Текст книги "Геологи идут на Север"
Автор книги: Иннокентий Галченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
В новую экспедицию
Курьерский поезд замедляет ход. Все реже и реже постукивают колеса.
Подъезжаем к Владивостоку.
Пять месяцев назад мы уезжали отсюда в отпуск. Тогда был разгар лета, сияло солнце. А сейчас… Туман, слякоть, сквозь сетку мелкого дождя видны проплывающие за окном пакгаузы из оцинкованного железа, водокачка и знакомые очертания вокзала…
В коридоре гостиницы, где мы остановились (мы – это я и Раковский с молодой женой Аней), неожиданно встречаем теперь уже главного геолога нашего треста Валентина Александровича Цареградского.
Он задумчиво идет нам навстречу, чуть наклонив голову с копной вьющихся черных волос. Резкие морщины на лбу и чуть заметные мешки под глазами придают его бледному лицу утомленный вид.
– Мне как раз вас и нужно, – здороваясь, говорит Цареградский. – На ловца, как говорится, и зверь бежит. Заходите-ка в номер, товарищи…
Усадив нас, Валентин Александрович с застенчивой улыбкой начинает рассказывать и постепенно оживляется:
– Совсем было мы с женой уехали в отпуск и вдруг получаем телеграмму от директора Дальстроя с просьбой задержаться во Владивостоке до его приезда. Уговорил он меня возглавить новую экспедицию и продолжить свои работы в среднем течении Колымы. Здесь же я с ним договорился, что моим заместителем по технической части назначаетесь вы, Сергей Дмитриевич. Требуется лишь ваше согласие…
Раковский весело кивает головой.
– А Иннокентий Иванович, – обращается он ко мне, – возглавит одну из геологопоисковых партий и выполнит специальное задание, о котором я расскажу на месте. Я вижу по вашим глазам, что вы согласны. – Шагая по комнате и потирая руки, он весело продолжает: – Экспедиция обещает быть интересной, но трудной. Главная задача – подобрать хороших работников. От этого наполовину зависит успех работ любой дальней экспедиции. Не мне это вам говорить. Подбор людей в экспедицию вам, товарищ Раковский, и вам, товарищ Галченко, я сейчас и поручаю. У вас много знакомых среди рабочих и старателей. Нужно подобрать человек сто…
– Да, – задумчиво произносит Сергей, зайдя «ко мне в номер поздно вечером, – опять новая экспедиция, новые сборы, заботы… Это все по мне. Только вот не знаю, Иннокентий, что делать с Аней, она и слышать не хочет о возвращении на «материк». Вот задача, – он ерошит волосы и вопросительно смотрит на меня.
– Не знаю, что тебе и посоветовать, – смеясь, говорю я, – но, по-моему, если она хочет ехать, пусть едет… В экспедиции работа для нее всегда найдется.
Больше к этому вопросу Сергей уже не возвращался. Мы с ним с головой окунулись в организационные дела экспедиции: Нужно было срочно достать необходимое оборудование, инструменты, продукты и погрузить все это на пароход. Одновременно подыскивали людей.
Номер, где мы жили, превратился в своеобразное вербовочное бюро. Весть о наборе в экспедицию моментально распространилась среди работников, едущих на Север, и к нам идут люди самых различных профессий: бухгалтеры, экономисты, плановики, снабженцы, радисты, механики, учителя, журналисты, просто молодые люди без профессий, мечтающие о таежной романтике. Приходят иногда мужчины и женщины, готовые, по их словам, «ехать хоть на край света». Последняя категория самая опасная. В большинстве это неудачники, потерпевшие аварию в семейной жизни, люди неуживчивые, создающие в экспедиционных условиях нервную, склочную атмосферу.
Здесь-то и помогает Сергею уменье разбираться в людях, его прямолинейность и твердость. С утра до вечера его осаждают желающие ехать. Он терпеливо ведет с ними переговоры и, узнав все о человеке, говорит «да» или «нет». Чаще – «нет».
Перед самой посадкой на пароход он с грустью докладывает Цареградскому:
– Желающих ехать много, но нужных нам – геологов, топографов, коллекторов, промывальщиков и опытных рабочих-разведчиков – почти не удалось завербовать. Придется подбирать на месте…
– Ну, на нет, как говорится, и суда нет, – невесело улыбается Цареградский. – Подберем в Нагаеве. Есть у меня на примете несколько человек. Пригласим начальниками партий. Взять, к примеру, геолога Наташу Наумову… Почему бы ей не поработать у нас?
При одном имени Наташи у меня учащенно забилось сердце, но я стараюсь принять равнодушный вид. Оказывается, курортные впечатления не заслонили воспоминаний о ней…
– Она, правда, молодой геолог, – продолжает Цареградский, – но в первое лето с работой справилась, и неплохо. Да Иннокентий Иванович знает ее как работника…
Я совсем теряюсь и, желая скрыть смущение, чересчур торопливо подхватываю:
– Но если она согласится, то с ней поедет и ее прораб Вера Толстова. Это неразлучные подруги.
– Ну что же, хорошо, – смеется Сергей, – лишний прораб, значит, будет.
Так намечается костяк нашей экспедиции.
В море наш пароход четыре дня треплет жестокий осенний шторм. С материка упорно дует ветер. Порывы его достигли одиннадцати баллов… Глухие удары содрогают от носа до кормы крепкий корпус нашего небольшого суденышка. Все трюмы плотно задраены, и волны перекатываются через палубу.
Днем и ночью мы слышим вой и рев разъяренной стихии. Больше половины пассажиров лежит пластом.
На пятый день ветер стихает, небо проясняется, удары волн становятся все слабее и, наконец, качка затихает.
Мы входим в бухту Нагаева. Здесь стоит несколько пароходов. В левой части бухты, защищенной горами, виднеются широкие кромки льда. В некотором отдалении от берега бросаем якорь.
На берегу собралась большая толпа встречающих. Люди что-то кричат, машут руками, но катер почему-то не подходит.
– Странно, – говорит Раковский, рассматривая в бинокль берег. – На берегу не видно ни одного катера, ни одной лодки.
Вскоре все выясняется. Из вернувшейся с берега лодки поднимается по трапу грузный, в морской форме человек. Тяжело отдуваясь, он басит:
– Три дня у нас с тайги в море дул почти двенадцатибалльный ветер. Разыгрался небывалой силы шторм, и все катера и лодки сорвало и унесло в море. Сейчас абсолютно не на чем разгружать пароходы…
– Начались сюрпризы, Валентин Александрович! – оборачивается Сергей к Цареградскому. – У меня, кажется, родилась одна идея – пароход должен встать вон у той кромки льда и вмерзнуть. Тогда мы сможем выгрузить снаряжение на лед, а потом вывезти машинами на берег. Один пароход, у которого противоледовая обшивка, будет ежедневно разбивать лед, сохраняя канал. По этому каналу все разгрузившиеся «пароходы выйдут в открытое море…
– Это действительно идея! – поддержал его Цареградский. – Надо сейчас же предложить капитану и директору треста.
После некоторых колебаний рискованное предложение Сергея принято. Вечером пароходы, за исключением одного, стоят уже около кромки льда.
Мы два дня ночуем на пароходе. На третий день по трапу, спущенному прямо на лед, выгружаемся и переезжаем на берег.
Через несколько дней разгрузка пароходов уже идет полным ходом. Ящики и тюки выгружаются прямо на крепкий лед, тут же их укладывают на машины и увозят на склады.
Работы завершаются сравнительно благополучно. Только две машины провалились с грузом под лед, который треснул после отлива. Водители успели выскочить на лед в предусмотрительно открытые двери кабин. Незначительная часть груза была подмочена морской водой, выступившей на поверхности прогнувшегося от тяжести льда.
Пароходы, прогудев на прощание, медленно выходят один за другим в открытое море. С другой стороны бухты слышатся взрывы – это горняки приступили к постройке причалов будущего порта.
* * *
В маленьком кабинете Цареградского, где помещается вся геологоразведочная служба Дальстроя, людей набилось, как сельдей в бочке. Накурено и душно. За столом сидит Раковский, перед ним чертежи кунгасов.
– Смотри, Степан, – обращается он к наклонившемуся над чертежами Дуракову, задумчиво покручивающему свой черный ус, – придется вот такого типа кунгасы делать, тонн на десять грузоподъемностью, По весенней воде они пройдут через пороги. Всего для переброски нашего груза потребуется около двадцати таких кунгасов. Бери рабочих, которых мы с тобой отобрали, и дней через пять двигай на сплав. Нужно торопиться. К первому мая необходимо построить все кунгасы. Но строй их, Степан, на совесть, покрепче, сам знаешь, что им предстоит выдержать…
Степан, не тратя лишних слов, тут же садится писать заявку на все нужные для строительства материалы.
– Ну, а теперь нам с тобой, Иннокентий Иванович, надо поговорить о подготовке людей, – обращается ко мне Раковский. – Помещение для курсов имеется. Программу мы с Валентином Александровичем разработали, рассчитана она на три месяца. Завтра можно будет приступить к занятиям. Геологию прочтут Цареградский и Ушаков, поиски – я, разведку, математику можешь ты, и так далее, не стесняйся, привлекай, кого найдешь нужным. Да… Вот здесь четыре комсомольца просятся к нам в экспедицию, коллективное заявление подали. Сейчас послушаем, что скажет их представитель Дмитрий Асеев.
Вперед выходит высокий молодой паренек, взволнованно дыша, срывающимся звонким голосом обращается к нам:
– Очень просим взять нас в экспедицию. Все мы закончили десятилетку, а я даже два курса Ленинградского горного института, но определенных профессий не приобрели. Здесь работаем кто в бухгалтерии, кто в плановом отделе. Но эта канцелярская работа не по душе. Ребята мы здоровые, умеем плавать, стрелять, в школе занимались спортом, туристами ходили по горам Крыма и Кавказа.
– Это очень хорошо, товарищи, но учтите, – серьезно говорит Раковский, – в экспедиции вам придется много и тяжело работать. Все это совсем не будет походить на спортивную экскурсию или туристские походы и, самое главное, потребует от вас специальных знаний.
– Вот мы и хотели просить принять нас на курсы коллекторов и прорабов, – в один голос заявляют комсомольцы.
– Договорились, – заключает Цареградский, – учитесь. В зависимости от вашей успеваемости будем решать, взять или нет вас в экспедицию.
Довольные комсомольцы шумной ватагой выскакивают из кабинета.
– Ну, теперь примемся за вас, Наташа, – улыбается Валентин Александрович.
– Вы так упорно уговариваете меня ехать в экспедицию, что я, кажется, вынуждена буду дать свое согласие, – смеясь, говорит она. – Но если я и поеду, то только вместе с Верой, мы с ней так сработались.
– Это у нас уже предусмотрено, – вставляю я.
Наташа смотрит на меня серьезно, и я, смутившись, замолчал.
– Так и запишем, едете с нами, – говорит Цареградский, прощаясь с Наташей.
У нас с Наташей после моего отпуска установились какие-то странные взаимоотношения. В первую встречу она радостно со мной поздоровалась и почти весь вечер расспрашивала о том где я побывал, о Москве. Рассказывая, я невольно любовался ее загорелым лицом, задумчивыми глазами. Но стоящие рядом молодые люди всячески старались привлечь внимание хорошенькой девушки. К концу вечера вниманием Наташи всецело завладел чернобровый красавец Артистов. Я сидел в углу, разговаривая с Аней, и каждый раз, когда слышал Наташин смех сердце мое болезненно сжималось.
После этого вечера она при встречах со мной старалась сделать вид, что она очень занята работой, торопилась куда-нибудь уйти или начинала оживленно разговаривать с Верой, односложно отвечая мне. У нас никак не налаживались те хорошие товарищеские отношения, которые были летом в полевой партии.
Несколько раз я давал себе слово не встречаться с Наташей относившейся ко мне все с большим безразличием, но получалось так, что я опять ее видел, и мысли о ней не покидали меня ни днем, ни ночью.
Сейчас услышав, что Наташа, наконец, решила ехать с нами, я в душе ликовал. Я буду работать с ней, я буду ее видеть каждый день.
– Вот что – перебивает мои мысли Сергеи, – женщин экспедиции на сплав не будем брать, провезем на оленях по зимней дороге. На днях мы все двинемся в тайгу.
– Я предпочитаю плыть вместе со всей экспедицией, а то какая же я буду начальница партии. Нет, мы с Верой поплывем, – решительно заявляет Наташа. Она уже одетая стоит у двери.
Ну, вам, девушки, виднее, – покосился Сергеи, – только смотрите, не зовите маму на порогах.
Сплав через пороги
С утра, упаковав вещи, томлюсь в ожидании машины, которая должна заехать за мной. Большая часть-работников экспедиции уже уехала. Вчера я проводил своих курсантов, коллекторов и прорабов. Вечером вслед за ними уехал Раковский, которому выпала честь сопровождать женщин. Он должен помочь им уехать на прииски оленьим транспортом, минуя пороги. Остались лишь Цареградский, заканчивающий последние дела, и Наташа с Верой. Девушки трудятся над заключительной главой своего отчета.
После обеда, когда я уже окончательно решил, что сегодня не уеду, за мной подъезжает груженая машина! В кузове, завернувшись в тулуп, сидит человек.
– Александр Егоров, еду вместе с вами промывальщиком в экспедицию, – кричит он мне. Его широкое медно-красное лицо расплывается в приятной улыбке, виден ряд крепких белых зубов.
С помощью Александра мы быстро грузимся. Я сажусь в кабину. Егоров снова завертывается в тулуп, поудобнее устраивается на тюках, и машина трогается.
Мимо проплывает строящийся город, вдали виднеется закованная льдом, бухта Нагаева, за ней в дымке – бескрайнее море.
«Сейчас апрель 1933 года… Через сколько лет увижу опять эти берега?» – с грустью думаю я.
Широкая трасса уходит в тайгу. Мелькают низкорослые тонкие лиственницы, торчащие из-под снега пни. Дорога отличная, и спидометр отсчитывает километр за километром.
Ночуем в палатке.
На следующий день минуем крутой перевал. По обеим сторонам трассы стоят невысокие березки, засыпанные снегом, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги под ярким апрельским солнцем.
«Вот если бы так удобно и быстро доехать до места назначения экспедиции», – думаю я, пригревшись в кабине.
– Да, товарищ Галченко, – словно угадав мои мысли, произносит молчавший до сих пор шофер, – скоро трасса кончится. Сейчас вот спустимся с перевала, переедем через реку – и автомобильной дороге конец. Дальше поедете уже на тракторах до перевалки, а оттуда до сплава на лошадях или олешках.
Благополучно перебравшись по наледи через речку, мы въезжаем в дорожный поселок – конечный пункт трассы.
…Раннее весеннее утро. Солнце только что взошло и заливает бледно-розовым светом белоснежные просторы безмолвной тайги. Воздух морозен, чист и прозрачен. В гулкой тишине слышен рокот трактора. С огромными усилиями он тащит на перевал наши тяжело груженные сани. Мы сидим на вьюках высоко, как на стогу сена.
Вдоль дороги, рядом с грохочущим трактором, по весеннему насту бежит с десяток белых с розовым отливом куропаток. Они деловито ощипывают почки с верхушек придорожных кустов и не обращают на нас никакого внимания. Наши заядлые охотники стонут от нетерпения, лезут за ружьями. Но трактор останавливать нельзя. Скрепя сердце смотрим, как куропатки скрываются в кустах.
Через час мы подъезжаем к перевалке. Это десяток разбросанных в беспорядке таежных бараков и несколько длинных складов, заваленных грузами. Отсюда грузы идут в тайгу, на сплав, а затем уже на оленях и лошадях – на прииски.
– Ну, товарищи, приехали, – весело говорит тракторист, – повез бы дальше, да провалюсь на реке под лед. Отсюда до сплава рукой подать – шестьдесят километров.
…И вот мы у места, откуда должно начаться наше путешествие по воде. Вдоль берега стоят двадцать утюгообразных, с высокими бортами, десятиметровой длины кунгасов. Они готовы к спуску на воду. Предполагается, что команда каждого» кунгаса будет состоять из пяти – шести человек.
Поодаль, в стороне от берега, в два ряда белеют бязевые палатки. Здесь живут члены экспедиции. В одной из палаток, самой вместительной, организована столовая. Здесь безраздельно хозяйничает жена нашего старика-прораба Дмитрия Старостова. Все ее величают Васильевной.
– Ничего со своей старухой не мог поделать, – жалуется нам Старостов, – хотел послать со всеми женщинами на прииски, а она мне в ответ: «С тобой, Митя, поплыву – и никаких. Не в таких переделках в тайге бывала, а ты меня сплавом пугаешь».
Экспедиция, готовая двигаться дальше в тайгу, уже живет походной жизнью. Сегодня с утра приводим в порядок снаряжение.
– Трактор! Смотрите, трактор идет! – раздается чей-то звонкий голос.
Выскакиваю из палатки. Действительно, вдали на реке виднеется трактор с гружеными санями. Это первый трактор, добравшийся до сплава.
– Наверное, Цареградский с оставшимися товарищами, – высказывает предположение Сергей. – Вовремя едут. Скоро реки вскроются.
«Сейчас я увижу Наташу», – мелькает у меня радостная мысль.
Подходит трактор, но, кроме водителя и нашего снабженца Михаила Лунеко, ездившего выручать остатки грузов с перевалки, никого не видно.
– Валентина Александровича не дождался, – говорит Михаил, соскакивая с трактора. – На днях ожидают его на перевалке. Боюсь, что его застанет паводок и до нас не Успеет добраться.
– Да, дело – дрянь, надо выручать нашего начальника, – беспокоится Сергей. – Степан, подбирай человек шесть ребят да двигай на тракторе на перевалку. Может, ты съездишь, Иннокентий? – предлагает он мне.
Я охотно соглашаюсь.
…Светлая северная ночь. Десять человек лежат на сене в пустых тракторных санях и дремлют. Равномерно стучит трактор. Вдруг раздается треск. Я качусь по саням вниз головой, инстинктивно хватаясь за борта. На меня наваливаются, чертыхаясь, остальные пассажиры. Александр летит в воду. Трактор сразу затих:
– Фу ты черт, провалились под лед, – ругается Степан, – цел ли трактор только? Наше счастье – воды в реке мало.
Перед моим лицом струится прозрачная вода. С трудом выбираюсь из наклонившихся саней, упершихся одним полозом в дно реки. Заглохший трактор стоит в воде, видна только его выхлопная труба. Прямо по воде бредет к нам тракторист Николай.
– Чуть отвернул в сторону, думаю, проеду по льду, и на тебе, провалился! Как мы из этой ловушки выберемся? – ожесточенно скребет он затылок.
– Выберемся, – уверяет Степан. – Трактор лишь бы был в порядке.
– Сейчас проверим, – отзывается Николай и, провозившись с четверть часа, запускает трактор. Мы все облегченно вздыхаем.
– Ну, ребята, рубите несколько толстых лиственниц, тащите сюда, подведем их под гусеницы, и он по ним, как миленький, вылезет.
Проработав около двух часов, мы, наконец, выручаем трактор и сани из ледяной ловушки и продолжаем свой путь.
Но дорогой трактор часто останавливается, и лишь к обеду следующего дня мы подъезжаем к перевалке.
Уже появилась весенняя вода. С каждым часом она прибывает. Мокрый снег, оседая на глазах, превращается в лужи воды на льду. Навстречу нам по колеям дороги бегут ручьи.
– Товарищи, вы приехали вовремя, – здороваясь, говорит начальник экспедиции. – В ночь надо срочно двигаться на тракторе обратно на сплав.
– Не знаю, как и поедем. Барахлит наш трактор после прыжка под лед, товарищ начальник, – жалуется Николай.
Наташа и Вера, обе загоревшие, похожие на стройных подростков в своих темно-синих лыжных костюмах и коротких резиновых сапогах, весело выбегают нам навстречу.
– А вы почему не на сплаве, а здесь, Иннокентий Иванович? – спрашивает меня Наташа.
– Да вот вас приехали встречать, – смущенно говорю я.
Наташа бросает на меня мимолетный, как мне кажется, благодарный взгляд и продолжает оживленно:
– Кое-как домучили свой отчет, с трудом добрались до перевала, но завтра будем уже на сплаве, конец нашему сухопутному путешествию.
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – качает головой Степан. – Весна дружная, не пришлось бы плыть раньше времени.
Ночью мы выезжаем обратно на сплав. Но нам определенно не везет. Трактор начинает чихать и останавливаться.
– Барахлит машина, – сокрушается Николай, часами возясь около трактора. Он настойчиво и терпеливо его запускает, но трактор через каждые три – четыре километра останавливается вновь.
К вечеру, проехав тридцать километров, мы добираемся до «верхнего сплава» – старого брошенного барака. Трактор с трудом перебирается через реку, вода почти покрывает его гусеницы. Со скрипом и визгом, по гальке, он с трудом затаскивает груженые сани на берег и останавливается около барака.
– Да, отъездились, – сокрушается Степан, – отсюда придется уже плыть.
– Валентин Александрович, надо бы Николая отпустить, – предлагает Степан, – а то застрянет он с трактором в тайге. А мы сделаем небольшие плотики и через несколько дней, как позволит вода, сплавим на них груз до своих кунгасов. По реке здесь километров тридцать будет…
Цареградский соглашается.
Мы сидим вокруг большого костра и ожидаем, когда же закипят чайники. Красные блики от костра играют на стенах полуразрушенного барака, на стволах сухих деревьев.
– Не грустите, девушки, – смеется Степан. – Это только начало ваших приключений. Где ваша палатка? Сейчас мы вам ее поставим и оборудуем, выбирайте место…
– Нет, мы сами поставим, – упрямо вскидывает голову Наташа.
– Нет, Наталья Ивановна, это мужское дело. А вы, если желаете нам, холостякам, помочь, то сварите на всех суп, – предлагает Степан.
Вера и Наташа начинают хлопотать около ведерной кастрюли, подвешенной над костром. В стороне уж белеет поставленная палатка. Крышки чайников вдруг почти одновременно запрыгали, из носиков, пузырясь, полилась в костер вода.
Выбрав вблизи костра сухое ровное место, заросшее прошлогодней травой, расстилаем брезент и, расположившись полукругом, пьем чай. В тишине отчетливо слышно, как шумит речушка.
Поставив недопитую кружку чая на брезент, Цареградский задумчиво смотрит на костер и, не обращаясь ни к кому, говорит:.
– Да, быстро бегут годы… Давно ли я был студентом Ленинградского горного института? Помню, с каким замиранием сердца я присутствовал на организационном собрании геологического кружка «Сибирская секция». Там нас собралось около десятка бедно одетых студентов, мы поставили перед собой задачу: по окончании института ехать работать в отдаленные районы Сибири и Дальнего Востока, исследовать эти неизвестные земли, закрасить огромные белые пятна на геологической карте, найти стране месторождения полезных ископаемых.
Мой выбор пал на реку Колыму. Я добросовестно изучил все материалы по бассейну этой реки, какие сумел найти. Дипломную практику я проходил в алданской тайге. Вместе со Степаном Степановичем Дураковым мы там бродили по горам. Он, бросив свое старание, работал у нас в партии рабочим, – ласково взглянув на Степана, говорит Валентин Александрович.
– Вернувшись в Ленинград, защитил диплом и неожиданно получил предложение от геолога Билибина примкнуть к экспедиции, впервые едущей на реку Колыму под его руководством. В апреле 1928 года, ровно пять лет тому назад, курьерский поезд уносил меня на Дальний Восток…
Широко раскрыв свои большие глаза, слушает Вера. Прижавшись головой к высокому пеньку, она задумчиво теребит кончик черной косы, перекинутой через плечо. Наташа – само внимание. Прикрыв рукой свое раскрасневшееся от ярко горящего костра лицо, она не сводит с рассказчика глаз. Чуть улыбаясь, поглаживая свои черные усы, слушает всегда подтянутый Степан.
Александр, тихо поднявшись, снимает кастрюлю со сварившимся супом. О нем уже забыли.
А Цареградский так же негромко продолжает:
– Во Владивостоке около месяца ждали парохода. В середине июня на стареньком, арендованном Совторгфлотом японском пароходе мы вышли в море. Большую часть пути море было покрыто густым туманом, поэтому через каждые пять минут раздавались низкие протяжные гудки парохода. Каюта наша находилась около трубы, так что спать почти не удавалось.
Казались ложными все описания поэтов и писателей, восхищавшихся красотами моря. Только в последние три дня туман исчез, и сквозь дымку облаков проглянуло солнце. Появились буревестники, чайки, морские утки, чувствовалась близость земли. Последний день пути мы плыли вдоль берега. Слева смутно виднелись голубые горы.
Вечером заскрежетали якорные цепи, и наш пароход встал на рейде. Катера не было. Команда отправилась на берег в шлюпках, а нам пришлось ждать.
Солнце посылало последние лучи из-за зазубренных, заостренных гор, отражаясь в окнах полутора десятков домов поселка Олы. Над морем легла белая северная ночь.
В этой первой экспедиции участвовали два геолога – Юрий Билибин и я, два практика-разведчика – Сергей Раковский и Эрнест Бертин, геодезист-астроном Казанли, доктор Переяслов, завхоз и двенадцать рабочих – завербованных на алданских приисках старателей.
Наша экспедиция была организована трестом Союззолото. Руководство в Москве ничего толком не знало про этот край и поручило нам проверить заявку, сделанную несколькими старателями на реке Среднекане, а затем провести поиски вокруг этого района.
Чтобы попасть в тайгу, нам требовались лошади. Но местные власти под всякими предлогами отказывались помочь экспедиции. Тогда мы сами принялись доставать лошадей. Везде нам отказывали. Только один местный житель, Макар Медов, крепко сложенный якут лет шестидесяти, с морщинистым, изъеденным оспой лицом, как-то за очередным чаепитием, предварительно подробно расспросив о целях и задачах нашей экспедиции, повернулся ко мне, сощурив раскосые хитрые глаза, и неожиданно предложил: «Однако, три лошади у меня есть. У соседей – Семена и Афанасия – еще попрошу. Сам проводником поеду, только богатые люди – эвены и якуты – обязательно будут сердиться. Но ничего, начальник, – покровительственно похлопав меня по плечу, продолжал Макар, пуская клубы едкого махорочного дыма, – помогать, однако, надо советской власти».
Помимо всего, Макар Медов был чрезвычайно любознателен. Жажда посмотреть на незнакомые края толкнула его в молодости в далекое и длительное путешествие.
Услышав от казаков и жителей города Якутска о далекой Колыме-реке, об обилии рыбы в реках, он в качестве конюха прибыл с купцом в поселок Олу. Здесь, проработав некоторое время батраком, обзавелся семьей. Возил грузы зимой на оленях, летом на лошадях до реки Колымы. Семья его росла, но хозяйство по-прежнему было небольшим, жили бедно, впроголодь.
Таков был этот местный житель, согласившийся нам помочь. И Макар выполнил свое обещание.
Но сами понимаете, на восьми лошадях, собранных Макаром, много грузов мы перевезти не смогли. Решили подбросить их лишь до реки Бахапчи, а дальше рискнуть сплавиться до устья Среднекана. Местные жители, и Макар в том числе, в один голос говорили: «Это опасная затея. На протяжении тридцати километров идут сплошные пороги, а по Бахапчинским порогам никто еще не проплывал. Двадцать пять лет назад пытались проплыть по ним казаки, но на первых же порогах разбились».
Но у нас другого выхода не было.
– Восьмого августа Билибин с пятью рабочими и нашим проводником Макаром Медовым, взяв трехмесячный запас продуктов и самое необходимое из вещей, отправился вверх по реке Оле. Я в тот же день отправился продолжать свои работы на побережье. Ну, а дальше вам расскажет про сплав участник и главный лоцман Степан, – хитро улыбаясь, говорит «Цареградский.
– Расскажите, Степан Степанович, как вы плыли первый раз по этой реке, – просим мы хором.
– Расскажи, Степан, это полезно послушать, первый раз будем плыть по реке, – поддерживает Цареградский.
– Да что рассказывать, – смутившись, говорит Степан. – Только в конце августа привел нас Макар вот на это место, где мы с вами сидим. «Отсюда можно плыть на плотах, река здесь уже широкая», – заявил он. Мы приступили к постройке двух прочных плотов. Вставали очень рано, ложились поздно.
Тридцатого августа плоты были готовы. Вечером в палатке, накануне отплытия, мы еще раз долго расспрашивали Макара о порогах, о Колыме и о признаках, по которым Можно узнать устье Среднекана, куда нам надо было плыть. На большом листе бумаги Макар с сосредоточенным лицом, пыхтя, «начертил» нам схематическую карту нашего пути до Среднекана, метко описывая местность. Сергей быстро перечертил ее себе в записную книжку, проставил названия, расстояния между протоками и замечания Макара.
Вскоре Макара, здорово выпившего, совсем развезло, и он начал усиленно и слезно уговаривать нас не плыть, а вернуться с ним обратно и зимней дорогой ехать на прииск. Сергей махнул на него рукой и прекратил расспросы. А Макар, сидя на земле в углу палатки, продолжал разговаривать сам с собой, причитая нараспев по-якутски:
«Большая да большая, страшная река Бахапча,
Плохие да плохие пороги в ущелье.
Бедные да бедные русские, однако,
Все покойники будут».
«Ничего, Макар, – успокаивал я его, – у нас на Лене по Витиму пороги – не приведи господь, а плавали через них. Проплывем и здесь».
Рано утром мы отплыли. Я с Билибиным поплыл на первом» плоту, Сергей с ребятами – на другом.
Воды в реке было мало, наши тяжело груженные плоты часто садились на косы, их приходилось беспрерывно сталкивать с мелких мест.
Неприятный сюрприз ожидал нас на второй день нашего плавания. Целый день пришлось тащить плоты по почти сухой протоке, так как путь преграждал большой порог, который нельзя было при малой воде переплыть. Этот порог мы назвали «Неприятным».
После порога мы еще два дня тащились по мелководью.
Наконец, река стала шире, и приходилось только следить, чтобы плот шел главной струей. Быстро плыли вперед. Однажды вечером Билибин говорит мне: «Степан, наверно, скоро пороги начнутся. Причаливать, пожалуй, пора к берегу на ночлег. Да и солнце скоро зайдет».
Вдруг наш общий любимец – пес Дёмка вскочил на ноги и стал смотреть вперед… Смотрю, впереди на правой косе как будто два медведя ходят. Солнце скрылось за горой. Стало сразу темнее. На гальке около воды шевелились две неясные темные фигуры, одна побольше, другая поменьше.
«Да, определенно медведица с медвежонком, – подтвердил Билибин. – Доставай, Степан, винчестер».
Затихли. Плоты понесло скорее, мы прицелились. Присматриваюсь. Да это же люди! Наклонились и сеть выбирают, вот блеснула серебром рыба, бросают на берег.
«Не стреляйте! – закричал я. – Это люди, Юрий Александрович!» – и толкнул в сторону его винчестер.
От неожиданности он нажал курок. Прогремел выстрел. Люди быстро вскочили на ноги, теперь их было хорошо видно. Вдруг они сразу что-то закричали, размахивая руками. Но из-за шума ничего не было слышно. Я взглянул вперед и невольно выругался. Прозевали порог! Наш плот несло к левому берегу прямо на камни, торчащие гребнем.
«Бей вправо!» – крикнул я, хватаясь за весло.
Но было поздно: плот налетел на камни. Вышибло переднее весло, больно ударило Билибина. Плот затрещал, лопнули передние вязья. Моментально стало заливать груз. Передние бревна начали расходиться с одного боку веером. Мы с Иваном нажали веслом, и плот, развернувшись, сорвался с камня. Нас занесло в тихую заводь и стало крутить. Рядом с нами плавали ящики с консервами и вьюки с мукой.
