Текст книги "Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье"

Автор книги: Инесса Ципоркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 8. Свобода ценой утрат

Человек всегда лишь эпигон героев собственных фантазий.

Станислав Ежи Лец

Зависимость от лжи и ложь от зависимости

Химические способы преображения реальности известны: употребление алкоголя, наркотиков, лекарственных препаратов, курение, переедание, пристрастие к кофеину. С момента изобретения одурманивающих зелий все эти средства активно используются для получения удовольствия от социальных ситуаций. Удовольствие возникает тогда, когда действительность обретает неожиданные черты – яркие, будоражащие, увлекательные. Это связано с воздействием малых доз химического допинга. Таким образом активируются мозговые центры наслаждения, а они высвобождают эндогенные опиаты. Человек вступает в приятный мир, где мучительные реалии отступают на задний план, зеркала отражают чудное мгновенье, оно же гений чистой красоты, и случайные знакомые обожают мимолетное виденье – то есть тебя – всей душой.

В I веке до нашей эры римский поэт Гораций писал о вине: «Тайны раскроет, сбыться надеждам велит, даже труса толкает в сраженье, души от гнева, тревог избавляет и учит искусствам». Но этим надеждам не суждено сбыться. Для раскрытия тайн и обучения искусствам требуется хотя бы небольшое (а чаще довольно большое) время. Но при аддикции неизбежно возникает толерантность, появляется потребность в увеличении дозы. А тот же алкоголь в больших дозах подавляет синтез одного из веществ, активизирующих нейроны, – глютамата. Недостаток глютамата снижает мозговую активность, нарушает способность мозга к научению и пагубно сказывается на аналитических и других мыслительных процессах, также ослабляя самоконтроль.

Хотя человеку по-прежнему может казаться, что он талантливее, обаятельнее, храбрее, спокойнее и одновременно раскованнее, чем в трезвом состоянии. Чувствительность к холоду, боли, неприятным ощущениям и негативным мыслям снижается. Люди, описывавшие себя в состоянии алкогольной интоксикации, сглаживают свои отрицательные черты сильнее, чем делали это, будучи трезвыми.

Именно возможность полюбить себя и окружающую действительность вводит человека в состояние психологической, а не только химической зависимости от алкоголя или наркотиков.

Но этого состояния можно достичь и другими способами. Нам удается менять химический состав крови двумя путями: посредством введения в организм веществ, специально для этого предназначенных; а также посредством внутреннего психологического настроя. Некоторые аддикты выбирают первый вариант. Действительно, дозу «биохимического наслаждения» получить проще: с утра принял свой «любимый агент» – и целый день свободен! Второй вариант – изменение состояния психики с помощью целенаправленной деятельности.

Многие ее виды связаны с вымыслом. На заре времен человечество совершило радикальный, но вполне оправданный переход от биологической защиты ко… лжи. Защищая свои интересы, человек по-прежнему использует маскировку и делает это весьма беспардонно – так же, как его дикие сородичи, не склонные извиняться за введение хищника в заблуждение. Вот только животное абсолютно точно знает, от кого именно придется защищаться – знает если не мозгом, то телом. Эволюция уже определила тактику его защиты, выкрасив поверхность тела в определенные цвета – маскирующие или предупреждающие, придав этому телу определенную форму и поместив это тело в определенные условия. С человеком все эти предварительные заготовки не то что бесполезны, но они в то же время не обеспечивают его потребности в защите.

Не одобряемое общественным мнением вранье – не столь наивный подход, как кажется на первый взгляд. Алкоголь и наркотики, азарт и виртуальность меняют само– и мироощущение куда основательнее. Зачастую они разрывают связи между сознанием и действительностью. Пропадает адекватное восприятие полученной информации. Но природа любых искусственных галлюциногенов – всего-навсего усовершенствованный дубликат естественного психологического механизма – механизма фантазирования.

Каждый человек хотя бы раз испытал его действие на себе. Например, в детстве, когда грань между действительными и вымышленными событиями размыта настолько, что ее трудно установить. Психиатры до сих пор спорят о так называемых «восстановленных воспоминаниях». Можно ли считать достоверным то, что пациенты рассказывают о своем раннем детстве во время сеансов психоанализа? Можно ли использовать эти сведения в суде как правдивую информацию? Может ли ребенок точно изложить детали событий, происходивших у него на глазах несколько дней или несколько недель назад? Как выяснилось, маленькие дети легко поддаются психологическому давлению, охотно дают описания и характеристики, к которым их подталкивают во время расспросов. Если, например, сказать о человеке, что он неуклюжий растяпа, две трети малышей легко подтвердят эти инсинуации выдуманными историями о поломанных игрушках, разорванных книгах и пролитых чернилах. И, что особенно важно, будут упорно придерживаться своей версии. На подобное «беспочвенное вранье» их толкает… эмпатия.

Ребенок чрезвычайно остро чувствует, чего от него хотят. И вдобавок не имеет должного запаса внутренней стойкости, чтобы противостоять прессингу. С возрастом некоторые люди вырабатывают способность к сопротивлению и к формированию собственного мнения, а некоторые так и остаются малышами, которых аудитория вынуждает сочинять феерические истории. В принципе, людям всегда хочется услышать что-нибудь увлекательное, яркое, неожиданное… И всегда найдутся самозабвенные врали-эмпаты, улавливающие желания публики. Но их попытки удовлетворить потребность аудитории в захватывающих сюжетах отнюдь не всегда бывают удачными. Потому что в игру вступают новые факторы: наличие артистизма, чувства меры, жизненного опыта, излюбленной тематики и проч. Те, у кого имеется творческий компонент, могут (хотя бы иногда) остановится вовремя. А вот другие… Другие бывают крайне обременительны.

Тэффи, описывая выходку девочки, на которую «накатил великий дух вранья», верно передает поведение окружающих, выслушавших историю о том, как врунья якобы в двухлетнем возрасте спасла на пожаре мужика, который «лежал и горел со всех сторон. Тогда я приподняла его за плечи и оттащила в соседний лес; там мужик погасился, а я пошла опять на пожар». Так же и описание чувств самой девочки отличается большой психологической точностью: «Рассказывая свою повесть, я вся так горела душой в никогда еще не испытанном экстазе, что долго не могла вернуться к прерванной жизни там, на второй скамейке у окна. Все кругом были очень сконфужены. Учитель тоже. Он был хороший человек, и поэтому ему было так совестно, что он даже уличить меня не мог… Чувствовала себя недурно только я одна. Мне было весело, как-то тепло, и, главное, чувствовалось, что я одна права во всей этой скверной истории»[93]. Ну как, ничего не напоминает? Великий дух вранья на удивление схож с великим духом горячительного.

Правда, впоследствии то ли этот великий дух покидает своих подданных, то ли наступает привыкание, но вдохновенное вранье нередко сменяется безнадежным, как бы по обязанности. Вот, в противоположность описанной девочке, один очень степенный господин, производящий вранье унылое, подавленное: «Я этого Зелим-хана еще ребенком знал. Придет, бывало, к нам, весь дом разграбит – мальчишка шести лет. Уж я его сколько раз стыдил в 1875 году. «Ну что из тебя, – говорю, выйдет!» Нет, ни за что не слушался». И перестать не мог, «точно он необдуманно подписал с каким-то чертом контракт и вот теперь, выбиваясь из сил, выполняет договор»[94]. Это уже зависимость, мифомания.

Нина родилась и выросла в то самое время, когда все мало-мальски грамотное население ее необъятной родины бредило классическим балетом. Балерины все без исключения считались утонченными красавицами, достойными преклонения и восхищения. Постоянно показывались фильмы, где положительные герои, чистые и прекрасные юноши, с замиранием сердца смотрели на девушек в балетных пачках, изображавших лебедей. Создавалось впечатление, что стоит только встать на пуанты, скрестить руки и сделать кислую мину – и перед тобой никто уже не в силах устоять. Во всяком случае Нинины мама и бабушка считали именно так. Укачивая сопящего в одеяльце младенца, мама и бабушка уже представляли Нину на столичной сцене, грациозно раскланивающуюся, в лучах прожектора, под гром аплодисментов.

Женщины из маленьких провинциальных городков со спокойной, точнее, едва теплящейся жизнью вообще любят пофантазировать, а после воплощать свои мечты со всем непуганым пылом инфантильного ригоризма. Поэтому практически с рождения жизнь девочки была отдана балету. Нине едва исполнилось четыре, когда ее отдали в балетный кружок в родном провинциальном городке. И еще она отдельно занималась с преподавателем. Мама и бабушка поставили задачу – устроить девочку в балетную школу при Большом театре. И начался бесконечный марафон. Нина стойко терпела нагрузки, делала, что велят, и не представляла себе другой жизни. После нескольких лет тяжкого труда девочку взяли в школу при Большом театре. Мама с бабушкой ликовали. Им казалось, что полдела уже сделано, а там бы только день простоять да ночь продержаться. Женщинам и в голову не приходило, что это даже не начало пути, а всего лишь подготовительный этап. Все потому, что слишком много сил было потрачено на дело. Правда, мама и бабушка с лихвой получили компенсацию в глазах местной общественности. Родные и знакомые теперь говорили про их Нину, что она не простая девочка, она в балетной школе при Большом театре… А тем временем Нине приходилось просыпаться до рассвета, по пять часов в день проводить в общественном транспорте, терпеть двойную нагрузку в школе – словом, осуществлять на практике героику будней.

Через несколько лет ее усилия были вознаграждены: после училища девушку взяли в Большой театр. Мама и бабушка были вне себя от счастья. Но для Нины жизнь мало изменилась. Пределом желаний стала сьемная комната в Москве: Нину достали электрички. Хотя выражение пиетета, возникавшее на лицах на при сообщении, что она балерина и танцует в Большом, – это было забавно и, что говорить, приятно. Увы, на работе все было по-другому: Нина оказалась не самой успешной танцовщицей, ни восторга, ни пиетета по поводу ее «достижений» никто не испытывал. Здесь все были балетные и все танцевали в Большом. Зато у Нины вскоре появился молодой человек. Юра закончил училище на три года раньше и считался перспективным. Через год они поженились. Жизнь Нины устоялась: она была замужем, жила в Москве, танцевала в Большом. Правда, дальше кордебалета так и не продвинулась. Зато муж со временем получил звание заслуженного артиста и честно танцевал во втором составе. Юра оказался хорошим партнером, и балерины нередко из-за него ссорились: каждая хотела, чтобы Юра танцевал именно с ней. Нина мужем гордилась.

А потом наступило время не самых радостных перемен. На тринадцатом году совместной жизни Нинин брак распался. Юра полюбил другую женщину и ушел к ней. Супруги расстались тихо-интеллигентно, без взаимных обвинений и битья посуды. Вскоре Юра с новой женой уехал в Америку. А еще через пару лет Нина вышла на пенсию. Из театра ее уволили. Кому нужна танцовщица кордебалета тридцати пяти лет? Пришлось начинать жить заново, осваивать другую профессию. Так Нина оказалась в бухгалтерии. В комнате еще пять женщин, стол у окна с видом на промзону, на подоконнике издыхающий фикус. И всеобщее отношение легкой презрительной недоброжелательности к Нине. Молодой специалист под сорок, мужа нет, богатства нет – уважать незачем. Словом, мрак. Как-то под конец рабочего дня Нина шла по пустому коридору, длинному и широкому. Неожиданно для себя она протанцевала несколько балетных па и хотела было идти дальше по своим делам, как вдруг почувствовала на себе взгляд. В дверях стояла Лиза из соседнего отдела:

– Лихо ты! А чего это?

– Да, так, – смутилась Нина, – я балериной раньше была.

– Да ты чё?! Ну, я вам скажу, ваще-е-е…

Сослуживица пялилась на Нину, будто та была живым динозавром, или Филиппом Киркоровым, или алмазом «50 лет Советской Якутии». В глазах Лизы светилось нечто похоже на пиетет. Это был взгляд из тех далеких времен пребывания в балетном училище, когда мамины и бабушкины знакомые пялились точно так же – просто глаз не могли от Нины оторвать! Вмиг из неопытной бухгалтерши Нина превратилась в диву, в птицу райскую, случайно оказавшуюся в этом замусоренном углу. На душе у нее потеплело. Нина загадочно улыбнулась Лизе и пошла в отдел сбыта.

Пару дней спустя ее начали расспрашивать уже в родной бухгалтерии. И Нина рассказала, что была балериной и танцевала в Большом… Только в своих рассказах она была примой, танцевала ведущие партии, гастролировала по миру, воевала с Григоровичем, главным балетмейстером Большого. Недалекие женщины из бухгалтерии слушали жадно, с восхищением и верили каждому слову. У них на глазах разворачивался сериал покруче бразильского. Нина врала самозабвенно. Ее положение на работе упрочилось. Она стала чем-то вроде местной достопримечательности. Сначала Нине казалось, что она заливает в расчете на уважение коллег. Она даже про себя посмеивалась над сложившейся ситуацией. Но со временем у Нины появилась потребность рассказать сослуживицам о своей жизни. Не реальной, конечно, придуманной. Эти рассказы ее сладко опьяняли. И чем грубее и комичнее была ложь, тем легче она проглатывалась бабами с работы.

И отношения с бывшем мужем тоже получили совершенно иную интерпретацию.

– Мы так любили друг друга, – вдохновенно повествовала Нина, – чем дальше, тем сильнее. Но однажды мы поехали на гастроли в Америку. И Юра решил там остаться. А я должна была вернуться. У меня здесь мама с бабушкой. Но Юра не смог смириться. И он потребовал, чтобы я вышла из самолета. И самолет из-за меня сутки держали в аэропорте. Но я не вышла!

Эту историю тетки-бухгалтерши смутно помнили. Не помнили лишь когда и с кем она происходила[95]. Да это было уже не важно. Теперь они были точно уверены, что это случилось именно с Ниной из «ихнего» отдела.

– Вот она как жись повернула! – сокрушались бухгалтерши, – Был человек – и нет человека!

– Нет-нет, – не унималась Нина, – мы поддерживаем отношения. Он мне пишет, деньги шлет, к себе зовет… в гости. Ему пришлось жениться. Столько лет один! А мужчина не может долго быть один. Вот и пришлось…

Очередная Нинина история явно набирала новый виток. Бабы вокруг сочувственно кивали, вздыхали, шмыгали носами. На подоконнике издыхал фикус. Идиллическая картина.

Американский юрист Джеймс Битти сказал: «Никто не станет врать, если никто не слушает». Выходит, мы лжем потому, что у нас имеется аудитория. В крайнем случае, мы лжем себе, и сами себе служим аудиторией. Причем отличной аудиторией – доверчивой, наивной, сочувствующей. Что же касается других, то с ними никогда не угадаешь: получится, не получится.

Если самооценка падает, а самоощущение становится дискомфортным, человек готов на все, лишь бы его недостатки получили компенсацию. Ну хотя бы кажущуюся. Бегство в мир фантазий или публичное фантазирование (в психологии это явление называется псевдологией) оказывает действие, сходное с опьянением: сознание воспаряет в эмпиреи, а мир кажется вполне уютным и благожелательным. Притом, что свидетели приступа псевдологии не всегда бывают доверчивы и миролюбиво настроены. Но со временем мифоман перестает реагировать на холод, отчуждение, критику и иронию. Потому что фантазирование из средства превращается в цель. Это, собственно, и есть психологическая зависимость.

Но на первых порах и дети, и мифоманы используют фантазирование, чтобы компенсировать свои недостатки – реальные и мнимые. Они стараются наладить связи с окружением на лучших условиях, от имени более интересной личности, не столь серой и обыденной, как их истинное «Я». Насмешки и осуждение в адрес «врушек» и «трепачей» только усугубляют зависимость, формируя порочный круг: реальный мир становится все более недоброжелательным, а мир фантазий – все более привлекательным. Окруженный всеобщим неодобрением, мифоман попросту убегает от действительности в свою любимую виртуальность. И этот выбор представляется… вполне оправданным. Если в одной реальности вы – неприметный очкарик, погрязший в рутине и ничем не выделяющийся в толпе таких же безнадежных клерков, зато в иной реальности вы – Супермен всюду летающий, всех спасающий, непобедимый и легендарный, то где вы станете проводить свое время? А в очкарика будете перевоплощаться лишь по необходимости. Надо же как-то на синие суперменские плащи зарабатывать.

Близким начинающего Супермена в подобной ситуации необходимо умерить свой гнев и прекратить репрессии. Иначе они самолично загонят фантазера в такие виртуальные дали, что его потом не дозовешься. Аддикцию лучше лечить на ранней стадии, а не на стадии крушения, когда уже возникнут серьезные проблемы. И в первую очередь необходимо выявить скрытые причины «психологического маскарада», после чего с помощью когнитивной терапии создать новые, конструктивные модели поведения и восприятия. Иногда для повышения самооценки и для исправления самоощущения специалисты используют… то же вранье. Но не разрушающее, а, наоборот, восстанавливающее личность.

Если убеждать человека грамотно, профессионально, систематически, то ложные сведения со временем превратятся в истинные. Особенно когда речь заходит о самоощущении. Из этой особенности фантазирования родилась модная в наши дни техника нейролингвистического программирования (НЛП). На нее возлагаются большие надежды, и множество книг по психологии построено на приемах НЛП. Предполагается, что человек может уговорить себя, что он силен, умен, вынослив, обаятелен. Ведь может же он убедить себя, что слаб, несчастлив, неуверен, несимпатичен. Врать тоже надо умеючи. Тогда это уже не ложь, а программирование.

Но к сожалению, приходится признать: повторяя вслух или про себя бесчисленные мантры насчет своей силы, выдержки, ума и проч., некоторые индивиды не столько мобилизуют свой потенциал, сколько теряют адекватность восприятия. Хорошо, если НЛП помогает собраться, успокоить нервную дрожь в руках и слабость в коленках, – и это позволяет ясно и доходчиво изложить свою точку зрения на переговорах, на совещании, на собеседовании. А если оно не столько стимулирует вашу умственную деятельность, сколько добавляет еще один фактор прессинга к уже имеющимся стрессам? Психологи сообщают, что пациенты, страдающие навязчивыми идеями, получив задание подавлять эти мысли, отмечают их учащение и усиление. То же и в случае применения НЛП: некорректное и неконтролируемое их использование только усугубляет и без того тревожное состояние личности. Поэтому рекомендуем читателю не заниматься самолечением, а обратиться за «составлением программы» к психологу.

Но предупреждаем: некоторые специалисты (не говоря о дилетантах) забывают о двусторонней сущности вранья. А также о синдроме привыкания. Если использовать ложь в качестве средства защиты, она, как и всякое средство защиты, может возобладать над адекватностью мышления и способностью действовать. Человек будет нагромождать все новые и новые Джомолунгмы вранья, пытаясь спрятаться за ними от проблемы. Часто небольшой. Но нерешенной. Как уже было сказано, попытки оградить личность от внешнего ущерба не должны останавливать сам процесс решения проблем.

Кстати, аддикты другой «направленности» – алкоголики, наркоманы, игроки – тоже постоянно лгут. Об их изворотливости и бесстыдстве буквально ходят легенды. Близкие ужасаются, знакомые посмеиваются… И лишь немногие всерьез задаются вопросом: почему? Нет, зачем – это понятно. Скрыть глубину своего падения, добыть средства на очередную дозу аддиктивного агента – вот цель такого вранья. Возникает же оно совсем по другой причине, чем у «бескорыстных» вралей.

Аддикт лжет потому, что его личность разрушается, его связи с окружающими распадаются, его положение в мире становится неопределенным, неподконтрольным. Аддикт лжет не ради улучшения своего имиджа, а ради хоть какого-нибудь имиджа, потому что чувствует, как превращается в ничто.

Это состояние требует совсем иных мер, чем навязчивое фантазирование. Здесь надо лечить не саму потребность приврать (она в данном случае всего лишь симптом), а болезнь, связанную с патологическим азартом, с употреблением алкоголя или наркотиков, а также с асоциальным расстройством личности. Обычно на этой стадии разрушения личности у человека исчезает способность испытывать угрызения совести. Они просто пропадают – как, скажем, пропадает слух или зрение. Поэтому взывать к совести аддикта бесполезно. Эта область сознания настолько повреждена, что уже не имеет власти над поведением личности.

Психологически зависимые индивиды вообще обеднены в плане морально-этических сдерживающих факторов. Их не трогают даже соображения собственной безопасности (здоровья, имущества, карьеры и т. д.) – так почему они должны заботиться об интересах других людей? В упрощенной, схематичной вселенной аддикта нет места сантиментам. Его целеустремленность настолько велика, что он не пощадит никого (и себя в том числе) на пути к своей ужасной цели. Впрочем, почему ужасной? Цель может выглядеть вполне пристойно. И даже довольно привлекательно. Ведь существуют же аддиктивные агенты, одобренные обществом. Думаете, это шутка? Тем не менее, все очень серьезно.

То, чего человек делать не обязан

«Работа – это то, что человек обязан делать, а Игра – это то, чего он делать не обязан. Поэтому делать искусственные цветы или носить воду в решете есть работа, а сбивать кегли или восходить на Монблан – забава», – писал Марк Твен. Но разве покорять Монбланы легче, чем балансировать полным решетом? Вряд ли. Спросите любого шерпа-проводника[96], каждый месяц в паре с любимым яком покоряющего великие горные вершины и хребты: считает ли он это занятие самым лучшим развлечением? Скорее всего и шерп, и его семья, и его як в деталях растолкуют всем не ко времени любопытствующим, что это за работа и почему ее никак нельзя назвать развлечением. Зато альпинисты, мягко говоря, иного мнения о горных перевалах. Это лишь один из примеров того, как легко работа превращается в игру – и обратно. Надо только сменить работника на игрока – и вы получите совершенно иной результат. Плохой или хороший – зависит от обстоятельств.

Поскольку эустресс переносится лучше дистресса, мы часто меняем обязанности, которые воспринимаются негативно, на удовольствия, воспринимаемые позитивно. Этот прием серьезно расширяет границы человеческих возможностей: выносливость, упорство и самоотдача «человека играющего» поражают, его вполне бренное тело с легкостью выносит нагрузки, достойные Бэтмена, а его сознание… Но это – статья особая. Сознание-то и создает проблемы, достойные Бэтмена, – такие, что без участия суперсилы не решишь.

С одной стороны, рушатся психологические барьеры, на пушечный выстрел не подпускавшие индивида к сокровищнице скрытых резервов организма. Теперь из этого хранилища можно черпать и черпать, упиваясь новообретенной мощью: годами не выходить на свежий воздух, не спать по ночам, не есть горячего, не проверять дневник сына/дочери, не видеться с тещей/свекровью. Ну, словом, отказывать себе во всем, в чем давно хотелось себе отказать. И не от бедности, а исключительно ради дела: ради скачущих на мониторе циферок, буковок, графиков и заставок. В тот момент, когда упомянутые психологические барьеры сняты, человек откровенно торжествует: вот, глядите, какой я стал могучий, закаленный, крутой и несгибаемый!

А с другой стороны, не зря эти психологические рамки с детства формируют и поддерживают в человеке привычку к своевременному нытью на тему «Все, кончай пахать, мы устали, нам болестно, есть охота, спать охота, домой охота, ы-ы-ы-ы». И пускай несколько десятилетий назад это самое нытье доводило до белого каления чадолюбивого отца, в кои веки согласившегося отвести дитятко в зоопарк, крокодильчиков посмотреть. Пускай оно раздражало строгую, но справедливую мать, охраняющую крахмально-сияющий праздничный стол от жадных лап членов семьи вплоть до прихода гостей. Пускай оно вызывало и вызывает законное возмущение кроткой, но отнюдь не безгранично терпеливой супруги, вытащившей свою половину из кресла, продавленного под мужнин формат, на культурное мероприятие. Несмотря на отрицательное отношение близких, предупреждение о надвигающемся переутомлении – не такая уж плохая вещь, когда речь заходит о стрессе. Как только естественные механизмы, подающие сигнал о чрезмерности стресса, отключаются, опасность повреждения возрастает многократно. И лучше заблаговременно получить предупреждение, чем стукнуться всем лицом о свершившийся факт: ваш организм действительно перенапрягся, истощил внутренние ресурсы, пострадал и теперь ему болестно.

Но для аддикта, как мы уже сказали, здоровье – не главное. Для него куда важнее получить вожделенную дозу. А для трудоголика, соответственно, важнее всего «упиться делом» – настолько, чтобы уже не чувствовать ни голода, ни жажды, ни усталости, ни личных связей, ни общественных интересов. Стать чистой функцией, деятелем высшей пробы. Ничто да не свершится без санкции твоей, никто да не минует предбанника твоего. Начальство в восторге, графы и князья в передней толкутся и жужжат, как шмели, а как проходишь через департамент – просто землетрясение, все дрожит и трясется, как лист[97].

Не зря мы вспомнили Ивана Александровича Хлестакова с его размашистыми грезами о власти над канцеляриями и департаментами. Мечты о власти и богатстве, навеянные ребяческой тягой к хвастовству и не связанные с реальным положением дел – первое условие для формирования зависимости. Инфантильная, незрелая личность погружается в такие фантазии с головой: в выдуманном мире у нее есть все, чтобы получить внимание и одобрение со стороны окружающих. «Зачем они нужны – внимание с одобрением?» – спросить себя может лишь зрелый человек. Ему подобные блага требуются для определенной цели. Например, для строительства близких отношений с понравившимися людьми, для «глобального потепления» в домашней или служебной обстановке, для получения необходимых льгот и перспектив – да мало ли для чего.

Зато ребенку, точнее Ребенку с большой буквы, то есть психологической структуре, описанной Э. Берном, комплименты и восхищение нужны как самоцель. Ребенок испытывает биологическую потребность в безопасности и защищенности извне, чтобы было кому укрыть его пуховым одеялом от бурь и ветров неуютной вселенной. И если в обозримой вселенной не найдется желающих взять Ребенка под свое крыло, он придумает себе верных друзей и надежную крышу. К сожалению, большинство людей даже не представляет, как много места в их личности занимает Ребенок. И тем более не знает всех функций этого прихотливого, капризного, опасного, но все-таки неотъемлемого компонента нашего «Я». Поэтому и не замечает, как Ребенок подводит личность к психологической зависимости от эмоций. Или от химического стимулятора. Или от работы. Сущность Ребенка такова, что он все превращает в поиск удовольствия, приза, выигрыша – то есть в игру. И главная проблема индивида, порабощенного Ребенком, заключается в том, что любое отвлечение от игры становится наказанием.

Личность, целиком посвятившая себя любимому занятию, нервно реагирует на все попытки отвлечения: сознание отказывается верить, что другие сферы деятельности тоже могут приносить вожделенное удовольствие.

Чем дольше длится научение и закрепление навыков, тем крепче фиксация на знакомом «призе». Власть зависимости становится безраздельной, а личность – подневольной. Бесконечное решение даже не главной, а уже единственной задачи делает из многогранной натуры примитивную марионетку. Власть научения над человеческой психикой огромна. Индивид, подпавший под ее влияние, способен отказаться от всех радостей жизни. А главное – отказаться от себя.

Когда увлекательной игрой становится бизнес, самые яркие впечатления трудоголику приносят «унылые будни», а вовсе не «зажигательные уикенды». Вне своего рабочего места трудоголик вынужден страдать сразу по нескольким причинам. Во-первых, из-за фрустрации своей базовой потребности – ведь работа для него имеет ту же степень важности, что и естественные потребности; во-вторых, ему приходится отказываться от привычных деловых стереотипов поведения и переходить на личные, интимные отношения – этот переход требует очень много сил; в-третьих, трудоголик остается один на один с самим собой – и, с большой долей вероятности, может обнаружить пустоту в зеркале. Как будто превратился в вампира.

Но на самом деле в наши дни понятие «трудоголик» практически не имеет рамок. Масс-медиа трактуют его как попало: называют трудоголиками людей, реализующих себя на выбранном поприще; рабочих лошадок, совершенно безответных, а потому бесчеловечно загруженных; карьеристов, упорно лезущих вверх по служебной лестнице. В трудоголики записывают даже бездарей, которые боятся потерять место. Эта категория «незаменимых» постоянно имитирует трудовой энтузиазм: подолгу задерживается на работе, бурную деятельность демонстрирует. Но никто из вышеперечисленных на самом деле трудоголиком не является. Если человек проводит на работе много времени и под этим предлогом ограничивает свое присутствие в кругу семьи – это не обязательно трудоголизм.

Когда от Яны Александровны ушел муж Валерий Петрович, она восприняла это событие как гром среди ясного неба. Как-никак двадцать лет прожили душа в душу. И если бы Яну Александровну глас небесный разбудил в ночи вопросом: «Что на свете всех прочнее?», она бы без запинки проскандировала: «Моя семья!» и в тот же миг вновь заснула бы крепким сном младенца. Уж в ком в ком, а в своем Валерике Яна была уверена на все сто. И вовсе не потому, что сама Яна Александровна была женщиной особо выдающихся форм и способностей, и не потому, что Валерий Петрович был «последний пылко влюбленный муж», просто для ее Валерика на первом месте всегда была работа. Яна это не просто знала – она все двадцать лет совместной жизни чувствовала это на своей шкуре. Хотя подобная расстановка приоритетов не вызывала у нее протеста.

Они с Валериком поженились на последнем курсе института. У них была дружная студенческая семья, крепко сплоченная регулярным сексом, а родившиеся впоследствии двое сыновей и налаженный быт еще больше упрочили этот союз. Сразу после института Валерик начал делать карьеру, и Яна поощряла здоровые амбиции молодого мужа. Ведь молодой семье так много всего нужно! Правда, Валерик допоздна засиживался на работе и нередко выходной прихватывал – зато и вознаграждения увеличивались. Яна вела дом, занималась детьми, незаметно для себя привыкая к постоянному отсутствию мужа. Если вначале у нее и возникало беспокойство, то умильные излияния свекрови гасили их начисто. «Весь в своего деда! – восхищалась сыном Анна Яковлевна, дочь крупного партийного функционера, – Мы в редкий выходной папу видели, он все время на службе пропадал. Но мы им так гордились, так его уважали!» – «Что ж, – думала про себя Яна, – значит, в этой семье такие традиции, против генов не попрешь!»