Текст книги "Геологи идут на Север"

Автор книги: Иннокентий Галченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Весновка

– За что же мы выпьем, начальник?

Александр высоко поднимает кружку. Она мелко вздрагивает в его руке.

– За Москву! – отвечаю я Егорову и чокаюсь с ним.

Он пьет залпом, запрокинув голову; лицо его постепенно краснеет.

Александр обычно молчалив. Но сейчас, облокотившись на стол, он что-то мурлычет себе под нос, потом обращается ко мне:

– Далеконько я забрался, Иннокентий Иванович. На Волге ведь родился и вырос. Близ Чебоксар. Один я был у матери. Отца не помню – с германской не вернулся. Отслужил я военную службу и больше уж в деревне не бывал… Закончим экспедицию, обязательно в отпуск съезжу к матери, да и дивчина у меня там на примете есть.

Солнце пробивается сквозь бязевую крышу палатки, и мелкие зайчики играют на нашем столике. Настроение приподнятое, торжественное. Сегодня – Первое мая.

После праздничного обеда ложусь на койку и пытаюсь заснуть. Но это мне не удается. Радужные мечты сменяются грустными воспоминаниями.

Александр сидит у столика и молча смотрит в угол. Нам обоим, заброшенным в глухую тайгу, как-то не по себе. Одиночество особенно остро чувствуется в день Первого мая. Мы так далеко от Москвы, что даже мысленно трудно представить это огромное расстояние. В памяти возникают сопки, реки, леса и снова горные кряжи, ущелья, леса, леса…

Десять тысяч километров от нас до Москвы. Здесь уже вечереет, а там едва брезжит майский рассвет. Я вижу строгие тени кремлевских башен, Красную площадь, мавзолей. Странное дело, чем дальше от Москвы, тем дороже и ближе кажется она. И меня охватывает неуемное желание – быть сейчас там, в Москве; бродить с Наташей по московским улицам, заглядывать в незнакомые лица и беспричинно смеяться.

– Наташа, – невольно срывается с губ ее имя. – Где ты сейчас?

В памяти всплывают эпизоды из нашей совместной работы в тайге: ночевки у костра, в палатке, сплавы на плотах по быстрым рекам и длинные геологические маршруты по горам такие трудные для девушек. Наташа никогда не допускала никаких ухаживаний, никаких скидок на слабость… Вспоминаются наши горячие споры после трудных маршрутов, за ужином при свете костра о работе, о литературе, о будущем края, который мы исследуем, – о чем мы только с ней не говорили и не спорили…

– Где ты сейчас, моя любимая «принципиальная» спорщица? Думаешь ли ты обо мне?.. В бухте Нагаева, осенью, – твердо решаю я, – обязательно скажу: «Наташенька, я люблю тебя и прошу стать моей женой».

Александр заснул, положив голову на столик. Надо мной сияет северная майская ночь. Светло так, что можно читать.

Пронзительные ветры дуют с вершин Черского. Пыльные вихри крутятся на Улахан-Чистае. Сопки чернеют, освобождаясь от снега. Почки на лиственницах побурели, разбухли и испускают крепкий, опьяняющий запах. Стланик поднялся с земли весь в нежных, теплых иголках. И в расселинах и на камнях появились цветы.

А над нами, в тихом солнечном свете – косяки гусей, летящих на север. Стремительно, словно маленькие истребители, мелькают чирки – их путь тоже на север. Из леса раздается характерный пронзительный треск, будто кто-то рвет полотно. Это трещит кедровка. Два ворона пролетают над нами, тяжело взмахивая черными крыльями.

Весна! Весна торопливо приходит в тайгу.

Я стою на обрывистом берегу потока с винчестером, зажатым в руке. Александр возится со своим инструментом: обжигает лоток, насаживает скребки. С нетерпением ждем, когда спадет большая вода. Хочется опробовать берега на реке и распадки соседних ключей. Страшно надоело вынужденное безделье. Пять раз перечитан «Петр Первый», просмотрены до объявлений «Известия». Скорей бы, скорей за работу! Где-то далеко от нас живут и работают люди, ходят в кино, загорают на пляжах. А здесь пусто и одиноко. Правда, загорать можно и здесь. И загар здесь особый, кирпичного цвета, словно ожог. Это – от солнечных лучей, отраженных от снега, и от высокогорного воздуха.

Мне не терпится:

– Бери, Саша, пыжи. Заряжай ружье. Завтра пойдем в маршрут.

– Пора, пора! Вода начинает сбывать, – загорелое лицо Александра расплывается в довольной улыбке. Он заряжает ружье, набивает патроны, укладывает рюкзаки. Утром быстро собираемся в первый маршрут на ближайший голец. Поднимаемся вверх по крутому ключу. Русло ключа загромождено гранитными валунами. На северных склонах гольца еще лежит снег. Идем осторожно, пробивая в твердом насте лунки для ног. Между камнями – прошлогодний мох. Ступаю в мох, и ноги скользят, обдирая его. Под мхом – вечная мерзлота. Зеленоватые кристаллы льда тают на корнях.

Шаг за шагом поднимаемся все выше и выше, анероид-высотомер отсчитывает метры, сотню за сотней. Вот и вершина. На снегу – следы горных баранов. Александр с ружьем уже впереди. Он осторожно осматривает голец, и на лице его отражается хмурое разочарование. Баранов нет.

Анероид показывает высоту тысяча семьсот пятьдесят метров. Я сажусь на гранитную глыбу и оглядываюсь кругом. Снежные вершины хребта Черского с характерными для гранитов острыми формами, останцами на водоразделах и каррами похожи на лунные кратеры со следами исчезнувших ледников. Горные ущелья, отвесные скалы. Далеко под нами, как на гигантской карте, – долины, распадки, безымянные ключи.

Радостное душевное волнение нарастает во мне. Вот оно – «белое пятно», которое нам предстоит исследовать.

Над гольцом дует холодный ветер. Руки закоченели, но не могу оторваться от работы. Хочется полнее зарисовать рельеф и наметить цикл маршрутов через хребет Черского.

– Начальник, – слышу я взволнованный шепот Александра, – смотри.

Я поднимаю голову. В пятидесяти метрах от нас, на скале, стоит горный баран. Изогнутые рога его откинуты назад. Ветер шевелит шерсть на его спине. Пугливое животное тревожно озирается, широко раздувая черные ноздри. Ветер дует в нашу сторону, и животное не подозревает об опасности.

Александр поднимает винчестер. Он целится долго, стараясь подвести мушку точно под левую лопатку. Баран подпрыгивает, его точеные копытца мелькают, как черные молнии. Эхо выстрела гулко перекатывается в ущельях.

Александр бежит к одинокому камню, у которого в судорогах бьется животное.

– Ловко, – кричу я Александру, – ловко!

Александр сияет, довольный удачным выстрелом.

– Еще бы не ловко! – хвастается он. – Я его так резанул, словно его и не было.

Я чиню карандаш и снова погружаюсь в работу. Александр свежует барана. Незаметно летит время, незаметно подступает вечер. Долины и распадки исчезают в белом тумане, только на вершинах хребта еще переливаются красные блики заката.

– Пора, начальник, пора домой, – говорит Александр, перекидывая через плечо тушу барана.

С сожалением захлопываю полевую книжку. На сегодня хватит! Начинается спуск с гольца. В светлом сумраке причудливы и неузнаваемы гранитные батолиты. Заросли стланика – словно живые. Мелкая щебенка скользит из-под ног в сумеречные провалы, хлюпает мокрый ягель и кровавые пятна прошлогодней брусники стынут на сапогах. Удивительная ягода эта брусника! Ранняя колымская зима заносит спелую бруснику, и она лежит под снегом до самого июня. А в июне, когда освобождаются от снежных заносов сопки, багровые ягоды, сочные и вкусные, пылают по склонам.

Через два часа мы в своей уютной, чистой палатке. Александр готовит рагу из баранины. После работы – чертовский аппетит. Поужинав, ложусь отдыхать. Сладко ноют ноги, тепло и усталость охватывают тело. Но сон не приходит.

Александр сначала чистит ружье, а потом достает лоток. На дне лотка вырезаны ложбинки. Позавчера Александр долго обжигал лоток. Нехитрый его инструмент – верное средство для шлихового опробования. Александр поворачивает лоток, словно колдует над ним.

Он готовится к своей любимой работе промывальщика.

– Ну, как?

– Пусто.

– Вот, черт возьми! Попробуй-ка здесь. Здесь все признаки пиритизированной зоны. Кварц, пирит… Попробуй-ка!..

Александр берет пробу. Лицо его становится хмурым.

– Ну?

– Пусто!

Я рассматриваю лоток Александра. На дне лотка – черный шлих и рыжеватые кубики пирита – спутника металла. Но самого металла нет и в помине. С утра до вечера мы бродим по распадкам и горным ключам. Как мне надоела эта однообразная фраза: «Попробуй-ка здесь, Саша» – и не менее однообразный унылый ответ: «Пусто, начальник, пусто».

Мы уже исколесили все окрестности, взяли сотни проб, обработали десятки ключей и распадков. Результаты – самые плачевные. Неудачи злят Александра. Угрюмое выражение не исчезает с его лица. Он совсем замолчал, и только изредка я обмениваюсь с ним короткими фразами:

– Вот здесь надо взять пробу, Саша.

– Посмотрим! – Александр снимает рюкзак и достает лоток. Он набирает в лоток грунт и начинает мыть. Моет он первоклассно. Я люблю наблюдать за его работой. Лоток быстро движется в его руках, снует по воде вперед-назад, вперед-назад. Маленькие волны перекатываются в нем, унося крупную гальку. Вот остались одни эфеля[9]9
  Эфеля – мелкие частицы разрушенных горных пород.


[Закрыть]. Александр чуть пробуторивает их скребком и снова осторожно, почти неуловимыми движениями рук, погружает лоток в воду. В его глазах загорается блеск надежды, на губах появляется улыбка. Он кладет на камешек погасшую трубку и, позабыв все на свете, смывает лоток. Я смотрю через его плечо и думаю: «А может быть? А что, если?..» И чтобы продлить минуту неведения, отступаю назад и смотрю на застывшие взлеты сопок.

Александр поднимается с корточек и протягивает мне лоток. Все ясно, но я все-таки спрашиваю Александра:

– Н-ну?

– Мы его тут не сеяли…

Александр срывает лиловую кисть кипрея и раздавливает цветок между пальцами. Он промок и сильно устал. Нервное напряжение проходит. Я осматриваюсь вокруг: серые сопки, ржавая земля, мутный таежный ключ, холодные северные цветы. Тоскливо, однообразно и одиноко. Как мне здесь нравилось минуту назад, все казалось таким значительным и своеобразным…

– Не передохнуть ли нам, Саша?

– Передохнем…

Я сушу у костра взятые пробы, рассматривая их в лупу. Потом бережно завертываю в бумажные капсули, нумерую и записываю в дневнике, когда, кем и какое место опробовано. Словом, делаю все, чего требует геологическая документация.

Александр лежит на боку, положив руки под голову. Он напряженно думает, глядя через костер, мимо меня, на сланцевую «щетку». Потом вскакивает и снова с мрачной решимостью разбирает облюбованную «щетку», стучит скребком, разламывает руками камни. Внимательно осматривает сланцевые плитки с «примазкой», набирает их в лоток. С полным лотком он забирается прямо в воду и моет, моет, опять позабыв обо всем на свете. Сланцевая «щетка» по всем признакам стоит внимания. И снова радостная надежда наполняет меня. Обманет или не обманет «щетка»?

Александр вылезает на берег; мокрые сапоги лоснятся в бликах, белое кружево пены гаснет на голенищах. Он сердито подходит к костру и роняет лоток.

– Саша?..

– Обмишурился Саша! Вместо ура – караул кричи, – и Александр отводит свою душу невероятной, причудливой руганью. Я невольно разражаюсь хохотом и, чтобы успокоить своего друга, начинаю напевать песенку об отважном капитане, которого уговаривают улыбнуться.

– Фальшиво поешь. Слуха совсем нет. Медведь на ухо наступил! – ухмыляется Александр. Эту оценку трудно оспаривать. Усталые и злые возвращаемся в палатку. Одно утешает: кое-что сделано по определению рельефа глазомерной съемкой в районе хребта Черского…

Первые открытия

Первые дни июня.

Ночи совсем нет. Круглые сутки можно читать, писать, делать вычисления на местности.

На лиственницах брызнула мелкая сетка иголок, и деревья похожи на зеленые облака. Зелень проглядывает из каждой расселины, из-под каждого камня. Болотные кочки обратились в зеленые, колючие шары. Куропатки прочно сидят в гнездах. Их охраняют крикливые самцы. Солнце яростно изливает потоки света и тепла.

Сижу на камне у самой реки и высчитываю быстроту ее течения. Сколько в ней бесполезной энергии! Это сегодня. А завтра сюда придут строители, инженеры, рабочие, здесь возникнут прииски, рудники, рабочие поселки.

Громкий выстрел разрушает мои мечты. Я вскакиваю и смотрю вокруг. Из палатки выбегает Александр. Кто это стрелял? Он размахивает ружьем и тоже смотрит по сторонам.

Раздается второй выстрел, и до нас доносятся крики. Мы бежим вдоль берега, обгоняя друг друга, и за поворотом реки сталкиваемся с Микой. Он сидит верхом на лошади. Синие галифе и высокие резиновые сапоги с отворотами придают его фигуре внушительный вид. У ног его лошади прыгает маленький, черный пес. Рядом шагает молодой якут.

– Что вы, черти, приумолкли? – кричит Мика, прыгая с лошади. – Знакомьтесь – лучший каюр от Зырянки до Индигирки – Данила Слепцов. Комсомолец! Славный парень! Правда, он случайным выстрелом на охоте повредил себе руку.

Молодой якут застенчиво подает нам левую руку. Правую, поврежденную, он прячет за спиной.

«Бесполезный для нас человек! И зачем его взял Мика?» – мелькает у меня досадная мысль.

Мика загорел еще больше. Нос облупился, и только большие глаза по-прежнему весело сверкают. Он торопливо рассказывает нам о своем путешествии в Кыгыл-Балыхтах.

– Тихомиров выполнил свое обещание. Доставил нам лошадок в Кыгыл-Балыхтах. Я взял лучших, – заканчивает свой рассказ Мика.

Теперь у нас восемь лошадей. Транспортом обеспечены.

Весь вечер сидим с Микой над разработкой кругового маршрута. Спорим, миримся и снова спорим по самым разнообразным поводам. Наконец «утрясены» даже ничтожные мелочи предстоящего путешествия. И тогда Мика с серьезным видом объявляет:

– Право давать имена промышленным ключам и долинам предоставляется тому, кто первый откроет их.

– Да ты сначала открой, – смеюсь я.

– Я затем и приехал, чтобы открыть.

– Ну, ладно. Так и быть. Открывай, пожалуйста.

Александр и Данила, наш новый каюр-проводник, навьючивают лошадей. Данила одной здоровой рукой ловко завязывает вьюки. Он так расторопен и поворотлив, что мне становится стыдно за вчерашнее недоверие к нему.

Ранним утром уходим в круговой маршрут. На траве – крупные капли росы, воздух свеж и полон смолистого запаха лиственницы. По кустам, пугая куропаток, носится наш пес Шарик. Данила, едущий сзади меня, тянет однообразно:

 
– Э-э-э-учугей, э-э-тас…
Учече-чей-ур-я…
 

Он перебирает в своей песне все, что попадается на глаза. Мика с винчестером за плечом то и дело вырывается вперед, молодцевато гарцуя. На душе по-весеннему весело. Началась настоящая геологопоисковая работа. Мика зарисовал и задокументировал несколько сбросов. Я работаю с буссолью и веду глазомерную съемку. Александр все время берет пробы.

В пробах появились первые значки. Значков с каждым днем все больше, в шлихах – большой процент пирита. Мы заходим в пиритизированную зону. Мика зарисовал несколько сбросов и кварцевых жил. Все чаще берем рудные пробы. Мы напоминаем охотников, идущих по свежему, запутанному следу хитрого зверя.

Но физиономия Александра при взятии проб по-прежнему остается мрачной.

– Нет самостоятельного металла! – говорит он, рассматривая в лотке чуть заметные на глаз значки.

– Вон, Александр, где пробу надо взять, в «щетке» на той стороне реки, – показываю я ему место для очередной пробы.

Он молча перебирается через реку. Я делаю затес на дереве, ставлю номер очередной пробы, записываю в книжку. Слышу, Александр что-то кричит и машет рукой. Немедленно направляюсь к нему.

– Есть! – хриплым от волнения голосом говорит он, протягивая мне лоток. В лотке среди шлиха, состоящего сплошь из пирита, несколько значков в темно-охристой «рубашке», похожей на тонкие, маленькие, продолговатые лепешки.

Я на глаз определяю вес. Проба явно промышленная.

– Сашка, лоток! – кричит Мика, разбирая другую «щетку».

Мы оба подходим к нему. Александр, набрав лоток, начинает опять мыть. И вот снова я, Мика и Данила, бросивший своих лошадей, замерли в ожидании.

В лотке среди пирита опять блестят лепешки. Сразу становится радостно. Появляется уверенность, что эта проба не случайна: Но Мика с Данилой и Александром роются уже в другом месте. Они смывают лоток за лотком. Лошади, оставленные Данилой, разбрелись по тайге.

– Ну, хватит, ребята, мыть, надо продолжать поиски!

Переходим с Данилой через реку. Он собирает лошадей, а я намечаю место для поисковой разведочной линии.

Продолжаем работу, хотя уже наступил вечер. В шлихах по-прежнему большой процент пирита. Заранее намечаем место ночлега – возле устья ключа правого притока реки.

– Ну, зацепили. Теперь пойдем ключишки открывать, – радостно говорит Мика.

Ему очень хочется самому найти хороший ключ. Поэтому он долго и настойчиво доказывает мне:

– На ночлег рано. Нам надо еще сходить в боковой маршрут. Мы с Александром исследуем левую часть долины и ее притоки. Хорошо?

– Хорошо, хорошо… – Я согласен.

Мы расходимся в разные стороны. Мика и Александр направляются вниз по реке, а мы с Данилой – к соседнему ключу. Подходим к устью, чтобы оттуда начать работу.

В устье ключ разбивается на мелкие протоки. Песчаные косы желтеют на берегах. Данила неожиданно наклоняется над песком.

– Человеческий след, однако. Здесь русский ходил прошлым летом…

Теперь и я различаю на песке полустертый след человека.

– А почему русский?

– Якуты в сапогах не ходят.

Я в недоумении. Откуда здесь могут быть русские? Делаю на лиственнице затес и надписываю на нем: «Ключ Ууча». По-якутски это значит «русский».

Данилу отправляю обратно к нашей палатке и лошадям а сам иду вверх по ключу.

Я опробую каждую косу, каждую встречную «щетку». Беспрерывно беру образцы пород и сам мою шлиховые пробы. Делаю затесы на деревьях.

С каждым километром шлиховые пробы улучшаются. Ключ, бесспорно, промышленный. До вершины ключа еще далеко. Но уже совсем поздно. Нужно возвращаться на стоянку.

– Александр с Данилой уже храпят в палатке. В отдельной палатке, не сняв накомарника, спит Мика. Я забираюсь в свой полог. Плотно запахиваю и завязываю вход так, чтобы ни один комар не мог пробраться, и укладываюсь.

Но сон не приходит. Я долго лежу под заячьим одеялом на ветках стланика. За пологом гудит и переливается комариный столб. Осторожно приподнимаю край палатки. Над рекой плывет туман. Круглое, плотное облачко зацепилось за сопку и замерло. Трещит угасающий костер. А ухо чутко ловит ночные шорохи. Вот где-то рядом, у самого полога, просвистели утки, хрустнула ветка и опять тишина. Вдруг послышался быстрый топот. В стороне что-то тяжело затрещало. Рука осторожно нащупывает лежащий сбоку винчестер. Но все снова затихло и только гудит, гудит комариный столб. Мысли бегут одна за другой. Наконец-то после двухлетних напряженных и бесплодных поисков мы сделали первые открытия промышленных месторождений.

Металлоносная зона, которую мы сегодня пересекли, безусловно, тянется с Колымы. Теперь наш маршрут нужно направить вдоль реки и переходить на детальную съемку…

Я плыву в полусне, мысли путаются, угасают, возникают снова, фантазия расправляет свои веселые крылья. А все-таки кто этот русский, чей след мы обнаружили на песке? Что он делал в этих местах? Может быть, здесь была еще одна экспедиция? Вот это было бы здорово! Но почему тогда не осталось никаких следов от ее работы? Для меня это становится загадкой, которую хочется скорей разрешить…

* * *

– Что за чертовщина? Откуда здесь река? Ну, хоть убей – не пойму, откуда здесь река? – слышу я удивленные возгласы Мики.

Мы с Александром и Данилой идем сзади, устало спотыкаясь о болотные кочки. «Что за реку он мог увидеть? – удивляюсь я. – Никакой реки на карте здесь не обозначено»…

Но перед нами действительно река. Шоколадно-светлые воды ее вот-вот выйдут из берегов и затопят болота. Тогда нам, пожалуй, несдобровать. Горные паводки неожиданны. Они все сокрушают на своем пути.

Прижимаясь к обрывистому увалу, идем по берегу. Стараюсь определить по карте, на какую реку мы вышли. После некоторых расчетов выясняем: это – Нера.

Нера – один из крупнейших притоков Индигирки. В Неру впадают бесчисленные ключи и речушки, и сейчас, в период таяния снегов, она дико и грозно несет свои воды. Достаточно пойти дождям – и паводок неизбежен. Нам нет нужды переправляться через Неру, но все-таки сердце содрогается при одной мысли о переправе.

Идем по прижиму вдоль Неры. На обнажениях Мика упорно ищет отпечатки ископаемой фауны для определения геологического возраста отложений. Он энергично отбивает геологическим молотком образец за образцом. Мы помогаем ему в поисках.

– Есть, нашел! Ура! – радостно кричит Мика. В руке у него плитка сланца.

– Псевдомонотис якутика – триас[10]10
  Латинское наименование отложения ракушечника на Колыме, относящегося к так называемому триасовому периоду геологической истории Земли. Триасовым отложениям на песчаниках, глинистых сланцах и др. обычно сопутствуют полезные ископаемые.


[Закрыть], – быстро решает он, показывая плитку со слабыми отпечатками ракушки, аккуратно завертывает ее и прячет в рюкзак.

Лишь под утро, усталые и разбитые, возвращаемся мы из маршрута к своей стоянке. Погода начинает явно портиться. Северный ветер нагнал тяжелые тучи, и дождь, холодный и резкий, сечет по лицу. Все мы немножко простудились и куксимся.

Лошади устало тащат мокрые вьюки. Маленькая тропка скрывается в излучинах Нерской долины. Хочется отдохнуть обстоятельно и подольше.

Тропка неожиданно приводит к якутской юрте. Но юрта пуста. Очевидно, хозяева откочевали на летние пастбища, устанавливаем палатку, разводим костер. Данила и Мика отправляются на охоту. Дождь перестал. Разорванные клочья туч несутся на юг, а река так же стремительно мчится на север. Картина величественная и бесподобная. Вода идет вровень с низкими берегами. Хорошо, если больше не будет дождя.

Если не будет угрозы паводка, останемся здесь на дневку. У нас накопилось много дел по геологической документации. Надо заняться камеральной работой, подогнать карту, привести в порядок собранные материалы. Появляются Данила и Мика, увешанные крякушами. Ума не приложу, как Данила ухитряется стрелять одной рукой, да еще так ловко, в лет и почти без промаха. После ужина Данила куда-то таинственно собирается.

– Ты куда же, на ночь глядя, Данила?

– К якутам. Поговорить надо немного. Соскучился…

– Да ты в своем ли уме? Где ты их найдешь?

– Тайга скажет.

– А если якуты за несколько кёс?

– Я так далеко не пойду.

– Да как ты узнаешь, далеко они или близко?

– Тайга скажет, след скажет. Сегодняшний след, вчерашний след все расскажут.

– Ну, что ж! Не заблудись, смотри.

– Да что вы, Иннокентий Иванович! – Данила явно обижен. Это он-то, лесной житель, читающий звериные тропки так, как я книгу, заблудится! Как можно было подумать о нем такое?

– Ну тогда иди.

И он уходит, этот худенький, черноглазый парень, неслышно перебирая ногами. Его фигура долго мелькает между болотными кочками и, наконец, скрывается за тальником.

* * *

На рассвете выхожу из палатки. Небо такое лазурное, что сразу становится весело и легко. Только река, затянутая багровой дымкой, зловеще мчится на север. Выдранные с корнями деревья плывут по реке. Мятежная и суровая Нера одна нарушает утреннюю ласковую тишину.

– Э-э, нюча! Э-э-эй!.. – раздаются в кустарниках тонкие девичьи голоса. Изумленно поворачиваюсь на голос и вижу – прыгая по кочкам, к нашей палатке приближаются две якутские девушки. За ними идет Данила. В руках девушек – березовые туески. Данила также обвешан туесками и узелками.

– Здравствуйте! Мария Николаевна Березкина, – протягивает руку неожиданная гостья.

– Дуня, – коротко рекомендуется вторая.

– Александр, Мика, вставайте! Гости у нас!

Начинается суетня, веселые шутки. Данила сгружает с себя туески со сливками. Девушки ставят на траву туески с угощением. В них – свежее масло, молоко, хаяк.

– Где ты их нашел, Данила?

– В тайге встретил. В полкёсе отсюда. След прямо к юрте привел…

– Давненько я не пробовал свежих сливок, – восхищается Мика и сразу опоражнивает туесок.

– Ну, этого лакомства тебе двойной порции рационом не предусмотрено, – пробует урезонить его Александр.

– Тут рацион ни при чем, у меня желудок особенный. С двойным дном! Понятно?

Спорить с ним бесполезно.

Девушки, не замечая проворства Мики по части съестного, быстро, перебивая друг друга, говорят что-то по-якутски. Их, как видно, очень интересует наше присутствие в этих краях. С помощью Данилы узнаем от девушек, что здесь живут только три якутские семьи. Занимаются скотоводством, охотой и ловлей рыбы.

Мы берем немного галет, пряников, сахару и всей толпой направляемся в гости к местному старожилу Березкину. Юрта Березкина расположена у ключа, на опушке редкого леса. Место это носит поэтическое название «Птичье гнездышко». Недалеко от юрты вижу столб, особо зарубленный. На столбе зеленой краской неразборчивая надпись и дата «1934 год».

Березкин, низенький, коренастый старик, приветливо встречает гостей. Нас окружает целая орава ребятишек. Мика щедро награждает их пряниками и галетами, а хозяйке преподносит сахар и чай. В юрте – деревянный пол, чисто. В углу, на видном месте – швейная машина, на камельке закипает медный чайник. Молодая хозяйка хлопочет около стола, устанавливая фарфоровые чашки, ставит на стол лепешки, масло, хаяк. При виде такого угощения Мика радостно потирает руки. Березкин – видавший виды старик. Он отлично говорит по-русски. От него я узнаю тайну следа от русского сапога на ключе «Ууча», а заодно – тайну столба у его юрты.

– Здесь в прошлом году ходили русские. Они приезжали из Якутска. Рыли глубокие ямы, поставили этот столб. Я ходил с одним русским на ключ. Это, наверное, тот самый ключ, который ты называешь «Ууча»…

– Как имя этого русского?

– Не знаю, не помню… Забыл!

– И что-нибудь нашли они здесь?

– По-моему, нет. Не знаю!

И только впоследствии мне стало известно, что здесь до нашего прихода была экспедиция геолога Одинца, организованная Главным геологическим управлением. Ей так и не удалось обнаружить промышленных месторождений полезных ископаемых. О неудачах этой экспедиции я узнал значительно позже, когда наши работы подходили к концу.

Мы сидим в юрте якута Березкина и делимся своими впечатлениями. Молодая хозяйка показывает нам швейную малину.

– Мы ее купили в фактории. Я ее сначала боялась и не умела шить. А теперь ничего, не боюсь… И научилась шить. Очень хорошая машина!

* * *

Дождь барабанит о крышу палатки угрюмо и однообразно. Рядом, за полотном, ревет и беснуется Hep а. Все время клонит ко сну.

– Вставай, начальник, вставай! Поднимайтесь все! – Данила начинает снимать палатку, и мы быстро вскакиваем, не понимая, в чем дело.

– Скоро хлынет вода! Паводок будет, вставайте! – уверенно заявляет Данила, хватая за узду лошадь, которая ржет, прядет ушами и тревожно скребет копытами.

Река, зловеще выходит из берегов. Рыжие потоки уже заливают нашу стоянку. За пять минут сворачиваем палатку и навьючиваем лошадей. Подгоняемые угрозой паводка, подхлестываемые холодным дождем, торопливо уходим через болота к террасе. Иззябшие, мокрые, забрызганные по уши грязью, добираемся до высокой террасы. Мы спохватились вовремя. К утру паводок разливается по всему болоту, затопляя речную долину.

А дождь все идет и идет, угрюмый, холодный северный дождь. Он зарядил надолго, по крайней мере на трое суток. Не только Нера, но и горные ключи вышли из берегов. Бесчисленные потоки вырываются из каждого распадка и ущелья. Вся окрестность превращается в сплошное озеро.

Несколько дней проходит в вынужденном бездействии. Наконец устанавливается солнечная погода. В тайге снова наступает тишина.

По густому лесу и бурелому, обходя район наводнения, мы выходим на безымянный, ничем не примечательный ключ.

– Этот ключишко мне положительно нравится, – говорит Мика.

– Давай-ка, Саша, лоток…

Первая же проба оказывается удачной. Вторая приносит еще большую удачу. Мика сияет. Знай, мол, наших!

Я делаю затес на дереве, ставлю дату и имя открывателя нового ключа… «Двадцать пятого июня 1935 года. Ключ открыл Дмитрий Асеев».

Мика читает надпись на дереве и дописывает синим карандашом: «Ключ назван «Наташа».

– Почему же «Наташа»?

– В честь Наташи Ростовой. А вообще, товарищ начальник, можно назвать и в честь другой Наташи, – говорит, хитро улыбаясь, Мика.

Ключи, где нами открыты промышленные месторождения металла, мы называем именами знакомых, именами героев любимых романов, фамилиями и именами работников экспедиции. Ряду ключей даем революционные названия, иногда называем ключ по наиболее характерным для него признакам. На наших картах уйма ключей: Широких, Узких, Крутых, Перевальных, Валунистых. Каких только названий не надавали им геологи.

Мы движемся дальше, из распадка в распадок, от ключа к ключу. Всем ключам, которые мы опробуем и заносим на карту, даем названия. Это обычно происходит на привалах. Я вынимаю карту, где под номерами занесены безымянные ключи.

– Ключ номер первый. Какое имя дать новорожденному?

– «Удачный», – предлагает Александр.

– Отлично! Ключ номер два…

– «Загадка». – Это название предлагается Микой.

– Почему же «Загадка»?

– Металлоносная вода на этом ключе то исчезает, то появляется снова. Загадочный ключ!..

…По тропе через небольшой перевал попадаем в широкую долину следующего притока Неры.

Приходим к реке. Она шумит и пенится, зажатая каменными глыбами. Опробуем речные косы. Но вот и прижим. Дальше нужно переходить через речку.

– Груз подмочим, – говорит Данила.

Кое-как находим подходящее место и решаемся идти вброд. Забираемся на завьюченных лошадей. Лошади тяжело бредут с двойным грузом, в особенности лошадь под Микой, и сколько он ни старается поднимать ноги на глубоком месте, набирает полные сапоги воды.

Переправились благополучно, даже не подмочив вьюков. Сразу же начинаем опробование. В одном-невзрачном ключике обнаруживаем промышленный металл. На склонах встречаем кварцевые жилы и осыпи кварца. Тщательно делаем замеры пород и жил, стараясь определить общее простирание окварцованной зоны… Мика делает затес и пишет: «Ключ «Неожиданный».

Отсюда выбираемся на водораздел. С него хорошо видна большая долина.

Мика возится с картой и компасом и наконец безапелляционно заявляет:

– В пяти – шести километрах выше устья этого ключа мы должны опять встретить окварцованную зону и металл. Направление ее как раз туда. – Он машет рукой на север.

Я проверяю компасом на карте его предположение.

– Ты прав. Обязательно исследуем этот ключ.

Назавтра по густому лесу и бурелому – проходим к устью ключа. По дороге вспугиваем выводок глухарей, маленькие птенцы моментально прячутся в высокой траве. А мать, отвлекая на себя внимание, крутится у нас под ногами. Мика несколько раз поднимает винчестер и всякий раз в раздумье опускает его.

– Фу ты пропасть, вот навязалась, – кричит он, отгоняя глухарку палкой. Она испуганно улетает.

Подходим к устью ключа. На лиственнице делаю затес с четырех сторон и пишу «В. К. Э. ДС», что означает «Верхне-Колымская экспедиция Дальстроя». Я вполне уверен, что это будет промышленный объект. И добавляю: «Ключ «Аня», 1935-й год. Начальник партии Галченко».