Текст книги "Рандом (СИ)"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

– Я тоже. Но и подыхать завтра не собираюсь.

– Дань, – неожиданно вырвалось из меня, – если бы тебе сказали, что тебе надо умереть, чтобы все стало как раньше, ты бы умер?

Сказала и сама удивилась – как из меня могли вывалиться такие беспомощно-детские слова? Но затолкать их назад не представлялось возможным, поэтому все, что мне оставалось – глупо хмуриться, да греть в руках бокал с мартини. Вполне ожидаемо, Даниил не ответил. Его темные брови забрались на немыслимую высоту. Мне даже показалось, что морщинами пошел не только лоб, но и бритый до синевы череп.

– Ты, Влада, меня порой удивляешь, – начал он, но я прервала созревшую цепь критических замечаний в свой адрес.

– Так что ты там вчера за дискотеку устроил на Ваське, все забываю у тебя спросить?

– Так это… Днюху отмечал.

Я опешила.

– Свою?

– А чью же еще? Прадедушки Петра?

– И сколько тебе треснуло? А чего никого не позвал?

– Я позвал.

– В смысле? Там же никого не было.

– Я позвал. Тебя, – и он так серьезно посмотрел мне в глаза, что мне стало грустно.

Накаченный парень, сидящий напротив, так нагло демонстрирующий мне в майке свое тело, собирался усилить впечатление от сказанных слов. Я видела решимость в его глазах, указавших мне на губы, во вздохе, стремительно заваленном на взлете.

– Извини, – как можно язвительней хмыкнула я,  – что-то я плохо уловила твой мысленный призыв, поэтому явилась без подарка.

– Ты сама –  подарок. – Он никак не хотел сходить с выбранного пути. Более того, его байк стал набирать скорость – Даниил потянулся ко мне, добрался руками до дивана, на котором я сидела, поджав ноги.

– И медведя ты тоже пригласил? На днюху? – выпалила я, готовая к бегству.

– Нет, этот сам приперся. На тот случай, если ты не придешь.

– Чтоб ты не скучал? – с вызовом спросила я, отодвигаясь.

Данька хмыкнул. Подумал, вздохнул и занял прежнее место – в глубине кресла, придвинутого почти вплотную к дивану.

– А что делать? – глухо сказал он. – Хоть с медведем повеселились бы.

– Ты всегда с оружием ходишь? – уже с легким сердцем поинтересовалась я, одобряя его выбор. Мне вспомнились белые пальцы, сжимающие рукоять ружья.

– Мне удивительно другое! – Даниил снова так стремительно подался ко мне, что я вздрогнула. Правда, рук на сиденье класть не стал. – Почему ты до сих пор ходишь без оружия! Сколько раз я тебе предлагал: пойдем, подберем то, что тебе понравится! Пристреляемся.

– Вот. У вас, мальчишек, только одно на уме – пострелять!

– Ты упрямая. Я вижу только один выход из положения.

– Какой это еще? – насупилась я, смутно понимая, о чем опять пойдет речь.

– Тебе нужно завести телохранителя. Я вполне подойду на эту роль.

Я отвела глаза. Неужели ему трудно понять, что я не хочу говорить на эту тему!

– И вообще, каким хером ты потащилась одна? Где твоя свита?

– О да, – хмыкнула я, – Кирюха с Алиской помогли бы стопудово.

– Почему нет? Пока Мишка занимался бы ими, ты смогла бы убежать.

– Ай, – я махнула рукой, – ты что, правда боишься смерти?

– А ты будто бы нет! Не гони, Влада. Родные, близкие. Мамы, папы. Сестры, братья. На самом деле все мы боимся только одной смерти. Своей.

– Не знаю. Мама, Антошка… Как я стану жить, если не за кого станет цепляться…

– Ты хочешь сказать, что способна  покончить с собой, если они умрут?

– Не говори так! – сорвалась я. – Я не хочу, чтобы ты так говорил!

– Ладно, успокойся. Еще налить?

Даниил мотнул головой. Проследив за его взглядом, я с удивлением поняла, что пью. Мой бокал незаметно опустел.

– Не буду, – задумчиво сказала я. – И это-то пить не хотела. Я вообще не пью. Ни раньше. Ни особенно теперь. Стоит выпить, как я вообще теряю всякое представление о том, где нахожусь.

– Не вижу в этом ничего плохого. Скорее, наоборот.

– Ага. И так все происходящее мало чем реальность напоминает. А тут еще алкоголь. Так легко заблудиться.

– Так и что?

– И не найти больше выхода в реальность? Ну уж нет. Я предпочитаю идти знакомой дорогой. Пусть даже заваленной мусором. С ямами и выбоинами. Зато я знаю, где нахожусь. Откуда вышла и куда иду.

– А я бы хотел заблудиться, – Даниил мечтательно посмотрел в окно. Солнце ответило ему долгим, белым взглядом.

– Зачем?

– Я не хочу знать, куда иду. Лучше… Неизвестность.

– Неизвестность может быть еще хуже.

– Куда уж хуже, Влада. Ты сама это прекрасно понимаешь.

– Ага, – кровожадно улыбнулась я, – значит, в глубине души ты надеешься на лучшее. И кто из нас мечтатель, а, Дань?

Мы помолчали, переваривая мои слова.

– Ты так мне и не ответил,  – напомнила я. – Так сколько тебе исполнилось?

– Ты тоже мне не ответила.

– Когда?

– Так что тебе снилось?

Я прислушалась к себе. От сна у меня осталась странная смесь надежды и обмана. Все остальное память моя растворила.

– Не помню, – честно призналась я. – Ты тоже не помнишь, сколько тебе лет?

– Девятнадцать. Ну? Тебе стало легче?

Я выдохнула скопившуюся злость. И, правда, мне стало легче. То ли оттого, что Даниил был старше меня всего на четыре года, то ли просто начал действовать алкоголь.

Ровный белый свет заливал огромных размеров гостиную, в которой мы беседовали. Наверное, вся моя квартира могла тут поместиться. И необъятный диван из натуральной кожи, на котором я полулежала, вряд ли смог бы войти в мою комнату. Не говоря уж о том, что там бы никогда ни разместились все эти шкафы и комоды, с инкрустированными серебром пузатыми боками и стеклами. Меня кольнуло – но так, тупым концом – вот мы сидим тут на чужих диванах, пользуемся чужой посудой, смотрим в окна, не предназначенные для чужих глаз. А хозяева, даже если б и были живы, не сказали бы нам ни слова.

Я свесила ноги с дивана. Мои белые носки погрузились в длинноворсовый ковер. Даниил дернулся и перед моими глазами возникли кроссовки. Не модные, не дорогие – я не любила брать у новой жизни. Я признала прежние, старые и любимые вещи. Зато мои. Глядя на то, как я влезаю с растоптанную обувь, Данька молчал. Я была ему благодарна за то, что не услышала обычную фразу Кира «давай тебе уже подберем что-нибудь приличное». Что мне можно было давать или не давать в городе, больше напоминающем бутик, где у тебя на руках карточка с неограниченным лимитом?

Накинув капюшон, я вышла на террасу. Небо готовилось хмуриться. Облачная пелена подбиралась к солнцу. Слабый ветерок занимался оставленными в мангале углями.

Тихо. Стыло. Неуютно.

Неожиданно, я почувствовала голод. Я испугалась, что пустота снаружи способна заполнить меня внутри. Будто прочитав мои мысли, Даниил спросил:

– Есть надумала?

Я кивнула. Касаясь меня плечом, крепкий парень стоял рядом и никуда не торопился. Высокий и почти красивый в профиль. Я обняла себя руками, удерживая тепло.

– Влада, а у тебя бывают острые приступы счастья? – хрипло спросил Даниил.

– Сейчас? Как раньше? – я глянула на него исподлобья. – Нет, не бывают.

– А у меня таки да. Бывают. Иногда после пары банок пива, я  мчусь по западному скоростному. Там есть такие участки, где нет машин. Нет людей. Скорость, ветер, город на ладонях. И не могу удержаться: я счастлив абсолютно.

– Везет, – тихо вставила я. – У меня другие приступы бывают.

Даниил повернул голову.

– Какие?

– Острые приступы несчастья.

Я повернулась, чтобы уйти и натолкнулась на Даньку, перегородившего мне дорогу.

– Ты зря бегаешь от меня, Влада, – зло сказал он. – Я уверен, что смогу.

Я обошла его по широкой дуге. Мне не хотелось знать, что он сможет с таким злым лицом.

Глава 10. Not found

Not found

– Сначала я по-настоящему разозлился. Придурок вздумал притащить с собой еще трех уродов, а я здесь причем? Прикинь, стою в долбанной Октябрьской, руки в брюки. Сбоку в окне торчит этот столб. Вся площадь забита машинами – прямо стойбище из машин. Если не приглядываться, то кажется, просто пробка. Все это я отлично вижу перепендрическим зрением. Короче, пытаюсь отвлечься. Потому что больше всего мне хотелось спустить пар. Ну очень захотелось воспользоваться стволом! Стою такой, прикидываю места на рожах, которые с удовольствием перекроил бы мой резвый дружок…

– Он! Говорю тебе – это сказал мне он! Ладно, я могла еще себе представить, что фотографии простой фотошоп. Что кому-то захотелось мне нагадить. Но, Светка, он не стал возражать. Мне даже показалось, что он был в курсе… Чего-чего? В курсе всего! Стоял, смотрел на меня. И молчал. Потом, знаешь, когда я уже в истерике билась, тихо так сказал. Специально, наверное, чтобы я не расслышала. «Хорошо, что все прояснилось». Прояснилось у него, б…!

Сколько раз мне хотелось прервать задолбавший меня трындеж. Сколько раз я так и делал. Брюнетка, сидевшая за столом напротив меня, равнодушно относилась не только к моим ругательствам, но и к пощечинам тоже. Болтала и болтала с подружкой, которая давно сдохла. О неверном муже, который давно сдох.

– Завали хлебало, – беззлобно сказал я. Машка замолчала. Совсем не потому, что вняла моим словам. – Прикинь, козабля, пока я разглядывал их самодовольные рожи – как будто это в их …лядские головы пришла мысль об охоте – я успокоился. Как стукнуло что-то в башку – это ж киллером может быть любой из них! Ну? Я ж гений, ёптить, прям Джеймс Бонд! Я так пригляделся повнимательней. Сусанин, блин, забился в угол. Сидит, помалкивает в тряпочку. Бледный какой-то, смурной. Видно, с перепоя очередного или, скорее, не проходящего. Какой нахрен из него лидер?.. Да и киллер, честно говоря, тоже. Скоро руки начнут трястись и печень откажет. А докторов у нас йок. Не, я пас так бухать.

Машка поднялась, почесала себе лобок. Неправду говорят, что только мужики яйца чешут. Бабы тоже это делают. Уж не знаю, что им там мешает. Машка и в носу ковыряется – и хорошо так, с удовольствием. И… странное что-то я испытываю, когда на это все смотрю. Красивая такая, холенная баба, а ведет себя так, словно за ней некому подглядывать. Я еще люблю смотреть как она моется, даже как сикает. Не могу сказать точно, что я испытываю. Может, превосходство от того, что она оказывается хуже чем я – по крайней мере, за мной подглядывать некому.

Машка давилась на кухне своим йогуртом, так что я говорил в пустоту. Но громко, давая ей шанс меня услышать.

– Яровец? Тупой ублюдок. Весь в своей отъехавшей семье. В жене и детях. На первых порах, когда все квасили по-черному – Борюсик с Головастиком всех сгоношили! – он все домой отпрашивался. Нашел мне дом, придурок. Сидит такой, глазами хлопает. А как сморозит что-нибудь, как в лужу пернет. Не, киллер из него никакой. Да и тяжелый он. В смысле, толстый. А тот… Я помню, полегче парень.

Отбулькав, наконец, свою хрень, Машка потащилась в туалет, напевая себе под нос всегдашнюю фигню. Что-то там про мир, который она согласна подарить очередному говнюку. Ее пение периодически прерывалось. Она вставляла туда шипящее «с-с-сука». Я знал ее программу наизусть: не фига не поможет ей пение, сейчас она потащится в ванную, реветь. Кстати, на это тоже прикольно смотреть.

Верзила еще менее тех двоих походил на киллера. Неуклюжий, поворотливый не больше стремянки, он не сказал и двух слов подряд. Только зыркал и угукал. Чаще не к месту. Слова, блин, настоящий подарок, выдавались у него по запросу. Причем, делать его нужно было заранее, иначе хрен что дойдет вовремя.

– Нет, точно тебе говорю,  –  я хмыкнул, – вот молчит, молчит и вдруг откроет рот и как… Хрен тебе. Захлопнет рот и снова молчит. Ну какой из жердяя профи? Уё – одним словом.

В ванной рыдала Машка. Она захлебывалась словами, которые уже сбылись.

– Что б ты сдох, козлина вонючий, – всхлипывала она. – Гаденыш. Это за все, что я для тебя сделала? Десять лет коту под хвост – готовила тебе, стирала, убирала. Сколько мужиков у меня могло быть, один Стасик чего стоил… Чтоб ты сдох, сученок.

Я отвлекся. Представил ее мужа – вон фоток сколько по углам расставлено. Даже если бы я притащил сюда этого придурка. Дохлого, вонючего, сунул бы ей под нос – она не вздохнула бы с облегчением. Не перестала бы реветь в ванной, ругаться и жаловаться своей дохлой подруге.

Машка пришла из ванной и села за столик в кресло напротив меня. Она принесла с собой открытую бутылку вина. Поначалу, я приносил ей то, что было. Потом любое вино, что попадалось на глаза в магазинах.

Иногда это было пиво. Иногда водка.

Иногда вода.

Эффект был одинаковым. Давно. Всегда.

Сейчас в бокал плеснуло вино. Очень дорогое по старым меркам – я решил побаловать свою брюнеточку.

– Сука, как я тебя ненавижу, – глядя в бокал, она хлюпнула красным носом.

– Тебе тоже не хворать, – я поддержал ее стаканом, в котором пенилось баночное пиво.

Огромное окно от пола до потолка за Машкиной спиной вместило в себя очередную Невку, почти зеленую полосу Елагина острова. Хмурое небо с вечной Питерской игрой «Угадай, где солнце». В целом все смотрелось как картина. Вполне себе ничего. С вписанной в середину Машкой. Она выпила свой бокал до дна. Грохнула его на стол. Пряди волос, от балды подрезанных мной пару месяцев назад, снова упали на лоб, закрыв пол-лица. Машка засопела, разглядывая что-то на столе. По крайней мере, мне казалось, что меня слушают.

– Яровец все время нес какую-то пургу, – поморщился я. – Что-то про то, что киллер обычно охотится в центре, что отстреливает живых один-два раза в неделю. И это только те случаи, о которых мы знаем. Короче, говорил то, что и так известно. Потом, правда – я уж почти заснул – вдруг как ляпнет: «Я догадываюсь, кто на самом деле убийца!». Все, конечно, возбудились. Перебрали всех. Вспомнили даже Колюню! Типа, а может, он всех хочет положить в могилу, а не только что шизиков? Жирика, Сан Саныча еще приплели. Докатились даже до Борюсика с Головастиком, прикинь? В конце все сошлись на том, что Султан – реальный персонаж. А я-то уже догадывался, кто есть ху, – я подмигнул Машке. – Этот самый ху сидел напротив меня и делал вид, что болтовня его не касается. Между прочим, я тоже помалкивал. Смотрел на них и думал: хрен ли вы все придурки. Языками трепать горазды. Никто из них – слышишь? – никто не видел киллера так близко, как я! Никто за ним… ну, типа, не гнался. Никто не был так близок к тому, чтобы всадить в него пулю! Ну, или наоборот. Не важно. Короче, я вдруг почуял, что мы с ним на одной волне – с тем, кто сидел напротив меня. Ну вот. Дождался, когда все замолчат и предложил охоту на живца.

Машка снова плеснула себе вина, снова стала бубнить себе под нос то, что опротивело мне полжизни назад. Я дернул за язык очередную банку с пивом, опрокинул в стакан, утопил в пене.

– Сука, ты мне за все заплатишь, – прошипела она, разработав с своем мозгу страшный план мести.

Я снова ее поддержал. В смысле, с выпивкой. Потом потянулся через стол и отодвинул ее бокал подальше. Сейчас она типа зафиндюрит его в стену над камином, потом пойдет на кухню за метлой и будет убирать то, чего нет. Мне насрать на ее телодвижения, но так бокалов не напасешься, а выпить, бывает, хочется.

Хоть с кем-то.

– Разумеется, – говорил я в Машкину спину, – живцом послужить общему делу желающих не нашлось. Сусанин отмотался головой, Яровец прикрылся семьей. Верзила вообще промычал что-то невразумительное. Короче, все хотели быть охотниками. А я сидел и смотрел в глаза чуваку, сидящему напротив и ждал, что он скажет.

Вернулась за стол Машка. Она прижимала к щеке руку, потому что расквашенный мной мобильник давно гнил где-то на помойке. Машка говорила туда, в ничто. Никакие слова. Никому. Они  пытались придать хоть какой-то смысл Машкиному существованию. Оправдать ту, кто сидел, разложив на столе сиськи. Зачем? Нужная кому? Разве мне? Я могу уйти и забыть, забить. Тогда Машка умрет – со всеми своими большими сиськами, вполне приличной жопой и нежной кожей. Могу выбросить ее через балкон. Наверняка она полетит как кукла, смешно болтая руками и ногами. С восьмого этажа. И будет лежать там, растекаясь мозгами и кровью по асфальту.

Ненужная там.

Ненужная здесь.

На меня накатило. Нашло душной волной и отрубило. Желание продолжать жить? Жить ли? Не знаю. Иногда на меня находит. Вдруг я решаю, что еще чуть-чуть, еще совсем немного и я все пойму. И главное – зачем, для чего.

А вот кому это нужно – я понимать не хочу.

Машка расслабилась, хватанув вина прямо из горла. Встала, неуверенно утвердившись на ногах. Потом пошла в спальню, на ходу снимая футболку. Я вспомнил, что вчера постелил свежее постельное белье – не могу объяснить почему. Некоторое время я сидел, уставившись на круги, оставленные на столешнице бокалом с красным вином. Получалось почти восьмерка. Или знак бесконечности – под настроение. Потом мне вспомнились Машкины сиськи, лежащие на столе.

Я пошел в спальню, разделся. Слегка отодвинув Машку, лег под одеяло, в место, согретое ее телом. Она спала. Во сне ее лицо разгладилось, прошли красные пятна. Я зарылся рукой в ее волосы, убрал их с лица. Красивая. Маленький ровный нос, пухлые губы. Меня давно не волновал вопрос – а дала бы мне она, если бы все было по-прежнему. Я знал ответ. Но это не помешало мне перевернуть Машку на спину, сжать ее груди, оставляя на белой коже свежие синяки в дополнение к старым. Я наклонился, втянул в себя коричневый сосок. Моя рука прошлась по плоскому животу, коснулась темных зарослей. Я не собирался доставлять ей удовольствие – даже если бы она и могла что-то чувствовать. Она обросла за последнее время да, наверное, я мог бы ее побрить. Но не хотел. Для меня, это было доказательством ее живучести.

Или оправданием того, что я трахаю не совсем труп.

Машка ровно дышала, изредка всхрапывала, когда я не без труда вошел в нее. Горячая, она принимала меня, не сопротивляясь. Ее тело дергалось в такт моим движениям, сиськи колыхались. Почти беззвучная, почти живая.

– С-сука, – чуть позже скажет она в ответ на свои мысли.

Поначалу меня бесило такое совпадение. Моей полумертвой подружке досталась не одна пощечина прежде, чем мне стало все равно. Теперь, когда выхожу голым к окну покурить, я равнодушно принимаю спиной ругательство.

За окном все погасло, погрузилось в темноту. Я давно сорвал шторы, меня бесило подобие склепа, в который превращалась квартира. Где-то за рекой сентябрь трепал ветки старинного парка. Ветер собирал горы облетевших листьев, нес их ближе к городу, накрывал улицы и проспекты, заботливо подтыкая с двух сторон как одеяло лежачему больному.

На самом деле Машку звали Надькой. Я нашел ее паспорт, в ту пору, когда для меня представляли интерес чужие вещи. Так что, в крайнем случае, я мог назвать бывшую хозяйку квартиры Надюхой.

Потому что какая-никакая Надюха еще имелась.

А вот Надежды не было.

– Слышь, козабля, – я выдохнул дым в оконную темноту, – ты не дослушала. Короче, сошлись на том, что постараемся найти кого-то на роль живца. Может, удастся уговорить кого-то из стариков, но я лично сомневаюсь. Послезавтра выходим на охоту. Планчик, типа, определили. Стали уже расходиться, и тут я торможу чувака, с которым мы переглядывались и тихо так спрашиваю: а ты, Даниил, кого в киллеры определяешь?

Глава 11. Влада

Влада

«Смотри», – говорил он. Но сам отвернулся – его рука без ведома хозяина указывала в другую сторону. На музеефицированную квартиру прославленного другими временами покойника. У бунтаря, одержимого «бесстыдным бешенством желаний» не могло быть ничего общего с создателем многочисленных клонов канувшей в небытие эпохи. Ленино-Сталины, они продолжали агитировать с портретов. За митинги, за субботники. За войну. У «безобразного потомка негра» глаза не смотрели в ту сторону. Впрочем, на голубей, сидящих на его плече, тоже».

Как всегда мы ошивались в бутике. Где-то на задворках Итальянской Алиска отыскала очередной магазин, по странному стечению обстоятельств обойденный стороной. Хмурое небо пропускало свет. Иногда солнце прорывало кордоны, воробьем ныряло в лужи, разбрызгивая по мокрому асфальту осколки света.

– Почему именно там? – спросила я.

– А где еще? – пожала плечами Алиска. – В Эрмитаже? Не интересно. Да и не нравилось мне там никогда. Неуютно как-то там.

– А в Юсуповском уютно? – фыркнул Кир.

– Если хочешь знать – да! – Алиска развернулась. Ее руки, усыпанные бриллиантами, заняли привычное положение – на боках. – Вполне себе уютненький дворец! Мне исполняется восемнадцать ни каждый день. И я не собираюсь встречать днюху черти как.

– И черти где? – задал Кир вопрос, который вертелся у меня на языке.

Безупречное Алискино лицо (что там было намазано, я затруднилась бы сказать) отразило пасмурный день сентября.

– Вот смотри, Кир, – учительским тоном сказала хозяйка лица. – Мне исполняется восемнадцать, с тебе всего четырнадцать. У нас с тобой разница пока в три года. Если ты понимаешь, о чем я говорю…

Мы с Киром переглянулись. Любое рассуждение у Алиски могло закончиться слезами. Либо мартини, что практически одно и то же.

– Все, понял, – Кир поднял руки, сдаваясь на милость. – Я – малолетка. Мне не дано.

– Нет, правда, – Алискин взгляд, минуя витрину, покатился далеко. Она молчала, нахмуренная, суровая. И уже не нашей волне. –  Я думаю вот: что мы будем делать, если кто-то из девчонок забеременеет. К примеру, от тебя, Кир. – Длинный палец с ногтем, выкрашенным в черный цвет, потянулся к опешившему парню.

Наш общий друг вздрогнул. Насколько я знала, Кир оставался девственником. И перспектива внезапно стать отцом не могла его не удивить. Впрочем, как и меня. Я не хочу об этом говорить, но раз уж зашел разговор… О сексе. В наши дни…

О-па. Я заговорила как старушка. Короче, в лицее не принято было обсуждать эту тему. Вернее, говорили те, кто уже отстрелялся. Вот у них закатывались глаза и терялись слова. От удовольствия, наверное. Остальные – те, кто не перешел Рубикон, молчали. В каждом классе находилась любительница выдавать желаемое за действительность, но фантазерка кололась на деталях. И тогда все вокруг понимали, что она врет. Все, кроме нее.

– Алиска, ты что завелась? – Я встала на сторону Кира, у которого и со второй попытки не получилось закрыть рот.

– Просто, – она сдулась, как воздушный шарик. Со стуком плюхнулась в кресло и уставилась в окно. К ее ногам, как добыча какой-нибудь старинной Артемиды-охотницы жалась меховая черно-бело-коричневая гора.

– Даже трахаться без опаски нельзя, – охотница пнула ногой давно поверженных животных.

– Как будто раньше было можно, – тихо сказала я и добавила еще тише, но меня услышали.

– Трахайся с презервативами, – передразнила меня Алиска. – Я бы и трахалась. Если б было с кем.

«Чем тебя Данька не устроил?» – хотела поинтересоваться я и прикусила язык. Насколько я поняла из последней исповеди пьяной Алиски, у них с ним что-то было. Однако он, как последний козел и придурок, посмел не настаивать на продолжении этого «что-то»… Да, и вообще она сама его послала.

Времени на подготовку к мероприятию Алиска нам оставила всего ничего. Но мы с Киром умудрились все успеть. За два дня до наступления часа икс, мы пригласили всех, кого смогли. С Киром за спиной, я гоняла на мотике, заставляя простуженный город чихать, впитывая рев мотора. В принципе, я ожидала, что отзовутся некоторые, но оказалась не готова к тому, что пришли почти все. Исключая старичков – уверена, именинница не одобрила бы их появление, я поступила благородно: в числе приглашенных имелись и те, кого мне приятно было видеть. Очень немногочисленные те.

Кир раздобыл где-то баллон с гелием и в назначенное время, или в те цифры, на которые показывали стрелки многочисленных часов, Юсуповский ожил. Много, разноцветные – шарики парили под потолком одной из гостиных (Кир назвал ее, но я забыла), медленно перемещались ближе у окнам, просились наружу. Все это бардово-бархатное, стенно-портретное великолепие пялилось на нас – тех, кто не мог ответить бывшим великим таким же уверенным в завтрашнем дне взором.

Даниил копался полдня, подключая электрику дворца к какой-то странной железной машине, но результата добился: дворец частично сиял, встречая гостей. Конечно, он предупредил, что надолго сверкающего великолепия не хватит, но ожидание праздника не внимало доводам разума.

Алиска тоже сияла. В прямом и переносном смысле. Свободным от брюлликов местом можно было назвать только лицо. Нет, правда, не удивлюсь, если и нижнее белье украшали драгоценные камешки. Где она их брала, я не знаю, но те, которые сверкали в ушах, завораживали. Какой-то своей сердцевиной, спрятанной внутри, они ловили свет, удерживали, рассеивали, десятками тонких острых лучей скользили по щеке, по шее, по безупречной Алискиной коже. Немыслимое по красоте платье, расшитое по аналогии не стразами, превращало именинницу в волшебную фею. Дрожащий ореол света, который генерировали крохотные линзы, отрывал ее от земли, казалось, еще мгновение, а она взлетит.

– Пусть все скажут – ты красива. Я скажу – ты прекрасна. Разе можно сравнивать солнце и луну? Каждое из них красиво по-своему, но нет человека, который бы не признал эту красоту. Алиса, звезда и услада моих очей, когда я смотрю на тебя, душа моя поет, а сердце бьется в груди. Если бы можно было бросить его к твоим прекрасным ногам, я так бы и сделал. Ты – как роза. Прекрасная, нежная. Но роз без шипов не бывает…

Султан нес всякий вздор. Он явился без своего гарема, поэтому все внимание досталось виновнице торжества. В полном объеме. Она цвела, по-королевски принимая подарки. Сильной кавказской рукой Султан сдвинул на край стола весь наш долгоиграющий консервный инвентарь. На белоснежной скатерти возникли многочисленные закуски – еще теплые хачапури, чахохбили, чашушули, еще какие-то блюда с названиями, состоящими из сплошных шипящих. Домашнее вино и чача пузатыми боками растолкали враз потускневший иноземный потенциал. На соседний столик, инкрустированный цветочным рисунком, приземлилось ведро, заполненное мясом, чуть позже превращенным Султаном во дворе на мангале в ароматный шашлык.

– Боже, Султан, ты волшебник, – ворковала Алиска, касаясь пальцами, естественно унизанными перстнями, волос на руке восточного мужчины.

– Звезда моя, тебе стоит только захотеть. – Султан не двигался с места, чтобы не вспугнуть добычу, по своей воле идущую прямо в сети. Но взгляд его тянулся, обволакивал, брал в плен.

Уплетая за обе щеки хачапури, я легко представила себе любимую гюльчитай Султана – Алиску, с утра до вечера лежащую на огромной кровати, заваленной разноцветными подушками, отстегивающую тонкими пальцами виноград с веточки, заботливо выращенный в теплицах менее любимыми женами.

– Я думаю, мой подарок тоже в тему. Поздравляю, – скучно сказал Яровец. Преодолевая сопротивление живота, он сложился в два раза и откуда-то из под стола достал и водрузил на стол два куриных трупа, приготовленных на гриле. Наверняка, оставил семью без двух субботних обедов.

Мне стало жаль и его жену, и детей. И тут же, усугубляя грусть-печаль, мне вспомнился Антошка. Мое сердце в очередной раз разорвалось от жалости. Может, Кир прав и мне стоит перестать к ним ездить? Позволить им… уйти? Слово «умереть» душило меня. Я думала об этом иногда, отрешенно от ситуации. Однако как только перед моим внутренним взором вставало бескровное, немое Антошкино лицо… Мне хотелось бросить все и оказаться с ними. Вместе. На днях я воспользовалась тем, что мама сидела неподвижно в кресле, высматривая что-то на черном экране телевизора. Подобное зрелище также резало мне душу. Поначалу, чтобы не видеть… Как бы это объяснить – того, что подтверждало мамину болезнь, я включала ей видик. Крутилась какая-то ерунда, мама иногда попадала в тему, реагируя на происходящее. И если слегка сойти с ума, то легко представлялось прежнее. Настоящее. Обычное.

Мое.

Я отвлекалась. Так вот. Мама сидела тихая, неподвижная. Она пыталась участвовать в экранном действии, даже хмыкала временами. Или брала в руки дешевый смартфон, терла пальцем мертвый экран. Потом надолго задумывалась, так и не решаясь поднести его к уху.

– Ладно, не стоит, – хмурилась она и бормотала еле слышно. – Пусть девочка отдохнет. Столько времени занимает учеба… В конце концов, может я зря гайки закручиваю? В сети не сидит, не пьет, не курит…

Конечно, слова касались меня. Они прыгали мне сразу в сердце, минуя мозг. Селились там, переговаривались. Даже после того, как мама замолкала, они еще долго шевелились во мне, остренькими углами задевая не заживающие места.

Мама сидела такая беззащитная, такая… жалкая… Я взяла ножницы с шумом лязгнула, чтобы прервать монолог. Не на самом деле – куда мне! В своей голове.

-… типа, я уж не знаю, чем тебя можно удивить. На, держи.

Леха по случаю праздника приоделся: под черной косухой торчала белая футболка с какой-то темой из жизни монстров на груди. Он протянул имениннице небольшую черную коробку, которая тут же стала больше, стоило ей перекочевать в маленькие ручки.

– Боже, что это, Алексей?

– Там есть защелка сбоку. Нажми. У тебя, типа, все есть…

– Как впрочем, у нас у всех, – не сдержался Сусанин. Сидел весь такой из себя, со свежевыстриженной эспаньолкой, отражал бритым черепом свет ламп и пил чачу. Рюмка за рюмкой. И пользуясь тостами, и между.

Беловолосая Тая хмыкнула, поддержав своего спутника. Уж она-то знала, с их подарком вряд ли что-нибудь сравнится. Большую императорскую корону – точную копию оригинала, это непонятно где раздобытое ослепительно-бриллиантовое сокровище, Алиска не выпускала из рук с начала застолья. Она попыталась короновать свою голову, но кушать и царствовать одновременно у нее не получилось.

– Какая красивая коробочка, что же там, интересно? – стрекотала Алиска, отыскивая защелку.

– Там, сбоку. – Леха поднялся, опережая движение жаждущего быть полезным Султана, подлетел к нашей местечковой императрице, но замок уже щелкнул.

Большая корона, отставленная в сторону, неодобрительно взирала на дамский пистолет, уютно устроенный в бархатном ложе.

– Боже-боже, какая прелесть, – ахнула Алиска, не делая попыток выманить из черного нутра усыпанное бриллиантами оружие. – Спасибо, Лешенька. Ты такой милый! Научишь меня потом стрелять из него?

Леха пожал плечами, скрывая довольную усмешку.

– Звезда моя, – наклонился к имениннице Султан. – Настоящее оружие женщины, это умело подобранный мужчина, который решает все ее проблемы…

– Ладно, леди найт, давай за тебя жахнем! Чё, думаешь, легко было раздобыть этот коньяк? Ему ж больше ста лет, ёптить.

С того времени, когда я видела сладкую парочку последний раз, Борюсик стал еще противней, а Головастик еще толще. Я и приглашать их на днюху отправила Кира. Они не удосужились помыться, хотя на мой взгляд, могли позволить себе ванну не только из шампанского. Сидели они не так чтобы рядом со мной, но запах давно не мытых тел витал повсюду.