Текст книги "Медовый месяц"

Автор книги: Инна Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– В этой же больнице, только ниже этажом.

– Могу я ее увидеть? Как она себя чувствует?

– Конечно, сможешь, но позже. Ей уже лучше, врачи говорят, что ее жизнь вне опасности.

– Она знает о том, что произошло?

– Нет, хотя ей и стало лучше, но она ничего не говорит и, похоже, не понимает, что говорят ей, никого не узнает. Врачи считают, что это может пройти со временем, но может остаться навсегда. Пока они не могут сказать ничего определенного. Но знаешь, сейчас для нее такое состояние даже лучше. Что было бы с ней, если бы она узнала правду? Смогла бы она выдержать такой удар? Сомневаюсь… Поэтому пусть пока пребывает в своем мире. Она улыбается, значит, там ей хорошо. А это главное. В реальном мире ее ожидают только боль и горе… – Он опустил голову, нахмурился, на лбу пролегла глубокая морщина.

А я подумала о том, как же сильно он постарел и изменился за эти дни! Если раньше он выглядел минимум лет на пять моложе своих лет, то сейчас ему можно было бы дать больше, чем на самом деле. Он был очень бледен, судя по жесткой щетине, давно не брился. Глаза казались запавшими и какими-то неживыми, под ними залегли темные круги. Прибавилось и морщин. А на висках была явно заметна седина. Но все равно мне он показался самым красивым на свете, и я с удивлением поняла, что все еще люблю его. Может быть, даже больше, чем раньше. Моя любовь к нему стала глубже и как-то спокойнее… Это чувство не имело ничего общего с той сумасшедшей страстью, которая толкнула меня в его объятия, заставив забыть обо всем на свете, потерять голову. Я понимала, что скоро мы расстанемся. Скорее всего навсегда, но эта мысль уже не причиняла мне боли, я понимала, как это необходимо. И только тихая светлая печаль наполняла мое сердце. Я наклонилась к нему и поцеловала в лоб – легким, почти невесомым поцелуем. И он обнял меня, но в его объятиях не было прежней силы и страсти, только тихое последнее «прости». Мы оба поняли это. И не стали ничего говорить. Зачем? А потом он все же сказал, продолжая держать мою руку в своей:

– Вчера были похороны.

Я вздрогнула всем телом. Я все эти дни думала о том, что скоро должны состояться похороны человека, который был моим законным мужем, и должна ли я на них присутствовать или нет? Вроде бы положено, чтобы супруга покойного стояла возле его гроба и лила слезы. Но все это было как-то отстраненно, без эмоций, меня мало волновала эта тема. Я находилась по ту сторону жизни, и мое восприятие этого мира было словно подернуто туманом. А сейчас все эти вопросы вдруг всплыли с ужасающей реальностью, и мне стало страшно. Хотя чего мне теперь бояться? Все самое ужасное уже свершилось, и вряд ли может произойти что-то страшнее того, что мне довелось уже испытать.

– Вчера были похороны, – повторил он.

А я подумала о том, что слишком на многих похоронах мне довелось побывать в последнее время, вот только похороны собственного мужа я пропустила…

«Почему же мне не сообщили?» – хотела спросить я, но вместо этого задала другой вопрос:

– Как все прошло?

– Было много народа, цветы, венки, все как положено, – сдержанно и сухо произнес он. – Несчастный случай, в результате которого оборвалась жизнь молодого, подающего надежды мужчины, сына известного и уважаемого в нашем городе человека, с успехом обучавшегося в столичном университете, недавно создавшего семью, потряс весь город. Эта трагедия еще долго будет отзываться болью в сердцах близких и друзей безвременно ушедшего от нас юноши. Приносим самые искренние соболезнования родным и близким покойного, – процитировал он и, глядя на мое потрясенное лицо, спросил: – Прямо в духе передовиц времен застоя, ты не находишь? Впрочем, в те времена ты была еще совсем маленькой и вряд ли читала газеты.

– Что эта такое? Откуда?

– Из нашей местной газеты. Главная новость недели. Текст помещен на первой полосе.

– Но там говорится о несчастном случае… А как же… Я ничего не понимаю… – Я в самом деле ничего не понимала.

– Официальное заключение гласит: смерть твоего мужа и моего сына, Машенька, наступила в результате неосторожного обращения с огнестрельным оружием. А если говорить более простым языком, то он случайно выстрелил себе в сердце из моего наградного пистолета. Оружие – вещь опасная, если неосторожно с ним обращаться. Такое случается. Иногда.

– Но каким образом?! Ведь выстрел был в спину… и мое горло… и вообще…

– Тебе показалось, выстрел был в сердце, поэтому он умер сразу, не мучаясь. А что касается твоего горла, то у тебя случился сильный приступ астмы. Тебя поместили в больницу. Скоро тебе станет лучше, и ты сможешь уехать домой. И мы тоже уедем.

– Вы?

– Мы с Людмилой. Врачи сказали, что через пару дней ее можно будет перевозить, и тогда мы улетим на самолете в Израиль. Там живет мой старый друг. У него своя клиника. Он сможет помочь ей, надеюсь, что сможет… В любом случае оставаться здесь после всего, что случилось, мы не можем. Я уже продал квартиру и заказал билеты на самолет. Я ждал только, когда тебе станет лучше. Больше меня ничто и никто не держит в этом городе.

– Но как же твоя работа? – Я все еще не верила в то, что он говорит.

– Я подал заявление об отставке. С сегодняшнего дня я больше не прокурор. Здесь я оставляю только могилы. Живых в этом городе больше не осталось, для меня не осталось… Представляю, что будут писать газеты после моей внезапной отставки и скоропалительного отъезда, какие пойдут слухи, домыслы. Но мне это будет уже безразлично. Мы с женой будем далеко. Скажи мне, когда ты сможешь улететь в Москву. Я провожу тебя на самолет. Наверное, твоя мама очень соскучилась по тебе, – сказал он, вставая с кровати и приглаживая волосы. – До свидания, Машенька. Сейчас тебе надо отдохнуть, а завтра я приду к тебе, и мы поговорим о твоем отъезде.

Потрясенная, я не могла вымолвить ни слова, и только когда он был уже возле дверей, смогла задать вопрос:

– А как же все эти убийства? Кого в них обвиняют? Кто убийца? Я имею в виду… для следствия… Какова официальная версия?

– Разве я тебе не сказал? – он обернулся ко мне и удивленно приподнял бровь. – Странно, я был уверен, что сказал в самом начале, забыл, наверное… Вчера вечером в своей камере повесился некто Кротов Виталий Викторович, 1975 года рождения, обвиняемый в убийстве пятерых женщин. Перед тем как покончить с собой, он оставил записку, в которой признавался во всех совершенных преступлениях. Так что дело закрыто за отсутствием обвиняемого. Правосудие восторжествовало, убийца сам вынес себе приговор, не справившись с муками совести. Об этом уже пишут все газеты и говорят по телевидению. Так что в этом кровавом кошмаре поставлена точка. – Он открыл дверь и, уже перешагнув порог, добавил: – Советую тебе поспать, ты устала. Я приду… позже. – И он ушел, осторожно прикрыв за собой дверь…

Вот и все. Мы уезжаем. Через час с небольшим самолет взмоет в небо, и все останется позади. Все, что связано с этим городом, где я родился и вырос. Где был счастлив и где я умер… да, умер, потому что тот человек, в чьей оболочке я нахожусь сейчас, не я. Кто он? Да какая, собственно, разница? Этот человек имел сына, умного, красивого, взрослого, а теперь его нет. Этот человек имел работу, которую любил и в которой достиг определенных успехов, а теперь ее нет. Этот человек имел друга, которому верил и который всегда мог прийти на помощь в трудные минуты, а теперь его нет. А потом он влюбился в девочку, в которую не имел права влюбляться. И тем самым предал женщину, которая столько лет была с ним рядом и которая любила его. Предал своего сына, который сначала тоже любил его, а потом стал ненавидеть. А он ничего этого не замечал, хотя и наивно считал себя умным и проницательным человеком. Когда сын был маленький, они были близки, а когда тот вырос, они отдалились друг от друга, хотя оба не сразу это заметили. А когда заметили, то было уже поздно. К тому же отец увел у него жену. Подло так увел, за спиной. Сын узнал об этом и возненавидел обоих. Он хотел доказать всем и самому себе, а прежде всего отцу, что он лучше его, умнее, мужественнее, талантливее во всем… что он самый-самый. И доказал. Он убил четырех женщин. Хотел убить и отца, но по ошибке едва не лишил жизни свою мать, которую действительно любил. А потом пытался задушить свою жену, но не успел. Отец застрелил его, в спину… Вот и все. Неплохой сюжет для триллера. Если бы снять фильм по этой истории, он бы наверняка пользовался успехом. Люди любят кровь и слезы, конечно, только на экране, а не из их собственных глаз… А потом этот человек сделал все так, как будто ничего и не было. Просто стер один фильм на кассете и записал на его место другой. С похожим сюжетом и действующими лицами, но совсем с иным смыслом и трактовкой. И пускай все это обман. Этому человеку плевать, хотя раньше он терпеть не мог лжи и старался всегда поступать честно. Наивный! Теперь ему все равно. А впрочем, нет, не все равно. Ради памяти сына, который лежит глубоко в земле. Конечно, он грешен, он отнял четыре человеческие жизни, но он мой сын, и я не хочу, чтобы все считали его чудовищем. Бог сам разберется с его душой, какое наказание ей назначить. А я не хочу помнить человека, который убил четырех женщин и едва не задушил пятую. Это совсем другой человек. Я с ним не знаком. А я буду помнить того младенца, с розовой забавной мордашкой и огромными любопытными глазами, которого я взял на руки, встречая жену из роддома. Того упрямого и смешного карапуза, который так спешил научиться ходить самостоятельно, то и дело спотыкаясь и падая, совершал свои первые на земле шаги. Буду помнить того мальчика в полосатой матросской курточке и кепке, который крепко держал меня за руку и спрашивал, слизывая розовым языком подтаявшее мороженое: «Пап, а пап, а почему слоны не разговаривают? Они же такие большие. А попугаи маленькие, намного меньше слонов, а умеют говорить. Они что, умнее слонов? Объясни, папа, ты ведь все на свете знаешь!» Я буду помнить того мальчика, который впервые в жизни пошел в школу, прижимая к груди огромный букет гладиолусов, казавшихся больше его самого. Мальчика, который рыдал из-за первой в своей жизни двойки, а потом смеялся от счастья и, размахивая дневником, хвастался пятеркой с плюсом по математике, единственной во всем классе! Того подростка, подолгу рассматривающего в зеркале свои едва заметные усики над верхней губой, проверяя, не стали ли они хотя бы чуть-чуть виднее. Мальчика, который просил показать ему приемы рукопашного боя, потому что он хотел быть таким же сильным и смелым, как папа, и нравиться девчонкам. Того уже вполне взрослого молодого человека, который звонил из Москвы по телефону и так громко и радостно кричал, что даже в ушах звенело: «Мама, папа, вы слышите меня? Я поступил в университет, сам поступил, самостоятельно! Без чьей-либо помощи! И сдал экзамены на все пятерки! Правда я молодец?» Правда, конечно, правда, сынок, ты молодец, таким я тебя и запомню и сохраню в своем сердце. Навсегда… А сейчас мне надо попрощаться с девочкой, которую ты любил и которая была твоей женой, совсем недолго, всего одно лето, медовый месяц, короткое лето длиною в целую жизнь. Эту девочку я любил, не имея на это никакого права, вернее, думал, что люблю. На самом же деле мое чувство к ней было всего лишь солнечным ударом, недолгой ярко вспыхнувшей страстью, которую пробудило во мне это лето. Она улетает скорее всего навсегда, и мы вряд ли когда-нибудь увидимся. Мне немного грустно от этого, но не больно. Так и должно быть, так нужно. Я сказал ей, что люблю ее. Еще одна ложь, в довершение ко всему. Но я не мог не сказать эти слова, потому что ей необходимо было их услышать. Я понял это по тому, как засияли ее глаза, затуманенные дымкой печали, и разрумянились бледные щеки. Она выглядит очень измученной, хотя и старается держаться, она молодец, моя милая мужественная девочка. Она сильно похудела за эти дни и осунулась, под глазами залегли темные круги, да и сами глаза стали другими. В них поселилась тоска и скорбь. Она очень изменилась за это лето – и внешне, и внутренне. Но внешние изменения пройдут, она снова станет красивой и румяной. А вот душа ее еще не скоро сможет отогреться, слишком тяжел и крепок слой льда, покрывающий ее. Но дай бог, чтобы он как можно скорее растаял. Я буду молиться за нее на святой земле Иерусалима. И за ту женщину, которая сидит сейчас в своем кресле и смотрит прямо перед собой неподвижным застывшим взглядом. На ее губах иногда возникает улыбка, а это значит, что в том мире, где она сейчас находится, ей хорошо, а это главное… Я буду также молиться за тех, кто ушел из жизни так внезапно и так жестоко, их имена я запомню навсегда. За своих друзей. За того, кто покинул меня много лет назад, и того, кто ушел совсем недавно. Я буду молиться за того мальчика в полосатой матроске, который спрашивал меня про слонов и попугаев, с непоколебимой верой и обожанием глядя мне в лицо, запрокинув голову и щурясь от яркого солнца, чтобы лучше меня видеть. Я и сейчас слышу его голос. Звонкий и слегка шепелявый из-за недавно выпавшего переднего молочного зуба.

– Пап, а пап, а почему слоны не разговаривают? Ну объясни мне, ты же все на свете знаешь! Все-все, ты же такой умный, скажи мне, папа!