Текст книги "Рандом (СИ)"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9. Влада

Влада

«На краю пропасти не бывает выбора. Есть только шаг назад».

– Забавно, да? – Яровец хмыкнул. – А я уж было подумал, что все стало по-прежнему.

Он улыбался. Улыбались все сидящие за столом. Им было смешно. А мне страшно. Вдруг так легко представилось, как все они, те немногие шизики, оставшиеся в живых, придут в себя, выздоровеют, вспомнят и ужаснутся. И потихоньку вернутся к прежней жизни. Но маму с Антошкой уже будет не воскресить.

– Что вы тут смешного рассказываете? – капризно вытянула губы Алиска. – А я все прослушала!

В честь встречи Нового года, Алиска вырядилась Снегурочкой. Ну, как Снегурочкой – такой вот королевой секс-шопа. Белая короткая шубка, то ли из горностая, то ли из песца, то ли из неизвестного мне зверя, сапоги, шапка, из под которой весело торчали две косички. И Дед Мороз под стать ей – бритый, с шубой, распахнутой до пупа, с белой приклеенной бородой из которой торчала дымящаяся сигара. Оба они, и Алиска и Даниил, основательно раскрасневшиеся, основательно подшофе. Яровец тоже «отъехал». Его глаза плавали в тумане, фокусируясь только на немыслимом по выпуклости подачи Алискином декольте. Естественно, как он мог отказать такой девчонке в невинной просьбе?

– Как я могу отказать такой прекрасной Снегурочке? – развел руками Яровец, едва не расплескав рюмку водки, надолго застрявшую в его руке.

– Слушаю-слушаю! – Алиска утвердила свое «богатство» на столе. – Я тоже хочу знать, что там было прикольного!

– Да говорю ж я, чуть умом не тронулся, – заговорил Яровец, держа рюмку на весу. Я уже не помнила, за что был тост, поэтому хлебнула шампанского из бокала безотносительно к церемонии. – Видимо, я никогда до этого, не выходил из квартиры именно в эту минуту! Короче, сталкиваюсь я с соседом нос к носу. Я, это, подкармливал его иногда. Нормальный такой был парень, квасили иногда вместе. Он курить выходил ненадолго. Ясное дело, куревом я давно его не баловал. Я и сам-то это дело не приветствую. Так вот, собрался я уже уходить, как вдруг слышу: «Я смотрю, ты все бегаешь от меня?». Оборачиваюсь – смотрит на меня Толян в упор. И я, главное, давно должен был привыкнуть к таким совпадениям, но тут растерялся. И тупо спрашиваю: «Кто, я?». «Ты, ты!» – и так впопад отвечает, что у меня челюсть отвисла. «Забыл, – говорит, и головой так печально качает. – Так я не гордый, я тебе напомню». И смотрит мне, блин, прямо в глаза! Я и повелся. «Что ты имеешь в виду?» – тупо так спрашиваю. «Удивляюсь я прям на таких людей, как ты», – говорит он мне, а сам нехорошо так улыбается. И ко мне идет. Скажу прямо, я не то, чтобы сттрухнул, но мысль во мне проклюнулась чудная. Что если кончилась вся эта катавасия, а? И все вернулось на круги своя. Жена там, дети... Короче, рванул я назад в свою квартиру. А у самого поджился трясутся. И этот гад, слышь-ты, вслед мне кричит: «Давай-давай, я подожду!». Залетаю в квартиру, с порога ору: «Галка, Женька, Игорек!» Пока понял, что все по-прежнему, пока разобрался. Выхожу на лестницу, а там Толян стоит, сам с собой разговаривает. Как всегда. И не скажу, чего больше я испытал – облегчения или разочарования...

Я не стала повторно слушать эту ерунду, в середине рассказа встала, захватила с собой бокал и пошла к окну. Пострадать.

Что еще банальней можно было придумать? Конечно, собрались в Зимнем. С моей точки зрения вид из окна мог повергнуть в депрессию и самого жизнерадостного человека. Из оставшихся в живых. Белым-бело. Никаких следов присутствия людей. Город лежал в коме. Или уже в саване. Нева давно стала – теперь каменные парапеты набережных удерживали огромное белое поле. Там, вдали, из пушистой снежности пробивались опоры мостов, берега Петропавловки, тянулись к солнцу Ростральные колоны на стрелке Васильевского. Все обреченное, без вины приговоренное к пожизненному заключению. Такую картинку выдавала моя память – мы собрались при свете дня. Теперь за окном все утопила темнота.

За то, что в Павильонном зале царила светлая и теплая атмосфера, надо было сказать спасибо мужчинам. Надо было, но я не сказала. Мы могли собраться в любом зале, но выбрали этот не столько за помпезность, сколько за механические часы с павлином. Нам обещали завести их в полночь. А пока золотые птички скучали, уныло повесив носы. Я чувствовала себя также. Хреново. Собралось много народу. Султан привел почти весь свой гарем и надо отдать ему должное – стол тетки накрыли на славу. Все вкусное, домашнее. Троица во главе с Любой-Любашей, обещала нам устроить настоящее фейерверочное шоу. Данька с Алиской взвалили на себя роли раздатчиков сюрпризов, Сусанин даже умудрился привезти с десяток уцелевших стариков, мирно напивающихся в арке, на красных бархатных диванах. Разумеется, на приглашение откликнулись и Яровец с Верзилой, в числе остальных давился водкой Леха. И еще – на углу огромного стола пристроился Герман. Хотите секрет? Это я настояла на его присутствии. Знаете мой аргумент? Да ладно, не поверю.

– Надо его позвать, Макс, – попросила я его заранее, чтобы успеть пройти стадии от «на хрена?» до «хрен с ним».  – То, что он не подходит на роль киллера, вовсе не значит, что он не смог бы с нею справиться. Может, он хороший актер. Давай попробуем расслабиться хотя бы на одну ночь. Пока они все под нашим присмотром...

– Я понял, – Сусанину ничего не осталось, как только вздохнуть устало. Против последнего аргумента он не устоял.

Герман не отказался. Может, и хотел, да прикрыться оказалось нечем. Чем он мог оправдаться? Что не может оставить без присмотра свору шизиков? Так что пораскинул мозгами и согласился, как миленький. И сидел потерянный, ближе к старичкам. С таким видом, будто бы оторвали его, бедненького, от важных дел, а он вынужден был согласиться, поскольку чувствовал себя виноватым... Как это за что? За то же, за тот случай при знакомстве. Без камуфляжа она выглядел щуплым. И отрешенным. Под стать своим домашним питомцам. Небритый, в сером джемпере, он будто не видел и не слышал того, что происходило вокруг. Он отошел от дома, населенного шизиками, но там и остался. Он продолжал разговаривать с ними у себя в голове, решая каждодневные задачи.

О Колюне не было ни слуху, ни духу. Мы заезжали на кладбище пару раз – никаких следов присутствия. И земля – по-прежнему горячая, черная, считавшая себя свободной от обязательств перед зимой.

Почтила нас своим присутствием Тая. Сидела себе в компании Любы-Любаши, выбеленная до снежности, в кожаном брючном костюме и делала вид, что ей весело. Сама Любочка, зачем-то побрилась в честь праздника. Слушала, что ей говорили и одобрительно хмыкала время от времени, ловя оголенным от волос черепом блеск электрических свечей.

– Хороший вид из окна, – хихикнули за моей спиной и я увидела на стекле отражение Кира.

Он слонялся за мной весь вечер, мешая мне сосредоточиться и довести себя до слез.

– Знаешь, о чем я думал, когда пуля попала мне в грудь? – спросил он у своего отражения. – Боль была такая, что я боялся вздохнуть. Думал, умру.

И ведь нашел же тему, подлец!

– Я не дышал, сколько смог. Шел, даже не думая о том, что может быть второй выстрел. Удачней первого. Я зажимал рану, кровь все равно текла между пальцами. Знаешь, такая отвратительно красная на белом… Но тогда я об этом не думал.

Я вздохнула, отхлебнула из бокала, и отвлеклась от собственных переживаний.

– Так о чем ты думал?

– Я не знаю, можно ли назвать это мыслями. Мне нестерпимо… Прям серьезно, у меня даже помутилось в глазах, захотелось… Только не смейся, ладно?

Я обернулась, чтобы разглядеть слезы в его глазах. И поняла, что сейчас мне будет не до смеха – как бы не расплакаться.

– Мне захотелось домой. К маме. Я остановился. Капала кровь. Я думал о том, что никому не нужен. Что мне некуда идти. Что некому за мной ухаживать. Что если я сейчас упаду…

Он говорил отрывисто, пытаясь уйти от слез в голосе. Я залила шампанским колючий шар в горле, протолкнула его вниз и только тогда смогла говорить.

– Перестань, Кир, – я осторожно коснулась его руки. – Ты не один. Я не одна. Мы вместе.

– Да, Влада. – Слеза все-таки выкатилась из его глаза, он быстро втер ее в щеку. – Мы не выбирали тех людей, с которыми оказались в этом зале… В этой жизни. Я знаю, кого оставил бы я, будь у меня такая возможность. Догадываюсь, кого оставила бы ты. Но… Случайный ли выбор, или намеренный, я…

– Надо жить, Кир.

– Надо?

Он так настойчиво спросил, столько острой боли было в одном слове, что я не нашлась с ответом. Любые слова казались лживыми, не способными оттолкнуть от той пропасти, что начиналась с честного ответа. Нет, не надо.

– Все грустите, да? Все под ноги себе смотрите, – воодушевленным волнорезом голос Султана рассек общий гул. – Чего вы хотите там разглядеть, кроме грязи и своих следов? Э! Поднимите глаза! Там звезды! Надо видеть звезды! Не хочешь? Заставь себя смотреть на звезды!

– Правильно говоришь, Султан! – сорвался кто-то из старичков.

– Хватит уже ныть, да? – все больше заводился Султан. – Хватит вопросы задавать – зачем, почему. Я фильм помню. Там мальчик один умирал. Осталось ему жить пару недель. Так к нему пришли мама-папа, спросили: чего ты хочешь? Он подумал, говорит: музыку хочу слушать любимую. Рэп там, металл. А родители говорят: зачем это еще? Будешь слушать Баха, классику там. И знаете, что ответил мальчик? Уж лучше сразу умереть!

– Все верно, Султан! – Галина Ивановна не сдержалась, покинула свой диван и пошла к столу.

– Нет, а что? Неправильно говорю? – зачем-то спрашивал Султан, как будто не видел, что с ним все согласились. Кто вслух, кто головой кивал. Даже Герман одобрительно хмыкнул. – Не хочешь жить – в сторону отойди! Другим не мешай, да? Жизнь разная. Не бывает всегда прекрасная. Но жить – хорошо!

– А хорошо жить еще лучше! – Григорий Петрович вспомнил фразу из забытого фильма и старички засмеялись.

А мне стало тошно. Посиделки скатывались в пьянку. Горели свечи, ждал своего часа унылый павлин. Прерывая болтовню Кира, я ходила за шампанским, каждый раз думая, что за последний. Делать это становилось сложнее. И не потому, что я понемногу пьянела. Мне приходилось идти сквозь гул реплик, которые неслись в меня со всех сторон. Я уворачивалась от них, как от стрел, пущенных в сердце.

– …и тихо так умерла. Уж не знаю от чего, все у нее было. Уже и кровь горлом шла, а она все улыбалась, и все спрашивала у меня: «Чайку горяченького подлить?».

– … правда-правда. Мне лично ничего больше и не надо. Вот сяду я с внучатами. Они играют, у меня на сердце спокойно. Так и дожить свои дни хочу, чтобы…

– Разве я не права? Зачем ты на зиму побрилась, Любаша? Лысинка на морозе не мерзнет, а?

– …только мне не говори, Макс. Хочешь сказать, что тебя не бесит та шобла, что у тебя собралась? Ты ж одиночка по жизни!

– Говорю ж тебе, это точно был он! Я еще в своем уме. Я ему ору: «Колюня, Колюня!», а он шмыг в подворотню. Искал его, так и не нашел. И главное, следов никаких нету…

Они опомнились ближе к полуночи. Разорались, разгалделись. Будто от того, что они проворонят точное время, Новый год мог не наступить. Они вспомнили о павлине, втолкнули Верзилу в клетку с золотыми птичками, как к дикому зверю. И сгрудились вокруг, тиская в руках приготовленную шипучку. Я до последнего не верила, что получится. Он возился со всякими штуками, заводя механизм и молчал как партизан, не реагируя на бесконечные «ну как?». А спросили, по-моему, все. Кроме нас с Киром. Они не смогли замолчать даже тогда, когда закружилась стрекоза, отсчитывая секунды, когда под мелодичный звон колокольчиков повернулась клетка с совой и отчаявшийся павлин поднял, наконец, голову. И только когда веером открылся блестящий золотом хвост и петух, застывший в углу клетки, стал издавать странные звуки – вот тогда установилась тишина.

Правда, ненадолго. Полетели в расписной потолок пробки из-под шампанского, застряли в балкончиках, выдвинутых в зал, а за окном зимнюю полночь расцветили петарды. Напрасно Снегурочка с Дедом Морозом пытались привлечь всеобщее внимание, раздавая прикольные подарки, явно взятые из магазина диковинных штук – всем было до них, как до далекой звезды.

Я вышла через коридор в соседний зал, в темноту и холод, застегнув толстовку. Раньше умели строить – так всегда говорила моя мама. Меня встретила ласковая тишина. Она потекла мне в уши, нашептывая слова, которых не было на самом деле. Конечно, фейерверки, взлетающие с Дворцовой площади – это круто, но моя душа хотела видеть звезды. И стоило мне посмотреть в сторону Невы, как свершилось чудо – я их увидела. Много. С замиранием сердца я ждала, когда с небосвода отвалится и полетит вниз хоть самая плохонькая. Я точно знала, какое желание загадаю. И пусть не надеются – я не буду его думать, я скажу вслух. Я крикну так, что вздрогнут стены!

– Ждешь, когда упадет звезда?

Как ему удалось подойти так близко? Я чувствовала его дыхание, согретое спиртным.

– Жду, – призналась я.

– Я знаю, что ты собираешься загадать.

– И я знаю, что я собираюсь загадать, – эхом отозвалась я.

На небе перемигивались звезды. Мы молчали.

– Ты же собиралась написать желание на бумажке, сжечь ее и съесть, – напомнили мне.

– Глупости все это.

– А что не глупости?

– Знаешь, Макс, – я обернулась, едва не задев его. – Мне нравится версия Германа.

– Даже так?

– А что в ней плохого? Мне хочется верить, что где-то там, в космосе, по-прежнему вертится наша Земля. И там живу я. С мамой, с Антошкой. Вечно недовольная живу, даже не понимая, насколько я счастлива.

– И еще тысяча таких ты медленно умирает день за днем…

– Ну и что? Я умираю с улыбкой, без боли. И вряд ли понимаю, что происходит. И пусть я несчастлива в тысячах днях, хоть где-то я счастлива! И эта мысль меня согревает.

– Человек – странное существо. Ты счастлива в единственном мире, и даже не подозреваешь об этом. Чепуха все это. Я скорее поверю в том, что вот был мир. И его нет. И наша матушка-Земля не дни использованные отщелкивает, а отбросила раз и навсегда один отработанный и не оправдавший себя элемент. Людей. Очистится со временем и заведет себе новых, более благодарных питомцев. А мы? Случайно прилипли, как пепел к сухой пятке.

– Точно сухой?

Насколько я помнила, пословица звучала как-то по-другому. Я прыснула от смеха, Макс тоже не сдержался. Мы смеялись, даже не замечая, как становимся ближе друг другу. Мы опомнились, когда его руки легли на мои плечи, одна упала ниже, прижимая меня так крепко, как только возможно. Я не могла вздохнуть. Я подняла голову и наши губы столкнулись. Мягко – Макс внушал мне то, о чем я старалась не думать, настойчиво вытаскивая из памяти постыдное, замусоренное, лежащее на таких задворках, что проще было сжечь, чем найти. Его поцелуй был таким нежным, таким уступчивым – стоило мне чуть отодвинуться, чтобы он отступил. Я таяла, я принимала все таким, как есть, я растворялась в чувствах, что несмело, медленно, но неизбежно приливной волной поднимались откуда-то из глубины живота…

– Лада! Ты здесь?

Кир крикнул так, что у меня заколотилось в висках. Я открыла глаза, разглядела Макса, уже стоявшего чуть поодаль. Он перевел дыхание и отодвинулся еще дальше. Хотя куда уж? Я начала скучать по теплым объятиям, по нескончаемо долгому поцелую.

– Я здесь, – хрипло отозвалась я и закашлялась.

– Ты же обещала! – тон его голоса по капризности не уступал Алискиному. – Что мы побродим по залам! Ты ведь обещала! Я тебя жду, жду…

– Сейчас пойдем. Раз обещала.

Мне хотелось что-то сказать Максу напоследок, но подходящие слова не нашлись. Я только помялась с ноги на ногу и пошла к Киру. А когда мы вместе вошли в свет и суету, я поняла, что должна была сказать.

– Слушай, Кир, там очень холодно. Ты не помнишь, где я пуховик бросила? Принеси, а?

– Ага. Я сейчас.

– И свой захвати!

Крикнула я ему вслед и бросилась назад, одержимая желанием рассказать о своих чувствах.

– … на малолеток потянуло.

Женский голос  в темноте остановил меня.

– Чего ты хочешь, Тая?

Макс спросил спокойно, но я, зная его, уловила в его голосе раздражение.

– А ты в курсе, сколько б тебе за нее дали в прежние времена? – она его не слушала.

– Это все, что тебя волнует?

– Меня? С какой стати это меня должно волновать?

– А разве нет? Если уж ты шпионить за мной начала.

Воцарилась пауза. Я слышала лишь чье-то дыхание.

– А ты у нас весь такой правильный, да? Прям эталон праведности, – наконец, нашлась с ответом Тая.

– На эталон не претендую, но шпионить ни за кем тоже не собираюсь.

– Праведник он, – я услышала неприкрытую ненависть в ее словах. – Компашечку себе подобрал, заботится обо всех, папочка. С малолетками трахаешься…

– Тебе есть еще что сказать? Нет? Тогда я пошел. Смотри, Тая, не захлебнись. От злости.

Послышалась возня и тихое, с угрозой Максово «пусти».

– Дашку свою давно видел, праведник?

– Замолчи.

– А чего ты мне рот затыкаешь? Правда глаза колет?

Шаги и стремительный, набегающий волной крик Таи:

– А ты в курсе, что твоя Дашка беременна? Как ты ее трахал? Как куклу, да? И пока ты здесь с малолетками ошиваешься, твоя любимая жена рожать будет! И я сильно сомневаюсь, что у нее получится! Как тебе такая новость, праведник?

Глава 10. Сусанин

Сусанин

Я летел в ад. И внутри меня тоже бушевал ад.

Жалкая сучка врала!! Не могла эта хрень быть правдой. Да, фигурка у Дашки изменилась – где-то добавилось, где-то убралось. И что? У всего есть объяснение: малоподвижный образ жизни, питание странное. Но я давал ей витамины, чтобы сбалансировать недостаток!

Полная чушь. Белобрысая сука пошлила зря... Меня передернуло, я крутанул руль, едва не влетев в заснеженный бок автобуса. Я никогда! Слышишь ты, тварь! Никогда не спал с Дашкой после начала мутотени!

Блин. Там же девять месяцев должно пройти, да? И если открутить все назад, то как раз и будет май. Самое начало. Мы не предохранялись уже полгода. Решили, что если у нас получится, то вполне можем себе позволить ребенка. Дела у меня на работе шли в гору...

Бред. Я бы заметил. Обязательно заметил. Или... нет? Когда я последний раз видел Дашку голой? Черт. Не помню. Я не помню!!

Ревел двигатель. Луч фонаря бешеной собакой метался по подворотням. Из моей разгоряченной головы высыпались все мысли. Я уже не понимал, где они кончаются и начинается реальность.

А вдруг? Если предположить невозможное – вдруг она и правда беременная? Я адресовал вопрос Медному Всаднику, на пару секунд вспыхнувшему в темноте. Он промолчал, тыча рукой куда-то вдаль. Дескать, мужик, ты уж разберись самостоятельно, ок?

– Бред! Бред!! Все вранье!

Я орал снежным холмам, коню, вставшему на дыбы – до всадника было не докричаться. Снегоход заносило на поворотах, я с трудом выравнивал его, заставляя двигаться в правильном направлении.

Ночь, снег. Хаос  в моей голове. Все переплеталось, смешивалось.

 – Сучка! Сучка! – кричал я, уже не зная кому – Тае или судьбе.

На повороте на Садовую снегоход взревел и стал заваливаться. Я вцепился в руль, выравнивая машину. Сквозь рокот до меня долетели слова:

– Макс, я прошу тебя! Успокойся, пожалуйста! Мы перевернемся!

Тонкие белые руки, выпавшие из рукавов, обхватили меня. Я не помнил, как она оказалась за моей спиной. Сама ли напросилась, или я настоял. Я, наверное. Да потому что боялся ни хрена не понять! Хотя... Что она может понять – девчонка. Или... девчонка девчонку всегда поймет, и возраст тут не при чем? Я не собирался полагаться на случай. Есть же всякие тесты на беременность. Что там нужно для того, чтобы он сработал? Моча? Достанем мы эту чертову мочу! Дашка ночью в туалет ходит, вот и подставлю ей банку...

Сука, сука! Чтоб слова застряли у нее в глотке!! Я не трогал Дашку с мая месяца!  Май, июнь, июль, август... Черт, черт!! Почти девять месяцев. Это ж должно быть заметно! Какой там живот по размеру на таком сроке? Да не мог я не заметить!! Или мог?.. Я сто лет не видел ее голой. Чего там рассматривать? Ходила себе в моей старой футболке и ходила бы еще сто лет. Я давно перестал к ней относиться, как к жене. Близкое существо, за которое я несу ответственность... Черт, что я говорю? А может, у нее непорочное зачатие? Так сказать, новый Завет нового Мира? Или еще хуже, кто-то воспользовался моим отсутствием и...

Я схожу с ума. Луч фонаря прыгал с сугроба на сугроб, я ввел машину в колею, которую оставил вчера и забыл о дороге. Только на подсознании отмечал очередной световой отрезок – конечную точку, до которой мне предстояло добраться. По возможности, живым.

Машину бросило на повороте. Закричала Влада. Я тормознул, но поздно – мы стали заваливаться набок. Еще секунда и мы рухнем. На такой скорости нас развернет и закрутит и если не сшибем кучу закрытого снегом дерьма у обочины, вернее, если там не кроется ничего опаснее трупов, то может, отделаемся переломами... Сработало бешенство, сидевшее у меня внутри. Неимоверным усилием, выбивая из плеча сустав, я заставил машину грохнуться наземь. Лязгнули механизмы и мотор затих. Фонарь светил по-прежнему, будто нарочно вычленяя из темноты дверь с надписью «Аптека. Часы работы».

– Цела? – не слыша себя, спросил я.

– Не знаю. Наверное, – дрожащим голосом ответила Влада и добавила лишнее, что я услышал уже на ходу. – Успокойся, Макс! Давай во всем разберемся спокойно! Еще ничего неизвестно, а ты уже завелся! Может, Тая соврала!

Я рванул дверь на себя, но она не поддалась. Не раздумывая, я выхватил из кобуры пистолет, снял с предохранителя. Я стрелял в стекло, в тишину, в обстоятельства, заставляющие меня снова и снова нажимать на спусковой крючок. Я смотрел, как сыпались осколки, я слушал звуки выстрелов, которые эхо катило куда-то к Невскому. Мне было почти хорошо, все уравновесилось – хаос, царивший внутри, выплеснулся, чтобы затопить все снаружи.

– Макс, дверь открыта, – позвала меня Влада. – Ты просто открывал не в ту сторону.

Мне было все равно. Я вошел.

Полутьма плохой подсказчик. Карманный фонарь в моей руке прочертил светлую дорогу в стеллажах, заваленных банками-склянками. Я слабо представлял, как выглядит то, что я ищу. Я заметался по аптеке, сметая все на своем пути. Соображать под грохот падающих микстур было сложно. Угасшая было ярость, разгорелась с новой силой. И я нашел выход – стал крушить все подряд. Запах стоял убойный – видимо, разбилось что-то вонючее. На очередном витке разрушения в свете фонаря возникла Влада. Бледная, она стояла передо мной, протягивая мне с десяток каких-то коробок.

– Смотри. Я нашла, – сказала она.

– Этого хватит? – спросил я.

– Хватит.

Я сгреб коробки, сунул их за пазуху.

– Пошли, – бросил через плечо. И вышел так же, как и вошел – через окно. Застрявший в раме осколок, висящий сверху, мазнул меня по щеке.

– Ты порезался, – участливо выдохнула Влада, встретив меня у входа.

Я отмахнулся от ее слов, как от назойливой мухи. В снегу отыскались мои следы, оставленные накануне. Зная, что вряд ли буду способен на визит первого января, я лишний раз проверил котел, обновил запасы провизии – пластиковые баночки из под йогурта, в которые я давно подкладывал что посерьезней, щедро пересыпая витаминами.

Подморозило. В небе, затмевая свет звезд, рассыпались огнями фейерверки. Ребята старались. В темноте двора, под хруст снега я стал успокаиваться. Глупости, Тая соврала. Такого просто не могло случиться. Эта мысль тут же накрылась второй – даже если все подтвердится, я справлюсь.

На такой оптимистической ноте я открыл дверь и вошел в тепло и темноту прихожей. Я зацепился плечом за косяк в спальне, нащупал выключатель. Слабенькая, шестидесяти ваттная лампочка осветила большую кровать, на которой спала Дашка, укрытая до подбородка одеялом. Моя девочка, моя мерзлячка. Она вечно жаловалась на то, что мерзнут плечи, поэтому и спала в моей футболке.

Я откинул одеяло и застыл. Меня нестерпимо пугала возможная правда. Нет, я хотел ее знать, но только ту, удобную, которая позволила бы мне выдохнуть и послать нах... эту гребаную сучку.

Дашка лежала на боку, прижимая колени к животу. Они мирно похрюкивала во сне. В голове мелькнуло, почти обыденно – интересно, они смотрят один и тот же сон, или каждый раз разные?..

– Макс, тут даже без теста... – начала Влада и не договорила.

Ее слова молотом ударили в мою голову. Я нагнулся, подцепил руками футболку. Яростно рванул, бросая вызов тем, кто лишил меня выбора – даже не сейчас, а тогда, давно – и в этой постели мы могли бы лежать вдвоем. Счастливые. Мертвые.

Не то, чтобы он был огромным, просто несуразно большим на ее хрупком тельце. Он выглядел словно присосавшаяся в животу опухоль, что-то скрывающая внутри. Отлично просматривались странные уплотнения, выпуклости под тонкой кожей, покрытые тонкими нитями сосудов.

– Дашка, зачем? – жалко спросил я, заранее обвиняя в том, в чем не было ее вины.

– Ма-акс, – забеспокоилась Влада. – Даже хорошо, что мы узнали. Видно, что срок поздний. Я в том смысле, что уже скоро. Ты не можешь вспомнить, когда вы были вместе в последний раз? Макс, ты можешь сказать мне все. Даже если...

– Может, она просто заболела? – я не хотел слушать Владу. – Бывают же всякие болезни. Водянка там... Надо покопаться в справочнике.

И в этот момент, отвергая мои усилия обратить правду в другую веру, на Дашкином животе что-то вздулось, поерзало и убралось назад. Я вздрогнул, отпрянув, едва не свалился, споткнувшись о прикроватную тумбочку.

– Я знаю, как называется эта болезнь, – Влада придержала меня за руку. – Она называется беременность. Если хочешь, Дашка больна. Твоим ребенком.

– Мне нужно выпить. – Я расстегнул куртку, на пол посыпались ненужные коробки.

На кухне, сжимая в руке стакан с забытым виски, я сидел, совершенно не представляя, что делать дальше. Ехать к Султану? У него там баб в возрасте до фига, может, и найдется кто-нибудь, кто примет роды. Литература там, справочники... И еще медикаменты...

– Так ты можешь ответить на вопрос? – Влада села на диван напротив. – Просто это поможет установить срок. Мне нет дела до всяких моральных вопросов...

– Тебя интересует, спал ли я с ней после того, как все случилось? Тая может засунуть свои грязные слова себе в задницу. После того, как все началось, даже в такую больную голову как моя, подобная мысль не приходила! Я люблю... любил ее. Она была моей девочкой.  Я кормил ее, укладывал спать... Обнимал...

Меня накрыло. Слова пристыли к горлу. Я одним глотком осушил полстакана виски.

– Не переживай ты так, Макс! – напомнила о себе Влада. – Справимся!

– Справимся. Смешно. Ты даже не представляешь себе, о чем говоришь. Нашлась тут. Знаток.

– Что ты вообще обо мне знаешь? – вдруг прорвало ее. –  Да я заботилась об Антошке с первых дней! Когда маму выписали, отец вообще к Антошке не подходил! Бабушка и дедушка в Выборге. Так что это я помогала маме! Купала его, кормила. И что такое маленький ребенок уж знаю побольше тебя!

– Ладно, ладно. Успокойся. Разоралась.

– Я спокойна. И еще. Мне кажется, у нас появилась надежда.

– Думаешь? – я понял ее с полуслова.

– Надеюсь. В любом случае, помни, ты не один.

Я не сдержался, усмехнулся.

– Ерунда все это, Лада. Обман. Мы все одиноки. Каждый из нас. Это кажущееся не-одиночество вынужденное. Ты что же думаешь, раньше та же Натаха спала бы с Султаном? Или в обычной жизни Алиска обратила бы внимание на Даньку?

– А ты на меня? – подсказала мне Влада.

Я посмотрел на нее. Она занавесилась волосами, но губы ее дрожали.

– Ладушка-оладушка...

– Скажи мне, что все не просто так. То, что происходит между нами.

Трогательная, милая, она пробила меня до глубины душа, напомнив прежнюю Дашку.

– Иди ко мне.

Она безропотно подчинилась, обошла стол и села ко мне на колени, заполнив пустоту между распахнутыми руками. Теплая, отзывчивая, она обвила мою голову, заставив уткнуться носом в тонкую шею. Туда, где билось сердце, стремительно отсчитывающее бесконечные тук-тук. Я прижался губами к ее шее, коснулся маленького уха, спрятанного в волосах. Она задохнулась, опустила голову, нашла губами мои губы. Горячая волна накрыла нас обоих, вошла внутрь, переиначила все по-своему. Одним росчерком пресекла тревожные мысли, часть отправила в прошлое, часть в будущее. В настоящем осталось хрупкое, податливое тело, так настойчиво отзывающееся на ласку.

Исполняя свой ритуал, пошла в туалет Дашка. В разорванной футболке, из которой торчал большой живот. Зачем-то постояла у входа на кухню, равнодушно окидывая взглядом наши обнаженные, блестящие от пота тела...

Я проснулся ближе к утру, на наспех разобранном диване в гостиной. С трудом разлепил глаза, отыскав в темноте разбудившую меня Владу.

– Макс, я не хочу тебя пугать, – сказала она. – Но у твоей Дашки, кажется, отошли воды.