Текст книги "Медовый месяц"

Автор книги: Инна Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

– Ну конечно, к старости заработаете, – недоверчиво хмыкнула Лиза. – Не понимаю я такой гордости. Он же его родной отец, для кого же деньги зарабатывать, как не для единственного сына?

– Давай закроем эту тему, – предложила я.

– Странная ты, Машка, – укорила меня подруга, – похоже, ты даже удручена тем фактом, что твой свекор небедный и влиятельный человек. Другая бы радовалась этому и визжала от восторга, а ты… Все у тебя как-то не по-людски.

– Вот другая пусть и визжит, – парировала я, – а у меня другие принципы и другое отношение к жизни. Нет, я, конечно, не такая бессребреница, если его родители сами решат подарить нам квартиру, то я отказываться скорее всего не стану. Но только если сами предложат, а просить ни я, ни Пашка не хотим.

– Святые люди, – иронично заметила Лиза. – Прямо как у Булгакова – ничего не просите у тех, кто сильнее, сами предложат и сами дадут. Хорошая мысль, только неверная. Никто ничего сам не даст, пока как следует не попросишь. И так во всем.

Лиза тяжело вздохнула, видимо вспомнив некоторые моменты своей жизни.

– Ладно, умница моя. – Я допила свой сок и встала со стула. – Нам пора на лекцию. Если опоздаем, Петровна голову оторвет, она злая последнее время.

– Это потому, что ее муж любовницу завел, вот она и нервничает, – охотно подхватила Лиза, тоже вставая и на ходу доедая мороженое.

– Ты-то откуда об этом знаешь? – удивилась я.

– Да об этом весь курс знает, кроме тебя. Одна ты в облаках витаешь.

– Вот и хорошо. Буду витать, мне там неплохо. К тому же теперь я там не одна. Со мной мой ангел-хранитель, он же законный супруг и любимый человек.

– Мой ангел-хранитель, почему ты оставил меня? Я так верил в тебя, но ты не помог мне. Ты же обещал мне, что тот раз будет последним. Я не хочу этого делать, но не могу не делать. Это сильнее меня. Мой ангел-хранитель, я так умолял тебя, так просил избавить меня от этого зла, от этой боли, которая не дает мне жить и дышать. Я почти каждый день приходил в твою обитель и ставил свечку, читал молитву, просил тебя об избавлении. Я смотрел, как догорает тонкая свеча, как оплывает воск. Словно ее слезы, слезы той несчастной, которая умоляла меня, как я умолял тебя, мой ангел, пощадить ее, не причинять ей боли. Но я не смог исполнить ее просьбу, мой ангел, ты оставил меня, и душой моей завладел он, чье имя нельзя произносить в храме твоем. Когда он приходит ко мне, я бессилен перед ним, я хочу прогнать его, но он парализует мою волю, мой мозг и подчиняет его злой воле, его приказам. Почему ты, мой милый ангел, не приходишь мне на помощь в эти страшные минуты? Меня считают сильным человеком, но, видимо, человеческой силы недостаточно, чтобы противостоять ему. Я видел тебя, мой ангел, в раннем детстве, когда лежал в своей колыбели беззубым младенцем, питающимся материнским молоком, еще не умеющим думать и говорить. Но уже тогда я умел чувствовать. И я ПОЧУВСТВОВАЛ тебя, мой ангел. Да, я помню этот миг, хотя считается, что грудные дети не могут ничего помнить, но я-то знаю, что это не так. Я помню этот дивный свет, который лился на меня из твоих прекрасных глаз, мой ангел, я помню прикосновение твоих крыльев, тихую дивную музыку твоего голоса. Я никогда не забуду этот миг, никогда! Почему ты не забрал меня с собой тогда, мой ангел? Пока я был еще невинным младенцем и еще не успел согрешить, и руки мои еще не были обагрены ничьей кровью…

Он вышел из церкви и невольно сощурился от яркого солнца, которое слепило глаза. Надо же, апрель на дворе, а солнце жарит, как летом. Он вынул из кармана стильного черного пальто солнцезащитные очки и надел их. Очки помогают не только от солнца, не хотелось, чтобы кто-то увидел его здесь и узнал. В принципе ничего предосудительного нет в том, что он, главный прокурор не самого маленького города, посещает церковь. Сейчас другое время, это раньше за подобные вещи можно было запросто вылететь из партии и вообще сломать свою карьеру. А сейчас даже считается неприличным, если влиятельный человек не посещает церковь на Пасху, не носит крест и не рассуждает о Боге. Это стало своеобразной модой, модой на веру, модой на Бога, но как это нелепо звучит! Сейчас все стали верующими, начиная от матерых бандитов, чьи руки по локоть в крови, до высших правительственных чиновников, и впереди на белом коне сам президент, принародно лобызающийся с патриархом. На белом коне въехать в церковь… Интересно, это возможно? А он сам разве не едет на белом коне по жизни? Вперед, вперед, только бы конь не понес слишком быстро, а то можно сорваться и упасть. А это больно. Можно потом и не подняться, так и остаться лежать в крови, которая по капле вытекает из тела и впитывается землей, выпивается ею по капле. Земля – вампир, земля – вурдалак. Она любит кровь… Он вздохнул и мотнул головой, словно отгоняя прочь мучившие его мысли. Посмотрел вниз, с холма, на котором находилась церковь. У его подножья открывалась такая красота, что захватывало дух. Гордые зеленые ели, столь величавые, что хотелось низко поклониться им в пояс. Бескрайние поля, уводящие в никуда или в тот мир, который каждый создает себе сам. Идти бы по ним куда глаза глядят и смотреть в синее безмятежное небо, которое словно окутывает, обволакивает собой этот холм, этот лес и эту маленькую церквушку с позолоченными куполами. Церковь и в самом деле была небольшой и еще не до конца отреставрированной, ее восстановление началось не так давно. До сих пор она стояла заброшенная, одинокая, как опечаленная, покинутая всеми женщина, и слезы текли из ее глазниц-окон на землю. Он иногда приходил сюда и подолгу смотрел на несчастную церковь, пытаясь найти слова утешения и сострадания.

– Потерпи, моя милая, – ласково говорил он, гладя ладонью ее прохладные стены, – потерпи немного, я помогу тебе, я спасу тебя, и ты станешь молодой и красивой, как была когда-то, полтора века назад.

Она грустно смотрела на него, не веря обещаниям, и слезы текли по ее холодному лицу, воплощенному в камне. Он сам не знал, отчего его так тянуло именно сюда, к ней. Была в городе еще центральная церковь, роскошная, яркая, со сверкающими золотом иконами, величавыми куполами, поражающая взор изысканной роскошью. Эту церковь посещали городские власти на Пасху и Крещение, в ней мэр города крестил свою новорожденную дочку, и там же венчался его старший сын. Все наиболее значительные и важные службы и торжества проходили в главной церкви. Он же предпочитал посещать эту скромную маленькую церквушку, к тому же находящуюся практически на окраине города. Не то чтобы главная церковь не нравилась ему, нет, она, несомненно, была прекрасна и достойна уважения, но она была слишком чопорной, слишком роскошной, слишком большой, и вообще много было всяких слишком. В ней не хватало того уюта, нездешнего покоя и чувства благодати, которое он испытывал в этой маленькой скромной обители. Кстати, именно он убедил мэра города, своего друга и соратника, заняться восстановлением этой церкви. Поначалу тот сопротивлялся, не понимая, почему надо вкладывать деньги, которых и так в городской казне катастрофически не хватает, в реконструкцию этой ничем особенно не примечательной церквушки, к тому же находящейся в неудобном, хотя и красивом месте, вдали от центра, и добираться до нее сложно даже тем, кто живет недалеко. Не говоря уже о жителях центральной части города. К тому же в городе есть еще несколько церквей, нуждающихся в реставрации, гораздо удачнее расположенных и интересных с точки зрения архитектуры. Главный театр нуждается в ремонте, университет, да и вообще… Все эти слова и еще много других говорил ему мэр, не понимая его упорного желания «вх…ть» деньги, как он выражался в интимной дружеской беседе за кружкой пива, в эту церквушку. Но ему все же удалось убедить мэра воплотить в жизнь его предложение, как, впрочем, и во многом другом. Несмотря на свой упрямый нрав, мэр прислушивался к его советам, и чаще всего ему удавалось удержать своего, иногда излишне горячего друга от необдуманных поступков. Впрочем, это был, наверное, единственный раз, когда его предложение было продиктовано не трезвым рациональным подходом и верным расчетом того, что необходимо городу и людям, а самому ему до конца не ясным, смутным чувством, на подсознательном уровне поселившемся в его обычно реальном и трезвом рассудке. Он бы ни за что не признался ни мэру, ни кому-нибудь другому в существовании этого чувства, природу которого он и сам не мог объяснить. А в его жизни, надо сказать, было не так много вещей, которым он бы не мог дать объяснения. Он даже сам перед собой устыдился этого порыва, почти детского стремления осуществить заветное желание. Но каково же было его удивление, когда предположения мэра о том, что народ не станет посещать эту церковь и что она не будет пользоваться популярностью, не оправдались. Напротив, люди отчего-то так полюбили эту милую церквушку, что специально ездили из другого конца города на утренние и вечерние службы и просто только для того, чтобы поставить свечку. Даже в дни церковных праздников многие горожане предпочитали скромную, еще до конца не отреставрированную церковь роскошной красавице в центре города. Возможно, они чувствовали то же самое, что и он, что так влекло их под своды этой обители. После этого мэр в очередной раз подивился его проницательности и дальновидности и в благодарность за совет подарил ящик темного немецкого пива, который они с женой до сих пор так и не одолели…

Подул резкий ветер, на холме его порывы ощущались с особенной силой. Солнце скрылось за облаками. Стало холодно. Прокурор плотнее запахнул пальто. Обдуваемая ветрами со всех сторон церковь. Обитель Бога и ангела. Его ангела. Он последний раз обернулся, бросив прощальный взгляд на золотистые луковки куполов, и начал быстро спускаться вниз легким уверенным шагом…

Глава 3

Вот и начались долгожданные каникулы! Позади утомительные экзамены, впереди куча свободного времени и столько счастливых солнечных дней! И вот уже самолет уносит меня с мужем. Наконец-то я стала привыкать к этому слову «муж», и оно уже не кажется мне таким чужим и далеким, как прежде. Итак, мы летим в его родной город. Там мне предстоит первая встреча с его родителями. Признаюсь, я немного робею и волнуюсь, но присутствие любимого успокаивает и вселяет надежду, что все будет хорошо, а может быть, даже замечательно…

Людмила Александровна, именно так зовут мою будущую, тьфу, черт, никак не привыкну, мою нынешнюю свекровь, восприняла известие о нашей свадьбе весьма спокойно. Она сказала, что мой муж – ее сын – уже вполне взрослый и самостоятельный человек и поэтому вполне может сам принимать решения и нести ответственность не только за себя, но и за свою очаровательную жену. Честное слово, именно так она и сказала, и еще добавила, что всегда хотела иметь дочку, но получилось так, что пришлось ограничиться одним сыном. И теперь она очень рада обрести дочку, да еще такую милую и славную. Я аж зарделась от комплиментов в мой адрес. И самое приятное было то, что ее слова не звучали фальшиво, приторно-сиропно, как это часто бывает, когда за внешней ласковостью и сюсюканьем пытаются скрыть неприязнь. Мне показалось, что все ее слова вполне искренни. И вообще мне все больше и больше нравилась эта моложавая привлекательная женщина, одновременно простая и интеллигентная. В свои сорок три года она выглядела лет на десять моложе – стройная, элегантная, со стильной короткой стрижкой, минимум косметики на свежем красивом лице. Из одежды она предпочитала брюки, брючные костюмы, которые очень шли ей и выгодно подчеркивали ее гибкую фигуру, которой позавидовала бы и совсем юная девушка. Я так подробно описываю ее, потому что практически влюбилась в свою свекровь. Честное слово! И я очень надеюсь, что первое, благоприятное впечатление не обманет меня и в дальнейшем. Впрочем, Паша и раньше говорил мне, что его мама очень милая и доброжелательная женщина, приятная и простая в общении, с чувством юмора. Теперь я сама смогла в этом убедиться.

Надо сказать пару слов о квартире. Честно говоря, я ожидала, что прокурорская семья должна жить в гораздо более шикарных условиях. Нет, сама квартира вовсе не была плохой: высокие потолки, просторные светлые комнаты, сам дом довольно старый, кирпичный, – я люблю такие дома. Но я ожидала увидеть нечто вроде подвесных потолков, арок, двухэтажной планировки, не говоря уже о джакузи, евроремонте и прочих необходимых и модных элементах в интерьере квартир богатых людей. Ванна, кстати, была самая обыкновенная, хотя и довольно большая, но никаких джакузи-кузи, евроремонтом тоже не пахло, что, правда, меня порадовало – не люблю популярного ныне белого цвета, в котором почему-то выражается этот самый европейский стиль. Мебель отнюдь не какая-нибудь современная – супермодная и навороченная, в виде кожаных кресел и диванов, – и не антикварная, прошлого века, но вполне добротная и подобрана со вкусом. Вообще мне понравилась обстановка квартиры, здесь было не казенно и чопорно и не было бьющей в глаза кичливой, часто безвкусной роскоши, которая так часто встречается в жилищах «новых» русских. Уютно, мило и очень аккуратно. Пашкина комната, гостиная, спальня супругов и еще одна небольшая комната, закрытая на ключ. Как пояснил мне Пашка, кабинет отца, – когда он уезжает, то всегда запирает его. Это сообщение неприятно удивило меня, подумать только, какой скрытный тип, от кого и что прятать? От жены и родного сына? И что там находится такого, что надо так тщательно скрывать от посторонних глаз? Какие тайны мадридского двора? Понятно, он прокурор. И наверняка имеет дело с секретными бумагами и документами, но вряд ли он хранит их дома, скорее всего на работе, в сейфе. Хотя кто его знает, но в любом случае это обстоятельство настроило меня против моего свекра, с которым я так и не познакомилась до сих пор, и признаться, не очень огорчалась по этому поводу, я боялась встречи с ним, сама не знаю почему. Ну не съест же он меня, в самом деле? А может, я вообще ошибаюсь на его счет, и он окажется весьма милым и добрым человеком, приятным в общении, таким же, как моя свекровь?

Первое ощущение после нашего знакомства меня не обмануло, и даже более того. Первая встреча с новоявленным родственничком произвела на меня весьма неприятное впечатление…

В тот день мы долго гуляли с Пашкой по городу, осматривали местные достопримечательности, устали, проголодались и поэтому, вернувшись домой, первым делом полезли в холодильник, дабы насладиться пищей телесной, вдоволь вкусив пищи духовной. Но только мы собрались приступить к трапезе и сдерживали текущие слюни, как вдруг – о горе! Оказалось, что в доме нет ни куска хлеба, чтобы сделать бутерброды. Пришлось Пашке срочно бежать за хлебом. Я осталась ждать его дома и резала ветчину, сыр, колбасу и прочее. Когда же я закончила с этим, успев попутно нахвататься кусочков, то решила прогуляться по квартире. Мне все больше нравилось строгое, но уютное убранство комнат. Я заглянула в спальню. Широкая кровать, застеленная коричневым атласным покрывалом, две тумбочки, бра, шкаф для одежды и белья. Окна плотно задернуты очень красивыми золотисто-коричневыми шторами, в тон покрывалу. Полумрак, прохлада… Я представила, как мои новые родственники занимаются любовью на этой широкой кровати. Наверное, на таком ложе, словно специально созданном для любви, здорово заниматься сексом. Просторно, удобно… Я провела ладонью по покрывалу, прохладный атлас приятно ласкал кожу. Интересно, они занимаются любовью в темноте или предпочитают свет ночника? Хотя Людмиле и за сорок, но фигура у нее классная, стесняться перед мужем явно не приходится. Любопытно, а каков в сексе ее муженек? Я вдруг подумала, что даже не видела своего свекра не то что живьем, но даже на фото. По словам Пашки, он не любил фотографироваться. Вообще оригинальная ситуация получается. Могу встретить его на улице – и не узнать. Права Лиза, все у меня не как у людей. Какой он, мой свекор? Почему-то прокурор представляется мне рослым мускулистым мужчиной с фигурой Шварца или Сталлоне. Пашка мой высокий и мускулистый, хотя и не так сильно накачанный, как вышеупомянутые актеры. Наверное, и отец его такой же, к тому же Пашка говорил, что его отец серьезно занимался борьбой. Он не красавец, но очень привлекателен по-мужски, у него мужественное лицо, открытый, хотя и немного жесткий взгляд умных глубоких глаз, выразительное лицо, обаятельная улыбка и борода. Почему вдруг борода? Не знаю, но мне отчего-то образ моего свекра представился в бородатом воплощении. Голос у него громкий и сильный, немного хрипловатый, как у Высоцкого. Он похож на былинного богатыря из легенд, этакий Илья Муромец или Добрыня Никитич. Созданный моим воображением образ свекра мне понравился. Внезапно я почувствовала сильную усталость, видимо, долгая прогулка по городу меня утомила. Я легла на кровать, прикрыла глаза. Ах, как удобно, какая мягкая постель, не иначе пуховая перина, как в сказке о Принцессе на горошине! Я не собиралась спать, зная, что Паша должен скоро прийти. Я просто решила отдохнуть несколько секунд, но получилось так, что я сама не заметила, как уснула. Мне снился красивый бородатый богатырь на белом коне и я, в длинном розовом платье. Красавец протягивал мне букет ромашек и улыбался… Сквозь сон я услышала чьи-то шаги, замершие на пороге спальни. Пашка вернулся, ну наконец-то!

– Иди ко мне, милый, – сонно и нежно проворковала я и протянула к нему руки, все еще не открывая глаз. – Обними меня, я соскучилась. Почему ты так долго?

Он подошел совсем близко к кровати, и я, протянув руку, взяла его ладонь в свою и уже собралась поднести к губам и поцеловать, но в этот момент открыла глаза и… чуть не вскрикнула от неожиданности. Передо мной вместо мужа стоял незнакомый мужчина и смотрел на меня с любопытством и усмешкой. Я сразу же поняла, что этот человек мой свекор. Покраснев, как сто вареных раков, я вскочила с постели, одновременно пытаясь пригладить растрепанные волосы, заправить в джинсы выбившуюся из них кофточку и принять спокойное выражение лица.

– С добрым утром, надеюсь, вы хорошо выспались? Извините, что помешал вам спать на моей постели. – Слово «моей» было подчеркнуто, и вся фраза была произнесена иронично-ядовитым тоном и с весьма ехидной улыбочкой.

Я пробормотала что-то нечленораздельное, сама толком не понимая, что именно. Никогда я не чувствовала себя столь неловко. Он молчал, разглядывая меня словно насекомое под микроскопом, и мне ужасно хотелось провалиться под землю, то есть под пол, поскольку земли здесь не было. Наконец, не в силах больше терпеть это тягостное молчание, я брякнула:

– А у вас мягкая постель, мне понравилось.

И тут же испугалась, что за бред я несу?

Он усмехнулся:

– Охотно верю, только, знаете ли, милая дама, мне не слишком нравится, когда на моей постели лежат посторонние и тем более заходят в нашу с женой спальню.

Он произнес эти слова совсем не сердитым тоном, скорее, слегка насмешливым, но уши у меня загорелись от стыда.

– Извините, – пробормотала я, не решаясь поднять глаза. – Я случайно зашла сюда, мне стало любопытно. А Пашка пошел за хлебом, он скоро вернется. – Я сглотнула слюну и подумала: «Когда же он наконец вернется, черт возьми, и избавит меня от этого дурацкого и унизительного положения?»

– Ну ладно, прощаю вас на первый раз, – смилостивился свекор, – особенно если учесть, что любопытство – это порок, присущий многим женщинам. Ведь именно за любопытство Еву изгнали из рая. – И тут же безо всякого перехода спросил: – Так вы и есть, насколько я понимаю, моя новая родственница?

– Да, это я, – уже смелее проговорила я, пытаясь взять себя в руки. И что это я так перепугалась? Ведь ничего особенного я не делала, ну подумаешь, прилегла отдохнуть, что ж за это, убивать теперь?

Я вдруг разозлилась на себя и на этого противного типа, который мог бы и помягче разговаривать со своей невесткой.

– А вы, как я понимаю, Александр Владимирович, мой свекор? – громко спросила я и, заставив себя поднять голову, прямо и даже с некоторым вызовом посмотрела ему прямо в глаза.

Честное слово, не помню, кто из нас первым протянул руку, возможно, мы сделали это одновременно. Мы смотрели друг другу в глаза, словно состязаясь в некоем поединке – кто кого? В его глазах была насмешка и в то же время некоторое любопытство.

«Ну, девочка, давай, покажи, на что ты способна и что ты из себя представляешь», – словно говорил его взгляд.

Впрочем, возможно, все это были мои домыслы, потому что его взор был довольно непроницаем. Я бы даже сказала, бесстрастен. Мне никогда не нравились люди, на лицах которых очень трудно прочесть обуревающие их чувства. Мне ближе открытые светлые лица, на которых отражались как положительные, так и отрицательные эмоции, начиная от радости и заканчивая грустью или растерянностью. На лице же этого человека явно читалось только одно – полное отсутствие эмоций. Видно было, что он не привык открыто проявлять свои чувства, какими бы они ни были. Впрочем, чему тут удивляться, он же прокурор, а значит, сама профессия накладывала на его характер определенную строгость. Я наконец-то смогла рассмотреть его внимательнее. До этого все мои душевные силы ушли на то, чтобы взять себя в руки и побороть это дурацкое чувство неловкости, овладевшее мной. Честно скажу, я была разочарована. Человек, стоящий передо мной, никак не походил на сказочного красавца-богатыря, чей образ нарисовало мое богатое воображение. Во-первых, он не был красавцем, его трудно было бы назвать даже симпатичным. Не знаю, конечно, это дело вкуса, но на меня его внешние данные не произвели приятного впечатления, равно как и он сам. Это был человек невысокого роста, даже пониже меня на четверть головы, не говоря уже о Пашке, с его ста девяноста двумя сантиметрами. Он был довольно худощав, хотя и неплохо сложен. Глядя на его щупловатую фигуру, я не могла поверить, что он, как с гордостью говорил мне Паша, имеет черный пояс по дзюдо и карате. Впрочем, всякое бывает, конечно. Но вот его лицо мне не понравилось совершенно. Черты лица никак нельзя было назвать правильными, в отличие от точеных мужественных черт Пашки. Я невольно их сравнивала, и сравнение получалось явно не в пользу моего свекра. В целом его внешность была довольно незапоминающейся и даже блеклой. Увидишь такого человека на улице в толпе – и не заметишь, равнодушно пройдешь мимо. Взгляду не на чем остановиться, – таких тысячи. Мне не понравились даже его коротко постриженные ежиком светлые волосы. Понятно, что прокурор не может носить длинные волосы по статусу, но все же я представила волнистые мягкие волосы Паши, красиво уложенные в модную прическу, и на этом фоне его отец тоже проигрывал. Единственной чертой, которая все же позволяла выделить его из толпы, были его глаза, точнее, взгляд. В глазах не было ничего особенного: голубые, но не нежно-голубые, а скорее стального цвета, у меня они вызвали ассоциации со льдом, двумя льдинками, холодными и твердыми, как и его взгляд. Не знаю, как я первый раз выдержала, но вообще-то долго смотреть в эти ледяные глаза было задачей не для слабонервных. Равнодушие, полнейшее спокойствие, уверенность в себе и нечто вроде легкого презрения к собеседнику, вот что я увидела в них. А также холод и жесткость. Я подумала, что не хотела бы иметь врага с таким взглядом. Очень бы не хотела. Впрочем, мне трудно было представить себя в роли его друга или близкого человека, да может ли вообще человек с таким взглядом любить кого-то и испытывать к кому-то нежность? Верилось с трудом…

Когда мы стояли друг перед другом в спальне, все эти мысли пронеслись в моей голове в один миг. Они родились и оформились позже, когда я анализировала и обдумывала увиденное. Но в целом первоначальное впечатление впоследствии почти не изменилось. Я только убедилась в его правильности. Меня поразил также тот факт, что когда Пашка наконец вернулся из булочной (и где его столько времени черти носили? Я к тому времени уже не знала, куда себя девать, готовая превратиться в маленькую мышь под этим холодным взглядом и юркнуть в щель в полу). Так вот, когда Пашка радостно завопил из прихожей:

– Машка, я купил еще кучу вкусного. Ты где?

Услышав голос сына, вместо радости на лице его отца не отразилось ничего, кроме легкого снисходительного презрения. Впрочем, это все могло мне показаться, в свете первого неблагоприятного впечатления. Когда сияющий Пашка, с улыбкой до ушей, влетел в спальню, то, увидев отца, улыбка сразу сползла с его физиономии. Он сразу как-то сник, посерьезнел, поскучнел и, откашлявшись, произнес:

– Здравствуй, папа. Ты уже дома?

– Как видишь, – усмехнулся тот.

И они пожали друг другу руки, что меня очень удивило. Даже не обнялись, не поцеловались, и это после довольно долгой разлуки! Может быть, мужчины должны быть сдержанны и не обязательно по-женски сюсюкаться и облизывать друг друга с ног до головы, я сама этого не люблю, но просто сухо пожать руки, как на каком-нибудь официальном приеме, – это уж слишком. Правда, потом обстановка несколько разрядилась. Мы все вместе попили чаю с разными вкусными вещами, которых накупил Пашка. Я уже не ощущала такого ступора и неловкости, как в начале нашего знакомства, но все же некоторая скованность все еще оставалась. И мне показалось, что Паша тоже ее чувствует, он избегал смотреть отцу прямо в глаза, словно чувствовал себя в чем-то провинившимся. Тут я его понимаю, такой взгляд, как у его папаши, выдержать непросто. По-моему, он слегка нервничал и один раз даже чуть не уронил чашку, а другой – пролил чай, что было ему несвойственно, так как обычно он не отличался неуклюжестью. Один Александр Владимирович держался свободно и уверенно, но, похоже, по-другому он просто не умел. Надо признать, он оказался довольно неглупым и эрудированным собеседником. И сумел втянуть в разговор меня, расспросить о моих пристрастиях, увлечениях, планах и т. д. К концу чаепития я даже стала получать удовольствие от беседы. Он спросил, как мне удобнее, чтобы он меня называл, я ответила – Маша. И он даже сделал мне комплимент, что это имя ему нравится, красивое русское имя, жаль, что сейчас оно редко встречается, чаще предпочитают довольно нелепые иностранные имена. В этом я была с ним согласна, мне тоже нравилось мое имя. При обращении ко мне он употреблял местоимение «вы». Я хотела сказать, но постеснялась, что мне было бы удобнее, если бы он говорил мне «ты».

Такой была наша первая встреча. Когда же вернулась Людмила Александровна, мы все вместе очень мило поужинали и поговорили на разные темы. Честно говоря, мне очень хотелось взглянуть на то, как супруги встретятся друг с другом. Неужели даже не поцелуются, и их встреча будет столь же сухой, как и встреча отца с сыном? Но, к сожалению, я пропустила этот момент. А так супруги общались вполне доброжелательно, хотя и без особой нежности. Впрочем, нельзя же судить только по первым впечатлениям о людях и их взаимоотношениях, верно? Так что в процессе общения со свекром я скорее стала лучше о нем думать, но в целом мне этот человек не понравился. Ну, не было такой симпатии и такого расположения, которые я почувствовала к его супруге, едва увидев ее. Было в этом человеке что-то настораживающее, даже пугающее. Но, разумеется, я не стала всего этого говорить Пашке, а на его вопрос, как мне понравился его отец, я ответила:

– Умный человек и образованный. Это сразу видно.

И я ведь не соврала.