Текст книги "Гарпии"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

В работе Мартинек опять же неожиданно для себя проявил не свойственную ему смекалку, водрузив на упомянутый холодильник занимавший много места в чулане старый котёл для кипячения белья. А вместо благодарности и заслуженного отдыха, подкреплённого ленчем, его заставили вкалывать до обеда. Жутко несчастный, вконец расстроенный из-за так ненавистной ему спешки, в поте лица, пыхтя и отдуваясь, он помог Стефче совсем очистить чулан. На месте осталась лишь старая гладильная доска, которую пани Стефча первый раз в её, доски, истории, сложила и стоймя прислонила к стене.

– Теперь Сильвия поместится! – обрадовалась Фелиция. – А если тесно ей будет, пусть немного похудеет. Очень полезно для здоровья. Кстати, обнаружился складной столик, за холодильником я его и не заметила, теперь пригодится Сильвии. Сама бы тут поселилась…

Для Доротки же места искать не пришлось, в гостиной-столовой его навалом, девчонка прекрасно переспит на диване. Да и не век же у них пробудет американская старуха.

Пани Стефча получила наконец возможность приступить к обычной уборке, а Фелиция, под нажимом Мартинека, решила вместе с ним перекусить в кухне. За ленчем и произошёл знаменательный разговор.

В ответ на замечание Мартинека, что сразу после ленча он лезет на чердак и ищет там подходящую для полки доску и, возможно, поиски займут не один день, Фелиция решительно заявила:

– Ну нет, полка нужна уже завтра, времени у нас в обрез. Мне совершенно необходима большая полка в чулане, чтобы разместить на ней запас продуктов, больше их девать некуда. К нам из Штатов приезжает наша дальняя… родственница, а я понятия не имею, как кормить американок.

Мартинек понятия не имел о приезде какой-то американки и сначала разговор о ней поддержал лишь из вежливости. Тётки не раз отмечали – это был воспитанный молодой человек с хорошими манерами.

– Кто такая? – с набитым ртом поинтересовался Мартинек.

– Некая Вандзя Ройкувна, крёстная нашей покойной сестры Кристины, матери Доротки. Эмигрировала в Штаты ещё до войны.

– Так сколько же ей сейчас лет? – удивился Мартинек. – Если крёстной была ещё до войны, значит, уже тогда – не ребёнок.

– Наверное. Мы подсчитывали, у нас получилось – восемьдесят восемь, почти девяносто.

– И она приезжает для того, чтобы умереть на родной земле, – догадался Мартинек.

– Ни о каком умирании Войцеховский не писал. Приезжает, чтобы пожить здесь, собирается вроде бы приобрести хорошую квартиру…

– Так зачем же вы освобождали чуланчик? – упрекнул хозяйку Мартинек.

– Вряд ли сразу найдёт квартиру.

– И у неё найдутся средства на покупку квартиры?

Фелиция не очень уверенно ответила:

– Нотариус упоминал о том, что она очень богата, миллионерша, могла бы не только квартиру – особняк приобрести, да мы не очень поверили в такие глупости. У нас ведь чуть ли не всех американцев считают миллионерами.

– И других родственников, кроме вас, у неё нет? Тогда, наверное, все вам оставит?

– Понятия не имею. Не интересуют меня её деньги.

По своему обыкновению, Фелиция усиленно демонстрировала своё бескорыстие. Мартинеку же идея о унаследовании Фелицией американских миллионов показалась весьма заманчивой. Ведь если Фелиция разбогатеет, у него появляются шансы неплохо поживиться. Фелиция станет щедрее и, глядишь, выложит круглую сумму, спонсирует его поездку по Европу.

– Я бы очень хотел, чтобы она завещала все вам! – с обезоруживающей откровенностью признался парень.

– А тебе какая от этого польза?

– Ну как же, и для меня бы нашлось… побольше работы.

– Тебе кажется – составит завещание и сразу помрёт? Неизвестно, кто из нас умрёт раньше.

– Да что пани говорит! В её возрасте хватит и ничтожного насморка. Или, даст Бог, на лестнице споткнётся, ведь зрение у неё, небось, не ахти?

– Если даже и так, наверняка сделала очки, уж у неё на них хватит средств.

– Ну, я не настаиваю на зрении, может съесть что-нибудь такое, от чего здоровье пострадает, у нас с этим запросто. Или вот ещё, станет дорогу переходить под носом транспорта, ведь у них такой порядок – пешеходы идут, а транспорт их пережидает, я в Копенгагене видел, как автобус остановился, дал старушке пройти. А кореш рассказывал, даже и трамвай пережидал, он своими глазами видел! Если пожилые люди привыкли к таким порядкам, у нас долго не протянут.

– Хватит каркать! Ещё чаю налить?

Глупый вопрос! От добавки Мартинек никогда не отказывался. И правильно рассуждал: пока за столом сидит – на работу не погонят.

Пани Стефча мыла верхнюю ванную, не обращаясь за помощью. Сильвия вернулась из магазина, с трудом волоча полнехонькую сумку на колёсиках. Увидев гору продуктов, Фелиция скривилась.

– Ты считаешь, Вандзя все это слопает?

– О, несварение желудка обеспечено! – обрадовался Мартинек.

– И вовсе нет тут ничего неудобоваримого! – обиделась Сильвия, которой уже давно делалось нехорошо при виде Мартинека, склонившегося над полной тарелкой. – А главное, все суну в морозилку. За исключением куриной печёнки и брокколи, их сегодня же приготовлю, иначе пожелтеют. Мяса вот, правда, накупила много, но откуда мне знать, какое именно Вандзя предпочитает? И утку купила, вдруг, бедняжка, всю жизнь об утке мечтала, может, у них в Америке их нету? Утка с яблоками, милое дело…

Фелиция простонала, а Мартинек воодушевился при мысли о вкусном обеде.

Сильвия принялась запихивать продукты в морозилку. Выяснилось, все не помещается.

– Есть у нас второй холодильник, в подвале, – напомнила Фелиция. – У него большой морозильник.

– Ну уж нет! – вскинулась Сильвия. – В тот холодильник ничего не спрячу, потому как, считай, что сунешь – навеки пропало. Полгода не могла допроситься у тебя мяса для жаркого. А блинчики с творогом? Я наготовила столько, что хватило бы на ужин на целую неделю. До сих пор лежат у тебя в холодильнике.

Второй холодильник, который поносила последними словами Сильвия, был гордостью Фелиции. Собственно, это был не холодильник, а большая морозильная камера, купленная лично Фелицией для хранения запасов на какой-то чёрный-пречёрный день. Она лично и загружала камеру в подвале, не разрешая сёстрам даже близко к ней подходить, и уже давно содержимое камеры превратилось в единый ледяной монолит, огромный куб льда, в котором смёрзлось неизвестно что. Сама Фелиция давно забыла, что именно припрятывала.

Отчаявшись загрузить в кухонный холодильник купленное мясо, Сильвия вытащила помещённые в морозилку ранее продукты, чтобы уложить аккуратнее, – авось все и влезет.

– А это что? – вдруг вскричала она, вытащив свёрток с чем-то непонятным.

– Не знаю, – ответила Фелиция. – Забыла. Дай-ка посмотрю.

Сильвия принялась сдирать целлофановый пакет со свёртка, посыпались мелкие кусочки намёрзшего льда. Фелиция помогала сестре. Мартинек, не решаясь оставить тарелку без присмотра, остался сидеть на месте, лишь вытянул шею.

В пакете оказались: килограмм соли в мягкой целлофановой упаковке, два пакетика с колготками, большой конверт с красочными фотографиями цветов из ботанического сада и набор гигиенических салфеток.

– Можно узнать, на кой ты все это заморозила? – поинтересовалась Сильвия.

– Я?! – жутким голосом вскричала Фелиция. – Почему именно я?

– А кто?

– Может, и Меланья. Может, наша принцесса…

– Я бы на твоём месте не стала собственный склероз приписывать другим, тем более тем, кто моложе тебя.

– Склероз не зависит от возраста! – упорствовала Фелиция.

– Я и не утверждаю, что он развился у тебя с возрастом, возможно, ты с детства была склеротичкой. Какого черта запихала все это барахло в морозилку, я спрашиваю, а теперь мясо некуда деть? Вот интересно, что у тебя хранится в подвальном морозильнике?

Фелиция разглядывала замороженные фотографии. Отлично получились.

– Отвяжись, – уже мягче сказала она сестре. – Полюбуйся лучше на фотографии, кажется, Меланья фотографировала. И я уверена, что у тебя, как всегда, вышла соль, так что моя замороженная очень даже пригодится. А вот чьи это колготки – ума не приложу.

– Не мои, это уж точно. Знаешь же, я не выношу колготок, ношу только чулки.

– Слушай, раз снимки Меланьи, может и колготки тоже её?

Сильвия никак не могла успокоиться.

– А ну убирайтесь из кухни! – напустилась она на Фелицию и Мартинека. – Дайте спокойно разобраться с продуктами. И за обед пора приниматься. Вон!

Поняв, что больше ни на какую добавку рассчитывать не приходится, Мартинек покинул кухню. Фелиция из вредности сделала попытку продолжить ссору, но одного вопроса о локализации полки в чулане хватило, чтобы она тут же забыла, из-за чего ссорились. Вот так Сильвия обрела желанный покой, а Мартинек, сосредоточенно насупившись, принялся измерять и перемерять расстояние между стенками чулана, а также отмечать карандашом на стенах места будущих пробок для вкручивания шурупов. Очень вдохновляла уже реальная надежда на предстоящий обед.

Обеда он и в самом деле дождался, но перед этим стал свидетелем горячего протеста вернувшейся с работы Меланьи, которой Фелиция пыталась инкриминировать замороженные фото, соль и колготки. Ей удалось не только вспомнить, но и доказать, что фотографии из фотоателье забирала сама Фелиция, она также в тот день лично занималась покупками, так что пусть теперь не заливает. Ещё Меланья напомнила о протухшей недели две назад рыбе, обнаруженной в прихожей, из чего явственно следует, что Фелиция по рассеянности перепутала предметы и в холодильник сунула не то.

Фелиция сразу прекратила сопротивление.

– Значит, эти колготки мои? Очень кстати, я давно собиралась купить. Ну что ржёте, да, и купила! Скажите лучше, уже решили, что будем делать?

– Ты о чем?

– О крёстной Вандзе. Принимаем её у себя в доме?

– Здравствуйте! Ведь специально для этого освободили чулан!

– Значит, сказать Доротке, чтобы из аэропорта привезла её прямо сюда? А как же с бронированием номера в отеле? За него, небось, платить придётся?

– А мне откуда знать? – огрызнулась Меланья. – Целую вечность ничего не бронировала. И почему этот балбес Войцеховский не сообщил номера своего телефона, можно было бы позвонить ему и обо всем расспросить.

Фелиция спокойно возразила:

– Даже если бы и сообщил, мы бы все равно не запомнили, а письмо ведь потеряно. Не мешает записывать, куда кладёшь вещи, когда из-под руки хватаешь.

– А тебе не мешало бы записывать для памяти, чтобы вообще ничего в руки не брать! Что тебе в руки попало, то пропало.

– А ну замолчите! – строго прикрикнула на сестёр Сильвия. – Вы о глупостях, а я хотела бы знать, кто станет платить за кучу продуктов, которые я сегодня приволокла из магазина.

Фелиция обиделась.

– Пока что я ещё в состоянии прокормить старуху! При условии, что моя сестра прекратит свои инсинуации…

– Я о том, что раз она такая богатая… – заикнулась было Сильвия.

– И ты поверила в байки о её богатстве? – презрительно фыркнула Меланья. – Миллионерши не так возвращаются на родину.

– Много ты видела в жизни миллионерш!

– Да сейчас они в Варшаве кишмя кишат.

В дискуссии о богатстве крёстной Вандзи Мартинек участия не принимал. Он только энергично работал челюстями – просто с удивительной для такого копуши энергией – одновременно с пищей жадно поглощая информацию с приезде богатой американки. Исподволь в нем зарождались большие надежды.

Вечером гарпии вцепились в Доротку. Девушка к этому времени уже располагала информацией, но по собственной воле не произнесла бы ни словечка. Теперь же с чистой совестью и тщательно скрытым злорадством обнародовала эту информацию: четырнадцатого ноября в аэропорт Окенче прибывает ровно сорок восемь самолётов, теоретически крёстная бабушка может прилететь на любом из них. Даже на афинском, который приземлится в шесть утра.

Тётки были озадачены и даже не сумели скрыть замешательства.

– Вряд ли она полетит через Афины, – не очень уверенно произнесла наконец Фелиция. – Зачем ей это? Думаю, полетит прямым рейсом.

– Ага, только сейчас это тебе пришло в голову? – ядовито подхватила Меланья. – А кто утверждал – устроит турпоездку по Европе…

– По всему миру! – подтвердила Сильвия.

– …и может прилететь неизвестно откуда.

– Я утверждала? – возмутилась Фелиция. – Это ты выдумала такие глупости!

– Ну знаешь! Склероз у тебя… как отсюда до Новой Зеландии. А кто такое утверждал? Может, Мартинек?

Тот поспешил откреститься:

– Да меня тогда тут не было.

– Сингапур кто выдумал? – напомнила Фелиция.

– Только потому, что ты первая начала.

– Не я, а ты! Парижа ей захотелось!

В гостиной забушевал привычный циклон. Доротка попыталась его унять, заявив, что она не упоминает о чартерных рейсах, правда, сейчас, в зимнюю пору, их не так уж много. Но крёстная бабушка могла ведь воспользоваться одним из них, скажем, тем самым, что летит из Новой Зеландии. Правда, сделает крюк вокруг света, но все равно для старушки получится дешевле. Меланья моментально вцепилась в чартер, Сильвия кричала – богатые чартерами не летают, обычно они пользуются местами в первых классах регулярных рейсов, Фелиция назло настаивала на чартере, утверждая, что богатые потому и богаты, умеют везде соблюсти финансовую выгоду, не то что некоторые, не станем пальцем указывать, привыкли сорить денежками, готовы их в окно выбросить… Смертельно обиженная Сильвия заявляла – все, кончено, она отказывается нести свой тяжкий крест, больше не переступит порога кухни, вкалывает с утра до ночи, а вместо благодарности одни упрёки, расходы растут, и, если сумма на питание не будет увеличена, она умывает руки.

Бушующий циклон смел к чертям собачьим чартер с американской старухой, сестры перешли на личности, оставаться в столовой было невыносимо, и Мартинек счёл за благо отправиться на чердак поискать доску для полки, а Доротка сделала вид, что хочет ему помочь в этом, и тоже удалилась. Ссору прекратил лишь приход хахаля Меланьи, который явился за ней, ибо оба были приглашены на презентацию чего-то.

Из сестёр лишь Меланья, самая молодая (сорок восемь лет) имела постоянного обожателя. Она старалась не афишировать данный факт, поскольку обожатель был на четыре года моложе её, о чем сестры не позволяли ей забыть, словно она сама не помнила. Вот почему Меланья старалась держать хахаля на почтительном расстоянии от дома, стараясь встречаться с ним или на работе, или где-то в официальной обстановке, чтобы не подвергаться издёвкам Фелиции. Она делала вид, что не дорожит своим обожателем нисколечко, хотя на самом деле впилась в него когтями и зубами. Хахаль, Павел Дронжкевич, напротив, не скрывал своих тёплых чувств к Меланьи, и, будучи мужчиной взрослым и разведённым, демонстрировал серьёзные намерения.

Видимо, Меланья не была уверена в искренности его чувств, ибо зарабатывала больше Павла, и тот, лишь благодаря материальной помощи возлюбленной, ездил на почти новом «форде», сменившем его старенькую «шкоду». Все-таки, похоже, он и в самом деле любил Меланью искренне, а её вечные язвительные колкости лишь забавляли его.

Увидев Павла, Меланья подхватилась, и через пять минут их уже не было. Сильвия с Фелицией не успели опомниться, как оказались за столом вдвоём. Скандал утих сам собой.

– Послушай, – наливая чай, сказала Сильвия. – А вдруг она больна?

– Кто?

– Да эта Вандзя. В её возрасте…

Фелиция подозрительно глянула на сестру.

– А что, в письме упоминалось о её болезни?

– Кажется, нет. Но, говорю тебе, в её возрасте…

– Все возможно. Больна, так станет лечиться. У нас тоже есть врачи.

– Но как лечиться? Как ты себе это представляешь? В бесплатной поликлинике?

– Ну да.

– А кто станет заниматься талончиками, стоянием в очередях? И бесплатную медицинскую помощь оформляют только бедным пенсионерам.

– Ты как раз бедная пенсионерка…

– Я же не о себе говорю. Постой, никак намекаешь, что надо выдать её за меня?… Обеспечить бесплатный уход за немощным стариком очень сложно. Вот Янковская за деньги в два счета оформила, когда её мать слегла.

– Какая Янковская? – рассеянно поинтересовалась Фелиция, роясь в ящике с какими-то бумагами, который принесла из своей комнаты. – Тут были у меня письма. Ты не брала?

– О Боже, спятить с тобой можно! Не брала я никаких писем. А Янковская – наша соседка, через дом от нас живёт, ещё, помнишь, её кот приходил к нам.

– А, кот, не выношу это животное! И видишь, я занята. Чего пристала?

– Хочу знать, кто будет платить за Вандзю в случае её болезни. Янковская говорила – бешеные деньги стоит платная медсестра, ну да ей это по карману, а мне нет. Да брось ты копаться в бумагах…

– Никто не велит тебе платить за Янковскую, – заявила Фелиция.

– Господи! – в отчаянии вскричала Сильвия. – При чем здесь Янковская? Речь идёт о Вандзе. Вот ты станешь платить за неё?

– Отвяжись от меня со своей Вандзей! Куда оно могло подеваться?

Сильвия замолчала, тоскливо уставившись в тёмное окно. Фелиция встала из-за стола и отправилась в кухню. Письмо могло завалиться за буфет, надо проверить. А Сильвия произнесла, ни к кому не обращаясь:

– Интересно, как теперь эта Вандзя выглядит? Встреть я её на улице – наверняка бы не узнала.

* * *

Та же проблема волновала Доротку, когда она ехала на такси в аэропорт. Все остальное удалось отлично организовать. Такси девушка заказала на рассвете того же дня, когда Фелиция и Меланья ещё спали без задних ног, а ранняя пташка Сильвия плескалась в ванной. Машина была вызвана не по домашнему адресу, для конспирации девушка сообщила адрес небольшого кафе на Голгофской. Предупредила, что не может заранее сказать, на сколько часов закупает машину, возможно, придётся в аэропорту подождать. Затем купила чудесный букет белых и красных роз и уже в полдень сидела в новеньком «мерседесе». И вот теперь, когда мчалась в аэропорт, вдруг отдала себе отчёт в том, что не знает, как выглядит крёстная бабуля.

Американка… Американка с равным успехом может оказаться громадной, толстой бабищей и маленькой засушенной старушонкой. А также, учитывая всем известные успехи американской науки, следует считаться с тем, что издали вполне может сойти за совсем молодую женщину, цивилизация – страшная сила, может и полвека скостить, взять хотя бы всем известный пример с Марлен Дитрих. Езус-Мария, как же её опознать в аэропорту?

Оказывается, это «Езус-Мария» она произнесла вслух. А поскольку сидела рядом с водителем, тот услышал и встревожился.

– Что-нибудь случилось? Что-то не так?

Только сейчас Доротка взглянула на водителя такси. У кафе она села в машину жутко взволнованная и с ходу принялась объяснять, что машина, возможно, ей понадобится надолго, может, телефонная барышня ему не сказала, она, Доротка, предупредила, делая заказ, потому как встречает очень пожилую женщину, которая летит из Штатов, в Польше не была с довоенных времён, а самолёт может опоздать, а старушка неизвестно как перенесёт длительный перелёт, и ей наверняка придётся помочь, а ещё, если можно, не грубить, постараться сделать так, чтобы престарелой гостье было приятно, и неизвестно, куда потом ехать, отель заказан, «Форум», но старушка может пожелать сразу поехать к родным, хотя какие они родные… Все это Доротка выпалила одним духом, тупо глядя перед собой, потому как на Черняковской образовалась мощная пробка. Только когда выпутались из неё, до девушки дошло – водитель согласен на все выдвинутые условия, они его вовсе не отпугнули. Лишь после этого, переведя дыхание, Доротка глянула на водителя.

Он оказался симпатичным и молодым, двадцати с небольшим. Очень аккуратно, даже элегантно одет.

Доротка порадовалась за крёстную бабулю – такой должен ей понравиться. Все это прекрасно, только вот как различить эту крёстную в толпе приезжих?

И девушка в отчаянии произнесла:

– Ничего особенного, только я не имею ни малейшего понятия, как она выглядит. Ей восемьдесят восемь, но это ничего не значит, а я даже не знаю, какого она роста. И седая или крашеная, а может, и вовсе в парике с косичками. Слышала, что старые американки на все способны.

– Это точно, – благодушно подтвердил Яцек Волинский, настроение которого почему-то с каждой минутой становилось все лучше. – Так она не коренная американка, а наша?

– Да, но здесь не была… сколько же, попробую сосчитать, с тридцать девятого… ох, у меня со счётом всегда было плохо.

– С тридцать девятого, говорите? Считай, шестьдесят лет прошло. И всего первый раз к нам прилетает?

– Первый.

– И все время прожила в Штатах?

– В Штатах.

– Ну, тогда американка на все сто и выглядеть может, как Бог на душу положит. Даже нацепить шляпу с букетом хризантем и гнездом куропаток впридачу. А известно хотя бы, как её зовут?

– Да, это я знаю. Ванда Паркер.

– Тогда можно попросить, чтобы дали объявление по радио, дескать, пани Ванду Паркер, прилетевшую из…

– Из Нью-Йорка.

– Ну, значит, прилетевшую из Нью-Йорка пани Ванду Паркер просят подойти к справочному бюро. А она по-польски понимает?

– Только по-польски. Кажется, за шестьдесят лет так и не научилась понимать по-английски.

– Должно быть, башковитая… то есть, того, я хотел сказать, семи пядей во лбу. Или вот ещё: поговорить заранее с паспортным контролем, пусть вам какой знак подадут, как на эту Ванду напорются. Мужской пол отпадает, если я правильно понял, ну и малолетки. А она одна прилетает?

– Вроде бы одна.

– Странно. Должно быть, старушка неплохо держится. Так всегда бывает, если чего в мозгах недостаёт, в руки-ноги переходит, то есть, того… Ну да ладно, не волнуйтесь, все устроится в лучшем виде.

У Доротки камень свалился с сердца. Хоть тут повезло, попался неглупый и расторопный парень.

– Тебя как зовут? – поинтересовалась она в приступе благодарности прежде, чем до неё дошло – это неприлично. – А, вижу, вот здесь написано – Яцек Волинский. А я Дорота Павляковская.

– Знаю, ведь это ты заказывала такси.

В общем, к тому времени, когда Яцек пристраивал на стоянке в аэропорту свой «мерседес», они с Дороткой уже успели подружиться. Что касается Яцека, то ему первого взгляда хватило, чтобы оценить красоту девушки. Впрочем, работая таксистом, он видел много красивых девушек, так что не одна красота привлекла его именно вот в этой пассажирке. Понравились её искренность, непосредственность и доброе сердце, ведь вот как заботилась о совершенно незнакомой старухе. А когда он понял, сколько забот возложено на эти хрупкие плечи, как-то захотелось хоть часть этих забот принять на себя.

Для Доротки же, не избалованной сочувствием и заботой, желание помочь было воспринято не иначе, как особое благоволение небес.

– А чем ты занимаешься, кроме встреч в аэропорту американских ископаемых? – поинтересовался Яцек, когда оба уселись на столиком небольшого бара в здании аэровокзала, убедившись предварительно, что самолёт опаздывает на двадцать минут. – Учишься или работаешь?

– И то, и то, – ответила Доротка. – Учиться кончаю, курсы иностранных языков закончила, осталось получить диплом, ну да экзаменов я не боюсь, языки знаю лучше, чем требуется для диплома. А работаю уже давно, переводчиком. Последнее время выполняю работу для одного издательства, вот сейчас мне поручили отрецензировать кубинские детективы, стоит ли переводить. Знаешь, отличные детективы! Какие-то такие, особые, совсем не похожие на наши, но просто великолепные!

– Может, тебя даже в Министерство иностранных дел возьмут? Или во Внешторг?

– Мне бы не хотелось на какую-то постоянную службу, лучше быть свободным переводчиком. Я знаю четырнадцать языков, думаю, работа всегда найдётся, когда захочу. И смогу выбирать.

– Шутишь? Аж четырнадцать?

– Ну и что такого, языки – единственное, к чему у меня есть способности. Вот если бы ты сам не подсчитал, сколько лет Ванды Паркер не было на родине, я бы без калькулятора ни за что не сосчитала. Ну, может, преувеличиваю, но два дня у меня бы это заняло. Сколько будет, если к десяти прибавить два, я, пожалуй, ещё скажу, но если от чего-то отнять четыре – исключено. А ты ведь отнимал, когда подсчитывал? Просто поражаюсь, как некоторые умеют, вот у меня ни за что не получится.

Настроение Яцека все улучшалось.

– А вот я никак не могу поверить… Четырнадцать иностранных языков! Лично я немного знаю английский, по-французски пойму не всегда что говорят, ну, с трудом справлюсь с русским, и на этом конец. А вот насчёт свободы я тебя очень хорошо понимаю. Ведь я и в таксисты пошёл, чтобы иметь для себя свободное время. Отец с матерью до сих пор волосы на себе рвут от отчаяния.

– Отчего же? – изумилась Доротка.

Профессия таксиста отнюдь не казалась ей достойной осуждения.

– Потому как хотели, чтобы их сыночек получил высшее образование. Хорошо, младший брат их немного утешил, юридический кончает. Да у меня, собственно, образование высшее есть, вот только документально не зафиксировано, а так я походил на лекции, самые разные. Вот ты, например, знаешь, что корень окопника в течение минуты после того, как его выдернули из земли, выделяет чрезвычайно целебную субстанцию? А средневековые знахари обладали секретом сохранять надолго его целебные свойства. Или вот ещё, из-за чего началась столетняя война, знаешь? Оказывается, королева Изабелла из династии Капетингов очень была недовольна тем, что муж у неё педик…

– Любая была бы недовольна! – вырвалось у Доротки.

Яцек расхохотался во все горло.

– Да, не каждая способна провернуть такую работу, как она, особенно нынешние. Очень интересуют меня такие вот мелочи, из которых складывается вся история человечества, очень люблю почитать, порыться в книгах и журналах, посравнивать… И на кой мне тащить за собой плуг, часами просиживать на скучной работе – пусть трактор пашет. А ездить я всегда любил, и машиной заниматься тоже люблю. И свою работу полюбил: интересная она, не сидишь на одном месте, сколько разных людей встречаешь! Понемногу до моих стариков доходит, что и шофёр может быть образованным человеком.

– А ты говоришь – волосы рвут.

– Да вроде перестали.

– Завидую тебе, а вот мне дома нет покоя. Без конца придираются.

– Из-за чего?

– По правде говоря – не знаю. Честно, не знаю! Вроде бы ничего плохого не делаю, а они – ну чисто гарпии. Нет, не родители, тётки. Родителей у меня нет, мать умерла, а что с отцом – неизвестно.

И до того как в здании аэропорта громогласно объявили о том, что ожидаемая «Дельта» совершила посадку, Доротка совершенно неожиданно для себя успела совсем незнакомому человеку поведать о своей невесёлой жизни. Разумеется, вкратце, но таксист явно все понимал и от души сочувствовал девушке, по лицу было видно. И ещё было видно – иногда с трудом сдерживался от смеха, когда Доротка повторяла ему занудства тёток. Правильно, не надо так серьёзно воспринимать все, что они говорят, пропускать мимо ушей, не брать в голову.

Чего стоят насмешки Меланьи над внешностью девушки! Он, Яцек, непременно подхватил бы тёткины слова и принялся поддакивать: да, дорогая тётушка совершенно права, достаточно взглянуть на этот вздёрнутый носик или бровки, ну прямо как у поросёночка, хотя нет, у поросёночка куда темнее, а у меня – правильно, линялые какие-то…

За увлекательным разговором чуть не пропустили сообщение о посадке нужного самолёта. Меры приняли заранее: попросили дать объявление по радио, и Доротка подлизалась к молодому сотруднику паспортного контроля. Обложили, можно сказать, пани Паркер со всех сторон. И напрасно, как вскоре выяснилось.

Пани Паркер сама бросилась им в глаза. Она оказалась единственной особой женского пола старше среднего возраста, на которую не набросились с визгом встречающие родичи. Следом за этой исключительной особой въехали чемоданы.

– Лопнуть мне на месте, если это не она! – ни секунды не колебался Яцек. – Она, пальмочка пасхальная [1]1
  Пасхальные пальмочки – ярко убранные длинные палки или шесты в так называемое Пальмовое Воскресенье (за неделю до Пасхи, у православных – Вербное Воскресенье) символизируют у поляков-католиков пальмовые ветви, которыми встречали Спасителя жители Иерусалима.


[Закрыть].

Сравнение было чрезвычайно метким. Довольно худощавая дама ростом с Доротку, на высоченных каблуках, в узкой юбке, которая где-то на уровне бёдер вдруг расширялась, украшенная неимоверным количеством разноцветного меха и роскошных пёрышек. Из-под офигительной шляпки с цветами выглядывало розовое личико. Сходство с пасхальной пальмой усиливалось благодаря тому, что ничто не развевалось, ничто не трепыхалось, все держалось, как приклеенное.

Доротка осмелилась подойти.

– Простите, вы не пани Паркер?

– Ах, дорогое дитя, внученька моя бесценная! – вскричала пальмочка. – Это ты? Доченька моей Крысеньки? Ах, как ты похожа на неё, как я счастлива, такой ужасный перелёт, а это кто? Твой жених? Какой красивый хлопец! Ах, какие чудесные цветы, розы, польские розы! Ах, дорогие дети, сделайте что-нибудь, мне здесь надо сойти! Заберите меня отсюда!

Доротка мысленно порадовалась, что догадалась заказать такси с водителем. Одной ей ни в жизнь бы не справиться, ведь крёстная бабуля вцепилась в неё мёртвой хваткой, тыча в лицо букетом и лишив всякой возможности заняться багажом. Кто-то из пассажиров споткнулся об один из бабулиных чемоданов на колёсиках, и тот укатил куда-то в синюю даль. Сама же бабуля, мелко семеня на своих изящных каблучках, стиснутая в коленях узкой юбчонкой, явно стремилась как можно скорее покинуть здание аэропорта. И тащила внучку к выходам на посадку на внутренние авиалинии, что не имело никакого смысла, но воспротивиться Доротка не могла: за её руку словно клещами уцепилась пани Паркер и с силой, явно не свойственной возрасту, волокла за собой, при этом не замолкая ни на секунду и не давая другим вставить слово.

Пришлось Яцеку проявить инициативу.

– Спокойно, не дёргайся, оставайся с ней, остальное я беру на себя. Идите к любому выходу, я к вам подъеду.

Кроме первой фразы, Доротке так и не удалось больше даже рта открыть. Пришлось подчиниться стихии. Вышли там, куда её затащила бабуля.

– И чего же мы тут стоим, дорогая? Чего ждём? Где машина? Тут и посидеть не на чем. Кажется, это выход для туземцев, зачем же ты меня сюда привела? А где сестры Крысеньки, они, кажется, ещё живы, так где же они? Поехали к ним, дорогое дитя, а где мои вещи и куда делся твой жених, неужели ушёл, а нас так оставил?

Бабуля сделала секундную паузу, и Доротке удалось вставить – жених сейчас подъедет, он занимается вещами пани, а поедут они к сёстрам Крысеньки, которые действительно живы. Доротка хотела ещё упомянуть о заказанном номере в отеле «Форум», но тут кончилось отведённое ей время.

На девушку снова обрушилась словесная лавина.

Пани Паркер вдруг понравился воздух Варшавы и захотелось немедленно полюбоваться на неё, говорят, она так изменилась, не узнать, а ещё очень хочется есть, желательно какое-нибудь национальное польское блюдо: колдуны, фляки, бигос – нигде в мире не делают больше настоящие колдуны, только здесь, в Польше, вы часто едите колдуны или лазанки? А вот ещё есть тюря, сто лет не пробовала…