Текст книги "Что мне делать без тебя?"
Автор книги: Ирина Лобановская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Ашот Джангиров видел избранницу своего первенца. Как-то возле школы он, словно по примеру сына, подкараулил маленькую учительницу, которую узнал очень легко: рядом с ней шел его мальчик. Она шагала легко и свободно, все летело ей вслед: волосы, юбка, шарфик на шее... Все улыбалось ей: Карен, школа, деревья вокруг... Задумчиво улыбнулся и Ашот: выбор сына был безупречен, лучшего не сделал бы даже он сам, не будь на Земле Маргариты и доведись начать все сначала. Олеся – обворожительная женщина, не понимающая самых очевидных вещей и не желающая их понимать...
Мальчику скоро шестнадцать. Через десять лет он – молодой мужчина а ей – около сорока... Задумывается ли она хоть о чем-нибудь? Сознает ли, что делает? Конечно, нет! Эти пленительные распустехи абсолютно непутевы и бестолковы. Именно в безалаберности их особая прелесть и вечное обаяние. Без такого чарующего легкомыслия они потеряли бы так много, что не смогли бы свободно, без всякого труда привлекать к себе постоянное мужское внимание. Джангиров-старший хорошо знал этот тип женщин.
Ашот проследил путь сына и Олеси до машины, снова улыбнулся и подождал, пока они отъехали. Нельзя, чтобы Карен увидел его здесь... Но теперь, похоже, он сам уже больше не увидит сына. Ашот попытался разговорить Левона, но это оказалось не так просто. Младший сын по-мужски сдержанно рассказал, что они с Полиной играют с Сонечкой, смотрят телевизор, слушают музыку. Иногда они с Полей ходят в кино, но редко, потому что у матери Полины не хватает денег. И сейчас ей приходится трудно. Это был еще один удар по больному месту: Карен не заезжал даже за деньгами.
– Я дам тебе, сколько нужно, – быстро сказал Ашот. – И ты обращайся ко мне всякий раз, когда понадобятся деньги.
– Карен не велел мне ничего брать у тебя, – возразил мальчик. – Он сказал, что его на днях возьмут ремонтировать автомобили..
– Но этого мало, Левон! – попытался переубедить сына Ашот. – Этого не может хватить на жизнь!
– Нам хватит, папа! – махнул рукой неразумный Левон, полностью находящийся под влиянием такого же неразумного брата.
Ашот попробовал подослать к Левону Маргариту: у нее сложились более доверительные и близкие отношения с младшим сыном. Рите удалось кое-что разузнать. Главное, что поняли вконец измученные и несчастные родители: Карен чувствует себя неплохо и снова ходит на тренировки с Олесей, которая просто обожает бегать, прыгать и висеть на тренажерах. И что речи о его возвращении домой нет, наоборот, он хочет остаться там на всю жизнь и скоро женится на Олесе. А Левон на Полине, как только вырастет. Круг замкнулся окончательно. Его страшные жесткие линии сжимались вокруг Ашота навсегда. Он прижался лбом к плечу Маргариты.
– Нам с тобой осталось только умереть, рыжая... – с горечью прошептал несгибаемый журналист.
Маргарита печально кивнула. Она всегда легко принимала на веру все, что говорил муж.
Полина сидела на подоконнике, болтая ногами. Сонечка бегала возле, чрезвычайно довольная и оживленная. Она давно привыкла к девочке, и здесь ей, пожалуй, нравилось куда больше, чем в доме Джангировых, где в последнее время прочно поселились тоска и тревога. Левон был тут же. Он с визгом и криком носился по квартире. Детям никто не мешал. Свобода была их главной привилегией, и они ею очень дорожили.
– Немедленно слезь с окна, Поля! – раздраженно велела появившаяся Олеся. – Ты можешь свалиться! Левушка, я очень тебя прошу, не разрешай ей сидеть на подоконниках! Это добром не кончится!
– Хорошо, я прослежу, – с готовностью ответил Левон и потянул Полину за руку. – Идем, нам пора накрывать на стол!
Олеся посмотрела вслед детям.
– У тебя чудесный брат. Но вы с ним такие разные...
Карен неопределенно хмыкнул.
– Заключение явно не в мою пользу. Очевидно, я далеко не чудесный.
– Ну что ты! – Олеся стремительно провела пальцами по его щеке. – Ты же знаешь, я очень часто неточно выражаюсь в отличие от тебя. Вы оба чудесны по-своему!
Карен засмеялся.
–Ладно, выкрутилась! Но в другой раз будь со словами поосторожнее, ты действительно обращаешься с ними крайне небрежно. Полина у тебя тоже замечательная, только... – и мальчик запнулся.
– Что только? – с тревогой спросила Олеся. – Договаривай!
Карен пожалел о сказанном. А еще минуту назад поучал Олесю...
– Да нет, ничего... Я просто хотел сказать, что Полина, как бы выразиться точнее, она очень необычная, странная...
– Ты хочешь сказать, что это плохо? И это уже видно со стороны?
– Прости меня, Леся! – расстроенно воскликнул Карен. – И что меня потянуло за язык! Это не плохо, совсем не плохо, это только совсем непохоже на других! А у нас ведь часто непонятное и необъяснимое принимают за плохое. Я просто дурак, Леся, безмозглый кретин, прости меня! Я не хотел сказать ничего ужасного!
Олеся села на диван. Она не заблуждалась насчет Полины, но все же не представляла до конца, насколько очевидными становятся странности девочки, ее неизменная отрешенность, оторванность от реальности, от окружающих. Дочь живет сама по себе, и вот только, пожалуй, Левон... Олеся тяжело вздохнула и сгорбилась. Глаза снова стали мокрыми. Карена уколола привычная жалость: маленькая, несчастная, совершенно беспомощная наедине со своей бедой Леся может рассчитывать только на него, Джангирова, и она вправе на него рассчитывать. Карен грубовато притянул ее к себе.
– Дети приготовили нам ужин, пойдем... Я согласен всю жизнь утешать тебя, Леся... Понимаешь, утешать и вытирать тебе глаза и нос... Это единственное, что тебе всегда крайне необходимо, ты не находишь?
Олеся улыбнулась сквозь слезы. Да, неискренностью Карен Джангиров никогда не страдал, но какой странный у него сейчас взгляд... Почему он вдруг остановился и слегка помутнел, стал стеклянно-невидящим, как бывал раньше когда... Карен машинально водил ладонью по руке Олеси и вдруг резко, непроизвольно вздрогнул и уставился вопросительно и недоумевающе.
Но тут ворвалась возмущенная Полина.
– Сколько можно вас ждать? Мы с Левоном сидим-сидим, скучаем-скучаем, голодные-преголодные! А вы тут занимаетесь не поймешь чем! То ли целуетесь, то ли ссоритесь! У вас, мама, никогда ничего не разберешь!
Олеся встала и взяла Карена за руку.
– Ну, нет! – строго продолжала Полина. – Вы даже не вымыли руки, а нас вечно сначала гоните в ванную!
– Ты всегда была ужасная грязнуля, Леся! – чересчур радостно сообщил Карен и быстро, слишком возбужденно потянул ее за собой. – Еще чуть-чуть, Поля, и мы придем! Потерпи минут десять! – он торопливо закрыл дверь ванной и щелкнул замком. -Раздевайся! Быстро!
– Ты с ума сошел! – прошептала Олеся. – Дети ждут!
– Подумаешь, проблема, подождут! В темпе! Полина сама отослала нас мыться, ну и прекрасно! Очень умная девочка! Открой воду и мой руки! Ну, быстрее же, Леся, быстрее! Ты моешь руки тщательно и долго, поняла?
– Но ты можешь подождать...
– Не могу! – отрезал Карен. – Я не могу и не хочу ждать, ты давно знаешь об этом! Тем более сейчас! Почему тебе нужно все всегда объяснять? Ты не понимаешь самых очевидных вещей!
И он больно впился зубами в ее рот. С шумом льющаяся из крана вода заглушала слова и звуки...
Потом была долгая бессонная ночь. Карен безумствовал не столько от вполне утоленного желания, сколько от вернувшейся возможности властвовать над ним. Он как бы проверял свою силу вновь и вновь, испытывал ее на прочность.
Олеся провалилась в сон почти под утро. Добудиться ее Карен не сумел. Тогда он тоже опустил рядом с ней взлохмаченную голову и закрыл глаза.
Над городом поднималось тихое, задумчивое солнце.
11
Лето проплыло мгновенно, словно за один день. Оно было коротким, стремительным, но ровным, как погода в июле. Надвигались новые дожди. Город пожелтел и сморщился в одну ночь.
Карен поступил в университет и начал подрабатывать ремонтом автомобилей. Уехать на лето они, конечно, не смогли, и даже Левон не пожелал отдыхать с родителями: расстаться с Полиной на месяц оказалось выше его сил.
В середине августа Олеся совсем истомилась от городской духоты и безделья и делала вид, что готовится ко дню рождения Карена: ему исполнялось шестнадцать лет. На самом деле занимались подготовкой в основном дети, а Олеся часами сидела с ногами в кресле, уткнувшись в книгу. Иногда пыталась чем-то помочь, бодро, энергично бралась за покупки и уборку, но ее энтузиазм слишком быстро иссякал, и она все бросала на детей и опять забивалась в свое любимое кресло.
Карен с утра до вечера был в мастерской, где легко и просто, как всегда без всякого труда, завоевал уважение и нашел новых друзей. Возвращался он потный, грязный, долго плескался в ванной, а потом с удовольствием ел в присутствии очаровательно сонной Олеси и солидной хозяйственной Полины. Часто тут же болтался Левон, который теперь как минимум два раза в неделю гонял Гришу за продуктами. Старший Джангиров был счастлив помочь сыновьям любой мелочью и радостно спешил выполнять редкие просьбы младшего сына, в основном касающиеся машины.
– А если отец позвонит тебе на день рождения? – неуверенно спросила Олеся у Карена.
Он с нарочитым удивлением поднял брови.
– Я приму его поздравления по телефону.
– А если он захочет тебя увидеть?
– Не захочет! – холодно отверг такое предположение Карен. – Он больше не имеет права ничего хотеть!
– Я бы так не смогла, – призналась Олеся. – Все-таки это твой отец...
Карен осмотрел Олесю с ног до головы.
– Ты сообщаешь мне такую потрясающую новость после всего, что случилось? – сухо поинтересовался он. – И как ты себе представляешь нашу встречу? Мы с отцом бросимся друг другу в объятия и дружно зарыдаем? Уж лучше бы ты ничего не придумывала, Леся! Твоя богатая фантазия становится серьезным недостатком.
Олеся вздохнула. Мальчик был, как обычно, предельно откровенен.
– Но родители вполне могут просто позвонить.
– Значит, я положу трубку! – подвел итог бессмысленному, на его взгляд, разговору Карен. – Лучше скажи, когда мы с тобой поженимся?
– Когда ты будешь совершеннолетним, – отозвалась Олеся. – Ты знаешь это лучше меня.
– Нет, не знаю, – отказался Карен. – Я думаю, что закон можно обойти, можно уговорить и можно купить. В конце концов, давай обвенчаемся в церкви. Мне кажется, там не спросят, сколько мне лет, хотя я плохо знаком с церковными правилами. Но ты ведь туда захаживаешь, значит, можешь спросить. Почему бы тебе не поговорить со священником?
Олеся молчала, задумавшись. Мальчик постоянно торопил события.
– Ну ладно, придется и это тоже сделать мне самому, – заключил он, взглянув на нее. – Ты совсем зачиталась. Тебе нужно встряхнуться.
– Я больше не хочу, – испугалась Олеся. – Мне уже вполне достаточно всех зимних и весенних встряхиваний.
Карен пересел к ней на кресло.
– Давай пригласим кого-нибудь в гости. Иначе, Леся, ты здесь зачахнешь от духоты и одиночества.
– При чем тут одиночество? Здесь ты, и Полина, и Левон... А больше мне никого и не нужно.
– Нужно, очень нужно! – убежденно заявил Карен. – Поэтому в субботу у нас будут гости!
– Какие гости? Ты что? – всполошилась Олеся, которой не хотелось даже двигаться по комнате. – Я не хочу никаких гостей! И кого ты собираешься приглашать?
– Ну, это тоже мое дело! – провозгласил Карен. – Ты можешь только присутствовать. Знаешь, есть такие женщины в офисах – для представительства. Вот ты тоже теперь будешь у меня исключительно для этой цели, поняла? Наденешь свою любимую распашонку нахальной расцветки и сядешь в кресло – и все. Большего от тебя не требуется. Идея выглядит безупречной.
– Все-таки ты мог бы вести себя со мной чуточку потактичнее, – прохладно заметила Олеся и поправила волосы. – Хотя бы учитывая, что я твоя будущая жена.
– А-а! – закричал вдруг Карен и спрыгнул с кресла. – Наконец-то ты произнесла это слово! Я думаю, мы подкупим корыстных идиотов-чиновников и поженимся еще до моего дня рождения.
– Успокойся! – попыталась урезонить его Олеся. – Ты никогда не научишься ждать!
– А я и не собираюсь этому учиться! – объявил Карен, прыгая и кружась по комнате. – Хватит с меня того, что я столько ждал тебя раньше!
– Да сколько ты меня ждал? – искренне удивилась Олеся. – Очень недолго.
– Это тебе так кажется! – Карен остановился. – Прошла целая вечность, миновали века, пока я, в конце концов, дождался тебя! – он помолчал. – А пригласим мы на первый раз твоего отца с Юраткой.
Олеся нахмурилась.
– К чему ты придумываешь несуразности? Я вовсе не мечтаю видеть здесь отца.
– Ага, значит, своего отца ты видеть не мечтаешь, а о моем все время говоришь! – тотчас уличил ее в лицемерии Джангиров. – И как ты себе объясняешь такое противоречие?
– Это совсем разные вещи, – попробовала дискутировать Олеся. – Мой папочка повел себя как не видящий дальше своего носа упрямец...
– А мой? – прервал ее Карен. – Как рассудительный и мудрый провидец? Или как добросердечный, справедливый судья? Ты не годишься в миротворцы, Леся, потому что сама занимаешь достаточно сомнительную и шаткую позицию. Но если тебе уж так хочется нас помирить... – мальчик задумался. – Не знаю только, зачем тебе это нужно... Ты не меркантильна, не слишком контактна и вообще нуждаешься лишь во мне. Звучит, конечно, нескромно, зато абсолютно правдиво. Знаешь, если честно, я иногда скучаю по родителям, особенно по маме. Но простить их и понять невозможно! Поставь себя на мое место, или нет, не так, лучше поставь себя на место моих родителей, а Полину – на мое! Ну и что бы ты сделала, если бы она вдруг влюбилась в совершенно неподходящего, на твой взгляд, человека?
Олеся растерялась. Карен иезуитски, в упор смотрел на нее. Он ловко и коварно предложил ей достаточно сложный вариант, но отступать было некуда.
– Наверное, – неуверенно начала она, – я бы не пошла на самые крайние меры... Но, боюсь, отреагировала бы не слишком приятно.
– Человек иногда представляет себя хуже, чем он есть на самом деле, – прервал ее Карен и потянулся целоваться. – Вот как ты сейчас. Но душишься ты многовато...
Олеся отстранилась.
– Критикан! Тогда нечего приставать с поцелуями.
– У меня появилась аллергия на духи, – мгновенно придумал изворотливый Джангиров. – И все по твоей вине! Поэтому я могу начать чихать и кашлять. Кстати, Полина унесла сегодня половину твоего запаса помады.
Олеся удивилась. Она еще этого не заметила.
– Полька собирается красить губы?
– Очевидно, – продолжая целоваться, глуховато отозвался Карен. – Она изрекла, что у тебя слишком много помады. И она права, Леся...
– Значит, вы оба дружно взялись меня перевоспитывать? Ничего не получится! Слишком поздно! Это делать нужно было значительно раньше.
– Но я, к сожалению, не знал тебя раньше, – шепотом сообщил мальчик. – Иначе я давно бы тебя перевоспитал, Леся, и ты никогда в жизни не отпихивала бы меня ни днем, ни ночью. Не толкайся и не царапайся, ты в прошлый раз так вцепилась мне ногтями в плечо, что следы не пройдут до самой смерти. А еще раньше ты укусила меня до крови...
– Нет, это, в конце концов, невыносимо! – Олеся отбросила его от себя и спрыгнула на пол. – Ты сегодня высказываешь одни претензии в мой адрес! Раз уж я такая неумеренная и несдержанная, нечего иметь со мной дело! То нельзя, это нельзя! Ты просто диктатор, и больше ничего! И если ты не прекратишь...
– Не прекращу! Я никогда не прекращу! – медленно приблизившись к ней и зажимая ей рот ладонью, прошептал Карен. – Да, я жуткий диктатор, просто ужасный. Гитлер, Сталин, Муссолини... Властные структуры. Мой отец называет себя "человек режима". Или АД – по первым буквам его имени и фамилии. Я весь в него, Леся... Но тебе очень нравится выполнять мою волю и подчиняться. Даже не старайся меня обмануть. Тоталитарный режим – как раз по тебе, и ты вовсе не хочешь, чтобы я свой диктат когда-нибудь отменил!
Олеся потихоньку отступала от него, пока не уперлась спиной в стену.
– Вот теперь тебе никуда от меня не деться! – с удовлетворением констатировал юный главнокомандующий. – Можешь кусаться и царапаться, только учти, что ребята из мастерской на днях уже интересовались, почему я держу такую свирепую кошку. Почему я держу такую свирепую кошку, Леся?.. Ну почему... Почему...
Олеся выскользнула из-под его рук и быстро открыла дверь в коридор.
– Дети! – предостерегающе сказала она. – У тебя вечно все не вовремя!
Карен вытянулся на диване, взяв в руки один из ее журналов.
– Тогда давай продолжим разговор о званом обеде, – немного помолчав, снова заговорил он. – Глеб и Юрате, кто еще?
– Эмма! – неожиданно с вызовом заявила Олеся, сама не понимавшая, почему она выпалила это имя.
Карен отложил журнал и удивленно приподнялся.
– Госпожа Малахова? Странно... Ну, хорошо, я не против, пусть будет Эмма Дмитриевна. Собираешься устроить вечер приятных воспоминаний о господине Малахове? Мне в пику? И что ты хочешь доказать?
Олеся ничего не хотела доказывать, просто наступившее в последнее время затишье и спокойное течение жизни стали ей слегка надоедать: Карен угадал. Казалось, ее начинает тяготить их связь. Иначе почему с утра до вечера Олесю одолевала тяжелая непомерная лень? Ею овладела одуряющая постоянная усталость и безразличия ко всему вокруг, заставившая бросить любимый бег по утрам и не менее любимые тренажеры. Пока она, наконец, не догадалась об истинной причине...
– Поцелуй меня, Леся! – с затаенной тревогой попросил чуткий Карен, искоса наблюдая за ней.
Эти ее вспышки, постоянные замечания, явное нежелание его обнять... Эти невидящие мрачноватые глаза... Олеся нехотя приблизилась к дивану, наклонилась и замерла.
– Ты плохо переносишь жару? Видишь ли, ты очень изменилась... Устала или... – Он не договорил. Он не желал никаких "или" и просто не мог их допустить. – У тебя стали совсем чужие глаза. Они больше не смотрят на меня, Леся...
Олеся тихо села рядом и сложила руки на коленях.
– Я должна тебе кое-что сказать, – неохотно начала она.
Карен насторожился. Что еще она выдумала, пока сидит день за днем дома одна, ожидая его возвращения?
– Я, конечно, сама ошиблась, но и ты тоже ни о чем серьезно не думаешь, – с привычными в последнее время нотками обвинения и раздражения продолжала Олеся. – Не знаю, как это получилось... Этого никак не должно было быть, но я беременна...
Карен быстро сел и провел рукой по лбу. Он действительно почему-то не задумывался о подобной проблеме, ну вот просто не приходило в голову...
– Мне нужно к врачу, время идет, а я совсем расклеилась и боюсь... – вяло закончила Олеся. – Во всем виновата твоя молодость.
Мальчик снова нервно потер лоб. О своей молодости лучше сейчас не слышать. Проклятую истину, очевидно, замять невозможно.
– Неясно, Леся, – быстро сказал Карен. – Разве ты не хочешь от меня ребенка? Ты боишься, что нам не вытянуть? Но мы вытянем, что тут думать, я не понимаю...
– Не понимаешь? – взвилась Олеся. – Ну, какие могут быть у меня дети? Я не собираюсь больше рожать! И Полина с ее нехорошей наследственностью... Ты сам прекрасно знаешь!
– Знаю, – Карен придвинулся к ней. – Я все знаю и многого не учел, но раз уж так получилось... Почему ты не хочешь от меня ребенка, Леся?
Он ставил вопрос категорично и однозначно: "Разве ты не хочешь ребенка от меня, Леся? От меня?!"
– Да не от тебя, Карен! Я не хочу их вообще после Полины! Все должно остаться так, как есть! И если тебя по какой-то причине это не устраивает... Отец Полины бросил меня, потому что я родила, а теперь ты хочешь меня бросить, потому что я не хочу рожать! Чудесный противоположный вариант!
– Разве я сказал, что собираюсь тебя бросать? – повернув к себе ее лицо, мягко спросил Карен. – Опять ты сочиняешь небылицы! Я только что узнал новость, которую, наверное, ты все-таки должна была сообщить мне раньше – но это вовсе не в качестве обвинения! Ты как-то неожиданно ушла в себя, я никак не мог понять, что случилось...
– Так бывает часто, – рассеянно объяснила Олеся. – Начинаешь слушать и слышать только ребенка...
– Да? – по-детски наивно удивился Карен. – Я не знал... А разве ты его уже слышишь?
Олеся засмеялась.
– Нет, ну что ты! Еще слишком рано. Но все в тебе перестраивается на другой лад, и жизнь становится заторможенной, тихой... Спокойный ритм ожидания... Ты только ждешь – и ничего больше...
– Ждешь – и ничего больше, – задумчиво повторил мальчик. – Как хорошо ты сказала... Ты не хочешь ребенка вообще? Не от меня, а вообще? Я правильно тебя понял, Леся?
– Да, да, Карен, – торопливо согласилась Олеся.
Она боялась его негодования и нового взрыва. Но Карен чувствовал безграничную обиду.
– Ты бы могла родить мне сына, и отец стал бы дедом... Представляешь: дед Ашот Джангиров! Он был бы, наверное, счастлив.
– И тогда ты помирился бы с отцом?
Карен покачал головой, но неуверенно, словно сомневаясь в себе.
– Нет, вряд ли... Но ведь нельзя же не показать ему внука. Или внучку. – Он снова лег, вытянувшись, и осторожно уложил Олесю рядом с собой. – Мы бы просто показали ему... Но что обсуждать несбыточное: ты же не хочешь рожать мне детей! А может, я все-таки смогу тебя уговорить? Может, ты еще передумаешь, Леся? Ведь это так просто: девять месяцев – и все! Даже меньше! А сколько нам еще осталось ждать?
– Нисколько! – отрезала Олеся и передразнила его. – Девять месяцев – и все! Поноси девять месяцев, тогда и рассуждай! У меня токсикоз, я вообще ничего не ем...
Карен прижал ее к себе.
– Бедная моя, замученная Леся! И это я во всем виноват, мерзкий, безмозглый, наглый Джангиров! Навязался на твою голову! И еще совершенно не задумывался о последствиях... А вот не ешь ты всегда, даже без всяких беременностей, поэтому...
– Что поэтому? – пытаясь вырваться из его рук, сердито спросила Олеся. – Поэтому ничего не изменилось, ты это хочешь сказать? По-твоему, абсолютно ничего страшного в нашем положении нет: без денег, с двумя детьми и с возможным третьим в придачу, отвергнутые родителями...
– Довольно, не продолжай! – закрыл ей ладонью рот Карен. – Сейчас начнется долгое и подробное перечисление наших кошмарных несчастий! У тебя трагическое восприятие жизни. А по-моему, ничего страшного нет, в конце концов, все образуется! Если только ты, конечно, не будешь делать глупости... Давай мириться, на сегодня нам хватит с лихвой. И сколько можно надо мной издеваться, я уже весь исстрадался, а тебя никак не допросишься: поцелуешь ты меня наконец или нет? Я надеюсь, беременным это не запрещено?
Олеся через силу улыбнулась.
– А... ты на самом деле очень плохо себя чувствуешь? Я ведь не знал... Отменяем всех гостей и день рождения тоже.
– Нет, нет, что ты! – испугалась она. – День рождения ни в коем случае, а о гостях я подумаю. Только вот когда я все сделаю...
Карена передернуло. Не сдержавшись, он отшвырнул Олесю к стене и резко встал с дивана.
– Пожалуйста, без подробностей! Меня не интересуют детали! От меня что-нибудь требуется? Машина? Деньги? Только все конкретно и четко, без твоих бесконечных отступлений от темы! Нужна любимая Мэри? Эмма? Ты снова сейчас будешь плакать? Бери пример с Полины. Я не понимаю, как эта девочка могла родиться у такой плаксы!
Начиналась новая полоса их отношений.
Следующими точками отсчета стали не беременность Олеси и не ее отказ рожать, а те испытания, что выпали на долю Карена. В ярости он запретил праздновать что бы то ни было, и хотя в глубине души ему было до боли жалко несчастную, бледную, с темными разводами под глазами Олесю, своего решения не отменил. Олесе постоянно хотелось спать. С трудом разлепляя по утрам тяжелые веки, она только чувствовала поцелуи Карена, спешившего на работу, и снова проваливалась в сон, не в состоянии даже ответить.
– До вечера, Леся! – шептал мальчик, уходя.
Никаких вопросов он ей больше не задавал, словно абсолютно ничем не интересовался или напрочь забыл о ее положении. Приезжала Мэри и, узнав новость, принялась горячо уговаривать сохранить ребенка.
– Вы все повредились в уме от жары! – сообщила ей Олеся. – И ты, и Карен!
– А он тоже хочет оставить? – живо спросила фотомодель. – Сообразительный юноша! И он прав, дети – такая радость! Хочешь, я заберу у тебя Полинку? Могу навсегда! А хочешь, я возьму маленького?
– Что ты болтаешь, Мэри! – обозлилась Олеся. – Родила бы себе сама и нянчилась!
Она нечаянно попала в больное место. Свою тайну Мэри скрывала даже от лучшей подруги. По лицу известной манекенщицы прошла мрачная тень. Мэри опустила глаза и тихонько погрызла длинный яркий ноготь.
– Я бы давно родила, – медленно, с непривычной для нее серьезностью и грустью, сказала она, – если бы это было возможно... К несчастью, я не могу и не смогу теперь, видно, никогда... Неужели ты думаешь, что если бы у меня когда-нибудь получилось, я бы так и продолжала путаться со всякими придурками? Ни за что на свете! Я бы тогда сидела с ребеночком и была с ним счастлива всю свою оставшуюся жизнь!
Расстроенная Олеся хотела объяснить Мэри, что, к сожалению, быть счастливой и с ребенком всю жизнь не получается, но что сейчас можно было ей объяснить?
– Давай выпьем, – залихватски предложила Олеся, стараясь не глядеть на подругу. – Мне разрешается, потому что все равно вам меня не уговорить...
Мэри горько вздохнула.
– Это, девушка, твое дело. Тебе нужно помочь?
– Нужно, – шепотом отозвалась Олеся. – Я хочу все сделать втайне от Карена, хотя это сейчас принципиального значения не имеет...
Манекенщица кивнула.
– Ты позвони мне, я в городе. А Глеб что-нибудь знает?
Олеся отрицательно покачала головой. Отношения с отцом были ее больным местом.
– Мы с ним совсем не видимся, – мрачновато сообщила она. – Ему очень не нравится Карен, а меня он считает просто взбесившейся старой дурой.
Подруга фыркнула, развеселилась и громко хлопнула в ладоши.
– Значит, родители проявили редкостную солидарность? А я ни за что бы не подумала, что Джангиров и Витковский думают одинаково! На первый взгляд, они такие разные! Хочешь, я вас помирю?
– Не надо, Мэри! – испугалась Олеся. – И с кем это: с папой или с Джангировыми?
– С кем пожелаешь! Могу со всеми сразу! – нахально заявила фотомодель, явно завышая самооценку. – А давай, я соблазню старшего Джангирова? Это будет лучше всего!
Теперь не выдержала и захохотала Олеся.
– Да, конечно, вариант беспроигрышный! Удачный на диво! Ты хоть раз в жизни видела Ашота Джангирова и имеешь о нем представление?
– Ничего не значит! – отрезала манекенщица. – Вот теперь увижу и пообщаюсь! Скажи мне, девушка, только честно, неужели на свете найдется хоть один мужчина, способный отказаться от общения с Мэри Абдрахмановой?
И она встала во весь свой великолепный рост. Неуемная, шалая, она стояла, нагло улыбаясь большим белозубым ртом, чуть расставив длинные ноги, удивительно гармоничная и запоминающаяся с первого взгляда. Роскошная, в полном смысле этого слова, женщина. "Смуглая леди сонетов", как называл ее Глеб.
Олеся осмотрела "леди" с ног до головы и завистливо вздохнула.
– Да, Мэри, – призналась она, – такого не может быть.
– Прекрасно! – кивнула удовлетворенная манекенщица и снова уселась. – Значит, со своим свекром – кто он там тебе? – ты меня познакомишь сама...
– Ты серьезно? – начала злиться Олеся. – Прекрати валять дурака. Кстати, я с ним до сих пор не знакома, ты ведь знаешь...
– Ну, значит, мы с ним познакомимся вместе, давно уже пора это сделать. А дальше я его так обработаю – будет у нас как шелковый! Батарейки пора поменять! Они здорово подсели!
Олеся усмехнулась.
– Джангировы, по словам Карена, – идеальная пара, понимающая друг друга без слов. Редчайший случай, – Олеся опять вздохнула. – Они даже никогда не ссорятся.
– Идеальный муж идеален и во всем остальном! – изрекла Мэри. – Неужели ты сомневаешься в моем обаянии?
– Но он настоящий холод! Сталактит, а не человек! Айсберг в океане! – закричала Олеся. – Карен мне много рассказывал о нем. А история с лекарством!
Олеся брезгливо поморщилась.
– Да, это грязновато, – согласилась фотомодель. – Но именно настоящая любовь как раз и способна на низости. Ты не замечала? Учти, девушка, на будущее, юноша тебя сильно любит.
– Поэтому нужно готовиться к худшему? Спасибо, научила! И что бы я делала без тебя, Мэри?
Манекенщица спокойно разлила остатки вина.
– А ты, оказывается, просто захватчица! Карена не отпускаешь ко мне даже на один день, с Ашотом, видите ли, тоже знакомить не желаешь, Полину не отдаешь... Низкие собственнические инстинкты, и ничего больше! Все-таки я твоя лучшая подруга и стараюсь, кстати, исключительно ради тебя. Ну ладно, Джангирова я найду повод увидеть сама, а вот что касается маленького... – Мэри помолчала. – Ты подумай хорошенько. У тебя еще есть время.
Но Олеся думать не стала. В сентябре, когда Карен начал учиться в университете, а Полина и Левон отправились в школу, она слегла с тяжелым осложнением после аборта.
Первой неладное заметила Поля. Вернувшись, она увидела, что мать уже дома и лежит в кровати. Шторы в спальне спущены, на ковре – бутылки, стакан, какие-то таблетки... Полина осторожно приблизилась к матери. Высокая температура мучила Олесю еще со вчерашнего дня, а сегодня бороться с ней она была не в силах и, сказав Эмме несколько слов, уехала домой.
– Ты заболела? – Полина с отвращением отодвинула ногой пустую бутылку из-под вина. – Я пожалуюсь Карену...
– У меня просто сильно болит голова, а вино помогает, – соврала Олеся. – Поля, дай мне что-нибудь попить, хотя бы воды... Я выпила всю пепси.
– Сейчас придет Левон, и я пошлю его в магазин, – пообещала Полина. – А что еще нужно?
– Ничего, Поля, – пробормотала Олеся. – Как хорошо, что ты пришла наконец... Позвони Мэри и попроси заехать. Карен придет нескоро. Как мне все надоело...
Полина не стала слушать дальше и пошла сначала за водой, а потом звонить. Встревоженная Мэри сказала, что приедет часа через три – раньше у нее никак не получится. Потом позвонила Эмма и долго расспрашивала Полю, как чувствует себя мама. Полине допрос быстро надоел, и она отнесла телефон матери.
– Ты не спишь? – спросила Эмма. – Я боялась тебя разбудить. Как ты сейчас?
– Неважно, – призналась Олеся. – Температура не падает... Я так и знала, что этим кончится!
– Нужен хороший врач, – размышляла вслух Эмма. – Я постараюсь найти и привезти. Вы вдвоем?
– Пока да, но скоро примчится Левон. Ты приезжай, Эмма...
Олесе хотелось собрать вокруг себя как можно больше народа, чтобы ее жалели, ей сочувствовали, пытались помочь... Она чересчур остро нуждалась в утешении и близких людях. Но никто не спешил. У Эммы школа, а потом она будет искать врача. У Мэри съемки, Карен после учебы работает... Можно спокойно умереть всеми забытой и брошенной. Температура давила все сильнее. Олеся уже с трудом ориентировалась в происходящем, события перемешались, сместились во времени, наплывали одно на другое. Кажется, прибежала Эмма, а может быть, Мэри... Впрочем, вероятно, они приезжали обе... Никакого врача Олеся не запомнила, Полина вообще куда-то исчезла, и вдруг из горячего марева, плотно окутывающего Олесю почти непроницаемой завесой, появилось встревоженное лицо Карена... И она обрадовалась, увидев его, поверила, что теперь все будет хорошо: его сильные руки вырвут ее из страшной засасывающей бездны, куда она проваливается глубже и глубже. Только он может спасти ее...
