Текст книги "Медовый месяц"

Автор книги: Инна Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Где ее нашли?

– Недалеко от церкви, той, что недавно отреставрирована. Она лежала в овраге. Он довольно глубокий и находится на отшибе. Ее могли бы еще долго не найти. И лишь случайно обнаружили. Я сама видела ее. И понимала, что уже ничем не смогу помочь. Как тогда. Первая операция, когда девушка умерла на операционном столе и я не могла ничего сделать… А сейчас моя подруга и коллега. До сих пор не знаю, как сказать детям. Старшая, правда, уже знает, она твоя ровесница, ей девятнадцать, а младшая девочка, она так привязана к маме, ей всего девять лет… Она все время плачет и спрашивает, где мама… – Она замолчала, закрыв лицо руками.

Я сидела молча, не зная, что сделать и сказать. Мне очень хотелось ее утешить, как-то ободрить, но что я могла? Да и разве слова здесь способны помочь? Я робко погладила ее вздрагивающие плечи и собралась произнести какие-то слова утешения, но Людмила уже справилась с минутной слабостью. Подняла голову, вытерла слезы и даже смогла выдавить из себя слабую улыбку.

– Извини меня, я не должна распускаться, надо держать себя в руках. Просто очень тяжело… До сих пор не могу поверить. Как вспомню, что мы совсем недавно с ней беседовали о… – ее голос снова задрожал, но она быстро овладела собой. – Ладно, мне пора собираться на работу. А то я и так опаздываю. Она поднялась со стула, пригладила растрепавшиеся волосы, плотнее запахнула халат.

– Людмила Александровна, – не выдержала я. – А кого-нибудь подозревают? Ведь если ее так жестоко убили, как вы говорите, то это может быть маньяк, серийный убийца, как их называют, и тогда… – Я вдруг подумала о том, что, насколько я знаю по фильмам и детективам, на одной жертве маньяк обычно не останавливается. Что, если, он начнет убивать и дальше? Как правило, такие типы весьма хитры и осторожны, и поймать их бывает нелегко. Вон сколько времени Чикатило ловили, пока он массу народу не загубил. Неужели в городе появился новый Чикатило?! От этой мысли мне стало не по себе.

– Пока еще рано о чем-то говорить. Насколько я знаю, проверяют всех, кто мог бы это сделать. – Она вдруг нахмурилась. – Зря я тебе все это рассказала, Машенька. Сама не знаю, что на меня нашло. Я не должна была говорить на эту тему.

– Вы не хотите, чтобы в городе началась паника? – догадалась я. – Не хотите, чтобы газеты писали о новом серийном маньяке?

– Именно так, – она присела на краешек стула, повертела в тонких пальцах чашку с недопитым кофе. – Александр Владимирович предупредил меня, чтобы я не распространялась об этом убийстве, пока, во всяком случае. Конечно, сейчас не те времена, и журналисты быстро все пронюхают, и никто не сможет запретить им писать всякие ужасы и нагнетать страх.

– Я понимаю и ничего никому не скажу, – заверила я. – Да и кому я могу рассказать? Я же в вашем городе, кроме вас, никого не знаю.

– Извини, что я тебя напугала и расстроила.

– Да что вы! Я-то в порядке. Вот вам тяжело… А Паша знает?

– В общих чертах. – Она поднялась с места. – Пойду одеваться. Паша еще спит? Не буду его будить. Когда проснется, поцелуй его от меня. Вы сегодня на речку собираетесь?

Она уже казалась совершенно спокойной и уравновешенной, как всегда, только голос ее звучал немного устало. Я с невольным уважением и даже восхищением посмотрела на свою свекровь. Какая сильная и мужественная женщина! Как она держится! Позволила себе всего лишь минутную слабость и уже готова идти на работу. Я бы так не смогла. Если бы с Лизой случилось такое, я даже похолодела от одной этой мысли, я бы, наверное, в обмороке валялась и рыдала беспрерывно. А она молчала все это время и только сегодня не выдержала, да и то потому, что я застала ее врасплох.

– Людмила Александровна, – промолвила я. – А может, вам лучше сегодня побыть дома, отдохнуть или пойти с нами на речку, просто полежать у воды, вода успокаивает.

– Спасибо, девочка моя, за заботу, но я должна работать. Меня люди ждут, пациенты. У меня сегодня трудная операция, и я не могу не прийти в больницу.

– Но как вы сможете работать в таком состоянии?

– Как и всегда. Понимаешь, когда я стою у операционного стола и провожу операцию, я не должна думать ни о чем другом, кроме больного. Все эмоции должны быть на время забыты. Сердце отключено, работает только голова. Эти советы давал мне еще мой первый наставник, когда я только начинала свою карьеру. Потом можешь все, говорил он, пожалеть, посочувствовать, погоревать – в общем, все эмоции только после операции. А когда ты стоишь у стола и жизнь человека в твоих руках, ничто не должно отвлекать. Никакие посторонние мысли, как печальные, так и радостные. Обо всем надо забыть. И вообще, работа помогает забыться. Так что не волнуйся за меня. Все будет нормально. Идите с Пашей спокойно куда собирались, отдыхайте и ни о чем плохом не думайте. У вас каникулы, и вы имеете полное право развлекаться на полную катушку.

Она дружески подмигнула мне и вышла из кухни. Я посмотрела в окно, солнце уже светило вовсю, и небо было таким голубым и нежным, что трудно было оторвать от него взгляд. Не думать ни о чем плохом и развлекаться… Хотелось бы, конечно, но боюсь, сегодня у меня это вряд ли получится. Я отчетливо представила себе эту жуткую картину – мертвое изуродованное тело женщины с выколотыми глазами, и у меня все похолодело внутри. Ей нанесли десять, так она, кажется, сказала, ударов ножом. Кто это мог сделать кроме сумасшедшего, ослепленного яростью и дикой злобой?

– Маша, я ухожу, закрой за мной дверь, пожалуйста.

На пороге кухни стояла Людмила, уже совершенно одетая. И когда она успела? Модный, но строгий костюм серо-жемчужного цвета, который ей очень шел, умело подкрашена, волосы уложены. Я даже уловила слабый запах духов, которыми она пользовалась. Мне очень нравился этот запах, такой летний, аромат полевых цветов, меда, трав и солнца. Давно хотела спросить название этих духов, чтобы купить себе такие же, но все забывала. Сейчас как-то неловко это делать, как-нибудь в другой раз. Я закрыла за ней дверь, мы простились до вечера, она посоветовала мне долго не плавать, вода в этой речке довольно холодная, пожелала приятного отдыха и ушла. Я же поплелась на кухню, чтобы сварить себе еще кофе. Ту чашку я так и не допила. И не успела ничего съесть, просто в рот не лезло. Теперь же почувствовала голод. Я посмотрела на часы. Пора будить Пашку. Впрочем, пусть поспит, успеем еще наплаваться и загореть. Весь день впереди. Хотя, если уж быть совсем честной, основная причина была не в трогательной заботе о любимом муже, просто мне хотелось сейчас побыть одной.

Я прошла на кухню. Поставила чайник. Старалась думать о чем-то другом, но в голову упорно лезли слова Людмилы: «Ей сегодня должно было исполниться сорок, младшая девочка все время плачет и спрашивает, где мама… Ей выкололи глаза и отрезали правую грудь…». Господи, каким же надо быть подонком, чтобы сделать такое! За что, почему?! Что чувствует убийца, вонзающий нож в живую плоть? Видит кровь, струящуюся по коже, теплую, красную, яркую? Боже мой! А глаза, глаза жертвы? Смотрит ли в них убийца или отворачивается, не в силах вынести этого взгляда? И если смотрит, то как потом он может спать, не является ли ему во сне убитый и не прожигают ли его глаза мозг и сердце убийцы, словно каленым железом? Не заставляют ли корчиться под теплым одеялом, обливаться потом, кричать что есть сил, во всю мощь своих легких? Или… Вдруг я услышала жалобный крик, словно наяву материализовавшийся из моих мыслей. Я даже поперхнулась глотком кофе и закашлялась. Может, мне почудилось? Но нет, крик снова повторился, теперь я ясно слышала, что кричат из нашей с Пашкой спальни. Я быстро вскочила и в два прыжка добежала до комнаты. Открыла дверь.

Мой супруг лежал на постели не в самом приличном виде, откинув одеяло, и вопил во сне так, как будто его резали.

– Паша, проснись! – я усиленно трясла его за плечи и кричала в самое ухо.

Но мои попытки разбудить его не сразу увенчались успехом. Перестав кричать, он еще какое-то время ворочался, стонал и хватал ртом воздух. Наконец проснулся. Непонимающе посмотрел на меня, похлопал глазами, как молоденький теленок, и спросил хриплым от сна голосом:

– Что, что случилось?

– Это я тебя должна спросить. Ты вопил, как будто тебя режут. Я чуть из-за тебя не подавилась. Летела с кухни тебя спасать.

– Да? – Он наконец проснулся окончательно, присел на постели. – А что, сильно я орал?

– Еще как! Думаю, слышно было даже на улице.

– Вот это да! – удивился он мощи собственной глотки.

– А чего орал-то? Приснилось что-нибудь страшное? – поинтересовалась я.

– Да сон противный приснился. – Он поморщился и провел ладонью по лбу, постепенно приходя в себя. – Уф, даже вспотел.

– А что снилось-то?

– Да я толком и не помню. Какая-то муть.

– Ну все-таки, интересно, чего ты так вопил? Убивали тебя, что ли?

Он вздрогнул и как-то странно посмотрел на меня. Мне показалось, что я вижу страх в его расширенных зрачках.

– Говорю же, не помню. Что-то противное. Вроде чудовищ каких-то, монстров, наверное, вчера с тобой видак пересмотрели.

Я вспомнила, что мы и в самом деле смотрели вчера два ужастика подряд, про каких-то вампиров, привидений и прочую лабуду. Иногда хочется пощекотать себе нервы.

– Больше не будем смотреть эту дрянь. Отныне только комедии, – решительно заявила я.

– Согласен. – Он вскочил с постели, представ во всей своей красе. Что и говорить, сложен он был отлично, я невольно залюбовалась его поджарым мускулистым телом.

– Пошли завтракать и купаться. Смотри, солнце какое! – с этими словами я раздвинула шторы.

Солнечный свет брызнул в комнату. И я даже зажмурилась от его сияния.

– Не надо! Убери! – услышала я сердитый и испуганный окрик за спиной. Обернулась, – Пашка сидел на постели, заслонившись рукой от света и весь как-то съежившись.

– Что убрать? – я не сразу поняла, чего он хочет.

– Да свет, господи! Задерни шторы! – в его голосе звучало раздражение.

Я пожала плечами:

– Но зачем? Такой день хороший, да и вставать пора.

– Да сделай ты, наконец, то, о чем я тебя прошу, черт тебя возьми! – закричал он так сердито, что я даже рот открыла. Никогда он так не разговаривал со мной. Что это с ним?

Я резко задернула шторы. Придя в себя, поняла, что надо бы обидеться. Что это за хамские выпады с самого утра, хотела бы я знать?

– Вот, пожалуйста, сделала, как ты просил. И нечего было так орать. Вот уж не знала, что ты такой нервный. – И, всем своим видом демонстрируя обиду и непонимание, я прошествовала к двери, стараясь не смотреть в его сторону.

Ишь ты, что удумал, орать на меня, как муж-тиран на дурочку-жену! Не выйдет, дорогой! Как советовала мне «опытная» в этих делах подружка – с мужиками надо держать ухо востро. А то они сначала ласковые, а потом как начнут покрикивать, командовать, и сама не заметишь, как на шею сядут, а ты даже пикнуть не успеешь. Надо пресекать все эти гнусные попытки в зародыше, как сорняки на грядках. Упустишь маленький сорнячок – и не заметишь, как вся грядка зарастет огромными сорничищами, которые уже так просто не выдернешь. Мудрая женщина моя подруга, ничего не скажешь!

– Маш! – виновато окликнул меня нашкодивший супруг. – Ты куда?

Я с гордо поднятой головой направилась к двери, храня ледяное молчание.

– Машка, ты что, обиделась, что ли? – жалобно протянул он. – Ну извини. Я что-то не с той ноги встал.

– Не знаю, с какой ноги ты встал, но орать на меня совсем необязательно! – все еще обиженно отозвалась я. – Если ты думаешь, что я буду терпеть такое обращение, то…

Он не дал мне закончить, подскочил, обнял за плечи:

– Клянусь: это первый и последний раз! Это все сон виноват, я еще не совсем проснулся. Сам не знаю, что на меня нашло. Солнце ослепило, глаза резануло неприятно. Прости меня, ладно?

Я хотела еще немного подуться, но он не дал мне этого сделать, притянул к себе, закрыл мне рот поцелуем, и я смирилась, растаяв в его объятиях, как льдинка под жаркими лучами солнца. Его поцелуи становились все настойчивее, дыхание все прерывистее, мое тоже, и надо ли говорить о том, что позавтракать нам удалось нескоро. Очень нескоро, равно как и отправиться загорать и купаться на речку. Но лично я об этом не жалела. Ни капельки…

Глава 7

На следующий день прокурору не удалось поговорить с мэром о покойной Алине Вайзман. Он позвонил ему по телефону. Трубку взяла Эльвира и в ответ на его просьбу позвать отца объяснила, что тот опохмелился и снова лег спать. По опыту известно, что до завтрашнего дня он вряд ли проснется. Александр уже собрался вешать трубку, как вдруг Эля виноватым голоском произнесла:

– Я хочу извиниться за вчерашнюю сцену. Я вела себя как последняя идиотка и свинья. Сама не знаю, что на меня нашло. У меня было ужасное настроение. Вы меня простите? – в ее голосе звучало искреннее раскаяние, но он не очень-то верил этому трогательному милому голоску. Эта девочка далеко не так проста, как может показаться на первый взгляд, в ее хорошенькой головке творится такое…

– Будем считать, что ничего не было. – Возможно, он тоже лукавил, но решил быть великодушным. – Но обещай мне, что это было в последний раз.

– Клянусь, я клянусь своей жизнью! – горячо заверила девушка.

– Не стоит клясться жизнью, вдруг не сможешь исполнить обещания, – посоветовал он.

– Если не смогу, тогда я умру, – быстро проговорила она и, чуть помолчав, добавила: – Передавайте привет своей жене. Она у вас красивая и мне нравится. И еще, я ей завидую. У нее есть вы, а у меня вас нет. Хотя я… – тут ее голос сорвался, и в трубке раздались короткие гудки.

Он с удивлением посмотрел на телефонный аппарат. Чего хочет от него эта взбалмошная девчонка? Неужели и в самом деле влюблена? Или это просто игра с ее стороны? Ладно, бог с ней, перебесится, и ей в конце концов надоест. А вот мэр тревожит его намного больше. Если он будет так много пить, то добром это не кончится. Непременно надо с ним поговорить на эту тему, попытаться образумить. И эти его слова про Алину, что они значат? Почему он скрыл от него свою связь с этой женщиной? Какие странные и противоречивые чувства испытывал он к ней, одновременно ненависть и страсть, хотел уйти, но не мог, боялся и обожал. Прямо как у Достоевского. Вот уж не думал, что этот человек способен испытывать такие сильные чувства, да и возраст уже солидный. Какая глупость, при чем тут возраст. Наоборот, как писал Тютчев: «О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней…» Впрочем, тут не любовь, тут иное чувство. Да и вообще, все слова, сказанные вчера его другом, произвели тягостное впечатление, как и он сам. Одиночество, тоска, грызущая душу, страх внутри тебя, от которого так трудно избавиться. Почему, откуда он берется, этот страх? И как с ним бороться, как победить, и возможно ли это? Внешне так легко быть сильным и заставить поверить в это других, но вот себя обмануть тяжелее. Не чувствовать, не поддаваться эмоциям, только разум. Один голый разум, расчет. Можно ли так жить? Так легче и труднее одновременно. Да, остекленевшие глаза мертвой женщины, точнее, один глаз, темно-карий, с черной точкой зрачка. Второй выколот, и на его месте застывшие сгустки крови, нервов и мышц. Десять ножевых ран на ее теле, две из них в живот, в утробу, в которой она выносила троих детей. Один удар ножом в бедро, два в шею, три в грудь и предплечья, и в ладони. Они проткнуты насквозь, кровавые стигматы, как у распятого Христа. Ей было больно, очень больно и страшно, когда она умирала. Но даже в эти минуты она думала не о себе, а о детях. Как они останутся без нее, как сумеют выжить в этом сумасшедшем жестоком мире? Дети были смыслом ее жизни, всем на свете. Ее муж, их отец, умер пять лет назад, нелепо и глупо, как, впрочем, и жил. Сорвался с балкона, будучи в стельку пьяным. А она, эта хрупкая милая женщина с застенчивой улыбкой и кроткими большими глазами, смиренно терпела его выходки, тянула на себе детей и все ему прощала. Она тяжело прожила свои сорок лет. Она успела устать от такой жизни, но не хотела умирать. Не хотела. Она цеплялась за жизнь до последнего. В ее жизни, как она считала, был смысл, в ее смерти смысла не было. Была боль, нечеловеческая, разрывающая тело и душу, затмевающая разум, и страх, равный этой самой боли или даже превосходящий ее по своей разрушающей гибельной силе и накалу. Кричать, кричать изо всех сил, выплевывая из саднящего немеющего горла звуки. А вдруг произойдет чудо и кто-нибудь услышит, придет на помощь и спасет?! Невероятно, ведь кругом никого нет, темнота, тишина.

Несмотря на то что день уже близился к вечеру, было еще довольно жарко, и поэтому хотелось купаться. Нырнуть с разбега в ледяную воду, ощутить на своей коже сильное прикосновение упругой водной глади. Прокурор решил отправиться на речку, окунуться перед сном, чтобы снять усталость и привести свои мысли в порядок. Воду он любил с детства, она успокаивала и влекла к себе. Она могла быть доброй и ласковой, но в то же время опасной и жестокой. Для тех, кто ее не боялся и умел с ней обращаться, она была другом, для других же она могла стать палачом, врагом. Как для той девочки, которую вынесли из воды мертвой. Это было его первым знакомством с Ее Величеством Смертью. Как давно это было! Ему тогда было неполных десять лет. Но все помнится, словно это произошло вчера. Сколько с тех пор смертей ему пришлось увидеть и пережить! Но та смерть была первой в его жизни…

Они с друзьями, как обычно, проводили время на речке, дело было во время летних каникул, в деревне. Играли в мяч, носились друг за другом по берегу, плескались в воде, как все нормальные мальчишки. Ему было весело и здорово. Был выходной, на редкость жаркий день, народу на речке полно. И вдруг – крики, шум, всеобщая паника. Сначала он не понял, что произошло, почему все кричат, волнуются, куда-то бегут. Они в это время с приятелем зашли в кусты, чтобы переодеть мокрые плавки. И вдруг…

– Что там случилось? – спросил он друга, который подбежал к ним и тяжело дыша, закричал:

– Скорее, побежали, не то самое интересное пропустите!

– Да в чем дело-то? Что пропустим?

– Девчонка утонула, пошли смотреть!

Девчонка утонула… Ее вынес из воды какой-то мужчина, кажется, ее отец, а может, кто-то другой. Сейчас это плохо помнится. Зато четко и ясно, словно это случилось вчера, он помнит ее лицо, ее неподвижное, бледное, нет, даже не бледное, а синее, распухшее, страшное лицо, тонкие плети рук, бессильно свисавшие вдоль тела, заключенного в розовый купальник, ее длинные, как у русалки, волосы, потемневшие от воды. Ее пытались спасти, делали искусственное дыхание. Кто-то плакал, кто-то давал советы, кто-то кричал, а кто-то просто с любопытством, смешанным со страхом, смотрел. Любопытных было много. Особенно мальчишек, большинство из которых впервые в своей жизни ТАК близко увидели смерть. Их пытались прогнать, но никто не слушался, да и не до них было, поэтому они не уходили, а вовсю глазели на мертвую девочку. Его приятель прибежал с криком: «Пошли скорее смотреть!», дергал его за рукав и почему-то жгучим шепотом говорил:

– Ты смотри, смотри, она мертвая, видишь, да? Я ее знаю. Это Катька Семенова, я на той неделе на ее велике катался. Ей родичи велик купили, классный такой, со свистком. Она мне покататься дала, а я за это жвачку ей подарил, клубничную.

А он смотрел на неподвижное тело девочки, на ее застывшее лицо, и одна мысль стучала в висках: «Мертва, она мертва, мертвая… Что это, как, почему? Разве так бывает?» Только что она плескалась в воде, он помнил ее, она плохо плавала, как все девчонки визжала и по-собачьи колотила руками по воде, поднимая кучу брызг. Он как раз проплывал мимо, и фонтан, поднятый ей, обдал его. Он еще поморщился и с неприязнью подумал: «Девчонки, какие они все дурные, ничего не умеют делать по-человечески!»

Он хотел сказать ей что-то обидное, но она, по-собачьи молотя руками и ногами, уплыла от него. Кажется, он все-таки крикнул ей вслед: «Чокнутая», или «Ненормальная», или что-то в этом роде. Она была живой, как и он сам. И вот ее нет, она мертва, неподвижна, и никогда уже не научится нормально плавать, и не прокатится на новом велосипеде, не попробует вкусную клубничную жвачку. Никогда…

– О чем вы задумались, можно узнать?

Он стряхнул с себя сеть воспоминаний и посмотрел на стоящую перед ним девушку в розовом купальнике. У той девочки тоже был розовый купальник. И длинные волосы. Как и у той, что стояла сейчас перед ним. Только она, его невестка, убрала свои густые темные волосы в небрежный пучок. Пряди волос выбились из него и намокли во время купания. Ее кожа уже успела покрыться легким загаром. А она неплохо сложена, эта милая брюнеточка, стройная, в меру длинноногая, талия тонкая и грудь красивая. Он рассматривал ее из-под полуопущенных ресниц. Впрочем, молчание длилось недолго, он довольно быстро ответил на ее вопрос:

– Вспоминаю кое-что, одну историю из детства.

– Связанную с водой?

– Угадали.

– А можно узнать, что это за история? Люблю слушать чужие воспоминания. – Она присела рядом с ним на мокрый песок.

– В самом деле? – он немного удивился. – Большинство чужих воспоминаний слишком нудные, скучные и затянутые. И слушать их невыносимо. Вначале еще ничего. Но потом начинаешь отчаянно зевать, пытаясь делать вид, что тебе безумно интересно, и думать про себя: «Да когда же ты, наконец, заткнешься, черт возьми!»

Она засмеялась:

– Пожалуй, вы правы. Но все зависит от рассказчика. Некоторые люди очень интересно рассказывают. Помню, мой сосед, пенсионер, так увлекательно рассказывал нам, детям, во время прогулок во дворе о своей жизни, о войне, что мы переставали играть, бегать и слушали, открыв рот, стараясь сесть поближе к нему на скамейку, чтобы было лучше слышно.

– Это лишь исключение, которое подтверждает правило. Но чаще бывает наоборот. И знаете почему?

– Почему?

– Люди вообще обожают поговорить о себе, любимых, и считают, что все, что произошло с ними в этой жизни, начиная от первых слов, сказанных в розовом младенчестве и заканчивая последними успехами и поражениями, самым важным на свете. Впрочем, о поражениях говорят реже, только когда хотят поплакаться в жилетку, чаще рассказывают о своих достижениях и победах. Люди так увлекаются, что забывают о том, что слушателю глубоко безразлично, какие отметки они получали в школе и когда впервые поцеловались.

Она усмехнулась, закусила нижнюю губу:

– А вы разве не входите в их число? Не любите говорить о себе?

– Я – нет. Впрочем, если вам в самом деле интересно, могу рассказать, о чем я сейчас думал. Тем более что мои воспоминания связаны в большей степени не со мной. А с ней, с одной весьма оригинальной дамой, которую все боятся. Одна всемогущая дамочка, знаете ли, может быть жестокой и коварной и приходить нежданно.

– Вы меня заинтриговали. Кто эта дама? Я ее знаю?

– Вы, конечно, слышали о ее существовании, как и все, живущие на этой земле, но вот знаете ли вы ее лично, утверждать не берусь.

– Да кто же она? Как ее имя?

Он чуть помедлил и произнес, растягивая звуки:

– Ее имя – смерть.

– Что?!

– Ее Величество Смерть, королева Смерть. И именно про мою первую встречу с ней я думал. Это было давно, мне тогда было всего десять лет…

Он рассказал ей эту историю. Она слушала внимательно, затаив дыхание, он же чувствовал, как она напряжена и заинтересована.

– Наверное, после этой трагедии вы стали бояться воды и долго не могли плавать? Я угадала? – спросила она, откинув назад мокрую прядь волос, которая лезла ей в глаза.

– На сей раз не угадали, – он едва заметно усмехнулся уголком рта.

– Неужели пересилили страх и заставили себя войти в воду? – Она была так взволнованна, что перестала его стесняться и даже придвинулась ближе, сама этого не заметив.

– Да собственно, нечего было преодолевать.

– Как же это?

– Очень просто, потому что не было никакого страха. Я не боялся воды. Наоборот, я даже полюбил ее еще больше, я привязался к ней и начал по-настоящему учиться плавать. Даже записался в секцию по плаванию. Правда, потом бросил. Но страха не было, могу вас заверить. Я верил воде, я знал, что она не причинит мне вреда, не сделает ничего плохого.

– Но как же так?

Она казалась пораженной и недоумевающей, на ее смуглых щеках выступил румянец, она вынула заколку из своих густых волос, и они водопадом упали на ее плечи, совсем как у Эльвиры… Этот жест, цвет и длина волос были похожи, впрочем, на этом сходство между ними заканчивалось. В остальном они были разными, очень разными.

– Как же так? – повторила она, глядя на него расширенными светло-карими глазами. – Неужели смерть этой девочки не произвела на вас никакого впечатления? Неужели вам не было жаль ее?

– Почему же? – он пожал плечами. – Было жаль, и я часто и много думал о ней и о смерти. Она даже снилась мне. Вернее, они обе. Они надолго стали моими спутницами и собеседницами.

– Но тогда почему же вы не испытывали страха перед водой, перед ее стихией и жестокостью?

– Не знаю, возможно, потому, что я понимал – вода и другие природные стихии не могут быть жестоки. Жестокость – привилегия людей. А природа хотя и убивает, но делает это не по своей воле.

– А по чьей же? По воле Бога?

– Бога или судьбы, как угодно называйте. Но сама природа тут ни при чем. Да, она может стать невольным убийцей и палачом для тех, кто оказывается слабее ее.

Она задумалась и покусала нижнюю губу.

– А вы отлично плаваете, – похвалила она. – Вы и Пашку, наверное, с детства к воде приучали?

– Да, было дело.

– Он тоже хорошо плавает. Кстати, что-то он долго плескается, надо бы его позвать. Уже вечереет, и вода становится холодной. – Она встала на ноги, отряхивая песок, приставший к ее округлой попке.

– А вы научите меня хорошо плавать, по правилам? – вдруг спросила она, уже на ходу оборачиваясь. – А то я плаваю по-собачьи, много сил трачу и дышу неправильно. Я-то сама долго не умела плавать, воды боялась, хотя и не думала о ее жестокости, но все равно боялась. С подружкой мы купили абонемент в бассейн, и только в старших классах она меня научила плавать. Так вы покажете мне, как правильно плавать? – повторила она свой вопрос и посмотрела на него.

– Почему бы и нет? – Он тоже поднялся. – В следующий раз и начнем. А пока я окунусь последний раз, перед уходом. Скоро начнет темнеть. Пора собираться домой.

И он быстрым уверенным шагом направился к реке…

Я остановилась, глядя ему вслед, и с недоумением подумала, обращаясь к самой себе: «Интересно, почему я обратилась к нему с этой просьбой? Ведь Пашка вполне может меня научить. Как раз сегодня он предлагал мне, я же отказалась. Лень было. Почему же я попросила именно его, человека, которого побаиваюсь и перед которым робею?»

Так и не найдя ответа на этот вопрос, я заколола волосы и побежала к воде, чтобы тоже искупаться напоследок. А то и в самом деле солнце садится, и пора домой. К тому же я успела проголодаться. На воздухе и после пребывания в воде всегда хочется есть. Большую жареную курицу с хрустящей коркой и соленым огурчиком. Я сглотнула слюну и с разбега бросилась в воду, и сразу поплыла, хотя обычно входила в реку медленно и постепенно, приучая тело к ее прохладным прикосновениям…

Несмотря на то что я вдоволь сегодня наплавалась, отдохнула на воздухе и, по всем законам природы, должна была крепко и сладко спать, словно младенец, заснуть мне удалось не скоро. Я лежала, откинув одеяло из-за ночной жары, и пялилась в потолок, на который луна порой бросала причудливые тени. Пашка мирно сопел рядом, уткнувшись носом в мое плечо, как маленький котенок. В такие минуты я чувствовала в себе материнские инстинкты и ощущала себя матерью своего мужа, а его – несмышленым дитем, нуждающимся в моей заботе и защите. Смешно… Ведь на самом деле он сам способен меня защитить. Он сильный и смелый, мой мальчик. Это я маленькая, слабая девочка, которая так всего боится. Если подумать, то я ужасная трусиха, я боюсь так многого, что даже замучаешься перечислять. Впрочем, есть ли среди живущих на земле те, кто совершенно лишен чувства страха? По-моему, таких людей не бывает, страх дается человеку с генами, одни в меньшей степени подвержены его воздействию, а другие – в большей. Но таких людей, которым страх вообще неведом, не существует. Уф, куда меня занесло! Я глубоко вздохнула и сменила положение тела. Пашка к тому времени сполз с моего плеча и перевернулся на бок, так что я могла лицезреть его спину. Так что там со страхом? Даже при всем своем бесстрашии мой свекор тоже чего-то боится. Интересно, чего? Я хорошо помнила наш странный ночной разговор на балконе. Я не раз мысленно возвращалась к нему, но так до конца и не могла понять его слов о том, что самый сильный страх внутри нас самих и от него избавиться труднее всего. Нет, в целом я, конечно, понимала, что он имеет в виду, но все-таки чего боится он, этот человек с таким бесстрастным лицом и холодными непроницаемыми глазами? Неужели эти глаза умеют плакать, сердце биться, как у подстреленного зайца, а голос дрожать? Невозможно представить себе подобное. Но ведь наверняка такое случалось, он же не супермен, не робот, а всего лишь человек, пусть сильный и смелый, но человек. Подумать только, маленький десятилетний мальчик, но сцена, которая поразила бы и испугала даже взрослого человека, не произвела на него никакого впечатления. Вернее, произвела, но не совсем то, которое испытал бы любой нормальный человек. Например, представляю себя на его месте, да я к воде близко не подошла бы после того случая! Сделаем скидку на то, что он мальчик и его психика более устойчива, но все равно должно было пройти время, прежде чем он перестал бы видеть в воде источник опасности. А что делает десятилетний мальчик? Бежит записываться в секцию плавания, когда еще так свежи воспоминания об утонувшей девочке, о ее длинных русалочьих волосах, потемневших от воды, о посиневшей коже, остекленевших глазах. Я даже поежилась, ощутив в жарком воздухе ледяное прикосновение смерти. Я так задумалась о природе страха, о смерти, что не заметила, как начался дождь. Я с облегчением вздохнула и вытерла ладонью пот со лба, рука моя дрожала. Мне стало ужасно стыдно, видел бы сейчас меня мой свекор! Нет, я не только безнадежная трусиха, а еще и слишком впечатлительная идиотка, у которой не все в порядке с нервами. Надо же так себя накрутить! Хорошо, что я успела вовремя закрыть рот и не заорать. Иначе перебудила бы всех своими воплями, и как бы я выкручивалась потом? Сказала бы, что сон страшный приснился, ничего другого сразу и не придумаешь. Да, получилось бы неудобно и глупо… И снова мысли мои вернулись к тому маленькому мальчику, каким был когда-то мой свекор. Я не понимала, как он мог сразу после встречи со смертью бросить ей вызов, забыть о мертвой девочке и презреть опасность, таившуюся в глубине вод… И вдруг меня осенило. Я даже подпрыгнула на кровати. А что, если он таким образом пытался побороть свой страх, подсознательно гнездившийся в его сердце? Победить его в самом зародыше, не дав ему разрастись, овладеть им, поэтому и пошел в секцию по плаванию. Оригинальная мысль. Ты не такая уж дурочка, Машенька, – похвалила я себя. Но черт возьми, и зачем я попросила свекра научить меня плавать? Теперь я уже не уверена, что хочу этого. А отказаться неудобно. Остается надеяться, что он забудет о моей просьбе или будет слишком занят. Встретились же мы сегодня совершенно случайно. Нам с Пашкой так понравилось купаться и загорать, что мы до самого вечера не могли покинуть пляж. Говорили, вот еще разок окунемся – и пойдем домой, но никак не могли уйти. И вдруг я заметила свекра, идущего к нам своей легкой уверенной походкой. Надо сказать, что фигура у него очень даже ничего, особенно для мужчины, которому за сорок. Пусть он и невысокого роста, но зато стройный и подтянутый, ничего лишнего, в том числе и намека на намечающийся живот, мускулистый торс, широкие плечи. Интересно, сохранится ли так же хорошо Пашка к его годам и не расплывется? Хорошо бы, не люблю толстых. Впрочем, что за бред лезет в голову? Какое мне дело до физических данных моего родственника? Будь он жирным, как хряк на почившей в бозе выставке ВДНХ, и имей он брюхо, как у беременной дамы, что это меняет? Все равно он противный тип и не вызывает у меня теплых чувств. Любопытно, а что он думает обо мне? Считает меня маленькой глупенькой девочкой? Нравлюсь ли я ему внешне или я не в его вкусе? Пашка сказал, что в новом розовом купальнике, который я сегодня одела впервые, я смело могу идти на конкурс красоты, уверенная в том, что займу там первое место. Возможно, он слегка преувеличил, но скажу без лишней скромности, выгляжу я в этом купальнике очень неплохо. Недаром я сидела на диете почти два месяца и сбросила лишние шесть кило, чтобы чувствовать себя уверенно на пляже. И загореть успела, загар мне идет. Заметил ли это господин прокурор, или ему все равно и он не видит во мне женщину? Да, он смотрел на меня, но понять по его бесстрастному взгляду, что он думает и чувствует, очень трудно. Обычно я всегда понимаю, какое впечатление произвожу на мужчин. Но видно, это тот редкий случай, когда мое чутье меня подводит. Впрочем, бог с ним, пусть относится ко мне как хочет. Мне с ним не жить, слава богу. С Людмилой мы нашли общий язык, и я очень этому рада. Редко, когда невестка может похвастаться искренними и теплыми отношениями со своей свекровью. Мне повезло. Кстати, как она себя чувствует? Сегодня утром она выглядела такой расстроенной. Эта жуткая смерть ее знакомой… все это так ужасно. Вечером она вернулась поздно, когда мы уже лежали в постели. И я лишь еле услышала, как хлопнула входная дверь. Хотела выйти, спросить, как дела, но не решилась. К тому же я слышала голос Александра Владимировича, он что-то говорил жене. Было неудобно им мешать. Обязательно утром встану пораньше, чтобы встретиться с ней и расспросить обо всем. Впрочем, что нового она может мне сказать, кроме того, что уже сказала? Вот свекор мог бы много любопытного мне поведать, он ведь прокурор, и наверняка ему известны подробности этого жуткого убийства. Я хотела его расспросить там, на пляже, но побоялась. К тому же Пашка предупреждал меня, что отец не любит говорить о работе и очень редко обсуждает с ним свои дела, только если сам считает это нужным. Странно, что я почти забыла о столь поразившей меня истории, легкомысленное создание – это я о себе, – увлеклась солнцем, водой и свободой и не хотела думать о страшных горьких вещах…