Текст книги "Рандом (СИ)"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7. Влада

Влада

«Она росла из листьев. Из наваленного ветром мусора как грибы после дождя торчали головы ее соратников. Бронзовые букли париков блестели, залитые недавним дождем. Они пытались выбраться, но у них не было шансов. Им оставалось одно – ждать, когда грязная волна доберется до их ртов, вольется им в носы, залепит глаза. Они жертвовали собой, чтобы она – единственная – забралась по их головам выше, уходя от коричнево-серого наводнения».

– Врете вы все, врете! Вы, жалкие чмошники! Думаете, я не вижу, как вы все ко мне относитесь? Я все вижу! Я вам не дура слепая.  Влада, вон, за своими ухаживает, Сусанин жену не бросает. Киру ладно, повезло, у него родичей не найти. Данька… Это вы не фига не знаете, а он мне по секрету рассказал, что мать навещает. Одна я? Да? Да? Думаете, какая я последняя сучка, раз своих бросила? А я? А что думаю я, вы у меня спросили?

От крика Алиска постепенно перешла на шепот. Успокаивать ее было бесполезно. Мы с Киром пробовали и у нас не получилось. Мартини – тоже оружие в неумелых руках. Пусть не было у Алиски в намерениях запустить бутылку кому-нибудь из нас в голову, но она пила. И с каждым глотком либо орала все громче, либо шипела все злее. Все, что мы могли – отобрать у нее очередную бутыль, мы сделали.

– А я их боюсь, – шептала она. – Я смотрела, как мать ходит там по квартире. Страшная, грязная… А сеструха? От нее воняет. Она обоссала всю кровать… И спит там же… Не надо на меня орать! – Алиска опять повысила голос, хотя никто ей не возражал. – Я не могу себя заставить ухаживать за ними! Отец приходит каждый день пьяный… Даже не знаю, где он там находит. Орет на всех, на мать…

Алиска билась в истерике в номере отеля «Санкт-Петербург», где мы зависли на пару дней после собрания. Кстати, пусть мне кто-нибудь задаст вопрос, на который я не смогу ответить – не знаю почему, но мне отчего-то казалось важным, чтобы он прозвучал вслух.

– Зачем мы вообще ходим на эти собрания? – вдруг в унисон моим мыслям спросил Кир. – Все, что могли сказать эти два дебила, метящих в лидеры, они сказали.

Я не нуждалась в уточнениях. И так понятно, кого он имел в виду. Странно, но из всей толпы, только двое захотели повести за собой массы: Султан и Сусанин. Только…

– Только ты зря называешь их дебилами.  Султан – не спорю, но… – попыталась вставить я, но Кир как всегда меня перебил. Он любил слушать только себя. Именно, не говорить, а слушать свои мысли вслух. Мне казалось, что мыслительный процесс Кира останавливался, когда он замолкал. И те «гениальные» мысли, которые Кир время от времени рождал, плод не мыслительных, а вербальных усилий.

– Поехали к башне Грифонов! – сорвался Кир. – Кого ты тут хочешь успокоить? Ее? Она по жизни такая. Ничего с ней не станется, если мы отъедем. Ненадолго. Я чувствую. Это будет именно сегодня!

Я только вздохнула. Подумаешь, легенда какая. Стоит себе на Ваське башня из кирпичей без окон, без дверей. Больше книг на сайте кnigochei.net И что с того, что все они пронумерованы? И надо же было туда добавить мистику: вот в один из дней кирпичи меняют цифры, и если случится там оказаться, то исполнится любое твое желание. Туда до кучи и мальчика Петю приплетали, который будучи сиротой получил по желанию родителей, и какого-то там инженера, которому вдруг резко повезло с карьерой. Да что там мелочиться? И даже дедушку Ленина. Откуда бы вы думали на него свалилась такая удача в форме огромного пряника – ешь-не хочу – с надписью «Твоя Россия»? Все оттуда же.

– Хватит тут торчать, – уже мягче продолжил Кир. Видно, до него дошло, что криком меня не возьмешь. – Поехали. У меня предчувствие – это случится сегодня.  А вдруг я загадаю желание, и оно исполнится?

– Один уже такой загадал, – я хмыкнула.

– И что? – повелся Кир.

– Что – что? Видишь, – я развела руками, – исполнилось.

– Ну почему мы все не могли зависнуть в каком-то другом дне?! – вклинилась Алиска, прервав долгий и разочарованный выдох Кира. – Когда все было хорошо. И все друг друга любили!.. Неправда, были такие дни! Наверное, были. Мне… Вы мне не поверите, – после паузы тихо-тихо, как по секрету, добавила она, – мне бывает жалко сеструху. В тот последний день она рассердилась на меня. Что?! За дело, блин, за дело. Я не знаю, зачем я это сделала. Она спала с Димочкой, и все время говорила про него гадости. А он – такой хороший мальчик! Вот я ни за что не стала бы говорить про него такое! И что целуется со слюнями, и что кончает быстро… А Сонечка, моя подружка, еще та сплетница, все знают. Зачем я ей все это рассказала? Вот поэтому и рассказала. Что все знали, какая сеструха… И Димочка устроил разборку…

За окном солнце нырнуло в тучи. И тут же пошел дождь. Без всякого ритма застучали по подоконнику капли.

Не было смысла в солнце. Не было смысла в дожде. Некому стало обсуждать погоду, делить ее на солнечные и пасмурные дни. Падали капли, пузырились на стекле, текли вниз, зигзагами отыскивая легкие пути к подоконнику. Остаточное явление – вот, что напоминал мне этот лениво-усталый дождь. Словно где-то наверху перекрыли кранчик, а капли продолжали падать. Еще некоторое время.

– Во мне живут два человека, Влада, – так же устало забормотал Кир. – Первый страшный придурок. Он всем желает зла, и никому не верит. А второй наоборот – добрый, хороший. Настолько хороший и добрый, что все время доказывает первому, что его есть за что любить. Его… Или может, меня?

– Может, это и есть бог?

– Влада, ну ты даешь. Первый или второй?

– Это ты даешь! Кого ты придурком назвал?

– Бога нет.

– Ага. И то, что происходит с нами – сплошная физика.

– Конечно. А почему нет? Наш земной шарик ворочается в абсолютной пустоте. Огромный и большой. Не улетает в пространство и не падает на солнце. Ты можешь себе это представить?

– Ну, в принципе…

– Не можешь, я знаю.  Он перекатывается с боку на бок и за все эти бесконечные века так и не качнулся ни влево, ни вправо.

– Постой, Кир, не могу понять. Ты это к чему? В любом случае, мы с тобой не те сущности, которые могут что-то решать. Мы просто выпали из обоймы. Для того, кто все это затеял, мы погрешности  в эксперименте. Ненужные и никчемные.

– А может, все наоборот и это проверка! Может от того, останемся ли мы человеками, зависит будущее! Тот, кто отнял у нас все, может все и отдать! Вот выдержим испытание, проснемся в один прекрасный день – а все вокруг по-прежнему. Утро, лето, люди… Мама. Может, это от нас зависит, будет ли будущее. Я не верю, что мы не сможем выпросить прощения! Мы проснулись, когда все было кончено, почему не можем проснуться, когда все начнется? Может, надо сделать что-то серьезное, чтобы обозначить наше существование на этой земле? Может, если мы поведем себе лучшим образом, то все вернется на круги своя?

– Лучшим образом – это помогать Колюне закапывать трупы?

– Думаешь, я могу ответить на этот вопрос? А вдруг это все сделано для нас? Вдруг будущее человечества поставлено на карту из-за нас? И они – те, кто сделал ставку, смотрят на нас и ждут. Если мы правильно поступим, все будет как прежде.

– А если неправильно?

– Знаешь…

– Кир, я тебя сильно разочарую, если скажу: мне кажется, что я уже поступила. Неправильно.

– Ты запала на Сусанина, – внезапно, как всегда без всяких переходов, огорошил меня Кир.

– Что? – переспросила я, хотя отлично слышала его слова. Просто я хотела взять тайм-аут на раздумья.

– Ты отлично слышала, – Кир прищурился, разглядывая меня в упор.

– Слышала. Вот думаю, как реагировать на эту фигню.

– На правду? Нет. Ты хотела придумать, как правду скрыть. Чтоб у меня сложилось впечатление, что я ошибся. Ты просчитываешь варианты, но поверь мне, все они…

Я молчала.

– Может, я уже хочу извиниться. – Алиска приподнялась на кровати. По ее щекам текла тушь. – Может, я уже созрела. Может, мне хватило этих месяцев, чтобы осознать. Я не хочу, чтобы сеструха злилась… Я так давно не видела ее веселой. Никогда теперь… Василий Федорович прав. Это они остались доживать с обычным миром пусть и последние дни. А мы… Мы в аду.

– Так ничего и не ответишь? – вклинился в монолог Алиски Кир.

Я отрицательно покачала головой. И еще пожала плечами для верности.

– Зачем? Что бы я ни ответила, ты скажешь: «Значит, я прав».

– А разве не так?

За окном низкое небо спускалось на землю. Или наоборот – земля пыталась забраться на небо. За сплошной пеленой дождя укрылся противоположный берег Невы. Где-то сбоку – отсюда не видно – слепо искала жерлами многочисленных орудий давно потерянную цель «Аврора».

– Влада! – позвал меня Кир.

 Я знала, как его бесит мое молчание, но ничего поделать с собой не могла. Алиска, наконец, устало откинулась на подушки и засопела. Я поднялась.

– Ты куда? – Кир вскинул на меня полные отчаяния глаза.

– Сиди здесь, – приказала я. – Еще не хватало, чтобы это чудо очнулось и пошло искать добавку.

– Я пойду с тобой.

– Сиди здесь, Кир. Я скоро.

– Я хочу с тобой!

Его крик ударил меня в спину и вытолкнул в коридор.

Дети – они все оставались детьми. Казалось бы, созданы идеальные условия для быстрого взросления, но они продолжали вести себя по-прежнему. Со старыми мерками лезли к новому миру. И Султан, с его животным желанием обрюхатить всех самок, и Данька, пытающийся ревом байка оживить город. И Борюсик с Головастиком, сваливающие все проблемы на стеклянные плечи Джека Дэниэлса. И даже старперцы, сменившие посиделки у парадных на «философские» беседы о предназначении избранных.

Я спустилась в холл. Теперь здесь стало пусто – охранников и девушек-ресепшионисток мужчины отнесли куда-то вниз. И там, запертые в подвале, они гнили. Им не повезло.

А мне? Мне повезло?

Я остановилась у окон. Дождь стихал. Туман рассеивался. С противоположного берега медленно выдвигалась на набережную громада домов. Нравился ли мне Сусанин? Я не знала ответа на этот вопрос. Во всяком случае, я не собиралась обсуждать эту тему с Киром. Мои нахмуренные брови или случайно вырвавшийся вздох расценивались не в мою пользу, а те выводы, к которым он приходил, выбить из него не представлялось возможным.

Запала я на Сусанина? Не знаю. Он казался мне самым разумным из всех. Особенно сейчас, когда у него опустились руки и угас огонь энтузиазма в глазах – захотелось вдохнуть в него жизнь, поддержать, обнадежить. Не осталось секретом для всех, что у них с Таей завязался роман. Только Алиска могла отрицать очевидное. Я-то знала: Тая не из тех девушек, от которых уходят. Невредимыми. Живыми.

Так. Тая, Алиска, может, и я. Прямо Сусанин – парень нарасхват. Тоже мне  – секс символ нашего замороченного мирка!

Сейчас мне кажется, что мои чувства к Сусанину и начались с вопроса, вернее, с утверждения Кира. А тогда…

Тогда я стояла и смотрела в окно. На заново прорисованные после дождя дома. И вдруг, в самый разгар моих рассуждений о собственной мудрости, мне дико, до боли в сердце захотелось домой. К маме.

Взрослая? Я маленькая! Я хочу к маме! Пусть она появится и снова станет решать все в моей жизни! Да, давно потерялись трогательно-нежные отношения – они остались в моем детстве. Да, я хмурилась, когда она надумывала меня обнимать. Но… Она должна у меня быть!! Эта возможность  отмахнуться от маминых поцелуев и объятий!

По набережной я шла в сторону Стрелки Васильевского, к ростральным колонам.  На собрании предупреждали о неизвестном киллере, отстреливающем оставшихся в живых. Хотите знать мое мнение? Тот, кто затеял конец света, подчищал за собой хвосты. И уж если ему под силу угробить целый мир, что ему наша жалкая горстка! Развлечение.

Я не боялась умереть. Я боялась жить как остальные, забытые в субботе.

На проезжей части теснились машины, лежали обгорелые тела, сто лет назад залитые дождем. Ни обугленным телам с прилипшими кусками одежды, ни иссохшим мертвецам, улыбающимся мне беззубыми лицами, было меня не напугать. Мой страх, как забытая в транспорте вещь, с потерей которой давно смирился, остался в том дне, когда испуганная и ошарашенная происходящим, я оказалась на улице. Озираясь по сторонам, я перебежала Вознесенский, перекрытый аварией. Точнее, они все смешались в кучу – машины, люди. Прямо у меня на глазах из открытой дверцы разбитого джипа медленно вывалился мужчина. Он говорил что-то веселое, прижимая к уху пустую руку, с торчащей из локтя белой костью. Я обогнула маршрутку, с капотом, раздавленным столбом пополам – я не хотела смотреть в окна, словно специально затянутые дымом от таких неосторожных взглядов, как мой.

Я летела по Садовой, всюду натыкаясь на странных людей, которым было плевать не только на меня, но и на происходящее вокруг. На полном ходу велосипедист врезался в лежащую на боку детскую коляску. Он перелетел через голову и проехался по асфальту. Поднялся. Лицо темноволосого парня не выражало ничего, кроме сосредоточенности. Из разорванного плеча хлестала кровь, заливая футболку. Некоторое время он постоял, глядя прямо перед собой, потом, хромая, пошел дальше. Кап-кап, за ним потянулась кровавая дорожка. Как дотошная хозяйка, помешанная на чистоте – за парнем увязался дождь, замывая кровавые следы. Забытый велосипед лежал на боку, вращая колесом.

Я бежала, стараясь не вдаваться в детали –  они нарочно лезли мне на глаза. Наверное, им всем было скучно сходить с ума без зрителей. У Гороховой, с дома на реставрации сорвало тент, огораживающий стройку. Зеленое сетчатое полотно потянулось  крылом через улицу,  но слегло, прибитое дождем. С последнего этажа строительных лесов сорвался рабочий и полетел вниз. Я слышала хруст, с которым его голова воткнулась в бетон.

Разбивались машины, въезжали в столбы, давили не старающихся избежать столкновения прохожих. Грохот, скрежет металла, серия взрывов – далеких и близких. В механическую какофонию не вплетались звуки человеческих голосов – никто не ругался, не орал от боли или ярости, не бился в истерике. Они все, негромко переговариваясь, двигались, тихо и буднично принимая раны, переломы, ожоги. И смерть.

У Невского я остановилась. Меня стошнило. То ли от шока, то ли от запаха обгорелых тел, выпавших из объятого пламенем экскурсионного автобуса. Было ли мне страшно?  Вообще не то слово. Я не чувствовала тела, мне даже казалось, что сердце не бьется, в моей голове царил хаос. Я металась в безумии, надеясь достичь границы, за которой все осталось по-прежнему. Куда бежать? Если дома не стало, разве существовало на свете место, где можно укрыться? Одна в целом мире – вот как я себя чувствовала – одна, среди разрушения, крови, мертвецов.

Не знаю, как мне удалось выжить. Как меня не долбануло чем-нибудь – всего-то нужен был кирпич, свалившийся мне на голову. Садист и насильник,  овладевший городом, сохранил свидетелей. Меня, в том немногом числе.

Я нашла себя ближе к вечеру – промокшую, дрожащую, в каком-то кафе на Дворцовой набережной. Подтянув колени к груди, я сидела на диване и раскачивалась из стороны в сторону. Я смотрела на официантку с изрезанной щекой, на которой уже запеклась кровь. Улыбаясь, она поставила передо мной чайник и обгоревшую до черноты пиццу. Да, я встрепенулась и попробовала пристать к ней с вопросом. Опомнилась я лишь тогда, когда официантка направилась к стойке, на ходу кинув пустому столику:

– Минуту, я сейчас подойду.

Провожая девушку отчаянным взглядом, я опять впала в прострацию. Туда, где царило полное безразличие. К действительности меня вернул протяжный звук. Он постепенно разрастался, заполняя пространство. Остервенело, без перерыва выли собаки. Собаки выли так как не выли никогда. Умолкала одна, продолжала другая. Все протяжней, забираясь в немыслимые для собачьего горла верха и срываясь в визг, вызывающий зудящую в зубах боль.  Под несмолкаемый дикий вой я вышла на набережную, затянутую дымом.

Мне некуда было идти, поэтому я пошла домой. Звук моих шагов тонул в долгом, нескончаемом вое.

Сколько времени я провела в постели, практически не выходя из своей комнаты? Я закрылась от них – Антошки с мамой. Я ничего не ела и не пила. Может, мне хотелось умереть, но точно не скажу. Когда я выныривала из слабого подобия сна, меня терзала мысль, что кошмар кончился. Крадучись, я выбиралась в коридор, чтобы в следующее мгновение рухнуть в неостывшую постель, унося с собой разбитую вдребезги надежду.

Был вечер, когда обессиленная, не имеющая за душой ни единой здравой мысли, я выползла на кухню.

– А Влада скоро придет? – скрипнул Антошка.

Я вздрогнула.

– Надеюсь, часа через два. В лучшем случае, – ответила мама. Она стояла у плиты. На сковородке горело масло. Время от времени мама производила какие-то манипуляции с тарелкой и миской, а потом снова и снова опрокидывала над сковородкой пустой половник.

– Мама, я дома, – сказала я и испугалась звука собственного голоса, такого жалкого, беспомощного.

– Не торопись, зайчик, поперхнешься. – Мама, наконец, выключила плиту, поставила перед Антошкой пустую тарелку и села. – Возьми сверху горяченький.

– Когда я вырасту, я стану разведчиком, – выпалил Антошка.

– Разведчиком? – удивилась мама. – В смысле, военным?

– Не-а. Я буду разведчиком. Разведаю там всякие недра полезные в земле. Найду нефть и мы будем богатыми. Валерка сказал, если у тебя много нефти – ты богач.

Мама усмехнулась.

– И что ты будешь делать с богатством?

– Куплю себе всего. Айфон куплю, планшет. Игрухи всякие. Еще машину куплю. И тебе… И Владке тоже. Пусть катается, что мне жалко, что ли? Хоть она и вредная.

Мама рассмеялась. Почти весело.

Им было хорошо вдвоем. Они нашли общий язык. Вернее, они его и не теряли. Это я – исключенная из общей игры, застряла в дверях.

Распогодилось. Лучи закатного солнца добрались до пустой тарелки. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Запредельно. До мозга костей. Все то, с чем я столкнулась на улице в первый день конца света, представилось мне дурным сном, но мама, не замечающая меня…

Я пятилась. Очень медленно. Солнечный луч успел оторваться от тарелки – он полз по маминому лицу, оставляя в моей памяти бледную щеку с морщинами, челку, закрывшую глаза, заострившийся нос…

Музыку я услышала на подступах к Биржевому мосту. Неизвестно, какую аппаратуру использовали, но звук сшибал с ног. Я знала лишь одного человека, не оставлявшего попыток разбудить впавший в вечную спячку город. Проникшись забойным ритмом, я застряла на набережной. Облокотившись на решетку, я топила свой взгляд в речных волнах. Выглянуло солнце. Золотые лепестки несмело трогали свинцовое брюхо Невы. У Кронверкского пролива, не в силах вписаться в узкое жерло, бился в бетон плавучий ресторан, забитый трупами. Я знаю, мне не стоило поворачивать голову, но я устала разглядывать воду. Большинство мертвецов на открытой палубе улыбались мне. Я вспомнила как вчера, упитая вдребезги Алиска носилась по набережной, махала руками, посылая бесконечные приветы речному трамваю. Оттуда, снизу, на нее осуждающе смотрела семья мертвецов: мужчина в светлой куртке, почему-то полуголая женщина и двое мальчишек с исклеванными чайками лицами.

Я пошла дальше. Моя шея плохо ворочалась. Она не хотела поднимать голову. Она объявила мне бойкот. Наверное, они с головой сговорились. Потому что слишком много мертвецов, выставляя напоказ свое гниющее уродство, нарочно лезло мне на глаза. Они пытались завоевать место в моем мозгу, чтобы в любой момент – стоило мне чуть расслабиться – подсунуть мне ужасную картинку. Мой мозг устал. Я смотрела вниз и все воспринимала на уровне ног. Наверное, так же видит кошка. Одни ноги. А чтобы увидеть наши лица, ей нужно так высоко задирать голову, что… Так и у меня. Все внизу, все под ногами. А стоило чуть поднять голову, как все сливалось в один размытый фон. Я сосредоточилась, я видела только ноги. Только асфальт, укрытый листьями. Только.

Свободный от машин мост блестел после дождя. Гремели басы, как сваи вбивая в бетонное основание стрелки Васильевского. Громкой музыке я была обязана тем, что не сразу услышала странный звук за спиной – долгий и шумный выдох. А уж когда я осознала, что этот шум – часть чего-то большего и обернулась, стало уже поздно.

Он стоял метрах в двадцати или тридцати от меня. Но даже с такого расстояния казался огромным. Не в силах не то чтобы шевельнуться – перевести дыхание, я застыла на месте. Мысли разбежались, оставив в голове звенящую пустоту.

Он не торопился. Мотнул башкой, настраиваясь на мою волну. Маленькие глазки, блеснувшие в темных зарослях, нашли меня. И вдруг, тяжело припав на передние лапы, он оттолкнулся от асфальта и выпрямился в полный рост.

Я видела приоткрытую пасть, маленькими дозами втягивающую воздух, лапы с когтями, прижатые к телу, свалявшуюся на животе шерсть.

У меня потемнело в глазах. Потерялись в сумраке дом и река, растворилась железная решетка моста. Пропало все. Осталась я – беспомощная, дрожащая, с пустым пространством за спиной, за которым ни спрятаться, ни скрыться.

И он. Медведь. Совсем не такой, каким виделся в зоопарке. Огромный, отъевшийся зверь, получивший в качестве охотничьих угодий заполненный под завязку ходячим мясом город. Говорят, по морде медведя невозможно понять, что он задумал. Я бы так не сказала. Он не выглядел голодным, нет. Он хотел развлечься. И его развлечением была я.

Никогда не думала, что животным удобно стоять на задних лапах. Мне казалось, что они должны покачиваться, с трудом удерживая равновесие. Этому зверю высокая стойка неудобств не доставляла. Он стоял, недвижный как монолит, вытянув морду по ветру. Он не смотрел на меня, он пытался обмануть меня, заставляя поверить в то, что ему нет дела до маленькой девочки.

Я шагнула назад. Я забыла, где я нахожусь и что там, за моей спиной. Если бы там оказалась пропасть, мое тело уже бы закончило свой полет. Начав пятиться, я не могла остановиться – полушагами, считанными сантиметрами отодвигала себя от чудовища. Постоянное движение не успокаивало меня, скорее оттягивало тот момент, когда нужно было решаться: повернуться к зверю спиной и…

Тяжело, как будто пробиваясь к центру земли, медведь упал на передние лапы. На меня уставились крохотные глазки, блестевшие в темноте шерсти. Зверюга мотнула головой, отгоняя то ли свои звериные мысли, то ли насекомых. И вдруг, без всяких прелюдий рванула вперед. Ко мне.

Уже поворачиваясь, я зацепила взглядом волну, поднявшую дыбом шерсть на спине, всю эту несущуюся на меня мощь – слишком большую,  слишком свирепую для такой маленькой, беспомощной девочки.

Я бежала по мосту, с трудом переставляя ватные ноги. Мне казалось, что я двигаюсь во сне. И так же, как в сновидении, вместо мелькающих в реальности решеток, огораживающих мост, я видела собственное тело, на которое уже завершилась охота – окровавленное, с разорванным животом, ползущее в сторону от равнодушно бредущего по следу зверя.

Дыханье сбивалось. За бешеным ритмом музыки прятались прочие звуки – и мои шаги, и шаги медведя. Мост кончался. Дальше меня поджидало открытое пространство, упирающееся в закрытые двери домов. Где-то слева – боже, невообразимо далеко! – маячила опрокинутая набок махина экскурсионного автобуса. Все, на что я могла рассчитывать – оттянуть неизбежный конец, взлететь на крышу, до которой преследующему меня чудовищу оставался один, не самый мощный рывок.

Я поворачивала налево, когда боковым зрением уловила движение. Даже представить себе не могла, насколько я уступила в беге свирепому зверю! Отчаяние лишило меня сил. Мои ноги зацепились друг за друга и я кубарем полетела вниз, сдирая ладони о шершавое полотно асфальта. Я не чувствовала боли от содранной кожи, звуки музыки отдалились. Обреченная, я приподнялась на локтях, чтобы увидеть несущееся на меня чудовище,  разглядеть приоткрытую пасть, пар от дыхания.

Звука первого выстрела я не слышала. Зато видела, как дернулся зверь, словно с размаху ткнулся головой в невидимую преграду. А над ним метнулось вверх темное облако. Медведь сбавил скорость, качнул головой, сея вокруг кровавые брызги. Шерсть на загривке поднялась. Косолапо загребая передними лапами, он пошел ко мне. Потом я услышала грохот. Один, другой и третий. Медведь принимал пули, словно отмахивался от чего-то, сильно ему досаждающему. Его движения замедлялись. Когти скребли асфальт, стремясь донести уже плохо слушающееся тело до вожделенной добычи. Почти мертвец, он был по-прежнему опасен. Один взмах огромной лапы запросто раскроил бы мне череп. Не говоря уж о том, что бы от меня осталось, вздумай он навалиться на меня всем телом просто для того, чтобы умереть. Я попыталась подняться, но рука моя подломилась и я завалилась набок. Мы оба ползли – зверь ко мне, я от него. Вполне возможно, все закончилось бы для меня плохо, если бы два последующих друг за другом выстрела не положили бы конец. На мое счастье, кровожадному любителю человеченки. Крупная дрожь последний раз пробила мощное тело и зверь затих. По асфальту, сначала быстро, потом все медленней потек красный ручей.

Пахло отвратительно. Меня замутило. Прямо перед глазами, выдвинувшись откуда-то из реальности, возникла протянутая рука. Я подняла голову.

– И что я могу сказать? Охота удалась. – Даниил улыбался. Только на лбу блестели капли пота.

Он говорил, старательно приводя в порядок сбитое дыхание. На боку, из странной, длинной кобуры торчала рукоять какого-то оружия. Я потянулась к его ладони, вложила туда свою, окровавленную. Даньке пришлось поднатужиться, чтобы помочь мне утвердиться на негнущихся ногах. Он, точно как недавно медведь, не мог закончить движение. То ли хотел меня обнять, то ли наоборот – оттолкнуть. Хотел, но все не мог решиться.

– А ты неплохо справилась с ролью приманки, Влада. Только в следующий раз бегай быстрее. Планов – охренеть. Из зоопарка еще тигрица смылась, насколько я знаю.

Меня колотило. Я старалась не смотреть в ту сторону, где лежала туша.

– Не, Влада. Стометровка ни к черту, конечно. Будем тебя подтягивать. С завтрашнего дня и начнем тренировку. Зверей пока подключать не будем. Для начала надо тебе набраться сил. Ты как на это смотришь? Говорят, медвежье мясо…

Дальше я не слушала. Меня вывернуло наизнанку.