Текст книги "Народные сказки и легенды"

Автор книги: Иоганн Карл Август Музеус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

В безмерном волнении снимал Франц грубую испанскую циновку, надёжно прикрывающую железный сундук с множеством изделий тончайшей чеканки. Придя в себя от неожиданно нахлынувшего пьянящего чувства восторга, он подумал о том, как бы незаметно переправить сокровище к себе в узкий переулок. Ноша была слишком тяжела для одного человека, и Францу пришлось поломать голову над тем, как справиться со всеми заботами, свалившимися на него вместе с богатством. Новоявленный Крез не мог придумать ничего лучшего, чем доверить свой капитал дуплу дерева, стоявшего на лугу позади сада. Пустой сундук он опять зарыл под розовым кустом и, как мог, тщательно разровнял это место.

В течение трёх дней сокровище целым и невредимым было перенесено из дупла дерева в узкий переулок, и их владелец наконец мог снять с себя строгое инкогнито. Он как можно лучше оделся, отменил чтение с церковной кафедры заступнической молитвы, а вместо неё заказал благодарственный молебен за счастливое возвращение в родной город путешественника, успешно завершившего своё предприятие.

Спрятавшись в углу церкви, откуда можно было, оставаясь незамеченным, наблюдать прекрасную Мету, Франц, не отрывая взора, пил из её глаз блаженство, предчувствие которого удержало его от рокового прыжка с Везерского моста.

Когда начали читать благодарственную молитву, он увидел, как вспыхнул румянец на щеках девушки, и нескрываемая радость отразилась на её лице. Обычная встреча, при возвращении домой, была так красноречива, что и посторонний наблюдатель без труда понял бы её смысл.

Франц снова стал появляться на бирже, возобновил торговлю, и уже по прошествии нескольких недель дела у него заметно продвинулись. Его благосостояние изо дня в день росло у всех на глазах, и нашлись завистники и клеветники, которые поговаривали, будто своими успехами беспутный парень обязан не столько разумному ведению торговых операций, сколько взысканным со старых должников отца долгам. На рынке, против Роланда, он снял большой дом, нанял бухгалтера и продавцов и энергично повёл дело. В дверях его дома опять затрезвонили звонки, и гнусный маленький народец паразитов, готовых вновь вцепиться в него хищными когтями, повалил к нему, надоедая уверениями в дружбе и пожеланиями счастья. Но умудрённый опытом Франц платил им той же монетой, угощая такими же фальшивыми уверениями в дружбе, и отпускал их с пустыми желудками, а это вернейший способ избавиться от назойливых блюдолизов и отбить у них охоту к подобным визитам.

Новый взлёт сына Мельхиора стал в Бремене сказкой дня. О том, что на чужбине Фортуна неожиданно улыбнулась ему, оживлённо говорили на всех пирушках, в залах суда и на бирже. Однако, по мере того как росла слава об удаче и богатстве Франца, убывали довольство и душевный покой прекрасной Меты. Друг in petto,[205]  [205]. Про себя (букв.), в душе (лат.).


[Закрыть] по её мнению, уже мог бы во всеуслышание объявить о своих намерениях, но его любовь по-прежнему оставалась безмолвной и, как и прежде, проявлялась лишь в мимолётных встречах на пути из церкви домой. Даже и эти знаки внимания стали экономнее и означали, скорее, прохладную любовь и только.

В ночную пору, когда золотой сон закрывал голубые глаза Меты, в её каморку залетела печальная гарпия, Целена-Ревность, и проворковала ей на ухо полные тревожного сомнения слова: «Оставь сладкую надежду пленить непостоянного, колеблющегося, как лёгкий мыльный пузырь, от малейшего дуновения ветерка избранника. Он любил и был верен тебе, когда его счастье равнялось твоему. Только равный с равным могут соединиться вместе. Счастливый жребий поднял его высоко над тобой, снова окружив богатством и роскошью. Ах, он стыдится чистой любви девушки в бедной одежде, и, кто знает, какая гордая красавица, оттолкнувшая бедного юношу, когда он лежал в пыли, сейчас как сирена приманивает его к себе. Может быть, голос Лести отвратил его от тебя полными соблазна словами: «В твоём родном городе для тебя цветёт сад господний; ты можешь выбрать любую девушку, но выбирай не только глазами, но и разумом; многие девушки и многие отцы тайно подстерегают тебя; любой отец согласится отдать за тебя любимую дочь; с красотой бери счастье и почёт, а также богатство и родство. В городе, где много значат голоса друзей, ничто не может помешать тебе стать членом Городского Совета».

Эти внушённые Ревностью мысли беспрестанно беспокоили и мучили сердце девушки. Она перебирала в уме своих красивых сверстниц в Бремене, каждая из которых могла бы составить блестящую партию, сравнивала их положение в обществе со своим, и всякий раз результат оказывался не в её пользу.

Первое известие о счастливой перемене в судьбе любимого в душе обрадовало её, но вовсе не потому, что она собиралась стать совладелицей большого состояния. Она радовалась за свою добрую мать, отказавшуюся от всех земных благ, с тех пор как потерпела крушение задуманная ею свадьба с соседом Пивным Королём. Теперь же Мета хотела, чтобы Небо не услышало церковной молитвы о счастливом завершении путешественником его дел, а напротив, желала ему лишь хлеба и соли, которые он с радостью делил бы с ней.

Прекрасная половина человечества совсем не владеет искусством скрывать свои тайные переживания. Мать Бригитта скоро заметила грусть на лице дочери и догадалась в чём дело. Впрочем, для этого и не требовалось особой проницательности: слух о вновь взошедшей счастливой звезде её бывшего компаньона по торговле льном, который приобрёл репутацию человека, представляющего собой образец порядочности, благоразумия и деловитости, не миновал её. Не были для неё тайной и мысли милой Меты. Если бы его любовь была серьёзной, рассуждала мать Бригитта, то ему незачем было бы так долго медлить с объяснением. Но, щадя дочь, она никогда не говорила ей об этом, пока наконец Мета, сердце которой переполнилось горем, сама доверчиво не открыла доброй матери настоящую причину своей печали.

Умная женщина услышала немногим больше, чем ей уже было известно. Это доверчивое признание сблизило обоих, и мать не делала дочери по этому поводу никаких упрёков, понимая, что всё случившееся как нельзя лучше говорит само за себя, и обратила своё красноречие на то, чтобы утешить Мету и убедить её стойко перенести крушение несбывшихся надежд.

– Доченька, сказав «А», ты должна сказать «Б», – поучала она. – Ты пренебрегла счастьем, когда оно само искало тебя, так покорись судьбе и не ропщи, если оно не встретится больше с тобой. Бывает и самая верная надежда обманывает, поэтому поверь моему опыту, – откажись от прекрасной лицемерки и она перестанет мешать твоему спокойствию. Не рассчитывай на лучшую судьбу и довольствуйся своим положением. Уважай прялку, что кормит тебя. Зачем тебе счастье и богатство, если ты можешь обойтись и без них?

Эта сердечная проповедь сопровождалась жужжанием прялок, навёрстывающих время, потерянное на разговоры. Мать Бригитта философствовала так от чистого сердца. У неё был план устройства их будущей жизни, который, после того как попытка восстановить былое благополучие не удалась, так упростился, что судьба больше ничего не могла в нём спутать.

Но Мета была далека от её философского спокойствия, поэтому предостережения, поучения и утешения матери оказывали на неё обратное действие. Совестливая дочь считала себя разрушительницей сладких материнских надежд и упрекала себя за это, и хотя в будущем рассчитывала только на хлеб и соль, всё же, узнав о вновь расцветшей торговле и богатстве друга сердца, не удержалась от того, чтобы мысленно не довести количество блюд в суточном рационе до шести.

Мету воодушевляло, что её выбор одновременно давал возможность осуществить давнюю мечту доброй матери. Но эти прекрасные грёзы мало-помалу рассеивались, как дым, ибо Франц исчез из поля зрения Меты и ничем больше себя не обнаруживал. К тому же весь город облетел слух, что он приказал как можно лучше украсить свой новый дом к предстоящей свадьбе с богатой антверпенкой, которая находится уже в пути. Эта печальная весть совсем вывела любящую девушку из равновесия, и она поклялась отныне изгнать из сердца вероломного изменника. При этом слезинки, одна за другой, скатывались из её девичьих глаз.

В один из таких грустных вечеров, когда Мета, закончив работу, как обычно вспомнила любимую поговорку матери, которой та поощряла её к труду и прилежанию: «Пряди, дочка, пряди, – жених сидит в пряже!», чей-то палец нежно постучал в дверь. Мать Бригитта выглянула в окно… За дверью стоял жених! И кто же? Не кто иной, как приятель Франц из узкого переулка!

Он был одет в великолепное праздничное платье, а его тщательно расчёсанные русые кудри благоухали дорогими духами. Вид гостя возвещал, во всяком случае, не о том, что он пришёл вести разговор о торговле льном. Поражённая мать Бригитта хотела что-то сказать, но язык не повиновался ей.

С бьющимся сердцем Мета поднялась с кресла и стояла молча, только щёки её пылали, как алые розы. Но Франц прекрасно владел речью, и нежные звуки адажио, которые когда-то выводила его лютня, он одухотворил изящным текстом, выразив на этот раз свою безмолвную любовь ясными и недвусмысленными словами. Через мать Франц сделал торжественное предложение её дочери, добавив, что в его доме уже закончены все приготовления к встрече невесты, если только прелестная Мета даст своё согласие.

Рассудительная мать, приведя в равновесие свои чувства, хотела, как водится, взять восемь дней на обдумывание предложения, но Франц, которому слёзы радости, катившиеся по щекам доброй женщины, не предвещали с её стороны никаких препятствий, был тем не менее так настойчив, что она выбрала середину между материнским достоинством и желанием жениха, а окончательное решение этого вопроса предоставила на усмотрение милой Меты.

С той минуты, когда в комнату вошёл Франц, в девичьем сердце произошла заметная революция. Появление молодого человека было красноречивым доказательством его невиновности. При этом, во время беседы, выяснилось, что кажущаяся холодность её сердечного друга объяснялась ничем иным, как стремлением, отчасти, поскорее пустить в ход торговое дело, а, кроме того, сделать необходимые приготовления к предстоящей свадьбе. Поэтому у него просто не оставалось времени для ежедневных свиданий.

Итак, на пути к тайному примирению влюблённых не было больше камня преткновения. Девушка поступила с изгнанником, как мать Бригитта с прялками, преждевременно выставленными ею в чулан, или, как первородный сын церкви с изгнанным парламентом,[206]  [206]. Намёк на восстановление королём Франции Людовиком ХV в 1774 году упразднённого им парламента. Первородным сыном церкви назывались потомки французских королей, начиная от Хлодвига, который, когда принимал крещение, был единственным королём-католиком на Западе.


[Закрыть] – она с почётом вернула его в своё сильно бьющееся сердце, предоставив все прежние права. Коротенькое словечко из двух букв – «Да», утверждающее счастье любви, с невыразимой прелестью соскользнуло с её нежных уст, и счастливый влюблённый не мог удержаться, чтобы не запечатлеть на них пылкий поцелуй.

Отныне у нежной пары появилась возможность расшифровать и перевести на звучный язык слов иероглифы их тайной любви, что сделало беседу между ними самой приятной из тех, что когда-либо вели друг с другом двое влюблённых. Так что нашим экзегетам[207]  [207]. В древней Греции – толкователи оракулов, иногда законов и обычаев.


[Закрыть] можно только пожелать, чтобы и они так же правильно и без искажений понимали и истолковывали любой текст. Восхищённому жениху, как и в тот день, когда он отправлялся в свой крестовый поход в Антверпен, не легко было расстаться с прелестной невестой. Но у него оставалось ещё одно неотложное дело, которое он хотел выполнить сам, поэтому ему пришлось всё-таки взять небольшой отпуск. Франц направился к Везерскому мосту в надежде найти там одноногого солдата, которого ещё не забыл, хотя и не сдержал пока своего обещания.

После того разговора со щедрым бездельником, Седая Голова всякий раз зорко высматривал его, беря на мушку каждого прохожего. Он помнил обещание Франца и всё же не очень-то надеялся снова его увидеть. Но встреча с ним не изгладилась из его памяти, и теперь, ещё издали увидев хорошо одетого молодого человека, отставной солдат поспешил ему навстречу. На дружеское приветствие Франц ответил тем же и сказал:

– Приятель, не мог бы ты пойти со мной в Нейштадт, сделать там одно дело? Я награжу тебя за твоё усердие.

– Почему же нет? – ответил старик. – Хотя у меня только одна нога, а другая деревянная, но я могу ходить так же быстро, как тот хромой карлик, который обежал когда-то городской луг.[208]  [208]. Согласно старой легенде, одна графиня из соседнего графства в шутку обещала жителям Бремена столько земли, сколько может за один день обойти калека, нанятый ею за небольшую милостыню. Только она дала слово, калека поковылял, да так хорошо, что благодаря ему город получил для своих горожан большой луг.


[Закрыть] Деревянная нога, скажу я вам, имеет одно преимущество, – она никогда не устаёт. Только подождите немного. Сейчас должен пройти Серый Кафтанчик, – он каждый вечер проходит через этот мост.

– Что это за Серый Кафтанчик? – спросил Франц. – И почему он так тебя интересует?

– Серый Кафтанчик каждый день приносит мне серебряную монету на ужин, не знаю от кого. Но не над всякой же вещью полезно ломать себе голову, поэтому я и не любопытствую. Раз мне это нравится, то пусть Серый Кафтанчик будет хоть самим чёртом, вознамерившимся за деньги купить мою душу. Но чёрт он или не чёрт, – что мне за дело. Я с ним сделку не заключал.

– Я полагаю, – сказал Франц, улыбаясь, – за Серым Кафтанчиком скрывается какой-то плут. Но следуй за мной, а в серебряных монетах у тебя недостатка не будет.

Деревянная Нога похромал за своим провожатым, и тот улочками и переулками повёл его на край города, пока не остановился у маленького, вновь отстроенного домика, вблизи городского вала. Франц постучал, и когда дверь открылась, сказал, обращаясь к спутнику:

– Друг, ты подарил светлый вечер в моей жизни и будет справедливо, если я сделаю тебе подарок, который украсит вечер твоей жизни. Этот дом со всем, что в нём находится, и с садом вокруг него принадлежит тебе. В кухне и погребе есть всё необходимое. Слуга будет ухаживать за тобой и, сверх того, ты будешь ежедневно перед обедом находить под тарелкой серебряную монету. Открою тебе тайну: Серый Кафтанчик – мой слуга, которого я каждый день посылал подать тебе честно заслуженную милостыню, пока строился этот дом. Если хочешь, можешь считать меня своим добрым ангелом, ибо твой ангел-хранитель не заслужил твоей благодарности.

Франц ввёл старика в его новое жилище, где был накрыт стол и всё располагалось так, чтобы ему было удобно и уютно. Старик не мог прийти в себя от неожиданно свалившегося на него счастья. Ему, правда, было непонятно, как богач мог пожалеть бедняка, – уж не мираж ли это? Но Франц рассеял сомнения старого солдата. Благодарные слёзы покрыли старческие морщины, а сам благодетель, не дожидаясь, когда новый хозяин дома, оправившись от смущения, примется его благодарить, выполнив ангельскую миссию, исчез, как это обычно делают ангелы, и предоставил своему подопечному объяснять это событие так, как ему вздумается.

На следующий день в квартире очаровательной невесты было шумно, как на ярмарке. Франц послал к ней торговцев, ювелиров, модисток, кружевниц, портных, башмачников и вышивальщиц. Целый день она провела, выбирая материи, кружева и другие необходимые для невесты предметы и снимая мерки для новых нарядов. Её стройные ножки, прекрасной формы рука и тонкая талия были столько раз и так тщательно измерены, как будто скульптор собирался лепить с неё богиню любви.

Жених тем временем заказал в церкви обряд венчания, и не прошло и трёх недель, как он повёл невесту к алтарю.

Свадебное торжество, по своему великолепию, далеко превзошло всё, что было во время бракосочетания Пивного Короля.

Мать Бригитта насладилась блаженством, украсив добродетельную дочь миртовым венком. Она дождалась своего бабьего лета: исполнилось её желание прожить остаток дней в довольстве. И это было наградой за её похвальное качество, – она была самой терпеливой и самой покладистой тёщей, какую когда-либо знал свет.

ПОХИЩЕНИЕ

У речушки Локвиц, в Фогтланде, на тюрингской границе, на месте бывшего женского монастыря, разрушенного в гусситскую войну, стоял замок Лауэнштайн.[209]  [209]. Несколько местечек носят это название. Например – старый замок и городок в Рудных горах, городок в Нижней Каринтии и горный замок и местечко в Ганноверском округе; возможно, есть и другие.


[Закрыть] Покинутая духовная обитель перешла в мирские руки и впоследствии была отдана графом Орламюндским, тогдашним его владельцем, в лен своему вассалу, который построил себе на монастырских руинах замок. Назвал ли он благоприобретённую собственность своим именем, или сам получил имя от названия местности, пожалованной ему графом, нам это неизвестно. Звали этого дворянина Лауэнштайн.

Очень скоро обнаружилось, что в нечестивых руках мирянина церковное хозяйство не процветает, и польстившегося на имущество церкви неминуемо ждёт возмездие.

Останки святых монахинь, столетиями покоившиеся в мрачных монастырских склепах, не могли смириться с осквернением их святыни. По ночам полусгнившие кости скелетов оживали в глубине подземелья, стучали, гремели и поднимали ужасный шум в ещё сохранившейся от монастыря сводчатой галерее.

Часто монахини устраивали торжественные шествия во дворе замка, после чего обходили его покои и громко хлопали дверьми, беспокоя хозяина в его собственном доме и не давая ему спать. Они поднимали шум на чердаке, где спали слуги, или мучили скот в хлеву, отчего у коров пропадало молоко, а лошади в испуге храпели, становились на дыбы и разбивали перегородки в стойлах. Бесчинства и беспрестанная возня благочестивых сестёр отравляли существование людей и животных, и все, начиная от хозяина замка и до свирепого бульдога, испытывали постоянное чувство неуверенности и страха.

Владелец поместья не жалел денег на знаменитых заклинателей духов, надеясь с их помощью заключить с буйными соседками мир и навечно заставить их утихомириться. Однако самые могущественные заклинания, приводившие в трепет всё царство Белиала,[210]  [210]. Белиал или Велиал (Ветх. завет) – главный демон.


[Закрыть] а также кропило со святой водой, от которого, как комнатные мухи от хлопушки, разлетались обычно все злые духи, долгое время были бессильны перед упорством призраков-амазонок, с такой настойчивостью отстаивающих право на свою собственность, что заклинателям со всеми их святыми реликвиями порою приходилось оставлять поле боя и спасаться бегством.

Наконец, одному Гасперу[211]  [211]. Отец Гаспер подвизался как заклинатель бесов в Швабии с 1775 по 1779 гг.


[Закрыть] своего времени, разъезжавшему по стране, очищая её от злых духов, удалось всё же добиться от ночных сумасбродок послушания и вернуть их в тёмные склепы, где им разрешалось сколько угодно катать свои черепа, шуметь и стучать костями. Монахини снова заснули мёртвым сном, и в замке воцарилась тишина. Но, по прошествии семи лет, беспокойная душа одной из сестёр проснулась и, как и прежде, занялась своими проказами, пока, утомившись, не успокоилась, чтобы ещё через семь лет опять явиться в этот мир.

Со временем, обитатели замка привыкли к этим визитам призрака и, как только наступало время его появления, остерегались выходить из своих комнат и показываться по вечерам в галерее.

После кончины первого владельца, поместье перешло к его прямым потомкам. И в последствии никогда не было недостатка в наследниках мужского пола до тех пор, пока в тридцатилетнюю войну не расцвела последняя ветвь лауэнштайнского древа жизни, на которую природа, казалось, израсходовала все свои силы. Она была так расточительна, что этот грозный помещик, в период своей зрелости, почти достигал веса знаменитого толстяка – Франца Финаци, из Пресбурга, и лишь немного уступал откормленному голштинцу, по имени Пауль Бутерброд, недавно выставленному в Париже напоказ перед почтенной публикой, где, надо заметить, парижанки с большим удовольствием ощупывали его тугие бёдра и бицепсы.

Между прочим, до того как он стал походить на тыкву, помещик Зигмунд был очень видным мужчиной. Он, не испытывая нужды, жил в своём поместье, унаследованном от бережливых предков, и не пускал добро по ветру, а пользовался им с благоразумной умеренностью. Как только его предшественник освободил место и предоставил ему во владение поместье Лауэнштайн, Зигмунд, по примеру своих предков, женился и со всей серьёзностью подумал о продолжении дворянского рода. Скоро счастливые супруги дождались благородного первенца. Но дитя оказалось прелестной девочкой. На этом дело с продолжением рода и закончилось. Чрезмерное внимание заботливой жены настолько пошло впрок упитанному супругу, что все надежды на прибавление потомства потонули в его собственном жире.

Мать, которая с самого начала супружеской жизни занималась хозяйством и одна командовала в доме, не могла уделять много времени воспитанию дочери. Что до отца, то чем больше у него становилось брюхо, тем бездеятельнее становился дух, и в конце концов его перестало интересовать всё, что не было бы жареным или пареным. Поэтому Эмилия почти целиком была предоставлена заботам матери-природы и чувствовала себя при этом совсем неплохо.

Художница-природа не любит рисковать репутацией, а если и допускает ошибку, то потом обычно с лихвой возмещает её. Обделив вниманием отца, она всё своё искусство употребила на формирование тела дочери и её душевных качеств, создав совершенное произведение.

Девочка была красива, стройна и умна. По мере того как расцветала её красота, росло и желание матери придать новый блеск их угасающему роду. Она тайно гордилась родословной Лауэнштайнов и смотрела на дочь, как на достойное украшение дома. Но во всём Фогтланде не было семьи достаточно древнего и благородного происхождения, кроме, быть может, господ Рейсс, куда бы она хотела пересадить последний цветок лауэнштайнского рода.

Многие жившие по соседству молодые люди предпринимали попытки захватить прекрасную добычу, однако хитрая мать всегда умело расстраивала их планы. Как таможенник у шлагбаума внимательно следит за тем, чтобы никакой контрабандный товар не проскользнул мимо, так и она тщательно стерегла сердце девушки, отвергая все сомнительные советы доброжелательных кузин и тёток, и держалась при этом так величественно, что ни один сосед-помещик не решался посвататься к её дочери.

Пока сердце девушки ещё прислушивается к наставлениям, его можно сравнить с челноком на зеркальной поверхности озера, когда он плывёт, повинуясь рулю. Но если поднимется ветер и волны начнут качать лёгкое судёнышко, оно становится непослушным рулевому и продолжает плыть по воле ветра и волн.

Кроткая Эмилия охотно позволяла матери водить себя на помочах и направлять на дорогу гордости. Её сердце оставалось нетронутым. Она ожидала принца или графа, который будет благоговеть перед её красотой, всем же менее родовитым женихам отказывала с холодной надменностью.

Но, прежде чем явился обожатель, приличествующий званию лауэнштайнской грации, произошло событие, заметно нарушившее все материнские планы, а заодно и надежды князей и графов Германии, которые слишком медлили, чтобы завоевать сердце девушки.

В суматохе тридцатилетней войны, войско храброго Валленштейна стало на зимние квартиры в окрестностях Фогтланда. У помещика Зигмунда появилось много незваных гостей, бесчинства которых приносили его домочадцам беспокойства не меньше, чем в былые времена шалости ночных призраков, и хотя они не обладали такими же правами на замок, никакие заклинания на них не действовали. Тем не менее, хозяева дома были вынуждены оставаться всегда приветливыми и гостеприимными. Чтобы поддерживать воинственных гостей в благодушном настроении и в рамках приличия, их обильно кормили. Званые обеды и балы беспрестанно сменяли друг друга. На обедах главной фигурой была хозяйка замка, на балах – её дочь. Этот прекрасный обычай гостеприимства сдерживал грубых воинов, заставляя уважать дом, где их так хорошо принимают. И хозяева, и гости были довольны друг другом.

Среди воинов было не мало молодых героев, перед которыми не устояла бы и сладострастная подруга хромого Вулкана. Но один из них затмевал всех. Молодой офицер, по прозвищу Прекрасный Фриц, был подобен богу Любви. В нём счастливо сочеталась красивая внешность с благородными манерами. Он был нежен и мужественен, скромен и услужлив, обладал весёлым нравом и ловко танцевал.

До сих пор ни один мужчина не тронул сердце Эмилии, а этот вызвал в девичьей груди неведомое чувство, наполнившее её душу несказанным блаженством. Её смущало только, что великолепного Адониса звали не Прекрасным графом или Прекрасным принцем, а просто Прекрасным Фрицем. Беседуя с кем-либо из его друзей, она, будто невзначай, спрашивала то у одного, то у другого о родовом имени и происхождении молодого человека. Все знали Прекрасного Фрица как храброго воина, вежливого и обходительного, но никто толком не мог рассказать о его родословной.

На этот счёт ходили разные слухи, так же как и о истинном происхождении и деяниях хорошо известного, и всё же загадочного, графа Калиостро, которого принимали то за потомка гроссмейстера мальтийского ордена, то за племянника султана, а по роду занятий то за кудесника, то за парикмахера. Все сходились только в одном: если счастье и дальше будет так благосклонно к Прекрасному Фрицу, начавшему свою карьеру рядовым и дослужившемуся до звания ротмистра, то он стремительно достигнет блестящего поста в армии.

Расспросы любознательной Эмилии не остались незамеченными для молодого офицера. Друзья Фрица, чтобы польстить ему, сопровождали свои рассказы всевозможными намёками и предположениями. Фриц же, из скромности, объяснял любопытство девушки лишь желанием найти предлог для насмешек и шуток. Но в душе ему всё же было приятно узнать, что им интересуется юная особа, с первого взгляда восхитившая его и вызвавшая прилив восторга, что обычно предвещает любовь.

Ни один язык не обладает большей силой и выразительностью, чем язык нежной симпатии. Благодаря ему, расстояние от мимолётного первого впечатления до глубокого взаимного чувства для влюблённых оказывается несравненно короче, чем путь от солдата до офицера.

Хотя до устного объяснения было ещё далеко, обе стороны на расстоянии понимали друг друга. Их взгляды встречались на пол-пути, рискуя выдать робкую любовь. Занятая домашними хлопотами мать как раз некстати оставила на время вахту у сердца любимой дочери, и этим не преминул воспользоваться лукавый контрабандист Амур, незаметно проскользнувший туда в полумраке. Он стал учить девушку совсем не тому, чему её учила мать. Непримиримый враг всех предрассудков, он с самого начала убедил послушную ученицу, что ни происхождение, ни чины не должны служить препятствием нежному чувству, и что влюблённых нельзя классифицировать, подобно жучкам и червячкам в таблицах безжизненных коллекций насекомых.

Холодная дворянская спесь быстро растаяла в душе Эмилии, как причудливые цветочные узоры на замёрзшем оконном стекле под согревающими лучами ласкового солнца. Она перестала интересоваться родословной возлюбленного, а все преимущества знатного рода стали ей казаться никчёмными и слишком обременительными для тех, кто любит.

Прекрасный Фриц молился на девушку и, когда по всем признакам заметил, что любовное счастье покровительствует ему не меньше военного, не колеблясь, при первом же представившемся случае смело открыл ей своё сердце. Она приняла его признания в любви, покраснев от смущения, но, тем не менее, с искренним удовольствием. Влюблённые поклялись друг другу в нерушимой верности. Они были счастливы настоящим мгновением и не пытались заглядывать в будущее.

Вскоре весна опять призвала армию героев в палатки. Войска стягивались к месту сбора, и печальный день, когда любящие должны были расстаться, приближался. Настало время им серьёзно подумать, как закрепить союз любви, чтобы ничто, кроме смерти, не могло разлучить их.

Эмилия откровенно рассказала жениху, какие большие надежды возлагает мать на её замужество. Нечего было и думать, что гордая женщина хоть на волос отступит от своих излюбленных принципов. Строились сотни планов осуществления желанной цели, но все они отвергались из-за непреодолимых трудностей, заставлявших сомневаться в успехе. Тогда молодой воин, видя что ради достижения своего желания его любимая готова на всё, предложил подстроить похищение, – надёжнейшую уловку, какую только могла придумать любовь, чтобы сбивать с толку родителей и преодолевать их своенравие. Бесчисленное множество раз она удавалась влюблённым и, вне всякого сомнения, будет удаваться и впредь.

Девушка подумала немного и согласилась. Оставалось только найти способ, как ей незаметно выскользнуть из обнесённого со всех сторон каменной стеной замка, чтобы броситься в объятия желанного похитителя. Она хорошо знала, что как только уйдёт валленштейнский полк, бдительная мать снова займёт прежний пост и, не спуская с неё глаз, будет наблюдать за каждым её шагом. Но изобретательная любовь преодолевает все трудности.

Эмилия вспомнила, что в ближайшую осень, в день поминовения усопших, как раз наступит срок, когда после семилетнего сна снова должен появиться призрак монахини, всегда наводивший страх на всех обитателей замка, и ей пришла в голову дерзкая мысль, – убежать, переодевшись в приготовленную заранее одежду призрака.

Прекрасный Фриц был в восхищении от этой удачной выдумки и от радости даже захлопал в ладоши. Надо сказать, что хотя во времена тридцатилетней войны многие ещё слишком сильно верили в духов, молодой герой был в достаточной мере философом, чтобы забивать ими себе голову.

Договорившись обо всём с любимой, он вскочил в седло и, положившись на покровителей любви, уехал во главе своего отряда. Несмотря на все опасности, поход закончился счастливо. Как видно, Любовь услышала просьбу Фрица и взяла его под свою защиту.

Тем временем Эмилия жила между страхом и надеждой. Она беспокоилась за жизнь верного Амадиса[212]  [212]. Амадис – имя многих героев средневековых рыцарских романов.


[Закрыть] и усердно собирала сведения о положении зимних гостей на поле брани. Каждый слух о схватке с противником порождал в ней страх и печаль, которые, как казалось матери, не видевшей в этом ничего дурного, были от доброты её чувствительного сердца.

Время от времени Фриц тайком, через надёжную служанку, посылал любимой весточку о себе и таким же образом получал ответ. Как только закончился поход, он начал готовиться к задуманной тайной экспедиции: купил четырёх черногривых коней для упряжки, охотничий экипаж и внимательно стал следить за календарём, с нетерпением считая дни до условленного свидания в рощице у замка Лауэнштайн.

В день поминовения усопших Эмилия с помощью верной горничной начала готовиться к побегу. В определённый час, под предлогом лёгкого недомогания, она заблаговременно ушла к себе в комнату и там превратилась в прелестнейшее привидение, какое когда-либо бродило по земле. Время неторопливо отсчитывало минуту за минутой и, чем медленнее оно тянулось, тем сильнее было её желание осуществить задуманное.

Бледная луна, молчаливая подруга влюблённых, осветила матовым светом замок Лауэнштайн, где шум хлопотливого дня постепенно тонул в наступающей торжественной тишине. В замке все уже спали, кроме экономки, до поздней ночи подсчитывающей кухонные расходы, забойщика птиц, ощипывающего к завтраку для господ жаворонков, привратника, одновременно несущего службу ночного сторожа, да бдительного дворового пса Гектора, лаем приветствующего восходящую луну.