Текст книги "Геологи идут на Север"

Автор книги: Иннокентий Галченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

На белом пятне

– Что-то я не верю твоим консервным баночкам. Вешаешь ты их, а толку… – И Мика пронзительно свистнул. Данила смущенно постукивает левой рукой по пустой банке, которую он вчера подвесил на дерево, а дерево затесал, чтобы заметить обратную дорогу к нашим лабазам. И вот мы снова у этого дерева.

– Ты что, сбился с дороги? – спрашиваю Данилу.

Данила мнется, но молчит.

– Ну, что же ты молчишь? Заплутался?

– Заплутался, однако!

– И здорово заплутался?

– Совсем!

– Не было печали! Ты же здесь вырос, – мрачнеет Александр, не желая принять во внимание, что Данила вырос за четыреста километров отсюда.

Данила уже несколько дней назад потерял ориентировку и не знает, где мы сейчас находимся. На каждой стоянке он затесывал лиственницы, вешал банки и тряпки, а все-таки сбился. Я не особенно удручен тем, что Данила потерял ориентировку. При наличии карт и горного компаса это не очень страшно. Но в то же время на нашу схематичную карту рассчитывать нельзя: ведь мы в районе неисследованных мест. Поэтому мы ходим по «белому пятну», как ходят суда в море, ежедневно откладывая на свою полевую карту пройденный курс маршрута. Это прекрасно помогает разбираться в местности. Привычка ежедневно заносить курс на карту выработалась у меня давно. Работая на «белых пятнах», я не блуждал в тайге и всегда знал, где нахожусь в данный момент.

Я достаю горный компас, карту и начинаю определять наши координаты. Данила следит за моими манипуляциями, как завороженный. Он никак не может понять, почему колеблется магнитная стрелка, почему она показывает только на север. Объясняю ему устройство компаса и как надо пользоваться полевой картой.

Данила долго поглаживает ладонью по стеклу компаса.

– Ну, понял?

– Немножко.

– Понимай, понимай. Это необходимо знать будущему геологу.

На лице Данилы появляется блаженное выражение: понял, чувствую – понял! И мне также становится хорошо от того, что молодой и не искушенный в науках якут так настойчив в своем стремлении к знаниям.

Мы продвигаемся вверх по реке Перевальной. Лес постепенно редеет и, наконец, исчезает совсем. Перед нами голая местность, покрытая белым оленьим мхом – ягелем. Ягель всюду: на камнях, в расщелинах, на возвышенностях. Мы – снова на плоскогорье Улахан-Чистай.

Ноги погружаются в мягкий, узорчатый ягель, идешь, словно по хрустящей тинистой зыби. «Белое пятно» на карте и в действительности – огромное белое пространство, а впереди все так же безмолвно и величественно вздымается хребет Черского.

Навстречу нам движется густой лес Из оленьих рогов. Несколько тысяч оленей – колхозное стадо – пасутся на Улахан-Чистае. Вокруг стада на оленях носятся пастухи. Они заметили нас и, обгоняя друг друга, мчатся навстречу. И снова, как в начале нашего пути, нам приходится выдержать целый поток вопросов:

– Кто такие?

– Откуда?

– Как попали сюда?

Наш приход превращается в событие. Один из подростков прыгает на оленя и скачет вдоль стада. Стадо шарахается в сторону; олени сталкиваются рогами, издавая сухой треск.

– Куда это он?

– Сообщить всем о вашем приходе, – отвечает маленький черноглазый эвен.

В сопровождении пастухов мы переправляемся к небольшому увалу. У его подножья три конусообразные эвенские урасы. Нас встречает стая собак. Каждая из них прыгает на трех лапах: передняя левая лапа у каждой крепко подвязана к шее. Это для того, чтобы собаки не убегали далеко от урас и не пугали оленей. Мохнатые добродушные псы ластятся к нам.

Из урасы выходит эвен.

– Вот как хорошо! Ой, как хорошо! А я думал, забыли совсем. – Эвен трясет мою руку, и лицо его полно такой открытой радости, словно он встретил своих лучших друзей. Я узнаю в эвене Ивана Слепцова, того самого, что был у нас два месяца назад на стоянке. Мы тогда забыли о приглашении навестить его в летнем жилище на Улахан-Чистае. Он же, оказывается, все время ожидал нас. Иван приглашает нашу компанию в свою урасу. Его ураса – легкое сооружение из длинных шестов, поставленных конусообразно и обтянутых ровдугой. Ровдуга – это выделанная оленья кожа. Она так плотна, что не промокает под любым дождем. Посредине урасы горит костер, над ним – большой котел и медный чайник. Вокруг костра разложены постели из оленьих шкур.

Жена Слепцова хлопочет над приготовлением обеда. На ней – легкая одежда из ровдуги и красивый, расшитый бисером передник. Она нанизывает на тонкие лучинки пресные лепешки и печет их на огне.

Слепцов достает из-под шкур низенький столик и несколько фарфоровых чашек. Он тщательно вытирает их вместо полотенца тонкой лиственничной стружкой и расставляет перед нами».

Мы рассаживаемся на оленьей шкуре вокруг стола и приступаем к чаепитию. В урасу входит сын Слепцова Петр, двадцатилетний юноша. Он учится в Якутске и приехал к отцу на каникулы. Петр здоровается с нами на чистейшем русском языке и садится возле отца. Они очень похожи друг на друга. Петр отвечает на наши вопросы толково и обстоятельно.

– Улахан-Чистай здесь делится на Екчан и Бухчан. На Бухчане живет около двухсот семей эвенов. Их снабжает Якутпушнина. Оленьи стада бухчанских эвенов достигают десятка тысяч голов, – сообщает нам Петр.

– А жители Екчана?

– Эвенов, живущих на Екчане, снабжает Дальстрой. У екчанских эвенов тоже несколько тысяч оленей. Все эвены кочуют на Улахане. Здесь очень богатое оленье пастбище. Улахан – высокое плоскогорье. Его все время обдувают ветры. Поэтому здесь мало оводов и комаров. Для оленей очень удобное место, очень….

Я невольно залюбовался молодым эвеном, который с любовью рассказывает о своем крае.

Петр учится на зоотехника. О своей будущей профессии он говорит со всем жаром молодости:

– Олени гибнут от эпидемий, от гололедицы, от недостатка кормов. Пастухи часто не умеют оказать самой простой помощи больному оленю. Сейчас по всей тайге создаются колхозы. Эвены кочевники сядут на землю. Скоро и мы, кочующие по Улахану, объединимся в колхоз. В нашем колхозе будет оленье стадо в двенадцать тысяч голов. Есть над чем поработать зоотехнику!

Отец снизу вверх смотрит на сына, и погасшая трубка дремлет в его руке. Мать стоит у костра, перебирая свой расшитый передник: она не понимает, о чем по-русски говорит ее сын, но тихая материнская нежность освещает ее лицо.

Петр рывком отдергивает оленью шкуру у дверей урасы. Перед нами снова открывается белый бескрайний ковер оленьего мха.

– Здесь хватит ягеля на сто тысяч оленей, – весело говорит Петр. – Я вижу будущее моего края. Ягель – такое же богатство, как и металл, только никто не обращает на него внимания. Но скоро обратят! Скоро на Улахане будет столько колхозных табунов, что оленьего мяса хватит для всех жителей Севера – и для тех, кто к нам приехал, и для тех, кто собирается ехать. И, кроме мяса, – молочные продукты и оленьи меха. Ведь это же… – Петр не заканчивает фразы и смотрит вперед так внимательно и долго, словно видит уже то, о чем говорит.

Мы с Петром выходим из урасы. Наши тяжелые сапоги мнут тонкие узоры мха. На плечах у Петра – расшитая бисером дошка из ровдуги – материнский подарок. Ворот сиреневой русской рубашки распахнут, на лбу – капельки пота.

Вечереет.

Волны заката заплескивают плоскогорье, и белый ягель погружается в розовый дым. Удивительно успокаивающе действует это сочетание белого с розовым.

– Мои предки жили охотой и разводили оленей. Мой отец и сейчас – знаменитый охотник по всему Улахану. Бьет на выбор: барана – под левую лопатку, белку – в глаз.

– А ты?

– Ну, какой я охотник! Побродяжить с берданкой люблю… Сказать правду, мне жалко, как быстро исчезает горный баран. Его истребляют скорее, чем он плодится. Знаете, – Петр останавливается и доверительно касается моего плеча, – я думаю одомашнить горного барана. Разве это нельзя? Об этом просто никто не думал.

Я откровенно признаюсь Петру, что мысль о приручении горных баранов мне также не приходила в голову.

– Ну, вы – другое дело! Вы болеете своей мечтой…

Он сказал это «болеете» так проникновенно и хорошо, что я сразу понял: он тоже болеет своей мечтой.

– Я не знаю, чего больше в горном баране: глупости или любопытства. По-моему – любопытства. Очень любопытен, очень! А наши охотники этим пользуются. Хотите пойти на охоту за баранами? – неожиданно предлагает он. – На ночную охоту! Интересно!

Поздно ночью Петр, Мика и я отправляемся на охоту.

Мы идем мимо оленьих стад. Олени лежат на ягеле, их рога перепутаны, как заросли чернотала. Лохматые псы подбегают к нам и громко лают, вскидывая оскаленные морды.

Мы движемся – к хребту Черского, освещенному белой ночью. Вот кончается плоскогорье, и над нами – гранитные гольды, обросшие ягелем. Входим в тень гольдов, но из тени их вершины становятся еще более ясными. Все видно так, словно расстояние между нами и вершинами гольцов не более нескольких метров.

Мы поднимаемся на голец с раздвоенной вершиной. В седловине Петр останавливается и шепчет:

– Посидим здесь. Я давно заметил здесь стадо баранов. Они придут попастись. Только, пожалуйста, тише…»

Мы сидим на гранитной глыбе и ждем. Проходят часы томительного ожидания. Вот уже вспыхнули вершины гольца, к струйки рассвета пробегают по ягелю. Меня клонит в сон, я устало мигаю, превозмогая себя. На мое плечо опускается чья-то рука.

– Появились, – слышится голос Петра.

На левой вершине гольца – три черных силуэта. Бараны стоят, как высеченные из камня, алые пятна зари мелькают по ним.

– Их погубит любопытство. Сидите, не шевелясь. Я пригоню их к вам, – все так же шепотом говорит Петр. Он закрывается дошкой и начинает ползти на вершину гольца с противоположной стороны от баранов. На ходу он то прыгает, то замирает, то снова прыгает.

Появляется еще четыре барана, они выстраиваются в ряд, и все семеро поворачивают головы в сторону непонятного. Петр приседает на корточки, дошка закрывает его голову, он становится неподвижен, как камень. Потом приподнимается и начинает раскачиваться из стороны в сторону. Передний баран пятится, пятятся и остальные. Петр двигается с места, бараны, как зачарованные, не спускают с него глаз и все пятятся к нам. Непреодолимое любопытство к неизвестному и осторожность перед ним борются в животных. Они видят перед собой такое, чего не могут понять, и это возбуждает в них любопытство. Бараны приближаются к нам на выстрел. Изредка я посматриваю на Мику. Так и есть. Он весь – охотничья страсть. Ничего другого не выражает сейчас его доброе мальчишеское лицо. Он медленно, словно тяжесть, поднимает винчестер, каждая жилка на его лице набухла, глаза горят лихорадочным блеском. Очевидно, его настроение передается и мне. Я тоже чувствую, как пальцы судорожно сжимают бердану. Начинаю целиться под левую лопатку ближнего барана.

– Бери на мушку второго! Второго, – шипит Мика.

Я перевожу бердану на второго барана. Два выстрела оглушают меня. И в то же время раздается третий выстрел Петра. Срываясь и перекидываясь по склону, два барана падают к нам в седловину. Остальные? Их будто сдуло с вершины!

– Пуля послана верной рукой, – торжествует Мика. – Что касается вас, – ядовито говорит он мне, – то советую заглядывать в тир. Там – неподвижные мишени.

Кольца маршрутов смыкаются одно за другим. Они образовали на карте сложный узор. Мы покрыли круговыми маршрутами большую половину плоскогорья. Конец июля застает нас в долине реки Улахан-Нагаина.

Неожиданно резко изменяется погода. Сначала дует холодный ветер, нагоняющий с вершин Черского тяжелые тучи. Он дует с невероятной силой двое суток подряд. Над плоскогорьем летят клочья ягеля, вырванные комья земли. Оленьи стада, как волны, раскачиваются из стороны в сторону. Ветер срывает нашу палатку, и мы с трудом удерживаем щелкающее по воздуху полотно.

Двое суток мы сидим без костра. Разводить его на таком ветру бесполезно. Продрогли так основательно, что даже жизнерадостный Мика чувствует себя плохо. Сначала мы решаем перебраться к Ивану Слепцову и укрыться в его урасе, но потом отказываемся от этой мысли. Мы на большом расстоянии от эвенских жилищ, не хочется тратить время.

На третьи сутки ветер немного затихает, и только тучи табунами летят над плоскогорьем.

– V Ветер угомонился, теперь не страшно, – радуется Мика.

– Снег будет, – замечает Данила.

И действительно, через полчаса разражается настоящая пурга. Это даже для Севера – редкое явление.

Снег скоро растаял, но мы еще долго вспоминаем ошеломившую нас июльскую снежную бурю.

Мика, перекинув винчестер через плечо, отправляется на охоту.

Александр и Данила занимаются починкой нашего походного хозяйства.

Через час возвращается Мика в сопровождении охотника эвена.

Во время чаепития расспрашиваю гостя о том, как и где легче попасть на вершину реки Рассохи.

Старый охотник качает головой и говорит:

– Оленья тропа есть, лошадиной нет.

Но мы не можем оставить груз. Надо использовать эту единственную тропку.

Эвен снова задумчиво качает головой, потом показывает на пальцах:

– Первым и вторым распадком спускаться нельзя, не пройдешь. – Старик делает страшное лицо. – Дороги нет. Плохо, плохо…

– А вот на третьем, – на лице старика появляется уверенность, – там есть летняя маленькая оленья тропинка… – И он показывает нам на распадки, еле заметные с водораздела.

Медленно движемся по краю плоскогорья. Вот и первый распадок, указанный охотником. Миновали и второй. Через некоторое время я уверенно поворачиваю лошадь в третий распадок, и начинается спуск по еле заметной тропе. Спуск очень крутой, но лошади благополучно съезжают вниз, и мы оказываемся в узкой горной долине. Быстро делаю глазомерную съемку и определяю высоту. Мы на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря.

– Приятная долина, – говорит Мика. – Здесь и солнца много, и ветра нет, и мухи не кусают…

– По этой долине мы спустимся к реке Рассохе, – уверенно говорю я, беру лошадь за повод и иду в голове нашего маленького отряда.

Долина резко сужается. Между обрывистыми склонами сопок не больше трех – четырех метров. Мы идем словно в туннеле. Запах сырости и плесени неприятно щекочет ноздри. Я останавливаю лошадь, останавливаются и мои спутники.

– Подождите-ка, я схожу на разведку…

– Пойдем, Петр, – говорит Мика, хотя я его и не приглашал.

Мы прошли метров пятьдесят и… невольно попятились.

Мурашки пробежали по телу.

Впереди, словно с высоты птичьего полета, открылась панорама незнакомой долины, а под ногами – отвесный обрыв метров на триста. Мы продолжаем инстинктивно пятиться назад от пропасти, и лишь когда отходим от нее на почтительное расстояние, Мика глубоко и облегченно вздыхает:

– Вот так ловушка! Местечко для самоубийц! Висячая долина!

Гранитные стены висячей долины уходят в пропасть. В расселине, на левой стене, безмятежно зацепился и цветет кустик кипрея. Далеко внизу прихотливо изгибается река. Вся долина заросла лиственницей, тальником. Неровная линия горной цепи замыкает ее на горизонте.

Мы поворачиваем назад. Только к вечеру находим выход из висячей долины-ловушки и оказываемся на том самом месте, откуда начали спуск.

В конце концов обнаруживаем третий распадок и по крутой, узкой оленьей тропе, ежеминутно рискуя сорваться с нее, осторожно спускаемся в бассейн реки Рассохи. Мы в той самой долине, которую рассматривали с «птичьей высоты».

Ночуем у реки, где с трудом нашли траву.

Незаметно летит время. И вот уже август.

Созрела и начинает осыпаться голубика. Дозревает брусника. Появились грибы – лакомство оленей. Начинают желтеть гроздья шишек на стланике. Ерник, тополь и тальник одеваются в цвета осени. Кончается короткое северное лето.

Мы работаем почти без отдыха, чтобы успеть обследовать и обработать «белое пятно» на плоскогорье Улахан-Чистай, пока не скуют эту землю морозы..

По верховьям реки Рассохи мы дошли уже вниз до площади, раньше заснятой нашей экспедицией.

Теперь задача – попасть к истокам Омулевки и оттуда снова выйти в верховья Неры, на Улахан-Чистай. Этим кольцевым маршрутом мы свяжем верховья трех рек и выполним свое задание. Маршрут этот необходимо пройти за сутки, так как здесь нет корма для лошадей. Кругом один ягель.

Останавливаемся на ночевку там, где растет немного травы.

С вечера Данила и Александр, готовясь к новому маршруту, внимательно проверяют у всех лошадей подковы.

Нам предстоит тяжелый переход по бездорожью к долине реки Омулевки, а оттуда через перевал к бассейну реки Неры…

Через несколько дней выходим к эвенскому поселку Бухчан. Наше появление в Бухчане было неожиданностью. Но еще большей неожиданностью для нас самих была встреча с группой советских работников. В походных палатках разместилась небольшая, но своеобразная экспедиция. Здесь были секретарь Среднеканского райисполкома, доктор, торговый агент и учительница.

Встреча – самая задушевная, разговоры – самые разнообразные, настроение – самое отличное. Все мы пришли сюда с различными заданиями, но у нас одна, общая цель. Вот почему доктор интересуется нашими коллекциями, секретарь – перспективами оленеводства на Улахан-Чистае, учительница – нашими походами. А мы в свою очередь узнаем от них все, что они сделали и предполагают сделать.

Секретарь райисполкома, красивый, черноглазый, с увлечением рассказывает о строительстве эвенского колхоза на Бухчане:

– Командирован для организации колхоза. Ведь это же совершенно новое дело – построить колхоз для кочевников. Люди никогда не жили в домах, не спали на кроватях, не слышали радио. Нужно ввести их в круг новой жизни. Приказы тут не помогут. Слова? Когда за словом следуют реальные меры наших советских людей, успех обеспечен во всем. Вы понимаете, – секретарь сдвинул свои руки полукольцом, словно обхватывая воздух, – мы атакуем тайгу со всех сторон. Мы помогаем строить в тайге счастливую жизнь, они, – он повел обеими руками в сторону доктора и учительницы, – прививают вкус к знаниям и культуре. Со всех концов мы атакуем тайгу! – повторил он понравившееся ему слово.

– И со всех позиций, – заметил врач, – с материальных, с культурных, с идеологических.

– Я в тайге, правда, не очень давно. Когда посылали работать на Север, я упирался, – секретарь протянул ладони вперед, – не хотел! Думал, позабуду все, чему учился. Чепуха! Здесь идет такая же большая стройка. Наш район все менее и менее оторван от центра. А газеты, книги нам уже сейчас регулярно доставляют. Все последние новости по радио слушаю. Я не оторвался от жизни, я вошел в жизнь. Да еще в такую, о какой имел представление только по книгам. Я не отстал. Нет! Наоборот, поднимаюсь со ступеньки на ступеньку, – секретарь опрокинул руки вниз и покачал ими, словно поднимался по лестнице. – Вот так! Вот такие, они, мой брат, прыжки. – И он широко размахнул руками.

– А вы тоже недавно на Севере? – спросил я учительницу.

Седенькая, худенькая, очень усталая, она казалась далекой ют таежной жизни.

– Я-то? – спросила учительница и улыбнулась. – Я на Севере – двадцатый год. Сразу после революции приехала ненадолго, да так и осталась в тайге. Решила вот использовать летние каникулы и езжу по стойбищам, выявляю неграмотных. Заодно переписываю ребятишек, – скромно и как-то застенчиво сообщает она.

Старая женщина с гордостью говорит о том, что ее воспитанники работают геологами, инженерами, руководителями предприятий. Как волны, прошли перед нею юные поколения. Они ушли из ее жизни, но не забыли ее.

– Вот Васенок Слепцов, – вспоминает она, – каждый раз, когда где-нибудь в наших краях, обязательно письмишко сбросит. Привет посылает. Летчиком стал. Далеко летает. Пишет: «Жаль, нет времени, побывал бы у вас. Брусники бы у вас моченой чашечку съел». – И учительница смеется всеми бесчисленными морщинками на добром лице.

– А Ванюшка Петров, тот радиограмму с мыса Дежнева прислал. Справляется о здоровье. Пишет, что мечтает с нами по радио поговорить. «Я бы, Надежда Ивановна, хоть бы на расстоянии с вами поболтал». Смешной такой. Уже совсем, взрослый.

Кажется, будто она говорит о своих родных детях. Она расстегивает ватную куртку, чтобы вынуть платок. И я замечаю орден у нее на груди.

В полдень в Бухчан приезжает охотник эвен. От него мы узнаем неожиданную новость: за перевалом, километрах в семидесяти отсюда, на реке Берелех, работает партия геологов.

– Начальник партии – женщина, – сообщает эвен.

Мы до сих пор думали, что в одиночестве работаем на Улахан-Чистае. Кто же это может быть? Оставляю Александра и Данилу отдыхать в Бухчане и отправляюсь с Микой на поиски.

– А я-то думал, что здесь, кроме нас, никого нет! – сокрушается по дороге Мика.

– Ну, ну, не жадничай! На нашу долю тоже хватит. Радоваться надо, что здесь, кроме нас с тобой, люди работают. Скорее «белое пятно» сотрем.

Больше суток проездили мы по широкой долине Берелеха в поисках партии. И только в полдень следующего дня Мика заметил тонкий столбик дыма в одном из распадков.

С трудом переправившись через бурную горную речку, мы выходим к белой палатке. У ярко пылающего костра молодая худощавая женщина склонилась над картой и что-то тщательно зарисовывает. Наше появление для нее неожиданно. На хмуром лице – настороженность. Но мы сразу рассеиваем ее подозрения.

– Геологи Галченко и Асеев. А вы?

– Ксения Шахворстова – начальник полевой партии Северного горного управления. Вы что, с неба свалились? – с любопытством спрашивает она.

– Нет, с Улахан-Чистая, – в тон ей отвечает Мика.

– Ну, вот и чудесно, – Шахворстова уже с уважением оглядывает нас. – Теперь у нас получается единая, связанная карта от реки Берелеха до Индигирки. А если объединить наши работы и связать их с работой Христофора Калугина, то совсем не будет «белых пятен»…

– Какого Христофора Калугина?

– Это мой сосед – геолог. Он покрывает съемкой среднюю часть бассейна реки Берелеха. Мы весновали рядом. Он сделал ряд чудесных открытий. Один Мальдяк чего стоит! Душа радуется, когда узнаю о его работе… Вот у нас слабовато. Но когда всю площадь обработаем, обязательно что-нибудь откроем!

И она улыбается на этот раз так тепло, что мы с Микой тоже начинаем улыбаться.

Я быстро замечаю, что в партии крепкая дисциплина, что маленькая, сухощавая, никогда не повышающая голоса начальница умеет заставить себе повиноваться.

Из обстоятельной беседы с Шахворстовой перед нами ясно предстает цельная картина наступления советских исследователей на Дальний Север.

Полевые партии нашей экспедиции атакуют малодоступную центральную часть хребта с севера. Партии горных управлений Дальстроя наступают с юга. И результаты наших открытий блестяще подтверждают высказывания Билибина и Цареградского о широкой золотоносной зоне, простирающейся вдоль гранитных массивов хребта Черского.

Шахворстова рассказывает нам о своих прошлогодних открытиях на реке Хатыннахе, о работах ее приятельницы геолога Фаины Рабинович, открывшей богатейшее месторождение «Штурмовой», где уже организовано Северное горное управление Дальстроя. Для нас это неожиданная и приятная новость.

– Через месяц я свертываю свои работы и возвращаюсь в бухту Нагаева… А вы? – спрашивает она.

– Мы еще пробудем до конца сентября. Нам надо покончить с «белым пятном» на Улахан-Чистае.

– Тогда я поделюсь с вами продуктами. У меня – излишек…

Мы охотно принимаем великодушную помощь и возвращаемся в Бухчан, обвешанные мешками и сумками.

– Энергичная женщина! – восхищается Мика, вспоминая Шахворстову. – Чуткая, умная, ну, словом – душа человек!.. Вот только худенькая больно.