Текст книги "Печать пожирателя 11 (СИ)"

Автор книги: Илья Соломенный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12
От заката до рассвета. Часть 4

17 июня 2041 года. Шадринск.

Два дня.

Сорок восемь часов, пропитанных запахом гари и разложившейся плоти. Воздух в Шадринске стал густым, как бульон – им стало практически невозможно дышать. Он лип к легким, обжигал ноздри, оседал на языке мерзкой, сладковатой пленкой.

Я сидел на корточках в полуразрушенной квартире на окраине, в каком-то «спальнике», чьи панельные стены теперь украшали брызги давно почерневшей крови и безумные, кривые символы, выведенные чем-то острым. За окном, в багровых сумерках, плясали отсветы пожаров. Город горел. Не сразу, не одновременно – он тлел, медленно и неумолимо сгорая заживо.

И звуки… Звуки могли бы свести кого послабее с ума.

Это был не просто хаос первых часов. Теперь у города появился свой голос. Отдаленный, многоголосый вой, плывущий над крышами, словно настройка гигантского, расстроенного инструмента. Временами его прорезали короткие, яростные визги, хруст костей, взрывы – то ли магии, то ли последних запасов взрывчатки у кого-то из оставшихся вменяемых. А потом снова накатывало это монотонное, пронзительное гудение, исходящее из самого сердца города, из той самой больницы. Оно вибрировало в зубах, в костях, в остатках моей Искры.

Я смотрел на улицу сквозь разбитое окно подвала.

В сумеречном мареве, двигались они. Уже не толпой, не нестройной ордой, а скорее… стаей. Их движения стали более плавными, выверенными. Они не просто бродили – они патрулировали. Некоторые, с вывернутыми под немыслимыми углами суставами, скакали по стенам и крышам, словно саранча, их тени мелькали на фоне пылающего неба. Другие замирали в неестественных позах, застывшие часовые в этом новом, ужасном порядке.

Власти не осталось. Никакой.

Ни мэрии, ни полиции, ни Инквизиции. Лишь изредка в эфире на коротких дистанциях проскальзывали обрывочные, полные статичных помех и паники сообщения. Голоса, умоляющие о помощи, проклятия, предсмертные хрипы. Небольшие группки оставшихся в живых – тех, кому повезло, кто нашел щель в этом аду и забился в нее, как крыса в нору.

Вчера я видел такую группку – через улицу, выбравшуюся из подвала жилого дома. Молодая женщина с ребенком и двое пожилых. Они пытались незаметно пробраться к разбитому магазину. Я наблюдал, как они двигались от укрытия к укрытию, их лица были искажены страхом. А потом из вентиляционной шахты выползло нечто, что когда-то было человеком. Оно двигалось на четвереньках, позвоночник выгнут дугой, а челюсть отвисла до груди. Беззвучно, с кошачьей грацией, оно набросилось на стариков.

Я не успел. Вернее, не стал тратить оставшиеся силы на помощь…

Моя Искра была всё ещё тлела слабо – даже уровень Магистра не позволял восстановить её полный объём за два дня, тем более, что приходилось тратить магию на разработку…

Я мог лишь наблюдать, как женщина, зажав рот ребенку, в ужасе исчезла в подворотне, а это существо разрывало свою добычу с тихим, чавкающим звуком.

Глядя на это, я чувствовал, как в горле встал ком. Не от страха – от ярости. Бессильной, едкой, разъедающей изнутри.

– Это я допустил… – прошипел я сам себе, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони, – Я допустил, слепой, самонадеянный идиот!

Я прокручивал в голове всё с самого начала. Нападение Ани. Предупреждение было таким очевидным! Точечный удар в самое сердце моего мира. Но я что сделал? Заморозил ее, провел допрос с помощью Бунгамы и… успокоился. Решил, что справлюсь, как справлялся всегда. Побежал по следу, как хороший пес, даже не подумав, что это может быть приманка. Что меня заводят в ловушку.

«Не подготовился…» – мысленный голос звучал все язвительнее – «Лететь в неизвестность, на встречу с чем-то новым, с парой энергокристаллов и верой в свою крутость. Где резервы? Где план на случай, если все пойдет к чертям? Где связь с Юсуповым, которая не должна была прерываться?»

Я представлял себе Салтыкова, его лаборатории, арсеналы, которые мы накопили за годы. Хотя бы малую часть этого – и всё могло сложиться иначе.

Но нет. Я привык полагаться на свою силу, на свою хитрость.

И проиграл.

И каков результат?

Ад. Апокалипсис в отдельно взятом городе. Десятки тысяч обращенных или мёртвых. Волков, чья судьба мне неизвестна. И этот проклятый купол, все так же переливающийся на небе, как насмешка. Он был не просто барьером. Он был инкубатором. Системой очистки и переработки. И с каждым часом то, что было когда-то Шадринском, все больше становилось частью чего-то другого. Частью их.

Я закрыл глаза, пытаясь заглушить внутренний голос, но он был прав.

Я был виноват. Виноват в том, что придумал долбаную Магическую реальность, которая невообразимым образом изменилась и сотворила всё это. Виноват в том, что не сумел защитить этих людей. В том, что позволил случиться этому ужасу!

И теперь мне оставалось только одно – выживать в аду, который я сам помог создать, с крошечной искоркой надежды и планом, который граничил с безумием.

Мое укрытие было иронией судьбы, заботливо подсунутой вселенной в качестве напоминания о прошлых ошибках. Я прятался в подвале заброшенного магазина «МагБытТехника». Пыльные полки, заваленные сломанными голографическими проекторами, кристаллами-зарядками с севшими ядрами и коробками с устаревшими моделями коммуникаторов.

Свет давали два шаровых светошнура, вытащенных из разбитой витрины – их холодное, синеватое свечение отбрасывало длинные, пляшущие тени на стены, заляпанные следами моей работы – формулами, схемами и расчётами.

Я сидел на ящике из-под артефактных деталей, склонившись над импровизированным верстаком – обычным металлическим столом. Передо мной лежали результаты моих ночных вылазок: горсть мелких энергокристаллов, выпаянных из уличных фонарей; несколько спиралей индукции, снятых с разбитого гравицикла; и главная находка – базовый процессор от терминала «Магической Реальности», который мне удалось почти целым выдрать из развороченного магазина «Маготеха» на соседней улице.

Мои пальцы, покрытые царапинами и сажей, работали быстро и точно.

Я создавал ловушку. Используя пинцет и паяльник, я вплетал серебряные нити-проводники в основу из гибкого, но прочного полимера, вытащенного из пластин бронежилета. Формировался напульсник, грубый и неказистый, но в его схему я вкладывал всю оставшуюся ясность ума.

Мысль, осенившая меня в той камере, теперь кристаллизовалась в холодную, железную уверенность. Курташин – или то, что им управляло – каким-то чудовищным образом научилось проецировать законы «Магической Реальности» в наш мир.

Это объясняло всё. Абсолютное пренебрежение известными законами магии. То, как он «переписал» моё заклинание, просто изменив его свойства, словно через «интерфейс». То, как он стер Мунина, отредактировав его существование, как баг в коде.

Это была не магия в привычном смысле. Это было администрирование. Он получил права root-пользователя в реальности, используя МР как прокси.

Но у каждой системы есть уязвимость. Если магия из МР может просачиваться сюда, значит, должен существовать и обратный канал. И его можно не просто перекрыть, а создать контр-интервенцию.

Я взял базовый процессор, его холодный корпус слегка вибрировал от остаточной энергии. Мне нужен был не просто подавитель. Мне нужен был обратный резонатор.

«Сердце» устройства – перепрошитый сингулярный конденсатор – я доставал осторожно, вскрывая корпус процессора и извлекая крошечный, мерцающий кристалл, отвечавший за синхронизацию потоков данных. Он будет не блокировать чужеродный сигнал, а принимать его, усиливать и, создавая контр-фазу через инвертор потока энергии, перенаправлять обратно в источник.

По сути, заставляя систему МР признать утечку ошибкой и отозвать её.

Я аккуратно поместил кристалл в центр напульсника, окружив его паутиной проводников и стабилизирующими руническими последовательностями, выжженными на полимере.

Каждый рунный-транзистор был настроен на определенный спектр эмиссии МР. Это была хирургическая работа, требующая ювелирной точности, которую я выполнял в полутьме, дрожащими от усталости руками, слушая завывания ада за стенами. Но теперь я, по крайней мере, понимал, с чем имею дело. И знал, что делать.

Однако пока моему кустарному изобретению не хватало мощности для того самого финального толчка – контр-фазы, которая должна была не просто отразить атаку, а разорвать паутину чужеродной реальности.

Мне был нужен фокусирующий волновод. Не какой-нибудь суррогат, выпаянный из бытового прибора, а настоящий, артефактный и мощный, способный выдержать колоссальную энергетическую нагрузку.

Такие использовались в стабилизаторах серверных стоек «Магической Реальности». И я знал, где его найти – Шадринское отделение «Маготеха»!

Трехэтажное здание из стекла и стали, когда-то бывшее символом прогресса в этой глуши. Теперь оно, без сомнения, стало либо логовом одержимых, либо частью нервной системы самого Курташина.

Идти туда было самоубийством.

Оставаться – медленной капитуляцией.

Так что, так или иначе, стоило произвести разведку…

Мысленный зов к Хугину снова утонул в безмолвной, ледяной пустоте. Ни ответа, ни отклика. Предатель? Жертва? Не имело значения – сейчас он не мог мне помочь. Мунин тоже не отвечал – он был в плену, его связь оборвана в тот миг, когда пространство сложилось вокруг него в больнице.

Я остался один. Совсем один… Так что и действовать придётся самому…

Вылазку я начал на рассвете, когда багровые отсветы на небе чуть посветлели, сменившись грязно-серым свечением. Воздух все так же был густ и ядовит.

Я двигался не по улицам – через чердаки, проломы в стенах, по карнизам и вентиляционным шахтам. Каждый мускул ныл, каждая царапина, оставленный обломком арматуры, горела огнём – я экономил магию на мелкие исцеления и усиления…

Город изменился – теперь безумие обрело какую-то… структуру.

Одержимые больше не метались хаотично. Они занимались… чем-то. Одни, застыв в странных позах, словно молились на больницу в центре города. Другие методично, с каменными лицами, разбирали завалы, выстраивая из обломков и тел жуткие, геометрические структуры – пирамиды, спирали, бесконечные лабиринты.

Это было не мародерство – это был ритуал, смысл которого я пока не понимал.

Я замер на карнизе полуразрушенной пятиэтажки, вжимаясь в шершавый бетон, когда внизу прополз отряд «измененных». Их было пять, они двигались на четвереньках, их спины были покрыты хитиновыми наростами, а пальцы удлинились, превратившись в когтистые лапы. Они не рыскали – патрулировали, их пустые глаза методично сканировали местность. Я не дышал, пока они не скрылись за поворотом, их шаркающее, скребущее движение постепенно затихло.

До отделения «Маготеха» оставалось полкилометра. Оно возвышалось над малоэтажной застройкой, как чёрный обелиск. Стеклянный фасад был частично разбит, и сквозь дыры виднелась непроглядная тьма. Вокруг здания, на площади перед ним, не было ни одного одержимого. Чистая, пустая зона, как стерильное поле. Так же, как и вокруг больницы…

Прижавшись к трубе вентиляции на крыше дома напротив, я достал из внутреннего кармана обнаруженный в магазине оптики монокль с дальним зрением и тепловизором. Его хлипкая оптика была несравнима с тем, что давали мне маледикты, но это было лучше, чем ничего.

Я изучал здание.

Главный вход был завален обломками и оплавлен, словно его пытались запаять. Пожарные лестницы на фасаде были неестественно изогнуты, скручены в спирали, образуя непроходимые барьеры. Верхние этажи казались мертвыми, но в основании… там, где должны были находиться серверные и хранилища артефактов, тепловизор показывал слабые, но многочисленные точки. Не тепло живых тел, а холодное свечение работающей техники и ровные, аномально низкие термические сигналы.

Охрана? Или что-то похуже?

Значит, вход либо через крышу, либо через подземные коммуникации – вентиляционные шахты, кабельные коллекторы…

Я уже собирался отползать от края крыши, запечатлев в памяти извивы вентиляционных шахт и потенциальные точки входа, как внизу, в переулке, ведущем к заднему фасаду «Маготеха», мелькнуло движение. Я мгновенно прижался к парапету, замер…

Это был не одержимый!

Его аура, которую я с трудом, но мог ощутить даже с таким ничтожным запасом сил, была… нормальной. Теплой, живой, хоть и изможденной до предела, пронизанной страхом и усталостью. Он двигался не как тварь – плавно и беззвучно, а крался, по-человечески неуклюже, прижимаясь к стенам и оглядываясь с животной опаской.

Пожилой мужчина, лет шестидесяти, в порванном и грязном пальто. Его лицо было испачкано сажей, седые волосы всклокочены, но в глазах, дико блестевших в полумраке, горел огонек – не безумия, а отчаянной надежды.

За последние два дня я уже кое что понял. Ритуал Курташина, та самая «воронка», или «прошивка» реальности, изменила кое-что – теперь одержимые не могли прикидываться людьми.

У них была абсолютно пустая, безжизненная аура. Подделать такую сложную, измученную, но человеческую энергетику было невозможно. Это не была ловушка!

Я действовал на инстинктах. Риск был колоссальным, но необходимость гнала меня вперёд. Бесшумно, как тень, я спустился по аварийной лестнице и перекрыл человеку путь, появившись из темноты прямо перед ним.

Он ахнул, отшатнулся, его рука судорожно потянулась к старому гаечному ключу, торчавшему из-за пояса. Но в следующий миг его глаза расширились от изумления, а не страха.

– Апостолов?.. Барон Апостолов? – прошептал он, и его голос дрожал, – Господи… Вы живы… Вы здесь!

Я кивнул, не опуская бдительности, но внутренне слегка расслабился.

– Я… я Сергей Иванов, – представился он, все еще не веря своим глазам, – Инженер-артефактор, шестой разряд. Работал здесь, в «Маготехе», в отделе стабилизации потоков… – Он замолчал, глотнув воздух, и его взгляд помутнел.

– Рад знакомству, – слабо улыбнулся я, – Видимо, вы живёте где-то неподалёку? Если так, то мне может потребоваться ваша…

– Моя дочь… и зять… они были в центре, когда всё началось, – перебил он меня, глядя мокрыми от слёз глазами, – Я не успел… не смог до них добраться. Теперь я один… Да, простите, – он смахнул слёзы, – Я жил недалеко, но в квартире стало опасно, поэтому… Теперь я прячусь в подвале котельной по соседству. Думал, уже все… что все сильные маги погибли или обратились. А вы… вы же все исправите, господин Апостолов? Да?

В его голосе была такая горькая, наивная надежда, что у меня сжалось сердце. Он смотрел на меня как на спасителя, как героя из старых репортажей. И я, разбитый, с крохами былой силы, прячущийся в развалинах, должен был оправдать это доверие!

– Я попытаюсь, Сергей, – хрипло произнёс я, – Но для этого мне потребуется ваша помощь.

– Всё, что угодно!

– Вы работали в «Маготехе», и это, без сомнений, знак судьбы, – я положил руку ему на плечо, – Потому что чтобы всё исправить, мне нужно пробраться в местное отделение и добыть кое-какую деталь. Фокусирующий волновод от серверного стабилизатора МР.

Я коротко, без лишних технических подробностей, объяснил, что создаю инструмент, который должен «обнулить» магию, исходящую от барона. Я не стал говорить, что эта магия – гибрид кода и заклинаний. Это было бы слишком для измученного сознания.

Лицо мужчины озарилось пониманием. Он кивал, цепляясь за каждое слово, как утопающий за соломинку – видимо, оказавшись в знакомой стихии, он поспешил спрятаться в этом от окружающего безумства.

– Волновод… да, конечно! В главной лаборатории на втором этаже точно есть такие! Там стояли резервные стабилизаторы, – Он сунул руку в карман, достал бумажник, а из него – потёртую пластиковую карту с логотипом «Маготеха», – У меня есть ключ!Максимальный допуск! И я знаю, где это лежит! Я проведу вас, господин Апостолов! Только… только обещайте, что остановите это. Обещайте!

Он смотрел на меня умоляюще, и в его глазах я видел не только надежду на спасение, но и искру мести. Мести тому, что отняло у него семью.

Я молча положил руку ему на плечо. Это было единственное обещание, которое я мог дать.

Ведь на самом деле шансы преуспеть были ничтожны…

Глава 13
От заката до рассвета. Часть 5

Пальцы скользнули по холодному, покрытому инеем конденсата металлу, и наконец-то послышался глухой, удовлетворяющий щелчок, отозвавшийся эхом в гулкой тишине запасной серверной.

Воздух здесь был спёртым и мёртвым, пахло озоном, пылью, въевшейся в пластик серверных стоек, и сладковатым душком перегоревшей изоляции. Я вытащил волновод из посадочного гнезда аварийного стабилизатора. Он лежал на моей ладони, и по ней проходила тонкая, настойчивая вибрация.

Иванов стоял у бронированной двери, прислонившись к ней ухом. Свет аварийного светильника выхватывал из полумрака капли пота на его висках. Его шёпот «тихо!» прозвучал оглушительно громко, разрывая тишину.

Сначала послышался далёкий, сухой шелест, будто металлической пластине рассыпали мешок с костями. Этот звук нарастал, сливаясь в мерный, дробный стук, от которого мелко дрожала металлическая обшивка стен.

Это был не хаотичный топот обезумевшей толпы, а звуки целенаправленных шагов. Десятков, сотен ног. Они шли по коридорам этажом выше, и лязг, и скрежет, и сухой треск наполняли собой мёртвое здание.

Они знали о том, что мы здесь…

* * *

Мы неслись по бесконечным, погружённым во мрак коридорам, как затравленные волки, сбиваясь с ног, спотыкаясь о пороги и разбросанные в панике обломки мебели. Грохот преследования эхом отдавался в гулких пустотах открытых лабораторий, кабинетов и мастерских, обрушиваясь на нас со всех направлений.

Коротким телекинетическим толчком я отшвырнул за спину преграждающий путь опрокинутый рабочий стол, пытаясь создать хоть какую-то жалкую преграду. Иванов, бегущий рядом, хрипел.

Мы выскочили на лестничную клетку, и на мгновение замерли, прижавшись к холодному бетону стены. Прямо над нами, за пролётом, в багровом, мерцающем свете аварийных ламп, мелькали тени – чёткие, быстрые, безмолвные.

Топот сотрясал перила, с потолка сыпалась цементная пыль, застилая глаза. Мы рванули вниз, проскочили ещё пару пролётов и выскочили в очередной тёмный коридор, натыкаясь на груды хлама.

Они были везде. Впереди, позади… Здание сжималось вокруг нас, превращаясь в живой, дышащий капкан, из которого, казалось, не было выхода.

* * *

Иванов резко упёрся спиной в шершавую стену, грубо оттолкнув мою руку, которой я попытался потянуть его за собой. Мужчина устал – его лицо, испачканное сажей и полосами от слёз, в багровом отсвете пожаров казалось неестественной маской. Но взгляд, устремлённый на меня, был сухим и острым, как осколок стекла, лишённым всякой надежды.

– Бегите, – прошипел он, отдав мне ключ-карту и сжал в трясущихся, побелевших пальцах свой дурацкий, ни на что не годный гаечный ключ, – Через лаборатории второго этажа, через окна… Выберетесь на крышу холла А я… я отвлеку их.

– Нет! Возьмите себя в руки! – мои слова прозвучали пусто, я и сам в них не верил.

– Обещайте… – он не слушал, его глаза уже смотрели сквозь меня, туда, где из обоих концов длинного опен-спейса возникали лица одержимых, их руки сжимали обрезки арматуры, ножи, часть и вовсе была превращена в мерзких тварей… – Обещайте, что очистите город! Что спасёте тех, кого ещё возможно! Я верю в вас… Верю!

Он крикнул что-то нечленораздельное, хриплое, полное всей боли, страха и ярости этого мира, и бросился вперёд, навстречу надвигающейся, холодной и бездушной стене одержимых.

Я не видел, что было дальше, не слышал звуков схватки. Открыв дверь ключ-картой, я рванул внутрь, захлопнул створку за собой, телекинезом подпёр её металлическим столом и рванул по коридору.

Добравшись до окна в дальней части этажа, я вынес ногой треснувшее, мутное стекло, и ночной ветер, густой, пропитанный гарью и смертью, ударил мне в лицо.

А внутри, холоднее льда и жарче пламени, зрела одна-единственная мысль, обращённая ко всему этому аду:

«Обещаю, я выжгу эту дрянь дотла!»

* * *

18 июня 2041 года. Шадринск.

Прошёл ещё день.

Шадринск окончательно перестал быть городом и превратился в инкубатор, в чрево, вынашивающее что-то чудовищное.

Воздух гудел от того же низкочастотного гула, что шёл от больницы – только теперь над ней висела уже не просто воронка, а пульсирующий, лилово-чёрный пузырь, растянувшийся над целым кварталом и частью устья Исети. Он колыхался, как желе, и с каждым часом становился всё плотнее и мощнее…

Я стоял в тени разрушенного детского сада, глядя на эту «цитадель». Моё новое изобретение – напульсник из полимера и серебряных нитей – холодной тяжестью обвивал запястье. Собранное на коленке из выпаянных деталей и остатков воли, оно жгло кожу и требовало постоянной, точечной подпитки крохами моей Искры.

Но оно работало.

Я мысленно повернул невидимый регулятор на напульснике. Мир вокруг дрогнул, поплыл. Краски поблёкли, звуки стали приглушёнными, будто доносящимися из-под толстого слоя воды. Я посмотрел на свою руку – её контуры исказились, стали прозрачными, размытыми. Я был не призраком, а скорее живой «помехой», сбоем в картинке, частью переплетённой «реальной» магии и МР, мимо которой взгляд скользил, не цепляясь.

Прямо передо мной, в двадцати метрах, периметр больницы патрулировала группа «изменённых». Пятеро. Их суставы были вывернуты, позволяя им двигаться скачками, а спины покрылись блестящими, хитиновыми пластинами.

Стоило сделать шаг вперёд, как они замерли, их головы повернулись в мою сторону. Я остановился, затаив дыхание, чувствуя, как напульсник жжёт кожу, высасывая магию Искры…

Их пустые, желтые глаза скользнули по мне, сквозь меня… и уставились в пространство. Один из них издал короткий, булькающий звук, и они двинулись дальше, продолжив свой обход.

Сердце колотилось где-то в горле. Сработало!

Я двинулся к больнице, мои шаги были бесшумными, а аура – абсолютно пустой, как у камня. Я шёл мимо одержимых – они стояли по периметру, как застывшие часовые, их сотни глаз смотрели в никуда. Некоторые были облачены в лохмотья формы Нацгвардии, с автоматами в окоченевших пальцах. Другие, в разодранных халатах, методично раскачивались на месте. Третьи, самые жуткие, сидели на корточках, выведя на асфальте перед собой сложные, геометрические узоры из собственной крови и внутренностей.

Я прошёл через главные ворота, которые теперь представляли собой оплавленный проём. Внутри царил тот же мертвый порядок. Одержимые стояли в коридорах, как мебель, их грудные клетки равномерно поднимались и опускались в унисон.

Мне не пришлось пробираться через вентиляцию или взламывать двери. Я шёл по центральной лестнице, словно приглашённый гость. Моя прозрачная форма скользила мимо одержимых, и они не видели меня, не чувствовали!

Я был багом в их системе, нулём в их матрице.

С каждым этажом давление нарастало. Воздух становился ещё гуще, вибрируя от сконцентрированной мощи. Свет аварийных фонарей мерцал, окрашивая пространство в багровые тона. Стены пульсировали – словно дышали! – а с потолка свисали странные, волокнистые образования, похожие на нейронные связи или спутанные провода.

Наконец, я достиг верхнего этажа.

Двери в длинный, знакомый по прошлому визиту коридор были распахнуты. За ними простирался тот самый огромный холл, сияющий неестественной чистотой. И он был полон. Сотни тел стояли здесь неподвижно, обращённые к центру зала…

Я замер на пороге, все ещё невидимый, чувствуя, как напульсник на запястье, раскалённый докрасна, отрабатывает свои последние минуты… Мне нужно было успеть!

Сделав несколько шагов вперёд, я почувствовал воздух – здесь, в огромном зале операционного блока, он был не просто густым – он был жидким, тягучим, словно сироп, и каждый вдох обжигал лёгкие смесью озона, разложившейся плоти и чем-то острым, металлическим, чего я не мог опознать.

Звуки снаружи – отдалённые крики, гул – исчезли, поглощенные оглушающей, давящей тишиной, которую нарушал лишь низкочастотный гул, исходящий отовсюду сразу.

И тогда я увидел узоры.

Между сотен стоящих, неподвижных одержимых, были выложены «скульптуры», которые я не заметил сразу… Нет, не скульптуры! Это были не просто тела – это была настоящая архитектура из плоти!

Десятки, сотни людей – медсестёр, врачей, пациентов, солдат, принесённых сюда жителей города – были сплетены в чудовищные, симметричные структуры, похожие на гигантские нервные узлы или схемы каких-то неведомых процессоров.

Они не лежали – они росли из пола и стен, их конечности, тела и позвоночники причудливо срослись, образовав арки, колонны и спирали, уходящие под потолок. Кожа в местах сращивания лопнула, обнажив мышечную ткань, которая пульсировала в такт вибрации «воронки», а вместо крови сочился густой, перламутровый сияющий гель.

Глаза этих несчастных были открыты, зрачки расширены и мерцали лиловым светом, но в них не было ни боли, ни безумия – лишь абсолютная, бездонная пустота. Они были живыми деталями, биологическими проводами в этой чудовищной машине.

В центре этого кошмарного собора, на возвышении из переплавленной плоти, стоял Курташин. Вернее, то, во что он превратился.

Его дорогой кашемировый свитер исчез, сменившись сложным, постоянно меняющимся облачением из сгустков тени и мерцающего кода, который обвивался вокруг его тела, словно цифровые змеи. Руки мужчины были подняты, пальцы изящно и быстро двигались в воздухе, словно набирая текст на невидимой клавиатуре или перемещая незримые ползунки.

Перед ним, в трёхмерной проекции, плавала карта Шадринска. Улицы на ней пульсировали, как вены, а в эпицентрах заражения – на центральном рынке, в педагогическом университете, на заводе металлоизделий, политехническом колледже и больнице – бились яркие, лиловые точки, словно сердца, перекачивающие энергию сюда, в этот зал. От каждой такой точки к центру, к Курташину, тянулись тончайшие нити света, вплетаясь в кокон энергии, что формировался вокруг него.

Он не просто сидел в центре мерзости.

Он был её ядром, её процессором. Барон плёл заклинание, но не магическое, в привычном смысле – он компилировал реальность. Перезаписывал законы физики и магии на уровне кода, используя жизнь и волю тысяч людей как источник питания и строительный материал.

Воздух трещал от напряжения, и мне казалось, что сама ткань мироздания вот-вот не выдержит и порвётся, подчиняясь этой чужеродной, бездушной логике.

Я сделал шаг вперёд, и пол под ногами упруго подался, ибо я наступил на живую плоть. В этот миг его пальцы, порхавшие в воздухе, замерли. Голографическая карта Шадринска дрогнула, исказилась помехами – резким, цифровым шумом.

Голова Курташина медленно повернулась. Его глаза, два уголька лилового огня, уставились не на то место, где я стоял, а чуть левее, словно он видел не меня, а искажение, сбой в своей идеальной реальности. Его губы, тонкие и бледные, растянулись в улыбке, лишённой всего человеческого.

– Пожиратель, – его голос прозвучал в моём сознании, обжигая ледяной сталью, – Ты научился… скрываться. Любопытно…

Его рука небрежно метнулась в мою сторону. Пространство вокруг сжалось, повинуясь той же чудовищной команде, что стёрла Мунина. Давление стало невыносимым, кости затрещали, лёгкие отказались вдыхать этот тягучий, отравленный воздух…

Но на этот раз я был готов.

Я рванул рукой вперёд, и напульсник на запястье взорвался ослепительным белым светом.

Вместо того чтобы сжаться, пространство вокруг меня завибрировало. Серебряные нити на полимерной основе плавились, испаряясь, но они успели сделать своё дело – считали частотную сигнатуру чужеродной магии и преобразовали её.

Я впился взглядом в Курташина, чувствуя, как жар напульсника прожигает мне кожу, вплавливаясь в мясо, и высвободил всё, что оставалось у меня в Искре.

Я не пожирал его энергию, о нет! Я пожирал сам принцип, алгоритм его атаки. Моя собственная магия сомкнулась с грубой, прямолинейной логикой моего устройства. Мы образовали – всего на мгновение! – единый контур, и в ответ на атаку Курташина по пространству между нами пробежала цифровая волна.

Лиловый свет, что сжимал меня, дрогнул и рванул обратно, к своему создателю. Он ударил в центр голографической карты, и та взорвалась ослепительной вспышкой. Курташин вскрикнул – впервые за всё это время его голос прозвучал не как эхо, а по-настоящему, с ноткой шока и ярости.

Всё вокруг поплыло. Кошмарный собор из плоти, пульсирующие узоры, густой воздух – всё это начало таять, как мираж. Реальность заколебалась, и на её место, словно проступая сквозь дымку, хлынули стерильные, геометрически правильные формы. Белые плоскости, чёрные линии, бесконечные сетки координат.

Мы падали сквозь слои бытия, и я, цепляясь сознанием за обезумевшего от гнева Курташина, тащил его за собой. В место, которое я знал до мелочей. В место, где он был никем.

Мы рухнули на идеально белый, не испещрённый ни единой пылинкой пол. Над нами простиралось бесконечное чёрное небо, усеянное не звёздами, а мерцающими потоками данных.

Это был изолированный сектор МР, в чистейшей, стерильной симуляции, которую я обычно проектировал для калибровки самых опасных артефактов и заклинаний.

Здесь не было ни жизни, ни смерти, ни магии. Только код.

Курташин поднялся на ноги. Его развевающиеся одеяния из тени и света исчезли, оставив его в том самом залитом кровью кашемировом свитере. Он выглядел… обычным.

Смертным.

Он потряс головой – его глаза заметались по безупречной белизне вокруг, и в них впервые появилось нечто понятное, человеческое – растерянность.

– Нет… Нет-нет-нет, только не снова! – его голос, лишённый многоголосого эха, прозвучал хрипло и испуганно. Он поднял руку, пытаясь совершить привычный жест, но ничего не произошло. Ни лиловых всполохов, ни искажения пространства. Ничего.

Он щёлкнул пальцами – тишина. Теперь Курташин был отключён от свого источника, от города, от своей паствы.

Теперь барон был просто человеком.

Я медленно поднялся, чувствуя, как обугленные остатки напульсника жгут мясо в моей руке. Боль от ожога была острой и живой, но она лишь подпитывала холодную ярость, кипевшую внутри.

– Да, барон, да, – сказал я, и мой голос прозвучал оглушительно громко в абсолютной тишине этого места, – Это тюрьма. Построенная из твоих же инструментов. Здесь нет ничего, что ты мог бы переписать. Здесь нет ничего, кроме нас. И здесь ты никто!

Безупречная белизна симуляции давила на сознание, но для меня она была родным инструментом. Я мысленно вызвал интерфейс, и передо мной всплыли полупрозрачные панели с знакомыми до боли строчками кода МР.

Курташин, отчаянно пытавшийся найти хоть какую-то точку опоры в этом цифровом небытии, метнулся в сторону.