Текст книги "Террор не пройдет! (Белый легион - 2)"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Подобные установки сродни самой мощной кодировке сознания. Доктору пришлось потрудиться. После психоволнового воздействия он все-таки поломал Аюпова. И информация потекла рекой. Она соответствовала тому, что рассказывал Сельмурзаев, но выгодно отличалась конкретикой.

Детали операции еще окончательно не утвердили. Имелось несколько предварительных проработок. По примеру Нью-Йорка захватить спортивный самолет из подмосковного аэроклуба, благо их вокруг столицы пруд пруди. Подлетное время таково, что ни одна ПВО – не среагирует. Заразить воду тоже не проблема. Времена прошли, когда охранные зоны водохранилищ берегли как зеницу ока. Сегодня там понастроили вилл, и "новые русские" спокойно и со смаком сливают в водопровод отходы своей вонючей жизнедеятельности.

Эффект от теракта можно усилить несколькими точными ударами по системам жизнеобеспечения мегаполиса. Например, пройтись по подземным московским коммуникациям, в которых полно болезненных точек, воздействие на которые нанесет колоссальный ущерб. Ту же канализацию можно в нескольких местах взорвать, и город утонет в нечистотах.

Планы у Аюпова были огромные. Но свободы маневра не было. Действовать надлежало только по указанию пребывающих в Турции заказчиков и Сельмурзаева.

Собранная Актовым из Чечни, регионов России и СНГ команда отборных рыцарей священного террора отсиживалась по адресам. Притом на каждом адресе было не более трех человек, снабженных железобетонными документами, транспортом и мобильными телефонами. Координацию осуществляли командиры троек, они имели выход по мобильным телефонам лично на Рамазана. В команде нашлось место не только горцам, но и славянам, в основном украинцам, некоторые из которых приняли ваххабизм. На долю славян достанется наиболее тонкая работа, где с чеченской мордой не пролезешь.

Рамазан Актов выложил, как на духу, имена, адреса проживания, контакты, номера телефонов.

Когда террориста выжали досуха, Атаман и Глеб устроили военный совет. Что получалось? Зачищать такое количество по всей столице – немыслимо. В принципе, это возможно, но потребовало бы привлечения практически всех оперативных возможностей "Белого Легиона". И еще возникало множество угроз. Боевики вооружены. Многие из них готовы биться до последней капли крови. Весьма вероятны потери у нас в живой силе. Кроме того, такая масштабная акция не останется незамеченной. А сейчас не те времена, чтобы привлекать к себе внимание правоохранительных органов и спецслужб. И так уже наследили достаточно.

– Будем собирать боевиков в одной точке, – решил Глеб.

– Каким образом? – поинтересовался Атаман.

– Рамазан протрубит общий сбор.

–Где?

– На одной из точек активных действий... Рекогносцировщики Конторы несколько специалистов высокого класса – давно занимались тем, что мотались по Москве и области, подбирая места для возможных акций. Учитывалось все как добраться до места, как обрубить концы, как не привлечь внимания. Или же "наоборот" – устроить наибольший шум. Эти места назывались "точки активных действий".

Глеб вызвал начальника группы рекогносцировки, который как раз был на базе. Они залезли в компьютер и за четверть часа подобрали наиболее подходящее для акции место – точка активных действий номер пять в полусотне километров от Москвы. Когда-то там был заброшенный пионерский лагерь, его выкупила невнятная коммерческая структура, а потом забросила из-за неимения средств. Одно время там хотели создавать клуб для любителей конного спорта, но идея засохла на корню из-за отдаленности места от железнодорожной магистрали и отвратительных дорог.

Снова взялись за Аюпова.

– Мы собираем команду. Это нам очень нужно, – ласково вещал Доктор.

Воля находящегося в трансе Рамазана Аюпова была сломлена. Базовые блоки в сознании заморожены. Сейчас он представлял из себя воск, из которого можно лепить что угодно.

– Общий сбор, – произнес Актов.

– Обзванивай. – Доктор протянул ему мобильный телефон с первым набранным номером. – Назовешь следующие место и время сбора...

Через двадцать минут работа была закончена. Руководители троек получили сигнал экстренного сбора...

Прошло все очень просто и мирно. В нужное время группы подтянулись к заброшенному пионерлагерю. Деревня рядом почти вымерла – там осталось несколько дворов, в которых доживали жизнь старики или тянули бессмысленные, в тумане, дни пропащие пропойцы. В целом же здесь была тишина и благодать.

С утра на точку активных действий потянулись машины. Некоторые командиры троек, выбираясь из салона, напряженно оглядывались. Они понимали, что происходило нечто экстраординарное. Ведь в одном месте были собраны люди, которые вообще не должны были друг друга видеть и знать.

Приехали, естественно, без оружия. Только сумасшедший террорист будет расхаживать в свободное от нелегкой работы по уничтожению мирного населения время по городу со стволом – лучшего подарка спецслужбам и правоохранительным органам не сделаешь. Террорист без оружия и с правильными документами – это обычный гражданин, который если и вызовет подозрение, то его задержат на пару часиков и отпустят.

Поэтому работа для группы захвата оказалась совсем несложная. По окончании сбора всю команду поставили под стволы. Пара наиболее отчаянных боевиков дернулась. С ними не стали устраивать рукопашных боев. Хлопок бесшумного оружия. Стук падающего тела. Кончено. На остальных это подействовало отрезвляюще.

На точку подогнали фуру. Туда кинули пленных, предварительно вкатив им инъекции, – теперь они пролежат бревнами часов семь.

– Исполнено! – удовлетворенно произнес Глеб, когда машины начали отваливать от точки.

Дальше работа для "изыскателей" – Доктора и его помощников. Каждого пленного вывернут наизнанку, по капельке выцеживая информацию. Самый незначительный факт, информационный мусор, на который нормальный человек не обратит внимания, попав к аналитику, может оказаться жемчужиной.

А дальше по каждому из задержанных будет принято рациональное решение. Тех, кого можно использовать, используют. Остальных, а это большинство, выведут в расход, спишут со счетов... Работа грязная, но необходимая. Зато можно быть уверенными, что ни один из них не подложит больше бомбу в самолет и не захватит в заложники детей. Каждая уничтоженная мразь – это десятки спасенных человеческих жизней. Эту арифметику "легионеры" усвоили хорошо...

* * *

Настало время, когда Глеб мог перевести дыхание. Активная фаза операции "Полынь" завершилась стопроцентным успехом. Теперь наступала рутинная стадия обработки полученной информации и зачистки "хвостов". Это могло занять несколько месяцев.

Вечером, кинув материалы в портфель-контейнер, служащий для перевозки секретных материалов, – достаточно было нажать на кнопку, чтобы через секунду все его содержимое превратилось в пепел, – Глеб отправился на "точку один" – аккуратненький, скромный двухэтажный дом в ближнем Подмосковье. Там ждал Зевс – Главный оперативный координатор Организации.

– Информация к размышлению, – сказал Глеб, открывая контейнер и извлекая лазерные диски, аудиокассеты и бумаги.

– Поглядим. Покумекаем, – кивнул Зевс – сухощавый мужчина, давненько разменявший полтинник. Сегодня он пребывал в добром расположении духа и не намеревался метать громы и молнии. – А ты здесь отдохни, Глеб. Расслабься после трудов праведных...

– Обязательно, – безрадостно ответил Ратоборец.

– Массажисток предоставить не могу. А вот записи Шуберта и Глинки имеются.

– Вот спасибо...

Это надолго. Глеб знал, что теперь сутки или двое не вылезет отсюда. Зевс будет тщательно знакомиться со всеми материалами, а Ратоборец будет давать пояснения. Тут же под рукой шеф аналитической группы.

Глеб вздохнул. Ему страшно хотелось домой, к семье. Там его мечущаяся душа находила настоящее успокоение. Но его желаний никто не спрашивал.

Ему отвели просторную комнату. Там он провалялся несколько часов на диване, щелкая пультом телевизора, перескакивая с безрадостных новостей о падениях вертолетов, терактах и новых политических инициативах Европарламента на американские боевики, где горели машины и герои стучали с треском друг друга по мордам. Грязь, боль, дерьмо – в общем, норма. У Глеба возникало немного жутковатое ощущение, что за стеклом экрана живет иная, зазеркальная реальность, которая просачивается в нашу вселенную и материализуется наяву. Мир, слава господу, пока еще не такой. Он не должен быть таким.

Глеб выключил телевизор. Врубил музыкальный центр. Подборка дисков была по вкусу Зевса – сплошь классика. Зазвучала божественными аккордами опера Вагнера "Гибель богов". Эта музыка будто вышибала человеческий дух из тесных оков обыденности, возносила его к божественным вершинам, открывала взор на суть вещей. Да, "Хор Валькирий" стоило бы сделать гимном Организации...

Насладиться до конца высоким искусством Глебу не дали. Затренькал внутренний телефон.

– Зайди ко мне, – послышался в трубке многообещающий голос Зевса. – Тут кое-что интересное... Глеб спустился в подвал, где в защищенном от всех видов прослушивания помещении Зевс ознакамливался с материалами.

– Не упускай ничего, – произнес он, включая видеомагнитофон.

На экране появился Рамазан Актов, из которого Доктор выжимал все самые позорные факты его мерзкой биографии.

"– Отработали заказ... Взорвали лабораторию. Вместе с людьми.

– Дальше.

– Цель была – лаборатория, оборудование. Персонал.

– Чем дело кончилось?

– Мы выполнили заказ. Там был список людей, которых надо ликвидировать обязательно.

– Кто заказчик?

– Платили хорошо... Какой-то Виктор.

– Кто такой Виктор?

– Странный тип... Не из уголовников. Не из идейных...

– Как выглядит? – Голос у Доктора был вкрадчивый.

– В шляпе... Серый какой-то. Средний рост. Среднее телосложение. Весь какой-то средний. Я не помню его лица, – допрашиваемый запнулся. И с отчаянием воскликнул: – Я не могу вспомнить его лица. Не могу. Не могу...

– Спокойно. Тут тихо и безопасно, – голос у Доктора стал как у проповедника, агитирующего туземца принять христианство. – Все нормально. Тут все относятся к тебе хорошо. Тут ничто не угрожает.

– Не поверишь, я его боялся... Я, который никого никогда не боялся..."

Это дала о себе знать базовая матрица личности. Хотя тут Рамазан себе льстил... Когда его привели в себя, вернули ему адекватное сознание, дали прослушать, что он наговорил, это уже был другой человек. Раздавленный. Сломленный. Боящийся смерти. Утративший просветленное, необходимое для шахида пьянящее состояние абсолютной уверенности в правильности пути.

Последний разговор. На экране появился Атаман.

– Расстрела для тебя мало, но все, что можем... В тот момент Рамазан не выдержал.

– Служить буду! – заголосил он. – Верным псом буду! Жить хочу!

Он окончательно утратил свое лицо. Произошло то, что он, презиравший смерть, еще несколько часов и помыслить себе не мог.

– Дохлым псом ты будешь, – Атаман ткнул его стволом пистолета в лоб. Погладил пальцем спусковой крючок. И убрал пистолет. Хотя и очень хотел пустить в лоб этому существу пулю.

Зевс выключил видеомагнитофон и покачал головой.

– Мне кажется, у Атамана слишком много личного. Это мешает работе.

– Иногда мешает. Иногда помогает, – сказал Глеб. – У Атамана немало накопилось счетов к этим подонкам. В Наурской боевики вырезали семью его брата-казака... Труп возили по селу, привязав к трактору... Мы не роботы. Когда кончается личное, мы превращаемся в обычных убийц. Должно быть, ощущение справедливости.

– Ладно, – отмахнулся Зевс. – Отставить философию. Ты понял, о чем говорил Актов?

– Он исполнил заказ на взрыв какой-то лаборатории. Скорее всего, это Ищенко.

– Правильно. Неожиданно пересеклись разработки "Зеленая книга" и "Полынь".

– Виктор...

– На имя не обращай внимания. Серая шляпа. Невзрачный тип. Человек без лица... Кто это, Глеб?

– "Вервольф"!

– Точно. Он. Оборотень...

– И что теперь?

– Пока ничего. Отдыхай, Глеб. Ты заслужил... По ласковому тону Зевса Глеб понял, что отдохнуть ему не дадут.

* * *

Санин не умел ездить на метро. Это было для него пыткой. Особенно в час пик. Особенно сегодня. Состояние у него было нервозное. Не хватало воздуха, и от этого сердце тревожно сжималось, а потом колотило молотом. На душе лежала холодная лягушка. Белидзе... Как все неожиданно, глупо... Смерть всегда приходит неожиданно... Но Белидзе – жизнелюб, с искрометным чувством юмора, душа любой компании – наглотался таблеток... Почему? На финишной прямой, когда им предстояло порвать ленточку и взять приз. Может быть, просто сошел с ума? Не выдержал обрушившегося счастья? Или давно точила его проклятая ржа, разъедала нервы все годы, тянувшиеся беспросветно, без какого-либо намека на лучшее будущее. Все было посвящено изнурительной работе, в которой он забывался, как алкоголик забывается в вине? Неясно все... И жутко...

Санин с трудом влез в поезд на "Савеловской". Самая неудобная линия метро – серая. Поезда ходят редко, битком набитые. И народ тут какой-то остервенело злой. Эта серая кишка засасывает работяг, люмпенов, молодежь из лимитских спальных районов. Он жил на "Алтушке" – есть такой "Гарлем" в Москве, гавань детей разных народов...

Плотно стиснутый телами, Санин завис, вцепившись в поручень. В левый бок ему впечатывался острый локоть. На спину мягко легла объемистая женская грудь. В стороне кто-то сдавленно, под нос, для себя, не для людей, матерился. Девица рядом тщетно пыталась раскрыть покетбук серии "Страстная любовь". Математик ощущал себя в этой толчее одиноким и беззащитным. Сорокапятилетний интеллигент, не умеющий в жизни ничего, кроме как решать дифференциальные уравнения, выстраивать модели, обсчитывать линейные и нелинейные процессы. В России сегодня на фиг не нужны нелинейные процессы. И России на фиг не нужен доктор математических наук Санин... Белидзе злила такая постановка вопроса. Он хотел изменить положение вещей... Белидзе, Белидзе, где теперь твоя мятущаяся душа?.. И вдруг какой-то бесенок, живущий в каждом человеке, тихонько подсунул Санину подленькую мыслишку: уже все на мази, время стричь купоны. Деньги. Огромные деньги. И одним компаньоном стало меньше.

"Дмитровская". Народ вынесло из вагона, как пробку. И новых пассажиров забило обратно, как поршнем... Сердце все сильнее ухало в груди Санина. Тягостное томление стискивало, и настроение опустилось ниже ватерлинии. Сегодня в метро было особенно тяжело и тоскливо... Тела вокруг утрамбовывались, колыхались в несущемся на всех парах вагоне. Теперь слева была плоскогрудая тетка. Сзади дышал луком кавказец. А справа притерся серый невзрачный тип, таких вообще в жизни не заметишь. Тип локтем давил ему в бок.

– Осторожнее, пожалуйста, – произнес с раздражением Санин.

– Ох, прошу прощения, – как-то жалобно проворковал тип в сером костюме, и математику стало неудобно, что наехал на такую же жалкую жертву метро, как и он сам.

– Ничего, – пробормотал Санин.

Тип еще более неуклюже развернулся, вжимая в бок Санину холщовую сумку, и стал с трудом продвигаться к дверям. Чертова сумка! Гвозди он там, что ли, носит?!

– Да аккуратнее же! – воскликнул Санин, почувствовав легкий укол в бок. – Вы меня укололи!

– Ох, простите. Пожалуйста, простите! – с этими словами, произнесенными обезоруживающе жалким тоном, невзрачный тип был вынесен из вагона.

На этот раз народу зашло меньше, чем вышло. Стало чуть-чуть просторнее. Наконец можно было перевести дух. Вот только дух не переводился. Наоборот, Санину показалось, что его сдавливает прессом со всех сторон, вжимает в пол. Но давили не тела, а земное притяжение. И в груди образовался камень. Математик прислонился к холодному стеклу с надписью "Не прислоняться". Сердце понеслось вразнос, потом его сдавило стальной рыцарской перчаткой... И земное притяжение потянуло Санина вниз – оно действовало неумолимо, как топор палача. Он начал сползать, из последних сил тщетно пытаясь удержаться.

Поезд остановился. Снова будто поршнем выдавило и затянуло народ. Никому не было ни до кого дела. Но тут, наконец, на падающего человека обратили внимание.

– Врача! – Откуда-то издалека доносились до Санина встревоженные голоса. В ушах гудело, как при погружении в воду. И сознание уже уплывало в неведомые края.

Врач, подошедший к заботливо уложенному на лавочку в вестибюле станции человеку, уже был не нужен. Его профессиональные обязанности заключались в том, чтобы констатировать смерть, которая наступила, как позже покажет вскрытие, от острой сердечной недостаточности.

Доктор физико-математических наук Владимир Павлович Санин всего лишь на два дня пережил руководителя проекта "Титан" Григория Белидзе.

* * *

Глеб вышел из машины. Наконец решившее порадовать москвичей своим присутствием солнце падало за дома, озаряя красными отблесками перламутровое небо. Алые отблески на стенах. На предметах. На людях. Глеб вздрогнул – ему показалось, что на руках осталась кровь. Нет, бред! Нет крови. Дело сделано.

Как всегда по окончании активных мероприятий, Глеб ощущал опустошенность. Единственно, что могло вернуть вкус и цвета жизни – голос сына, объятия жены...

Он давно потерял счет акциям. И иногда думал, что в нем живет не один, а несколько человек. Точнее, несколько программ на все случаи жизни. Притом их пересечение вызывает конфликт программ с перегревом и глюками. Есть Глеб для общего употребления, любящий хорошо выпить и закусить, обладающий прекрасным тенором, шпарящий романсы под гитару под прицелами влюбленных в него в этот миг девичьих глаз, человек мягкий, податливый и бесконфликтный по мелочам. Есть любящий отец и муж, тающий при виде четырехлетнего сына и любимой жены. Есть боевая машина невероятной эффективности, танк, который не остановишь и гранатометом. А боевая машина не обращает внимания на кровь и писк из-под гусениц. К боевой машине неприменимы обычные моральные категории. Боевая машина сминает все на своем пути, оставляя за собой горящие обломки и истерзанные тела. Быть боевой машиной – это его крест, который он должен нести. Есть мистический, всепоглощающий азарт, когда ты идешь по черепам врагов, размазываешь врагов по стенам и потолкам. Только потом, когда все кончено, отцепляешь от себя танковую броню и становишься другим, которому лучше не вспоминать о хрусте костей под гусеницами. И нельзя терзать себя шальными мыслями – зачем и почему надо делать все это?.. Надо! Потому что идет война. И слабый, малодушный солдат на ней теряет не только свою жизнь. Он открывает путь врагу, который сожжет твой дом, растопчет твоих близких, родных, людей, которых ты вызвался защищать. На небесах воину много спишется. А если и не спишется, то что такое чистилище на том свете по сравнению с земным адом?

Нет, на руках у Глеба не кровь. Всего лишь лучи весеннего вечернего солнца. Земля провернулась еще раз вокруг своей оси, штопором ввинчиваясь в глубь Вселенной. Этот день кого-то смел безвозвратно. Кому-то продлил бессмысленное существование. Кому-то дал шанс...

Все, пора нацеплять другую личину...

Шумный, медленный лифт со скрипом поднял Глеба на седьмой этаж. Какая это уже по счету его квартира? Оперативнику "Легиона" нельзя задерживаться долго на одном месте, даже в одном городе. Сейчас его приют в ближнем Подмосковье. Вокруг краснокирпич-ные новостройки.

Двери лифта раздвинулись. Глеб вышел на лестничную площадку, где сосед, пятидесятилетний работяга из автобусного парка, внушал своему отпрыску:

– Чтобы в десять дома был.

– Да по-о-ял я, по-о-ял, – молодежно-хулигански растягивая слова, изрекло лысое по последней моде дитя улицы.

– Смотри мне.

– Да понял я...

Недоросль буркнул Глебу "зрасьте" и сбежал быстро вниз по лестнице.

– Одни дискотеки на уме, – заворчал озабоченный папаша. – Сегодня в Москве группа "Катастрофа", так они туда все двинули. Слушай, почему у них одни дискотеки на уме? Мы, помню, другие были.

– Были? Чего-то рано нас хоронишь, Семеныч!

– Я не в том смысле.

– Ладно... Не занудствуй.

– С работы? – поглядев на осунувшегося Глеба, поинтересовался сосед.

– С нее, родимой.

– Много заработал?

– Пару седых волос.

– Мои года – мое богатство.

Глеб усмехнулся, представив, как вытянулось бы лицо соседа, узнай тот, какой работой занимается свой в доску молодой человек, которого все считают бизнесменом средней руки.

– Как насчет пивка? – спросил сосед, чмокнув и облизнувшись.

– Завтра, – Глеб надеялся, что завтра выдастся спокойный день.

Дверь открыла Настя, и Глеб утопил лицо в ее пушистых, пахнущих цветами волосах. Она крепко прижалась к нему. В этом движении было выражено скупо все – облегчение, что ожидание закончилось, счастье почувствовать вновь рядом родного человека. Муж вернулся. Вернулся живым. И целым... Настя отлично знала, что Глеб уходит от нее не торговать зубной пастой или апельсинами. Он уходит на войну. И от нее никогда не слышно было ни нытья, ни причитаний. Она была создана женой воина. Ее призвание было любить. Ждать. Стиснув зубы, терпеть боль.

– Как вы тут без меня? Расслабились небось без отца семейства, спросил Глеб, проходя в комнату.

– Мы отлично. Сидим тихо и осваиваем мультики. "Карлсона"... Восемь раз посмотрели.

Из спальной как ураганом вымело четырехлетнего Вовку.

– Папка! Купи мне летательный мотор! – с ходу огорошил он.

– Зачем мотор? – Глеб схватил сына и подбросил вверх.

– Летать.

– Правильно. Рожденный летать ползать не может.

– Я и ползать могу, – заверил Вовка.

– Тоже иногда пригодится, солдат ты мой!

– Буду солдатом! – звонко объявил Вовка.

– А кем же еще, – вздохнул Глеб, опуская его на пол.

Вовка будет воином. Такая судьба Кондратьевым написана на роду. Они не первый век были воинами. И Настя тоже знала, что так и будет. И от этого скорбь лежала на ее сердце. Но она знала, что иного им просто не дано. И принимала это стойко.

– Пельмени сейчас сварю, – засуетилась она.

– Сибирские?

– А как же, дорогой мой. Настоящие... Свои...

– Попробуем. Оценим, – произнес Глеб.

Он обожал сибирские пельмени в исполнении своей жены. Что-то в ее руках было такое, что она творила просто произведения кулинарного искусства. Это была традиция. Пельмени. Этот ритуал будто привязывал стремительно летящего по жизни Глеба к земле, к обыденной размеренной жизни... Пельмени. И еще стопка водки. Настя тоже за компанию прикладывалась. Водку она воспринимала в небольших дозах. Зато до тошноты ненавидела вино. Дело не в вине как таковом, а в воспоминаниях. Вино любил палач по кличке Менге, в чьем исследовательском центре Настя провела в ожидании смерти не самые лучшие дни в ее жизни. Из-под ножа этого ученого-расчленителя в последний момент ее вытащил Глеб. Он явился как Ангел небесный с огненным мечом и спалил то осиное гнездо. Пять лет... Прошло пять лет! Как будто фантастический роман вспоминалась та битва с "Синдикатом", когда обе стороны оставляли после себя выжженную землю.

– Что у нас хорошего в семье? – полюбопытствовал Глеб.

– Попытки неповиновения. Революционные устремления, – сообщила Настя. Для Вовки один авторитет – ты. А меня замучил. Тысяча вопросов – что, как да почему. И минимум послушания.

– Счастливое детство, – хмыкнул Глеб. – Балуешь террориста. Вот разделаюсь с делами, и будет у нас воспитанный в спартанских традициях ребенок.

– Японцы позволяют детям до семи лет делать что им вздумается, а потом берут в ежовые рукавицы, – злорадно произнесла Настя, покосившись на надувшегося сына, устроившегося с ногами на высоком табурете.

– Слышь, Вовка, через три года будешь у нас в ежовых рукавицах. И станешь самураем...

– Ежовые – это которые ежи носят? – поинтересовался Вовка, переместившись поближе к отцу на мягкую скамейку у кухонного стола.

– Ежовые – это колючие!

– Здорово! А почему?

– Все, – хлопнула Настя ладонью по подоконнику. – Молчать. Дать папе поесть!

Молчание воцарилось секунд на десять. Потом было прервано очередным вопросом:

– Пап, а ты киборга-терминатора можешь побороть?

– Ага, – кивнул он. – И Змея Горыныча.

– Пап, а если...

– Дай очухаться, – Глеб прижал к себе сына, ощущая, как по телу прокатывается сладкое чувство – ощущение дома-крепости. Пусть дом – съемные хаты. Но все же он есть, и в нем живут Настя и Вовка.

Он принялся за еду. При этом одновременно беззаботно болтал со своими. С Настей он с удовольствием говорил о планах на будущее. О поездке к морю. О покупке страшно нужных вещей. Он будто произносил заклинания, поскольку очень хорошо знал, что будущее слишком неопределенно.

Он молил, чтобы ему дали время. Во всей холодной Вселенной, в сумасшедшем мире, сорвавшемся с катушек, он заработал право на тихий, родной уголок. Эдакое потаенное пространство, где пребывают три родные души – он, Настя и Вовка. Где ему хорошо и спокойно. Где душа его отдыхает и преисполняется умиротворения. Где понимаешь, что бог есть любовь. Как же он ждал этих минут! Ласковые глаза Насти. Бесконечные "почему" Вовки. Мягкий диван. Желтый свет ночной лампы. И обязательно книга Гоголя, Тургенева или Толстого... Это счастье.

Потом был блаженный миг, когда на свете остаются только два любящих человека – мужчина и женщина. И божественное ощущение единства тел и душ. Это тоже счастье!

Вот только счастье не может быть долговечным.

Оно слишком хрупко. Его легко может разбить вдребезги звонок мобильного телефона.

Этот самый телефон зазвонил на тумбочке. Настя вздрогнула, в глазах ее на миг появилось страдание. Она закусила губу.

– Сейчас, Настюш, – Глеб потянулся за мобильником. – Может, добрые вести...

На маленьком корпусе "Нокиа" зажегся разноцветный жидкокристаллический дисплей. Глеб выслушал сообщение и отложил телефон.

– Не туда попали? – спросила с надеждой Настя. Глеб не ответил. Попали именно туда. Через два часа он должен быть на КК-5.

* * *

Зевс ждал на КК-5 – конспиративной квартире номер пять. Обычная трешка на последнем этаже стандартной блочной шестнадцатиэтажки на северо-западе столицы. Те, кто подбирал конспиративные квартиры, знали в этом деле толк. Она отвечала всем возможным требованиям, в том числе по безопасности информации. Стоимость аппаратуры, которая была здесь напихана, многократно превышала стоимость самого жилья. Считать информацию с технических каналов связи, определить разговор по дрожанию стекла, поставить "жучок" в ней, когда защитсистемы активизировались, было довольно затруднительно.

– Наденем колпак, – Зевс щелкнул двумя тумблерами, скрытыми под деревянной панелью.

– Теперь мы в бочке, – кивнул Глеб, усаживаясь на вельветовый продавленный диванчик.

– Отдохнул? – усмехнулся Зевс.

– От души. Отпуск за три года использовал. Канары. Багамы. Сейшелы...

– Ладно, не попрекай, – добродушно улыбнулся Зевс. Считалось, что он человек настроения. Иногда – добродушный и отходчивый, иногда же под руку ему лучше не попадаться. Но Глеб знал, что это не так. Главный оперативный координатор сам умел создавать себе настроение под определенную ситуацию. Трудно найти другого человека, столь совершенно владеющего собой и своими эмоциями. Глеб мог припомнить всего два-три случая, когда Зевс что-то делал под влиянием душевного порыва. Это когда припекало очень сильно. И так получалось, что те эмоциональные решения в конечном итоге оказывались самыми верными. У этого человека все ходы просчитаны и расписаны. Он великий игрок. Но у Глеба никогда не возникало ощущения, что Зевс играет с ним. У них было общее Дело. И оба прекрасно понимали, что они в Деле – лишь фигуры, которые обязаны двигаться в русле общего замысла.

– Не буду попрекать, – буркнул Глеб. – Я отходчивый...

– Глеб, ты же незаменимый.

– Правильно. Я незаменимый. Мне не нужны отпуска. Я – киборг на страже Галактики...

– Мультиков насмотрелся, – хмыкнул Зевс. – Перекипел?

– Перекипел... Хотя что за энкавэдешная привычка работать по ночам?

– Ночь – наше время, Глеб... Теперь слушай новость, – Зевс провел пальцами по лежащей на столе доске для игры в "Го" – это японский ответ европейским шашкам, любимая игра Главного оперативного координатора "Белого Легиона". – Вновь появился "Серый человек".

– "Вервольф"!

– Он!

– Значит, опять будет кровь...

– Уже льется... Два трупа... С сегодняшнего дня ты полностью переключен на разработку "Зеленая книга"... Руководитель разработки – ты. Куратор Одиссей...

– Я понял, – Глеб до изотопного кризиса немножко поработал по "Зеленой книге", но больше на подхвате. Не обладал всей полнотой информации.

– Остаешься здесь. Ноутбук на столе. Там все необходимые материалы. Код доступа твой, стандартный... В твоем непосредственном распоряжении три пятерки Атамана. При необходимости можешь подключать, в разумных пределах, конечно, резервы. Все понятно?

– Все...

– Ох, Глеб, – покачал головой Зевс устало. Встал. Подошел к окну. Посмотрел с высоты шестнадцатого этажа на огни Москвы, перешедшей во власть болезненного, разнузданного, шумного столичного вечера. Вид этого города, казалось, таящего миллион самых зловещих тайн, внушал ему сейчас тревогу. Даже боюсь подумать, на что мы тут набрели... И чем все это кончится.

* * *

У лоха жизнь плоха...

– Бесплатная лотерея, – надрывалась Светка.

Толчея у метро "Алексеевская" была плотная. Народу на площади полно, но работа шла ни шатко ни валко. Шатаясь по площади мимо лотков, засунув руки по локоть в карманы и зло оглядываясь по сторонам, Жорик предавался невеселым мыслям.

В последнее время доходы неуклонно рушились. Нет, лохов на Руси не становилось меньше. Только даже потомственный лох, которому сто раз по телевизору скажут, что в лохотрон играть нельзя, наконец допрет до того, что действительно нельзя. Все меньше народу клюет на беспроигрышную лотерею. Если так пойдет, так вскоре нужно будет переключаться на другое – благо, новый вид мошенничества первое время безотказно приносит дивиденды. Вон Кирюха со своей командой додумался до того, что стал индексировать сгоревшие в период либерализации деньги. Всего-то просил, отдавая старичью красивые гарантийные бумажки, исполненные на лазерном принтере, внести первоначальный взнос. Собрал кругленькую сумму. А тут... С утра обули одного лоха. Да и то на пару сотен рублей. Ушел, даже не обидевшись. Две сотни!.. А за точку платить надо! А братве жить! А за жилье!..

Да, подпирает. Приходит пора искать что-то другое. А какая точка была еще пару лет назад! Бывало, в три стола работали. Раз в неделю милицейскому начальнику деньгу таскали и патрулю отстегивали, все довольны были. Но слишком разгулялись. Много жалоб пошло. А тут еще начальник ОВД взбесился. Получилось как-то по-глупому. Ехала патрульная машина, так пацаны ментам через всю площадь и давай орать: "Передайте полковнику Семенову, что деньги мы сегодня не смогли принести. Завтра принесем". Полковник обиделся на такое нарушение правил конспирации. В общем, вышибли с точки. Правда, ненадолго через три месяца заселились опять. Очень уж милиция голодная...