Текст книги "Клуб любителей фантастики, 2004"

Автор книги: Инна Живетьева

Соавторы: Виктор Исьемини,Сергей Чекмаев,Алла Гореликова,Олег Кулагин,Андрей Щербак-Жуков,Олег Овчинников,Максим Шапиро,Лора Андронова,Александр Маслов,Андрей Матвеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Лора Андронова
ФЕЛИДИАНИН

Мирта появилась на сто седьмой день, около десяти часов утра. Зашелестели опавшие листья, скрипнули переброшенные через канаву мостки. Я знал, что это она, но все равно вышел из укрытия и, прячась в тени разросшегося за лето дикого винограда, следил за ее приближением.

Я ждал.

Я ждал этого момента так долго, что иногда считал его свершившимся. Слова, которые я должен был сказать, давно выросли, вызрели во мне, они нетерпеливыми горошинами перекатывались под языком, тревожа, мешая.

Я должен объяснить все: где я пропадал эти месяцы, почему не мог появиться раньше. Рассказать, как надеялся, как искал ее.

Мирта.

Мир-та. Мир. Та. Имя-придыхание.

Она не изменилась – те же черные, стриженные короткой щеточкой волосы, подростковые, неуклюжие движения, беспокойные глаза. В пальцах тлела сигарета.

– Ты так и не бросила… – пробормотал я. Странно, что я подумал именно об этом, ведь я никогда ничего не имел против курения.

На ее левой руке, на тыльной стороне ладони, был шрам – тонкий, четкий, как от пореза стеклом.

Возле забора Мирта остановилась. Я подался ей навстречу. «Сейчас, – грохотало в висках. – Сейчас, сейчас…»

Тень виноградных листьев падала мне на лицо, холодила щеки и лоб. Я не дышал, ловя каждое ее движение, впитывая горьковатый, чуть табачный запах. Сердце не билось. Его просто не было – только пустой, ожидающий могильный провал.

Стоявшая на дороге Мирта – уже такая близкая – оглянулась, посмотрела на часы и пошла дальше – к видневшимся за деревьями кирпичным пятиэтажкам. Ее силуэт в темной аллее все удалялся и удалялся, пока не скрылся совсем.

До последнего мгновения я был уверен, что она меня заметит. Почувствует, что наблюдаю за ней, поднимет голову и заглянет мне в глаза. Я твердо знал, что связывавшие нас нити не дадут ей пройти мимо.

Всем нам свойственно ошибаться.

Я не знаю точно, что случилось потом. Угольный смерч окружил меня, подхватил и понес за собой – вниз, в беспамятство. Я что-то кричал, но слова растворялись и утекали прочь – прозрачные, беззвучные. Я падал.

Падал…

…Когти царапнули ладонь – раз, еще раз. Острые зубы коснулись шеи, мочки уха. Боль была ощутимой, она вцепилась в меня колючей лентой, обхватила и вытянула на поверхность.

Когда черный рой немного рассеялся, я выбрался на ступеньки. Солнце еще висело низко, едва просвечивая сквозь сосновые стволы. На выложенной красноватой плиткой дорожке лежали полосы теней. Влажно пахло землей. Я встал и облокотился на перила, любуясь своим воинством.

Кошки сидели ровным полукругом и, не мигая, смотрели на меня. Зет, Генри, Булка, Шарлотта и Петька – не слишком многочисленная армия. Пока – не слишком.

Из-за угла выглянула трусиха Маша, настороженно повела носом.

– Что? – спросил Зет.

Он был рыжий, тощий и всегда казался встрепанным.

Булка мотнула хвостом по асфальту.

– Что?

Генри чихнул. Шарлотта и Петька не осмелились даже пошевелиться.

– Следить, – я был само спокойствие – холодный, непоколебимый, бездонный.

Сидевший у меня на руках Бормот согласно заурчал.

Глаза Зета заискрились азартом.

– Кто?

Маша нерешительно приблизилась. Села возле Шарлотты.

– Кто? – повторила Булка.

Она была старой, но продолжала цепко держать власть над Ветвью. Зет недовольно дернул ухом, но не посмел отвести взгляд.

– Вот, – я показал им Мирту, дохнул ее запахом.

Раздалось шипение.

– Тихо, – краем глаза я заметил еще несколько кошачьих спин: Дру, Киля, Асик и кто-то безымянный, домашний.

Прихрамывая, подбежал Мышур. Фыркнул на шарахнувшегося в сторону Петьку. Глянул на меня, спрашивая. Я подождал, пока соберется дюжина, и повторил приказ:

– Следить. Мирта. Показывать, – моя рука скользила по шерсти Бормота. – Вперед.

Они сорвались с места – белые, черные, пестрые, коричнево-серые. Волной заполнили узкую дорожку, обогнули поваленный бурей клен и распались на несколько стаек. Я смотрел им вслед, думая о Мирте.

Все могло бы быть по-другому, если бы она не прошла мимо меня, как мимо пустого места.

Все могло бы быть по-другому.

Все могло бы быть…

…Мирта резко сбросила скорость, повернула направо и притормозила у обочины. «Опелёк» наш – ветеран многочисленных походов и дальних поездок – жалобно всхлипнул, звякнул чем-то и неохотно остановился.

– Что такое? – спросил я.

Мирта хитро улыбнулась.

– Сейчас увидишь, – сказала она. В ее тоне я различил знакомые хулиганские нотки и мысленно застонал.

– Может, поехали?

– Нет. Ты должен это видеть.

– Мы ведь и так опаздываем…

– Вот именно, что «и так». Три минуты! Всего три минуты!

Я вздохнул.

– Ладно.

Мирта покосилась в зеркало заднего вида.

– Идет, идет!

Я снова вздохнул и обернулся.

– Видишь? – голос Мирты звенел сдерживаемым смехом. – Вот бывают же…

Через дорогу, кряхтя и что-то бормоча, брела всклокоченная, невероятно толстая женщина в вязаном, едва сходившемся на ней халате. Ее босые ноги сочно шлепали по асфальту.

– Человек-копна, – выдала Мирта и саркастически поджала губы.

Я пожал плечами. Хоть копна, хоть сугроб – если мы задержимся здесь еще минут на пятнадцать, на концерт можно будет уже не ехать.

– Все? Посмотрели? Двигаемся дальше?

Рот Мирты округлился правильной буквой «о». Она выключила радио, и в машину вкрался шум протекавшей за деревьями реки.

– Давай ее напугаем!

– А давай не будем? – я старался говорить мягко.

– Может…

– По-моему, не стоит.

– Будем! Очень быстро! – решила Мирта. – Просто сиди тихо! Ну пожалуйста…

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Перечить не было смысла – это только отдалило бы отъезд.

Женщина в халате приближалась. Она шла широкой, тяжелой походкой, уверенно переставляя ноги, вдавливая, впечатывая каждый шаг в землю. В ее похожих на бревна руках был матерчатый сверток, показавшийся мне очень маленьким.

– Ну и туша! – восхищенно прошептала Мирта.

Толстуха по краю обошла высыхающую лужу и оказалась за машиной.

– Глаз, глаз, – услышал я. – Дурной глаз. Рябой.

– Еще и сумасшедшая.

– Не надо ее трогать, а?

– Тихо!

– Глаз… Проклятый глаз, – женщина то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. – Подвела меня твоя мамка. Ох, подвела.

Шлепанье ног раздавалось уже справа, совсем близко.

– Ничего… Вода все смоет. Все унесет. Проточная вода.

Мирта нашла мою руку и предупреждающе сжала. Ее пальцы были горячими, влажными.

– Заберет в себя…

На стекло упала тень, и одновременно с этим я услышал тоненький, едва различимый писк. Сверток в руках женщины зашевелился, завозился, из складок ткани выскользнул куцый хвостик.

– Господи, – вырвалось у меня, – котенка топить несет.

– Очень хорошо, – выдохнула Мирта. – Чудесно.

Ее губы были жестко, нетерпеливо сжаты. Выбившаяся из-под косынки прядь волос черным штрихом рассекала лоб.

Когда странная толстуха поравнялась с бампером, Мирта повернула ключ зажигания, втопила педаль газа и резко крутанула руль. «Опелёк» засипел и дернулся с места. Я с трудом подавил желание зажмуриться.

Водителем Мирта была прекрасным, и то, что ни одна из ее дурацких шуточек не закончилась печально, лишь подтверждало этот факт. Несмотря на рев и визг колес, бок машины едва толкнул шедшую по обочине женщину. Она испуганно обернулась, нелепо извернулась всем телом, словно желая встать на мостик, и упала.

Сверток вывалился из ее рук и покатился по дороге. Я распахнул дверцу и подхватил его. Он был легким и очень мягким.

– Урра! Животное вне опасности! – завопила Мирта, делая петлю за петлей вокруг поверженной толстухи.

Та медленно села. Помотала встрепанной головой и принялась шарить ладонями по асфальту. Лежавший у меня на коленях тючок заерзал, удерживавшая его тесемка развязалась, и наружу вылезла пятнистая кошачья мордочка.

– Мы его спасли! – продолжала выкрикивать Мирта.

Женщина встала на корточки. Огромные руки-подушки продолжали механически искать сверток, но глаза колюче следили за машиной.

– Поехали, – прошептал я.

Мирта не слышала. Она с упоением крутила руль, заставляя «опелёк» выделывать немыслимые восьмерки.

– Поехали, – повторил я чуть громче, наблюдая, как пальцы толстухи нащупывают острый кусок булыжника.

Ее взгляд встретился с моим, и я прочел в нем безумие. Сжимавшая камень рука взлетела вверх. Губы шептали что-то тягучее, похожее на сложное, вычурное ругательство.

– Поехали! – заорал я.

Булыжник с грохотом упал в шаге от левого колеса, и Мирта, наконец, послушалась. Машина развернулась на месте и рванулась вперед. Прижимая к себе испуганно пищавшего котенка, я обернулся. Страшная женщина бежала следом. С широких губ продолжали срываться неслышные за шумом мотора слова. В ее руке снова был камень, и почему-то я был уверен, что на этот раз он попадет в цель.

– Быстрее! Ты можешь быстрее? – зло рявкнул я.

Мирта засмеялась, рывками увеличивая скорость. В приоткрытых окнах запел ветер, и на ее лице возникло хищное, ликующее выражение.

Она была сумасшедшей. В такие моменты я в этом не сомневался.

Первыми вернулись Петька и Шарлотта. Виновато уставились на меня.

– Что?

– Не пустили, – объяснил Петька.

– Местные, – добавила Шарлотта.

– Прогнали.

– Сами пошли.

На морде Петьки виднелась царапина, Шарлотта берегла правую переднюю лапу.

Я кивнул. То, что из всего воинства назад отправили только двоих, было неплохо. Я ожидал худшего.

– Они?

Петька моргнул.

– Внимают.

– Хорошо, – я отвернулся и неслышно вздохнул.

Солнце стояло в зените, и падавшие на дорожку тени были совсем короткими, антрацитовыми.

«Пойдет назад или нет? – вертелось у меня в голове. – Неужели не пойдет? И что тогда?»

Я сделал несколько шагов вниз, по усыпанным рыжими иголками ступеням. На нижней остановился и повернул назад.

Бормот, конечно, сидел у меня на руках. Он вообще не отходил от меня ни на минуту. Его невозможно было поставить на землю, он тут же снова запрыгивал мне на руки. Иногда мне начинало казаться, что он намертво пришит, приклеен к моему телу, что он сидит не на руках, а в руках, под кожей ладоней, или что это я незаметной блохой сижу на его лапе.

– Говорящий, – Булка приблизилась неслышно, о ее появлении мне сказало только чувство присутствия.

– Да?

– Следи по Ветви.

Золотисто-зеленые глаза Булки были широко распахнуты и светились – ярко, остро. В них, как в паре стоящих друг перед другом зеркал, отражалась череда глаз – Генри, Дру, Мышура, Киля, Асика, детей смежной Ветви… В конце этой цепочки, на далеком темном дне сидел Зет и щурился на стеклянную, увенчанную латунной табличкой дверь.

«Железнодорожные и авиабилеты», – прочитал я.

Билеты…

Билеты!

– Черт! – отражение дрогнуло, заколебалось и едва не исчезло.

Бормот недовольно ударил меня лапой и фыркнул. Я прижал пальцы к вискам, лихорадочно соображая. Зачем ей понадобился билет? Командировка? Отпуск?

Она уезжает. Уезжает навсегда. Я знал это.

Вывеска матово светилась. Выведенные на ней буквы казались далекими и непонятными, как марсианские каналы.

– Дальше? – взгляд Булки был зеленым и нетерпеливым.

Я только отмахнулся, продолжая наблюдать. Дверь открылась, и в отражении мелькнула полупустая, мокрая от недавнего дождя улица – дома, каменные тумбы, скамейки, аккуратные мусорные контейнеры, на крышках которых сидели коты.

– Приятной поездки! – произнес масляный голос.

– Спасибо, – ответила Мирта. – Вы мне очень помогли. До свидания.

Она вышла на улицу, закурила и пошла по ступенькам вниз, рассеянно обогнув Зета, – темная человеческая фигура на фоне проясневшего после дождя вечернего неба.

Я замер, боясь даже вздохнуть. Как она пойдет назад? Тем же путем? Или выберет другую дорогу? Мои пальцы впились в шерсть Бормота, и он снова недовольно заворчал.

Мирта затянулась в последний раз и достала еще одну сигарету. Помедлила, щелкая зажигалкой, и повернула направо.

– Не туда! – воскликнул я. – Господи, только не туда!

Мой взгляд метнулся по улице, скакнул по деревьям, по тротуару…

– Ты! – мой приказ заставил длинношерстную черную кошку испуганно подскочить. Желтые глаза загорелись ожиданием.

– Ария, – ее имя само юркнуло мне в ладонь. – Давай.

Кошка легко спрыгнула с тумбы и перебежала дорогу у самых ног Мирты, едва не коснувшись хвостом ее туфель. Мирта вздрогнула и остановилась. Беспомощно пожала плечами, затушила окурок о мокрый асфальт и пошла в обратную сторону.

Я почесал Бормота за ухом и улыбнулся. Мирта всегда была суеверной. Приятно осознавать, что некоторые вещи не меняются.

Стремительно темнеющее небо было ясным, но в воздухе пахло дождем. Дорога тянулась, вырастала перед машиной, и разгорающиеся фонари отмечали ее края, заслоняли от полей и перелесков.

Я расстелил на коленях платок и осторожно переложил на него котенка. Осмотрел шерсть, лапы.

– Ну и стерва, – возмущенно сказала Мирта, искоса наблюдая за моими манипуляциями. – Багажник нам поцарапала.

– Ты ее толкнула, – заметил я.

– Подумаешь. Совсем легонько.

Я пожал плечами.

– Что там с животинкой?

– Ничего страшного. Слабенький он, сыпь на морде, царапины… Глаз действительно какой-то странный, – я поморщился.

Котенок по-комариному пискнул, и Мирта расхохоталась.

– Об-бормот, – сказала она, слегка заикаясь от смеха.

– Точно – Бормот, – я легонько щелкнул котенка по носу и прижал к себе.

На ветровое стекло упали первые капли дождя. Заработали дворники, размазывая их в водяную пленку. Я включил радио и откинулся на кресле, поглаживая котенка кончиками пальцев. Мирта задумчиво вела машину, ее левая рука с дымящейся сигаретой покоилась на полуспущенном оконном стекле. Дождь усиливался.

Все произошедшее следом слилось для меня в черно-алый калейдоскоп ужаса и боли. Из-за поворота выскочила машина, помчалась к нам, слепя дальним светом, Мирта выругалась, лежавшая на руле рука дрогнула, и «опелёк» понесло в сторону, завертело на мокром асфальте. Взвыли тормоза, нас снова дернуло, закрутило, и сквозь шум ливня мне послышалось громовое, неразборчивое бормотание.

Удара я не помню – только холодную, пустую тишину, установившуюся после него. Я падал в струях водопада, переворачивался, летел все ниже и ниже, тугие потоки били меня по спине, осколки скал резали грудь, голову…

Потом я ударился о дно и открыл глаза. Тишина постепенно обрастала звуками – в нее вплетался шелест капель, гудение ветра, какой-то металлический скрип и треск. Мое сиденье было сдавлено, сплющено, покореженная боковая дверца – наполовину прогнута, пепельница – полна крови. Сквозь разбитое ветровое стекло лилась вода. Под пальцами я почувствовал что-то теплое, живое.

«Бормот», – подумал я, и это было моей первой мыслью после аварии.

Котенок пошевелился и еле слышно мяукнул. Я хотел на него посмотреть, но побоялся. Мне было страшно опустить глаза, увидеть, что с нами произошло.

– Мирта, – позвал я. – Мирта?

Она не ответила.

– Мирта! Мирта!

Я слышал только дождь.

«А если она погибла?»

– Мирта!

Тихий звук донесся до меня, и я напрягся, прислушиваясь. Звук повторился – это было шлепанье босых ног по асфальту.

«Господи, неужели та старуха?»

Я потянулся вперед и вверх. Я был готов ко всему – просить, плакать, умолять ее о помощи…

Передо мной текла дорога – пустая, темная, с редкими пятнами фонарей. Под одним из таких пятен лежало что-то бесформенное, мертвое – искалеченный до неузнаваемости остов столкнувшейся с нами машины. Я отвел взгляд.

По полосе разметки шел человек. Невысокий, стройный – не давешняя толстуха.

Мирта.

– Вернись! – собственный голос показался мне нестерпимо, болезненно оглушительным. – Мирта! Я жив, вернись! Помоги мне! Мирта!

Она не остановилась, не обернулась. С ее левой руки стекали капли крови, падали на мокрый асфальт. В правой руке она несла порванную босоножку.

– Мирта. Мирта! – я шептал, я кричал в удаляющуюся спину.

Когда ее силуэт исчез, Бормот забрался мне на плечо, ткнулся носом в шею, словно говоря: не бойся, ты не один. Но я был один. Я лежал, зажатый, замурованный в разбитой машине, и мне было так страшно, что мир вокруг плыл.

Я был один.

Ночь наступила сразу, как только солнце скрылось за горизонтом. В темноте сосны казались выше, они источали холод и угрозу. По вившейся между ними тропинке сновали тени.

Мирта приближалась. Я готовился.

Я бежал, плыл по Ветвям, созывая всех, до кого мог дотянуться. С каждым ее шагом мое войско становилось все больше. Кошки сидели везде – на камнях, на ветках деревьев, на цветочных клумбах. Я уже не был один, и мне нечего было бояться. Только не мне.

Когда она появилась, сидевший у меня на руках Бормот зашипел и мазнул лапой по воздуху.

– Погоди, – прошептал я. – Надо ее подальше заманить.

Я видел Мирту множеством глаз с самых разных точек – ее лицо, ее профиль, ее затылок. Ее запах был чужим, отвратительным, вызывающим агрессию. Как только она оказалась у забора, я приказал нападать.

Коты сорвались с мест разом – широкой, стремительной волной. Мирта сперва не поняла, что происходит, – замерла на месте, заозиралась, потом вскрикнула, метнулась в сторону, попыталась вернуться назад.

Коты стелились, коты скользили, летели по дорожке. Первым подбежал к Мирте Зет, запрыгнул на грудь, выбросил вперед лапу, целясь по глазам. Булка, Мышур и Дру отстали от него всего на шаг. Следом за ними неслись Ария, Петька и Маша. Мирта снова вскрикнула, потянулась к лежавшей в траве суковатой палке, но было уже поздно.

Я на секунду отвернулся, переводя дух. Все было правильно. Мохнатый, шипящий ком катился по мощеной плиткой тропе, а с деревьев, столбиков оград, постаментов скульптур спрыгивали все новые кошки.

Я не винил ее за аварию, не винил за боль, за режущий, ломающий тело водопад, не винил за полную крови пепельницу.

Я не мог ей простить того, что она ушла и оставила меня там, бросила наедине с темнотой и шорохом дождя.

Когда-то я, наверное, любил ее – я не помнил этого точно – но теперь я жил только одним чувством, только оно заставляло меня думать и ощущать. Криком разогнав вцепившихся в нее кошек, я прыгнул к Мирте.

Утром на мокрой дорожке городского кладбища было очень много следов – отпечатки грязных кошачьих лап, клочки шерсти, лоскуты одежды, пучки травы. Наваленная у забора куча веток казалась слишком большой, неестественной, в ворохе опавших листьев виднелась тонкая женская рука с длинным, четким шрамом на тыльной стороне ладони.

У ступенек склепа лежал мертвый котенок. Его левый глаз был открыт. Он был рябой, нехороший.

_{Рисунки Виктора ДУНЬКО}

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 9 2004

Михаил Кондратов
ДЕЛО СЕМЕЙНОЕ

Вражеская армия оккупировала диван и не собиралась сдавать позиции. Игрушечные солдатики, танки и автомобили яростно оборонялись, но исход битвы не вызывал никаких сомнений.

– Полковник, передвинь артиллерию поближе! Ты же видишь, снаряды не долетают!

– Слушаюсь, генерал.

Не обращая внимания на плотный шквал огня, Тиша приблизился к дивану и стал собирать снаряды.

Какой чудесный сегодня день! У мамы на работе оказались какие-то важные дела, и она не смогла взять сына с собой. А папа и так никогда не брал его. В итоге Тихон остался безраздельным хозяином квартиры и мог делать все, что заблагорассудится. Вообще-то папа перед уходом прочел нотацию о том, чего делать не следует, но на то он и папа…

Еще при подготовке сражения Тиша вспомнил о своем сокровище, которое до сих пор получалось использовать в полную силу только на улице – двенадцать блестящих стальных шариков от подшипника. Он их выменял во дворе на папину электробритву (папа ею все равно не пользуется…) и все еще ждал разоблачения.

Тиша любил посылать в цель эти тяжелые, разрушительные снаряды. Теннисные шарики отскакивали от больших солдатиков, лишь слегка качнув их, а уж танкам и броневикам и вовсе не причиняли никакого вреда.

Он собрал снаряды в картонную коробку от грузовика и начал выбирать позицию для обстрела.

– Генерал, как ты думаешь, за тем холмом удобное место?

– Мы их оттуда разобьем в два счета!

– Можно открыть огонь?

– Огонь!

Тихон расположился в двух метрах от дивана, сразу за иллюзорным холмом. Генерал, полковник и тяжелая артиллерия одновременно, он метнул первый снаряд по ближайшему танку.

– Ба-бах! – шарик пролетел мимо выбранной цели, зато сбил солдатика, который, отлетая, зацепил еще пару.

– Ба-бах! – второй шарик с металлическим стуком врезался в танк защитного цвета и подбросил его в воздух.

– Ба-бах! Ба-бах! Ба-бах! – снаряды вылетали один за другим под аккомпанемент восторженных возгласов Тихона.

Использовав все двенадцать снарядов, он снова собрал их и продолжил сражение.

Наконец, осталось «снять» вражеского снайпера, который залег на спинке дивана, втиснувшись в ложбинку между подушками. Его коричневый маскхалат удачно сочетался с обивкой дивана, затрудняя прицеливание.

Бум! Шарик отскочил от стены и упал на диван. Мимо! Тихон бросил второй шарик. Опять мимо. Третий, четвертый, пятый… Снайпер продолжал обстреливать штаб.

Нет, так дальше дело не пойдет. Надо срочно что-нибудь придумать.

– Вертолеты! – в поисках вертолетов Тиша цепким взглядом обвел комнату…

* * *

Дом настороженно наблюдал за этими шалостями. Внешне это было солидное кирпичное девятиэтажное здание на сто восемь квартир. Но сам дом чувствовал из них только четырнадцать. Прочие же оставались темными пятнами, лишенными души. Не раз он пытался проникнуть в эти пятна, рвался изо всех сил в ту или иную сторону, но чернота не отступала.

Кто и почему распорядился, чтобы все оказалось именно так, – он не ведал. Собственно говоря, все свои знания он почерпнул от единственного друга – старинного книжного шкафа ручной работы. Странное совпадение: во всей подвластной дому территории был всего один самостоятельно мыслящий предмет, да и тот оказался аккурат в квартире, которую он с самого рождения считал своим сердцем.

Нет, о сердце он подумал позже – уже тогда, когда появился шкаф и рассказал ему о том, как устроены люди. А до тех пор он просто чувствовал, что здесь, в угловой квартире первого этажа ему уютней всего. И не уютней даже (это слово он тоже узнал от шкафа), а как-то светлее.

Дом так и не научился читать. Он не мог различить ни одной буквы, и даже в самых больших книжках (шкаф упорно твердил, что это книги для самых маленьких) с трудом различал лишь картинки. Зато он хорошо понимал людей. И бережно опекал все остальные предметы, лишенные собственной души. Кстати, когда он выложил шкафу свои размышления о сути вещей, у того случился длительный приступ бурного веселья. Дом слегка обиделся, но виду не подал и продолжал придерживаться своего мнения.

И в этой же квартире, в очередной раз подтверждая, что все в мире находится в равновесии, жило самое вредоносное существо на свете. Звали его Тихон.

* * *

Рано утром, когда Тиша еще спал (его обычно будил папа, который отправлялся на работу позднее), мама обнаружила, что еще вчерашним вечером поглаженное и повешенное на тремпель платье за ночь чудесным образом переместилось на спинку стула, попутно превратившись в скомканную тряпку.

– Кажется, скоро он сведет меня с ума, – пожаловалась мама, разбудив отца. – Зачем, ну зачем, скажи на милость, он это сделал?

– Не переживай ты так. Лучше подумай, какую изобретательность он проявляет!

– Это точно. Его бы энергию да на благое дело.

– Он ведь не со зла. Вот погоди: вырастет, поумнеет – тогда и благие дела начнутся.

– Жду, не дождусь. Ладно, спи, тебе еще рано.

– Ага, – муж повернулся на бок и засопел.

Ира вздохнула. Оптимизму Сергея можно позавидовать. Несмотря ни на какие проделки сына, отец в нем души не чаял. Правда, на шею садиться не позволял, но за ремень взялся лишь однажды. Хотя Ира считала, что не повредило бы и чаще.

До двух лет они называли сына «Тихон-тихоня». Потом эта шутка стала чересчур нарочитой. Еще в ту пору, когда они никак не могли выбрать имя, один из друзей мужа перефразировал капитана Врунгеля: «Как ребенка назовете, так он жизнь и проживет». Пророчество сбывалось с точностью до наоборот…

Скверный характер Тихона в сочетании с энергией здорового шестилетнего ребенка и похвально высоким умственным развитием представлял собой адски взрывоопасную смесь. Даже вдвоем с мужем им не всегда удавалось справиться с ролью Церберов или предугадать ход его мыслей. Она хорошо помнила один из таких случаев.

Тогда Тиша воспользовался тем, что родители увлеклись фильмом, абсолютно беззвучно стащил из ванной легкую дюралевую швабру и попытался достать с книжной полки папин «Игл».

Сергей увлекался пластмассовыми сборными моделями с четырнадцати лет. Правда, отслужив в армии, он на несколько лет охладел к своему хобби. Какое-то время перебирал профессии в поискахтой, которая бы его устраивала, пока в итоге не стал каменщиком. Не сказать, что престижная работа, но Сергей с ней прекрасно справлялся. Он быстро добрался до высшего разряда, разом и надолго решив для себя финансовые проблемы.

В скором времени он женился, и интерес к былому увлечению вернулся. Читать Сергей не особо любил, телевизор его не прельщал, попойки с друзьями – тоже. А просиживать весь вечер напролет, держась с женой за руки, – так любого мужика хватит на месяц, не больше. Ире – женщине благоразумной и образованной – пришлось по вкусу, что муж проводит вечера дома.

Модель F-15 «Игл» занимала особое место в коллекции Сергея. Восемьсот двадцать три детали – вплоть до приборных стеклышек внутри кабины – вызывали вздохи зависти и у друзей Сергея по клубу увлечений. К несчастью, эта же модель была и самой большой, что в глазах Тихона являлось ее первостепенным достоинством.

«Игл» и еще четыре самолета восстановить так и не удалось, у Сергея чуть не случился инфаркт, а Тиша получил выговор, но без рукоприкладства: родители решили, что тоже виноваты в случившемся. Это происшествие никак не повлияло на Тишино умение играть на нервах у окружающих.

Постепенно Ирина и Сергей утвердились в мысли, что их отпрыска лучше не оставлять без присмотра. Если мама не могла брать его с собой, в битву вступали няня или бабушка с дедушкой.

Причиной сегодняшнего отступления от правил послужила мамина непредвиденная командировка-однодневка. Ребенка собирались забросить к старикам, но те оказались больны гриппом («В разгар лета! Им определенно пришлось постараться!» – язвительно заметил Сергей).

Они сразу позвонили няне, умоляя ее перенести поездку к морю на следующую неделю, но та отказалась:

– Понимаете, я еду с другом, а он… Если мы сейчас не поедем, мы этим летом вообще никуда не вырвемся!

Так что сегодня днем у Тихона будет настоящий праздник. «А у его папы вечером – настоящая головная боль», – с ноткой злорадства подумала Ира.

Вернувшись к действительности, она вынула из тумбочки утюг и включила его. Пока тот нагревался, быстренько подрисовала себе губы и брови, нанесла на ресницы тушь. Затем, прямо на полу, застеленном простыней, погладила платье, выключила утюг и, обмотав вокруг ручки шнур, оставила его остывать. «Перед уходом спрячу», – решила она.

Но перед уходом надо было успеть перекусить, приготовить что-нибудь мужу, окончательно разбудить его, еще раз посмотреться в зеркало (хорошо ли я выгляжу?) и при этом выйти из дома вовремя, чтобы не мчаться сломя голову на работу.

За этими хлопотами Ира совершенно забыла об утюге. А Сергей его просто не заметил.

Зато заметил Тихон.

– Полковник, вызывайте вертолеты! С земли мы его не достанем!

– Слушаюсь!

«Вертолет» с обмотанным вокруг ручки шнуром на бреющем полете приблизился к дивану и сделал «горку».

– Открывайте люки, – Тишины пальцы разжались, и вертолет, превратившись в бомбу, полетел вперед и вниз.

Утюг отскочил от спинки дивана, ударился о стену и вспорол обои своим острым носом, проделав в штукатурке глубокую царапину.

– Ой, – Тихон не ожидал такого поворота событий. Он задумчиво почесал макушку. Надо что-то делать. Иначе опять достанется «на орехи».

Давным-давно, когда он был еще маленьким (год назад в реальном времени), он наконец-то решился узнать, каков смысл этой загадочной фразы. Поначалу он считал, что речь идет о такой бумажке, на которой написано: «Выдана для получения орехов». Поскольку вкус твердых ядрышек ему не нравился, будь то даже арахис, миндаль или фундук, – он не испытывал желания самостоятельно идти за орехами, а потом еще раскалывать их, выковыривать и есть ядрышки, убирать за собой…

Но однажды Тиша вдруг подумал: а что если ему удастся договориться с продавцом и обменять бумажку не на орехи, а на что-нибудь другое? На деньги, например. Правда, угрожающий тон отца не способствовал таким мыслям, но в мире взрослых бывает всякое.

Догадка нуждалась в срочной проверке.

И вот, когда папа в очередной раз произнес ключевую фразу, он прекратил стучать водяным пистолетом по папиной ноге и запустил им в отцовский глаз.

Каково же было его разочарование, когда вместо ожидаемой финансовой помощи его безжалостно отходили по попе толстым кожаным ремнем. С тех пор он окончательно убедился в вероломстве взрослых и проникся лютой ненавистью к орехам.

Тихон внимательно исследовал царапину. Эх, найти бы кусочек обоев. Ха! Да это же очень просто! Все, что понадобится – острый нож, клей, терпение и немного везения.

На кухне, в ящике обеденного стола, хранились пять ножей. Выбрать из них самый острый можно было так, как делала мама: провести большим пальцем поперек лезвия. Но Тихон боялся, что нож набросится на палец и отрежет его, поэтому изобрел другой способ.

Он полностью вытащил ящик из стола и поставил его на пол. Дальняя стенка, всегда скрытая от взоров родителей, стала идеальным местом для проверки ножей.

Один за другим он вытаскивал их и быстрым движением руки срезал стружку с торца задней стенки. Два ножа застряли в ней, еще два сняли тонкий слой фанеры, а оставшийся вошел глубоко и легко срезал большую щепку, Тиша попробовал еще раз. Вж-жик – вторая щепка упала рядом с первой. Подойдет.

Прибрав на кухне, он вернулся в зал и внимательно огляделся. Хорошо бы воспользоваться стенкой за маминым книжным шкафом, но его не отодвинуть. А вот кресло – без проблем!

Он откатил кресло от стены. Да, здесь никто не заметит. С помощью ножа он с третьей попытки оторвал узенькую полоску обоев и придвинул кресло на место.

Тюбик клея, купленный когда-то мамой для занятий аппликацией, лежал у Тихона в комнате. Половина его ушла на другие насущные нужды: часть понадобилась, чтобы приклеить свои тапки к полу («хотел проверить, хорошо ли держит»), часть он залил в выключатель («чтобы вы на ночь свет не тушили»), и еще немного ушло на стул, на который чуть позже села няня. У той оказалось доброе сердце и тяжелая рука, поэтому папа так ничего и не узнал. Правда, уши болели целый день.

Тиша намазал полоску обоев клеем и аккуратно прилепил на царапину. Нормально. Если издалека совсем незаметно.