Текст книги "Орудья мрака"
Автор книги: Имоджен Робертсон
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
– Думаю, сэр Стивен откуда-то усвоил свой инстинкт каталогизации. Вы уверены, что письмо сюда не относится?
Снова развернув листок, Харриет принялась читать. Ее глаза расширились, она перевернула страницу, пытаясь отыскать подпись, и снова вздохнула, не обнаружив ее.
– Вы правы, Краудер. И это ваша весьма досадная привычка.
Анатом вернулся к своему креслу, держа в руках дневник старого судьи, и, прежде чем сесть, поклонился Харриет. Она бережно разгладила листок.
– Я прочту вам письмо. Двадцатое марта тысяча семьсот сорок восьмого года. «Уважаемый сэр, я пишу вам, дабы задать вопрос, однако боюсь, что мне придется просить вас доставить свой ответ косвенно, тайно. Я знаю, вас это не обрадует. И все же я чувствую – я опасаюсь, сэр, – что этот вопрос необходимо задать и что на него должен быть дан ответ. Надеюсь, вы согласитесь с этим. Я слышала, что несколько лет назад умерла юная девушка, Сара. Мой вопрос следующий: имелся ли у нее медальон, посеребренная жестяная вещица на оловянной цепочке? Если да, забрали ли его во время убийства? Возможно, сэр, эти два вопроса покажутся вам чудными и бессмысленными. Однако они приводили меня в уныние и давили на меня в течение многих бессонных ночей. Если вы ответите „да“ на оба вопроса, тогда я должна признаться: я полагаю, что видела этот медальон, и видела его среди вещей могущественного человека, обладающего высоким положением и свирепым нравом. Вероятно, я потеряла рассудок и воображаю демонов в изножье своей постели, где нет ничего, что не было бы порождением моих нервов. Так что мне должно ожидать вашего ответа. Если медальон, о коем я повела речь, в самом деле принадлежал погибшей девушке, не могли бы вы несколько дней поносить на вашей цепочке для часов брелок, приложенный к настоящему письму? Я непременно увижусь с вами в это время, и, если вы подобным образом дадите мне ответ, я снова напишу вам и назову имя, кое не решаюсь теперь начертать на бумаге, а также сообщу, где можно найти медальон».
Харриет подняла глаза. Во мраке Краудер, сложивший пальцы домиком, казался лишь серой тенью.
– Да, я бы сказал, что это письмо действительно относится к делу. Нет ли там еще чего-нибудь? Записки от сэра Стивена?
– Здесь нет. Где ваши наблюдатели обычно записывают свои мысли и поступки?
Краудер обратился к последним страницам дневника, лежавшего у него на коленях.
– Порядок сохранен. Вот, на последних страницах этой книги. Теперь, мадам, настала моя очередь читать: «Я приложил это письмо к своему дневнику за тот год, когда была убита Сара Рэндл. Я полагаю, по-прежнему полагаю, что оно было написано леди Торнли, за трагическим браком коей я наблюдал, но не способен был помочь. По ее просьбе я носил брелок с того момента, как получил записку, но более мы с ней не сообщались. К тому моменту, когда леди Торнли совершила свое трагическое фатальное падение, я носил его уже два дня. Я сделал свои выводы, а будущим читателям этих строк предоставляю сделать свои. Да помилует Бог их души!»
Краудер перелистал страницы и снова спрятал от света слова сэра Стивена, а затем перевел взгляд на Харриет – она пристально глядела в сторону окон; сквозь щели по краям ставен в комнату попадал слабый отсвет солнца и зелени. Вечерний полумрак размыл контуры ее лица, однако анатом все же различил слезинку, сползавшую по ее бледной щеке.
V.4
Вопреки его собственным предположениям, Дэниелу Клоуду понадобилось куда больше времени, чтобы пересечь Лондон. В конце концов он оставил лошадь в одном из заслуживающих уважения мест на окраине города, надеясь, что пешком ему удастся перемещаться быстрее. День уже клонился к вечеру, а его надежда оказалась напрасной. Еще до того как он сумел осознать масштаб беспорядков, синими волнами пробегавших по городу, он понял, что дорогу будет найти нелегко. Его знания городской географии в лучшем случае можно было назвать туманными, и вскоре он очутился в паутине беспорядочно пересекающихся улиц, среди многочисленных зданий и шума, что вконец ошарашило и встревожило его. Дважды все заканчивалось тем, что он возвращался на ту же самую площадь, хотя был уверен, будто держит путь на запад. Здесь, перед ним и позади него, находилось то, о чем ранее он мог только читать. Лондон оказался еще непригляднее, чем он помнил.
Молодой человек начал задумываться: а что если Краудер и госпожа Уэстерман все же не были достаточно благоразумны, остановив свой выбор на нем? До нынешнего момента он лишь раз бывал в Лондоне; когда Клоуд был еще мальчиком, его дядя устроил это путешествие по милости одного из своих лучших клиентов. Тогда они ездили по улицам в экипаже. Дэниел перевешивался через край грохотавшей повозки и широко раскрытыми глазами с любопытством наблюдал за людьми, во множестве проходившими мимо. Он видел великолепно одетого человека, который будто бы сошел с картинки, а затем получил несколько толчков от группки облаченных в лохмотья мальчишек – сорванцы на прощание махали Дэниелу его же собственным носовым платком, а их крики и гиканье разносились по улице. Он видел, как по мостовым водили животных, поднимавших хвосты и пачкавших дорогу, тем временем джентльмены на лошадях, которые высоко поднимали копыта и казались юному Дэниелу замаскированными единорогами, то и дело сгоняли их со своего пути хлыстами. Он видел торговцев макрелью и молоком, громко расхваливавших свои товары, а на фоне белых стен – небольшие сборища мужчин, сбивавшихся в кучки над бутылками и игрой в кости. Проезжая мимо них, он свесился еще сильнее, и какая-то женщина, чьи оспины виднелись из-под лохмотьев и мертвенно-белой пудры, встала на цыпочки и погладила его по щеке своей костлявой рукой. А затем рассмеялась над ужасом и смущением мальчика, демонстрируя корешки последних черных зубов.
Вспомнив о ней теперь, Дэниел огляделся по сторонам и теснее прижал котомку к своей груди. В его сознании эта женщина превратилась в дух Лондона, и, полуобернувшись, он почти ожидал увидеть перед собой ее насмешливое лицо. Молодой человек остановился, а вокруг по-прежнему кипело движение. Наконец он вытянул руку и остановил человека, казавшегося по крайней мере чистым, если не дружелюбным. Дружелюбным здесь не казался никто.
– Тичфилдская улица?
Обернувшись, мужчина с подозрением поглядел на него.
– К северу отсюда, – проворчал он, но затем, заметив замешательство на лице Клоуда, объяснил подробнее: – Просто дойди до конца этой улицы, затем сверни направо и подчинись своему носу. Это рядом с Золотой площадью; если же попадешь на поля, значит, ушел слишком далеко.
Отпустив прохожего, Дэниел кивнул. Человек двинулся было дальше, но затем снова обернулся и почесал голову.
– Берегись, сынок. Люди Гордона буянят там что есть мочи. – Клоуд с благодарностью кивнул. Человек, вздохнув, снова подошел к нему. – И ради всего святого, не носи так свою котомку. Вот так – повесь ее на бок и спрячь под плащ. Когда я увидел, как ты льнешь к ней, мне и самому захотелось тебя ограбить.
Он поправил котомку, отошел на шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой, а затем, еще до того как Клоуд успел заговорить, развернулся и снова отправился в людское море.
– Нет.
– Мисс, это чрезвычайно важно.
– Нет. Если вы желаете оставить у меня сообщение, я прослежу за тем, чтобы оно попало к детям, но больше ничего сделать не смогу. Вряд ли у вас есть к ним дело, не терпящее отлагательства.
– Есть. Я всю ночь ехал верхом, чтобы увидеть их.
– Тогда расскажите мне.
– Дело не подлежит разглашению.
– Значит, ему придется подождать.
Джейн собралась закрыть дверь у него перед носом. Дэниел поднял руку.
– Но ведь я стряпчий!
– Что ж, я очень рада за вас, сэр. Прощайте.
Дверь лавки с грохотом закрылась. Повернувшись, Клоуд прислонился к ней спиной. Он не знал, откуда у него взялись силы на такое путешествие. День двигался к закату, и в воздухе уже чувствовались первые вечерние нотки. Он не спал прошлой ночью, а длительная верховая езда словно прошила его мышцы красными нитями боли – они чувствовались, как только Клоуд начинал двигаться. Он снова вспомнил широколицую сиделку Брэй с маленькими голубыми глазами и то, как она распределяла свое наследство в кабинете дядюшкиной конторы, вспомнил, как нервничал он сам, поднося перо к бумаге, стараясь не посадить кляксу, чтобы потом при виде ее дядюшка не вздернул брови. Он вспомнил перечисленные вслух скромные богатства этой женщины, ее чудные фразы, гордость, когда она пересчитывала оставляемое наследство, загибая розовые пальцы: брошь и удивительно крупная сумма, причитавшаяся ее другу. И вдруг усталость покинула Клоуда – он громко проговорил, обращаясь к безразличному воздуху:
– Госпожа Сервис, Тичфилдская улица.
Его проводили в скромную гостиную, и он сел в одно из кресел, стоявших возле пустого камина, тем временем госпожа Сервис возилась с сервизом и чайными листиками на своем потрепанном столике для закусок. Гладкая кожа на ее щеках была усеяна красными точечками. Клоуд с радостью попросил бы ее не извиняться за свою маленькую темную комнатку и за девушку с кухни, что, притащив наверх горячую воду, присвистнула и подмигнула, а вовсе не присела в реверансе. На поношенном платье госпожи Сервис виднелись заплатки. И тем не менее все, что касалось ее самой и ее жилища, выглядело опрятно и чисто. Клоуд задумался о том, скольких же гостей ей доводилось развлекать и как она проводила вечера возле этого пустого камина, когда вокруг не было никого и ничего, кроме уличного шума.
Когда пришло время заговорить, Дэниел постарался осторожно выбирать выражения. Он дождался момента, когда можно было взять и попробовать чай – слабенький, потому что заваривался на старых листьях, – высказал свое восхищение, а уж потом упомянул о причине визита.
– Прошу прощения, мэм, но, боюсь, у меня дурные вести.
Госпожа Сервис с крайней осторожностью отставила свою чашку и выпрямилась, готовая проявить мужество. Сердце Клоуда забилось сильнее – по морщинкам на лице госпожи Сервис он понял, что она неоднократно получала дурные вести, и мысленно пожелал ей сил.
– Боюсь, что дама, бывшая, как я полагаю, вашим давним другом, Маделина Брэй, умерла.
Он ждал, что женщина вот-вот заплачет. Но вместо этого плечи госпожи Сервис расслабились, и она улыбнулась стряпчему.
– Ах, нет-нет! Мой дорогой мальчик, я думаю, вы ошибаетесь. Я получила от нее письмо не далее как нынче утром. – Внезапно по ее лицу пробежала волна сомнения. – Хотя я сочла его тон несколько странным. Не похожим на нее.
Клоуд ждал, а на лице женщины начал проявляться страх.
– Вероятно, это было… ах, Боже мой. Неужели, сэр? Вы совершенно уверены – сиделка, Маделина Брэй?
Клоуд отставил свою чашку.
– Да, из замка Торнли. Мне очень жаль. Насколько я могу судить, она умерла в субботу днем. Мои соболезнования.
Госпожа Сервис опустила взгляд на колени. Одна ее рука постукивала по другой, лежавшей на серо-зеленых складках давно вышедшего из моды платья. Некоторое время она молчала. Клоуд начинал догадываться, что эта женщина была сильнее, чем он предполагал.
– У нее была лихорадка, сэр? – спокойно спросила госпожа Сервис. – Она может напасть ужасно быстро. Вероятно, то письмо было первым ее признаком.
Молодой человек откашлялся.
– Прошу прощения, но нет. Боюсь, я вынужден усилить ваши страдания. Ее нашли повешенной в старой хижине на землях поместья Торнли. – Он умолк, не зная наверняка, что именно он может или должен сказать. – Идут споры о том, была ли ее смерть самоубийством или же… чем-то более подозрительным.
Голос госпожи Сервис начал срываться. По ее речи Дэниел понял, что пожилая дама разозлилась.
– Бедняжка Маделина! Ее убили. Она бы ни за что не погибла от собственной руки.
– Но вы же сами сказали, что она составила письмо в не свойственной ей манере.
– Ах, это совсем иное. – Быстро поднявшись, госпожа Сервис выдвинула верхний ящик маленького сундучка, стоявшего под единственным убогим окошком ее комнаты, вынула сложенный лист бумаги и вернулась на свое место.
– Вот это письмо. Я не стану досаждать вам обычной чепухой, какую пишут друг другу женщины нашего возраста. – Она внезапно осеклась, и ее речь почти утратила энергичные нотки. – Я уже начала отвечать ей, господин Клоуд. Полагаю, теперь нет необходимости заканчивать это письмо. Бедняжка Маделина. – Она снова обратилась к листу бумаги, который держала в руках. – Вот отрывок, доставивший мне больше всего беспокойства: «Моя дорогая Беатрис, – это я, господин Клоуд, – я стала задумываться, до какой степени простые люди вроде нас должны вмешиваться в дела наших хозяев. Нынче здесь произошел один случай, ужасающий случай, доставивший мне много печали, и я опишу его тебе в одном из последующих писем, – ах, как же над нами смеются боги, когда мы строим собственные планы, господин Клоуд, – однако он раздражил меня, ибо я полагаю, что имею сведения, способные послужить иным здешним обитателям, однако мне неизвестны некоторые обстоятельства, и я не знаю, должна ли я обо всем рассказать или нет. Вероятно, я не должна ничего говорить, однако над этим домом что-то довлеет. Я раньше уже говорила тебе, моя дорогая, что при всех его удобствах замок – несчастливое, покоржавелое место. Случай заронил во мне подозрения, но я не знаю больших грехов за господином Хью, так что, возможно, я все же сделаю ему намек. Не сомневаюсь, все это кажется тебе бессмыслицей, однако, даже излагая все это, я вижу твое мудрое доброе лицо, и нужный ответ приходит сам собой. Оказывается, нынче вечером мне нужно написать еще одно письмо, так что мне придется заканчивать, оставив тебя в замешательстве на день или два. Прости меня. С искренней любовью, Маделина».
Госпожа Сервис снова посмотрела на Клоуда, и его голубые глаза ответили ей спокойным взглядом.
– Вы знаете господина Хью Торнли, сэр? Полагаю, он сын семейства, в котором служила Маделина.
– Я видел его лишь издалека, однако теперь он подозревается в убийстве сиделки Брэй, мэм.
Она медленно кивнула, а затем проговорила:
– Интересно, что содержалось бы в том, другом, так и не написанном ею письме…
– Мадам, я не знаю средства, способного смягчить рану от потери друга, – снова заговорил Дэниел, и уголки рта госпожи Сервис приподнялись в легком подобии улыбки, словно она полагала, будто ее гость слишком молод, чтобы получить много подобных ран, – однако я составлял завещание госпожи Брэй. Она оставила вам сумму в пятьдесят фунтов. Если вы позволите мне узнать, куда вы хотели бы поместить эти деньги, я могу устроить так, чтобы эти средства были отправлены вам.
Госпожа Сервис выпучила глаза.
– Боже милостивый! Откуда Маделина могла взять пятьдесят фунтов? – Дэниел улыбнулся. – Что ж, как видите, я бедна, господин Клоуд. Пятьдесят фунтов значат для меня столько же, сколько для иных тысяча. Она добра ко мне. – Женщина снова поглядела на свои колени, а затем в очередной раз перевела взгляд на гостя и с любопытством склонила голову набок. – Значит, можно сделать вывод, что она назначила вас своим душеприказчиком. Ну и ну! Пятьдесят фунтов. – Женщина снова опустила глаза на свои сцепленные руки. – Спасибо тебе, голубушка. Хотя с большей радостью я получала бы твои письма, чем все деньги мира. – Она еще немного помолчала, а затем обратилась к Клоуду: – Возможно, вы сочтете, что я не вправе спрашивать об этом, но упоминалась ли в завещании брошь с камеей?
– Несомненно. Она попросила передать ее маленькой девочке, своей знакомой. Сьюзан Адамс. Полагаю, она живет на этой же улице.
Госпожа Сервис вздрогнула.
– Как странно! Да, Сьюзан Адамс живет здесь. Бедное дитя! Ее отец был убит на этой самой улице всего несколько дней назад. В каком же мире мы живем, господин Клоуд! Весьма странно, ведь я отдала ей такую же брошь с камеей. И рада, что они обе будут в ее собственности. Вы найдете девочку в доме господина и госпожи Чейз, под опекой друга ее отца, господина Грейвса. Это за углом, на улице Саттон. – Она снова подошла к окну, написала несколько слов в записной книжке, вырвала оттуда листок, а затем обернулась и передала записку стряпчему.
– Деньги можно разместить по этому адресу. – Она осеклась на секунду. – Несмотря на эти пятьдесят фунтов, господин Клоуд, у Маделины было немного друзей, и ни одного из них нельзя назвать влиятельным человеком, я полагаю. Найдут ли ее убийцу? Был ли это Хью Торнли?
Дэниел опустил взгляд на свои ноги.
– Я не знаю, мэм, – сознался он. – Но одна дама, живущая в соседнем имении, и джентльмен, как я понимаю, натурфилософ с известным именем, уже начали расследовать это дело и пытаются понять, на ком в действительности лежит вина, чтобы отдать этого человека в руки правосудия.
Медленно кивнув, пожилая дама проговорила:
– Спасибо, что сказали мне об этом. Теперь я буду спать спокойно. Надеюсь, вы напишете мне и сообщите о том, что происходит. Разумеется, если это вас не затруднит.
– Конечно, мэм. – Дэниел поклонился женщине. – Вы получите деньги через несколько недель.
Итак, Клоуд снова двинулся в путь, оставив госпожу Сервис размышлять о бедности, смерти, богатстве и прочих странных поворотах, которые уготовила ей жизнь.
V.5
– И что теперь, Краудер?
Харриет долго сидела тихо, положив руку на развернутом перед нею письме. Краудер поднял голову и посмотрел на нее полуприкрытыми глазами, словно кот, привлеченный переменой ветра.
– Не знаю.
– Можем ли мы вынудить сквайра осмотреть Хью и Уикстида на предмет царапин, оставленных сиделкой Брэй?
– Это неубедительно. Любой может оцарапаться, любой может сказать, что кожа под ногтями сиделки – из иного источника.
– Однако вы не верите в это.
– Разумеется, нет. Такое количество, такая сила. Нет, госпожа Брэй повредила нападавшего, и раны его до сей поры не затянулись. Вероятно, они на предплечье.
Он умолк, а когда снова посмотрел на Харриет, заметил, что собеседница наблюдает за ним, сузив глаза.
– О чем вы размышляете, Краудер?
– Где теперь тело сиделки Брэй?
– В старом леднике возле «Медведя и короны»; местный констебль караулит дверь, а Майклс караулит его до тех пор пока не состоится дознание. Каковы ваши намерения?
– Собрать еще немного доказательств с этой милой дамы.
– Откуда вам известно, что она была милой дамой? – удивилась Харриет.
– Она прекрасно ходила за своим подопечным. Я проявляю профессиональное уважение. А еще я размышляю, удастся ли вам воспользоваться помощью нашего друга, оставшегося в замке, – добавил Краудер.
– Вы имеете в виду Пейшнс? Служанку, которую ударил Уикстид?
– Да.
Харриет задумчиво поглядела в потолок кабинета сэра Стивена.
– Она не кажется абсолютно глупой и, вероятно, стремится произвести впечатление на нового хозяина. Интересно, может ли она рассказать нам что-нибудь о том, как известная бутылка попала из погребов замка в руки Картрайта?
Харриет снова взяла анонимное письмо и принялась вертеть его в руках.
– Когда мы все-таки доберемся до конца этой истории, наших домочадцев станет вдвое больше.
Краудер вспомнил умные глаза бывшей служанки Картрайта и свое обещание.
– Подозреваю, что у меня домочадцев уже прибавилось.
– Прекрасно.
Раздался стук в дверь, и на пороге, пытаясь разглядеть их темные фигуры во мраке и пыли, возник младший сэр Стивен.
– Бог мой! Как это вещи пришли в такой беспорядок – и сами собой! Итак? Вы нашли то, чего искали, госпожа Уэстерман?
Харриет поднялась, улыбаясь.
– Разумеется, нашла, сэр. Благодарю вас. – Она поглядела в сияющее морщинистое лицо хозяина. – Мы искали любые наблюдения, сделанные вашим отцом по поводу смерти Сары Рэндл.
Лицо сэра Стивена горестно сморщилось, и он уставился в пол.
– Бедняжка Сара. Тысяча семьсот тридцать девятый. Лето. Но не столь теплое, как это. Печально.
– В своих записках ваш отец упомянул…
– Да. Я нашел ее. Знал ее. Мы играли вместе. – Внезапно он поднял взгляд и широко улыбнулся. – Она тоже любила жуков! – Затем его лицо снова приобрело грустное выражение. – Я помню, как приходил лорд Торнли. Кричал на моего отца. Бесчестный человек. – Он склонил голову набок. – Хотя, я полагаю, он спас от петли своего лакея. Или, возможно, просто сделал вид. Они не смогли повесить его. Назвали это помилованием. Присяжные – такие чудаки.
Харриет подалась вперед.
– Прошу прощения, сэр, я не совсем…
Сэр Стивен поглядел на гостью. Из-под края парика ученого мужа выбился небольшой клочок его собственных седых волос.
Это выглядело так, будто на улице к нему пристал пушок какого-то растения.
– Его лакей, милый человек, пойманный, однако, на краже в лондонском доме, вскоре после их переезда туда. Они выслали его на целых четырнадцать лет. Но на самом деле должны были повесить.
Краудер разжал пальцы и посмотрел на них с таким видом, будто впервые в жизни заметил их.
– Вы помните, когда это произошло, сэр Стивен?
– Спустя два месяца после смерти леди Торнли, в тысяча семьсот сорок восьмом. Когда я знал ее, она была очень красива, но совершенно несчастна.
Его взгляд снова метнулся к Харриет, и он слегка покраснел, впрочем, присущие сэру Стивену живость и веселый нрав, казалось, исчезли, как только было упомянуто имя Сары Рэндл, и ему еще предстояло снова уловить их и приладить на себя.
– Сэр Стивен, мы больше не станем вам докучать, – проговорила Харриет, – но, прежде чем удалиться, я с большим удовольствием взглянула бы на ваших жуков, даже невзирая на то, что я недостаточно образована и не в силах полностью понять их. Краудер говорит, они весьма примечательны.
Здоровый цвет и жизненные силы снова прихлынули к согбенной фигуре сэра Стивена, словно кто-то открыл ворота шлюза.
– В самом деле? Ах, разумеется! Многие из них отличаются весьма красивой расцветкой. Моя живущая в Лондоне племянница говорит, что с радостью носила бы шелковое платье цвета ее любимого жука. Не желаете ли увидеть его?
– Разумеется, – ответила Харриет, выходя из-за стола и подавая ему руку. – И, пожалуйста, расскажите мне о своей племяннице.
Краудер медленно последовал за ними.
Спустя несколько часов они сидели в небольшой приватной гостиной «Медведя и короны». Массивная фигура Майклса расположилась в одном из углов и почти не шевелилась, пока Харриет и Краудер рассказывали о том, что произошло за время их отсутствия. Когда рассказ был почти окончен, хозяин трактира поднял оловянную чашку и полностью осушил ее.
– Я немного знаком с этой Пейшнс. Имейте в виду, сам я не особенно высокого мнения о ней и ее родне, однако могу передать ей весточку. Вероятно, она не сможет покинуть дом несколько дней, – тихо проворчал он. – Ее отпускали на сутки лишь неделю или две назад. Но, возможно, я придумаю нечто, способное привести ее сюда нынче вечером. Говорят, экономка всем и каждому жалуется, что ее не желают понимать, и становится все небрежнее по части дисциплины, а Уикстид большую часть времени тратит на увеселение леди Торнли. – Харриет и Краудер молчали. – Я могу расспросить людей – вероятно, кто-нибудь помнит того лакея. Вы знаете его имя?
– Сэр Стивен не смог припомнить, – тихо отозвалась Харриет.
– Возвращаясь к прочим делам… Толлер – милый человек. Я вызову его сюда, на ужин, а вы сможете провести некоторое время с покойной госпожой Брэй, и сквайр об этом не узнает.
– А что говорят о сквайре? – поинтересовался Краудер.
Майклс провел рукой по своей черной бороде, слегка оттянув ее вниз.
– Он намеревается повесить Хью и со всеми своими любезностями причалить к мачте леди Торнли. Глупец!
Майклс произнес последнее слово с такой выразительностью, что Краудер невольно приподнял бровь.
– И он, и леди, и все им подобные проснутся однажды и увидят, что мы с дочерью Картрайта уже скупили все их закладные и владеем даже шелком, что покрывает их тела. Они никогда не сочтут это возможным, пока не узнают, что таковое уже произошло.
– Это похоже на революцию, Майклс. – Видимо, слова хозяина «Медведя и короны» немного позабавили Краудера.
Дородный трактирщик повернулся к ним лицом.
– Я называю это прогрессом, господин Краудер. Прогрессом. А теперь давайте заманим сюда Толлера. Моя жена улыбнется ему, и он по крайней мере час будет покорным, словно котенок.
Краудер замешкался у двери в старый ледник и повернулся к Харриет с сомнением во взгляде. Она встретилась с ним глазами и кивнула. Краудер открыл дверь, и их немедленно обдало прохладным воздухом; они восприняли бы его с радостью, если бы не серые могильные нотки, сильно ощущавшиеся в этой прохладе.
Краудер остался доволен. Тело было хорошо размещено, и разложение еще не развернулось в полную силу. Установив свечу, он вынул из кармана кремень и трут и принялся высекать искру, пока не получил пламя, достаточное для пробуждения фитилька. Ему пришлось немного нагнуться из-за изгиба стены, оказавшись совсем рядом с телом женщины, умершей три дня назад.
Сиделка Брэй лежала на подмостьях посреди круглого кирпичного строения. Харриет вспомнила о римском Парфеноне, который посещала вместе с супругом сразу после свадьбы. О нем напомнила ей форма деревенского ледника, даже несмотря на разницу в размерах этих двух зданий. Здесь она по-прежнему слышала доносившиеся с улицы негромкие крики вяхирей. Похоже, Майклс распорядился, чтобы некоторое количество соломы и льда из его заведения были принесены сюда для охлаждения воздуха. Время от времени Харриет улавливала треск льда, отзывавшийся едва слышным эхом, и медленное капанье воды, стремившейся освободиться от своей твердой формы и снова забурлить. При этом освещении и с этого расстояния казалось, что сиделка Брэй просто пребывает в покое, однако неестественная тишь и запах, витающий в воздухе, напоминали живой женщине о страшных опасностях и тьме, так часто скрывающихся за видимым спокойствием. Свечка, дрогнув, ожила, тени от кирпичей заплясали, чудовищно разрастаясь над телом, и Харриет процитировала:
Краудер глянул на нее через плечо.
– Вы приверженка Шекспира, госпожа Уэстерман?
– Я полагаю его величайшим из наших поэтов. А вы разве нет?
– Я знаю, что последнее время стало модно отзываться о нем подобным образом. Лично я предпочитаю Поупа.
– Кажется, это вам идет.
Анатом не обратил внимания на слова Харриет – он вгляделся в глыбы льда, потрескивавшие под своими соломенными одеялами.
– Тем не менее должен признать, что ваша цитата уместна. Как госпожа Брэй оказалась здесь? Я думал, ее должны были забрать в замок.
– Должны были, – согласилась Харриет, – однако Майклс сказал, что после дознания он предложил коронеру это место, а сторона Торнли, похоже, с радостью освободилась от лишней заботы. Разумеется, в то время Хью уже арестовали, и, я полагаю, коронер готов был согласиться на любое предложение.
Харриет разглядывала тонкий профиль Краудера, его выпуклости и впалости, обрисованные тенями и танцующим пламенем свечи. Она видела, что его мысли уже далеко. Анатом обернулся к ней.
– Если бы я стал на вас нападать, как бы вы защищались?
– Я владею техникой, коей научил меня мой супруг; с ее помощью при необходимости я могу положить почти любого мужчину. Но, полагаю, вы просите меня вообразить, как защищалась сиделка Брэй.
– Именно.
– Прекрасно. Если я правильно помню, кожа застряла под ногтями ее правой руки. – Она повернулась к анатому. – Допустим, что вы держите меня, ухватив за запястья, и мое лицо обращено к вам. Мне удается высвободить правую руку, и я с силой вонзаю пальцы в ваше предплечье, надеясь высвободить и левую. Могу вообразить, что моя рука выглядела бы так. – Правой кистью она изобразила лапу дикого зверя. – Почти наверняка я смогу угодить вам по левому предплечью… Разумеется, это лишь один из возможных вариантов. – Харриет пожала плечами.
– Но, как мне кажется, наиболее вероятный, – согласился Краудер. – Мы не видели ни одного человека с царапинами на лице. Если ее руки были свободны и она могла царапать, весьма сомнительно, что она стала бы царапать напавшего по обнаженной спине, вместо того чтобы просто сбежать. У нее под ногтями нет ткани, и очень маловероятно, что ей пришлось разорвать чьи-то штаны, дабы добраться до кожи, если ее уложили на пол.
Нахмурившись, Харриет ответила:
– Мы предполагаем, что удар, сваливший ее на пол, был также достаточно сильным, чтобы привести ее в послушное состояние. А уж затем ей связали руки.
Краудер передал Харриет свечу и достал из кармана маленькую шкатулочку розового дерева. Он открыл ее, плюнул внутрь, а затем, поглядев на Харриет и заметив ее удивление, кончиком пальца размешал получившуюся кашицу. Краудер немного наклонил шкатулочку, чтобы показать ее содержимое.
– Это вклад в науку из детской юных Майклсов. Плитка акварельной краски. Теперь мы немного порисуем пальцами.
Харриет кивнула – она была рада, что из всех доступных цветов анатом выбрал черный, а не алый.
Они приблизились к телу. Местами на коже сиделки начали проступать фиолетовые пятна. Харриет старалась держать свечу ровнее. Когда Краудер приподнял правую руку покойницы, от ее тела пахнуло зловонием уже начавшегося гниения, однако пламя свечи не шелохнулось. Анатом опустил в краску холодные восковые пальцы усопшей, а затем, отставив коробочку розового дерева, достал из кармана кусок почтовой бумаги. Харриет заметила на ней небольшое изображение – танцующего медведя возле крупной, слегка смазанной диадемы. Анатом поместил ее на груди сиделки. Затем, обхватив запястье одной руки и поддерживая кисть так, чтобы пальцы образовали такую же хищную лапу, какую изобразила Харриет, он провел ею по всей длине бумажного листа. Под шуршание погребальной одежды она оставила четыре отметины, вялые дорожки, ведущие к нижней части листа. Харриет вздрогнула. Краудер полюбовался своей работой и кивнул, затем, плюнув на платок, начал стирать краску с мертвых пальцев.
– Полагаю, – заметил он, склонившись над своей работой, – что этот лист бумаги может усложнить задачу тому, кто решит объявить, будто царапины на его предплечье нанесены каким-либо животным. – Умолкнув, он поглядел на Харриет. – Впрочем, вероятно, мне нужно приготовить еще несколько образцов для сравнения.
В трепещущем свете свечи Харриет наблюдала за Краудером, обхватившим руки покойницы; тон анатома казался весьма легкомысленным.
– Мы потратили достаточно времени на то, что, вероятно, необходимо, – проговорила она. – Давайте скажем Майклсу, что Толлер может вернуться к своим обязанностям караульного, и узнаем, удалось ли ему вызвать Пейшнс из замка.
