Текст книги "Что мне делать без тебя?"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Ашот встречался с Мэри все чаще и чаще, иногда проводя у нее целые дни. Он скучал без нее, нетерпеливо ждал ветреную фотомодель, ему нравился ее взбалмошный характер и звонкий голос, он любил ее долговязую фигурку и милую лексику. И шальная Мэри летела сегодня к нему на свидание. Она безумно торопилась, потому что слишком опаздывала. На повороте ей навстречу выехал грузовик. Мэри не сумела вовремя затормозить на мокром асфальте, и красный "рено" на полном ходу врезался в борт грузовика.
Мэри умерла мгновенно, не успев даже понять, что произошло.
Казалось, весь город собрался хоронить Мэри Абдрахманову. Небо опустилось ниже и прикоснулось облаками к крышам высоких домов. Олеся увидела огромную толпу народа и остановилась. Зачем здесь столько людей? Они будут мешать ей увидеться с Мэри... Карен стоял рядом, крепко обняв Олесю за плечи. За прошедшие три дня она снова ослабела и передвигалась с трудом. Она словно отупела и умерла, и только краешком чуть живого сознания помнила одно: ей нужно увидеть Мэри. Подруга непрерывно, требовательно звала ее из своего далека, и Олеся торопилась сегодня к ней, не понимая, что Мэри больше нет. Раз зовет и ждет – значит, надо идти.
За последние три дня Леся дошла до полного нервного истощения. Ее опять, как осенью, приходилось заставлять есть, без конца утешать и показывать врачам. Одурманенная успокаивающими, она совершенно перестала ориентироваться в пространстве и только со страхом озиралась, оглядываясь на Карена и стискивая холодной ладонью его руку. Карен категорически отказывался везти ее на похороны, но она впала в настоящее безумие, и он отступил. Лишь на похоронах Мэри Олеся увидела наконец отца и Ашота Джангирова.
– Это ты ее погубил! – закричала она подошедшему Глебу, глядя на него с ненавистью. – Сначала маму, а теперь ее! Ты во всем виноват, один только ты! Пусть он вернет мне мою Мэри, путь он ее вернет, Карен!
Люди оборачивались, останавливались, кто-то спросил, не нужна ли помощь. Карен, который сам уже едва стоял на ногах, крепче обнял Олесю и прижал к себе.
– Тихо, тихо! – зашептал он. – Никто тут не виноват, никто! Глеб Иваныч, вы же видите: она просто невменяема! Я не хотел вообще ее сюда везти, но она так умоляла...
– Я вижу, мальчик, я все вижу! – Витковский грустно кивнул. За его руку зацепилась любимая неизменная трость, стоящая рядом Юрате смотрела огромными, полными слез глазами. – Ее бы нужно к врачу...
Карен махнул рукой.
– Я уже не раз консультировался.
Оцепеневшая на время Олеся хотела вновь что-то крикнуть отцу, но побелела и стала медленно оседать в руках Карена. И вдруг кто-то поддержал ее сзади, иначе окончательно измотанный мальчик дал бы ей упасть. Карен быстро оглянулся: Олеся была в надежных объятьях угрюмого Ашота Джангирова. Карен облегченно вздохнул и, торопливо открыв пузырек с нашатырным спиртом, дал его понюхать Олесе.
– Продержись еще хоть немного! Я тебя очень прошу, Леся... Вспомни, что ты мне обещала дома! Иначе нам придется уехать!
– Нет! – выдохнула, приходя в себя, Олеся. – Нет, Карен, только не это! Я постараюсь, я буду очень твердой и сильной...
О какой там силе могла идти речь... Ашот достал из кармана маленькую коробку.
– Дай ей это выпить. У тебя есть вода?
– А что ты мне подсовываешь? – подозрительно разглядывая лекарство, сквозь зубы процедил сын. – Опять какая-нибудь отрава? Но теперь для Леси?
– Карен, прекрати! – тихо сказал Ашот, наливаясь гневом. – Не ерничай, в конце концов! Всему есть предел! Дай ей таблетку, иначе она не продержится и пяти минут!
Он хотел добавить, что сам уже три дня живет с помощью этих таблеток, но вовремя спохватился.
– Это неправда! – запротестовала Олеся. – Убирайтесь все, какого черта вы тут делаете? Мне нужна только Мэри! И я сама пойду к ней!
Она с неожиданной силой оттолкнула от себя Ашота и шагнула вперед. И почти тут же упала бы, если бы не Карен, одним прыжком оказавшийся рядом. Осознав свою беспомощность, Олеся истерически, в голос зарыдала. Ответом ей были громкие рыдания Юрате. Моментально заплакали женщины в толпе. Карен растерялся, и дело бы кончилось совсем плохо, если бы не Джангиров-старший. Ашот кивком головы подозвал Гришу и еще кого-то, приехавшего с ним вместе. Общими усилиями удалось довольно быстро успокоить Юрате и отправить ее на машине Витковского домой. С Олесей было сложнее. Она не хотела принимать никакой помощи отца, и тому поневоле пришлось отойти. Джангировы с большим трудом заставили Олесю выпить таблетку и немного воды.
– Карен, – шепнул сыну Ашот, – постарайся не пускать ее прощаться с Мэри.
– Ни в коем случае! – ответил Карен, но не пустить Олесю к подруге было невозможно.
Мэри настойчиво звала, и этот зов оказался сейчас сильнее всего. Олеся буквально отшвырнула от себя обоих Джангировых и заехала локтем прямо в глаз Грише, когда он попытался ее перехватить. Шаг, еще шаг, и еще один... Почему они не пускают ее к Мэри? Увидев лицо спокойной, словно уснувшей подруги, Олеся тихо, без слез, опустилась на землю. Ашот успел подхватить ее на руки быстрее сына.
– Гриша, Карен, в машину! – распорядился он. – Больше ей здесь не выдержать! Простите, Глеб Иванович!
Олеся пришла в себя уже в машине рядом с Кареном. Не хватало сил даже поднять голову.
– Мэ-ри... – по слогам позвала Олеся и снова впала в забытье.
– Куда ехать, Ашот Самвелович? – спросил Гриша, поворачиваясь к окаменевшему хозяину. – К вам?
– Домой! – ответил за отца смотревший в одну точку Карен. – Там у нас дети одни, они ничего не знают про Мэри, мы пока скрываем...
Ашот молча кивнул. Машина повернула к дому Олеси.
Левон расцвел, увидев отца. Но что опять происходит с Олесей? И почему отец с Кареном такие мрачные и неразговорчивые?
Пока Карен с помощью Гриши укладывал Олесю, Ашот вызвал по телефону своего врача. Тот приехал немедленно. Осмотр и беседа Карена с врачом длилась довольно долго. Ашот успел за это время чуточку прийти в себя и познакомиться с Полей. Ясноглазая избранница младшего сына смотрела со странной задумчивостью и явно не отличалась материнской легкостью.
– Что ты любишь, Полина? – спросил Ашот, пробуя улыбнуться.
Получалось плохо.
– Она любит рисовать! – вмешался Левон. – И еще кактусы. И Сонечку...
– Ну, о Сонечке я знаю, – кивнул Ашот. – Ты хочешь стать художницей?
– Нет, – повела плечом Полина. – Я никем не хочу стать. Никем – это лучше всего...
– То есть? – удивился Ашот. – Ведь чем-то ты будешь заниматься?
– Я не знаю... Я еще не решила. Наверное, ничем...
"Интересно, – пристально рассматривая ее, подумал Ашот. – Загадочное создание в духе сюрреалистов. И Левон тоже у меня не промах!"
Из спальни вышли Карен и врач. Ашот спустился вниз проводить врача и выслушал по пути к машине краткое сообщение о том, что плоха не только Олеся, но и Карен – он явно переутомлен. Потом врач неожиданно глянул на Джангирова-старшего и замедлил шаги.
– А что такое с вами, Ашот Самвелович? – удивился он. – Похоже, что хуже всего сегодня вам.
– Слишком много работы, – развел руками журналист. – Я очень благодарен вам за визит, но боюсь, он далеко не последний. В этом доме все давно слишком плохо...
Врач кивнул, соглашаясь.
Три последних дня Ашот прожил как в тяжелом сне. Не дождавшись Мэри, он сразу заподозрил неладное. Джангиров быстро связался с милицией: весть, которую он услышал, приковала его к дивану... «Смуглой леди сонетов» больше не было на свете. Она так и не успела помирить его с сыном при жизни и все-таки смогла это сделать...
Если бы не тяжелое состояние Олеси и не серо-зеленое от бессонных ночей лицо Карена, Ашоту ни за что бы не пережить похорон Мэри. Но Олеся нуждалась в помощи, а старший сын явно больше не справлялся, и Ашот подоспел вовремя.
– Леся спит, – сказал вернувшемуся отцу Карен. – Давай что-нибудь съедим, и дети тоже, наверное, изголодались.
– Нет, мы ели, – тотчас отозвалась Полина и отправилась на кухню. – Я сейчас...
Левон поспешил за ней. Ашот посмотрел детям вслед.
– Они неразлучны. Мне кажется, Карен, нужно позвонить Витковскому. И как-то его успокоить. Мы нехорошо расстались.
– Позже, – отмахнулся Карен. – Сегодня не до него. Я выпью, ты не возражаешь?
– Ну, тогда налей и мне. Надо помянуть... – и испугавшись сказанного, Ашот глянул на вернувшуюся Полину.
Она хозяйничала, словно ничего не слыша.
"А хорошая жена будет для Левона", – неожиданно подумал Джангиров и взглянул на старшего сына. Тот сидел, устало привалившись к спинке дивана, и держал в руках уже пустой бокал.
– Карен, – тихо сказал Ашот.
– Да, папа, – так же тихо отозвался сын.
– Тебе сейчас очень трудно, – неуверенно продолжал Ашот. – Олеся снова больна, ты работаешь и учишься... Разреши мне приезжать к вам и помогать, чем сумею...
Карен мельком, искоса осмотрел отца. Какое у старшего Джангирова больное, измученное лицо, какой затравленный, мечущийся, словно у загнанного зверя, взгляд! Неужели из-за Карена? А кстати, почему отец вдруг оказался на похоронах? Но теперь не до этих подробностей. Карен безнадежно вздохнул и поставил бокал на стол.
– Хорошо, папа. Приезжай, когда хочешь... Олеся будет рада.
"И Мэри тоже", – мысленно закончил за него Ашот.
На выходе из супермаркета Карен столкнулся с Диной.
– О, Карен! Как я рада! Мы так давно не виделись! Ты очень изменился... – Она с некоторым удивлением рассматривала похудевшего, потерявшего прежнюю живость юношу с потухшими глазами. – У тебя что-нибудь случилось? Кто-нибудь болен?
– Нет, у меня все в порядке, – вежливо улыбнулся Карен. – А у тебя?
– О, замечательно! – защебетала Дина. – Я решила стать врачом, представляешь? Ну, какой из меня врач, просто не понимаю, но папа-биолог и его животные сделали выбор за меня.А как поживает Сонечка?
– Тоже в полном порядке, – Карен вспомнил, что давно ничего не знает о судьбе беленькой мышки. – Ты чудесно выглядишь! – он откровенно любовался Диной. – Будущий врач заранее может очаровывать своих возможных пациентов.
Дина удовлетворенно засмеялась. Она действительно превратилась за это время из хорошенькой девушки в молодую, элегантную женщину.
– А как поживает верный оруженосец Люда?
– О, это целая история! – снова оживленно зачирикала Дина. – Ты представляешь, Людочка сразу после школы вышла замуж за канадского коммивояжера и уехала к нему. Ну, кто бы мог подумать?
Карен улыбнулся.
– Это случается. Особенно с такими девушками, как Люда. Я рад за нее.
– Я тоже очень рада! Она пишет мне и звонит. Я передам ей от тебя привет, ладно? – Дина никак не могла опомниться от счастливой встречи. – А что ты делаешь вечером? Давай поужинаем вместе!
Акции Карена Джангирова всегда были в цене и обладали удивительной устойчивостью. Но воспоминание о ночи, проведенной с Сонечкой, осталось горьким и тягостным бременем. Второй раз Джангиров так не ошибется. Карен вежливо наклонил голову.
– Прости, но вечерами после университета я работаю. Заканчиваю очень поздно и устаю.
Дина изумленно округлила глаза.
– Ты... работаешь? Зачем? То есть... извини... Я не понимаю... Разве... твой отец...
И Дина окончательно смешалась. Карен пришел ей на выручку.
– С отцом все нормально. Просто я предпочитаю теперь жить самостоятельно.
– Ты женился? – быстро догадалась Дина.
– Собираюсь, – коротко ответил Джангиров.
– Прости, я не знала... – неловко сказала смущенная Дина. – Но если ты захочешь... У тебя ведь есть мой телефон...
Карен снова вежливо склонил голову. Он никогда не позвонит симпатяшке Дине. Ночь, проведенная с Сонечкой, научила его слишком многому.
Ашот Джангиров начал бывать у Олеси и Карена. Сначала изредка, а потом все чаще и чаще. Карен относился к его посещениям довольно спокойно, хотя и оскорбительно равнодушно, а Олеся искренне хотела найти возможные пути примирения. Правда, сына журналист заставал крайне редко: утром мальчик был в университете, вечером – на работе. И потихоньку, без него, Джангиров-старший вошел в его новый дом, привязался к Олесе, улыбавшейся ему через силу, и к Полине, которая, в свою очередь, легко и быстро привыкла к немногословному Ашоту, потерявшему былой апломб и самоуверенность и превратившемуся в заботливого главу большой семьи.
Олеся никак не приходила в себя после гибели Мэри. Связывая смерть подруги с отцом, Олеся упорно отказывалась видеть Глеба и даже разговаривать с ним. Теперь кому-то предстояло помирить и их. Но Мэри не было на свете, а кто мог сделать это без нее?
Иногда появлялась Эмма, но занятая школой и Семеном, постоянно приводившим домой какую-то девушку, уделять много внимания Олесе не могла. Вечерами, вернувшись с работы, Эмма видела в передней женские сапожки. Цвет у них постоянно менялся: то белые, то красные, то коричневые.
– Сколько же у твоей девушки сапог! – наконец не выдержала Эмма. – Она дочь Березовского?
– Ты что, мать, упала? – спросил грубый Семен. – Это все разные... Девушки разные, понимаешь?
Эмма растерялась. Каждый день – разные?
Так продолжалось примерно год, пока обладательница одних сапог не объявила Семену о своей беременности. Выяснилось, что сапожки она носила красные.
Недавно у Эммы родилась внучка, которую она обожала и без конца задаривала игрушками. Теперь у нее совсем не осталось времени и сил на Олесю. Жизнь разводила бывших подруг в разные стороны. От Валерия по-прежнему не было никаких известий, и вдруг оказалось, что именно он, и только он один, самым странным и необъяснимым образом связывал двух женщин, спокойно забывших без него друг о друге.
Заброшенный дом с полубольной Олесей, замотанным Кареном и двумя детьми понемногу начал брать на свои плечи Ашот Джангиров. Здесь все чаще появлялся Гриша, а потом вдруг вместе с хозяином пришла Дуся.
– Дуся! – завопил Левон. – Ты тоже будешь теперь с нами жить?
Нянюшка утирала слезы и обнимала своего драгоценного любимого мальчика. Второй, не менее драгоценный и любимый, с удивлением смотрел на нее из дверей гостиной. Худой, повзрослевший, с расцарапанными от постоянного общения с металлом руками... Он неуверенно, словно не понимая, что происходит, приблизился к ней и осторожно обнял.
– Милый ты мой, хороший! – запричитала Дуся, сжимая Карена в мягких объятиях. – Как я скучала без тебя, Карик!
Она назвала его детским полузабытым именем, и Карен почувствовал, что еще одно мгновение – и он тоже заплачет вместе с ней. И это будет стыд, позор, перенести которые невозможно. Карен до боли закусил нижнюю губу, ощутив привкус крови.
– Ты будешь теперь жить у нас, да, Дуся? – кричал, кружась и подпрыгивая на месте, Левон. – Как здорово, Полина! Папа, это все ты придумал?
Ашот задумчиво наблюдал за происходящим. Он видел, как восприняли появление Дуси в доме сыновья и как плохо сейчас Карену. Его любимый, такой уже взрослый и такой еще маленький сын... Что же делать, мой мальчик, жизнь состоит из страданий. И все будет так же, даже если все будет иначе... Мой бедный, мой родной, мой гордый и упрямый ребенок...
За что им всем без конца достается? Да уж видно есть за что...
– Дуся, – нашептывал Карен нянюшке, – если ты сможешь приходить к нам, помоги, пожалуйста, Олесе! Сделай с ней хоть что-нибудь! Она ничего не хочет, не ест, не спит без лекарств, ни на что не обращает внимание. Я отчаялся привести ее в норму. Ты поможешь мне, Дуся?
Утирая слезы, старая нянюшка беспрерывно кивала, не выпуская свое драгоценное дитя из теплых объятий. Мой несчастный, уставший, исстрадавшийся мальчик...
Вечером Ашот Джангиров заехал к Витковскому. Глеб смотрел из-под очков грустно и озабоченно. Притихшая Юрате безмолвно удалилась в другую комнату.
– К сожалению, Олесю пока невозможно ни в чем убедить, – сказал Ашот, искренне сострадая поэту. – Она не желает слушать никаких объяснений и лишь твердит без конца одно и то же. Тяжелое нервное расстройство.
– А Полина? – вдруг спросил Глеб.
– Что Полина? – не понял Джангиров. – С девочкой все хорошо.
Глеб хмуро покачал головой.
– Не совсем так. Ну, да сейчас не в ней дело. Даже смерть матери не подействовала на Олесю так сильно, как гибель Мэри.
Ашот отвел глаза.
– Она стала пить... Карен долго скрывал от меня, но я увидел совершенно случайно.
Витковский помрачнел.
– И здесь мою дочь тоже нельзя ни в чем убедить, я пытался раньше. Но мне кажется, ваш сын раз и навсегда запретил ей когда-то баловаться вином, почему же вдруг снова... -Глеб замолчал, не окончив фразу, и выжидательно посмотрел на Ашота. – Она способна подчиняться только Карену.
Ашот побарабанил пальцами по подлокотнику. Карену способны подчиняться все, даже он, неподатливый, неуступчивый Джангиров.
– Я не знаю, что произошло... Вероятно, Карену больше не хватает времени и сил: его постоянно нет дома. Не доходят руки...
Оправдание вышло слишком неуклюжим.
– Но откуда в доме бутылки? – с нотками раздражения в голосе спросил Глеб. – Разве он их не видит, не замечает? Или до них тоже не доходят руки? Выбросить все – и дело с концом! И кто-то их ей покупает, раз она сама не выходит из дома! Не Полина же в конце концов!
– Не Полина, – стараясь остаться спокойным, отозвался Ашот. – И не Левон. Не прислуга.
– Но кто же тогда? Может быть, мышка Сонечка?
Джангиров снова нервно постучал пальцами по креслу.
– Да, это загадка. Пока я не в силах ее разгадать, но постараюсь... И поговорю с Кареном.
– Пожалуйста, Ашот Самвелович, – поэт встал и прошелся по комнате. – Буду вам очень признателен... Простите меня за резкость, не сдержался. Я уже слишком многим вам обязан и благодарить мне вас нужно без конца. Олеся упряма и суматошна. И бестолкова, как все женщины. Конечно, у нее была не самая удачная семейная жизнь... – Витковский помолчал. – Я очень рассчитывал на Карена и, кажется, не ошибся. Просто обстоятельства пока складываются не в его пользу. Но это скоро пройдет. Непрерывно так продолжаться не может.
Ашот вздохнул. Вечны страдания человеческие... И все будет так же, даже если все будет иначе... Он поднялся и вежливо откланялся.
– Заезжайте, – сказал Глеб. – Я всегда вам рад. Кроме всего прочего, только от вас я могу узнать хоть что-нибудь об Олесе.
Джангиров спустился вниз и сел в машину.
– Куда, Ашот Самвелович? – спросил Гриша. – Домой?
Журналист отрицательно покачал головой. У себя дома он теперь бывал очень редко.
– К Карену.
Гриша включил зажигание.
Олеся, как обычно, спала. Таблетки, которыми ее усердно накачивали врачи, в соединении с любимым вином превратили ее в марионетку без чувств, мыслей и желаний. Иногда ночью Карен, которому порой хотелось хотя бы малейшей разрядки, пробовал разбудить ее, прорваться словами и ласками к постоянно дремлющему, заторможенному сознанию, но сделать ничего не мог. Олеся не просыпалась, никак не реагировала на прикосновения его рук и только вяло, нехотя бормотала сквозь сон, что хочет спать – и ничего больше.
"И ничего больше, – повторял про себя Карен. – И больше ничего..." Утром он целовал ее, тоже сонную, и уходил в университет. Когда он возвращался вечером, она уже спала. Так тянулись день за днем. Сегодня у Карена был выходной, поэтому отец наконец-то застал его дома засветло. Дети отправились в кино. Дуся ушла до завтра, и им двоим никто не мешал.
– Как удачно я приехал, – сказал довольный Ашот, садясь рядом с сыном. – Как Олеся?
Карен равнодушно потер лоб.
– Все так же. Непрерывно твердит, что ее зовет Мэри. Не желает видеть отца. И эти ужасные мигрени... Прости, папа, но твои врачи совершенно ни к чему. Они ни черта не понимают, что толку их сюда без конца возить? Честно говоря, у меня опускаются руки, я просто не знаю, что с ней делать...
Момент был на редкость подходящий.
– Карен, – отважился наконец Ашот, – я давно хотел тебе предложить... Возьми у меня деньги и уходи хотя бы на месяц с работы. Поезжай куда-нибудь с Олесей. В Испанию, в Грецию, в Италию... Куда хочешь. Левона и Полину мы заберем к себе. Они будут отдыхать с нами. Если девочка откажется, она может переехать к деду. Послушай меня, это самый лучший и, пожалуй, единственный сейчас выход. Тебе тоже очень нужна разрядка, ты измотан до предела. А Олеся вообще качается на ветру.
Ашот замолчал, напряженно ожидая ответа. В наступившей тишине за стеной у соседей тихо заговорил телевизор.
– Я подумаю, папа, – ответил Карен. – Наверное, это действительно сейчас единственный выход. Но меня еще беспокоит ее вино.
Журналист с облегчением перевел дух.
– Я в курсе дела. Увидел совершенно случайно. Кажется, она слушалась тебя какое-то время.
– Но это время кончилось, – невесело признался сын. – Теперь мои слова до ее сознания попросту не доходят, туда не достучишься. А главное, где она берет эти бесчисленные бутылки? Не сами же они появляются здесь чуть ли не ежедневно!
– Я попрошу Дусю, она наверняка разузнает, – пообещал Ашот. – Это действительно очень странно, и это нужно прекратить как можно скорее.
– Спасибо, папа, – Карен взглянул на отца давно забытым, почти ласковым взглядом. – Я хотел бы увидеть маму...
Ашот радостно вздрогнул.
– Только не привози ее сюда, здесь с болезнью Олеси полная неразбериха. Лучше я сам как-нибудь заеду к вам вечером. Может быть, даже завтра.
– Прости меня, пожалуйста, Карен, – хрипло с трудом произнес Ашот. – Я очень тебя прошу...
Вырвалось это совсем неожиданно, почти против его воли. Карен вскочил. Глаза опасно загорелись негодованием, губы задрожали, как у обиженного ребенка.
– Ну, кто тебя тянул за язык, папа! Уж лучше бы ты промолчал! Не надо начинать все сначала! Было – и прошло, давно пора выбросить из головы! Какой-то откровенный мазохизм – тебе нравится постоянно терзаться? Терпеть не могу покаяний, тем более публичных!
Ашот сидел молча, опустив голову, плотно сцепив побелевшие от напряжения пальцы. И Карен тотчас пожалел о своей вспышке.
– Папа, – мягко притронулся он к руке отца, – давай с тобой договоримся раз и навсегда: ты никогда больше об этом не вспоминаешь – ни вслух, ни про себя. А я уже забыл...
Джангиров-старший внимательно посмотрел на сына. Уставшее, серое от недосыпания лицо, синяки под глазами, потухший взгляд, в котором едва теплятся оживающие ласка и нежность к отцу. Любимый мой, мой драгоценный ребенок... Сам выбравший свою непростую судьбу.
– Значит, мы забыли оба, – сказал Ашот и улыбнулся.
Мэри была бы сейчас очень рада.
Предупрежденная мужем Маргарита с утра в беспокойстве металась по квартире, пытаясь сделать одновременно тысячу дел. Мужу никак не удавалось ее успокоить.
– Да перестань ты суетиться, рыжая! Можно подумать, ты готовишься к своему первому любовному свиданию!
– Ну что ты, Ашот, разве я тогда так старалась! – наивно и честно ответила Рита.
– Спасибо, дорогая, ты меня страшно обрадовала! – иронически поклонился Ашот. – Теперь я наконец представляю, как мало места занимал в твоей жизни! Ты не обращала на меня и наши встречи никакого внимания! А я-то, лопух, тогда уши развесил!
– Ашот, не надо сейчас шутить! – взмолилась несчастная и взъерошенная Маргарита. – Я очень боюсь, и у меня даже руки ничего не держат...
Муж подошел к ней, взял за плечи и насильно усадил на диван.
– Хватит, дорогая, немедленно прекрати истерику! Квартира убрана, к ужину все готово, теперь ты должна немного поспать и привести себя в порядок. Надень черное платье и причешись. Извини, но на голове у тебя что-то неподдающееся пониманию! Карен не приедет раньше девяти.
– Но я не могу спать! – возразила Маргарита. – А черное платье мне давно мало, Ашот...
Джангиров пристально осмотрел ее. Одна, значит, не может спать, вторая спит без конца. И повезло же им с сыном!..
– Да, рыжая, – протянул он, – ты и впрямь как-то здорово округлилась! Откуда это у тебя?
Рита взглянула на него с нескрываемой обидой.
– Ты не замечаешь меня уже много месяцев, Ашот. Что тебе до моих размеров? Боюсь, ты бы даже никак не прореагировал, если бы я вдруг умерла...
Муж ласково притянул ее к себе: и правда, какая удивительная толстуха!
– Не кощунствуй, рыжая! Мне нечего делать без твоих лохмушек!
И Ашот как-то странно замолчал, отвернувшись от Маргариты. Она с тревогой заглянула ему в лицо. О чем он думает? Где сейчас находится? И с кем... Он опять услышал ровный бесстрастный голос в телефонной трубке, сообщивший ему, что Мэри Умаровна Абдрахманова погибла час назад в автомобильной катастрофе на въезде в город с запада. Всего только час назад... Его длинная Мэри... "Смуглая леди сонетов"...
– Да, это очень жалко, рыжая, – приходя в себя и встряхиваясь, сказал Джангиров. – Тебе здорово шло черное платье! И ты совсем недавно его купила. Ну ладно, тогда подбери что-нибудь такое же элегантное. Ты хоть влезаешь в другие свои наряды?
Рита обиделась и печально побрела в спальню. Ашот ушел в кабинет и включил компьютер, машинально найдя какую-то идиотическую игру. Вот, прекрасно, он будет играть до прихода Карена, ничего другого все равно не придумать. С чего бы это так разнесло Маргариту? Просто какое-то слоеное тесто. И острые точеные колени Мэри...
Ашот с ненавистью посмотрел на несущихся по экрану человечков. Черт с ними со всеми, лучше лечь спать! Не видеть и не слышать ничего до приезда сына! Рита разбудит его. Но проснулся Джангиров сам, потому что в квартире стояла неестественная, напряженная тишина. Он прислушался, быстро встал и взглянул на часы: половина десятого. Ашот вышел в гостиную. Стол накрыт, а Маргарита сидит неподвижно в углу дивана, обхватив себя за плечи. В чем-то фиолетовом и неплохо оттеняющем ее рыжие волосы.
– Не звонил? – коротко спросил Ашот.
Маргарита безжизненно покачала головой.
– Он не придет... Он не хочет...
– Он опаздывает, – объяснил Джангиров и взял с тарелки кусок сыра. – Я давно хочу есть, давай поужинаем, рыжая.
– Без него? – с ужасом в голосе спросила Маргарита.
– А что такого? – возмутился Ашот. – Я тебя не понимаю, рыжая. Мы ужинаем без него уже почти два года. И ничего, никто не умер! Почему сегодня вдруг такая драма?
Жена встала и что-то поискала глазами.
– Я забыла про вино.
И тут позвонили в дверь. Маргарита снова села, в испуге стиснув руки.
– Разве у него нет ключей? Или он их потерял?
– Просто не захотел, – растолковал Ашот. – Ты бы хоть улыбнулась, рыжая, нельзя же встречать сына с такой кислой физиономией. Не понимаю, как это ты собиралась стать актрисой! Вот была бы настоящая трагедия! Счастье, что тебе встретился я!
Карен посмотрел на отца вопросительно, не сразу разглядев в глубине комнаты мать.
– Я опоздал, прости. А мамы нет?
– Я здесь, Карен, – сдавленно прошептала Рита за спиной у Ашота, который мысленно грубо выругался.
Похоже, что Маргарита отыграла свою единственную последнюю роль его жены и матери Карена и Левона. Сын шагнул к ней навстречу.
– Я опоздал, мама, – спокойно повторил он. – Леся плохо себя чувствует. Там осталась на ночь Дуся. И потом я без машины. Лесин "Москвич" совсем разваливается, а у меня нет времени им заняться. Пока я поймал такси...
Маргарита не отрывала глаз от сына. Какой серьезный, строгий, чужой и совсем взрослый ребенок... Ушедший чересчур далеко... Она молчала, не зная, что говорить и что делать, пока не почувствовала, как по лицу медленно потекли слезы.
– Тьфу ты! – опять взорвался Ашот. – Держи себя в руках, дорогая, это очень опасный и никому не нужный драматизм! Карен, да войди ты наконец в комнату! И сядь! И ты тоже, рыжая! Ну почему я все должен делать сам?! Даже в мелочах!
– Почему же только ты, папа? – усмехнулся краешком губ Карен. – Я тоже довольно давно все делаю сам...
Отец и сын переглянулись.
– Мне нужны деньги, папа, – бесстрастно сообщил Карен. – Я собираюсь по твоему совету увезти Лесю, дети будут у вас, либо у Глеба Иваныча. Всего один месяц.
Ашот кивнул, не в силах подавить счастливую улыбку сумасшедшего.
– Куда ты хочешь поехать?
– А это мы сейчас с тобой обсудим, – Карен повернулся к матери. – Мама, ты не возражаешь против двоих детей?
– Нет, ну что ты, конечно, нет! – пролепетала обреванная Маргарита.
– Вот и прекрасно! – заключил Карен и хлопнул себя ладонями по коленям. – Значит, все будет чудесно как всегда!
Весенняя дорога была слишком мокрой и опасной. Гриша ехал осторожно, сочувственно поглядывая в зеркало на засыпающего на заднем сиденье Карена.
– Ты спишь? – негромко спросил, повернувшись к сыну Джангиров.
Ноющая жалость к мальчику захлестывала его, не отпуская ни на минуту.
– Ну, зачем ты поехал меня провожать, папа? – сонно и недовольно пробормотал Карен. – Разве Гриша без тебя не справится с рулем?
– Мне просто захотелось прокатиться с тобой, – извиняющимся тоном сказал Ашот. – Не сердись. Я поднимусь к тебе ненадолго узнать, как там Олеся.
– Хорошо, – невразумительно согласился сын, утыкаясь на повороте носом прямо в колени.
Ветер рванулся в открытое окно и разметал его волосы.
– Не торопись, Гриша, – пробормотал журналист.
Перед его глазами снова мчался красный "рено"... Весеннее шоссе было слишком мокрым и опасным. Мэри торопилась на свидание к Ашоту.
13
Над Москвой висело неправдоподобно синее небо. Карен, насвистывая, поднялся в квартиру и открыл дверь. Его встретила привычная тишина. Детей увез к себе отец. Олеся по обыкновению лежала, закинув руки за голову. Карен вошел в спальню и опустился на пол возле кровати. Олеся взглянула безучастно и равнодушно, словно сквозь него, и безразлично отвернулась.
– Попробуй собраться, Леся! – невозмутимо предложил Карен. – И встань, наконец. Во всяком случае, ты должна сейчас меня выслушать: сообщение, на мой взгляд, очень интересное!
Олеся не шевельнулась. Карен начал закипать. Он проклинал в душе ни в чем не повинную Мэри: все из-за нее! Неслучайно Карен всегда терпеть не мог развязную манекенщицу! Он взял в руки лицо Олеси и насильно повернул к себе.
– Вот так значительно лучше. Смотри, пожалуйста, на меня! И слушай: вот, видишь, это билеты на самолет! Через два дня мы с тобой улетаем на месяц в Италию. Рим, Милан, Венеция ... Похоже, мы там еще не были. Поэтому нужно сложить вещи в дорогу и, наверное, кое-что купить. В чем ты будешь очаровывать итальянцев? Так что вставай, Леся, и принимайся за дело! Хватит тебе валяться!
Олеся ничего не отвечала, но мальчик подметил слабый проблеск интереса в светлых глазах. Карен поднялся и, насвистывая, открыл шкаф.
– Да-а, – протянул он, – похоже, я во всех отношениях прав!.. Что тут у тебя творится, боюсь, за два дня нам не управиться! Но менять билеты не хочется. В конце концов, ты можешь купить себе что-нибудь и там. – Карен покосился на Олесю. Она автоматически провела ладонью по волосам, словно хотела их пригладить. – А главное, – вдохновенно продолжал развивать свою мысль Карен, – это шляпки. Ты всегда любила их до страсти! Сколько их у тебя: четырнадцать или шестнадцать? Я малость подзабыл. Летом, в жару, где-нибудь на Сицилии, представляешь, такая огромная соломенная шляпа с большими полями и экзотическим цветком. А тут все ленты, ленты! – Карен выразительно, артистически изобразил на себе прекрасную шляпу. – Потом тебе необходим новый сарафан, шорты, майки... Короче, если ты немедленно не встанешь и не разберешься в своем барахле, я ни за что не отвечаю! Тряпки – это по твоей части, и если ты потом начнешь в Италии ныть, что тебе не в чем ходить, я никаких упреков не приму! Заранее снимаю с себя всякую ответственность! Тебе все ясно? Деньги на столе!
