Текст книги "Гарпии"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– …по особому распоряжению завещательницы оставляется по сто тысяч долларов, не подлежащих обложению налогами и без всяких дополнительных условий Мартину Яньчаку, проживающему… и Яцеку Волинскому, проживающему…» Роберт так и ел глазами Яцека, стараясь не пропустить малейшего оттенка его реакции на услышанную новость – или не новость? Пока зачитывался долгий и порядком скучный текст завещания, на лице молодого человека отражались лишь общее любопытство и некоторое удовлетворение. Но вот эти невинные чувства вдруг сменила полнейшая оторопь, перешедшая в лёгкий ужас и закончившаяся… Вообщем, на лице Яцека яснее ясного читалось: не верю ушам своим. Смена всех этих настроений была естественной, вряд ли Яцек притворялся, уж очень натурально на его лице недоумение и недоверие, ведь он не знал, что полиция не спускает с него пристального, бдительного ока.

Меж тем Бежан наблюдал за реакцией Мартинека. Тот не скрывал искреннего интереса во все время зачтения текста завещания. С интересом воспринял известие о доставшемся Доротке богатстве, с таким же интересом выслушал очень важное для него известие о выпавшей на долю Фелиции сумме и затем о счастье, свалившимся лично на него, Мартинека. Это известие явно не сразу дошло до сознания парня, поначалу выражение его лица не изменилось. Но вот дошло. Об этом яснее ясного засвидетельствовало такое идиотское выражение на лице человека, которого комиссару ещё не приходилось видеть. Мартинек пялился на нотариуса, тоже не веря своим ушам. В подтверждение благой вести нотариус взглянул на парня, и идиотское выражение на лице Мартинека сменилось выражением неземного блаженства. Идиотское выражение принять не столь уж трудно, а вот изобразить неземное блаженство, да чтобы при этом от тебя ещё исходило сияние, – такое под силу лишь гениальному актёру. Гениальным Мартинек не был. Изобразить на потребу зрителей сначала мощное смятение всех чувств, тщательно скрывая до нужного момента переполняющее его ликование, – нет, на такое Мартинек не был способен. И Бежан пришёл к такому же выводу, что Роберт о Яцеке, – дарственная американки для него явилась полной неожиданностью.

Общая сумма унаследованного состояния, по всей видимости, намного превосходила ожидания наследниц, поскольку те молчали и после того, как смолк нотариус. Долго, очень долго над столом висела тишина. Нарушила её Меланья.

– И что теперь будем делать? Сразу начнём ссориться или сначала падём в родственные объятия?

– Откупорим шампанское, – внёс предложение Павел Дронжкевич.

– Неплохая мысль, – одобрила Фелиция. – Лежит в холодильнике. Доротка…

Ошеломлённая доставшейся ей суммой, до конца не поверившая в неё – или она ослышалась, или у нотариуса перепутались нули, – Доротка, как автомат, поднялась и отправилась в кухню за шампанским. Яцек, тоже автоматически, принял бутылку из рук девушки и принялся откупоривать. На этот раз кто-то из них все-таки неосторожно встряхнул её, ибо пробка выстрелила с оглушительным шумом и разбила бра на стене. Этот малозначительный факт сразу восстановил нужную атмосферу в гостиной, разрядив обстановку.

– Наконец-то! – удовлетворённо произнесла Фелиция. – Давно пора было это сделать, мне никогда не нравился абажур на брушке.

– К тому же он давно треснул, помните, мы ещё его развернули к стене расколотым боком, – добавила Доротка.

– Ох, извините, пожалуйста, – сокрушённо оправдывался Яцек, наконец окончательно пришедший в себя. Надо же, что натворил, такого с ним никогда не случалось.

Его никто не слушал, тишина, взорванная шампанским выстрелом, сменилась разноголосой трескотнёй.

– И что теперь? Завещание уже вступило в силу?

– Когда я смогу получить свои денежки?

– Где они вообще хранятся? Все эти Вандзины миллионы. Неужели у вас, пан нотариус? Или в банке?

– Но я же только что прочёл…

– Из вашего чтения ничего не поймёшь, эти официальные бумаги пишутся каким-то нечеловеческим языком. Вы уж нам своими словами…

– Когда я получу свои денежки? – повторяла Сильвия. – Раз уж они у меня завелись…

– А я? – осмелился спросить Мартинек.

– Как-нибудь проживёшь два дня, – насмешливо бросила Меланья сестре.

– Хорошо тебе говорить! – огрызнулась Сильвия. – У тебя деньги всегда водились. А я хочу наконец подержать в руках собственные!

Фелиция демонстрировала заботу о племяннице.

– Уж и не знаю, что она сделает с такой кучей денег! Наверняка какую-нибудь глупость отколет. Пан нотариус, племянница ещё молода, вы должны её часть перевести на наши счета.

– То есть, на твой счёт? – вцепилась Меланья в старшую сестру.

– Да, на мой! Не съем их, не профинчу и в могилу с собой не унесу, а уж у меня сохраннее будут.

– Может, заодно и наши деньги перевести на тебя? Ты этого хочешь?

Разумеется, именно этого хотела Фелиция. Она привыкла командовать, привыкла держать в руках расходы по дому и была глубоко убеждена, что смогла бы лучше распорядиться оставленными Вандзей денежками, чем её дуры сестры. К тому же деньги дают власть. Фелиция власть любила, вот только нести ответственность за неё не желала. И хватило ума скрыть своё желание властвовать.

– Нужны мне твои деньги! – презрительно бросила она Меланье. – А вот за нашей принцессой надо присматривать, особым умом она никогда не отличалась, а теперь и вовсе в голове перемешается, ведь она ещё молода, надеюсь, ты это заметила?

– И глупа, – холодно добавила Меланья.

Давно привыкшая к таким высказываниям тёток на свой счёт, Доротка вдруг возмутилась. Не при посторонних же! Уже собралась что-то возразить, но сдержалась, лишь вопросительно поглядела на нотариуса. Тот, откашлявшись, заявил официальным тоном:

– Прошу извинить меня, уважаемые пани, но обязан дать пояснение. Дорота Павляковская является совершеннолетней, и нет никаких юридических оснований лишать её каких-либо прав. Завещание оформлено в соответствии с законом и обжалованию не подлежит. Я назначен официальным исполнителем, и в мои обязанности входит проследить, чтобы все произошло в соответствии с последней волей завещательницы. Право каждой из вас поступить со своей долей так, как сочтёт нужным.

– Но не Доротка же! – фыркнула Фелиция. – Она живо спустит…

Доротка не выдержала.

– Вы и в самом деле полагаете, тётя, что я непременно мечтаю приобрести Дворец культуры?

– Неплохое капиталовложение! – вырвалось у Павла Дронжкевича. – Тем более, что там теперь ещё и казино размещается.

– Заткнись! – прикрикнула на любовника Меланья: – Мне самой интересно, на что она профинтит денежки.

– В случае чего, прокормим её, – великодушно заявила Сильвия. Её лицо излучало счастье, которым хотелось поделиться со всем миром.

Молча слушавший словесную перепалку, старший комиссар полиции подумал – а жаль, что и в самом деле нельзя на какое-то время лишить Доротку её наследства, вернее, не сразу передать его девушке. Если бы этим гарпиям удалось лишить девушку её громадного состояния, если бы они добились, чтобы оно ей не досталось, интересно, продолжались бы по-прежнему покушения на её жизнь?

Ясно, бабы жадные, ясно, завидуют племяннице страшной завистью, ясно, сделали бы все, чтобы её часть перешла в их руки. Но вот способны ли они пойти ради этого на преступление? Американскую миллионершу убили не они, это следствием установлено, но теперь надо быть начеку.

Оставшиеся минуты торжества целиком и полностью занял собой Мартинек. Чудовищные размеры доставшейся ему суммы доходили до его сознания постепенно и полностью дошли только сейчас. Он так и впился в нотариуса, выясняя кучу деталей с получением долларов. Сто тысяч, кто бы мог подумать? Издавна мечтая о путешествиях по свету, Мартинек прекрасно ориентировался во всех связанных с поездками расходах. Помнил цены на авиабилеты, повышение и понижение курса валюты, стоимость проживания в самых дешёвых отелях и пансионатах. Разумеется в Европе, на весь мир он не замахивался. И вот теперь мог замахнуться, даже на Калифорнию и Гонконг, причём не придётся ему там подрабатывать мойщиком окон или посуды в забегаловках, и без того хватит денег. Упоение счастьем заставило парня позабыть обычную сдержанность и скромность, он никому не давал пробиться к нотариусу, оккупировав его единолично.

Яцеку удалось наконец пообщаться с Дороткой, воспользовавшись общим столпотворением.

– Слушай, не знаю, что и думать. Эти бабки на меня точно с неба свалились. Не могу же я ни с того ни с сего принять их!

– Надеюсь, ты не собираешься от них отказаться, – трезво заметила девушка. – Сам видишь, это такая малость по сравнению с общей суммой. Раз крёстная бабуля пожелала тебе оставить, не считаться с её волей было бы не уважительно по отношению к старушке, не так ли?

– Может, и так, но какие у меня основания?

– А у Мартинека? Тот ни на минуту не засомневался. Бери пример с него.

– Ну, знаешь, с этого кретина?!

– Видишь же, в данном случае он проявил себя вполне разумным наследником. Не стал философствовать, есть основания или нет, просто обрадовался – и дело с концом. Полагаю, тебе сотня тысяч долларов тоже не будет лишней.

– Ещё как пригодится! Как ты считаешь, надо взять?

– Ясное дело!

– Хорошо. А сейчас соберу черепки от проклятого канделябра. Надо же, и как меня угораздило?

– Не сейчас, там, в холодильнике, лежит ещё одна бутылка шампанского, откупоришь её, тогда и заметёшь осколки, вдруг ещё разобьёшь? Да успокойся, видишь же, никто не помнит…

Где-то около шести вечера нотариусу удалось вырваться из когтей наследников, и он уехал на такси, не рискуя после второй бутылки шампанского садиться за руль. Впрочем, только это обстоятельство и спасло его, наследники отложили на завтра невыясненные вопросы, ведь все равно явится за машиной.

Отъезд нотариуса послужил сигналом к окончанию торжества. За ним последовала полиция. Яцек остался из-за Доротки, а Мартинек – из-за ужина, о котором неосторожно упомянула Сильвия. Павел Дронжкевич же остался на всякий случай…

* * *

– Выходит он оставил незапертую машину с ключиками, а как же наш преступник на неё вышел? – нервно говорил Роберт Бежану, возвращаясь на работу. – Случайно или следил специально, выискивал машину, чтобы угнать и сбить Доротку? Я бы проверил, порасспрашивал, знаю, работы пропасть, и может ничего не дать, но что стоит попытаться…

– Стоит, и я забыл тебе сказать – уже распорядился, ещё до того, как мы с тобой отправились пировать. Все это время там шуровал Болек, выяснилось, народу на стоянке полно, и транспорта тоже, но он парень работящий, побеседовал со всеми, кто мог хоть что-то показать, нам остался только один тип, сейчас мы с тобой к нему направимся, вот только ознакомимся с рапортом Болека.

У Роберта отлегло от сердца. А Бежан – голова, обо всем помнит, обо всем подумал и вовремя распорядился, потом мог себе спокойно пировать, не то что он, Роберт, и поесть толком не сумел, все угрызался, что не подсказал начальству.

А Бежан продолжал:

– Что мне не нравится, так это пресловутая перчатка. Вернее, две перчатки, но опознают их по лопнувшему шву на левой руке. Неужели он …хотя, знаешь, пожалуй, вернее, говорить она, уж больно маленькие ручки. Так вот, неужели у этой бабы всего одна пара перчаток, и она постоянно ходит в них? К тому же разорвана на пальце по шву. Такая неряха? Или специально надевает их, когда отправляется на промысел, чтобы нам работу облегчить? Не понимаю, холера! Сейчас все ходят в перчатках, холода наступили, но трудно поверить, что эта баба специально пользуется перчатками для того, чтобы доставить нам удовольствие. Адасю я верю, как самому себе, и даже больше, одна и та же перчатка хваталась за крокетный молоток и за баранку «мерседеса».

– И за ручку скоростей…

– Правильно, и за ручку скоростей.

Вернувшись в управление, прослушали плёнку с сообщением шустрого сотрудника Болека и даже ознакомились с его рапортом, который к возвращению старшего комиссара успели переписать с плёнки. На стоянке, где бросили «мерседес», с утра творилось светопреставление, клиентов приезжала уйма, одновременно подъезжали грузовые машины с товаром и грузчиками, кто разгружал товар, кто загружал уже купленный, покупатели и продавцы, охранники и клиенты, в общем, деловой народ всякого рода. В основном деловой народ ещё накануне предупреждал о своём визите, так что идентифицировать нужных людей удалось без труда, разыскав в конторских книгах.

Расторопный Болек руководствовался главным образом хорошим видом на припаркованный белый «мерседес» и опрашивал тех, кто имел возможность его видеть. Так он вышел на одного из продавцов, у которого в ту пору как раз был клиент. Некий Петшак выбирал для своей строящейся виллы облицовочную плитку, кафельную и терракотовую. И прибыл не один, а в сопровождении каких-то мужчины и женщины. Вроде бы как советчиков. Петшака продавец знал, его документы видел, а вот кто такие его советчики – понятия не имеет. Что ж, никому не запрещается приводить друзей-советчиков, так многие поступают, если сами не очень разбираются в строительных проблемах. Петшак и сопровождающие его лица были незадолго до девяти, а вот ушли они вместе или по отдельности, он, продавец, сказать не берётся. Адрес и телефон Петшака – пожалуйста, он постоянный клиент.

Остаток вечера Бежан с Робертом провели в трудах. Опросили всех ещё не опрошенных Болеком посетителей конторы, которые представляли для полиции интерес, поскольку оказались в непосредственной близости от белого «мерседеса» в урочное время. В восемь тридцать утра машина ещё стояла на стоянке, в девять сорок пыталась сбить Доротку недалеко от её дома. Если отбросить десять минут на дорогу, речь шла о часе. Один час в распоряжении преступника. Одиннадцать опрошенных имели железное алиби. Оставался Петшак со своими советчиками.

Стоя перед строящейся виллой, Роберт выходил из себя:

– Слов нет, ну и кретин же этот продавец! Доставляет клиенту товар, а того не знает, что тот здесь не живёт и жить не может, ведь работы ещё… Остаётся телефон.

– Что ж, – стараясь сохранять философское спокойствие, – отвечал Бежан. – Телефон есть, будем звонить до посинения…

* * *

После того как одни уехали, а другие отправились спать, Доротка сбежала из дома. Нет, не навсегда, а просто поддалась на уговоры Яцека обмыть вдвоём получаемое наследство. Он пригласил девушку в «Барбадос», второпях ничего лучшего не пришло в голову. Доротка, совершенно не знакомая со злачными местами Варшавы, охотно приняла приглашение. Чтобы избежать попрёков случайно подвернувшейся тётки, дом покинула через узкое оконце чулана.

А в «Барбадосе» Доротка окончательно влюбилась в Яцека. Оказалось, ко всем уже ранее известным достоинствам молодого человека прибавилось ещё одно – он великолепно танцует! А если учесть, что к танцам Доротка проявляла такой же талант, как к иностранным языкам, то не удивимся, узнав, что Яцек и вовсе потерял голову.

Домой на улицу Йодловую Яцек отвёз девушку в начале третьего ночи, на такси, конечно, надо же хоть раз в жизни позволить себе хотя бы вина выпить! Свою машину он оставил у «Барбадоса», ничего, завтра возьмёт её оттуда.

Высадив Доротку у её дома, не сразу развернулся и уехал, как какой-нибудь неотёсанный чурбан. Нет, как джентльмен, довёл её до дома и подождал, пока божество не окажется дома.

Убегая с любимым, Доротка предусмотрительно оставила окно чулана приоткрытым, и теперь сразу заметила, как из него тянется полоска дыма. Голова немного кружилась, это верно, и от выпитого, и от обилия нахлынувших чувств, но не до такой степени. Девушка пригляделась повнимательней, потом повернулась и со всех ног бросилась вдогонку за Яцеком, с которым только что распрощалась.

Тот уже садился в машину, но при виде Доротки выскочил обратно.

– Дым идёт! – задыхаясь, сообщила девушка.

– Откуда?!

– Из дома. Точнее, из моего чулана. Езус-Мария, неужто пожар? Как думаешь, стоит в дверь войти? Тётки проснутся, ну да ладно.

– Я с тобой!

Доротка сунула ключ в замок входной двери, тот, как всегда, громко лязгнул, но в комнате Фелиции никто не отозвался. Доротка осторожно открыла дверь в кухню, и оттуда повалили клубы удушающего дыма. И в самом деле, что-то горело, а может, только тлело, потому валил только дым, огня не было видно. Стараясь не вдыхать дым, Яцек, оттолкнув Доротку, бросился к кухонному окну, а Доротка поспешила в соседний чуланчик и тоже распахнула окошко, теперь уже настежь. А так как входная дверь осталась открытой, сквозняком потянуло чёрный, густой дым на улицу.

Яцек выволок девушку из дома.

– Задохнёшься! Подождём, пусть дым выйдет. Не догадываешься, что там могло загореться?

Теперь дым выходил интенсивно, сразу в две стороны.

– Тётка Фелиция спит внизу, может задохнуться, – с беспокойством проговорила Доротка. – Надо её разбудить. А что горит – ума не приложу. У нас в кухне хранилась с давних пор старая плита, когда-то её топили углём. Неужели Сильвия совсем спятила и развела в ней огонь? Да нет, когда я уходила, она уже спала.

– Загорелись электроприборы? Оставили чайник включённым, – предположил Яцек. – или горит электропроводка. Да нет, что-то слишком много дыма.

Доротка потянула носом.

– Какая-то гарь… Слушай, точно так пахло в детстве, когда топили «козу».

– Что ещё за коза?

– Маленькая железная печурка. Была с железной трубой, давно уже стоит в кухне без трубы, ею целый век не пользовались. Все собирались выбросить, да Фелиция не позволяла. Я не ошибаюсь, точно такой шёл чад, но не понимаю, кому пришло в голову её теперь разжигать?

– Вызываем пожарных? Хотя, вроде бы дыма стало поменьше. Пойду-ка погляжу.

Доротка не стала кричать – только через мой труп и нечего подвергать опасности жизнь. Она просто пошла следом за парнем. Теперь уже можно было разглядеть, что происходит на кухне. А происходили ужасные вещи. Огонь бушевал как в «козе», так и в большой старой плите, которую уже сто лет не топили. Не удивительно, что не столько бушевал огонь, сколько валил дым. И не только потому, что дымоход давно забился. Горела какая-то непонятная, но очень вонючая субстанция.

– Немедленно разбуди тёток! Живы ли? А я попытаюсь тут погасить.

И он попытался вывалить на железную плиту у топки вонючую субстанцию из печки. Ему помог прибежавший водитель такси, почуявший несчастье. Вдвоём удалось тлеющую гадость выбросить в окно.

Доротка меж тем трясла за плечо крепко спавшую Фелицию. Та всегда отличалась здоровым, крепким сном, хотя безустанно жаловалась на бессонницу. Вот и теперь спала без задних ног, и Доротка могла бы принять её за мёртвую, если бы не довольно громкий храп. Наконец Фелиция открыла глаза.

– Ты что? – хриплым со сна голосом спросила она. – Спятила? Зачем меня разбудила?

– Тётя, вставайте же, дом горит! – кричала перепутанная Доротка.

Фелиция проснулась наконец полностью, села и принялась оглядываться. Оставив её, Доротка помчалась наверх. Разбудила Меланью, потом, с гораздо большим трудом, Сильвию. Удостоверившись, что обе тётки живы и не задохнулись от дыма, девушка сбежала вниз. Фелиция к этому времени начала неловко натягивать халат.

– Наконец-то тебе удалось дом поджечь! – проворчала тётка. – Который час?

Не отвечая, Доротка устремилась в кухню. Там Яцек с шофёром-таксистом выбросили за окно остатки дымящейся ветоши.

Яцек мрачно изрёк:

– Сдаётся мне, что, если бы ты спала здесь, в своей каморке, в вашей семье состоялись бы ещё одни похороны. Попался бы мне этот поджигатель! Поджог налицо, кроме деревяшек и угля подложили какую-то гадость. На редкость вонючий дым, может, и подмешаны отравляющие вещества. Ушла бы ты отсюда. Тётки живы?

Фелиция выползла наконец в прихожую, Меланья с Сильвией спустились сверху, все ещё не вполне проснувшиеся и не до конца осознавшие случившееся. В ответ на вопрос Яцека, Меланья без особой уверенности произнесла:

– Вроде бы живы. А что случилось? Кто-то поджёг дом?

Пытаясь застегнуть халат, Фелиция гнула свою линию:

– Это Доротка. Зачем ты это сделала?

– Когда я уходила, в доме все было в порядке, – решительно заявила Доротка, не считая нужным опровергать глупые инсинуации. – А когда вернулась, в кухне все горело. Это я вас должна спросить, что случилось!

Тётки, похоже, совсем оклемались, потому что дружно напустились на племянницу.

Меланья:

– А где ты была?

Фелиция, сурово:

– Вернулась, говоришь? Откуда вернулась?

Сильвия, осуждающе:

– Глядите, она нормально одета! Выходит, и не ложилась? Что это значит?

Яцек грудью встал на защиту любимой девушки:

– А это значит, что мы отправились в ресторан, отметить обручение. С Дороткой решили пожениться. Надеюсь, вы ничего против не имеете? Впрочем, если даже и имеете, так мы совершеннолетние.

Доротка, до сей поры ничего не знавшая о своём обручении, прошептала в ужасе и упоении:

– Ты что, спятил?

Тётки, ошарашенные, молча уставились на молодую пару. Наконец Сильвия осуждающе отозвалась:

– Я знала, что этим все и закончится!

И с достоинством направилась к лестнице, всем видом показывая, что хоть гори все огнём, а она намерена отоспаться.

– Скажите, какая Пифия нашлась! – бросила ей вслед Меланья. – Я, может, тоже догадывалась, да молчу. Любой дурак бы догадался!

– Пусть женятся, – милостиво согласилась Фелиция, – но мне бы хотелось знать, что же тут произошло? Голова раскалывается, никак в себя не приду, тут чем-то воняет по-страшному, и дыму полно, это что, так у теперешней молодёжи принято отмечать обручение? Неужели нельзя было обойтись без таких эффектов?

Тут уж Яцек с Дороткой потеряли дар речи. Доротка была готова услышать привычные насмешки, Яцек – намёки насчёт того, что женится на деньгах. Реакция тёток оказалась неожиданной. Переглянувшись, они не знали, что и сказать.

– Я бы позвонил в полицию, – наконец сказал Яцек.

– Зачем? – немедленно отозвалась Фелиция. – От них требуется разрешение на брак?

– Зачем в полицию? Жениться даже преступникам не возбраняется, – информировала молодых Меланья.

– Да нет же! – в отчаянье крикнула Доротка. – Ну как вы не понимаете? Яцек прав. О пожаре надо сообщить. Если, конечно, это не тётя Сильвия развела огонь в печке и «козе».

– Ты в самом деле глупа, я всегда это говорила! – с удовлетворением заявила Фелиция. – Сильвия первой отправилась спать, как всегда, и спала бы без задних ног до утра. Уж и не знаю, как тебе удалось её добудиться. Или у тебя оказалась под рукой труба иерихонская? Никто из нас никакого огня в печах не разжигал, мы ещё не спятили. Ведь не Рождество же…

Увидев недоумение на лице Яцека. Доротка поспешила пояснить:

– Большую плиту иногда топят для того, чтобы запечь рождественскую индейку. В духовке газовой плиты она целиком не помещается.

Вот почему Бежана разбудил звонок в пять часов утра. Он благородно не стал будить Роберта, дал парню отоспаться, на улицу Йодловую поехал один. Позаботился о том, чтобы отправить в лабораторию остатки ядовитой субстанции, выброшенные за окно, констатировал, что все тётки немного не в себе и головы у них кружатся, уточнил приблизительное время возгорания с Дороткой и Яцеком и заодно позавтракал, ибо ранняя пташка Сильвия обожала ранние завтраки. Теперь старший комиссар уголовной полиции уже знал, что думать о случившемся и как поступать. Пришло время решительных действий…

* * *

Роберт Гурский себя не помнил от возмущения.

– Подонок! Скотина! Надо же, собственную дочь…

– Ты что, так уверен, что у Павляковского маленькие ручки? – возражал скептик Бежан. – Погоди с возмущением хотя бы до тех пор, пока мы с тобой не увидим наконец Павляковского собственными глазами. На работе его нет, где-то шляется. Но сегодня я уже его отловлю, клянусь! И ордер оформляю…

После того как поздним вечером удалось отловить пана Петшака, выяснилось, что в качестве советчиков при выборе облицовочной плитки он захватил с собой специалиста, инженера-электрика, некоего Павляковского, большого знатока в области строительства современных особняков, а специалиста сопровождала жена, просто потому что той было по дороге на работу. Да она с ними и пробыла всего ничего, спешила, так что она ни при чем, а они с Павляковским пробыли на Партицкой довольно долго, отбирая плитку, уехали оттуда не раньше полдесятого, он так считает, потому что к десяти успел на конференцию, которую сам же назначил в своей фирме.

Вот так неуловимый доселе Павляковский возглавил список подозреваемых.

У Петшака оказались и номера телефонов специалиста-строителя Павляковского. Для полиции достаточно и телефонов, ибо в принципе с ними всегда идут в паре адреса. Выяснилось, что один из телефонов установлен на Черноморской. Бежан кусал себе локти, что недостаточно серьёзно отнёсся к той Веронике. Мало ли что её не застать в квартире, надо было там установить постоянное наблюдение, прочно обосноваться, даже припрятать наблюдателя в квартире сестры Мартинека, пусть дежурит при дверном глазке, пусть не спускает глаз с квартиры этой Вероники, черт бы её побрал! Как он мог так опростоволоситься? Ну и что, если не хватает людей, для такого дела должно хватить!

Роберт Гурский тоже нашёл, в чем себя упрекнуть. Ведь они с Бежаном были одного мнения, шли одним путём, мог бы сам посидеть в том доме, так нет, спать ему захотелось в собственной кроватке, дураку несчастному, мог бы подремать и на лестничной клетке! Две ночи запросто бы выдержал, и поймали бы Павляковского с его Вероникой. И все бы разъяснилось наконец. Ведь до сих пор нет уверенности, что данный Павляковский – отец Доротки. Мог оказаться просто однофамильцем.

– Лучше поздно, чем никогда, – с горечью произнёс аспирант, и Бежан без объяснений понял, что тот имел в виду.

Открывшая им дверь сестра Мартинека себя не помнила от волнения.

– Вы уже знаете? – крикнула она, увидев полицейских. – В такое трудно поверить, да я бы и не поверила, если бы сама не позвонила. Этот кретин, мой братец, ни с того ни с сего вдруг получил грандиозное наследство совсем от чужой американской миллионерши. Правду говорят, дуракам везёт. Я не поверила, сама позвонила тем женщинам, в доме которых он иногда подрабатывает. Все правда! Сто тысяч долларов, Езус-Мария! А я уж решила, совсем малый спятил, никак не могу прийти в себя… Что? Вероника? Я её уже два дня не видела, но в принципе они тут бывают, слышала, как дверью хлопали. Не позвонила… и впрямь, совсем забыла о вашей просьбе, пан полицейский, обо всем позабыла, только о ста тысячах долларов и думаю, это же надо, как в сказке!

Муж сестры Мартинека оказался дома, редкое явление. Пан Прухник производил впечатление человека спокойного, уравновешенного, но в настоящее время несколько выведенного из равновесия излишне эмоциональной женой. От природы неразговорчивый, он только покашливал сконфуженно, да жестами приглашал полицейских пройти в комнату, деликатно пытаясь устранить с порога загораживающую вход жену. Наверняка он слышал от жены о них и воспринимал, как добрых знакомых, с которыми приятно поделиться и последним. А поделиться было чем. Стол выглядел весьма завлекательно – полный набор крепких напитков и блюдо аппетитно поджаренной колбасы.

– Домашняя, из деревни привезли, на торжественный случай, – кивнув на колбасу пояснила сестра Мартинека. – Муж считает – надо отметить наследство Мартинека, да не знает как, вот мы и вытащили все, что дома было. Вообще-то мы непьющие, но по такому случаю выпить надо непременно, правда, как вы считаете? Очень кстати панове к нам заглянули. А если не выпить, так и свихнуться недолго. Езус-Мария! Приехала совершенно посторонняя старушка из Америки, приехала, померла, и оставила нашему дураку сто тысяч долларов, ну как в такое поверить? Вот мы с мужем и решили обмыть наследство, и очень рады, что вы к нам присоединитесь. Видите, какая прорва всего, можно хоть до утра сидеть!

Немного посомневавшись, Бежан решил такое стечение обстоятельств считать подарком судьбы, а она не столь уж часто преподносит их полицейским. Опять же, их так дружески пригласили, так непритворно им обрадовались, что такое приглашение можно рассматривать их личным делом, не служебным, отчего и не выпить? Вот почему Бежан с Робертом Гурским приняли участие в очередном обмывании старушкиного наследства, оговорив за собой право вставать из-за стола по служебной надобности. То один, то другой торчали в прихожей, не отрываясь от глазка в дверях. И дождались-таки!

Какой-то мужчина вошёл в квартиру напротив.

Вынув из кармана мобильный телефон, Бежан настучал номер. В квартире напротив мужчина поднял трубку.

– Павляковский, слушаю вас! – послышался довольно приятный мужской голос.

Всеми силами стараясь скрыть охватившую его радость – наконец-то настигнут неуловимый Павляковский, Бежан официально ответил:

– Говорит старший комиссар полиции Эдвард Бежан. Нам необходимо с вами поговорить. Разрешите зайти? Или предпочитаете беседовать у нас в комендатуре?

– О чем нам с вами разговаривать? – удивился голос.

– Есть о чем! – заверил его комиссар. – Мы сейчас…

И отключился, хотя Павляковский продолжал что-то говорить. Роберт тоже поднялся из-за стола. Поскольку полицейские гости с самого начала упомянули о служебной надобности, хозяева не обиделись, что они их покидают в разгар пиршества.

Распрощавшись с гостеприимными Прухняками, оба полицейских подошли к двери их соседей. Подошли и остановились, выжидая.

Выяснилось, поступили они правильно. Дверь распахнулась через минуту, и Павляковский выскочил из квартиры. Промедли полицейские хоть немного – не видать бы им голубчика.

– Добрый вечер, – поздоровался Бежан. – Старший комиссар Бежан, это я звонил пану. У вас какое-то срочное дело? Жаль, но у нас к пану тоже.

Роберт жадно разглядывал неуловимого Павляковского. Выглядел он почти так же, как и на фотографиях, разве что немного старше. По-прежнему очень красив, неудивительно, что бабы по нему сохли.

Смирившись, Павляковский не стал настаивать на срочном деле, и вместе с полицейскими вошёл обратно в квартиру.

– Что ж, заходите, раз уж так получилось. В конце концов, преступлением это не назовёшь, за решётку, надеюсь, меня не посадите, тем более что, по слухам, тюрьмы переполнены.

– А за что вас можно посадить? – поинтересовался Бежан.

– Полагаю, пану лучше знать, – махнув рукой, ответил Павляковский, – иначе вы бы не пришли ко мне. Сам старший комиссар, надо же! Не думал, что старшие комиссары полиции занимаются такими глупостями? В нашем кодексе пока нет статьи, запрещающей посещать даму и даже, извините, спать с ней. Нет статьи, которая обязывала бы делать это лишь с законной супругой. Прошли времена произвола, не так ли?

– Если я вас правильно понял, вы даёте понять, что находитесь в близких интимных отношениях с пани Вонсяк? – уточнил Бежан.