Текст книги "Сабинянские воины"
Автор книги: Ирина Андрианова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
Я успокоенно вздохнул, принявшись закидывать в котел пучки травы. Что поделаешь – да, я очень мнителен, и мне важно чувствовать себя при деле. Наверное, стоит позавидовать Марку, который в этом не нуждается. Но тут уж каждому свое. Мария, устроившись поблизости, чистила морковь и вчерашние неизвестные клубни. Вдалеке прошла Йоки в компании с Сэн и другой женщины: они весело смеялись, тряся мокрыми волосами. Похоже, там, за цветущими кустами, был другой ручей, где купались женщины. Вдруг, откуда не возьмись, появились Треххвостый и Двукосый (пока я не был убежден, что его зовут Гор, я решил называть его так). Каждый нес на плече по довольно крупному бревну. Когда они успели? Ведь совсем недавно они разбирали жерди. Но эти бревна явно были не от дома. Они были слишком толстыми и, видимо, недавно спиленными. Сбросив ношу с глухим стуком на траву, Треххвостый вытащил из-за спины одноручную пилу длиной примерно с локоть, присел на одно колено и принялся отпиливать от бревна небольшой кусок. Да так проворно, словно в руках у него была бензопила.
– Может, помочь? – неуверенно спросил Марино, восхищенно следя за ним глазами.
– Ага, когда я в изнеможении упаду, – весело ответил Треххвостый, пытаясь перекричать визг своей пилы. – Подозреваю, что скоро это случится!
Я в этом сомневался. Поодаль устроился Двукосый и взялся за второе бревно; у него был точно такой же инструмент.
– Вы и спилили их одноручными пилами? – решился спросить я.
– На что только не пойдешь в жажде самоутверждения! – лучезарно улыбнулся Треххвостый, подкидывая отпиленную чурку поближе к топору Марино. – Хотя, если бы здесь водилась двуручная пила, я бы от нее не отказался. Но мы, – он вопросительно обернулся к Двукосому, – как раз недавно забрали местную двуручку на другое стойбище, верно? Инструмента у нас мало, а там было нужнее.
Товарищ подтвердил его слова свистящими и щелкающими звукам, и они снова заработали пилами.
Я замолчал, глядя в котел. Трава кончилась, и я снова почувствовал неловкость от своей бесполезности. Подошел Хоб, и я осторожно спросил:
– Хватает ли вам древесины? На готовку, на отопление? Леса вроде бы вокруг много, но ведь и народу у вас немало…
– Если бы не сажали, то давно бы все извели, понятно, – ответил Хоб. – Все зрелые деревья, запланированные на поруб, мы заранее помечаем. И следим, чтобы на смену подрастали молодые. К счастью, обычно удается поддерживать баланс. Но если становится очень холодно или дождливо, то дров не хватает. Тогда приходится поэкономить, потерпеть. Хорошо, что у нас есть ребята, которые не боятся холода, – он уважительно кивнул в сторону «спецназовцев». – Ну еще для домов нужны жерди, и на изгороди для скота. Жерди мы бережем, переносим с места на место. Они дубовые, долго не гниют.
Мне пришел в голову вопрос, который я давно хотел задать.
– Правда ли, что вы не убиваете свой скот, и потому не едите мяса?
– Правда. Нечестно отнимать жизнь лишь ради того, чтобы полакомиться чьими-то внутренностями. При том, что у нас есть и другая еда. Хотя, не спорю, жареные мышечные волокна очень вкусны, и иногда мы съедаем павших животных, если они умерли не от серьезных болезней. Но молоко, масло, яйца и все прочее – это нужно, особенно детям. Ну и рыбу мы, конечно, активно лишаем жизни. Так что ваши просветленные веганы должны предать нас анафеме.
Он улыбнулся, и вокруг его глаз собрались веселые морщинки.
– За что-то они превозносят вас до небес, а за что-то предают анафеме. Всякая абсолютизация приводит к конфликту, – попробовал я изречь что-нибудь пафосное.
– А главное, что она неприменима к жизни. Эти ваши веганы ведь сами себе еду не выращивают. Ну, во всяком случае, не всю еду. Они сидят за своими компьютерами, а потом идут в магазин и покупают разную хитрую веганскую еду, которую им привезли из разных стран. Окажись они тут зимой на одной картошке и капусте – сразу бы начали пить молоко! Впрочем, что это я разворчался.
– Совсем как наши ура-традиционалисты, – заметил я. – Это любимый тренд их постов в соцсетях – оторванность от жизни всяких рафинированных веганов, кришнаитов и т.д.
– Может, это мои посты и были, – сказал Хоб. – Признаться, случалось мне писать в таком духе… Ну вот, готов чай.
Он сказал это, даже не попробовав – просто мельком взглянул на густой пар над моим котлом.
– Позвать всех? Может, постучать обо что-то? – предложил я.
– Да зачем. Смотри, они уже сами идут.
И точно. Со всех сторон, словно по команде, к кухне потянулись люди. Кто-то шел с купания, мокрый, кто-то – отложив уже начатую работу. Однако труженики не смотрели досадливо на купальщиков, как это наверняка случилось бы у нас. Нет, все было одинаково довольны, словно так и было заведено: сегодня ты отдыхаешь утром, а завтра – я.
Я снова раздавал пробирки с зеленоватой жидкостью и снова пил сам, пристроившись на бревне в стороне от всех. Ченг, свежий после купания, держа пробирку наподобие кубка с вином, пожелал произнести нечто вроде тоста:
– Друзья мои! Я знаю – многословие здесь не в чести, и это правильно. Но я, увы, представитель иной культуры. Поэтому я не могу не сказать: ваша здешняя жизнь подтверждает мои самые смелые надежды и посрамляет самые каверзные инсинуации ваших противников из нашего так называемого мира цивилизации. Там, у нас, многие считают, что коммунистическая экономика невозможна, что она-де содержит неразрешимые противоречия и поэтому неминуемо должна развалиться. Но на вашем примере я был счастлив убедиться, что это не так. Я вижу здесь блистательную организацию производства и труда. Тот минимум потребностей, который, на самом деле, и должен быть у человека, здесь успешно удовлетворен. Ваш опыт показывает – рай на земле возможен! Властителям нашего мира выгодно доказывать, что это не так, что человечеству почему-то непременно нужен рынок и капитализм. Но на самом деле капитализм нужен только капиталистам, иначе они не смогут обогащаться… Я верю, что доживу до тех времен, когда ваш опыт будет применен и в других местах земного шара!
Не знаю почему, но я сгорал от стыда. К счастью, мои страдания быстро прекратились: у Ченга внезапно появился критик, причем из числа сабинян!
– Но тогда, боюсь, придется уничтожить половину человечества, а то и больше, – дружелюбно заметил Двукосый, отхлебывая из своей пробирки. – К сожалению, территориальных ресурсов планеты на прокорм такого количества народа не хватит. В смысле, если вести натуральное хозяйство. Ваших спасают только технологии и массовое производство. Что, в свою очередь, и привело к экспоненциальному росту населения.
– Да-да, конечно, – усмехнулся Ченг, которого трудно было сбить с толку оппонированием. – Перенаселение, Римский клуб и так далее. Не забудьте также сказать о вредоносном изобретении антибиотиков. Законы жанра того требуют! И тогда вы будете рассуждать, как заправский защитник ГМО.
– Я и без того так регулярно рассуждаю, – учтиво сказал Двукосый. – Даже, помнится, и с вами как-то раз в сети дискутировали. Вынужден повторить мой тезис, который показался вам таким циничным: рай на всей земле неосуществим. Он возможен только в отдельно взятом малом сообществе, причем за счет всех остальных, которые при этом будут страдать. Конечно, мы не отнимаем у населения Земли еду, но мы в пересчете на человекоединицу занимаем чудовищно много благодатной плодородной земли. Эта – как раз та норма, которая требуется для ведения натурального хозяйства. Таким образом, наше счастье эгоистично. Сознание этого мешает мне наслаждаться им вполне. Но я знаю, что для безопасности Сабинянии нужно, чтобы весь остальной мир вел именно такой образ жизни, какой ведет сейчас. То есть – страдал. Тогда ему хватит ресурсов еще на какое-то время, и он сможет терпеть существование такого исключения из правил, как моя страна.
– Но ведь потом они все равно закончатся! – воскликнул Тим.
– Да, но если ваш мир переймет наш образ жизни, то ресурсы закончатся уже сейчас, – сказал Двукосый и виновато улыбнулся Ченгу. – Простите. Похоже, это не вы многословны, а я.
Ченг был смущен, но, к его чести, пытался не подавать виду.
– Не у меня, ни у вас нет достаточной статистики, чтобы доказать наши утверждения, – произнес он с примирительной улыбкой. – Уверен, что ее нет ни у кого: элиты ее старательно скрывают. Остаюсь, тем не менее, с уверенностью, что мои интуитивные догадки верны.
Двукосый вежливо поклонился, и на том разговор завершился. Хоб тем временем знаком подозвал меня помогать раскладывать кашу. Она была такой же плотной, что и вчера, только более съедобного цвета – бело-желтого. Вкус, правда, был столь же… э-э… непривычный. Если представить в страшном сне, что в Сабинянию организованы настоящие коммерческие экскурсии – типа толпы орущих китайцев с селфи-палками – то гастрономических туров точно не получится. Впрочем, о чем это я? Какие еще китайцы, упаси Бог? И, кстати, здесь есть привычные нам овощи и фрукты, а местные каши… к счастью, их не нужно есть много. Я съел объем столовой ложки, который поместился в моей микромисочке, похожей на подставку для яйца, и совершенно насытился.
За завтраком колхозники – так я стал называть про себя обитателей Трех Ручьев – переговаривались между собой больше, чем вчера вечером. Я догадался, что они обсуждают сегодняшний объем работ и грядущие переброски. Поев, часть людей направилась к своим рабочим местам – то есть на грядки. Другая часть, похоже, стала готовиться к отходу. Откуда не возьмись, на поляне перед кухней появились плотно набитые котомки: внутри угадывалась картошка и другие овощи. Несколько мужчин приволокли жерди и доски, приготовленные для переброски в другое место. Они уже были туго увязаны друг с другом, а на концах связок были сделаны петли: видимо, так их предполагалось нести. Я не завидовал тем, кому это предстоит. Но, судя по тому, как суетились Треххвостый и Двукосый около связок, как минимум одну из них они готовили под себя. Рядом собирались и другие тяжеловозы. Все они были сплошь в худых обмотках, с исцарапанными ногами и без обуви. По этим признакам я уже научился определять «спецназовцев». Вчера за ужином я их не видел, хотя припоминал кое-кого по пути на стойбище. Похоже, они вместе с Треххвостым успели забежать куда-то еще, а потом пришли перед самым отбоем. Закончив с подготовкой поклажи, двое из них подсели к нам с Марией и предложили помочь с мытьем посуды. Котлы еще раньше кто-то унес, и теперь они стояли, блестя как новенькие, доверху наполненные свежей водой.
Со стороны могло показаться, что все делается само собой, без команды; как будто несколько десятков людей понимали друг друга без слов. Впрочем, почему без слов? Просто я не знал их удивительного шипяще-стрекочущего языка, а половину звуков и вовсе не улавливал. Так что, вполне возможно, невидимая организация труда существовала. Но кто был главным, кто отдавал распоряжения, было непонятно. Можно было предположить, что на стойбище верховодит Хоб; должность «при котле», казалось бы, к этому располагала. Но я убедился, что дальше приготовления еды Хоб свою юрисдикцию не простирал. Как ни странно, он даже не заведовал съестными припасами. Видимо, ими распоряжался кто-то другой, потому что во время мытья посуды я заметил, как две женщины подошли к продовольственному складу (он помещался позади котлов, под навесами), уверенно взяли по мешку (видимо, с крупой) и перенесли туда, где паковалась поклажа. Хоб на это даже не отреагировал. Следом подошел еще парень со сложной прической из косичек (может, тоже служивый, а может, модник из «гражданских»), и тем же манером утащил большой мешок с картошкой.
– Хоб, я тут хватит еды? – неуверенно спросил я нашего повара, когда он случился поблизости. – Смотрю, часть ее куда-то уезжает.
– Разумеется, все под контролем, – в обычной шутливой манере ответил Хоб. – Ребята хорошо знают, сколько и чего нужно на каждом стойбище. Лишнего не заберут, не бойся!
– А кто эти ребята? – спросил я, по привычке оглянувшись на солдат, прилежно мывших мисочки. Правда, я был уверен сейчас, что речь не о них. – Кто у вас руководит, скажем так, продовольственным планированием?
– Если я тебе отвечу, что никто не руководит, что это пример высочайшей самосознательности народных масс, ты, думаю, не поверишь.
– Не поверю, – засмеялся я. – Ибо хорошо знаю цену таким формулировкам.
– Ну, а какова твоя версия?
Я задумался.
– Может, опять всесильные жрецы? Они создали некий огромный продовольственный план. На наделю, на месяц, на год. Может, и на пятилетку, как в Советском Союзе. Задача, конечно, не из простых, но если учесть количество народу и размеры территории – то осуществимо. Правда… в это случае было бы резонно централизовать хранение припасов: сделать бы что-то вроде больших складов, поставить там заведующих, и раздавать оттуда всем по мере необходимости. Хотя нет, это приведет к выделению привилегированного класса «распределителей продуктов». Знаем, проходили. К тому же один большой склад более уязвим, чем множество мелких, где всего понемножку. И с точки зрения возможного нападения врагов, и с точки зрения защиты от пожаров и грызунов…
Хоб одобрительно кивнул.
– Таким образом, получаем нечто вроде «динамического склада» размером со всю территорию Сабинянии. Продукты хранятся в разных местах, и постоянно переносятся туда-сюда. То есть как раз то, что мы видим. Но тогда нужна сложнейшая логистическая схема. Наверняка она регулярно дает сбои, плюс это невероятные временные и трудозатраты. И как организовать это без телефона и интернета?
Мне пришло в голову, что это похоже на огромную нейронную сеть. Ведь как хранится информация в головном мозге? Она не лежит мертвым грузом, а все время перемещается. То есть перемещаются импульсы, совокупность которых и есть целостная информация. Может, логистика в Сабинянии – это такой же мега-мозг? Но как он работает? Где локализуется? Все в тех же загадочных компьютерах?
Я ждал от Хоба подсказок, но он, похоже, предпочитал, чтобы я изобрел эту гениальную схему сам.
– Идея интересная, – только и сказал он.
Непонятно, к чему это относилось. К моим словам? Или к мыслям?
Тем временем со стороны ручья показался довольный и улыбающийся Ержи. На завтраке его не было – видать, он снова уснул и проспал. Сейчас он, очевидно, возвращался с купания – волосы и шея были мокрыми – и надеялся перехватить какой-нибудь остаток еды.
– Доброе утро! – он смущенно улыбался, хотя, видно, не сомневался, что голодным его не оставят. – Простите, друзья – не привык к здешнему суровому режиму! Проснулся, когда завтрак уже закончился. А так как все равно опоздал, решил не лишать себя наслаждения погрузиться в ледяные воды ручья. Найдется ли для бедного ослушника ложечка вашей мега-сытной каши? Или хотя бы сырая картофелина?
– Я припас тебе лишнюю порцию, – приветливо улыбнулся Хоб, доставая откуда-то полную мисочку. – У нас так не делается, но тебе, так и быть, можно – ты же все равно нас сегодня покидаешь.
Улыбка вмиг сползла с лица Ержи.
– Вы хотите сказать, что мы переходим куда-то еще? На другое место? – с надеждой пролепетал он.
– Нет, это другие переходят на новое место. А ты возвращаешься за стену. – Лицо Хоба, напротив, озаряла невозмутимая улыбка.
– Но… почему? – Ержи испуганно посмотрел на меня, на Марию и на солдат. Не найдя ответа, он снова перевел взгляд на Хоба. – Я проспал, простите меня… Но ведь это не преступление! Хорошо, как скажете, я ничего не буду есть – пусть это будет мое наказание. Но почему вы из-за этого хотите выгнать меня? – Его голос чуть дрогнул.
Хоб пожал плечами и отвернулся к костру.
– Ты же знаешь, – сказал он через плечо.
Ержи побледнел и замер.
– Ты нарушил правило, которые дал слово не нарушать, – негромко сказал парень со сложной прической, не поднимая головы. – Это и есть преступление. – С этими словами он поднялся.
– Ты, кажется, собирался идти с нами? – он повернулся ко мне и, кажется, уже начисто забыл о Ержи.
Я смущенно кивнул, искоса поглядывая на него и на Ержи. Хоб все так же смотрел на огонь. Мария удивленно воззрилась на нас, но не решалась ничего спросить.
– Идем, все уже готовы, – сказал парень с прической.
Он убрал последнюю вымытую пробирку на поставец, поднялся и двинулся туда, где собирались отходящие. Второй солдат, который закончил работу на удивление синхронно с ним, молча передал Марии котел с водой после полоскания и пошел вслед за товарищем. Еще прежде они предупредили нас, что эту воду следует вылить на ближайшие грядки. Я минутку помедлил, но потом тоже поспешил за ними. Следом за мной побежал Ержи.
– Погодите, послушайте, как же так? – тараторил он, глядя то на одного, то на другого.
Однако собравшиеся уходить как будто не замечали его. Одни навьючивали на себя тяжелые мешки и котомки; другие, покончив со своей поклажей, помогали с этим соседям. Восемь мужчин, среди которых были Треххвостый, Двукосый, парень со сложной прической (я начал называть его про себя Многокосым, потому что в составе хитроумного переплетения на его голове усматривалось несколько косичек, завязанных в один узел), а также его товарищ прилаживали к себе ремни, на которых должны были ехать связанные вместе жерди и доски. На каждую вязанку приходилось по четверо носильщиков, двое спереди и двое сзади. Эти четверо встали наизготовку около наиболее массивной из них. А Ержи в растерянности бегал по поляне, путаясь между людей, и все повторял:
– Слушайте, я все понимаю… Да, я виноват. Но как же так? Вот так просто и выгнать? Ну да, да, я не смог себя сдержать, мне стыдно… У меня нет силы воли. Я не оценил… не оценил, что все так серьезно… Я не знал, что вы меня действительно выгоните!
Женщины о чем-то деловито перещелкивались, не глядя на Ержи. Мужчины смотрели сквозь него. Треххвостый, как мне показалось, на миг скосил на него глаз, но тут же отвернулся. Девушка – кажется, ее звали Кен, и ее жених трудился на каком-то другом стойбище – с улыбкой указала мне на самую маленькую котомку, которая еще оставалась на земле. Я поспешно поднял ее – она оказалась не такая легкая, как на вид – однако все не мог отвести глаз от Ержи. Вдруг он замолчал, упал на колени и заплакал, уже ни на кого не глядя.
– Простите меня… Не выгоняйте меня, прошу… Я так мечтал оказаться здесь…
И тут все повернулись в его сторону. Носильщики жердей, которые уже успели одеть ремни и поднять тяжелую ношу, словно по команде опустили ее на землю. Не говоря ни слова, вся группа сделала чуть заметный шаг к Ержи, окружив его со всех сторон. Все молчали. Я испуганно протолкнулся в середину круга, поближе к нему. На нас глядели серьезно и внимательно. Кажется, даже с сожалением. Я понял, что надежды нет – его прогонят. А, может, и меня вместе с ним. Но именно потому, что терять было уже нечего, я вдруг перестал себя сдерживать. Слова вырвались у меня из горла сами – я даже не обдумывал их:
– Умоляю вас, не выгоняйте… Дайте еще один шанс… После такого человек никогда не повторит свою ошибку!
Кажется, я тоже заплакал.
Одна из девушек что-то прострекотала себе под нос, глядя под ноги. Потом то же самое – я уверен, это были те же слова – повторил кто-то за моей спиной. Потом их подхватил Двукосый. Потом еще кто-то. А следом первая четверка снова накинула на плечи ремни и поднялась вместе с ношей. За ней – вторая, потом третья. По очереди поднялись одиночные носильщики. Группа начала медленно выходить на тропу, обходя нас. Мы стояли и смотрели – я на ногах, Ержи на коленях – и провожали глазами одного за другим. Но последний, поравнявшись с нами, вдруг остановился. Сняв с плеч свою котомку, он поставил ее рядом с Ержи, хлопнул его по плечу и, повернувшись, устремился к картофельному полю – да так уверенно, как будто с самого начала собирался так сделать. Мы сначала замерли, недоумевая. Но уже в следующий миг я все понял, подхватил котомку и принялся навьючивать ее на спину проворно вскочившему Ержи. Что делать дальше? Бежать ли за остальными? Они уходили все дальше. Тут я услышал голос Многокосого.
– Поторапливайтесь! – крикнул он, обернувшись.
И мы припустили бегом. Котомки были тяжелые, но я не сразу это понял – первое время я летел, словно на крыльях. Уже отойдя шагов на триста, я вспомнил, что ни с кем не попрощался – ни с Хобом, ни с нашими. Виновато обернувшись, я увидел огороды, а на их фоне – россыпь фигурок, каждая из которых была погружена в свое занятие. Я вздохнул. Им явно не было дела до моих любезностей. Посреди поля, по цвету одежды я отличил Йоки и Тима. Похоже, они окучивали картошку. И вдруг все фигуры – кроме них двоих – внезапно выпрямились и, кажется, развернулись в нашу сторону. Над головами поднялись руки и помахали. Мне? Не может быть! Но кому же еще, ведь из нашей группы я один смотрел на них! Я узнал Хоба около кухни – он изо всех сил махал полотенцем. Я принялся махать в ответ, чуть не подпрыгивая от радости. Лишь в самый последний момент, поняв причину всеобщего движения, к прощальному ритуалу присоединились Йоки с Тимом. Кажется, я увидел и запоздалые руки Марии, Ченга и Марка. А через секунду, словно повинуясь невидимому приказу, руки огородников опустились, и они снова отвернулись к своим грядкам. Лишь Йоки и Тим продолжали смотреть на нас, пока мы не скрылись за деревьями.
Глава 8. Дом любви
Я думал, что Ержи будет подавлен своим унижением, и потому опасался даже взглянуть на него. Но, когда мы все-таки встретились глазами, он взглянул на меня с таким счастливым видом, что я сразу успокоился. Он попытался виновато пожать плечами, но тяжелые ремни котомки мешали, и пришлось ему просто выразительно развести руками. Тропа скоро начала сильно забирать вверх, стала узкой и каменистой. Я слегка удивился: мне казалось, что путь к морю будет идти все время вниз. Наверное, мы обходим какое-то неудобное место, решил я. Быть может, под нами – скальные обрывы? Группа волей-неволей вытянулась в тонкий ручеек и перестроилась. Между мной и Ержи как-то незаметно очутилась одна из четверок, тащивших жерди. Я же оказался в голове колонны, сразу за четверкой Треххвостого. Прямо передо мной шагал Двукосый: его длинные черные косы ритмично покачивались за спиной. Он закрывал мне обзор, но иногда я замечал впереди взмахи знакомых белокурых хвостов. Все, с кем я встречался взглядом, приветливо улыбались мне: можно было подумать, что никакого происшествия на поляне не было. Что ж, и слава Богу. Носильщики весело (как мне казалось) переговаривались друг с другом свистом и стрекотом. В какой-то момент впереди замешкались: не успев затормозить, я чуть было не натолкнулся на Двукосого. Оказалось, они менялись поклажей. Вскоре связка жердей уже покачивалась между четырьмя другими спинами, а Треххвостый и его товарищи рассеялись по колонне с навьюченными взамен тюками. Тропа снова расширилась – можно было идти по двое. И тут же справа от меня возникла белобрысая хвостатая голова и неизменная сияющая улыбка.
– Должно быть, вы разочарованы? – сказал Треххвостый на моем родном языке и подмигнул. – Вы, наверное, ждали от традиционного общества большей последовательности. Наказать – так наказать, жестко и без поблажек. А тут – какой-то мягкотелый постмодернизм, а?
– Я уже научился тут ничему не удивляться, – рассмеялся я. – В том числе и всему тому, чем вы еще намерены меня удивить. Хотя, пожалуй, да – нестыковочка. Нарушение законов жанра. Вы должны были быть непреклонны. Общество табу не терпит послаблений, иначе – смерть традиции.
Мой спутник понимающе кивнул.
– Все правильно. Только где ж вы тут видите традиции? Они никак не могли возникнуть за 50 лет. Слишком малый срок. Тут еще живы люди, которые приехали из-за стены, из цивилизации.
– Что же скрепляет вас?
– Голый рационализм. Мы делаем лишь то, что разумно и полезно для нашего мира. А что не полезно – не делаем.
– Получается, именно в данном конкретном случае было полезно простить нарушителя?
– Во всяком случае, вреда в этом не было. Насчет пользы – я пока не уверен, но все может быть. Я же не провидец. Вобщем, было 50 на 50 «за» и «против».
– Что же заставило принять решение «за»?
– Потому что ты об этом попросил, – шутливо поклонился он, внезапно перейдя на «ты».
Конечно, я сомневался, что Ержи простили исключительно в угоду мне. Кто я такой, чтобы влиять здесь на принятие решений! Но в целом все сказанное звучало логично. Власть традиции нужна лишь в мифологизированном обществе. Там, где люди давно забыли, почему нарушать тот или иной запрет вредно; они не нарушают, потому что боятся наказания, и все. А если все кругом знают, что это попросту вредно? Тогда традиции, табу, наказания становятся просто не нужны. Но ведь это невозможно – общество совершенных сверхлюдей. Я же отлично знаю, что это невозможно! И потом… это делает избыточной религию. Нужно спросить об этом, да!
Я собрался с духом.
– Скажите… а вы верите в богиню Сабину? Вот лично вы?
– Разумеется, – не моргнув глазом, ответил он.
– А другие? Все остальные, кто здесь живет?
Треххвостый посмотрел поверх моей головы на зеленую долину, освещенную утренним солнцем.
– Как принято в таких случаях отвечать, я не могу быть уверен на все сто процентов, – ответил он с мягкой улыбкой. – Но полагаю, что да.
– Но ведь это иррационально! – воскликнул я. – Это противоречит логике! Вы, который только что говорили мне о разумности и полезности, верите в то, что есть некое сверхсущество, которое отвечает за крошечный кусочек земного шара! А кто в этом случае отвечает за все?
– Этого я не знаю, – серьезно ответил Треххвостый.
– Ты, который знает, что такое постмодернизм, может верить в разделение труда между богами?!
Я так разнервничался, что попеременно называл его то на «ты», то на «вы». Благо, мы вели беседу на моем языке, где это возможно.
– Я не сказал, что верю в разделение труда между богами, – поправил Треххвостый. – Я верю лишь в богиню Сабину…
– Тогда ты должен допускать пантеизм, а это в высшей степени неразумно, – перебил я. – Если гипотеза единого творца всего сущего хоть как-то увязывается с научной картиной мира – ну, предположим, это Бог сотворил Большой взрыв и он же установил все физические законы Вселенной – то идея населить уже существующий мир разными локальными божками и верить, что они им управляют – это, прости, абсурд…
– Прощаю, – улыбнулся Треххвостый. – Хотя по законам традиционного общества должен бы был не простить. Ты же вроде как покусился на самое святое – на веру.
Я побледнел.
– Прости, пожалуйста, я просто хотел понять…
– Ладно, ничего страшного. Но если тебе угодно, то само допущение акта творения мира позволяет следом допустить все, что угодно. Во всяком случае, ничего нелогичного в существовании Сабины для меня нет. И потом, знаешь – я не теолог. Мне не нужно доказывать ее существование. Для меня оно очевидно.
Я не смел ничего сказать и молча шагал рядом. Треххвостый чуть поправил лямки и поморщился – все-таки его тюк был здорово тяжел, судя по тому, как натянулись кожаные ремни. Моя котомка была не в пример легче.
– Понимаешь, само существование нашей страны иррационально. С этим ты, надеюсь, согласишься? Почему нас до сих пор не уничтожили? Почему не уничтожают в данный конкретный момент?
– Это всегда было для меня невероятной загадкой, – выдохнул я.
– И объяснений тому нет. Да, мы сражаемся, когда на нас нападают; некоторые гибнут. Но если бы не какое-то чудо, которое все эти годы хранит нас, все жертвы были бы напрасны. Нас бы давно захватили. В новостях нас объявили бы тоталитарной сектой, члены которой безнадежно одурманены своими вождями вплоть до полного помешательства. В итоге тех, кого бы не убили, навсегда закрыли бы в психушках. А здесь было бы все вырублено и застроено виллами и отелями.
– О, олигархи моей страны поспешили бы сюда первыми, – согласился я.
– Территориальные ресурсы, которые есть у нас, сегодня нужны всем. Они бы быстро прожевали их, а так как нас мало и страна маленькая, о нас бы вскоре забыли. Все бы забыли, даже самая-самая прогрессивная общественность, которая всегда всех жалеет. Несчастий на планете хватает и помимо нас, и они вынуждены были бы забыть. И все было бы кончено навсегда. Понимаешь, как это легко? Так почему же этого не происходит?
– Чудо, – вымолвил я, помолчав.
– Вот именно.
– Значит, она творит это чудо? Сабина?
– Я не вижу других вариантов.
– Но почему бы вам не принять идею христианского бога? Зачем умножать сущности?
– Ты опять обращаешься ко мне, как к богослову-теоретику. Впрочем, если тебе угодно, отвечу, как теоретик. Если бы сабиняне стали христианами, то пришлось бы согласиться с посылкой о богоизбранном народе – в данном случае нашем. Потому что иначе с какой стати бог осыпал такими милостями именно нас? Но мне эта идея кажется искусственной.
Я не унимался.
– Зачем богоизбранный народ? Предположим, Богу угоден такой вот рай на земле, как у вас, поэтому он вас оберегает. Тем самым он, возможно, желает что-то показать остальному человечеству. Ну, предположим, пример праведной жизни… Это как пример, я не настаиваю! И тогда все сойдется удивительно логично, и не потребуется никакой Сабины…
Я остановился, почувствовав, что меня заносит, как после каши Хоба. Треххвостый ласково взглянул на меня.
– Ты предлагаешь мне выбрать подходящую религию, как товар в магазине, по принципу ее логичности? Но верующие люди так не могут. Они просто верят, и все.
– Да, пожалуй, это было странное предложение, – согласился я.
– И вообще, не слишком ли мы увлеклись религиозными спорами?
Мы некоторое время шагали молча. Треххвостый стал дышать медленней и глубже – видно, здорово его сегодня нагрузили. Выходит, и у суперменов есть предел. Удивительно, что при таких нагрузках он ухитрялся еще и вести философские беседы. Мне припомнился рассказ Адольфо Биой Касареса (название я забыл) об одном чрезвычайно логичном интеллектуале, который был адептом классического древнегреческого язычества. Его герой чрезвычайно убедительно показывал, что с точки зрения логики вера во множество богов, по крайней мере, не менее логична, чем христианство.
– А ты не знаешь, мои товарищи остаются на стойбище или тоже куда-нибудь уходят? – спросил я, решив переменить тему. – Я толком не успел попрощаться с ними, не спросил их планов…
– Как ты, наверное, заметил, мы постоянно передвигаемся, – сказал Треххвостый. – Вряд ли и они долго засидятся на одном месте. Но потеряться у нас невозможно. Маленькая страна! Ты еще не раз их всех встретишь.
