Текст книги "Геологи идут на Север"
Автор книги: Иннокентий Галченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
По следам Черского
Мы продолжаем свою работу, покрывая Улахан последними кольцами маршрутов. Уже давно покинули плоскогорье эвены. Они откочевали в соседнюю долину. Незаметно подошла осень, горные вершины припорошил первый снег, а нам все не хочется уходить от хребта Черского. Но, кажется, пора убираться подобру-поздорову.
Направляю Мику и Данилу к лабазам за коллекциями и: остатками наших продуктов.
Стоят последние неповторимые дни северной осени. Лиственницы словно выкованы из золота, и от них исходит тихое сияние. Долины и распадки – будто в лиловых, лимонных, багровых мазках. Днем становится холодно, а по ночам у берегов ключей появляются первые ледяные узоры. С минуты на минуту надо ждать морозов, их приближение чувствуется в каждом стебле травы, в каждой веточке стланика.
Начинается перелет гусей с севера на юг. Пролетают стайки уток – тоже на юг. Мы стремимся полностью использовать последние погожие дни: с утра до вечера в маршрутах.
Нашли еще несколько ключей явно промышленного значения. Намечаю места для будущих шурфовочных линий. У меня скопилось солидное количество необработанных материалов, и я привожу их в порядок. Ежедневно делаю записи в дневнике и промывочном журнале.
Александр с энтузиазмом моет лотком золото для ситового анализа..
Наконец вернулись Мика и Данила с коллекциями и продуктами.
– Медведи больше не подходили к лабазам? – осведомляется Александр.
– Мертвые не возвращаются, – мрачно произносит Мика.
На следующий день отправляемся в последний, завершающий маршрут по плоскогорью. Кончились погожие дни. По плоскогорью дует пронзительный ветер. Идет дождь вперемешку со снегом. Сопки в белесой сырой мгле. Проходим мимо кочевья нашего приятеля – эвена Слепцова. Оно пустынно, только следы очагов, палки от урас да обрывки одежды напоминают о том, что здесь недавно было человеческое жилье.
Проводим последнюю ночь на плоскогорье. Уныло, непрерывно сыплет дождь, ветер щелкает полотном палатки, на дворе темень. Но жарко горит железная печь – у нас тепло и сухо.
Крепко увязаны коллекции, собрано и упаковано все, что необходимо нам для дальнейшего путешествия к бухте Нагаева. Данила и Александр ремонтируют седла, сшивают ремни, латают потники. Мика лежит на оленьей шкуре и что-то бормочет себе под нос. Сквозь непрерывную сетку дождя с вершины перевала долго смотрим на линию хребта, уходящую к северо-западу. «Белое пятно» уже наполовину исчезло с географической карты Союза.
Продолжаем работы вниз по реке Нере. Здесь осенью 1891 года прошел Черский. Он пересек плоскогорье Улахан-Чистай и спустился к реке Моме. Во время своей работы мы несколько раз пересекали маршрут Черского и сейчас ведем съемку прямо по его следам. На реке Нере в одной из «щеток» Александр неожиданно вымыл самородок золота до грамма весом.
– Смотрите, Черский здесь проходил, что говорится, по золоту, – укоризненно качает головой Мика.
– Золотом Черский меньше всего интересовался, – возражаю я. – Он решал большие, чисто геологические и геоморфологические вопросы о строении Сибири и ее северо-востока. Не помешай ему смерть, он бы их блестяще решил…
Но радость Мики преждевременная. Сколько мы ни берем проб на этом месте, они или пустые или с ничтожными значками. Загадка была разрешена последующими работами. Это был вынос небольшого ручья Тунгусского, где впоследствии обнаружили рудное месторождение с формирующейся россыпью. А на маленький ручей мы не обратили внимания.
Подходим к устью ручья, сплошь заросшего высокой травой. Располагаемся на ночлег, выбрав сухое место, под большими тополями, на которых сплошные затесы.
«Ручей Кыгыл», – читаю я на одном из них. Кыгыл – по-якутски «красный». Гора против ручья, действительно, покрыта красноватыми осыпями.
– Смотрите-ка, кто здесь побывал? – кричит Мика, рассматривая заплывший полустертый затес.
– Это Черского надпись! Опять синим карандашом, как на Зырянке, и дата чуть видна!
Сомнения нет, видимо, здесь, у хороших кормов, ночевал караван Черского. Обрабатываем реку Неру почти до устья и возвращаемся обратно.
Рано утром солнце еле освещает вершину сопок, над ключом дымится туман, ухо улавливает треск сухих веточек. Кто-то осторожно и неуверенно приближается к палатке. Нет, это не лошадь, не слышно шорохов, характерных для пасущихся на траве лошадей. Шаги мягкие: приближается человек или зверь.
Александр моментально вскакивает и хватается за ружье. Через минуту к нам подходит мокрый от росы человек.
– Кто такой? – спрашивает его настороженно Александр.
– Я из геодезической партии Михеева. Мы на ключе Кыгыл стоим. Как увидел наш начальник ваш затес да узнал, что вы там были, обрадовался страшно! «Иван, – кричит, – иди по лошадиным следам и, смотри, найди их. Без начальника партии не возвращайся ко мне», – рассказывает пришедший.
– А записку послал с тобой?
– «Некогда, – говорит, – писать, надо наблюдения вести… Ищи скорей их». И вот я всю ночь лазил по кустам, по следам разыскивал вас. Еле-еле нашел.
– Твое счастье, что мы сюда вернулись. А то бы ты, браток, нас долго искал, – смеется Александр.
– Зачем же чужой начальник вам так понадобился? – спрашиваю я.
– Несчастья сплошные с нашей партией. У нас начальник какой-то чудаковатый. Все больше в трубу наблюдает да с приборами возится, а чтобы по хозяйству – ни, ни! Лошади еле живые, кожа да кости остались. Груз партии на плотах сплавляли, плот разбило, все утонуло. Три дня искали. Чуть-чуть не утонули сами. Ничего не нашли. Палатку позавчера случайно сожгли. Сейчас живем полуголодные, и вообще дела совсем дрянь. Пожалуйста, пошли к нам. Это совсем не далеко, – неуверенно просит пришелец. – До ключа Красного километра четыре.
Подходим к ключу. Нас встречает заросший до ушей, закопченный, но веселый, неунывающий человек.
– Начальник геодезической партии Михеев, – рекомендуется он. И широким хлебосольным жестом приглашает нас к жалким обгорелым остаткам палатки, натянутой на куст и прикрывающей геодезические приборы.
По бокам Михеева с ветками стланика стоят два человека и деловито отгоняют от него комаров. Михеев ведет наблюдения за звездой. С помощью своего приемника он ловит сигналы точного времени Гринвичской и Пулковской обсерваторий и определяет координаты астропункта.
– Вот черт, заели комары, – говорит он, отрываясь от наблюдений. – Рад, очень рад познакомиться. Между прочим, я уже давно встречаюсь с вашими затесами. И это третий астропункт, определенный мною на территории ваших работ.
– А нашего лабаза вы не видели? – спрашиваю я Михеева.
– Нет, не заметил. А мы уже давно нуждаемся в продуктах. Продукты нам были бы очень кстати, – вздыхает он и, махнув рукой, продолжает – Мне вообще как-то не везет в тайге, все какие-нибудь приключения.
Я советую Михееву сшить из простыней и накомарников небольшую палатку, обещаю поделиться продуктами и даю копию своей карты, чтобы ему легче было ориентироваться и найти лабаз. Попутно прошу определить мне еще один астропункт на территории наших работ. Тогда наша глазомерная карта будет иметь жесткую основу из четырех астропунктов и с ней не приключится такой казус, как с картой Колымо-Индигирского края, составленной частично на основании расспросной карты Черского, где река Колыма была показана на триста километров дальше от Охотского побережья, чем в действительности, и значительно короче.
Михеев соглашается со мной.
– Определю еще несколько астропунктов, хоть и задержусь в тайге. Только бы не захватил снег и не сдохли бы мои лошади. Да… вот еще задача: найти лабаз, – рассуждает он вслух.
– Мы не советуем вам забираться далеко в тайгу, а в особенности задерживаться до глубокой осени на Улахане, – говорю я. – Тайга всегда наказывает за легкомыслие.
Михеев делает таинственное лицо и почти шепотом, хитро подмигнув, говорит:
– А мы тоже не лыком шиты, тоже кое-где пробы берем, вам помогаем. Вон у меня Иван какой лоток сделал. Чудо! Вчера Иван на сопке местечко такое приметил – блестит на солнце вовсю. Не поленился, слазил, приволок земли полный мешок. И намыл пробу. Закачаешься! Сейчас покажу.
Он вынимает из своей полевой сумки солидный капсюль.
– Да, металл, – разводит руками Мика. И неожиданно дует на пробу. Тонкие лепестки разлетаются по воздуху.
– Ведь это слюда!
– А, сукин сын, мозги мне крутил сколько дней, с лотком возился, пробы брал. Я тебя от основной работы освободил. Думаю – польза… Геологам помогаем, – громко кричит Михеев, наступая на своего незадачливого лотошника. – Баста! Больше никаких проб, заниматься своей работой. А в лотке будешь только тесто для лепешек месить.
Мне не приходилось больше встречаться с геодезистом, но зимой в Москве, когда мы получили предварительные координаты определенных им астропунктов и начали увязывать нашу карту, она никак не укладывалась между астропунктами. Неувязка была примерно в 15–20 километров, и я, вспомнив, при каких условиях определялись астропункты, вторично запросил Михеева. Вскоре получил от него точные координаты, и карта сразу легко увязалась с астропунктами.
Через год мне еще раз пришлось услышать о Михееве. В газетной заметке сообщалось, что партия, руководимая геодезистом Михеевым, не вернулась с полевой работы. На ее розыски был выслан самолет. Самолет обнаружил геодезистов и сбросил им теплую одежду и продукты. Сразу же был послан олений транспорт, который с большим трудом вывез партию Михеева из тайги. Весь состав партии сильно обморозился.
Михеев, как обычно, увлекся работой и запоздал с возвращением. Это едва не стоило ему жизни.
В бухту Нагаева
Мы идем вниз по реке Берелеху. Здесь еще нет снега, но вся широкая долина реки замерзла в ожидании первых морозов. Встречаем две якутские юрты. Их хозяин – якут Михаил Дягилев угощает нас молоком, свежим маслом с лепешками, варит для нас мясо и за обедом сообщает о местах, где весновали две полевые партии геологов.
– Христофор Калугин со своими ребятами недавно ушел в поселок Таскан. Он спустился на плотах до Колымы.
Утром, когда мы собрались к отъезду, меня отводит в сторону Данила. Долго и смущенно мнется, потом почти шепотом выкладывает свою просьбу:
– Я, начальник, немножко совсем-совсем заблудился. Мне теперь дорогу на реку Колыму не найти, однако…
– Не бойся, Данила.
Я договариваюсь с Дягилевым, и он берется проводить Данилу в Кыгыл-Балыхтах, когда тот возвратится с Таскана.
– Вот спасибо, однако! – благодарит смущенный Данила.
Тропа извивается по берегу реки. Мы проходим мимо весновки геологической партии Христофора Калугина и оказываемся в устье реки, впадающей в Берелех. Перед нами возникает массивный силуэт горы Морджот. У подножья Морджота встречаем рабочих из партии Калугина. Их он оставил для охраны продуктов и снаряжения, которые не смог захватить с собою в бухту Нагаева.
– Христофор только позавчера ушел, вы его догоните в Таскане, – уверяют рабочие.
Наш путь – вверх по реке, через хребет, на реку Мылгу – приток Таскана. При переходе через водораздел чуть-чуть не теряем оленью тропу в осыпях перевала. Тропу разыскивает Данила по не заметным для глаза следам человеческих ног, чуть потревоживших осыпи мелкой щебенки, да по примятому ягелю.
Северная осень дарит нам на прощанье еще несколько веселых солнечных дней.
На Таскане прекрасные сенокосные угодья. Просторная долина, покрытая островками Деревьев и кустарником, напоминает родной среднерусский пейзаж.
Лошади весело идут по тропе, взмахивая головами. Бодро шагаем и мы.
Поселок Таскан. Новые, только что срубленные дома пахнут смолой. В эти здания на постоянную, оседлую жизнь уже переезжают якуты с соседних кочевий. Поселок строится добротно, с перспективой на будущее.
Здесь нам сообщают, что недели две тому назад вниз по Таскану на плоту проплыла экспедиционная партия Юрия Трушкова. Мы возвращаемся последними.
На берегу быстрого Таскана оживленно: стучат топоры, свистят пилы.
Высокий молодой человек энергично руководит постройкой плота. На нем болотные сапоги, распахнутая телогрейка, из-под которой синеет ворот рубашки. В зубах дымится крепко стиснутая трубка. Он сочным молодым голосом отдает распоряжения. Чувствуется слаженность, сработанность. Заметив нас, начальник вынимает трубку изо рта и шагает к нам.
– Христофор Калугин – геолог…
Весь вечер мы просидели с ним. Христофор рассказывает о своих летних приключениях, об охоте и геологических открытиях в тайге.
Мои сообщения о результатах работ в районе Улахан-Чистая он принимает с восторгом.
– Это от-лич-но! От-лич-но! – растягивает он, то выхватывая трубку изо рта, то снова стискивая ее в зубах.
Давно за полночь, а мы все сидим около чуть тлеющего костра.
– Ну, пора на боковую! Пошли, Мика, в отведенную нам квартиру, – говорю я, вставая.
– Красота! Наконец-то мы будем ночевать под крышей и даже на кровати! – довольно щурится Мика, сбрасывая на деревянную койку вьюк с одеялом и подушкой. – Молодец председатель колхоза, сочувствует таежникам, какую квартиру для ночлега нам отвел.
– Грязновато только! Видно, хозяйки, переселившиеся из юрты, еще не привыкли мыть полы, – делает заключение Егоров.
Я долго не могу заснуть в непривычной обстановке. Мои спутники тоже не спят и жалуются на духоту. Меня охватывает радостное чувство: благополучно окончен тяжелый маршрут. В памяти всплывают отдельные эпизоды нашего длинного пути. С мыслью о скором возвращении в Нагаево, о встрече с Наташей я засыпаю крепким сном.
Проснувшись, я не чувствую привычной утренней бодрости, которая бывает у человека, отдохнувшего на свежем воздухе, и в недоумении смотрю на бревенчатые стены.
– Фу, как душно! – ворчит Мика. – Совсем не выспался! Хватит, сегодня же ставлю свою испытанную палатку и ночую на свежем воздухе.
– Я же говорил насчет палатки, так поленились. «Под крышей будем ночевать», – одеваясь, недовольно бурчит Александр.
– В палатке учигей утуй[12]12
Учигей утуй – хорошо спать.
[Закрыть], – поддерживает его Данила.
* * *
Вместе с Христофором решили на плотах плыть по Таскану к Колыме.
Грустно мы прощаемся с Данилой. Ему предстоит большой и трудный путь обратно домой. Надо пройти с лошадьми почти восемьсот километров одному по снегу и бездорожью.
Я крепко сжимаю руку нашего комсомольца-проводника и торопливо взбегаю на плот. Данила стоит на берегу, прижимаясь плечом к лошади. Он поднял руку и машет нам вслед.
– Данила, Данила! – надрывается Мика. – До свиданья, Данила!
Александр сорвал с себя шапку и молча машет ею, прощаясь со своим другом.
Плот стремительно скользит вниз по реке. Река Таскан – один из красивейших притоков Колымы. Густо заросшие тополями и тальником берега и острова очень живописны. Сейчас они в тихом пламени осеннего увядания. Обширные пространства удобной земли наводят на мысль о земледелии. Агрономическая база для будущих предприятий и приисков!. И, как бы подтверждая эту мысль, на берегу реки появляется новенький поселок.
Это Эльген – центр недавно организованного совхоза.
Причаливаем к берегу и идем в поселок. Совхоз строится с размахом. Молочные фермы, свинарники, парники для выращивания огурцов и помидоров. На грядах еще белеют кочаны капусты. Уже этой осенью совхоз отправил на прииски сотни тонн капусты, картофеля, редиса. Посевная площадь и животноводческие фермы совхоза с каждым годом будут расти.
Агроном угощает нас свежими овощами и горячо рассказывает об огромных возможностях совхоза.
От Эльгена до устья Таскана несколько десятков километров. Вдалеке виднеется горная цепь на правом берегу Колымы Тихо и спокойно вливает Таскан свои воды в великую северную реку. После узких ущелий и горных вершин как-то по-особому просторно на Колыме. Наши плоты выносит на середину, и мы плывем, покачиваясь на волнах. Давно ли была пустынной северная река. А вот сейчас нас обогнал катер. Высоко над нами пролетел самолет, за ним второй. Рокот моторов гулко отдается в горах.
Мы причаливаем около поселка Утиный. Не успеваем выгрузить свои коллекции и вещи, как снизу показывается пароход. Небольшой двухколесный буксир, быстро шлепая колесами, приближается к поселку.
– Наверное, из Зырянки и наши экспедиционники едут на нем, – высказывает предположение Мика, стараясь рассмотреть пассажиров.
– Ну, так есть!
– Вон Вася Зимин, а рядом с ним…
– Ну, конечно, Вера и Наташа!
Пароход причаливает. Быстро сходят с вещами пассажиры, среди них и Вера с Наташей. В своих полевых мужских костюмах они похожи на стройных подростков.
Загорелые, оживленные, они радостно здороваются с нами.
– Кеша!.. Иннокентий Иванович, – чуть смутившись, поправляется Наташа. Я вижу только ее сияющие голубые глаза и неожиданно для нас обоих обнимаю Наташу и крепко, целую.
– Вот неожиданная встреча! А мы думали, что вы уже в бухте Нагаева! – говорим мы радостно, перебивая друг Друга.
– Наташа, мы можем сообщить вам радостную новость: от моря до Утиной закончена трасса, завтра придут первые автомашины, и они нас моментально доставят до бухты Нагаева…
Мы помогаем девушкам выгрузить с парохода их походное имущество.
Мика безропотно таскает тяжелые ящики с образцами.
– Нет, на Мику страшно смотреть, – смеясь говорит Вера, – в этой драной шинели с огромным поясом у него вид разбойника с большой дороги.
– А я очень беспокоилась о судьбе вашей партии, – говорит мне Наташа, – почти полгода от вас не было никаких известий. Я уже все передумала, в голову лезли всякие страхи. Сейчас я так рада видеть вас всех целыми и невредимыми! Теперь мы вместе, не расставаясь, поедем до самой Москвы! – шепчет Наташа, смущенно улыбаясь.
Я смотрю на нее во все глаза и не могу наглядеться.
На следующий день приходят машины. Они привезли муку и масло, бензин и взрывчатку, электромоторы и лебедки, телогрейки и сапоги, словом, самые различные грузы для горняков.
Отсюда все это пойдет на пароходах и катерах вверх и вниз по реке, а затем на лошадях и оленях в глубь тайги.
Мы рассаживаемся по машинам непривычно тихо, без смеха и шуток. Я смотрю на взволнованные лица ребят. Всего три года назад мы шли здесь через девственную тайгу, через нехоженные перевалы, по безлюдным долинам. А теперь!..
Новое, широкое шоссе то взлетает на вершины водоразделов, то осторожно извивается у прижимов, то стремительно рассекает лесные долины.
– Помнишь? – трогает меня за плечо Наташа, она незаметно перешла на «ты». – Помнишь, как мы во время паводка переправлялись вот здесь через реку? Чуть-чуть не утонули.
Машина гремит по добротному мосту через реку, с которой у нас старые счеты. Мика поворачивается к ней и грозит кулаком.
– Укротили, брат, укротили!
– А помните?.. А давно ли?.. А три года назад! – Эти восклицания не смолкают.
Промелькнула Атка – поселок с большими складами, гаражами, каменными двухэтажными домами. Когда мы уходили в экспедицию, его еще не существовало.
Машина летит по шоссе, сопки сменяются долинами, и вот – Магадан!
Как изменился город за три года наших скитаний в тайге! С трудом узнаешь старые домики среди огромных новых зданий. По улицам то и дело мелькают автомобили, на тротуарах полно народу. Растет отряд строителей Крайнего Севера, растет!
Свежий ветер моря, синие воды бухты Нагаева, темно-бурые столбы дыма над океанскими пароходами – как это все знакомо и неузнаваемо.
С наслаждением вслушиваемся и в гудки автомобилей, и в человеческий говор, и в грохот морского прибоя.
Оказывается, почти все члены экспедиции уже съехались в бухту Нагаева. Экспедиция в полном составе во главе с Цареградским уезжает в Москву для камеральной обработки собранных материалов.
Мы срочно садимся за составление предварительного информационного отчета о результатах работы в районе Улахан-Чистая…
Веселым возвращается Цареградский после доклада руководству Дальстроя.
– Одобрить! Одобрить результаты работы вашей партии товарищ Иннокентий, – говорит он, хлопая меня по плечу – Решено на следующий год организовать геологопоисковую экспедицию и послать ее в бассейн реки Индигирки. Примете участок?
– Вопрос, как говорится, излишен. А то мы уж пригорюнились, без работы, мол, останемся, – смеясь, отвечаю я ему.
Через несколько дней наш пароход отчаливает от пирса Медленно плывут, удаляясь, окружающие бухту сопки Все пассажиры на палубе. Рядом со мной в небрежно накинутом на плечи пальто стоит Наташа. Ветер треплет ее волосы.
Она грустно смотрит на удаляющийся берег, машинально поправляя волосы загорелой рукой.
– Так, значит, вместе, Кеша! Навсегда…
Наташа как бы продолжает разговор, начатый накануне Вчера я, набравшись храбрости, наконец, сказал ей то что не решался вымолвить почти два года.
Наташа, растерявшись и смутившись, ничего мне не ответила, начала оживленно и торопливо рассказывать, с каким нетерпением она ждет встречи со своей старенькой мамой.
Весь вечер мы провели в суете сборов, и я больше ничего не спрашивал. Сейчас Наташа сама ответила утвердительно невольно сжимаю ее руку и, счастливо улыбаясь, смотрю не в силах оторваться от смеющихся голубых Наташиных глаз.
Пароход набирает скорость, проходит мимо «Венца» угрюмой, высокой горы в воротах бухты.
Волны ударяют о борт, соленая пена долетает до нас Красный флаг переливается, щелкает на ветру. Мика стоит у борта в своей неизменной черной морской шинели, и ветер шевелит его выгоревшие волосы.
