Текст книги "ТРИ БРАТА"

Автор книги: Илья Гордон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Танхум напоил лошадей, приготовил для них мешанку, но мысль об обидном замечании будущего тестя не оставляла его.

«Видно, кони его получше моих и блеснуть мне перед ним нечем».

Наконец он не выдержал, подошел к отцу невесты и сказал:

– Вы говорите, что копыто расколото? Ничего подобного. Это вам показалось. Она просто плохо подкована, оттого и ногу держит не так, как надо, а бежит – дух захватывает… Перековать надо, и дело с концом.

Отец невесты ничего не ответил и продолжал разглядывать лошадей.

Из хаты вышла сваха. Она отозвала его в сторону и шепнула ему на ухо:

– Это же ваш гость! Жених вашей дочери!

Затем едва заметным кивком отозвала в сторону Танхума, долго с ним толковала, повторяя одни и те же слова:

– Сокровище я нашла для вас! Бриллиант! Сияет, как солнышко ясное! Полмира обойди – другой такой не найдешь. И умом и красотой блещет. Отдаем вам золотой клад, чистое золото!

– Так сколько вам надо заплатить за сватовство? – перешел к делу Танхум.

Сваха молчала. Она, видимо, ждала, что жених назовет ей сумму. Не долго думая, Танхум сказал:

– Дам вам пятерку, но с тем, чтобы свадьба была как можно скорее… Время сейчас горячее, ждать некогда, надо выезжать в поле.

Они долго торговались, а когда поладили, сваха подвела жениха к отцу невесты, который все еще стоял с колонистами около лошадей. Все трое отошли в сторону, поговорили немного и отправились к невесте.

Колонисты проводили их любопытным взглядом, строя всевозможные догадки насчет приезжего.

– Наверно, дельце какое есть, – заметил один из них. – В такую пору человек не станет даром гнать лошадей. Наверно, уж очень нужно было.

– Может, хочет лошадей менять? – высказал предположение другой. – Черт их разберет, этих богатеев, с их делами…

– А может, свататься приехал? – сказал третий.

…Сваха пошла в хату к невесте, а хозяин повел гостя по двору. Они долго рассматривали ригу, амбар, скирды сена и соломы, плуги, телегу. Проявляя гостеприимство, хозяин предложил Танхуму овес для лошадей, но гость с самодовольной улыбкой хвастливо заявил:

– За три версты не выезжаю без корма для лошадей и без ведерка. Лошадь любит, чтобы за ней уход был.

Они долго еще толковали о всяких домашних делах, затем хозяин зашел в хлев, оставив гостя во дворе.

Танхум подошел поближе к хлеву, до его слуха донесся вкрадчивый голос:

– Драгоценный камень я нашла для тебя! Бриллиант, настоящий бриллиант! Полмира объехать – другого такого не сыщешь…

Притаившись, он жадно ловил каждое слово свахи.

– Если бы ты видела, сколько народу сбежалось, чтобы поглядеть на его коней. Сам царь мог бы запрячь их в свою карету. Вот какие кони! Теперь таких и не найдешь. Посмотреть на них – сразу видно, какой хозяин твой суженый. А упряжь и бричка какие! А земли сколько у него! А хозяйство какое! Да разве все перечислишь? Ты только на коней посмотри, и хозяин тебе сразу и приглянется.

Желая предстать перед невестой во всей своей красе, Танхум распахнул свой черный пиджак и выставил наружу свою голубую рубаху, подпоясанную зеленым кушаком.

Вышел из хлева хозяин и пригласил гостя в хату. Усадив его, он крикнул дочери, которая в сенях разливала молоко из подойника в кринки.

– Живее, Нехама! У нас гость, дожидается тебя… Такую работягу, как она, такие умелые руки и сыскать трудно. Вы только посмотрите, какой порядок во дворе, в хате! Все сделано ее руками, – расхваливал отец Нехаму. Его маленькие черные глаза блестели, на тощем загорелом лице играла улыбка.

Танхум окинул взглядом комнату, посмотрел на стены, потолок и, соглашаясь с отцом, кивнул:

– Конечно, хорошая хозяйка в доме – целое богатство.

Вошла Нехама. В белом платье с черными крапинками, с гладко причесанными волосами, она казалась очень привлекательной. Ее толстая коса была перекинута через плечо. Нехама застенчиво взглянула на Танхума, и густая краска выступила на ее белом полном лице.

Первые несколько минут ни жених, ни невеста не знали, о чем говорить. Танхум понимал, что толковать сейчас о крестьянских делах неуместно, что девушке надо что-то другое сказать, но что именно – он не знал. Ничего путного в голову ему не приходило. Он сидел и растерянно глядел на Нехаму. Опустив голову, Нехама тоже молчала. Но тут Танхум вспомнил, что купил на ярмарке жареные подсолнухи. Он вынул из кармана полную горсть семечек и подал их девушке и ее отцу.

– Хорошие семечки! Это ваши собственные? – спросил отец.

– А как же!

– Да, семечки хорошие! – поддержала отца Нехама. Она посидела еще немного, потом ушла в соседнюю комнату, поискала что-то и вынесла оттуда книгу, купленную ею когда-то в городе на ярмарке.

– Видали такую книгу? – спросила она Танхума. Танхум посмотрел на обложку и прочитал по складам:

– «Ива-нов. Гео-гра-фия. Санкт-Пе-тер-бург». Петербург, Петербург, – повторил он несколько раз единственное знакомое слово. – Говорят, большой город, там царь живет.

– Здесь рассказывается… – неуверенно начала Нехама, зардевшись, – здесь описывается о земле и о воде. Земля занимает всего одну четверть, а остальные три четверти – вода. Так пишется в этой книге…

– А у нас, поди же ты, даже пруда порядочного нет, – перебил ее отец. – Скотину напоить негде, не то что коня выкупать.

Танхум взял книгу, стал перелистывать ее и рассматривать картинки. Отец с дочерью грызли подсолнухи.

Но вот хозяин перестал грызть семечки, встал и, выходя из комнаты, посоветовал:

– Пройдитесь немного, молодые люди, прогуляйтесь. Когда, нагулявшись, молодые вернулись, их ждал уже ужин. Танхум с Нехамой о чем-то перешептывались, и сколько отец ни старался хоть краем уха подслушать, о чем они разговаривают, ему это не удавалось.

Было уже темно и поздно, и хозяин предложил Танхуму переночевать в его доме. Танхум согласился.

Утром Танхум встал рано, подсыпал корму лошадям, взглянул на небо и дал понять невесте и ее отцу, что ему нельзя больше задерживаться здесь, пора приниматься за пахоту.

Нехама застенчиво опустила голову и молчала. Отец смотрел на дочь, выжидая, что она ответит жениху.

– Золотые денечки, – повторил Танхум. – Уже подсохло… Каждая минута дорога. Зачем еще раз лошадь гнать?

– Нельзя же так сразу… – ответил за Нехаму отец.

– Тогда не знаю, как мне быть, – ответил Танхум.

– Поезжайте домой, справьтесь с делами, а там посмотрим, – сказал отец,

Танхум растерялся. Не зная, что ответить, он, удрученный, поплелся к свахе.

– Я, наверно, невесте и ее отцу не подхожу! – заявил он, едва переступив порог ее хаты.

– Почему вы так думаете? Я сейчас же пойду к ним и выясню, в чем дело, – ответила сваха.

Накинув платок, она побежала к соседу. Спустя некоторое время она позвала Танхума, велела ему посидеть в передней, а сама зашла в комнату, В комнате слышался оживленный разговор. Танхум прислушался. Говорила сваха:

– Я знаю его родственников. Он из честной, порядочной семьи. Чего же тут волынить? Давайте сегодня же устроим помолвку, а спустя несколько дней сыграем свадьбу. Жених правильно говорит, нельзя терять время, пора выезжать в степь…

В этот же день молодых помолвили, а через два дня отец Нехамы отобрал для свадебного стола несколько кур из тех, что хуже несутся, зарезал молодого теленка, достал рыбы. Напекли и наварили разные яства.

Свадьба была отпразднована без особой торжественности. Вечером совершили обряд венчания, и все сели за ужин. Из родни жениха не было никого.

– Если будет все хорошо, мы их дома соберем, повеселимся, – оправдывался Танхум, – а сейчас пахота и сев, зачем отрывать их от работы?

Когда гости разошлись, Танхум пошел в конюшню накормить лошадей, а молодой жене наказал собираться в дорогу. Он велел ей упаковывать все, что попадется под руку

– Пригодится, – говорил он, – в хозяйстве все может пригодиться.

Отец сердился, ворчал, иногда отбирал кое-что из того, что прихватил зять. Но того это не смущало.

Когда бричка была доверху нагружена домашними пожитками, Танхум попрощался с тестем, усадил жену на передок, сел рядом с нею и стегнул лошадей. Ехал он быстро, словно за ним кто-то гнался. Время от времени он поглядывал на поля и, замечая черные пятна свежевспаханной земли, недовольно морщился.

– Видишь, люди пашут вовсю! – с упреком обращался он к молодой жене, показывая на поля. – Каждый день теперь на вес золота…

17

Свадьба у Заве-Лейба была тихая, без музыкантов. Во дворе Бера Донды поставили венчальный балдахин. Жених, как положено по обычаю, семь раз обошел вокруг невесты, надел ей обручальное кольцо, отпил глоток вина из кубка. Потом невеста поплакала немного. Бер, Рахмиэл, Фрейда, жених с невестой и собравшиеся гости зашли в хату, уселись за скромный свадебный стол, выпили немного вина и разошлись по домам.

Жена Заве-Лейба – Хевед, которую он привез из соседней колонии, была высокая, здоровая, с мясистыми, толстыми губами.

После свадьбы молодожены перебрались в свою хатенку, перестроенную из сарая, купленного у Гдальи Рейчука. Хевед тут же отправилась к отцу за коровой, которая была обещана Заве-Лейбу в приданое. Увидев ее, Заве-Лейб рассердился и начал ругать жену:

– Надула ты меня! Обещали дать корову, а какая же это, с позволения сказать, корова, когда у нее только три соска?… Корову они мне дали, чтобы ей околеть! До самой свадьбы не дали даже поглядеть на нее. Обманул меня твой отец, как цыган на ярмарке.

Чем больше горячился Заве-Лейб, чем свирепее нападал он на жену, тем нежнее становилась она к нему, стараясь смягчить его негодование. Но это не помогло, он никак не мог простить такое.

– Ну, чего раскричался? Успокойся! Ни к чему это, – умоляла его Хевед. – Корова отелится, будет, дай бог, телка, вот обзаведемся мы новой коровой. Если судьбе будет угодно, мы еще кое-что наживем. Люди рады были бы иметь такую корову, как у нас…

– Откуда ты знаешь, что она стельная?

– Первый год, что ли, она у нас! – ластясь к мужу, уверяла Хевед. – Каждый год она приносит теленка. Двух телок мы уже выкормили от нее.

– Помни же, что ты мне сказала! – угрожающе предупредил Заве-Лейб. Он уже жалел, что не попросил у тестя в приданое лошадь вместо коровы.

«Черт бы его не взял, – подумал Заве-Лейб, – если бы он дал мне лошадь. У него их две, мог остаться с одной. А почему у него должно быть две лошади, а у меня ни одной? Дочь его я взял на свои плечи, с него обуза долой? Ничего, мог бы мне дать одну лошадку… Тогда бы я мог хоть сейчас сговориться с кем-нибудь, и мы бы вместе вспахали десятину-другую и посеяли бы немного пшеницы. А теперь что мне делать? Разве только пойти на поклон к богатеям и попросить у них помощи…»

Как только началась осенняя пахота, Заве-Лейб пошел к зажиточным хозяевам:

– Вспашите мне хоть сколько-нибудь землицы, я в долгу не останусь, отплачу своим трудом за одолжение…

Домой вернулся он возмущенный, сердитый.

– Чтобы сгорели они, эти проклятые богатеи! У них все, а другой пусть с голоду подохнет… Ничего, Хевед, как-нибудь обойдемся без их помощи. Сами впряжемся в плуг вместе с коровой и вспашем землю… Не пойду больше клянчить у них, у этих мироедов, чтобы их всех чума передушила!

Хевед с болью в душе глядела на измученное, суровое лицо мужа. Подойдя к нему, она ласково сказала:

– Не огорчайся, как-нибудь вспашем.

– Надо, чтобы корова наша хорошенько попаслась и набралась бы сил.

– Что-то корова наша вчера вечером плохо ела, – взволнованно заявила Хевед.

Она не решилась сказать мужу, что вчера вечером корова дала мало молока, боясь, как бы он опять не накинулся на нее с упреками.

Хевед вчера весь день места себе не находила: все думала, что случилось с их коровой, почему она почти перестала давать молоко. Может, она, упаси господи, и в самом деле захворала? Ночью Хевед несколько раз выходила во двор и осматривала корову: ощупывала шею, живот, приникала ухом к ее бокам. Корова уныло глядела на хозяйку. А Хевед все еще не могла решить, действительно корова заболела или ей только так кажется.

На следующий день рано утром Заве-Лейб ушел к соседу за плугом. Хевед принесла корове свежей травы, но та только понюхала ее, есть не стала.

«Она больна, моя коровушка», – поняла наконец Хевед и твердо решила не говорить об этом мужу.

Заве-Лейб притащил откуда-то деревянный плуг прадедовских времен, давно вышедший из употребления, впряг в него корову. Привязав к плугу веревку, Заве-Лейб хотел тоже впрячься, но Хевед этого не допустила. – Дай, я сама пойду с ней в упряжке, – настаивала она.

– Ну, ладно, – согласился наконец он. – Будешь водить корову за рог и тянуть веревку, а я сзади буду подталкивать и поворачивать, когда надо будет.

Хевед ухватила корову за рог и повела ее к огороду, а Заве-Лейб сзади все время приподымал плуг, чтобы лемех не врезался в землю. Когда они вступили на огород, Заве-Лейб опустил лемех. Хевед одной рукой вела корову, другой тянула плуг. Она изо всех сил старалась помочь корове, но, пройдя первую борозду, до того утомилась, что едва переводила дух. Вся мокрая от пота, ручьями лившего с ее лица, она совсем обессилела и опустилась на землю.

– Пусти меня, я буду помогать корове, – сказал Заве-Лейб.

– Не надо. Я немного отдохну и опять впрягусь, – ответила Хевед.

Посидев, она поднялась и снова потащила плуг. Вскоре она приловчилась, пахать стало легче. Лемех без особого труда врезался в почву, и рыхлая земля, рассыпаясь, плавно ложилась в борозду.

– Эй, пошли! Эй! – подгонял Заве-Лейб корову.

На повороте корова вдруг зашаталась и грохнулась наземь. Заве-Лейб пытался поднять ее за хвост, но она не вставала.

– Ну, вставай же! Чего легла? – в отчаянье тормошил он ее.

У него спирало дыхание. Он торопливо высвободил корову из шлеи, присел на корточки и, заглядывая в большие хмурые глаза коровы, начал ласково гладить ее.

– Что с тобой, буренушка? Вставай! Ну, скажи, что с тобой? – взмолился он.

Голос его дрожал. Корова положила голову на землю, высунула язык и тяжело дышала. Холодный пот выступил у него на лбу.

– Обманули меня, обманули! – зарычал он и с яростью набросился на жену, но тут же опять подбежал к корове.

Хевед, обливаясь слезами, стала оправдываться;

– Здоровая же она была, дай мне бог с тобой, Заве-Лейб, такое здоровье! Она ведь наша кормилица, все наше утешение. Вставай, мамочка моя, вставай! На кого ты нас покидаешь? Ох, горе наше горькое, судьба наша горемычная! Ну вставай же, жизнь моя, сжалься над нами, вставай!

18

То, что Танхум долго не появлялся в доме Боруха Зюзина, было истолковано стариком в пользу «жениха»: видимо, парень мотается по деревням, чтобы заработать лишний рубль к предстоящей свадьбе с Гиндой. А тут еще подготовка к другой свадьбе – старшей дочки Миндл – и связанная с этим суета отвлекли внимание семьи от непонятного поведения Танхума. Но в душе Гинды затаилась смутная тревога – девушка не знала, что и подумать о долгом отсутствии человека, которого мысленно называла своим женихом. И вот до Зюзиных донесся слух: Танхум откуда-то появился в хорошей новой бричке, запряженной парой крепких коней, и опять куда-то умчался. Эта нежданная весть обрушилась на дом Боруха, как гром с ясного неба, в семье по-разному ее толковали, высказывали противоречивые предположения.

– Откуда он мог раздобыть такую богатую упряжку? Это просто чудо!

– Почему же такое чудо случилось именно с ним? – толковали люди. – Тут что-то неладно. Уж не набрел ли он на зарытую кубышку: недаром же он так бредил кладами.

Но Борух только добродушно, чуть хитровато улыбался и не переставал нахваливать Танхума:

– Вот молодчина парень! Это настоящий сорвиголова. Такой нигде не пропадет, такой и в воде не утонет, и в огне не сгорит. Ему просто-напросто счастье привалило.

– А может быть, – говорили соседи, – у него узелок был. Собирался жениться, вот и копил понемногу денежки.

– Так или иначе, – радостно потирал руки Борух, – это просто чудо. Теперь он, слава богу, может, и приданого не потребует.

Борух был на седьмом небе: шутка ли, ему и его младшей дочурке так повезло! С минуты на минуту ждал он появления будущего зятя. И то сказать – раз уж у него есть свой дом и своя упряжка, значит, ему недостает только хозяйки. Вот он и заявится в один прекрасный день и скажет:

– Ну, Гинделе, хватит гулять, давай поженимся. А уж тогда кто сравнится с Борухом Зюзиным?

От переполнявшего его душу счастья ему хотелось запеть:

 
Крепче хватка цепких рук;
Вширь раздайся быстрый круг!
Настежь двери – счастье в дом:
Дочку замуж выдаем!
 

Но хоть Боруху и казалось, что счастье его младшей дочки близко, Гинда думала иначе. Ей казалось странным поведение Танхума; почему он перестал вдруг посещать их дом, где его принимали, как родного? Внезапное появление его и стремительное исчезновение в богатой упряжке совсем потрясли душу девушки – она не могла объяснить все это, хотя и пыталась строить разные предположения, чтобы как-нибудь успокоиться и заглушить неясные подозрения.

Прошел день-другой после внезапного появления и исчезновения Танхума, а о нем не было ни слуху ни духу – как в воду канул. На третий день Гинда вышла на улицу и стала поглядывать в оба ее конца в смутной надежде, что он снова появится.

И действительно, вскоре она услышала громкий стук колес, на который из дворов и палисадников выбегали любопытные. Кто-то крикнул:

– Танхум едет!

У Гинды так и замерло сердце: неужели он и на этот раз не остановится у их дома? Но прежде чем ей удалось увидеть бричку, выплывавшую из облака поднятой ею пыли, всю ее душу потрясло новое восклицание:

– Ой, смотрите, да ведь он не один – с ним какая-то женщина! Неужели это его жена?

Услышав эти слова, Гинда чуть не упала; смертельно бледная, окаменевшая от ужаса, стояла она, прислонясь к изгороди палисадника.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

В Садаево Танхум приехал вечером. Он лихо промчался по улице и вдруг услышал чей-то душераздирающий крик.

– Что случилось, – встрепенулась Нехама, чуть приподнявшись с сиденья. Танхум еще издали узнал голос брата. Когда он пронесся мимо людей, которые стояли и о чем-то взволнованно шумели, кричали, перед его глазами промелькнули лица Заве-Лейба, Рахмиэла и еще нескольких человек. Крик, жалобные причитания встревожили и испугали Танхума, но он не остановился, а еще быстрее погнал лошадей, будто за ним кто-то гнался. Бричка громыхала на бугорках и выбоинах, но грохот заглушали пронзительные крики.

– Горе наше горькое! Что нам теперь делать? Наша единственная коровушка… – услышал Танхум визгливый женский голос, но тут же отчаянное мужское причитание перебило:

– За что же мы так наказаны? Почему на нашу голову сыплются несчастья? Ни у кого не падают ни лошади, ни коровы… У них много… А у нас единственная коровушка околела!

«Неужели у Заве-Лейба корова пала?…» – встревожился Танхум и, словно желая удрать от горя брата, круто повернул лошадей и въехал к себе во двор.

– Это наш дом, – сказал он Нехаме.

Ловко соскочив с брички, Танхум тут же выпряг лошадей, завел их в конюшню и вместе с Нехамой принялся за переноску домашнего скарба в хату.

Ему было очень досадно, что въезд его с молодой женой в Садаево был омрачен постигшей брата бедой.

«Боюсь, не к добру это», – беспокойно подумал он.

Впервые зайдя в дом, хозяйкой которого стала, Нехама огляделась вокруг, прикинула, где что поставить, заглянула в печь и вернулась во двор за остальными вещами.

– Куры, видно, сильно проголодались, – сказала она громко, чтобы Танхум услышал ее. – Надо их накормить.

Нехама вернулась в дом, собрала куски черствого хлеба, кой-какие остатки еды и бросила курам.

– Пуль-пуль-пуль! – разнесся ее певучий голос. Возясь в конюшне возле лошадей, Танхум услышал, как его молодая жена созывает кур, купленных им у бывшей хозяйки дома. Уезжая к невесте, он оставил у соседки корм для них.

– Не кормила их, наверно, сатана! – выругался вслух Танхум, увидев, как куры жадно клюют.

Танхум вспомнил, что так же звала кур Нехама, стоя на пороге своего дома, когда он впервые увидел ее. Ему приятно стало, что теперь она уже хозяйничает в его доме и дворе. Обуреваемый этими радостными чувствами, он побежал на чердак, набрал полный совок пшеницы и, спустившись, бросил курам.

– Пуль-пуль-пуль!

На зов хозяина, торопливо хлопая крыльями, сбежались куры и принялись клевать пшеничные зерна.

– Это все наши? – спросила Нехама.

– Наши, наши! – весело подтвердил Танхум. Увидев чужую рыжую курицу, он стал отгонять ее:

– Киш-киш-киш! Пропади ты пропадом!

Танхум с удовольствием наблюдал, как куры – его куры! – жадно клюют, и он подсыпал им еще немного пшеницы. Затем он направился в хату, Нехама следовала за ним по пятам.

Как ни тяжко было Танхуму сразу после свадьбы разлучиться с молодой женой, он все же решил, не откладывая, зайти к кому-нибудь, чтобы договориться о совместной пахоте.

– Боюсь, что прозеваю компаньона, – как бы оправдываясь, сказал он Нехаме. – У меня пока еще своего плуга нет, нужно с кем-нибудь спариться, а то останусь на бобах.

– Ну, иди, иди, – ласково сказала Нехама. – Только долго не задерживайся!

– Постараюсь.

Белое круглое лицо Нехамы покрылось румянцем, и она смущенно опустила глаза.

«Он мой муж», – с радостью внушала она себе, и от этой мысли все в доме вдруг стало ей близким и дорогим.

Танхум подошел к жене, нежно обнял ее и поцеловал. Она склонила голову и прижалась к его груди.

Несколько подвод, громыхая плугами и боронами, стремительно промчались мимо их дома. Жмуря глаза, Танхум поглядел на залитое солнцем окно.

– Жалко день терять, – спохватился он. – Пахать надо!

Сегодня днем он впервые припадет к черной груди земли с такой, же страстью, с какой прижмется ночью к груди молодой жены. Земля благословит его труд богатым урожаем и принесет в дом обилие, а она, жена, родит ему здоровых детей, чтобы они, когда вырастут, трудились на этой земле.

Танхум немного покрутился на улице, зашел в один двор, в другой, но никого не встретил.

«Надо ехать прямо в степь», – решил он.

Не заходя в дом, он пошел в конюшню, вывел лошадей и начал их запрягать.

– Еду в степь. Все уже давно там. Присмотри тут за всем, – сказал он жене, вышедшей во двор. – Гляди, чтобы все тут было в порядке.

Он положил на подводу мешок половы, немного отрубей, овса, сзади привязал ведро, огляделся вокруг, не забыл ли чего, и поехал в степь.

Кругом кипела работа. «Все заранее договорились, кто с кем будет пахать. А где я теперь найду компаньона? – думал он. – Разве только среди тех, у кого пахота не спорится, лошади пристанут и им нужна будет помощь, или среди опоздавших, как и я, не успевших с кем-нибудь договориться. Но как найти таких в степи? Будь у меня плуг, на кой черт они бы мне все понадобились? Мои лошади и сами потянули бы его. Такие справятся за четверых, а то и за шестерых…»

Проезжая мимо пахарей, Танхум заметил, как они смотрят на его лошадей. Какой-то низенький, худенький колонист, пахавший у самой дороги, с завистью сказал своему компаньону, шедшему за плугом:

– Ну и повезло же человеку… Еще как повезло… Шутка ли, такое богатство привалило! Такое приданое! Давно таких лошадей не видал…

– Орлы! Смотри, как летят! – крикнул кто-то издали. Танхум назло всем гнал лошадей во весь опор. Пускай они завидуют! Пускай лопнут от зависти!

Подъехав к отцовской земле, где в прошлом году была толока88
  Толока – земля, оставленная осенью неперепаханной, предназначенная для пастбища.


[Закрыть], Танхум остановился. Он решил пока что вспахать хотя бы несколько десятин, которые Юдель Пейтрах еще не успел захватить в свои руки. А когда он окрепнет, станет на ноги, он отберет у Юделя всю землю своего отца.

«Отец уже все равно не сумеет ее обработать, – думал он. – Рахмиэл и Заве-Лейб голыми руками, без лошадки и без семян для посева, тоже ничего не смогут делать с ней. Выходит, что земля все равно будет пустовать, бурьяном зарастать, только суслики будут на ней плодиться. А у меня земля зацветет, заколосится».

Желая убедиться, действительно ли это отцовская земля и не ошибся ли он, Танхум оглядел все знакомые с детства приметы, пересчитал число гонов от околицы до того места, где была в прошлом году толока. Да, эта земля принадлежала отцу.

Вдруг откуда-то появился всадник. Он медленно ехал на неоседланном коне, держась руками за гриву. Когда он подъехал ближе, Танхум узнал в нем Гдалью Рейчука. Его черные глазки на маленьком, смуглом от загара лице возбужденно сверкали.

– Нашлась моя кобыла! – издали кричал он. – А я уж потерял надежду найти ее!

Подъехав к Танхуму, Гдалья соскочил с лошади. Увидев кобылу, лошади Танхума заржали, будто узнали ее. В ответ и та заржала.

– Ах ты Красотка! – ласково поглаживая свою кобылу, приговаривал Гдалья. – Почему же ты удрала от меня? Разве я тебя чем-нибудь обидел? И в такую горячую пору, в разгаре жатвы, взяла да исчезла. Хорошо хоть, что к пахоте отыскалась. Кажись, скотина, бездушная тварь, а стосковалась по мне. Только увидела меня – заржала. Обрадовалась, как ребенок… Стой, стой, Красотка!

– Где ты ее нашел? – прервал его Танхум.

– На хуторе, у одного хозяина. Он говорит, что она сама забрела к нему во двор. Где только я ни искал ее, чуть не всю степь обошел.

– Может, она в самом деле сама к нему пришла. Пить, может, захотела. Когда скотине наскучит стоять одной, она, конечно… Может, ты ее плохо привязал?

Танхум старался убедить Гдалыо, что лошадь сама ушла со двора, что никто ее не уводил. Он избегал разговоров о конокрадах, опасаясь, как бы невзначай не вспомнили о том воре, у которого стянул шапку с деньгами.

Гдалья глаз не мог оторвать от своей кобылы. Он настолько был поглощен ею, что даже не заметил лошадей Танхума. Это задело молодого хозяина.

«Подумаешь, тоже мне лошадь… – успокаивал он себя. – Копыта моих лошадей больше стоят,– чем его захудалая кобылка».

Наконец Гдалья пришел в себя и тут только увидел лошадей Танхума.

– Это твои? – спросил он. – В приданое получил? Да, лошади что надо! Теперь ты, Танхум, на коне! Кто может с тобой сравниться? Богатеем станешь…

– Что ты, что ты! – словно оправдываясь, говорил Танхум, – хотя эти слова были ему по душе. – А с кем ты собираешься пахать? – как бы невзначай спросил он Гдалыо.

– Я всегда пашу с Михелем Махлиным.

– А еще с кем?

– С кем придется.

– Четырех лошадей впрягаете в плуг?

– Это смотря какие лошади. Если замученные клячи, то и шестеро не потянут.

– Плуг у Михеля есть?

– Еще какой! Новенький.

– Да ведь лошадь его едва волочит ноги! Не так ли? У него, кажется, мерин?

– Лошадь, правда, у него неказистая, но шустрая.

– Если так, давай втроем пахать. Только не тяни. Сегодня же начинать надо. Сам видишь, все уже пашут. Поди, ни одного хозяина не осталось в Садаеве, все договорились, кому с кем пахать, и давно выехали в степь. Садись, Гдалья, на свою кобылу и скачи к Михелю. Только скорее! Сегодня же надо начать. Нельзя терять ни одного часа, Когда приедете, договоримся, что и как.

– Так ты, значит, предлагаешь пахать вместе? – подумав, спросил Гдалья. – А где ты пахать будешь? На чьей же земле?

– Что значит – на чьей? – Он хотел ответить «на нашей», но, спохватившись, указал пальцем на отцовский участок: – На прошлогодней толоке.

– На толоке земля твердая как камень. А твой отец случайно не сдал ее в аренду Юделю?

– Нет, я сам ее вспашу.

– Ну хорошо, я поеду к Михелю. А ты здесь останешься или вернешься домой?

– Я вас здесь подожду. Зачем зря гнать лошадей? Я пока хорошенько осмотрю толоку.

Гдалья уехал.

Оставшись в степи, Танхум расхаживал по своему полю, ковырял носком сапога землю, желая выяснить, насколько здесь сохранилась влага. Вымерив шагами толоку вдоль и поперек, он отправился к близлежащей балке, где находились две десятины еще не сданной в аренду отцовской земли. Только тут Танхум вспомнил, что где-то здесь недалеко, возможно, пашет и Рахмиэл, а ему бы не хотелось, чтобы до поры до времени кто-нибудь из близких узнал, что он намерен взять в свои руки отцовскую землю. И все же это его не остановило: не торопясь, он измерил шагами и эти десятины, осмотрев каждую лощинку, каждый бугорок. Затем проселочной дорогой он вернулся на толоку и стал выпрягать лошадей. В эту минуту приехали верхом на своих лошадях Гдалья Рейчук и Михель Махлин, волоча за собой плуг.

– Так вместе, значит, пахать будем? – соскочив со своего коня, обратился Михель к Танхуму и по-хозяйски начал разглядывать его лошадей. – Хорошие кони, ничего не скажешь! Твои, что ли? На таких лошадях можно пахать… Наши тоже не отстанут. Правда, они не так в теле, как твои, но тянут здорово.

– А они не пристанут? – с иронической усмешкой спросил Танхум, желая отомстить Михелю за то, что он так скромно отозвался о его лошадях. – Кнут у меня жесткий, что надо.

Запрягая лошадей в плуг, компаньоны договорились, кому сколько земли вспахать. Танхум взял в руки вожжи, свернул на межу и велел Михелю опустить лемех.

Лошади стремительно потянули плуг, и он сверкающими лемехами врезался в почву, поднимая борозду за бороздой.

– Гей, вороной! – подгонял своего коня Михель. – Смотри же, ну посмотри же, как она тянет!

– А моя хуже, что ли, тянет? – обиделся Гдалья за свою кобылу. – Весь плуг тащит одна.

– А почему ты думаешь, что твоя? Моя лошадь разве отстает?

– Гей, детки, но-о-о! – подхлестывал Танхум лошадей Гдальи и Михеля, чтобы показать компаньонам, что их кони плетутся в хвосте, а его перенапрягаются. – Но, детки, не отставать!

Несколько раз они обошли кругом всю толоку, вспахав широкую полосу, обрамляя клин каймой свежевспаханной земли. Неожиданно откуда-то появился на двуколке Юдель Пейтрах. Он соскочил у самой дороги, неподалеку от того места, где заворачивал плуг, и остановился в недоумении. Заметив среди пахарей Танхума, он возмутился и со злой иронией спросил:

– В хозяева метишь? В богатеи?

Танхум промолчал, а в душе Юделя росло озлобление. Он чувствовал, что Танхум может стать ему поперек дороги и забрать в свои руки весь надел Бера Донды.

– Земля, на которой ты пашешь, – моя, мне ее сдал в аренду твой отец, – с раздражением сказал он Танхуму.

– Эта земля не ваша. Я пашу на земле моего отца. Она пока наша.

Ответ Танхума еще больше обозлил Юделя.

– Пока еще хозяин этой земли отец, а не ты! – крикнул он. – Ишь, голоштанник! Земли ему захотелось! Я тебе покажу землю!

Юдель отъехал немного и оглянулся. Он не на шутку стал опасаться, как бы этот хваткий парень на самом деле не захватил весь отцовский надел.

«Податей не платят, а землей хотят распоряжаться… хозяева! – сердито ворчал про себя Юдель. – Но я им покажу! Переговорю с шульцем, чтобы он пустил их землю с торгов за недоимки – черта с два они увидят тогда свой надел. Надо только поторопиться, пока этот прохвост не встанет на ноги и сам не выторгует землю».

Юдель стегнул лошадь и повернул на дорогу.