Текст книги "Клуб любителей фантастики, 2004"

Автор книги: Инна Живетьева

Соавторы: Виктор Исьемини,Сергей Чекмаев,Алла Гореликова,Олег Кулагин,Андрей Щербак-Жуков,Олег Овчинников,Максим Шапиро,Лора Андронова,Александр Маслов,Андрей Матвеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Он огляделся по сторонам. Желание клеить требовало найти достойный объект для приложения сил и умения.

Есть! Книги! Мама вечно возится с ними, устанавливая так, чтобы корешки стояли как по струнке.

Гордый собой, Тихон притащил из кухни табурет. Он вытаскивал книги, намазывал обложки клеем и ставил на место. Разобравшись с одной полкой, он слез на пол и критически оглядел свою работу. Корешки не выпирали, но шли немного волнами.

Наверное, на сегодня хватит. То-то мама обрадуется. А вдруг ей не понравится? Да ну, не может быть.

* * *

Дом начинал сердиться. Саднила ободранная стена, было обидно за шкаф и жаль порубленный мальчиком ящик стола. И крепла уверенность, что это далеко не конец.

Ребенок все время досаждал ему. Из-за него в квартире не держали животных: кошка убежала, чудом выжив в центрифуге стиральной машины; канареек затянуло в кухонный вентилятор: рыбки сварились в собственном аквариуме; собака даже не захотела переступить порог.

Родители, конечно, знали о причине этих происшествий, но горячие сыновние слезы раскаяния вновь и вновь свидетельствовали о нелепой и трагичной случайности. И даже дом, который знал всю подноготную не понаслышке, с недоуменным удивлением чувствовал искреннюю горечь ребенка.

Животных, особенно кошек, дом очень любил. Эти грациозные создания обладали удивительным даром исцелять. Они безошибочно находили «плохие» места и втягивали в себя боль дома. И, похоже, им это нравилось.

В последнее время дом частенько ловил себя на мысли, что было бы неплохо избавиться от мальца. Но он не хотел причинять зло его родителям.

Ира оказалась неплохой хозяйкой, и нередко приятные запахи жареного мяса или варенья доставляли ему чисто эстетическое наслаждение. Сергей частенько делал дому больно (навесные шкафчики, полки, бра, ковры…), но это была благословенная созидательная боль. Дом относился к Сергею так же, как люди – к дантистам или даже пластическим хирургам: с некоторой боязнью до операции и с большой благодарностью – после.

Именно из-за этих милых людей (ну еще, конечно, из-за книжного шкафа) дом продолжал охранять мальчика от больших бед, в целях воспитания допуская маленькие. Так, он с удовольствием подставлял под удар острые углы мебели, но зато до потемнения рассудка удерживал оконное стекло, если вдруг на него ненароком опиралась детская ладошка.

В последнее время, вплоть до сегодняшнего дня, Тихон стал вести себя намного сдержаннее. Но, как оказалось, причина крылась не в долгожданном взрослении, а в элементарной неусыпной опеке.

Когда же он, наконец, успокоится? Дом вздохнул. Чуть слышно звякнули рюмки и стаканы. В двадцать третьей квартире сорвалась со стены чеканка. Рыжий кот из двенадцатой сломя голову выскочил в балконную дверь, взлетел на перила и, ни секунды не колеблясь, пулей метнулся на ближайшее дерево, где и распластался по стволу, утробно рыча и нервно подергивая кончиком хвоста.

Мда. Надо быть посдержанней. А то вся живность разбежится.

* * *

Клей, нож, утюг и табурет вернулись на свои прежние места. Сражение закончилось, и теперь стоило бы собрать игрушки, но Тиша здраво рассудил, что это лучше сделать позже, когда вернется папа. А сейчас… можно посмотреть телевизор!

Увы, папа оказался предусмотрительным. Тихон глядел на пустую розетку глазами обиженной собаки.

– Папа, ты дурак, – храбро сказал он. Все равно никто не услышит.

Тиша обходил пустые розетки стороной. Он прекрасно знал, что оттуда в любой момент может с удовольствием выскочить электричество.

Как-то, уже после окончательного изгнания всех животных, он задал отцу вопрос:

– А почему все работает от розетки?

Движимый наилучшими побуждениями, Сергей прочел целую лекцию, адаптированную для юного слушателя. Закончив ее, он спросил:

– Примерно понятно?

– Поня-атно, – протянул Тихон.

Он уяснил для себя, что в розетках живет электричество, которое по проводам пробирается внутрь чего-нибудь и там начинает работать. Еще он понял, что, пробравшись в человека, оно трусит и кусает его до смерти.

Тихон представил, как электричество извивается по проводам, высовываясь из розетки и жадным взглядом окидывая все вокруг: где человек? в кого забраться?

– Папа, а оно может выскочить из розетки?

– Вряд ли. Но вот если ты что-нибудь туда всунешь – карандаш, например, или палец – тогда оно точно тебя укусит.

– А вряд ли – это как?

– Это значит – может быть, но вряд ли… Э-э-э… Это значит… почти невозможно.

Из многочисленных родительских нотаций Тихон четко уяснил: «невозможно» – это все то, что он делает с удовольствием.

Телевизор отменялся. В расстроенных чувствах Тихон направился к холодильнику. Только конфеты вернут ему радость жизни!

Конфет не оказалось. Зато стояло блюдце с кусочками сыра и сочной розовой ветчины, а на боковой полке обнаружился добрый шмат шоколадного масла.

– Отлично! Что может быть вкуснее бутерброда из мяса, сыра и шоколадного масла? Конечно, когда нет конфет.

Он облизнулся.

А что это там, за кастрюлей? Тихон отпустил дверцу и почти по пояс влез в холодильник. Дверца начала медленно закрываться.

В тот момент, когда Тиша убедился, что за кастрюлей скрывается майонез, и с ликующей улыбкой тянул свои находки наружу, дверь легонько хлопнула его по ногам.

Дрогнуло сердце, дернулись руки, и блюдце со звоном раскололось об пол, вывалив содержимое на линолеум.

От обиды Тихон расплакался.

– Ты, сволочь, – он легонько ударил рукой по равнодушному белому боку. Затем с ожесточением саданул посильнее и зашипел. Ушибленная рука болью отозвалась в костяшках пальцев.

Холодильнику надо отомстить. Тиша обследовал его со всех сторон и в широкой щели у самой стены нашел нечто интересное. Там находилась система трубок с циркулирующим внутри хладоном.

Слова такого Тихон, конечно, не знал и о назначении трубок не догадывался, зато правильно предположил, что это нечто важное. А в щель спокойно могла пролезть его рука с молотком, и еще оставалось место для замаха. Он надеялся, что холодильнику придется туго.

В ящике с папиными инструментами обнаружился маленький топорик с черной резиновой (как нельзя кстати!) ручкой.

Однажды к ним пришел электромонтер – менять проводку на счетчике. Любопытный Тихон наблюдал за его работой с тайной надеждой: вот-вот выскочит электричество, и начнется схватка не на жизнь, а на смерть. Монтер уже заканчивал ремонт, ровным счетом ничего интересного не происходило, и Тиша решился задать вопрос:

– А почему вас электричество не кусает?

– А я в перчатках.

– Вам холодно?

Монтер рассмеялся и объяснил ему, что перчатки резиновые, и ток не может их прокусить.

– А что такое ток?

– Ну, электричество.

Тихон немного подумал и спросил:

– Они волшебные?

– Нет, просто резиновые. А ток… а электричество не проходит сквозь резину.

Тихон еще немного подумал и сделал вывод:

– Значит, резина волшебная.

Монтер опять рассмеялся и ничего не ответил.

– Ой-ля-ля, ой-ля-ля! – на манер разбойников из «Бременских музыкантов» пропел Тихон. Топорик с волшебной ручкой! Это, пожалуй, сработает надежнее молотка.

Тиша сделал три твердых шага к холодильнику, а на четвертом нерешительно остановился. Может, не стоит портить холодильник? Ведь тогда негде будет хранить все те вкусности, которые приносят родители. И нагоняй он получит нешуточный.

Нет, пожалуй, не стоит. Тихон вернул топорик на место. А вот проучить его, чтоб не зазнавался – надо.

Холодильник делает холод. Когда мама его расхолаж… размораживает, она открывает его дверцы настежь, подпирает их табуреткой и крутит ручку внутри. Тогда весь лед тает, а холодильник становится похож на глупый, ненужный железный ящик. Это – то, что надо. А перед приходом родителей можно будет включить его.

Тихон так и сделал. Удовлетворенное самолюбие направило его прямиком к книжному шкафу. До прихода папы надо еще успеть покататься.

* * *

Дом разозлился не на шутку. Что за глупость – отключить холодильник, оставив внутри все продукты? Но злило его даже не это, а собственная беспомощность. Он бы мог повернуть ручку. И закрыть дверцы тоже мог. Но убрать табуретку – для этого у него просто не хватит сил. В нормальном состоянии.

Лишь одно умение сейчас пригодилось бы – присущая всем сознательным домам способность к трансформации. Но не факт, что он сможет достаточно долго балансировать между здравомыслием и сумасшествием, чтобы хотя бы откинуть табурет в сторону. И нет гарантии, что после трансформации он останется самим собой, а не превратится в уродца, обреченного несколько дней – до самой смерти от перенапряжения – страдать полтергейстом, лишний раз подвергая опасности обнаружения весь свой род. Ведь люди, хотя и знали о полтергейсте, пока упорно игнорировали его. Зачем давать им лишние козыри?

– Согласен, – уважительно сказал шкаф. – Тебе придется просто терпеть.

Дом терпел. И напряженно думал.

Этот мальчишка – настоящий изверг. Да, он тоже был немного неправ, когда подтолкнул дверь. Но мыслимое ли дело: из-за такого пустяка портить пищу и отключать верой и правдой работавшего помощника? Не первый ли это признак грядущей беды?

Иногда, очень-очень редко, по телефонным проводам до него доходили странные истории, передаваемые другими домами. Будто объявляются порой самонадеянные, глупые или слишком добрые дома, которые в упор не замечают опасности. Будто погибают такие дома быстро, но мучительно, и хоронят в себе многих жильцов.

Дом не желал такой судьбы. Возможно, ребенка придется убрать.

Самое трудное – сделать так, чтобы смерть выглядела естественной для людей. Электричество не подходило. Сбросить люстру? Тяжело точно прицелиться. Прихлопнуть сервантом? Это еще сложнее. Газ тоже не годился: могут пострадать другие, невиновные. Посоветоваться со шкафом? Нельзя – он слишком хорошо знает мир людей и чересчур привязался к ним. Он вновь переубедит – как уже случилось однажды, после истории с кошкой.

Дом не собирался начать расправу немедленно. Ему просто нужен хороший план. На всякий случай.

К примеру, при некоторой сноровке можно попробовать затянуть ребенка под воду во время субботнего купания в пенной ванне. Минимум трансформации, немного риска – и гарантированный успех. Один вариант есть.

* * *

Мамин книжный шкаф на самом деле подарили папе. Точнее сказать, как-то папа помог знакомому столяру с постройкой новой мастерской. Работал во время отпуска и за символическую плату.

Знакомый решил в долгу не оставаться. Во время постройки мастерской Сергей проговорился о том, что жена много и с удовольствием читает. И вскоре в их квартире появился новый жилец.

Огромный, высотой до самого потолка, трехметровый шкаф выглядел непривычно. Книги в нем стояли в два ряда: вдоль стены, в заднем ряду, находились сплошные полки, разбитые на неравномерные ячейки; в переднем же ряду, на специальных рельсах, располагались еще две секции метровой длины. В итоге, передвигая секции по рельсам, можно было легко получить доступ к любой книге заднего ряда.

Одну из этих секций и облюбовал Тихон.

Он вытащил несколько книг с разных полок (чтоб было где стоять и за что держаться), залез на шкаф и с силой оттолкнулся свободной ногой от другой секции.

– Впере…. – секция врезалась в стену, и Тихон чуть не сорвался. Ага, надо потише отталкиваться. Он опустился на пол и откатил секцию на прежнее место.

– Впере-од! – вот теперь получилось гораздо лучше.

Где-то с пятого «заезда» Тиша начал покачиваться, воображая, будто под ним скаковая лошадь. А на девятый раз полка под ногой треснула, вместе с Тихоном упала на нижнюю полку и, естественно, сломала ее. Ниже, к счастью, полок не оказалось.

В итоге Тиша чувствительно грохнулся копчиком об пол и, сидя в окружении беспорядочно попадавших книг, погрузился в прострацию.

* * *

Едва только мальчик взобрался на шкаф, дом встревожился. Но шкаф, кряхтя от натуги, успокоил его:

– Не такой уж он и тяжелый. Да и я не такой уж немощный.

Но через несколько минут шкаф вдруг громко треснул и умолк.

Дом отчаянно взвыл отдушинами. Никто не откликнулся.

По всему выходило, что, вдобавок ко всем увечьям, сегодня он потерял единственного друга. И будет только справедливым, если расплата свершится тотчас же. Пусть даже для этого придется сильно изменить природу вещей и, может быть, пожертвовать собой, но зато какое блаженство он испытает перед гибелью.

Он уже начал выпячивать стену позади мертвого шкафа, постепенно наклоняя его в сторону ребенка, как вдруг услышал:

– Не толкайся!

– Ты… не умер?

– Да живой я. Только болит все.

– Что ж ты молчал! Я тут криком исхожу…

– А я слышал? Попробуй пойми что-нибудь, когда мозги набекрень. Лучше скажи-ка мне, что это ты вытворяешь?

Дом замялся.

– Можешь не отвечать, и так все ясно. Мы ведь говорили с тобой на эту тему. Уничтожить – легко, сотворить – сложно. Лучше бы ты придумал, как его обуздать.

– Это невозможно.

– Ты так думаешь? – даже сквозь боль в ответе шкафа пробивался сарказм. – А я вот кое-что придумал.

– Как ты мог что-то придумать, будучи на волосок от смерти?

– У меня нет волос. И не надо преувеличивать. Просто когда из меня вынимают много книг сразу, я на время глупею. А размышлял я не меньше тебя. Разве что качественнее. Слушать будешь?

И за что он так привязался к этому грубияну? Дом приготовился слушать.

– Помнишь тот раз, когда нашему демону всыпали ремня? Мы еще потом целую неделю наслаждались тишиной и покоем…

* * *

Тиша чуть не скрутил ручку холодильника, пытаясь включить его до прихода отца. Маленькая соринка между контактами реле делала тщетными все его усилия. Иней в морозильной камере растаял, вода щедро оросила все продукты и вытекла на пол, собравшись в лужу солидных размеров.

Придя домой, Сергей обнаружил несколько более серьезные разрушения, чем рассчитывал. Кроме вандализма (сломанный шкаф) Тиша еще обвинялся во лжи (холодильник прекрасно включался и выключался) и неряшливости (под ноги то и дело попадались солдатики и машинки, иногда весьма чувствительно царапаясь).

Но чаша терпения переполнилась немного позже. Донельзя раздраженный Сергей, планируя починку шкафа, устало опустился в кресло и тут же вскочил, получив болезненный укол. Где-то на сиденье пряталась иголка. Ни визуально, ни тактильно ее обнаружить не удалось.

Тогда Сергей решил отодвинуть кресло: а вдруг иголка проскочила сквозь обивку и теперь лежит на полу? И увидел…

– Тихон!!!

Если отец ТАК кричит – крупные неприятности не за горами. Притихший Тихон торопливо протопал в зал.

– Что ЭТО?

Надо же! Он не ожидал, что ободранный кусок стены будет так быстро обнаружен. Теперь главное – молчать. Иначе придется рассказать еще и про царапину над диванной спинкой.

Сергей целую минуту с молчаливым гневом разглядывал потупившегося сына. Потом вздохнул и пошел за ремнем.

Ира вернулась поздно, когда Тихон уже спал. Сергей вкратце рассказал ей обо всех напастях.

– И что, шкаф сильно сломан?

– Да нет, я уже починил. Перекрутил винты, все подклеил… Ах да, он еще книжки склеил.

– Как?!

– Между собой. Представь себе, разгружаю полки, берусь за книжку – а она ни в какую. Хорошо, что обложки ламинированные: клей их плохо держит. А так бы пришлось читать томик в полметра толщиной.

Они посмеялись. Ира вдруг спросила:

– Слушай, а ты деревья сажал?

– В смысле?

– Ну, когда-нибудь, например, в детстве – деревья сажал?

– У бабушки в селе. Грушу и два тополя. А что?

– Да вот вспомнила… Дерево ты посадил, дом построил, осталось сына вырастить.

– Знаешь, – Сергей немного сдвинул брови, – боюсь, теперь мне придется чаще использовать ремень.

– Он того заслуживает.

Оба посмотрели в сторону детской.

– А дом-то я не сам построил, в смысле не один, – Сергей усмехнулся. – Нет, в нашей-то квартире все стены мои. Я ведь уже тогда знал, где жить буду. А вообще мы ввосьмером его клали. Так что на меня всего десятка полтора квартир приходится.

– А если все квартиры во всех домах посчитать?

– Твоя правда. И все равно, – Сергей вздохнул, – когда для себя строишь – душу вкладываешь. А когда для зарплаты – вечно торопишься, порой такое… тяп-ляп выходит.

– Тяп-ляп ты мой, – Ира ласково положила руку Сергею на шею. – Пойдем-ка спать.

* * *

– Удалось, – дом радовался, как ребенок. – Теперь целую неделю будем жить спокойно.

Шкаф умилился такому простодушию.

– А что ты скажешь, – осторожно начал он, – если через неделю мы повторим? У тебя ведь есть еще интересные мысли? Вроде той, с реле?

– Есть, но совсем мало.

– Ничего, – утешил шкаф, – у меня на двоих хватит. Здесь главное не переусердствовать.

– Так это что получается? Выходит, что мы теперь будем его воспитывать?

– Вроде того.

Они немного помолчали. Дом предвкушал будущее, свободное от ежедневного риска и напряжения. Шкаф обдумывал только что услышанный диалог. Если он все правильно понял, многое становится ясным: кто дает домам жизнь, почему железобетонные громады-соседи не отвечают на приветствия и как так вышло, что немногочисленные случайные телефонные собеседники все как на подбор оказались кирпичными домами.

– Знаешь, – задумчиво скрипнул полкой шкаф, – у людей так принято.

– Как?

– Когда родителей нет дома, старшие братья присматривают за младшими…

Алла Гореликова
ЮБИЛЕЙ

О Юбилее начали говорить давно. По-моему, еще до выборов Мэра. Ну да, наш всенародно любимый Мэр пошел на второй срок в основном благодаря обещаниям отметить юбилейный День Города так, что всему миру завидно станет. Раздразнил у людей любопытство, на нем и выехал. Это не мои слова, папины. Папа на выборы не ходит. Говорит, все они одна компания и хрен редьки не слаще. Но я не о том. После выборов Мэр взялся выполнять обещание. Да как взялся! Очень скоро народ только и делал, что ждал обещанного Юбилея, обменивался слухами о подготовке Юбилея, строил планы на Юбилей… Нет, я тоже ждала с нетерпением, но не настолько же! В Сети невозможно стало найти местечко, где не мелькало бы: Юбилей, Мэр, ВВЦ, Арбат, «Большая Шляпа», карнавал, Мэр, Юбилей… скукота! Где-то за неделю напряжение достигло предела; никто уж и не говорил ни о чем другом… и я тоже стала считать оставшиеся дни и строить планы. Но ведь жизнь всегда найдет, как испортить человеку праздник. За день до начала, всего за день, родители укатили в командировку. В командировку! Какая, спрашивается, командировка может быть за день до Юбилея?! Я даже разревелась. Кто другой был бы счастлив, я знаю: ничего себе, провести три дня Юбилея без присмотра! Но я, к собственному великому стыду, существо совершенно домашнее. Мне мало всех миров Сети и всех друзей в ней, мне надо, чтобы кто-то был рядом, кто-то живой, настоящий, кто не боится быть с тобой таким, каков он есть, без обработки Мастером Образа. А таких, думаете, много? Только родители. Да еще Миша. Но у него, наверное, свои планы. Иначе он, конечно, позвонил бы мне. У всех нормальных людей давно, конечно, определилась компания на праздник, одна я. Не, а что я? Хуже прочих? Вот включу сейчас новости…

А ведь праздник, по сути, начался уже сегодня. В новостях только о нем и шумели, на всех каналах, и кто там только не выступал! Мэр и Президент, жена Мэра и жена Президента, секретарь-референт Мэра и пресс-секретарь Президента, Министр культуры и Главный архитектор… и куча других людей, более или менее популярных. И все они говорили об одном. Каждый на свой лад превозносил прекрасный город, древний и вечно юный, бестолково-шумный и приветливый, заманчиво многообразный… и так далее, и тому подобное. Мне быстро стало скучно, но не выключать же? В тишине лучше не станет.

Он позвонил. Не в Сети – в дверь! Он протянул мне огромный, пахучий, совершенно необыкновенный букет и спросил:

– Что это с тобой? Ревела?

Я могла только кивнуть, мне и глаза-то на него поднять стыдно было – что он обо мне подумает?! – и я спрятала пылающее лицо в пурпурно-золотую роскошь, названия которой не знала. Мише, страшно сказать, двадцать лет, через месяц он собирается защищать диплом, и каждый раз, когда он приходит, я удивляюсь – ну что он во мне нашел?! И я каждый раз благодарю судьбу за это чудо, и я молюсь Богу, которого, говорят, нет, чтобы замечательный парень Миша как можно дольше не встречал ту прекрасную взрослую девушку, на которой он захочет жениться. Потому что я хоть и желаю ему счастья всей душой, но в тот радостный для него день стану очень, очень несчастна…

– Твои – дома?

Я чуть опять не разревелась. И он все понял, представьте, он моментально все понимает, мне уж пора бы привыкнуть, но к такому разве привыкнешь?.. Он выволок меня из дома и повел в кафе. За два квартала от нас – замечательное кафе-автомат, там кофе и мороженое, и столики на двоих, и высоченные тополя, засыпающие щекочущим нос пухом редких посетителей. И что интересно, до знакомства с Мишей я ни разу там не была, это он привел меня туда, а ведь он живет на другом конце города!

Лучшего успокоительного, чем мороженое, просто нет, что бы там фармацевты ни болтали в своей рекламе. А из мороженого лучшее – сливочный пломбир, это классика, а против классики, как говорится, не попрешь. Я спросила:

– Как называются твои цветы? Я таких никогда не видела.

Миша хитро улыбнулся и ответил:

– Хризантемы.

Я чуть пломбиром не подавилась:

– Врешь ты, Мишка! Будто уж я хризантем не знаю!

– Ну, не совсем хризантемы. Генотип слегка подправлен. Но другого названия для них пока не придумали.

– Ой… Так это ты сделал? К диплому?

– Диплом у меня по сапфировым лисам. А хризантемы – для тебя, Ляля. Я зайду за тобой завтра. Это будет лучший праздник в твоей жизни, обещаю!

Назавтра, прямо за завтраком, я отправилась в Сеть. Я почти никогда не гуляю в Сети одна, что-то во мне впадает в панику при одной мысли об этом; но ведь скоро придет Миша. Мне ужасно хотелось угадать, куда он меня пригласит; с ним, конечно, не угадаешь, но думать об этом так интересно…

Конечно, все каналы новостей транслировали Юбилей. Странно, если было бы иначе – такой праздник, ведь не все могут участвовать вживую. Есть на свете и немощные старики, и прикованные к постели больные, и иногородние – столица не резиновая, всех желающих принять не сможет; но есть и Сеть, и без праздника не останется никто.

Я чуть не забыла о заглушке, так замечталась; спохватилась в последний момент, когда реальность праздника начала приобретать опасную глубину, заслонять привычную гавань квартиры, подавлять ее… Еще чуть-чуть – и отправилась бы на Юбилей одна, что потом бы Мише сказала? А так, с заглушкой, можно просто подглядывать – чем я и занялась с большим удовольствием.

Голубое небо, зеленый корт. Азартные вопли болельщиков. Голоногие дылды как на подбор, с трещотками, в золотых, третий номер, лифчиках и фетровых шляпах устаревшего двести лет назад фасона – группа поддержки на западный манер. Волевое, в меру загорелое, сексапильное лицо вице-спикера с наливающимся на скуле синяком – пропустил удар. «Я рассчитываю встретиться с господином канцлером в финале, и уж тогда посмотрим, кто кого!» Свист и хохот на трибунах, трещотки, трехцветные зонтики над веселыми лоточницами – знаменитая на весь мир «Большая Шляпа». Миша не смотрит спорт. Переключаю.

Клетчатая кепка, круглый красный нос, исторический булыжник под ногами. Голубые ели на заднем плане, гроздья рвущихся ввысь разноцветных, ярких, блестящих шариков. Василий Блаженный облеплен детворой, Микки-Маус раздает кока-колу. Ненавижу колу.

Переключаю.

Звонок.

Бегу открывать.

– Привет, как настроение?

Я ничего не отвечаю, только улыбаюсь, и не хочу, а улыбаюсь, все шире и шире, ой, стыдоба…

Миша обнимает меня за плечи, из комнаты слышны взрывы, я вздрагиваю.

– Куликовскую битву смотришь?

– Не знаю… я так, щелкаю.

От пальбы закладывает уши, я мчусь в комнату и, не глядя, переключаю.

– Это что, вот завтра немецкое наступление во всей красе.

– Шутишь?

– Серьезно. В новостях рекламу дали.

Миша смотрит мимо меня, я оглядываюсь и восхищенно обмираю – на Арбате уже начинается карнавал. Вот куда я хочу!

Я спрашиваю:

– Миш, а куда мы пойдем?

– А куда ты хочешь?

– Честно?

Он улыбается и кивает, я бы жизнь отдала за его улыбку, скажи он после: «Я подожду, когда тебе исполнится восемнадцать»… Нет, не надо мне об этом думать! Ему тогда будет двадцать три, а в двадцать три все нормальные люди уже, наверное, давно женаты.

– Куда ты поведешь, туда и хочу.

– Тогда выключай. Мой сюрприз ждет внизу. Хочешь прокатиться на настоящем велосипеде?

– Ты раздобыл велосипед?! – С ума сойти, он бы еще живую лошадь приволок! – И что, он способен ехать?

– Еще как способен.

Кажется мне, что он меня разыгрывает… Велосипед, ха!

– И ты всерьез думаешь, что сегодня можно раскатывать по Москве на какой-то там древней технике? Нет, успех тебе, конечно, обеспечен, но ведь наедешь на какого-нибудь ротозея.

– Лялька, – Миша хохочет, – да ты сначала высунь нос наружу!

– Ну, пошли! – Я думаю, когда мы выйдем, никакого антикварного транспорта там и в помине не окажется, и мы посмеемся над идеей удержаться на двух колесах в праздничной толпе и пойдем…

– Вот! – Миша хлопнул ладонью по нелепо крохотному сиденью – Спорим, забоишься на раме ехать?

Я растерянно оглядываю до странности просторный двор:

– А люди где?

– А ты как думаешь? Юбилей же, Лялька!

Действительно, спохватываюсь я, что сегодня интересного на обычной улице? Вот на Арбате весело и шумно, и велосипед, наверное, пройдет на ура.

– Ладно, Миша, я согласна взгромоздиться на эту ненадежную штуковину, но с тебя двойной пломбир на Арбате.

– Обязательно, Лялька! С орехами и шоколадом!

И мы едем, и мне сначала становится жутко, а потом весело, и сладко замирает сердце, и ласковый ветер, и простор совершенно пустых улиц…

– Мих-Мих! Здорово!

Мы останавливаемся, и я растерянно хлопаю глазами: более странную компанию разве что в кино увидишь. Парень – копия Антаресский Охотник из «Нашествия», это ж сколько возился с гримом?! Другой – словно из старинного вестерна, какой-нибудь Чингачгук или Виннету. Девчонка помладше меня, с золотистыми косичками, одета, как Бекки в «Томе Сойере». И все… на коньках? Мне захотелось протереть глаза.

– Мих, твоя девушка никогда роллеров не видела?

А, ролики… Что-что? «Твоя девушка»? Так, оставим в покое глаза, пора прочистить уши!

– Это Ляля. Она и на велосипед сегодня первый раз в жизни села, зато у нее все впереди. Ляля, эти обормоты – мои хорошие друзья.

– Антон, – Чингачгук крепко пожал мне руку, и мое ощущение реальности окончательно уехало куда-то.

– Игорь. – Охотник отдал честь и широко улыбнулся. – А это Светланка. Вы куда?

– На Арбат.

– Мы тоже, – Игорь легонько дернул Светланку за косичку. – Хочу показать ребенку суровую правду жизни. Ely что, на скорость до почты?

– Давай. Лялька, держись!

И ласковый ветер, и смех, и дыхание Миши – совсем рядом… «Твоя девушка»! Мне уже не хочется на карнавал, там шумно и людно, я хочу, чтобы так все и оставалось – пустые улицы и мы. Антон обгоняет нас и кричит:

– Нравится, Ляля? Сегодня обзор – на сотню гигабайт!

– Нравится! – Я смеюсь, я никогда еще не знакомилась так легко. – Очень нравится!

– Ты когда-нибудь отвыкнешь от сленга? – строго спрашивает Миша. – Обещал же!

– Мих-Мих, да разве это сленг! Так, отдельные биты!

Мы подкатываем к почте, и я от счастья, кажется, на седьмом небе, мне уже абсолютно все равно, что происходит вокруг, потому что Миша снимает меня с рамы и не сразу отпускает… а вдруг он все же решит подождать три года? Растерянный Светланкин голосок возвращает меня на землю:

– А карнавал?

И правда, спохватываюсь я, здесь уже Арбат, здесь сейчас должны плясать медведи и скоморохи, и всякие там крестьянки в огромных цветастых шалях, растрепанные чумазые ведьмочки, параллельно-марсианские долгоносики, музыка, мороженое…

– Эх вы, дети! – Игорь снимает ролики, помогает переобуться Светланке. – Юбилей же! Кого на улицу вытащишь, когда все развлечения в Сети?

– Дешево, – добавляет Антон, – гарантия хорошей погоды, никаких беспорядков и полный контроль над ситуацией.

Миша подмигивает мне:

– Сразу видно будущего социолога. Нy что, погуляем по настоящему Арбату?

Я оглядываюсь: голубое небо в густых штрихах перистых облаков, слепые зеркальные окна Нового Арбата, идеальная мостовая, привыкшая к посольским лимузинам и интуристовским автобусам… да есть ли они на белом свете, послы и интуристы? Велосипед и три пары роликов. Абсолютная тишина. Словно мой город вымер в одночасье.

– Ты была здесь когда-нибудь? По-настоящему, не в Сети?

– Нет…

Неровный тротуар Старого Арбата, с зияющими там и тут прорехами в недавно отреставрированной, судя по новостям, плитке, – теперь ясно, почему мои новые знакомцы сняли ролики! – дает совершенно особый звук. Наши тихие, вразнобой, шаги отдаются многократным эхом, эхо мечется меж двух сплошных стен псевдоисторических фасадов, не находя выхода, и подчеркнутая им тишина кажется глубже и значительней. И я так ясно представляю, как сидят в комфортабельных современных апартаментах, в подключенных к терминалам креслах бесчувственные тела, пока души веселятся в Сети, празднуя долгожданный Юбилей… и кажется мне, что по самой знаменитой, стократ воспетой улице древней столицы идут ее последние живые жители…

_{Рисунки Виктора ДУНЬКО}