Текст книги "Мстительница"
Автор книги: Инга Берристер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
И Энн Уаттс не задержится в его памяти… А она все прижималась к нему, отвечая на ритмичные движения его тела. Тайлер был третьим мальчишкой, с которым Энн дошла до конца. Она заранее предвкушала, как будет рассказывать о нем своим подружкам, и те, пока еще девственницы, будут смотреть на нее широко открытыми глазами и бояться, как бы не пропустить хоть слово из ее откровений.
Энн тоже заметила Рашель и злобно уставилась на нее. Ей не нравилась ее гордая походка. Небось, считает себя лучше всех. А с чего бы? Все знают: цыгане не лучше воров… И никогда не моются.
Сама Энн мылась раз в неделю в новой ванне, совсем недавно установленной в ее доме. Кстати, на улице только у них в доме был теплый туалет. Ее отец работал мастером на фабрике, а мать готовила школьные обеды. Энн была их единственной дочерью, и миссис Уаттс не уставала хвалиться перед товарками, мол, ее Энн – красавица и в девках не засидится. Уже и сейчас все мальчишки – ее.
Почувствовав, что Энн отвлеклась, Тайлер, царапая ей спину о каменную кладку, покрепче сжал ее голые ляжки.
– На что загляделась?
– Там Рашель Ли.
Энн взглянула на него и поняла, что он относится к Рашель не лучше, чем она.
– А что? – с любопытством спросила она. – Почему ты к ней так?
– Ее мать – убийца.
В таборе никто ничего не говорил о матери Рашель, но все всё знали. Энн в восторге округлила глаза. Она всегда думала, что Рашель Ли не такая, как все. В этот момент Тайлер всерьез взялся за дело, одним махом задрал на Энн юбку и привычным движением снял с нее трусики. Рашель была забыта… Но ненадолго…
Едва войдя в школьный двор, Рашель сразу учуяла, что творится неладное. Всегда готовая к опасности, она правильно оценила внезапно воцарившуюся тишину и, не глядя ни вправо, ни влево, своей гордой походкой продолжила движение к школьному зданию.
Энн Уаттс дождалась, когда Рашель поравнялась с ней, и нанесла ей первый удар:
– У кого это мать убийца? – крикнула она, после чего ее подружки стали кричать то же самое, бегая по двору и подначивая остальных.
К этому времени Рашель все знала о своем появлении на свет, но не могла спокойно слышать об этом, поэтому, забыв обо всем на свете, она подняла руку и влепила Энн пощечину. Правда, она немного промахнулась и задела ей нос, из которого мгновенно хлынула кровь.
Наверное, именно так возбужденные кровью псы травят лисицу. Весь двор бросился на Рашель. Четыре учителя с трудом вытащили ее из-под груды разъяренных тел, но уже с тремя сломанными ребрами и ключицей.
Несмотря на пристрастный допрос учителей и полицейских, Рашель ни слова не сказала о том, что стало причиной драки. Констебль был еще очень юн. Его совсем недавно прислали в эти края из Уэльса, и он сам не мог привыкнуть к здешним местам, где все говорило о нищете и жестокости. В Уэльсе люди тоже жили небогато, но их бедность была другой и сами они были другими. В душе он отчаянно жалел маленькую цыганку, но это никак не отражалось на его лице. На больничной койке девушка выглядела такой хрупкой и одинокой, что он сразу понял – сестрички в больнице проявляют к ней не больше доброты, чем ее сверстники.
Многое изменилось для Рашель после больницы. В первый раз она поняла, какая старенькая у нее бабушка, заметив на ее лице новые морщинки. В первый раз она познала страх грядущего одиночества. Что ей делать, если бабушка умрет? Цыгане прогонят в день похорон.
Пойти в приют? Рашель почти ничего не знала об этих заведениях, лишь то, что они собирали под свою крышу оставшихся сиротами цыганских детей, да еще ими пугали ребятишек в таборах, когда те баловались. Каким-то образом эти приюты соединились в воображении Рашель с тюрьмами.
Каждый день она замечала все новые следы угасания на лице бабушки. Все чаще Наоми терла больную грудь и пила специальный отвар, чтобы заснуть ночью.
Рашель жила в страхе, но об этом никто не догадывался, так как она привычно держала свой страх при себе.
Сама Наоми тоже понимала, что конец близок. Ее съедала боль, поселившаяся внутри нее, от которой она не знала, куда деться. Боль шла от опухоли в груди. Скоро она умрет, и что тогда будет с Рашель?
Наступила зима, и цыгане вновь отправились на север, на сей раз обходя стороной земли Макгрегоров. Они встали табором на пустоши недалеко от маленького городка.
Если когда-то цыгане вызывали у людей почтение или страх, то теперь их везде презирали и называли «грязными ворами». Еще никогда Рашель не чувствовала себя такой одинокой и такой несчастной. Даже пожаловаться было некому. Наоми умирала, и Рашель не желала отравлять своим нытьем, может быть, последние месяцы ее жизни.
Часами она выискивала особые травы, которые по преданию обладали волшебной силой, отдавала бабушке лучшие куски мяса, но толку от этого не было никакого.
Когда Рашель исполнилось пятнадцать лет, цыгане опять пришли на Троицын день на север. Энн Уаттс все еще училась в школе, но была уже в последнем классе. Пухленькая девочка превратилась в жирную уродину, с завистью и злобой поедавшую Рашель глазами, когда та появлялась в школе.
– Так я и знала, что цыгане явились, – прошипела она, нарочито обходя Рашель. – То-то мне почудилась вонь.
Не обращая внимания на хихиканье и смех, Рашель с гордо поднятой головой вошла в класс. Она почти так же сильно любила тишину во время урока, как ненавидела своих одноклассников. Уже довольно давно Рашель поняла, что отчаянно хочет учиться, однако из-за постоянных переездов мало что могла почерпнуть из школьных премудростей.
Да и для учителей она была одной из цыганят, которые исчезают прежде, чем их успеваешь научить чему-то полезному. Правда, читать и писать Рашель умела. Немного знала арифметику, впрочем, не хуже, чем многие ученики подобных школ, покидающие их примерно с таким же уровнем образованности.
Цыгане уже стояли в долине неделю. Однажды Рашель, сидя на уроке, поняла, что ее зовет бабушка. Когда все встали и учительница вышла за дверь, она стрелой помчалась вон из школы. Не остановившись ни на мгновение, она бежала вперед и вперед, в первый раз в жизни явив ту силу, которая отличает женщин ее племени.
Увы, она не ошиблась в своем предчувствии. Наоми умирала, правда, она узнала внучку и, напрягая все силы, чтобы побороть боль, протянула к ней руку. Много часов она провела в раздумьях о будущей жизни Рашель, которой не было места ни среди своих, ни среди чужих.
Притянув ее к себе, Наоми на ухо сообщила Рашель, где припрятала немного денег, которые ей удалось собрать с тех пор, как она поняла, что ее болезнь смертельна. Эти деньги, следовало использовать только с одной целью, и она сказала Рашель, что ей нужно сделать.
– Беги немедленно, прежде чем… я умру. Сделай вид, будто ты старше, чем есть на самом деле. Найди себе работу и живи, как живут соплеменники твоего отца. Цыганский табор тебе не подходит. Я не хочу, чтобы ты стала шлюхой. Всегда помни, я с тобой.
Горячие слезы побежали по ее холодеющим щекам, и она оттолкнула Рашель. Если она останется, табор отвергнет ее, и тогда попечительский совет отправит ее в приют. Наоми права, надо бежать.
Дрожа всем телом и проливая потоки слез, Рашель отыскала припрятанные бабушкой деньги, наклонилась над Наоми, поцеловала ее и прошептала тайные слова цыганского прощания. Она не увидит, как погребут ее бабушку, и не сможет проститься с ее душой.
Наоми открыла глаза и прочитала сомнение на лице внучки. Собрав последние силы, она взяла ее за руку.
– Уходи… Беги сейчас же… Я благословляю тебя, дитя мое… Уходи.
С того часа, когда Рашель научилась читать, она твердо знала, что единственный способ выбиться из нищеты – это образование, и, подобно тысячам других отправилась туда, где золотились на солнце шпили Оксфорда.
Она знала этот город из конца в конец, ибо не раз бывала в нем с цыганским табором. Из книг она тоже многое узнала. Но в своем невежестве Рашель не имела ни малейшего представления о множестве обычаев и запретов составлявших жизнь Оксфорда, таких же строгих, как и законы ее собственного племени.
Рашель добралась до Оксфорда в конце лета, когда ей едва исполнилось семнадцать лет. Большую часть пути она прошла пешком по старым цыганским тропинкам, тщательно сберегая бабушкины деньги и пополняя свои запасы случайными заработками, в основном работая на фермах. Рашель выбирала такие, где ей легко было укрыться от мужских притязаний под крылом хозяйки. За свою короткую жизнь она столько узнала о мужчинах, что ей совсем не хотелось испытывать на себе их власть. Рашель все еще помнила отвратительное ощущение от прикосновений их рук. К тому же мужчина стал причиной трагедии ее матери.
Ко времени, когда Рашель оказалась в Оксфорде, у нее было двести фунтов в кожаном мешочке, пришитом к изнанке юбки, но одета она была в лохмотья, которыми ее изредка снабжали сердобольные фермерши, – слишком короткие, слишком узкие, слишком рваные.
Если когда-то чужая жалость обижала, то теперь Рашель принимала ее с едва заметной улыбкой, ибо в первый раз в жизни поняла, что такое настоящая свобода. Она очень скучала по бабушке, но совсем не скучала по табору, в жизни которого только теперь начинала что-то понимать, как не скучала по недружелюбным и высокомерным жителям тех городов, в которых ей пришлось побывать. Жизнь вне города была другой… И Рашель стала другой, потому что больше никто не называл ее цыганкой.
Теперь она по-настоящему ощутила себя свободной, и в ее воле было выбрать, кем стать в будущем. На фермах, где Рашель работала, ее принимали за бездомного подростка, ради пропитания подрабатывающего летом на поле. Цыгане не путешествовали в одиночку, да и кожа у нее была светлее, чем у многих из них, и волосы отдавали рыжим, так что немногие догадывались о ее происхождении.
Трудилась Рашель без устали, за что ее очень любили фермерши. К тому же она не выбирала работу, хотя предпочитала ту, что держала ее подальше от мужчин, и это тоже нравилось фермершам.
На одной из ферм в богатом Чешире ее поселили в комнате, принадлежавшей когда-то замужней дочери хозяев, в которой стоял телевизор. У некоторых цыган тоже были телевизоры, но, конечно же, не у Наоми. И Рашель стала все свое свободное время проводить у экрана, усваивая самую разную информацию. Она была похожа на путника в пустыне, над которым вдруг пролился дождь.
Рашель вспомнила, как бабушка неустанно внушала ей, что образование – это ключ, который открывает многие двери. Но как его получить? Теперь у Рашель была цель. Она хотела стать, как те холеные, красивые… любимые женщины, которых она видела по телевизору. Что для этого надо? Прежде она таких не видела… Прелестные лица, длинные светлые волосы… А платья!
До сих пор Рашель даже в голову не приходило, что одежда существует не только, чтобы укрывать тело от докучливых взглядов и согревать в холодное время года.
Когда Рашель не работала, то много времени проводила в городах, большей частью разглядывая витрины. Она смотрела, наблюдала. Так продолжалось довольно долго, прежде чем Рашель решилась открыть стеклянную дверь одного из магазинов. Возможно, продавщицу и изумили ее лохмотья, но она даже вида не подала.
Однако Рашель не пустила свои деньги по ветру, а потратила с толком, ибо точно знала, как хочет выглядеть. Когда в магазине она поглядела на себя в зеркало, то на мгновение застыла на месте от изумления. Она больше не была чужой в этом мире, потому что перестала быть нищенкой. Она сделалась такой, как все.
Уже на улице оглядевшись, Рашель убедилась в своей правоте. Повсюду она видела девушек, одетых точно так же, которые вовсю смеялись и кокетничали с юношами. Теперь она была одной из них. Рашель поглядела на джинсы и вспомнила, как бабушке не нравились женщины в штанах, а потом прикоснулась к тонкой спортивной рубашке и едва не застонала от удовольствия, щупая новую чистую материю. Ей было на удивление приятно сознавать, что никто до нее не надевал эти вещи и они принадлежат только ей.
По дороге в Оксфорд Рашель успела избавиться и от своего цыганского выговора, и от цыганских украшений.
Оксфорд тянул ее к себе, как магнит. И она пришла. Это случилось незадолго до осеннего триместра, когда в городе почти не было студентов. Редкие велосипеды, которые чуть погодя должны были заполнить узкие городские улочки, стояли далеко друг от друга. Пустовали дискотеки и пабы. Летом Оксфорд принадлежал его жителям и туристам, в основном американцам, которые сновали между колледжами и пялились на все вокруг.
Рашель довольно быстро нашла работу в одном из городских отелей, но платили здесь меньше, чем на ферме, а требований предъявляли едва ли не больше. Многие горничные были иностранки, но одна, ирландка с таким акцентом, что Рашель едва понимала ее, выказала такое дружелюбие по отношению к новенькой, что уже к концу первой недели Рашель почувствовала себя почти как дома.
Когда же она пожаловалась Бернадетте на свою зарплату, та засмеялась.
– Почему бы тебе не сделать, как я? Найди вечернюю работу. В моем пабе, например, ищут официанток. Я бы могла поговорить о тебе.
Рашель согласилась и стала по вечерам работать в пабе. Полноватый веселый менеджер лет пятидесяти с небольшим, у которого дочери учились в университете, может быть, и не прочь был бы пофлиртовать с девушками, но жена следила за ним в оба.
Рашель никогда еще не была так счастлива, но когда робко спросила ирландку, не знает ли та, как получить доступ в библиотеку, Бернадетта весело расхохоталась.
– Вот это да! А я думаю, такая красавица, как ты, может получить образование, какое только хочет. От мужчин…
Вскоре Рашель поняла, что Бернадетта дня не может прожить без мужского внимания, и только тогда она осознала, какая пропасть между ней и ирландкой. В первый раз она заскучала по табору. Все-таки там были близкие ей люди.
Однажды Бернадетта пригласила ее на танцы, но Рашель отказалась.
– Твое дело… Пусть все парни будут моими, не возражаю.
Бернадетта тряхнула волосами, выходя из комнаты, и Рашель поняла, что обидела подругу.
К счастью Бернадетта была отходчива и добросердечна, и утром, забыв о вечерней стычке, взахлеб рассказывала Рашель о своем новом парне.
– Держись подальше от десятого номера, – предупредила она Рашель. – Хельга… Ты знаешь, немка… Она сказала, что когда пришла утром убираться, он вышел голый из ванной и спросил, не помассирует ли она его! Грязный старик! Ему уже пятьдесят, а все туда же. Помнится мне, он приезжал сюда с женой…
Все горничные любили посплетничать. Но Рашель старалась держаться от этого подальше. Она не привыкла к таким откровенным отношениям и относилась к ним с недоверием, все время ожидая какого-нибудь подвоха, так как не могла забыть выстраданное ею в детстве. Правда, теперь она другая, не отверженная цыганка, а обычная девушка, каких много кругом.
Довольно часто Рашель сталкивалась с молодыми людьми, которые, подобно ей, дорожили своей свободой, но, в отличие от нее, много путешествовали. Они приходили в паб с рюкзаками, в потертых джинсах – худые бородатые юноши, и длинноволосые, с накрашенными глазами девушки. Заказав пиво, они рассказывали о дальних странах на востоке, о Катманду и непонятных религиях. Каждый, кто хотел самоутвердиться, медитировал. Читая оставленные посетителями журналы, Рашель постепенно узнавала, что живет в удивительное время.
Летняя жара уступила место осенней прохладе, и по утрам над рекой висел туман. Оксфорд начинал возвращаться к своей обычной жизни. Все больше становилось студентов. Улицы оживали. Туристы уступали место первокурсникам.
С началом нового учебного года жизнь забила в Оксфорде ключом, и Бернадетта была в восторге.
– Вот погоди. Теперь время настоящих джентльменов, – сказала она как-то Рашель, едва они закончили с уборкой. – Сама увидишь.
Когда, казалось, пьянит даже городской воздух, усидеть дома не было мочи. Рашель чувствовала, как частит у нее пульс в непонятном для нее самой ожидании… Почти каждый вечер в паб приходили длинноволосые молодые люди в потертых джинсах или вельветовых брюках, с обернутыми вокруг шей шарфами. Какого только акцента тут не было! И все-таки все они принадлежали к одному кругу, были сливками общества, jeunesse dore, и прекрасно об этом знали.
В некоторых старомодных колледжах на вождение машин все еще требовалось разрешение, поэтому основным средством передвижения был велосипед. Однажды вечером, когда Рашель спешила в паб, ей пришлось перебежать через дорогу, рискуя попасть под один из них. Неожиданно она услыхала за спиной душераздирающий крик и удар, а когда оглянулась, то увидела пару одетых в джинсы ног и велосипедные колеса.
Однако остановилась она, только когда услыхала за спиной жалобный голос:
– Пожалуйста, не уходи и не оставляй меня тут! Может быть, я сломал ногу…
Голос звучал немного насмешливо поэтому Рашель сразу поняла, что молодой человек привык к поклонению и лести. Обернувшись еще раз, она обратила внимание на белокурые волосы и замедлила шаг.
– Ну же… Я ведь по твоей вине упал, сама знаешь. Не помню уж, когда катался на чертовом велосипеде, а, увидев тебя… Хорошеньким девушкам надо запретить переходить улицу перед носом велосипедиста!
Юноша назвал ее хорошенькой, и в ответ Рашель вся напряглась, хотя ничего угрожающего в его голосе не было.
Осторожность требовала, чтобы она не останавливалась, но что-то более сильное и глубинное взяло верх над осторожностью. Не торопясь, Рашель подошла к нему и стала смотреть, как он освобождается от велосипеда. У него был высокий рост, не меньше шести футов, белокурые волосы до плеч и такие голубые глаза, каких Рашель еще не приходилось видеть. Казалось, в них было столько света и смеха… А он и в самом деле смеялся, причем смеялся над собственной неловкостью.
– Черт! Вроде погнуто переднее колесо. Ничего, не буду заглядываться на хорошеньких девиц! – Он шагнул и поморщился. – Не хватало еще сломать лодыжку. Я живу тут недалеко… Если дашь мне руку, смогу добраться до дома без «скорой помощи».
В другое время Рашель ни за что не поддалась бы на его уговоры, но сейчас, сама не понимая себя, улыбнулась и подошла поближе.
– Если бы я мог опереться на твое плечо…
У него была мускулистая, но тонкая рука, и Рашель чувствовала запах его тела, смешанный с запахом свитера из овечьей шерсти. Он не переставал улыбаться ей, и она видела две полоски белых зубов на темном, загорелом лице. Рашель захотелось протянуть руку и коснуться его, но, испугавшись собственного желания, она отвела взгляд.
Рашель еще не приходилось встречать парня или мужчину, который сумел бы ей приглянуться, и она посмотрела на его руку с длинными пальцами и ухоженными ногтями на своем плече.
– Кошка откусила тебе язык? – продолжая улыбаться, спросил он.
Рашель покачала головой. Из-за него она опаздывала на работу, но сейчас это волновало ее меньше всего.
Хотя он сказал, что до его дома рукой подать, на самом деле они прошли добрых полмили. Рашель почтительно оглядела старинные здания колледжа. Она все тут обошла летом, сравнивая свои впечатления с тем, что узнала из взятых в библиотеке книг и телепередач. Жена хозяина паба пришла ей на помощь и объяснила, как записаться в библиотеку, и теперь она коснулась рукой знакомого замшелого камня, когда они свернули за угол и вошли в квадратный дворик.
– Наш Том, – весело проговорил спутник Рашель, искоса поглядывая на нее.
Рашель улыбнулась в ответ. Она все знала об истории колледжа Христовой Церкви, который был заложен кардиналом Волей за четыре года до того, как он лишился расположения Генриха VIII. Кристофер Рен надстроил башню над воротами Волей в 1682 году, и Рашель невольно взглянула на нее, когда колокол Великий Том начал отбивать время.
– Вот так всегда! Пойдем. Мои комнаты наверху.
У Рашель разболелось плечо, на которое он опирался, однако ей и в голову не пришло сказать ему об этом. Летом она научилась удачно парировать шуточки посетителей, но и Бернадетта и жена хозяина предупреждали ее, что студенты бывают на редкость настойчивыми.
– Можно подумать, им делать больше нечего, как тащить тебя в постель, – фыркала Бернадетта.
От нее и от других девушек, работавших в отеле, Рашель научилась тому, что было привычно для многих молодых людей. Теперь она частенько напевала модную мелодию за работой и подкрашивалась (этого бабушка терпеть не могла), перенимая манеры и привычки своих сверстников.
В первый раз в жизни она чувствовала себя на равных с девушками и юношами ее возраста, и Рашель это нравилось. Однако по натуре она была очень осторожной, и если другие девушки легко соглашались на свидания с парнями, которых в первый раз видели, и не появлялись до утра, то Рашель лишь прислушивалась к их откровениям, но сама наотрез отказывалась с кем-нибудь встретиться. Ее не интересовали мальчики. Для них пока не было места в жизни Рашель, ведь ей предстояло еще многого добиться. Лишь осев в Оксфорде, она поняла, сколько пропустила в детстве.
Студенты, которые якобы слонялись без дела по улицам, в один прекрасный день должны были выйти в мир и стать преуспевающими обеспеченными людьми, имеющими достойную профессию. Детские обиды оставили незаживающие раны в душе Рашель, и она решила стать такой, чтобы никто-никто не смел посягнуть на ее гордость. А для этого надо было добиться финансовой независимости.
Будучи от природы умной девочкой, Рашель быстро сообразила, что ей не подходят кавалеры Бернадетты и других товарок, которые жили одним днем, тратили жалованье на новые платья и меняли мальчиков каждый вечер. Рашель сравнивала их с красивыми летними бабочками, которых ветер уносит то в одну, то в другую сторону, но наступают холода и они погибают.
– Ты не могла бы помочь мне подняться по лестнице?
Рашель нахмурилась и с опаской посмотрела на своего спутника. Он был не первым студентом, проявившим к ней интерес, и она решила вспомнить об осторожности.
– Мне надо возвращаться. Пора на работу.
– Ты работаешь?
Он произнес это с таким изумлением, что Рашель покраснела от обиды.
– Да. В «Королевском оружейнике».
– А… Ну, да… Понятно.
Теперь он смотрел на нее иначе, и Рашель поняла его мысли. В джинсах и рубашке, то есть одетая как большинство студентов своего возраста, с длинными волосами, рассыпанными по плечам, она вполне походила на студентку. Теперь же, когда понял, что ошибся, он смотрел на нее, почти как деревенские ребятишки на цыганских детей. Разве что в его глазах не было подозрительности, зато появился блеск, говоривший о внезапно вспыхнувшем возбуждении.
– Значит, ты не студентка.
Рашель подняла голову и холодно посмотрела на него.
– Нет.
– А как тебя зовут? Меня Тим… Тим Уилдинг.
Он застал ее врасплох, мгновенно изменив тактику, и Рашель сама не поняла, как пошла ему навстречу.
– Рашель.
В его голубых глазах заплясали веселые чертики.
– Мне не нравится… Слишком библейское имя… Давай я буду звать тебя Цыганочкой… Тебе это больше подходит.
У нее сжалось сердце от страха, но он, казалось, ничего не заметил.
– Ты же в душе цыганка, правда? Я-то уж точно.
Наверху открылось окно, и он отступил на шаг. Рашель подняла голову и увидела юношу, который смотрел прямо на них. Он был примерно того же возраста, что и Тим, но внешне совсем другой – с темными, круто завивающимися волосами, подстриженными короче, чем требовала студенческая мода, с резкими чертами лица и серыми пронзительными глазами.
– Майлс, я повредил лодыжку, и прекрасная незнакомка пришла мне на помощь. Ты не спустишься?
Голова исчезла, но сначала ее владелец смерил их обоих холодным саркастическим взглядом. Окно закрылось.
– Майлс Френч. Мой сосед. – Тим Уилдинг поморщился. – Слишком он правильный, на мой вкус, но, верно, это потому, что он изучает право. Флегматик наш Майлс, ничем его не проймешь хотя иногда с ним забавно.
Рашель выслушала его, не двигаясь с места, потому что он крепко держал ее за руку Ей показалось, будто Тим недолюбливает своего соседа, и она вздрогнула, вспомнив как он рассматривал ее с холодным изумлением. Почему-то он пугал ее, как никогда не пугал ни один мужчина, откровенно предлагавший ей секс.
– Загадка наш Майлс, – продолжал Тим в той же слегка ироничной манере. Он достал из кармана сигареты. – Хочешь?
Она покачала головой и стала смотреть, как он закуривает, улыбаясь, словно напроказивший херувим. Едва он выпустил дым, как Рашель поняла, в чем дело. Это уж ни с чем не спутаешь. Девочки в отеле просветили ее насчет того чем у них пропахли некоторые комнаты да и в кое-каких районах Оксфорда, бывало, не продохнешь от сладкой вони, от которой ее мутило. Бабушка рассказывала о свойствах трав, насколько опасны некоторые из них…
Она не успела ничего сказать, как открылась другая дверь, и ее внимание привлек направившийся к ним молодой человек.
– А вот и рассудительный Майлс! – поддразнил его Тим, заметив, как он смотрит на него. – Мой дорогой, какой же из тебя выйдет юрист, если ты не познаешь на себе все удовольствия и опасности жизни?
– Я и без этой дряни знаю, что у тебя с мозгами. – У него был более низкий голос, в котором Рашель ясно услышала злость и насмешку. – Хватит, Тим, перестань выпендриваться перед своей подружкой. У меня нет времени.
Даже не взглянув на Рашель, он потащил Тима к двери.
Рашель же помедлила, возмущенная его безразличием, и Тим успел крикнуть ей, не оборачиваясь:
– До скорой встречи, Цыганочка!
Развернувшись на каблуках, Рашель зашагала прочь из темного дворика… Естественно, они больше не увидятся, но даже если и увидятся, она ясно даст ему понять, что не собирается ложиться с ним в постель. У Рашель была другая наследственность. Слишком она страдала из-за легкомыслия своих родителей, чтобы быть как все. Страсть уже когда-то заставила ее мать презреть все опасности, но привела к безвременной смерти – и ее, и отца. Про себя Рашель давно решила, что с ней ничего подобного не случится. Никогда!
В тот вечер она опоздала на работу и Бернадетте это пришлось не по вкусу.
– Как ты поздно! Уэллс уже спрашивал о тебе.
В те годы найти работу было нетрудно а Рашель работать умела, да и привлекала посетителей своей красотой, так что Джордж Уэллс очень скоро простил ее хотя и задержал дольше остальных заставив проверить, все ли убрано и расставлено по местам.
Уже совсем стемнело и улицы обезлюдели, когда она вышла из паба и помедлила на пороге. Неожиданно кто-то положил ей руку на плечо… От страха у нее перехватило дыхание.
– Привет, Цыганочка. Я уж думал ты не появишься…
Рашель мгновенно узнала голос и повернув голову, заглянула в смеющиеся голубые глаза.
– Пойдем посидим где-нибудь где можно поговорить, – произнес он тоном не допускающим возражений. – Я хочу все знать о тебе.
Рашель чувствовала запах наркотиков и пальцы, которые он сплел с ее пальцами, были ненормально горячими. Хотелось оттолкнуть и одновременно удержать его. Он был совсем не похож на нее… А Рашель покоя не давала другая жизнь, в которую она могла бы заглянуть с его помощью.
Она, даже не спрашивая себя, откуда ей это известно, знала о его высоком происхождении и о немалом богатстве, защищавшем от превратностей жизни. Рашель же только в книгах читала о том, что ему было привычно с детства. Она хотела говорить с ним.
Рашель вспомнила о маленьком кафе, которое располагалось на полпути к ее дому и всегда было открыто. Почему бы не пойти туда?
