Текст книги "Пять причин улыбнуться"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Ты как с бабушкой разговариваешь? Лучше б выключили свою шарманку, в нее, как пить дать, ударит!

– Девочки, не ссорьтесь. Не ударит, Полина Ивановна. Разве что Рогатый к нам в гости наведается…

– Да что ж это такое… – невольно ежится бабушка. – Ланочка, скажи ему, чтоб не шутил такими вещами…

– Семен Арсеньевич… – укоризненно косится на деда мама.

Дед, не обращая внимания на пугливых женщин, идет на терраску, чтобы закрыть дверь. И тут все мы застываем, кто от страха, кто от удивления. Из темноты неосвещенной терраски перед нами ясно вырисовывается… бледное лицо молодого человека. Бабушка вскрикивает, прижимает руку к груди, чтобы нащупать заветный крестик, мама застывает с очередной неприкуренной сигаретой в руке, дед молча разглядывает таинственного пришельца, пытаясь понять, кто он: человек или призрак.

– Паша! – взрывает наше оцепенелое молчание Олька, и только сейчас до меня начинает доходить, что наш загадочный гость вовсе не потустороннее явление, а обыкновенный псих, который приперся в такую даль, в такое время, в такую погоду только для того, чтобы увидеться с моей сестричкой.

– Паша? – прищуриваясь, переспрашивает мама. – Оль, а это кто?

– Это… – смущенно бормочет Олька. – Это…

Свою сестричку я видел такой смущенной только тогда, когда она приносила домой цветы и ее спрашивали, откуда они. Я понимаю, что Олька просто не может ответить, поэтому отвечаю за нее:

– Мальчик с цветами!

– Заткнись! – гневно зыркает на меня Олька.

Можно подумать, я соврал… Мне даже обидно становится.

– А… – светлеет мамино лицо. – Простите, я не поняла. Дочь о вас ничего не рассказывала. Она у нас такая скрытная…

– Да уж… – оживает бабушка. – Вы ж замерзли совсем, промокли… Давайте-ка, проходите, сейчас мы вас согреем…

Мальчик с цветами, то есть Паша, нерешительно мнется на пороге. Руки у него – за спиной, как у заключенного. Я вижу, что в них что-то блестит. Мама берет его за локоть и почти что заталкивает в комнату. Паше волей-неволей приходится вытащить из-за спины руки, и теперь все видят, что в них – обернутые прозрачной пленкой тигровые лилии.

– Это тебе, – бубнит он в сторону Ольки. Щеки у нее такие же пунцовые, как и у него.

Подробности этой романтической истории мы узнаем, когда Пашка, уже переодетый в дедовы шмотки, болтающиеся на нем мешком, и вытертый маминым полотенцем, садится за стол. Они с Олькой поссорились за день перед ее отъездом из-за какой-то ерунды – теперь-то я понял, почему сестренка всю дорогу куксилась и раздражалась, – и Пашка тщетно пытался вымолить у моей сестрички прощение. Поскольку это ему не удалось, Пашка позвонил Катюхе, Олькиной подруге, в надежде услышать, что его благоверная все-таки не приняла окончательное решение о разрыве. От болтливой Катюхи Пашка узнал, что предмет его обожания уезжает не в Крым, а в деревню, адрес которой Катюха, гостившая у нас прошлым летом, ему немедленно продиктовала. Опоздав на последний рейсовый автобус, Пашка готов был впасть в отчаяние, но все же не сдался и решил добраться до любимой на попутках, что блестяще ему удалось. А еще Пашка покаялся во всех своих грехах и был прощен. Честно говоря, если бы моя сестричка не простила этого несчастного умалишенного, я решил бы, что у нее совсем нет сердца…

– Давай-давай, – подбадривает все еще смущенного Пашку дед. – Налегай на картошечку. И самогоночку не забывай….

– Что ж вы мне спаиваете будущего зятя? – делано возмущается бабушка.

– Ба! – искренне возмущается Олька, для которой слово «зять» почти что ругательное. Рядом с Пашкой она не растеряла своей рассудительности, но все мы относимся к ней уже по-другому, с большим теплом и с меньшей серьезностью.

Дедушка общается с Пашкой как с равным, и это помогает парню расслабиться. А вот бабушка так и норовит поздравить Ольку с удачным выбором и подчеркнуть ее новое положение:

– Ишь ты, наша тихоня… Какого парня отхватила! Ты теперь, смотри, держись за него. И Катюху свою близко не подпускай. А то знаю я этих подруг – враз отобьют…

– Полина Ивановна, опять вы за свое…

– И правда, мам, перестань глупости болтать. Видишь, Паша уже совсем засмущался. И Ольке твои разговоры ни к чему.

– Ох, не слушаете вы меня… А я, между прочим, непростую жизнь прожила…

Я вижу, как Олька молитвенно закатывает глаза: лишь бы бабушка снова не начала петь свою песню о неудавшемся браке. И Олькины молитвы услышаны – дед демонстративно хлопает себя по лбу и восклицает:

– Вот ведь, старый дурень, дверь-то я не закрыл. Сейчас натечет – завтра весь день вытирать будем!

– Ну что ж вы, Семен Арсеньевич… А что как молния в дом залетит? – трепещет бабуля, прислушиваясь к очередному громовому раскату. – Ланочка, помнишь Сергея Ильича? – Мама кивает. – Так вот к нему на дачу залетела такая штука. А он только проснулся – явь ото сна отличить не может. Хорошо, работник, тот, что баню Сергею Ильичу отстраивал, разбудил беднягу. Из-за молнии этой проклятой начался пожар. Загорелись занавески, ну а с них и весь дом. Дом, слава богу, спасли, а вот мебель почти вся погорела. А жалко, такая хорошая была… Благо Сергей Ильич – человек с юмором. «Ну ее, – говорит, – эту мебель. Если б я сгорел, она бы мне все равно не пригодилась. Разве что гроб из нее сколотили». Как же эта молния-то называлась?..

– Шаровая, – подсказывает дед. – Ладно, сидите, сейчас закрою.

То ли правду дед рассказывал про Ворожейкин дом, то ли просто в эту ночь у нас такое везенье, но с терраски дед возвращается не один. Рядом с ним я вижу… Вику, свою недавнюю знакомую, вымокшую, взъерошенную, с заплаканными глазами и лягушкой в руках.

История повторяется с небольшими изменениями. Бабушка истошно крестится, мама недоуменно приглядывается к незнакомой девочке, бледной, как привидение, а дед только пожимает плечами. На этот раз восклицаю я:

– Вика!

– Я ее знаю, – объясняет за меня дед. – Это дочка Аллы Рогожиной. Они в Ворожейке иногда отдыхают. Ты что, с мамой поссорилась?

Вика растерянно кивает. Я, уже не в силах больше сидеть и молчать, выскакиваю из-за стола и подбегаю к Вике. Конечно, нет во мне сестричкиной скрытности, но что ж с этим поделаешь…

– Из-за лягушки? – спрашиваю я дрожащую от холода Вику. Она молча кивает, стараясь не показывать мне свое заплаканное лицо. – Я же говорил, влетит…

– Надо бы ее домой отвести, – вмешивается растерянная мама. Она, кажется, совсем потерялась в этой веренице странных ночных гостей.

– Да уж, а то мать ее небось обыскалась.

– Не обыскалась… – шепчет посиневшими губами Вика. – Думаете, я ей нужна?..

– Ври красиво, чтобы повторить просили, – улыбается дед. – Ну как это – не нужна? Она же мама твоя… Только сейчас мы тебя не поведем. Отсидишься, обсохнешь… Куда по такой грозе шлепать?

– Того и гляди, молнией шарахнет, – крестясь, соглашается бабушка. – Верно вы говорите, Семен Арсеньевич. Пусть девочка грозу переждет, а потом и отведем до дома…

– Садись, Вика, за стол, – по-взрослому предлагаю я, но совсем не из-за того, чтобы все видели, какой я уже большой мальчик, а потому, что мне и впрямь больно смотреть на продрогшую Вику. – И плащ снимай.

– А лягушка? – шепчет Вика, и я понимаю, что без своей царевны она и шагу не ступит.

– Лягушку – в банку, – предлагает дед и ловко вытаскивает из тонких Викиных пальцев маленькую желтоглазую гостью. – А на дно – петрушки набросаем.

Вика улыбается счастливой улыбкой, а я горжусь своим дедом. Его выдержке и смекалке можно только позавидовать. Что бы я делал, если бы у меня не было деда?

– Вот я и говорю, дом-то Ворожейкин, – озвучивает дед мои мысли и кивает на Вику и Пашку. – Видишь, сколько нежданных гостей? – поворачивается он к Ольке, которая только плечами пожимает в знак своего несогласия.

– И незваных, – виновато добавляет Пашка. Наконец-то я вижу, как этот парень улыбается: улыбка у него очень приятная. И глаза добрые, как у собаки. И чего он нашел в правильной Ольке? – думаю я, разглядывая новоиспеченного жениха сестры. Красивая, конечно, но вредная – просто ужас…

– Да ладно тебе, – улыбается ему дед. – Мы любым гостям рады. Правда, Полина Ивановна?

– Конечно, Семен Арсеньевич, – с удивительной покорностью соглашается бабушка, которая в этот момент старательно разглядывает Вику, занявшую за столом почетное место рядом со мной. – И впрямь мистика какая-то… – бормочет она не то про Вику, не то про весь этот странный вечер, а точнее, ночь. Еще пару часов назад я думал, что меня положат спать, но теперь можно не бояться. Я, как-никак, отвечаю за свою гостью, а мама и дед в таких вопросах – понимающие люди. – Гроза эта страшная одна чего стоит, – не унимается бабушка. – Вы, Семен Арсеньевич, хоть на этот раз дверь закрыли?

– Закрыл, Полина Ивановна, не бойтесь. Да и потом, что с нее, с двери-то? Призраки, если надо, и через нее пройдут…

Я бы посмеялся вместе с дедом над вытянувшимся лицом бабушки, но тут всем стало не до смеха, потому что в доме погас свет. Взял и погас ни с того ни с сего. Хоть я и не последний трус, но, вглядываясь в кромешную тьму, сразу вспоминаю и дедовы россказни про Ворожейку с ее страшной бабкой, и бабулиных маньяков…

Страшно не только мне – это я понимаю по гробовому молчанию, воцарившемуся за столом. И вдруг вспоминаю, что рядом со мной Вика, которая тоже не подает никаких признаков жизни – даже сопения. В страхе, но уже не за себя, я начинаю шарить под столом рукой и успокаиваюсь: среди тяжелых складок скатерти лежит сжатая в кулачок Викина рука.

– Ай! – взвизгивает Вика.

– Кто это?!

– С нами крестная сила!

– Да что случилось-то?!

– Вика, это я… Не бойся… – шепчу я на ухо девочке и чувствую, что моя пугливая подруга потихоньку начинает дышать.

– Всем команда: успокоиться и не паниковать, – раздается дедушкин голос. – Ничего страшного, такое бывает. На трансформаторной будке электричество отключили – гроза ведь…

– Гроза?! – переспрашивает бабушка, и я хоть не вижу, но чувствую, как истошно она крестится. – А в подвале тоже гроза ваша воет?

– Полина Ивановна, ну что вы, в самом деле… Галлюцинации у вас, что ли, начались со страху? Никто нигде не воет. Сейчас найдем свечку, и вам стыдно станет, что всех пугаете.

– Семен Арсеньевич? – слышу я напуганный голос мамы.

– Да, Светик?

– Галлюцинации у нас обеих. Я тоже это слышу. Там правда кто-то воет и кричит.

– Господи, помилуй нас грешных… Отче наш…

– Бабуль, хватит паниковать. Васька, если это ты – дождешься!

– Да не я это, Олька. Сама посуди, как я могу из погреба вопить, когда я здесь…

– Не умничай…

– Тише… Слышали? Снова воет…

– Ну все, я пошел за свечкой…

– Как ты ее в темноте найдешь?

– Давайте я помогу…

– Черт-те что… – Раздается звук падающей табуретки. – А ведь точно, стонет кто-то…

– Говорила вам, Семен Арсеньевич, не шутите с нечистым на ночь глядя… Дошутились, Господи прости…

От всех этих всеобщих обсуждений, от воя, раздающегося совсем рядом с нами, меня самого охватывает страх. Но мысль о том, что рядом Вика, при которой я не имею права бояться, не дает мне впасть в панику, закричать и броситься искать на ощупь в темной комнате кого-нибудь из взрослых.

Хвала моему деду – наконец-то он находит свечку. Наступает какое-то облегчение, и, кажется, даже вопли в погребе приутихли.

– Что это было? – спрашивает бледная как смерть бабуля. – Я чуть богу душу со страху не отдала…

– Да Васька небось подшутить решил, – зло косится на меня Олька.

– Спасибо, сестренка. Чуть что, сразу Васька…

– Ох ты, господи, кажется, опять началось…

И точно, до нас снова доносятся стоны, которые как будто стали сильнее.

– Пошли в подвал, – мрачно предлагает дедушка.

– Все вм-месте? – заикаясь, уточняет бабуля.

– Хотите – оставайтесь здесь, в гордом одиночестве.

– Н-нет, лучше я с вами…

Я смотрю на Вику, лицо у нее совсем бледненькое. Еще бы! Поссориться с матерью и попасть в какой-то странный дом, где мало того что люди странные, так еще и в подвале воет всякая нечисть…

– Да ты не бойся, – успокаиваю я Вику, хотя у меня самого на лице написано, что я боюсь, вероятно, еще сильнее, чем она. – Может, это не у нас вовсе…

Она кивает, делая вид, что ей совсем не страшно. Обманув друг друга в лучших целях, мы примыкаем к веренице, состоящей из деда, бабули, мамы, Ольки и Пашки. «Мы длинной вереницей идем за Синей птицей…» – вспоминаю я песню из детского спектакля. Правда, очень сомнительно, что Синяя птица обитает в нашем подвале да еще завывает и стонет, как живой человек…

На улице – настоящий конец света. Льет как из ведра, а небо рассекают рапиры молний. До погреба – всего пара шагов, но мне они кажутся целой вечностью. И чем ближе мы к заветной двери, тем вопли становятся отчетливее и тем больше мне кажется, что они – человеческие.

Наконец дед – теперь даже у него ходуном ходят руки – открывает замок, из-за которого они с отцом прошлым летом чуть не поссорились. Я готовлюсь к самому худшему, как тот Петька в бабушкином рассказе, но вместо жуткого монстра, злобной ведьмы, ужасного вампира на свет божий вылезает… мой собственный папа.

– Витька! – бросается ему на шею мама. – Витька, что ж ты там делал?! Как же ты там оказался?!

– П-потом расскажу… – бормочет папа, клацая зубами. – Пустите погреться, я от холода чуть дуба не д-дал…

Вид у него и в самом деле неважнецкий: волосы взъерошены, куртка вся мятая и в паутине, а глаза – красные, как у заправского Дракулы.

– Витечка! – обрадованно вопит бабуля. – Зятек! А Ланочка уже разволновалась, столько всего передумала!

– Мама, что ж вы так кричите? Пожалейте свои легкие… – бормочет папа половиной губ, потому что другая половина занята мамиными губами.

Дед загоняет всех в дом, и наша – уже не вереница, а настоящая куча-мала, потому что все сгрудились вокруг папы и пытаются рассказать ему, как напугались, – заваливается на терраску. Когда папа выпивает кружку горячего чая – от самогонки он почему-то упорно отказывается, – заворачивается в плед и устраивается в старом кресле с исцарапанными подлокотниками, выясняется, что в его истории нет мистики.

– Ты уж прости меня, Ланочка, – целует он маму, которая сидит на корточках рядом с креслом. – Не надо было так уезжать. Я только потом подумал, как все это глупо… Вот и решил вырваться пораньше, приехать в деревню вперед вас, навести порядок… В общем, встретить семью, как положено… Подмести только и успел… Потом приспичило мне, дураку, проверить, осталась ли в подвале с прошлого года картошка. Я еще дверь в дом запер по городской привычке – вот идиот! Ну и полез я в подвал… Помнишь, пап, замок, из-за которого ты мне год назад всю плешь проел? – Дед, посмеиваясь, кивает. – Так вот, не зря проел… Замок-то современный, с приколом. Я дверью хлопнул, а он возьми да и закройся.

– А ключи? – удивляется мама.

– А ключи я, балбесина, снаружи оставил. На кирпич положил, чтобы не потерять… В общем, просидел я там часа два, а потом нашел за ящиками бутылку самогона. Сколько ему лет, я не интересовался – выпил весь для согрева и чтоб нервы успокоить. Потом уснул, а когда проснулся, услышал ваши голоса. Кричал, чуть легкие не надорвал. А вы только часа через три меня услышали…

– Говорила же – выключите свою шарманку, – гнет свое бабуля.

Я всегда сравнивал папу с нашим задумчивым лифтом, и в этом сравнении нет ничего плохого. Да, мой папа действительно такой: задумчивый, рассеянный и подчас смешной. И только с ним могла произойти такая дурацкая история. Ну и что, что дурацкая? Зато со счастливым концом.

– Ах вы, мои дорогие… – умиляется бабушка, глядя на папу, сидящего в кресле, и маму, прижавшуюся щекой к его руке. – И все-таки слушали бы хоть изредка мои советы…

– Знаете что, Полина Ивановна, – улыбаясь, перебивает ее дед. – Сегодня я понял, как отучить вас советы давать.

– И как же, Семен Арсеньевич? – хитро прищуривается бабушка.

– Жениться на вас.

Я не упускаю удовольствия посмотреть на вытянувшееся бабушкино лицо. А потом перевожу взгляд на Вику, которая, кажется, совсем запуталась в перипетиях нашего странного семейства.

– Это он что, серьезно? – глядя на меня удивленными синющими глазами, шепчет Вика.

– Серьезно, – уверенно киваю я, потому что хорошо знаю дедушку…

* * *

– И что, он действительно женился на твоей бабке? – лениво потягивается Леха, делая вид, что ему по-прежнему скучно. Я согласно киваю в ответ. – Да, дает дедуля… А сестричка твоя с этим прихехекелем?

– И Олька за Пашку вышла, – подтверждаю я Лехины догадки. – А мама после этого случая перестала ревновать папулю к Лерочке, и правильно сделала, потому что мой отец – как раз из поговорки «любовь до гроба, дураки оба»…

– А Вика? – хитро улыбается Анечка, поскольку заранее знает ответ.

– А Вика стала Викусей, а потом уменьшилась до Куси, – улыбается Куся и с благодарностью смотрит в мои глаза. Теперь уже я не жалею о том, что не поддался на Лехины уговоры пойти спать. Синий Кусин взгляд стоит десяти таких историй и бессонных ночей, даже в компании нудного Лехи.

– А знаете, что самое главное? – спрашиваю я у своих полусонных друзей.

– И?.. – зевая, интересуется Леха.

– Я часто думал потом, что, если бы мы тогда поехали в Крым, ничего этого бы не случилось. Ни папы, по собственной растерянности оказавшегося в подвале, ни мамы, которая поняла, что глупо ревновать половину собственной души. Не говоря уже обо всех остальных. И самой истории не было бы тоже…

– Слишком уж ты сентиментальный, Васька, – снисходительно улыбается Леха. – Не было бы этой истории – была бы другая.

– Такая же интересная? – лукаво спрашивает Куся, и Леха молчит, потому что даже он со всей своей железобетонной логикой не знает ответа на этот вопрос.

Я поворачиваюсь к Кусе и снова, в который уже раз, сознаю, что она – единственный человек, способный понять меня по-настоящему. И что она – самое важное звено в этой истории, без которого вся моя дальнейшая жизнь была бы лишена смысла.

А Куся улыбается, глядя куда-то сквозь меня, в иссиня-черную ночь, совсем не похожую на ночь в нашей деревне с загадочным названием Ворожейка. И за эту мечтательную улыбку я так люблю ее, Кусю…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.