355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Илья Гордон » ТРИ БРАТА » Текст книги (страница 1)
ТРИ БРАТА
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 23:36

Текст книги "ТРИ БРАТА"


Автор книги: Илья Гордон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Илья Зиновьевич Гордон
ТРИ БРАТА

ИЛЬЯ ГОРДОН И ЕГО ГЕРОИ

Широкому кругу читателей Илья Зиновьевич Гордон известен прежде всего своими романами, повестями и рассказами из жизни деревни. Своеобразие его творчества именно в том и заключается, что он глубоко исследовал и художественно разработал новую тему, до него почти не поднимавшуюся в еврейской литературе, – тему деревни. Писатель создал новый для литературы образ еврейского «мужика», тип труженика деревни, всесторонне раскрыл его психологию, его быт, жизненные конфликты, его труд и окружающую его природу.

Уже первая его повесть, «Вилдгроз» (в русском переводе – «Бурьян»; в последующих изданиях – «В степи», 1927), свидетельствовала о приходе в литературу талантливого художника-реалиста. А за ней последовали многочисленные рассказы, повести, романы («Ингул-Бояр», «Три брата», «Разбойники», «Ливень», «Мыши» и др.), которые принесли ему заслуженное признание, определили его место в еврейской советской литературе.

Произведения И. Гордона воссоздают широкую картину еврейской деревни в ее социально-историческом развитии. Гордон и художник, и историк еврейского крестьянства, художественный летописец его жизни, труда и борьбы, его радостей и страданий на протяжении первой половины двадцатого века, до и после Октябрьской революции. Исторические судьбы крестьянства изображаются писателем на фоне острых социальных столкновений, антагонистических классовых конфликтов. В непримиримой классовой борьбе батрацких, бедняцких и середняцких слоев деревни против угнетателей-кулаков и царских чиновников формируется характер и психология действующих лиц произведений, этой борьбой обусловливаются их действия и поступки.

Писатель хорошо знает национальный быт описываемой им среды и умеет запечатлеть национальные черты и обычаи. Национальная специфика не превращается, однако, под его пером в самодовлеющую цель; писатель не ограничивается узкими национальными рамками; он везде и во всем стремится показать характерные, типические черты социально-исторического явления. Но социально-типическое сочетается у Гордона с национально-индивидуальным, выражается в конкретных, полнокровных и обобщенных образах и картинах. Еврейский кулак Абе Виленский в повести «В степи» или Танхум Донда в романе «Три брата» (1938 – 1970), обладая национальными психологическими особенностями, в то же время по существу ничем особенным не отличается от кулака русского, украинского. Еврейский батрак и бедняк Вове Хинкес имеет те же социально-психологические черты, что и русские и украинские бедняки и батраки. Поэтому в произведениях Гордона, как и в реальной жизни, братская дружба народов в борьбе и труде выступает перед читателем в ее естественной, органической форме, а не привносится извне идеологической тенденцией автора. Гордон оперирует живыми образами и картинами, и этими образами и картинами оп апеллирует к чувствам и переживаниям читателей, как правило, счастливо избегая поверхностной, банальной схемы. Его произведения лишены идиллических картин, ложного пафоса и декламации. Изображая человека, его жизнь, образ мыслей, действия, прослеживая путь развития труженика деревни от индивидуалиста и частного собственника к сознательному творцу новой жизни в условиях коллективного труда, писатель показывает силу инерции, консерватизма, всякого рода предрассудков, препятствующих формированию социалистического сознания героев произведений. Они не только борются и побеждают, но и страдают, спотыкаются, падают, терпят поражения, отступают, ценою бесчисленных лишений и жертв преодолевают трудности и достигают цели, меняя и преобразуя лик земли и свою собственную природу.

Все эти качества Гордона-прозаика проявились с достаточной яркостью и глубиной уже в первом его произведении. Вот почему выдающиеся критики тридцатых годов (М. Литваков, И. Нусинов, И. Добрушин и др.) единодушно приветствовали молодого тогда автора. Так, И. Добрушин писал:

«Повесть Гордона «Бурьян» – значительное и великолепное достижение послеоктябрьской прозы.

«Бурьян» – наше первое значительное художественное явление прозы о развивающейся советской крестьянской действительности. Повесть написана сильно и сочно, с органическим знанием и проникновением в изображенную действительность»

И. Добрушин. Ин ибербой (Перестройка). Литературно-критические статьи. М., 1932.

С годами И. Гордон не растерял, а приумножил сильные стороны своего писательского таланта. В частности, одним из его достоинств является умение раскрывать психологию человека, что легко проследить и на предлагаемом вниманию читателя романе «Три брата», первые две части которого были изданы еще в 1938 году. В этом романе писатель обращается к недавнему историческому прошлому, к периоду Октябрьской революции и гражданской войны. Гордон и здесь не отрывается от хорошо знакомой ему среды старой еврейской деревни па юге Украины.

Переработав впоследствии основательно первые части, автор за прошедшие годы написал еще три части, создав широкое полотно жизни еврейской деревни в 1910-1920 годы. Особенным достижением писателя следует считать уже упомянутый образ кулака Танхума Донды, воплощающий наиболее характерные черты данного социального типа. В романе представлена целая галерея народных типов: бедняков и середняков, мужчин и женщин, представителей всех поколений, в том числе и таких ярких, как Давид Кабо – коммунист, руководитель крестьянских масс. Страницы романа посвящены картинам совместной революционной борьбы народных масс деревни и городских пролетариев против угнетателей – крестьяне поддерживают стачку рабочих. Следует отметить, что это, пожалуй, единственная в еврейской литературе попытка художественного воплощения этой темы.

В романе проявляются лучшие черты и качества зрелого дарований И. Гордона: доподлинное знание народной крестьянской жизни, деревенского быта, «мужицкой» психологии, напряженный драматизм сюжета, развивающегося в острых конфликтах, умение показать трудовые процессы в деревне, любовь к человеку труда, умение рисовать картины природы.

О дальнейшем творческом росте И. Гордона свидетельствуют и его повести «Вначале их было двое», «В Бочаровке» и публикуемая в настоящем издании повесть «Мать генерала», а также его рассказы и очерки последних лет («Поминальная ночь», «Бабушка трактористов», «Ее праздник», «Обыкновенный человек», «Честь Рувима», «Одна судьба», «Драгоценный подарок», «Гости» и др.).

Повесть «Мать генерала» посвящена героизму нашего народа в Великой Отечественной войне против фашистских агрессоров. Перед читателем проходят образы новых людей, новых не только потому, что они живут и борются в других условиях, но и потому, что они отличаются по своему характеру и по своей психологии от тех персонажей, которые писатель рисовал в предыдущих своих произведениях.

Трогательным, величественным и героическим представляется в повести образ матери генерала, простой крестьянской женщины Эстер, вырастающей под пером писателя в символ советской матери-патриотки, отдающей свою жизнь за победу Родины, Эстер – оригинальный не только в творчестве Ильи Гордона, но и во всей еврейской советской прозе образ. Интересны и оригинальны также образы генерала Эзры и Марьяши, наделенные лучшими качествами советских людей.

Однако существует внутренняя связь между героями повести «Мать генерала» и героями романов «Ингул-Бояр» и «Три брата». Она заключается, между прочим, в том, что в повести положительные герои показаны как наследники и продолжатели дела, начатого их предшественниками. Они выросли в условиях советской власти и стали хозяевами жизни, полновластными хозяевами своей собственной судьбы.

Повесть – основной жанр прозы Гордона. В этом жанре он создал лучшие произведения, в этом жанре ярче всего выступают реалистические черты его творчества. От этой «средней» повествовательной формы в творчестве Гордона и идут линии к роману и к малой форме. Да и «Три брата», собственно говоря, возникли из повести. Что касается малой формы повествовательной прозы Гордона, его рассказов, то они в подавляющем большинстве своем подкупают остротой и глубиной психологического анализа. Новеллы «Ливень», «Грабители», «В новой шкуре», «Мыши» в этом смысле являются образцовыми произведениями новеллистического искусства.

Гордон стремится к простоте, ясности. Он рассказывает только о том, что могло быть в жизни, и рассказывает так естественно, что можно подумать, что рассказанное действительно имело в жизни место. При чтении его повести, романа или рассказа создается иллюзия достоверности изображаемого. Но в произведениях Гордона, как во всяком реалистическом произведении высокого искусства, не факт сам по себе определяет сущность повествования, а угол зрения автора, художественный вымысел и художественное обобщение. «Пропущенные» через фантазию художника, обогащенные его выдумкой, факты жизни становятся явлением искусства.

Отрадно, что Илья Гордон находится в расцвете своих творческих возможностей, и можно надеяться, что он еще обогатит нашу литературу новыми талантливыми произведениями.

Г. Ременик

РОМАН

ТРИ БРАТА

ЖЕНЕ И ДРУГУ БЕТТИ ПОСВЯЩАЮ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Беда за бедой обрушились на старого Бера Донду.

Пропал младший сын Танхум. Ушел из дому и не вернулся. Где его только не искали, к кому не обращались, он как в воду канул. «Что же могло с ним приключиться?» – с беспокойством думал отец.

Бывало, и раньше он отлучался надолго, бродил по задворкам, неизвестно где шатался, но к вечеру, угрюмый и усталый, являлся домой. Как Бер ни пытался узнать у Танхума, где он пропадал, тот, невнятно что-то пробормотав, всячески старался увильнуть от ответа.

«А его все нет да нет. Что же делать? Где его еще искать?» – сокрушался старик.

Бер поднял всех на ноги. Искали парня всюду: и в балках, и в оврагах под Садаевом. Не было такого места, куда бы не заглянули, – но все тщетно.

Тогда Бер и его сыновья Рахмиэл и Заве-Лейб кинулись искать Танхума в соседних деревнях, хуторах и колониях. Парня не нашли и там.

Мать ломала руки, плакала и причитала:

– Где же мой Танхумка? Куда он мог деваться?

– Не плачь, Пелта, не убивайся… Объявится твой мизинек11
  Мизинек – младший сын.


[Закрыть]
, – утешал жену Бер. – Разве ты его не знаешь? Не первый же раз он исчезает из дому. И куда его носит нечистая сила?!

– Ох, знаю все это я, Бер, знаю. Но раньше, бывало, он уходил и вскоре ворачивался, а сейчас четвертый день, как его нет. Как же не волноваться? – причитала Пелта.

– Не горюй, придет!… Увидишь, скоро придет! – успокаивал ее муж, хотя у самого кошки на душе скребли.

Тревожные мысли и тяжелые думы вконец подкосили и без того больную Пелту, и вскоре она слегла. Без хозяйки дом осиротел. Пелта хворала и раньше. Однако по утрам она находила в себе силы встать, подобрать на улице немного сухих кизяков, отыскать где-нибудь курай и на треножнике в глиняном горшке сварить картошку, вскипятить кофе из перегоревшего ячменя, состряпать на обед борщ или затерку. Из последних сил она стирала, латала белье, чинила рубашки или штаны сыновьям.

Коварная болезнь, приковавшая Пелту к постели, пришибла и Бера. Но беда не приходит одна. Назавтра, когда, измученный тяжелыми невзгодами, Бер вышел, как обычно, утром накормить и напоить кобылу, она стояла в хлеву, уныло опустив голову, не притрагиваясь к корму.

– Что с тобой, Машутка? Чего ты приуныла? – забеспокоился старик, гладя лошадь по холке и заглядывая в ее грустные потускневшие глаза.

Кобыла стояла неподвижно, не отзываясь на хозяйскую ласку,

У Бера подкосились ноги.

– Ну что с тобой? Что? – забормотал он дрожащим голосом, – Ты ведь у меня одна-одинешенька, вся моя опора и надежда… Что я без тебя?

Бер сам не знал, откуда взялись у него такие нежные слова.

«Куда кинуться, к кому обратиться, чтобы спасти кормилицу?…»

Ведь только сегодня он хотел просить у кого-нибудь из хозяев хорошую двуколку, чтобы поехать за врачом для больной Пелты. И вот на тебе… Не дай бог, чтобы жена узнала о новой свалившейся на них беде.

Он схватил охапку свеженакошенной травы и поднес кобыле, но та отвернулась, даже не понюхав.

Бера обдало холодным потом. «Может, дать ей попить?» – подумал он. Схватив стоявшее в углу ведро с водой, поднес к морде лошади.

– Выпей, милая, выпей. Хоть глоточек выпей, и тебе легче станет,

Кобыла тоскливо глядела на хозяина и отворачивалась от воды. Бер попытался силой влить ей между зубов немного воды, но вода тут же выливалась обратно.

– Ни к чему не притрагивается. Что же делать? Может, она съела вредную траву или опоили ее? – раздумывал вслух Бер. – Божья кара! За что на мою голову столько бед сразу? Чем я так провинился? Я ведь ничего худого не сделал ни богу, ни людям. За что же мне такое жестокое наказание?

Беру показалось, что лошадь, понурив голову, прислушивается к его причитаниям и словно плачет, понимает, что оба они несчастные. Кобыла жалеет его, своего горемычного доброго исстрадавшегося хозяина, который всегда готов был поделиться с ней последним куском хлеба. Бер прижался к ней, еле сдерживая подступавшие к глазам слезы.

«Может, провести ее немного по двору?»

Он отвязал поводья и попытался вывести лошадь из хлева. Она не тронулась с места.

– Ну, идем, милая, идем! Погуляешь немножко, авось придешь в себя.

Бер изо всех сил потянул ее, и лошадь двинулась к выходу.

– Даст бог, поправится, – утешал он себя. Но, увидев в дневном свете тощую, едва живую свою кобылу, Бер понял, что стряслась беда.

Все же он еще раз потянул за поводья, лошадь сделала несколько шагов и вдруг тяжело рухнула.

– Вставай! Вставай! – дергал повод Бер, чуть не плача. – Пройдемся чуточку.

Кобыла приподнялась на передние ноги, немного отдышалась, тяжело раздувая бока, попыталась встать. Бер подставил свою спину под живот лошади, поднатужился, что было сил, и она кое-как поднялась. Медленно, еле передвигая ноги, шатаясь, она сделала еще несколько шагов. Боясь, чтобы она снова не повалилась, Бер завел ее в хлев и побежал в дом.

На пороге он услышал тяжелые вздохи Пелты,

– Что тебе дать? – спросил он, подойдя к постели. – Может, выпьешь стакан кипятку?

– Ничего мне не надо… – тихо ответила жена. – Где ты был так долго?

– Во дворе… Я заходил, ты спала.

Бер подал Пелте немного творогу, кусок хлеба и стакан кофе.

– Поешь хоть что-нибудь. Ты ведь еще ничего в рот не брала.

– Не хочу… Кусок в горло не лезет… Хочу только знать, что с моим Танхумкой…

– Цело твое чадо… Придет… Разве ты Танхума не знаешь? Он, наверное, работает у какого-нибудь хозяина… Ведь сейчас страдная пора – сенокос, прополка… Люди нужны, вот он и нанялся, – убеждал жену Бер.

– Дай бог, чтобы это было так. Меня ты успокаиваешь, а сам таешь, как свеча… По твоему лицу я вижу, что у нас какая-то беда, а ты скрываешь.

– Ничего я от тебя не скрываю… Если я говорю, что Танхум придет, значит, придет.

Пелта немного поела, выпила кофе. Бер уложил ее поудобней и вышел во двор.

Вдруг он увидел, что через картофельные огороды идет какой-то человек. Его походка очень напоминала походку Танхума. Человек скрылся, видимо, спустился в балку, а через минуту, когда опять появился, Бер узнал своего сына. Он бросился напрямик через огороды навстречу ему, крича не своим голосом:

– Танхум! Танхум!…

Бер метнулся было к дому – скорее сообщить радостную весть Пелте, но остановился, решил, что надо это сделать поосторожней. Прежде всего, надо рассказать Танхуму, что лошадь захворала, и предупредить, чтобы он ни в коем случае не проговорился об этом матери.

Еще издали увидев отца, Танхум торопливо пошел навстречу.

– Где ты был? – крикнул Бер. – Мама из-за тебя слегла…

– Слегла? Почему? – встревожился Танхум.

– Разве можно так… Где мы только тебя не искали!

– Зачем меня надо было искать? Подвернулась работа, вот я и нанялся.

– Скорей идем к маме, обрадуй ее. Она совсем не встает, И еще одна беда у нас – Машутка заболела…

– А что с ней?

– Кто знает. Еле дышит… Только маме не говори об этом. Ты уж посиди немного с матерью, успокой ее, а потом сбегай к коновалу Хайклу. Он ведь понимает в лошадиных болезнях.

Ускорив шаг, Бер пошел к хате. Перешагнув порог, сказал бодрым голосом больной жене:

– Ну, что я тебе говорил?…

Бледное осунувшееся лицо Пелты осветилось радостью.

– Что? – спросила она, приподняв с подушки голову. – Танхумка вернулся?

– Вернулся.

– Почему же он не заходит?

– Сейчас зайдет…

Бер позвал Танхума.

– Вот он! Пропажа наша…

– Танхумка, сынок мой! Где ты был? – всхлипнула Пелта. – Почему не сказал, что уходишь? Зачем причинил мне столько страданий?

– Не стоит он твоих слез, этот балбес, – начал сердиться отец. – Я б ему поддал за такие выходки…

Опустив голову, Танхум стоял и молчал.

– Чего молчишь, паршивец этакий? Почему человеческим языком не рассказываешь, где был?

– Работал… Нашел хорошую работу. Не мог отлучиться, – пробормотал, не подымая глаз, Танхум.

Махнув рукой, Бер вышел на кухню. Через несколько минут вернулся и сказал жене, которая о чем-то слабым голосом беседовала с сыном:

– Дай я его накормлю, успеете наговориться. А тебе дать чего-нибудь перекусить?

– Мне ничего не хочется, а ему дай поесть. Он устал и проголодался.

Отец поставил на стол миску с картошкой, хлеб, пару луковиц, солонку с солью и хмуро сказал сыну: Ешь!

Присев к столу, Танхум глотал кусок за куском хлеб, с аппетитом наворачивал картошку.

Отец торопил сына, просил скорей сходить к коновалу и шепотом наказывал:

– Попроси его бегом бежать. Авось он спасет лошадь. Только смотри, нигде не задерживайся.

Поев, Танхум со всех ног помчался к Хайклу. Вернулся через полчаса запыхавшись и, еле переводя дыхание, сообщил:

– Нет его.

– А где его старуха?

– Никого нет.

– О господи, что ты со мной делаешь! – воскликнул Бер с отчаяньем. – Слушай, Танхум, – заговорил он умоляюще, – еще раз сбегай к коновалу, может, он уже дома. Приведи его.

Танхум снова побежал за Хайклом. На этот раз долго не возвращался. Бер ежеминутно выбегал на улицу, глядел, не идет ли сын, но как назло никого не было видно.

Наконец Танхум явился и, предупреждая нетерпеливый вопрос отца, выпалил:

– Сейчас придет.

– Что значит сейчас?

– Сказал, что скоро. А мне нужно уходить.

– Только ненадолго, – попросил отец.

Минут через пятнадцать пришел Хайкл и, неторопливо оглядевшись, спросил:

– Что случилось с вашей лошадью, реб Бер?

– Кто знает… Заболела, и все.

– Где лошадь?

– В хлеву. Идемте!

– Лучше выведите ее сюда, во двор, здесь светлее. А там и повернуться негде.

Бер вывел с трудом ступавшую кобылу. Поглядев на нее, Хайкл покачал головой, как бы желая выразить хозяину сочувствие, поджал губы, вздохнул и сказал!

– Попробуйте ее немного провести по двору.

Лошадь шла, еле переставляя ноги, качалась, спотыкалась. Увидев, что она вот-вот рухнет на землю, Хайкл поднял руку и крикнул:

– Хватит!

Он развязал засаленный мешочек с нехитрым лечебным инструментом, который носил всегда при себе, надел серый халат и не спеша начал осматривать лошадь. Задрав ей голову, заглянул в рот, посмотрел язык, затем приложил ухо к животу, прислушиваясь, как она дышит, поднял хвост, нагнувшись, пощупал ноги и спросил:

– Что она у вас ела, реб22
  Реб – вежливая форма обращения к старшим или власть имущим.


[Закрыть]
Бер? Не перекормили вы ее?

Давал все, что у меня было. Овсом и ячменем я ее не баловал.

Он ждал с нетерпением, что скажет коновал, а тот как назло тянул с ответом, вновь щупал живот и заглядывал под хвост.

Наконец он промолвил:

– Я думаю, что ваша лошадь… – Он сделал глубокомысленную паузу. – Я считаю, что это желудочное. Перекормил ты ее или перепоил.

– И больше ничего? – спросил с облегчением Бер. – Значит, ничего опасного?

– Прежде всего надо очистить желудок, – важно ответил Хайкл. Он вынул из мешочка жестяную коробку и попросил немного теплой воды и кусочек мыла.

Бер поспешил на кухню, поставил греть воду и начал искать мыло. Он не знал, где оно лежит, а будить жену, чтобы спросить, не решался. Он решил занять мыло у соседки, но тут Хайкл, продолжавший осматривать больную лошадь, спросил его:

– Вода нагрелась?

– Вода давно готова, а вот мыла не найду. Пойду попрошу у соседей.

– Давай воду, мыло у меня есть, – сказал коновал. Он начал крошить ножом мыло в коробку и прилаживать к ней резиновую кишку.

Когда Бер принес воды и налил в коробку, Хайкл приступил к своему делу. Кобыла начала вертеться, кишка выпала, и вода почти вся вылилась на землю.

– Бедняга настолько ослабела, что на ногах не держится, – сказал Бер упавшим голосом.

– Ничего, попробуем еще раз. Налей воды! – приказал Хайкл.

Не успели снова налить воды, как лошадь упала. Испуганный Бер глядел на коновала умоляющими глазами.

– Не надо ее мучить, – попросил он, – пусть очухается.

Хайкл не торопясь собрал свой инструмент в мешочек, подождал несколько минут, не подкинет ли ему хозяин что-нибудь за труды, но, увидев, что Бер в полном отчаянье и ему сейчас не до него, незаметно ушел.

Уже темнело. Плыли на юг розовые, озаренные закатом облака.

Бер вернулся в хату, встал у окошка лицом к заходящему солнцу и, не снимая картуза, начал усердно молиться. Он просил господа бога сжалиться над ним и отвести беды, так неожиданно свалившиеся на его голову.

Помолившись, он поцеловал молитвенник и положил на место. В дверях показался Танхум.

– Вот хорошо, что ты пришел, – сказал Бер. – Пойди нарви травы и постели в хлеву, надо завести кобылу на место.

– А что говорит коновал?

– Он сам не знает, что с ней, – вздохнул Бер. Вышли из хаты. Пока Танхум рвал под плетнем траву,Бер сделал попытку поднять лежавшую посреди двора кобылу.

– Вставай, Машутка, пойдем в хлев.

Лошадь, судорожно барахтаясь, попыталась было встать, но не смогла и вновь бессильно уронила голову на землю.

– Придется ее поднимать, – сказал Бер подходившему с охапкой сена Танхуму. – Застели помягче стойло и захвати веревку.

Пока Танхум возился в хлеву, пришли с работы Рахмиэл и Заве-Лейб. Увидев, что отец возится с лошадью, они в один голос спросили его:

– Что с ней?

– Разве не видите? Заболела, даже не подымается.

Вышел из хлева Танхум, держа в руках толстую веревку. С большим трудом вчетвером на веревке подняли кобылу и завели в хлев.

Немного отдышавшись, Бер позвал сыновей ужинать. Когда зашли в дом, отец поставил на стол миски с картофелем, простоквашей и нарезанным хлебом. Сыновья поели и стали готовиться к ночлегу.

– А помолиться забыли? – строго спросил отец. Парни наскоро пошептали что-то, улеглись и тут же уснули.

Бер подошел к Пелте. Убедившись, что она спит, дыханье ровное, он прочитал кришму33
  Кришма – молитва перед сном.


[Закрыть]
и тоже улегся, но долго не мог заснуть.

На рассвете, как только пропели первые петухи, Бер быстро оделся и вышел во двор. Сердце его замирало, когда он открывал двери хлева. Нагнувшись и пощупав лежавшую на боку лошадь, он всплеснул руками и отчаянно крикнул:

– О боже! Что нам теперь делать?…

Как ни тормошил он кобылу за хвост, за гриву, она лежала неподвижно, не подавая признаков жизни, с оскаленными желтыми зубами, застывшая.

Собрав последние силы, еле волоча ноги, Бер вошел в хату и, дрожа от волнения, хриплым, сдавленным голосом сообщил проснувшимся сыновьям:

– Конец! Больше нет у нас Машутки… Теперь вы будете вечными рабами у своих хозяев. Вряд ли сумеем мы когда-нибудь снова стать на ноги.

Слезы текли по его осунувшемуся, почерневшему от горя лицу.,


2

Как ни тяжко было у Бера на душе, но, вспомнив, что завтра суббота, а на воскресенье дела откладывать нельзя, он решил сегодня же вытащить дохлую лошадь из хлева и хотя бы снять с нее шкуру. Но сделать это ему одному было не под силу. Старшие сыновья ушли на работу, а Танхум опять запропастился куда-то.

«Что же делать? Куда податься?» – думал Бер. И он отправился со двора в надежде найти кого-нибудь в помощь. По дороге Бер встретил Танхума.

– Куда ты провалился? – накинулся на него отец. – У нас такая беда, а ты разгуливаешь черт знает где, будто тебя это не касается.

– А я тебе нужен?

– Надо кобылу из хлева вытащить и шкуру снять, – спокойнее ответил Бер. – В канун субботы хозяева рано не отпустят Рахмиэла и Заве-Лейба, а ты же можешь помочь… Скорей пойдем домой.

– А разве вдвоем мы ее вытащим?

– Попробуем. С веревкой, может быть, и вытащим, – убеждал его отец.

– Ну, давай, – согласился Танхум.

Они вошли во двор, и Бер направился в хлев за веревкой, но, как ошпаренный, тут же вылетел оттуда. Он в недоумении развел руками и испуганно закричал:

– Где же лошадь? Куда она могла деваться? Уму непостижимо. А может, она не околела? – вдруг осенило его.

Танхум подскочил к отцу и встревожено спросил:

– Что? Что случилось?

– Посмотри… Нет кобылы.

– Как это нет?

Он просунул голову в хлев и, убедившись, что ее и в самом деле нет, спросил:

– А может, тебе показалось, что она околела?

– Как это показалось? – недоумевал Бер. – Я сам видел. Куда же она девалась?

И вдруг он, как ошалелый, помчался с криком:

– Сек! Сек! Сек!

Услышав крик, из соседних дворов выбежали люди.

– Что случилось, реб Бер? Что случилось? – останавливали они его.

– Лошадь моя исчезла! Не иначе как дьявол ее утащил!

– Как? Как это могло случиться? – спрашивали они его.

Ближайший сосед Бера Борух Зюзин, заслышав о невероятном происшествии, пошел в хлев, чтобы воочию убедиться, так ли это. Вернувшись, он крикнул:

– Подумать только, лошади и в самом деле нет. Куда же она девалась?

Вдруг кто-то крикнул:

– Да вот же она!… Вот…

– Где?… Где?… – с любопытством вопрошали сбежавшиеся люди.

– Вон там… в лощинке…

– В какой лощинке?

– На огороде.

– На каком огороде?

– На картофельном.

Все повалили туда. Там, нагнувшись, стоял коновал и снимал шкуру с околевшей лошади. Он настолько был увлечен своим делом, что даже не заметил ни окруживших его людей, ни своры собак, с нетерпением ожидавших, когда наконец можно будет наброситься на конское мясо. Услышав шум, Хайкл, не выпуская ножа из рук, удивленно посмотрел на людей и спросил:

– Чего вам здесь надо? Никогда не видали, как снимают шкуру с лошади?

– Снимать надо, со своей лошади, а не с чужой! – раздались голоса.

– А разве я даром должен был возиться с больной кобылой? Я испробовал все, чтобы спасти лошадь. Мне было жалко ее. А еще больше я жалел реб Бера. Что он будет делать без лошади?… Но вырвать ее у бога я не в силах был… Времени у меня ушло много, а получил я за это шиш… – оправдывался Хайкл.

– Вы посмотрите на этого святошу… Сам решил себя отблагодарить, – с насмешкой сказал Борух Зюзин,

От волнения Бер побледнел и сердито закричал:

– Подлец! Собачья тварь! Если бы тебе выгодно было, ты и с меня шкуру снял бы. Ты не лучше вот этих псов, которые ждут, чтобы сожрать мою кобылу. Подавись, черт паршивый, вместе с теми, кто хочет всю мою землю забрать, а моих сыновей в ярмо запрячь.

– Грабитель! Кровосос! – с возмущением кричал Борух Зюзин. – На чужом несчастье хочешь заработать?

– Отдай шкуру! Отдай! По-хорошему отдай! – раздались голоса.

Не обращая внимания на крики, Хайкл усердно продолжал свое дело.


3

Потеря лошади до того потрясла Бера, что он никак не мог прийти в себя. Как только он выходил во двор и заглядывал в хлев, ему вспоминалась Машутка. На картофельном огороде все еще валялись ее останки. Псы жадно глодали куски конины и злобно грызлись между собой.

– Погибель на вас! Чтоб вы сдохли! – проклинал их Бер. Схватив палку, он пытался разогнать собак, но как назло они еще сильнее огрызались.

– Почему так воют собаки? – спросила Пелта, проснувшись среди ночи. – Из-за них я не могу спать.

– Черт их знает… Пусть воют на свои головы. Заткни уши и спи, – предложил Бер.

Утром Рахмиэл и Заве-Лейб ушли к хозяину. Танхум тоже куда-то собрался.

– Куда тебя опять несет? – спросил Бер.

– Туда, откуда пришел, – ответил Танхум. – Я ведь пришел только повидаться.

– А почему ты не можешь, как твои братья, здесь наняться? – спросила мать, услыхав, что Танхум собирается уходить. – Побудь, сынок, немного около меня.

– Я ведь уже там нанялся, – ответил Танхум.

Не помогли настойчивые уговоры ни отца, ни матери, и Танхум незаметно ушел.

Мелкая предрассветная роса легла на пожелтевшие зреющие июля, серебряные капельки, переливаясь то фиолетово-красным, то оранжево-золотистым цветом, блестели на склонившихся под тяжестью колосьях и на изумрудно-зеленых кустах картофеля, тянувшихся вдоль дороги.

Танхум несколько раз подымал голову к небу, прикидывая по солнцу, который теперь час, и не спеша шагал дальше.

Всю дорогу он думал о девушке, которую встретил в колонии, куда сейчас держал путь. А дело было так: за полдень проходил он мимо просторного хозяйского двора. Вдруг из хаты с пригоршней хлебных крошек выбежала раскрасневшаяся девушка и, став на пороге, напевным голосом принялась скликать кур:

– Пуль-пуль-пуль!

Замахав крыльями, со всех сторон к ней устремились куры.

Девушка спустилась с порога, высыпала крошки и, слегка приподымая подол платья, стала отгонять чужих птиц:

– Кыш-кыш-кыш!

Затем она покружилась по двору, заглянула туда-сюда, видно, искала что-то, и снова ушла в Дом.

Танхум долго стоял у ворот и ждал, авось девушка снова появится. Но надежда его не сбылась. Тихо, почти крадучись, он зашел во двор, оглядел большую, свежевыбеленную хату с черепичной крышей, стройные ряды вишен и акаций в палисаднике, затем прошел на чисто прополотый огород, раскинувшийся за просторной ригой.

«Тут, видать, живет богатый хозяин», – решил Танхум.

Возбужденный, он отправился к хозяину, у которого хотел наняться работать, но того не оказалось дома, и он снова вернулся к воротам двора, где жила приглянувшаяся ему девушка… Танхум ходил взад и вперед, поглядывая на хату. Он горел желанием вновь увидеть девушку.

Ее смуглое полное лицо с искрящимися черными глазами, стройная фигура, красивая грудь, обнаженные до колен загорелые ноги до того взволновали парня, что она не выходила у него из головы.

«Вот это дивчина! Что надо! И хозяйка, видать, – думал Танхум. – Но как подойти к ней? Как заговорить? Разве такая пойдет за меня, если узнает, что хожу наниматься в батраки? Сначала надо поподробней узнать о ней, немного приодеться и обзавестись хоть кой-каким хозяйством, тогда можно будет и свататься. Но как купить себе что-либо, чтобы не напали на след, откуда взялись у меня деньги?»

Каждый раз, когда он уходил из дому, его охватывала тревога, не стало ли дома известно что-либо об обстоятельствах случайно попавших к нему чужих денег. Его постоянно преследовал страх. Он боялся показываться людям на глаза, старался не напоминать о себе. Поэтому он сторонился всех, метался с места на место и нигде не находил себе покоя. Поработав немного на одном хуторе, он неожиданно появлялся в Садаеве, а на другой день снова куда-то исчезал.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю