечтая увидеть в нём чудесную улыбку гостьи, но вместо этого в раме искривилось серая морда ведьмы. В страхе я повернулся к той, которая была для меня самой прекрасной, и увидел по-прежнему милое лицо, только смертельно бледное.

– Что с вами? – Закричал я. – Простите, я виноват. Я создал волшебное зеркало, которое должно было ограждать вас от всех болезней и бед; любое зло можно избыть, заглянув в него. Но, значит, я ошибся. Простите меня, я исправлю ошибку.

– Я ненавижу зеркала! – Прошептала она с ненавистью. За моей спиной раздался грохот. Зеркало разбилось, будто в него попали булыжником, и мелкая крошка пеплом услала пол. Серебряный оклад был пуст, как глазница черепа.

– Так ты хочешь увидеть Боль? – Гостья испытующе смотрела мне в глаза.

– Да, – ответил я, наслаждаясь её лицом, её голосом, и чувствуя необыкновенную радость оттого, что она говорит со мной.

– Что ж, я окажу тебе эту услугу, хотя подарок твой не удался. Мы встретимся там же, что и первый раз. Ровно в полночь. Будь готов к тому, что Боль охраняют могущественные силы. Если ты не готов к встрече с ними, то не стоит и пробовать. Если ты выдержишь, мы с тобой будем вместе навсегда. Ты меня понял?

Я почтительно склонил голову, а когда распрямился, моей гостьи уже не было, и воздух в комнате стал тёплым, земным.

На следующую ночь я появился на том самом месте, на котором впервые услышал её огненный голос. Вскоре она появилась и молча поманила меня в свою коляску. Крепкие кони с чугунными копытами помчали нас. Скорость была так велика, что я ничего не мог разглядеть, да, честно говоря, и не смотрел по сторонам, наслаждаясь созерцанием её лица. Остановились мы возле больших скал, которых я никогда не видел прежде. Их верхушки будто бы облизало Волчье солнце, и на них застыла его блестящая слюна.

– Иди по этой тропинке, – ласковым голосом сказала моя спутница. – Она приведёт тебя к пещере. Зайди в неё. Там ты увидишь дверь, окованную железом. Сможешь её открыть – ты увидишь Боль. Я поцеловал её прохладную узкую руку и молча пошёл по каменистой тропинке. Сделав несколько шагов, я подумал, что за все эти дни, проведённые в радостном безумии от встречи с ночной незнакомкой, даже не удосужился подумать, что я должен делать, увидев Боль. Как именно я хочу победить её? Сердце дрогнуло. Издали я услышал слабый, едва различимый звон Александра, и острая догадка вошла в сердце: это отец пытается о чем-то предупредить меня. Но тут же передо мной возник призрачный силуэт моей возлюбленной, она манила меня рукой, и я зашагал быстрее. Вот и пещера. Большой полукруглый вход был аккуратно вырезан в скале. Насвистывая, я вошёл в нутро высокой горы. И попал в зал, освещённый тусклым трепетным светом, расположенным где-то далеко в углу. В куске света, рвущегося в разные стороны от колебаний невидимого пока пламени, метались тени бугристых сталактитов.

Я увидел человека, облачённого в длинный серый плащ. Его голову поглотил капюшон, скрывая лицо. В руке незнакомец сжимал палку, на конце которой пылала свеча, наполовину оплавленная. Услышав мои шаги, человек чуть распрямился, но его лицо по-прежнему оставалось скрытым.

– Здравствуйте, – сказал я вполне дружелюбно.

– Это обращение не подходит ко мне, – послышался негромкий голос. – Послушай, сынок, что ты хочешь сделать с Болью?

– Я хочу победить её навсегда и сделать людей намного счастливее.

– То, что ты говоришь, глупо, – он помолчал. – Я тоже был когда-то доктором, Варфоломей. Но я понимал, что могу лишь только лечить ту или иную болезнь, а на Боль и не замахивался.

– Но почему? – Спросил я без особого любопытства, даже чуть небрежно, чувствуя своё превосходство над ним.

– Почему? – Незнакомец вскинул плечи, согнулся сильнее и заговорил с огромной убеждённостью в своей правоте. – Ты не знаешь, во что хочешь вмешаться. Надо всегда думать о последствиях. Пойми, Варфоломей, Удача и Боль – это тот язык, на котором с человеком разговаривают высшие силы. Ты не понял и не оценил Знаков Удачи – Азбуки Благодати, которые ещё так недавно были ниспосланы тебе, когда ты все силы отдавал лечению людей. Если ты не откажешься от своей затеи, то высшие силы заставят тебя выучить Азбуку Испытаний – Боль станет твоей неизменной спутницей. Ты хочешь этого?

– Я готов пройти через это, лишь бы только насладиться победой над Болью, унижающей человека, – легкомысленно сказал я, вспоминая глаза своей возлюбленной.

– Ни одному человеку не дано победить Боль. Такая победа значила бы, что человек вмешался в замысел высших сил, покусился на изменение судеб, чего делать никак нельзя, – сухим голосом проговорил человек, сидящий по-прежнему неподвижно.

Складки большого капюшона трепетали под сквозняком, от этого казалось, что передо мной сидит вовсе не человек, а горит волшебное серное пламя.

– Ты думаешь, Боль – это зло, – продолжал незнакомец свои наставления. – Но это не так. Если бы мать не чувствовала пронзительную боль перед опасностью, которая угрожает её ребёнку, она не бросалась бы на колени, прося Всевышнего о помощи, и не вымаливала бы своему малышу спасение! Сколько преступлений совершили бы слабые и низкие люди, если бы не боялись Боли! Если бы в сердце человека не было Боли, в нём было бы меньше Радости и Счастья, иногда именно Боль готовит для них покои, как верный ординарец для генерала. Ты подумал обо всём этом, Варфаломей? Если ты откроешь эту дверь, ты выпустишь на божий свет больше Боли, чем ПРЕДУСМОТРЕНО, и тем самым совершишь зло.

– Ты хочешь сказать, что та женщина, которая указала мне дорогу в эту пещеру, служит чёрным силам? – Я засмеялся. – Почему я должен верить тебе, жалкое привидение?

– Ты должен верить мне, потому что я – твой отец, – проговорив эти слова, человек скинул капюшон, и я увидел отца. И я бросился, чтобы обнять его. Но он сделал упреждающий жест: – Живым нельзя прикасаться к мёртвым, остановись, мой мальчик.

Любовь и беспокойство светились в его прозрачных, словно чуть затуманенных глазах, и всё лицо было прозрачным, сквозь него я различал морщины на каменной стене. В эту минуту я отдал бы всё, чтобы обнять и поцеловать его, и только его твёрдый запрет мешал прикоснуться к нему.

– Чёрные силы используют любую возможность, чтобы выпустить Боль на волю. Сами они не могут пересилить заклятье этой двери, окованной заговорённым железом. Женщина, которую ты любишь – ведьма. Как ты не понял этого, когда рассыпалось твоё чудесное зеркало? Разве ты не знаешь, что духи боятся зеркал? Как ты не понял, о чём тебя предупреждал я, звоня колоколом изо всех сил?

– Отец, ты говоришь неправду. Она – святая! – Я закричал. Мой голос стены швыряли друг другу, словно раскалённый уголь, боясь обжечься. – Я добьюсь того, чего хочу! – И схватился за дверную ручку, сделанную в виде оскаленной пасти дракона. Железные зубы, как живые, впились в ладонь. Мой бедный отец смотрел на меня с бесконечным сожалением. Молча он приблизился ко мне и повесил на шею этот самый медальон – Рубиновое сердце, которое сейчас принадлежит тебе, Тим.

– Это всё, чем я могу помочь тебе, Варфоломей, – едва слышно проговорил он. – Если ты не послушаешься меня сейчас, то получишь избавление от Боли только тогда, когда твоё сердце окажется в Рубиновом медальоне. Запомни это, мой мальчик, и прости меня. Я не всё смог объяснить тебе при жизни. – Он накинул на лицо капюшон, и свеча погасла.

– Отец, ты не понимаешь меня, я должен открыть эту проклятую дверь! – Продолжал кричать я во мрак, как сумасшедший, дёргая зубастую ручку. Отца рядом не было.

Я бился о дверь. Упругий, как ватное одеяло воздух, отшвыривал меня от заветной двери, бросал лицом в грязь. Через час я истекал кровью. Уже не в силах стоять, ползком подобрался к страшной двери и втянул в себя воздух из-под неё – я хотел хотя бы отпить Боль. Горло пронзила адская резь, словно я глотнул огонь…

Очнулся я уже в лесу, в облике Зверя.

С той поры я больше никогда не видел своей возлюбленной, я стал ей не нужен, ведь я до конца поверил каждому слову отца, хотя и с большим опозданием.

Я хочу, чтобы ты, Тим, запомнил слова, которые сказал мне отец. Жаль, что я понял их слишком поздно.

Каждую ночь я убивал, снедаемый одним желанием, – приумножать смерть. Но каждое утро с криком Петуха я принимал облик человека и терзался раскаянием за содеянное ночью. Голод Зверя, теряющего голову от радости при виде чужой боли, был непобедим. Чтобы хоть как-то загладить вину перед людьми, я, закончив приём больных, сочинял особые письма и разносил их людям. Моё сердце открылось для понимания боли других. Взглянув на человека, я мог сказать, чем печалится его сердце, о чём страдает, что ищет. В письмах я пытался уверить людей, что их мечты сбудутся. Как правило, люди мечтают о хорошем, но хорошему мешает сбыться то, что мы нетерпеливы и не умеем ждать. Мне удавалось убеждать людей верить в возможность перемен к лучшему. Только нужно быть достойным этих перемен. Не изменять мечте и радовать тех, что живут рядом с тобой.

Тим, тебе сопутствует Удача. Впереди главное испытание. Знай, тех, кого ты уже встретил, ты встретил не случайно – Судьба благоволит тебе, будь достоин её. Прощай! Доктор Варфоломей.