Текст книги "Рандом (СИ)"
Автор книги: Ирина Булгакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
Глава 4. Влада
Влада
«Хедкрабами – опасными, непредсказуемыми, выбирались тонкие пальцы из обшлагов рукавов. Хищно приподнялся указательный, выбирая жертву. Непропорционально огромный костюм служил пристанищем для множества подобных тварей. Они поместились с трудом, вытолкнув наружу маленькую лысую голову, осматривающую мертвыми глазами пространство. Удавка жабо, удерживающая шею, мешала ей отвалиться. О, она еще нужна была для маскировки. Пройдет совсем немного времени и костюм взорвется, выпустив на свободу множество жестоких, не знающих пощады тварей».
– Смотри-смотри-смотри, – от восторга слова у Алиски урчали в горле.
В неоновом свете ламп на ее шее искрились бриллианты. Красивая, стильная, светловолосая, девушка шикарно смотрелась в норковом манто. Все это синее великолепие распахнулось, являя еще одно – ослепительный блеск алмазов.
Алиска в супер дорогом оформлении, в ореоле парфюма и отражающей свет косметике – не то, что я. Свернувшаяся на диванчике в ювелирном магазине, в своей вечной толстовке и теплых ботинках на невысоком каблуке, я смотрелась провинциальной девочкой, которую родственница попросила последить за собачкой.
Только собачки не было. Было промозглое утро, перетекающее в хмурый день. Хотя нет – из редких просветов иногда вываливалось солнце. Небо напоминало кружевной блин, весь в ажурных дырочках. Мама готовила такие вчера. Всегда.
– Не надоест тебе? – тускло поинтересовалась я.
– Влада-тян? – Ее глаза искрились сильнее бриллиантов. – Как это может надоесть? Смотри-смотри, вот это кольцо стоит шестьсот тысяч! Ты можешь себе это представить?
Ее рука с отточенными ногтями потянулась к самому моему носу.
– Настоященький-пренастоященький алмазик! Не какой-нибудь фейк… Боже, могла ли я представить…
Она весело затараторила себе под нос всякую лабуду. Я смотрела в окно, врезанное в серый мир. И иногда на Кира. Он сидел в углу, кутаясь в пуховик. На улице было не холодно, но он всегда мерз.
– Кирилл! Ты тоже так считаешь? – Алиска пыталась втолкнуть слова в его личное пространство, но он только отмахнулся глубоким вздохом. Печальным, как всегда.
Я проследила за его взглядом – куда уж там было не понять. В углу, за стойкой, сидела девушка. Высохшая и блеклая. Некогда белая форменная блузка, давно потерявшая девственную белизну, пузырилась на ней. Периодически девушка вскакивала, и тогда на ее изможденное лицо выползала улыбка. Как гусеница – она криво перетекала из одного угла рта в другой. Потом девушка угасала, бормотала себе что-то под нос и снова опадала на стул.
– Вот повезло же с френдами. Да с таким прикидом я бы в любую тусу влетала со свистом, – фыркала Алиска. Ее маленький мозговой паровозик прочно встал на знакомые рельсы и потащил за собой длинный состав – тех слов, что я оставила в прошлом. Навсегда. Весь этот сленг, которым я не пользовалась, но имела в виду, как иностранный язык – все утонуло в понятном и простом мире. Раньше я позволяла себе пару-тройку словечек. Они вылетали из меня легко. Теперь это был зазубренный крючок, который тянул за собой воспоминания. Алиска знала, что я терпеть не могу слов из другой жизни. Мы давно обсудили вопрос и пришли к консенсусу. И все равно, у нее случалось недержание. И только от моего настроения зависело – разгорался ли очередной скандал, или все стихало, так и не успев заняться огнем.
Я сидела, постепенно закипая. Наполняясь зубастой такой злостью, только и ждущей повода, чтобы сорваться с поводка. Она сидела внутри меня – такая же жестокая.
И такая же жалкая.
Вот и сейчас, натолкнувшись на мой насупленный взгляд, Алимка посчитала за благо не рисковать.
– Не понимаю, как можно не… не восторгаться, глядя на эту… прелесть. Боже. Думала ли я когда-нибудь, что буду держать в руках бриллианты, да еще и с такими каратами? Они же как живые. Посмотрите же! Блин… какая прелесть… Но что я вижу? К норке такого цвета совсем не подходит это кольцо. Так… Мне надо срочно поменять шубку на шиншиллу…
Да говорила я ей все, что думаю по этому поводу!
Когда я смотрела на нее, на шмотки, на шубы-сапоги-платья-бриллианты, стоимостью в полквартиры в центре города, мне начинало казаться, что ее устраивали перемены. Мы ругались на эту тему не раз. До слез. Ее слез – я плакать не могла. Она доказывала мне, что если она не будет купаться в прекрасных вещах, если день ее не заполнится бутиками, она свихнется. Без всех, без родных и близких, она…
Она врала. У меня закрадывалось подозрение, что ее вполне устраивало то, что остались в живых я и Кир, да еще пара-тройка людей, с которыми она могла делить новый мир, могла демонстрировать себя – такую же новую каждый день. Да, не следовало забывать о жалких мужичках – совсем не сливках бывшего общества. И появляться на собраниях в новом качестве, ловя на себе… хоть какие-нибудь взгляды. Пожалуй, на роль избранного мог претендовать только Сусанин… Но это было мое, личное. С которым, кстати, Алиска соглашалась.
– Алис, кончай, – сказала я. В моем животе уютно переваривались печенюшки с какао, еще пара яблок и шоколадка. Мне не хотелось вставать, но назло себе я поднялась. Кивнула ребятам и вышла за дверь, в серую питерскую хмарь.
Перекрывая Малую Морскую, на боку лежала Газель. Между колес, уткнувшись капотами в подвеску пристроились две легковушки. Как стимпанковские детеныши они тянулись мордами к животу большой железной мамы. С другой стороны дорога просматривалась почти до Невского – пустая, под угаснувшим оком неработающих светофоров. Тротуары закрывали опавшие листья. Повинуясь порывам ветра, темно-коричневыми волнами с яркими вкраплениями, они перетекали по проезжей части от одного берега до другого, шорохом заполняя тишину.
Они сидели на тротуарах и делали вид, что им нет никого дела до нас. Черные, белые, разномастные. Некоторые вылизывались, иные лежали, не отрывая от меня круглых глаз. В отличие от собак, которые легко пережили смену хозяина на вожака стаи, кошек тянуло к людям, оставшимся в здравом уме. В центре практически нельзя было пройти, чтобы за тобой не увязалась пара десятков. Отдельные экземпляры любили поговорить, они выбалтывали кошачьи секреты, нисколько не заботясь о том, что их не понимают.
«Собаки заняты, – говорил Кир. – Они санитары. Они очищают город».
Думаю, не надо говорить, от чего очищают город собаки. Мне страшно представить, за кого примутся одичавшие стаи, когда от трупов останутся одни кости. Или даже вообще…
В жизни не была кошатницей. Но мне становилось теплее в шерстяной компании. Они были нарядные. Кошки – ярче и уютней, чем целый город. Самая наглая или самая охочая до забытых ласк, темно-синяя британка мякнула и засеменила к моим ногам. Блеск ошейника на ее шее вырвал из моей памяти слово Сваровски. Породистая Мурка потерлась о мои ботинки, загнула хвост вокруг щиколотки. Моей ласки и нежности не хватало на людей, что я могла предложить кошкам?
Ровно за секунду до того, как улица взорвалась оглушительным ревом, кошачья братия вспорхнула и разлетелась в подворотни. Из-за поворота, потащив за собой дымный шлейф, выехал мотоцикл. Взревел двигатель, пугая тишину и стих. Байкер остановил машину метрах в пяти от меня. Переждал секунд двадцать, отпущенных на мое мысленное восхищение, и только потом снял шлем. На бритой голове темнела бандана. Неяркие, словно запыленные серые глаза уставились на меня.
– Зачем тебе шлем, Даниил? – спросила я. – Ты боишься умереть?
Вместо ответа высокий накаченный парень развернулся, впечатал сильную пятерню в сидуху позади себя.
– Садись, Влада, – сказал он так, как будто поездка – дело решенное. – Я нашел классное место на Ваське. Такой таун-хаус с бассейном – закачаешься. И целые полки забиты дисками с кинохами. Собирал видно, чудак, – выражая удивление, Даниил на секунду вскинул плечи вверх. – И телик во всю стену. Поехали.
Я молчала. Мысли вроде тех – обратил ли бы на меня внимание такой парень как Данька, если все стало бы как прежде, давно оставили меня. Мне оказалось достаточно того вывода, что из нас двоих с Алиской, он выделил меня.
Даниил смотрел на меня, не мигая. Его взгляд ничем не отличался от взгляда давешних кошаков. Такой же прямой, требующий ласки и участтия. Лицо Даниила блестело от влаги. В распахнутом вороте кожаной косухи темнели крылья татуировки.
– Так ты не ответил мне, Дань. Ты боишься умереть?
– Тебе мало философии, Оладушка? Посмотри вокруг, – он качнул головой, не отрывая от меня прямого взгляда. – Одна сплошная философия.
В его словах проклюнулась досада. Наверное, ему хотелось ответить грубее. А еще лучше – плюнуть на упрямую девчонку, занавесившуюся фиолетовыми прядями свежевыкрашенных волос. Но выбор отсутствовал: он не мог бросить мне через плечо безразличное «как знаешь», врубить двигатель и выкатиться к Исаакию в полном блеске байкерской славы под восхищенные взгляды таких же безбашенных девчонок, только и ожидающих призывного свиста.
Не знаю почему, но мысль об отсутствии у него выбора, приятно согрела меня.
– Ты сама зря ходишь без оружия, – вдруг сказал он. – Хочешь, я достану тебе пистолет?
– Зачем мне пистолет? Кого мне бояться? Разве собак… Но думаю, время у меня еще есть.
– Причем здесь собаки? Собаки нормальные. Они не стреляют людям в голову.
– Какую еще голову, Даня? Ты о чем?
– Да так. Завелся у нас народный мститель.
– Шизиков отстреливает?
– Если б так… Ты тетку толстую помнишь? Ну, на собрании она еще истерику закатила, типа, не они все шизики, а мы…
– Марьиванна? Конечно, помню.
– Марьиванна минус.
– Умерла?
– Ага. Умерла. С дыркой в башке долго не проживешь.
– Да ладно, – не поверила я.
– По дороге расскажу подробности. Поехали, – Даниил уже не просил – требовал. – Когда ты последний раз бултыхалась в бассейне? Я уже на подогрев поставил. Искра есть, все норм. Хочешь шампанское, икру…
– Нашел чем соблазнить, – усмехнулась я. – Ты мне еще бриллиантовое колье пообещай. Или Мазерати.
– Я пообещаю тебе звезду с неба. Устроит?
– Звезда или обещание?
– И зажарю тебе барана, сойдет?
Мои брови стремительно взлетели наверх.
– Целиком?
– Захочешь – целиком. Там на террасе камин. И вид классный на… – он поперхнулся.
– На город, – со вздохом закончила я за него.
– На закат. Против заката ты ничего не имеешь?
Я красноречиво закинула голову в низкую облачность. Небо отозвалось встречным взглядом – тоже заглянуло в меня, заполненную той же беспросветной серостью.
– Я тебя за язык не тянула, – задумчиво сказала я, опустив голову. – Классный закат за тобой.
Даниил взял паузу, как будто реально оценивал свои возможности по разгону облаков. Потом основательно, без суеты кивнул. Я втиснула руки в карманы безрукавки, наброшенной сверху толстовки, и сделала пару медленных шагов навстречу. И тут же услышала за спиной жалобное Кирово:
– Влада-а! Мы же в Зимний собирались!
– Вы еще занимаетесь этой фигней? – хмыкнул Даниил. – Какой в этом смысл?
– Смысла нет в нашей жизни! – с вызовом ответил Кир. – А прикасаться к шедеврам, это… Отвлекает, по крайней мере. Или развлекает – кому как больше нравится.
– Мне это вообще не нравится, – заверил его Даниил. – Хочешь прекрасного, Влада? Будет тебе прекрасное. Я приглашаю тебя в Мариинку.
– Ммм, – хмыкнула я. – И что там сегодня дают?
– «Лебединое озеро», – вздохнул Даниил. – Я станцую его для тебя.
– Всё «Озеро»? – я не сдержала смешок.
– Хрен с тобой. Всё.
– Влада, – понимая, что терпит фиаско, Кир пустил в ход запрещенный прием. – У твоих продукты кончились. Ты же помнишь, мы собирались сгонять к бабе Шуре за яйцами.
Чистая правда. У мамы закончились ингредиенты для вечных блинов. А оставлять их с Антошкой голодными было выше моих сил. Последнее время я появлялась дома раз в три дня. Меняла пустой пакет с молоком, добавляла муки, сахара – по мере использования и привозила свежих яиц. Последнюю составляющую почти четырехмесячного квеста мы нашли у бабы Шуры. Поначалу проблема казалась неразрешимой – яйца протухли в первый же месяц. В холодильниках они продержались дольше, но все равно им настал кирдык. Баба Шура обосновалась на Заячьем острове. Во дворе, защищенном стеной от ветров с Невы, паслись куры. Седая интеллигентная старушка, давно похоронившая всех, включая и крохотного правнука, отдавала нам яйца просто так. Даром. Что мы могли предложить ей взамен из того, чего у нее не было? Корзины золота и бриллиантов?
Кир добился своего – напоминание о долге, который я добровольно и бессмысленно тащила на своих плечах, заставил меня отступиться. От бассейна, киношек, заката, жареного барана, «Лебединого озера». И крутого мачо.
Разглядев в моих глаза зреющий отказ, Даниил сжал рукоятки байка.
– Заедем вместе за яйцами, если надо, – сквозь зубы протолкнул он.
Тема близких, оставленных без присмотра, была для него запретной. Это знала я. Знал и Кир. Он осуждал байкера за то, что тот бросил своих. Сразу и бесповоротно. Ушел, оставив мать, отца и старшего брата умирать. Казалось бы – Алиска поступила так же, но Кир относился к ее решению… С пониманием, что ли. Ему легко оказалось вешать ярлыки – его родители с младшей сестрой накануне печальных событий улетели на Крит. Что с ними стало, не знал никто. А я сильно сомневаюсь, что парень лелеял надежду когда-нибудь добраться вплавь до острова, чтобы узнать судьбу родных. Отсутствие выбора ставило его над всеми. Ему словно давалось право осуждать, хотя сам он и пальцем не пошевелил для того, чтобы его заслужить.
– О-па, какие люди. – Дверь ювелирного магазина распахнулась, озарив серый день неземной красотой. Вальяжно печатая шаг дорогущими замшевыми сапогами, к нам подходила Алиска. Она застыла на отлете, подперев рукой правый бок. Блондинка, в распахнутой норковой шубке, открывающей ворот белого пушистого джемпера. На тонкой шее застрявшими в золоте сапфирами играли осколки неба.
Даниил кивнул, приветствуя девушку.
– Классная компашка собралась, – воркуя, Алиска подбиралась ближе к байку. – Есть интересное предложение.
– Ты едешь? – Даниил не оставил красотке шанса блеснуть фантазией. На мой взгляд, вряд ли продвинувшейся дальше ближайшего бутика.
– Влада, – Кир напомнил о себе, по-детски потянув меня за рукав. В его запорошенных черными волосами глазах застряло низкое Питерское небо.
– Тебя надо подстричь. Так уже некрасиво, – поморщилась я.
Он хотел что-то ответить, но задохнулся, побоявшись вспугнуть удачу.
– Давай завтра, – сказала я Даньке. По крайней мере, его рукам, до белых косточек сжавших рукоятки байка.
Двигатель взревел, утопив в рокоте последнее слово.
– Убийца, – с облегчением бросил Кир. Вскоре после того, как удаляющийся грохот укатился куда-то в сторону Невы.
– Да ну его, – Алиска махнула рукой, унизанной перстнями. Она не соотносила обвинение Кира с собой. Может, и к лучшему? – Такой малоприятный парень. Не то, что Сусанин… А что, други мои, не навестить ли нам его, а? Я знаю, где он тусуется…
Конечно, мы не пошли в Зимний. Совместными усилиями – вдвоем с Киром, мы на скутерах смотались на Заячий, потом ко мне домой. Я поставила пакет с разведенным из сухого порошка молоком, разместила в боковине холодильника злополучные яйца. Вытерла маленькую школьную доску, по сотому разу разрисованную чем-то в духе Спанч Боба. Антошка стоял рядом – маленький, худенький. Я послушала бы его болтовню, но в ближайшие полчаса он будет только рисовать. В комнате сидела мама – ее стрижка давно потеряла форму, в углах глаз слишком заметно обозначились морщины. Она смотрела в темное поле телевизора, реагируя на что-то видимое лишь ей. Я села перед ней на колени, пытаясь уловить ее взгляд. Тщетно. Я там отражалась. Точно. Но меня там не было.
– У меня все хорошо, мама, – прошептала я. – На улице сентябрь. Стало холодать. Мне кажется, что скоро пойдет снег. Завтра я приду и все расскажу тебе подробно.
Выходя из квартиры, я вдруг поймала себя на мысли, что разговаривала бы с ней так же на кладбище, приходя на ее могилку…
Вечером мы тащились по Невскому. Заходили во все открытые места – магазины, рестораны, кафе. Я пила свой любимый грушевый сидр – казалось, он ненадолго пускал мои мысли в безопасное русло. Алиска прикладывалась к золотой фляге с виски, инкрустированной бриллиантами, и хохотала. Чаще, чем требовалось. Кир вел здоровый образ жизни. И еще экскурсию.
– И блаженный Федор предрек младенцу, будущему великому государю Александру, что будет тот могуч, красив, силен, но умрет в красных сапогах. И все тогда подумали – в каких это еще красных сапогах? Разве великий царь может умереть в каких-то там красных сапогах? А все прояснилось только после его смерти. Когда взорвалась бомба и царю оторвало обе ноги.
Мы сидели у Казанского собора. В этой части Невский был свободен – недалеко отсюда случилась авария, перекрыла движение, предоставив нам возможность видеть храм Спаса-на-Крови. К вечеру небо прояснилось – Даниил оказался прав. В закатных лучах на фоне темного неба купались в золоте купола.
Пыльное облако неслось над Невским проспектом. Поднималось к крышам домов, вихрилось, затемняя небо и опадало, накрывая серым одеялом тротуар, фонари, стоящие без движения машины, чашу фонтана Казанского собора. И лишенные последнего пристанища трупы – истерзанные собаками, они безрадостно провожали очередной день.
Как всегда в вечернее время суток я теряла ощущение правдоподобия того, что происходило со мной. Наша тройка, включая только угомонившуюся при последних словах Кира Алиску, сидела на лавочке в темноте. Крыши зданий напротив светились, словно пытались оторваться от стен. Кое-где на проспекте зажглись фонари. Зачем они мертвому городу – добралась до меня опасная мысль? Вот мне мертвой, лежащей в гробу, разве нужен был бы фонарь?
– … маленькая, хрупкая женщина, она взмахнула платочком и террорист бросил бомбу под ноги царю.
Кир все говорил, ввергая Алиску в трепет.
– И каждый год, перед первым марта, призрак Софьи Перовской появляется на мосту. Ее хрупкий силуэт машет платочком так же, как делал это почти двести лет назад. Предание гласит: того, кто увидит ее, искать следует в канале.
– Кошмар какой-то! – взвилась Алиска. – Мало тебе страхов, Кир! Я домой иду! Кто со мной?
– И что, постоянно машет? – я хлебнула сидра и посмотрела на Кира – тот кивнул. – Только перед первым марта или чаще?
– Только перед покушением.
– Люди! Вы слышите меня? – Алиска пыталась достучаться до наших сердец.
Бесполезно. Солнце свалилось в тучи, погасли купола. И я спросила:
– Тогда пойдем, посмотрим, а?
– Блин. Влада…
– Пойдем, – Кир легко поднялся.
– Я не пойду! – Алиска решительно открутила колпачок фляги и присосалась на секунду к горлышку. По всей видимости, спиртное лишило ее последних сил. Потому что она начала дрожать и слезно проситься домой.
– Алиска, жди нас здесь! – сказала я. – Мы не долго. Только туда и только обратно.
Мы двинулись по каналу Грибоедова вдвоем. Мои ноги чуть-чуть заплетались. Киру приходилось иногда брать управление на себя. Он говорил. Что-то про Софью Перовскую, про ее воспитание и внешний вид. Про то, что царь изменил маршрут и не должен был умереть, но хрупкая девушка взяла на себя ответственность самостоятельно поменять место дислокации бомбистов. Она махнула платком и первый террорист бросил бомбу, которая не причинила царю вреда. Но Александр был смелым, отважным человеком. Нет, чтобы уехать – он вышел из кареты, чтобы лично посмотреть в глаза своему убийце. И в этот момент взорвалась вторая бомба…
Ветер стих. Темная гладь канала морщилась. Застрял во времени речной трамвай, прибился бортом к левому боку набережной. Храм Спаса-на-Крови рос. Это не мы подходили к нему – он подкрадывался к нам, упираясь в небесный свод остренькими шпилями.
Испарина, поднимавшаяся от канала, скрыла мост. Может, это ей мы были обязаны тем, что соткалась из тумана женская фигурка? Она проявилась на мосту – крохотная, маленькая. Совсем девочка в черной шляпке с вуалью, закрывающей глаза. За секунду до того, как в ее руке мелькнул белый платок, я рванулась к Киру, зажмурилась и закрыла ему рукой глаза.
Я не знала, может ли считаться дурным предзнаменованием то, чего ты не видел своими глазами.
Оказалось, что может.
Глава 5. Not found
Not found
Что это было?..
Я спрашиваю, что это была за чертова хрень?
По моей спине, втиснутой в бетон, ручьями тек пот. Я стоял в углу, до боли в глазах вглядываясь в темноту: между первым и вторым вопросом прошло как минимум минут десять.
На чердаке в разбитых окнах гулял ветер. Шлялся от одной стены до другой, попутно задевая мусор. Я сжимал в руках пистолет. Двумя руками. Когда-нибудь, если будет время, я расскажу о том, сколько есть способов держать пистолет во время выстрела. В книге «Психология выстрела»…
Да, я читал книги! Не всякую фигню, а только полезную литературу. Чем мне могли помочь все эти детективы и мелодрамы? Да ничем. Другое дело книжки про оружие.
Вот такая чепуха и крутилась в моей голове, пока потели ладони, удерживающие пистолет. Магазин давно опустел – затвор старого доброго Макарова застыл в крайнем положении, на мой взгляд, абсолютно неприлично обнажив ствол. Мне противно было думать, что все пули ушли в молоко. Сейчас пистолет ничем не мог мне помочь. Но я стоял у стены, прижав лопатки к холодной штукатурке, на чердаке, где завывал ветер и только что не ссался от страха. Минуты текли. И нужно было либо поменять магазин, либо…
Попытаться свалить отсюда?
Может, и так. Но, хрен меня дери – тяжесть пистолета, пусть и пустого, придавала мне сил. Мне казалось, стоит пошевелиться и из темного угла напротив снова вывалится то, что недавно вылетело в окно.
Настойчивый свист возле самого уха чуть не заставил меня обделаться. Я дернулся в сторону, выставив перед собой руки с оружием. Обнаженный ствол нашарил лишь пустоту. Я видел крест деревянной рамы окна, из которого вылетели стекла, крыши домов, обозначенных в сумерках. Еще осколки на полу, старый матрас и стул с проломанным днищем. Больше я не видел никого. И ничего, пожалуй. Я с шумом втянул в себя воздух и тут только понял, что это я свищу. Носом.
Послушная темнота не пыталась снова испугать меня черной дырой нацеленного мне в лоб ствола. Я глубоко вздохнул и только тогда позволил себе отпустить спусковой крючок. Звонкий щелчок вернул затворную задвижку в приличное положение. Так же не торопясь, я выщелкнул пустой магазин, выудил из бокового кармана и, сдерживая суету, вставил новый.
Было тихо, если не считать шума от моих телодвижений. Осторожно, боясь потревожить удачу, я подошел к противоположной стене и выглянул в окно. Он весь был подо мной. Вся эта ничейная геометрия – с металлическими крышами, отражающими хрен знает откуда взятый свет, с ржавьем, покрывшим тумбы бесхозных дымоходов. С горизонтом высоток на юго-западе, упрятанным в облака и опрокинутыми корытами соборов. С расчерченными на полосы полотнами мостов, перекинутых через каналы и зелеными проплешинами газонов между серыми лентами асфальта.
Все мое. Все ничье.
Я смотрел в окно, сдерживая растущее бешенство. На себя, на кого же еще? Я никогда не считал себя трусом. Разве я трусил, когда в одиночку бился с Вованом из девятого? Он на голову был меня выше и старше. Разве боялся я, когда он добивал меня ногами – тяжелыми ботинками под дых? Нет. Глотая кровь из разбитого носа, я думал только о том, как отвечу этой мрази, когда поднимусь. Пусть, сука, молится…
Я смотрел вниз. Еще была надежда, что где-то там имелся карниз, на котором и угнездился киллер. Внизу меня ждало разочарование. На все пять этажей старинного, отстоявшего пару веков – а то и больше – здания. До асфальта было далеко как до луны. Я тоже видел ее, в луже под фонарем, не сдавшим поле боя. Надежды не осталось. Только подтверждение того, что моя охота наверняка бы закончилась удачно, если бы…
Но нет. Тот, за кем я гнался, не был человеком. И я, болван, увлеченный охотой, пропустил тот момент, когда мы поменялись местами.
А как удачно все начиналось!
И закончилось бы классно!
Выстрел я засек словно по заказу. То ли киллер забыл накрутить глушак, то ли ему давно обрыдла осторожность. А что? Знай себе, отстреливай как кроликов тех, кто остался в живых и не парься! От безнаказанности рукой подать до дешевых понтов – точно знаю.
Да, об этом я и размышлял, когда звук выстрела заставил меня нырнуть под козырек кафе на углу Маяковского и Невского. Я шарахнулся в темноту, пытаясь засечь, откуда шел звук. И в это же время, словно нарочно, раздался еще один выстрел. Не знаю, за кем охотился киллер – я не видел целей по направлению огня, но вспышку в сотне метрах прямо по курсу разглядел без проблем. На ловца и зверь бежит, подумал я – вот не знаю, откуда берется вся эта хрень в моей голове.
А потом я побежал. Так быстро я не бегал никогда. За сколько секунд я преодолел стометровку, не засекал. Но когда я застыл на углу у кофейни, напротив навороченного отеля, уже сжимая в руках пистолет с передернутым затвором, мне можно было смело вручать приз за скорость.
Ждать пришлось недолго. Я оказался прав в расчетах – эта гнида, отстреливающая живых, давно забила за осторожность. Серая тень, занавесившаяся капюшоном, отделилась от парадной. И, особо не скрываясь, двинулась по направлению к Маяковке.
Не сводя глаз с сутулой фигуры, я медленно, без суеты, поднял пистолет. В мои планы не входило убивать. Но… чувак, написавший книгу, о которой я уже сказал, оказался прав: выстрелить в человека не так легко, как представлялось. Он там приводил в пример ментов – тогда еще, потому что книжка старая – которые не смогли выстрелить в преступника. И вся восьмерка, которую вмещал Макаров, становилась предупредительной. То есть, выпущенной в воздух.
Пока я вспоминал всю эту чушь, пока уговаривал себя нажать на спусковой крючок, стали происходить странные вещи. Вот только что мне казалось, что я держу фигуру на мушке. Я улавливал движение, но подробности вдруг стали ускользать: вдоль стены двигалось размытое в сумерках пятно. Я сосредоточился и оставил надежду попасть по конечностям. Да и трудно было это сделать с моей подготовкой. Мелькнула мысль о том, что надо было больше тренироваться, но я отфутболил ее пинком под зад. Черт меня дери, если станет хуже оттого, что я убью киллера!
Я обзывал себя нехорошими словами и профукал удобный для выстрела момент. Фигура свернула направо и двинулась в сторону Жуковского. И я, как последний лох, пошел следом.
Было почти тихо. Ветер шелестел листьями, да журчал поток воды у забитого стока. К чему это я? Мои шаги сливались со звуками. В любом случае, я производил меньше шума, чем этот неудачник. Временами я тормозил и наводил на цель пистолет. И всякий раз этот гад соскальзывал у меня с мушки! Так же не могло продолжаться до ночи, верно?
Вот и я так решил. Встал, для устойчивости расставив ноги, задержал дыхание и, поймав на мушку ненавистную спину, стал медленно давить на спусковой крючок.
Раздался выстрел.
Но стрелял не я.
И совсем не с того места, откуда я мог бы его ждать.
Пуля просвистела у самого моего уха – ткнулась справа в стену дома. По моей щеке хлестнула каменная крошка. Лицо обожгло и в первый момент я решил, что ранен. Не помня себя, на полусогнутых, я буквально вкатился в арку. Страх погнал меня дальше – не останавливаясь, я бросился через туннель к выходу. Я почти успел вырваться в замкнутый домами двор, когда раздался еще один выстрел. Не могу даже предположить, насколько близко от меня пролетела смерть – не до того было.
Я бежал через двор в сторону открытой настежь двери одной из парадных. Застрелить живого человека оказалось совсем не то же самое, что ссать отчиму в бутылку. Этот орешек оказался не по моим зубам. Я придурок, возомнивший себя Рэмбо...
Это сейчас я думаю так складно. А тогда мне хотелось только одного: забиться в какую-нибудь нору, затаиться, переждать это пулёбище.
На крыльце я замешкался, не разглядев ступени. Опережая меня на ту самую секунду, просвистела пуля, рикошетом уйдя в сторону от стального полотна двери. Я видел отметину, которую она оставила. Скажу больше, мысленно я видел и свой простреленный череп, и кровавую кашу, плеснувшую на стену.
Говорят, загнанная в угол крыса всегда нападает. Не знаю, как крыса, но я, оказавшись в парадной, малость успокоился. Развернувшись, я смело ткнул пистолетом в темноту двора. С отчаянно бьющимся сердцем я искал цель. Ее не было. В провале двери я видел коридор сумрака, тянущийся через двор до противоположной стены, потрескавшийся асфальт, мусор и часть припаркованных на вечную стоянку машин.
И больше никого. И ничего.
В следующее мгновенье это ничего огрызнулось огнем! Пулю обогнать невозможно. Но удача решила поиграть на моей стороне – я, было, решил подняться на пару лестничных пролетов, чтобы взглянуть на двор с лучшей точки зрения. Однако выстрел подбодрил меня настолько, что я взлетел по лестнице на последний этаж. Перепрыгивал через несколько ступенек, пугаясь закрытых дверей. Мне некогда было проверять, имелись ли среди них открытые. Я бежал, давая себе обещание обратиться за помощью к Сусанину, и выполнять его указания, вздумай тот начать охоту за призрачным киллером. И еще – что никогда не буду больше издеваться над отчимом. И еще – оставить в покое пару полутрупов, которых я держал для развлечения…
А может, я никаких обещаний и не давал. Просто бежал, как раненный пингвин, перескакивая через препятствие в виде опрокинутой стремянки. Так и оказался на чердаке. Заметался в пыли, выжимающей из разбитых окон жалкое подобие света.
Когда я краем глаза уловил движение у входа, я не был к нему готов. Сработал чисто автоматически – прижался спиной к стене и разрядил весь магазин прямо в ползущую на меня темноту. Туда, откуда на меня смотрела черная дыра ствола.
Я их не считал. Все восемь выстрелов. О том, что магазин пуст, мне сказал громкий щелчок. И узкое горло обнаженного ствола. Мне некуда было деться, я это ясно понимал. Сжимая в руках уже бесполезное оружие, я ждал. Я не был готов к смерти – если вообще к ней можно подготовиться. Но я хотел одного, чтобы все кончилось быстро. Без боли.
Темнота напротив нехотя втянула крутой ствол. Я скорее почуял, чем заметил движение. Окно распахнулась, со звоном вытряхнув последние осколки, и установилась тишина.
Вот ей-то я все это и рассказал.
Позже, когда перезарядил оружие и успокоился.
