Текст книги "Медовый месяц"

Автор книги: Инна Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Глава 9

После похорон я вернулась в родной Пашкин город. Зачем я это сделала? Приехала в город, который стал для меня ненавистен и превратился в моего врага? Не знаю… Я не могла больше слушать жалостливые утешения моей мамы и отвечать на ее вопросы. Хотя надо отдать ей должное, моя милая мамочка еще раз доказала, что она мудрая женщина и не докучала мне расспросами, понимая мое состояние, но все равно она не могла скрыть слез и удержаться порой от вопросов, ответы на которые я и сама не знала.

– Как же так, Машенька? – было первым, что она спросила, когда я, переступив порог нашей квартиры и не в силах сдерживаться, уткнулась лицом в ее такое родное, такое надежное плечо. – Неужели это правда? – еще спросила она.

Что я могла ответить, ведь я и сама не знала, правда ли это или ложь? Но как же так? Как же так? Этот вопрос стучал у меня в висках отбойными молотками, отдаваясь эхом в голове. А еще одной причиной, по которой я стремилась вернуться назад, был, конечно же, он – Саша. Человек, которого я любила и которому верила. Я не думала уже о том, что будет дальше, и о том, что я совершаю грех. У меня не было сил думать сейчас об этом. Он был нужен мне сейчас, как никогда раньше, его сила, его спокойствие, его любовь ко мне. Без всего этого мне было не справиться, не выдержать. Хотя рядом со мной и был Пашка, мой милый, дорогой, замечательный Пашка, который помогал мне уже одним своим присутствием не сойти с ума, не погрязнуть окончательно в этой бездне горя и боли, окружавшей меня все это время. Но его присутствия мне было мало. Мне нужен был Саша. И мы вернулись в этот город. Город-убийцу, который отнял у меня мою подругу, взрастил этого монстра, обагрившего его улицы кровью…

Саша встретил нас в аэропорту. Он был на своей черной «Волге», за рулем. И когда я увидела его, идущего нам навстречу, мне стоило больших усилий не броситься в его объятия. Но это было иное чувство, отличное от той животной страсти, которая терзала меня раньше. Нет. После всего пережитого мои чувства тоже претерпели изменения. Мне даже не хотелось сейчас заниматься с ним любовью, я была еще не готова к этому, не могла. Мне просто хотелось видеть его рядом, держать за руку и ощущать тепло и силу его тела, которое даст мне намек на чувство защищенности и покоя. Ибо самого покоя и защищенности уже нет. И будет ли, не знаю…

Но я сдержалась, не стала бросаться ему на шею и только лишь подала руку, которую он не сильно, но ласково сжал. Пашка смотрел на нас, и в какой-то миг мне почудилось, что в его глазах промелькнуло нечто похожее на понимание. Не знаю, какое определение дать этому чувству: гнев, ревность, злорадство, боль, страх? Впрочем, мне все это лишь почудилось.

Всю дорогу мы ехали молча. Саша ни о чем нас не расспрашивал, за что я была очень ему благодарна. Он давал мне время прийти в себя. Привыкнуть к этой боли, которая жила внутри меня, научиться жить с ней. И я училась.

– Как мама? – спросил Пашка, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

– Нормально. Она слегка приболела и поэтому не поехала вас встречать.

– Что-нибудь серьезное?

– Да нет, немного простыла, наверное, перекупалась в выходные. Кстати, она испекла пироги с вишней.

Пироги с вишней, как это вкусно!

– Лиза любила пироги с вишней, – тихо сказала я и заплакала.

Саша виновато посмотрел на меня, потом сказал:

– Тебе еще долгое время любая тема будет напоминать о ней. Любое слово, событие. Это неизбежно.

– Что же мне делать? – беспомощно спросила я, надеясь, что он даст мне единственно верный совет.

– Ничего. Просто учиться жить с этим. – Он коснулся моей руки и едва слышно добавил, чтобы не услышал сидящий на заднем сиденье Пашка: – Я с тобой.

И я так же тихо ответила:

– Спасибо, я знаю.

А потом мы заехали на речку, чтобы искупаться. Вода смывала боль, и мне становилось легче. Если бы можно было все плохое вот так смыть потоками воды, растворить в них свою печаль и тоску. Я смотрела на ясное небо, яркое солнце, и мне не верилось, ну никак не верилось в то, что Лизы больше нет. Этого просто не могло быть, когда окружающая природа так прекрасна. А может быть, в этой красоте таится обман? Нельзя верить ей. Нельзя верить счастью, оно так быстро проходит. Нельзя верить чудесам, их не бывает. И нельзя верить жизни, потому что существует смерть…

Когда мы возвращались домой, мне вдруг ужасно захотелось спать, я совсем мало спала последние дни. А минувшую ночь и вовсе не сомкнула глаз. Какое бы горе мы ни испытывали, но организм рано или поздно потребует сна, еды и отдыха. Таковы правила, установленные природой, и люди не могут их изменить. Поэтому, засыпая, я подумала о пирогах с вишней, и эта мысль хотя и была горькой, но все же я знала, что, придя домой, сяду за стол и буду есть пироги и запивать их сладким чаем. Пускай и роняя в него слезы. Это природа, черт ее возьми, и ничего тут не поделаешь!

Мне приснился жуткий сон: Лиза плавает в реке из крови и зовет меня за собой. Я кричу ей: «Выходи на берег, это же кровь, а не вода, разве ты не видишь этого, не чувствуешь?» Но она не слышит меня, она смеется и машет мне рукой, предлагая присоединиться к ней. И я, сама не понимая как, слушаюсь ее и вхожу в кровавую реку. Я погружаюсь в нее и чувствую на своих губах соленый вкус крови. И вот лавина накрывает меня с головой. Я захлебываюсь, совсем как тогда, когда я тонула, но тогда это была обычная вода. Мне не хватает воздуха, соленый вязкий вкус заполняет рот. Я хочу закричать, но не могу. Я понимаю, что сейчас захлебнусь, меня охватывает ужас, но я ничего не могу сделать. Я умираю, умираю в море крови. Как символично, господи, и как ужасно! Я открываю глаза, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Крик застыл в горле, он не вырвался наружу. Я прижимаю руки к груди и пытаюсь прийти в себя. Саша и Пашка о чем-то вполголоса переговариваются, совсем тихо, чтобы не разбудить меня. Они не знают, что я проснулась. А я не хочу, чтобы они знали о моем пробуждении, так же, как не хочу рассказывать о своем сне. Саша уверенно ведет машину. Пашка сидит рядом с ним и что-то говорит ему, кажется, я слышу свое имя. Они говорят обо мне, о том, что со мной надо обращаться как можно мягче и тактичнее, что я пережила такое потрясение и т. д. Я не разбираю их слов. Но смысл их мне ясен. Спасибо, мои дорогие, за вашу заботу обо мне и любовь. Я тоже люблю вас обоих, очень люблю. Я потираю онемевшую щеку, и вдруг взгляд мой падает на бурое пятно на красивом мягком ворсе чехлов, на заднем сиденье. Я трогаю его пальцем, оно не влажное, сухое, значит, появилось не сегодня. На что оно похоже? Господи, конечно на кровь, которую я видела сейчас во сне! Но откуда она взялась здесь? Или это продолжение моего кошмара? Я зажмуриваю глаза, а потом открываю их, в надежде, что видение исчезнет. Но нет, оно по-прежнему на месте, не очень большое, но вполне заметное пятно бурого цвета. Почему я решила, что это кровь? Это может быть что угодно: кетчуп, сок, лак для ногтей, мало ли что еще? Просто кровь преследует меня и не оставляет меня в покое. Вот она и мерещится мне везде. Так нельзя. Надо остановиться. Иначе я сойду с ума. Сойти с ума… Возможно, это был бы еще не самый плохой выход. По крайней мере, я бы не чувствовала боли, потому что жила бы в другом мире. Но в каком и с кем?

Все последующие дни Пашка не отпускал меня из дома одну, даже в магазин в соседнем доме. Он боялся за меня. Боялся, что со мной что-то случится. Хотя что может случиться страшнее того, что уже случилось? А я словно утратила чувство страха за свою жизнь. Мне было все равно, жива я или нет. Какая разница, если моя нынешняя жизнь похожа на дурной непрекращающийся сон? Я механически смотрела телевизор, ничего не видя в нем. Ела вкусные блюда, приготовленные Людмилой, совершенно не чувствуя их вкуса. И спала, не видя снов. Впрочем, это как раз было неплохо, я боялась снова увидеть тог кровавый кошмар, который привиделся мне в машине. Что-то меня мучило помимо основной боли. Какие-то обрывки мыслей и чувств, которые ускользали от меня, хотя порой мне казалось, что еще немного – и я пойму нечто очень важное, но они снова ускользали от меня, и, с одной стороны, я была расстроена этим фактом, мне так хотелось собрать все воедино, но, с другой – я испытывала облегчение, словно и не нужно мне было заглядывать в эти мысли, лучше оставаться в неведении. Почему? Я и сама этого не знала. Но отчего-то, когда цепочка бессвязных обрывков и образов уже готова была сложиться в моей голове в стройную систему, вдруг возникала некая преграда в моем сознании, и я сама говорила себе: «Стоп! Ты не должна лезть дальше, лучше остановиться сейчас, пока не поздно». И я никак не могла понять, почему так происходит, пока я не нашла эту кассету с фильмом, который и позволил мне наконец понять, почему я так боюсь и упорно сопротивляюсь построению этой логической цепочки…

А дело было так. Пашка лег спать, а я решила хоть немного отвлечься и посмотреть «Ужасно смешную комедию», как многообещающе было написано на обложке кассеты. Вставила ее в видеомагнитофон и начала смотреть. Первые же кадры заинтриговали меня, хотя я не думала, что любое, даже самое замечательное кино сможет отвлечь меня от тоскливых мыслей. Начиналась картина с приезда юной девушки, студентки колледжа, на каникулы к своей старшей сестре, которая не так давно вышла замуж. Начало фильма скорее обещало мелодраму, ничего смешного там не было, и я поняла, что обложка от кассеты просто перепутана, что и неудивительно, ведь этих кассет в доме было по меньшей мере несколько сотен. Ну что ж, мелодрама так мелодрама, решила я, даже лучше, юмор сейчас я вряд ли способна воспринять. Но дальше началось такое, что, с одной стороны, мне хотелось перестать смотреть, а с другой – я не могла оторваться от экрана. Во-первых, студентка влюбилась в мужа своей сестры, который был намного старше ее, мучилась сомнениями и не могла понять, как он к ней относится. Муж, кстати, адвокат по профессии. А тем временем в маленьком городке, где происходят все эти события, начинается серия жутких убийств, гибнут молодые красивые девушки. Их находят задушенными. Город в панике, полиция стоит на ушах, но не может поймать убийцу. Тем временем между героиней и предметом ее страсти происходит объяснение, и она узнает, что ее любовь взаимна. Пока они предаются взаимному счастью, омраченному муками совести по отношению к сестре и жене, находят убитой соседскую девочку, с которой главная героиня успела подружиться. Девочка носила на шее золотой крестик, который никогда не снимала. Когда девочку находят мертвой, то крестика на ней не оказалось. Позже героиня случайно находит среди вещей своего любовника очень похожий крестик. Она в недоумении задает ему вопрос: «Откуда?» На что он, краснея и отводя глаза, бормочет нечто невразумительное вроде: «Нашел в траве, хотел вернуть девочке, когда еще не знал, что она убита». На вопрос, почему же не отдал сейчас полиции, отвечает: «Ты что?! Меня же могут начать подозревать, к тому же шеф полиции имеет на меня зуб». Шеф уже радостно предвкушает, как увидит своего врага в тюрьме, но неожиданно того признают невиновным благодаря блестящей защите адвоката. Приведенные аргументы убеждают девушку в том, что ее возлюбленному ни в коем случае нельзя идти в полицию со своей находкой. А спустя пару дней убивают ее сестру. Причем находит ее сама героиня, когда прогуливается по лесному массиву недалеко от их дома. И рядом с телом сестры она видит… ее мужа, своего любовника, который, увидев ее, начинает рыдать, рвать на себе волосы и умолять бездыханную женщину очнуться. Безутешный вдовец рассказывает девушке душераздирающую историю о том, как он услышал крики и, устремившись в их направлении, обнаружил свою жену мертвой, и, пока он пытался привести ее в чувство, убийце удалось скрыться. Он умоляет девушку не сообщать в полицию, могут начать подозревать его, так как накануне они с женой прилюдно ругались и многие стали невольными свидетелями этого скандала. К тому же ходят слухи об их любовной связи, поэтому лучше будет, если тело найдет кто-то другой, а то могут связать ее смерть с их романом, начнут их подозревать. Наивная влюбленная девушка охотно верит всему, что говорит ей любимый, и соглашается спрятать тело сестры. Ее не смущают окровавленные руки и пятна крови на рубашке ее возлюбленного, происхождение которых он объясняет тем, что тот испачкался, пытаясь привести жену в чувство, думая, что она жива. В конечном итоге оказывается, что именно этот ее возлюбленный и является убийцей-маньяком, все факты указывают на него, но ослепленная любовью девушка не желает ничего замечать. Выясняется, что этот человек уже был осужден в юности за изнасилование и убийство, после чего лечился в психиатрической клинике. Затем, пользуясь поддельными документами, умудрился завести адвокатскую практику, жениться и долгое время казался вполне нормальным человеком и гражданином. Но видно, темные силы все же его не оставили, потому что он вдруг начинает убивать, входит во вкус и уже не может остановиться. Хотя и сам этого хочет. О чем говорят его последние слова, когда, раненый, он умоляет, чтобы влюбленная в него девушка вонзила нож в его сердце, чтобы «прекратить весь этот ужас», так как сам он сделать это не в силах. Девушка рыдает, но не может выполнить его просьбу. Тогда маньяк начинает звереть, бросается на нее с этим ножом, и только эффектное появление в самый последний момент шефа полиции спасает ее от смерти…

Уже давно появилось слово «конец», кончилась кассета, а я все еще сидела, вглядываясь в пустой экран, не в силах от него оторваться… Господи, если бы я посмотрела этот фильм месяца два-три назад, я бы восприняла его совсем иначе: чуть-чуть испугалась, посмеялась над наивностью героини и некоторыми явными ляпами по ходу сюжета, – словом, провела бы полтора часа с удовольствием и, положив кассету на полку, вскоре забыла бы про ее существование. Но это раньше… А сейчас все было иначе. Я уже не могла воспринимать все увиденное как выдумку, как некую далекую от меня страшилку. Все, что происходило на экране, было слишком похоже на реальность последних дней. Я, как и героиня фильма, находила мертвое, залитое кровью тело своей хорошей знакомой, потом рыдала над телом сестры, ведь Лиза была для меня больше, чем подругой, я считала ее своей сестрой. Существовало только одно отличие. Но оно-то и было самым главным. События, происходящие в фильме, были выдуманы, кровь, которая лилась на экране, была ненастоящей. Мне же пришлось пережить похожую ситуацию на самом деле. И как я до сих пор не сошла с ума, я не знаю. Но главное, что поразило меня, лишило сил и заставило похолодеть, была мысль, которая пришла в голову после просмотра фильма. Сумасшедшая, дикая, нереальная, кошмарная, о которой одновременно даже глупо и страшно подумать… Слишком сюжет этого фильма был похож на реальность. И я подумала, что героиня ослепла от своей безумной страсти к мужчине и не замечала очевидных вещей. Не хотела замечать. А что, если и я так же ослепла от любви и не желаю замечать очевидного? Чего? Ну например, этой заколки, которая неизвестно как попала в карман Сашиного пиджака. Правда, он объяснил ее появление, но как-то неубедительно, так же неубедительно, как и герой фильма объяснял историю с крестиком. Далее, неожиданное появление Саши в ту ночь на холме… Что он там делал? Опять же, пояснение «гулял» выглядит, мягко говоря, странно, и как я сразу этого не заметила? Гулять ночью, под проливным дождем, – удовольствие сомнительное. И очень уж вовремя он там появился! Утверждал, что не слышал криков, но я-то их слышала! Почему он ничего не слышал, не заткнул же он себе уши? Значит, он соврал. Далее, пятна крови на его одежде, да опять же есть объяснение, он пытался привести в чувство девушку, касался ее, совсем как герой фильма… А книги о серийных убийцах в его кабинете, которые, как видно по затертости страниц, являются его настольной литературой, и подчеркнутые места в них? Опять же, можно сказать, он прокурор и по роду занятий интерес к подобной литературе оправдан, но тем не менее… Далее, его загадочная фраза о душе, я хорошо ее запомнила, когда в порыве чувств воскликнула нечто вроде: «Как бы я хотела заглянуть в твою душу и все прочитать в ней!» Он тогда ответил: «Пожалуй, не стоит, ведь там можно увидеть нечто такое, что может тебе не понравиться и даже испугать».

Почему он так сказал, что имел в виду? А его рассуждения о страхе, о смерти? Ведь все идет из детства. Я читала воспоминания серийного убийцы Сливко, который работал вожатым в пионерлагере или кем-то еще, – короче, работал с детьми, которых потом начал убивать, заманивая в укромные места. Так вот, он вспоминает, что когда был маленьким, то стал свидетелем одной трагедии: мальчик в пионерской форме попал под машину. И это зрелище – умирающий мальчик, его кровь на белой рубашке – так потрясло его, что потом часто снилось ему, а став взрослым, он начал убивать вот таких же мальчиков в пионерской форме, которые напоминали ему ту сцену из далекого детства…

И наконец, пятна крови на чехлах в его машине, откуда они взялись? Правда, я так и не убедилась, что это именно кровь, а не кетчуп, не краска и т. д., но в совокупности со всем остальным все это наводит на размышления… Господи, о чем я думаю?! Я вскочила с кресла, в котором смотрела кино. Дрожащими руками вынула кассету из видака, убрала подальше. Как подобный бред мог прийти мне в голову? Это же дико, немыслимо, отвратительно! Неужели какой-то выдуманный сюжет фильма, совершенно случайно оказавшийся похожим на реальные события, мог так взволновать меня и заставить додуматься до подобной нелепости?! Наверное, я сошла с ума, сошла с ума!

Я повторяла эти слова десятки, а может, сотни раз, пока, стоя под ледяными струями душа, пыталась с помощью холодной воды прийти в себя и избавиться от этих кошмарных мыслей. Но у меня ничего не получалось. С упорством, от которого мне хотелось выть, эти мысли лезли в мою бедную голову и не давали покоя…

Всю ночь я провела без сна, ворочалась с боку на бок. Как я могу подозревать человека, которого люблю и который любит меня?! Это глупо, все мои доводы смешны, стоит спросить его – и они рассыплются, словно карточный домик. Он убедительно объяснит мне, что к чему, и мне станет стыдно за свои мерзкие подозрения, все выяснится. Да, но как я смогу это сделать? Прямо спросить его:

– Милый, ты случайно не серийный убийца-маньяк?

Я даже истерически засмеялась от подобной мысли, хотя мне было совсем не смешно. Но неужели мне суждено терзаться сомнениями? Я же не вынесу этого, сойду с ума! Это слишком тяжело. Значит, надо все выяснить. Но что, если окажется, что это все-таки он убивал, что я буду делать? Как смогу жить после этого чудовищного факта? Что мне останется сделать? Сигануть с балкона, повеситься? А он? Смогу ли я поднять на него руку, убить его, как просил в фильме главный герой свою подругу? Она не смогла… Я тоже не смогу, нет, никогда, даже если… Я даже застонала от душевной боли. О чем я думаю, черт возьми, неужели все это всерьез? Это просто нарушение психики, мне надо показаться психиатру, это навязчивая идея. Нет, нет, даже думать об этом невыносимо! Но несмотря на все уговоры, я не могла отделаться от этой дикой идеи и до самого рассвета не сомкнула глаз… А когда все же задремала, мне приснилось что-то очень страшное, не помню, что именно, но проснулась я в холодном поту, от бешеного стука собственного сердца…

Когда утром, за завтраком, я увидела Сашу, то едва не упала в обморок. Я боялась встретиться с ним глазами, я боялась, что он прочитает мои мысли в моем взгляде. Но когда завтрак закончился, я, словно слушая себя со стороны, сказала, обращаясь к нему:

– Александр Владимирович, мне надо с вами поговорить, можно?

– Пожалуйста, – он чуть удивленно посмотрел на меня. – Мне, кстати, тоже надо кое-что тебе сказать, одну новость.

Мы вошли в его кабинет, и он плотно прикрыл дверь.

– О чем же ты хотела со мной поговорить? Я тебя слушаю. – Он сел рядом со мной на диван и взял мою ладонь в свою.

Я отвела глаза:

– Нет, сначала говори ты, я потом.

– Как хочешь. – Он выдержал паузу, потом выразительно взглянул на меня: – То, что я сейчас тебе скажу, очень важно, но может напугать тебя, потому что… одним словом, приготовься к тому, что мои слова могут тебя сильно взволновать. Но я все же должен тебе это сказать. Тебе необходимо это знать.

Я почувствовала, что сейчас потеряю сознание. «Он решил признаться во всем сам, – промелькнуло в голове. – Господи, что же мне делать?! Как реагировать?!»

– Я все знаю, – едва слышно пролепетала я.

– Откуда? Кто тебе сказал? – он нахмурился и посмотрел на меня весьма удивленно.

– Никто, я догадалась сама, но не бойся, я никому не скажу, – горячо зашептала я.

– Подожди, подожди. О чем ты? Я не совсем понимаю. – Его взгляд выражал искреннее недоумение.

– Как о чем? О том, что… – тут я замялась, не могла же я прямо сказать: «О том, что ты убийца». – И я отступила. – Сначала ты скажи, что хотел.

– Но почему… – начал было он, но я умоляюще сжала его руку:

– Нет, сначала ты, прошу тебя!

Он, наверное, подумал, что у меня не все в порядке с головой, но все же внял моей просьбе:

– Дело в том, что человек, который виновен в смерти Эльвиры, твоей подруги и еще нескольких женщин, найден.

Он замолчал и выразительно посмотрел на меня, ожидая моей реакции.

– Не может быть! – выдохнула я. – Кто он?

– Самый обыкновенный на первый взгляд человек, – он пожал плечами. – Молодой, бывший студент, год назад бросил учебу, сейчас работает. Но пока это только предположение, без веских доказательств мы не можем утверждать, что…

– Как его нашли? – перебила я. – Он признался? Какие против него улики?

– Нашли в какой-то степени случайно. Он напал на девушку, которую, по ее словам, пытался изнасиловать и угрожал ей физической расправой, правда, он уверял, что всего лишь пытался с ней познакомиться, но нашлись свидетели которые видели эту сцену. К тому же продавщица шляпного магазина опознала в нем того самого парня, который заигрывал с Лизой. Также при нем оказался нож, который, опять же по его утверждению, он носил с собой на всякий случай, для самообороны от всякого «хулиганья», как он выразился. В его квартире обнаружили вещи девушки, которая была найдена мертвой в городском парке. Ну и еще несколько улик, которые указывают на то, что он вполне может являться убийцей. Вообще-то я не должен всего этого тебе говорить. В принципе это тайна следствия, и факт его заключения еще не обнародован, о нем мало кто знает. Но я не мог тебе не сообщить, зная, как для тебя это важно.

– Господи! – только и могла повторять я, словно читая молитву, состоящую из одного слова. – Господи!

А потом, прижав ладони к пылающим щекам, разрыдалась. Словно ледяная лавина, давившая на мое сердце, растаяла, и мне сразу стало легче дышать. Мой любимый, мой единственный, мой родной человек не виновен! И как я могла подозревать его в подобной мерзости, глупая истеричная гусыня?!

– Прости меня, прости меня! – повторяла я, рыдая на его груди.

– За что простить? – он явно пребывал в растерянности, не понимая, что со мной происходит.

– Ни за что, просто прости – и все, – просила я сквозь слезы.

Когда же я вдоволь наплакалась, смогла наконец успокоиться, то начала выяснять подробности о подозреваемом. Он рассказал мне все, что смог. Пока обвинение не было предъявлено, этот человек находился под стражей по подозрению в совершении четырех убийств: некой Алины Вайзман, городской красавицы и дорогой проститутки, обнаруженной задушенной в своей спальне полгода назад, Натальи Коробовой, 16-летней учащейся, найденной задушенной в городском парке, а также медсестры из городской больницы, Эльвиры, дочери мэра и моей подруги, моей рыжеволосой Лисички…

– Разреши мне хотя бы взглянуть на него, посмотреть в его глаза! – взмолилась я. – В глаза человека, убившего мою лучшую и единственную подругу!

– Пока я не могу этого сделать, – он остановил меня движением руки. – Подожди, Маша, я понимаю твое состояние, но я не могу выполнить твою просьбу, к тому же его вина еще не доказана, а сам он ни в одном убийстве не признается. Возможно, он виновен только в двух последних, твоей подруги и Эльвиры, а тех двух женщин убил другой человек, возможно, виновен только в смерти Коробовой, а может быть, он вообще никого не убивал.

– Как это не убивал? – взвилась я. – А как же нож, вещи, найденные у него, свидетели?

– Существует такое понятие, как презумпция невиновности, пока вина человека не доказана, он не может считаться виновным, – пояснил Саша.

– Но ты сам-то веришь в то, что он убийца?

– Не знаю, – мягко ответил он и погладил мою руку. – Я правда не знаю, Машенька. Но я обещаю тебе все выяснить и довести дело до конца. Ты мне веришь?

– Верю. И ты уже наполовину выполнил свое обещание, поймал убийцу, предполагаемого убийцу! – исправила я последнее слово. Хотя вина этого типа, пусть я его даже не видела, у меня не вызывала сомнений. И как же я его ненавидела, бог мой! Если бы он сейчас находился здесь, я бы вцепилась ему в горло, и никто не смог бы меня оттащить! Так что, пожалуй, Саша прав, мне не стоит его видеть, по крайней мере сейчас, не то я за себя не ручаюсь!

– О чем же все-таки ты хотела со мной поговорить? – спросил Саша, когда я уже собралась уходить.

– Да так, о какой-то ерунде. – Я покраснела до корней волос. – Я уже и забыла после того, что ты мне рассказал.

Не знаю, поверил он мне или нет. Взгляд его, обращенный на меня, выражал тревогу и недоверие, но все равно я теперь ни за что на свете не призналась бы ему в своих грешных мыслях. Прости меня, мой милый, за то, что посмела подозревать тебя. Прости, а я вряд ли смогу когда-нибудь простить себя за это…