Текст книги "Лиходеи с Мертвых болот"

Автор книги: Илья Рясной

Соавторы: Александр Зеленский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5
ЛИТВА. В ТРОКСКОМ ЗАМКЕ

«Трокский замок величаво возвышался над озерной гладью, и чтобы попасть в него, необходимо было воспользоваться помощью перевозчиков, сновавших на своих утлых челнах от пристани к острову и обратно.

День клонился к вечеру, когда начальник отряда псковских лучников пан Ян Бельский с сотником и десятком воинов подъезжал к переправе.

– Эй, перевозчики! Срочно доставьте нас в замок! – мощным басом прокричал пан Бельский.

– Никак невозможно, ясновельможный пан! – отвечал с глубоким поклоном один из литовцев, ведавших переправой.

– Что за черт? Почему?

– У нас строгий приказ от самого князя Витовта Кейстутовича ни в коем случае не возить господ с оружием в замок.

– Давно ли вы получили сей приказ? – осведомился пан Ян.

– Сию минуту! Говорят, что проклятые крыжаки опять что-то замышляют супротив нашего князя-солнышка… Да еще говорят, что их всех побили, более тыщи… – ответил кто-то из перевозчиков.

– Ну, если десяток драбантов – тыща, то двенадцать рыцарей ордена меченосцев сойдут для этих дураков за тьму тьмущую! Быстро до них слух дошел о нашей скромной победе… – усмехнулся пан Ян, обращаясь к сидящему в седле сотнику, а перевозчику крикнул: – Мы же не крыжаки!

– Знаю, ясный пан, да приказ больно строг. А вот сюда, кстати, гребет княжий посыльный. Видно, заметил вас из окон замка. Он и распорядится насчет переправы.

Действительно, к пристани подходила небольшая барка, в которой восседал на покрытой красной кошмой скамье престарелый помощник каштеляна замка, подчаший шляхтич Кобзич. Он, конечно же, сразу узнал младшего сына знаменитого Здислава Бельского, носившего на своем щите герб Козерога.

– Челом бью, ясному пану! – закричал он, как только барка коснулась пристани. – Добро пожаловать в Трокский замок! А наш государь уже соскучился по тебе. Только за обедом вспоминал…

Кобзич кое-как на нетвердых ногах ступил на деревянный настил. В то же время и Ян Бельский соскочил со своего коня. Шляхтичи обнялись по давней сословной традиции, существовавшей среди польских дворян.

– Перевозчики, немедля доставьте всех воинов с оружием в замок! – приказал он литовцам, а сам вместе с гостем отправился в обратный путь на той же барке.

– Наслышаны мы про ваши подвиги, ясный пан! – говорил Кобзич, обращаясь к Бельскому. – Хорошо бьете проклятых крыжаков. Да, по правде сказать, где найдешь сегодня еще таких знатоков военного дела, как псковские лучники. Ведь это самые меткие стрелки в наших землях!

– Да, великий князь знает, из кого надо набирать свою личную гвардию, – как бы вскользь заметил Бельский.

– И знает, кого ставить над ними сверху! – польстил подчаший и тут же спросил: – Не слышно ли чего о грядущей войне? А то ведь сабли в ножнах ржавеют.

– Хотел бы я проникнуть в мысли нашего князя, – развел руками начальник лучников. – Скрытен наш государь, да и правильно…

– Это правда! Так-то он все больше молчит, а на завтра объявляет поход, никому и невдомек. Налетит, как сокол, на вражью рать и – аминь! Да и пора уже пощипать перья у этих проклятых схизматиков! Совсем они обнаглели…

– Верно, молвишь! Один враг у Литвы и Польши – немец! Правда, москали – тоже еретики, но они все ж-таки славяне. И сколько их князей полегло у реки Ворсквы с мечами в руках! Только тот, кто дрался плечом к плечу с русичами, может уважать их и удивляться им!.. Я поляк и католик, но клянусь Святым Станиславом, на поле брани я побратался и с русскими, и с жмудинами, даром что последние – настоящие язычники! Но это – не беда… Не понимаю только одного, почему двоюродный брат нашего великого князя Витовт Кейстутович все еще пребывает в язычестве?.. – пожал могучими плечами Ян Бельский.

– На все воля Божья. Каждый познает Господа и поклоняется ему, как знает! Ведь не так давно и сам великий князь не являлся христианином, однако снизошел на него свет истиной веры! Так будет и с братом его, попомни мои слова, – пояснил Кобзич.

Когда Бельский оказался в замке, его провели в высокий зал, расписанный картинами из недавнего прошлого.

Окруженный толпою слуг и придворных в глубине зала стоял мужчина среднего роста, плотного телосложения. Он отдавал распоряжения резким, странного металлического тембра голосом. Привычка повелевать слышалась в каждом его слове, чувствовалась в каждом жесте. Это и был сам князь Жмуди Витовт Кейстутович, которого немцы и поляки называли Витольд.

Заметив Бельского, князь будто переродился. Глаза его засветились видимым удовольствием. Он встал и быстро пошел навстречу вошедшему. Гость хотел по обычаю преклонить колено, но Витовт не допустил этого и горячо обнял сына своего ратного товарища, с которым делил пищу и кров во многих походах.

– Рад, что ты смог наконец приехать сюда. Как тебе служится у этого несносного выскочки – князя Скиригайлы? Он все еще считает себя владетелем всей Литвы, а король польский Ягайло – его брат – во всем ему помогает и поддерживает? – поинтересовался он.

– Думаю, недолго осталось ему числиться в правителях… – только и заметил Бельский.

– Вот об этом я и хотел с тобой перемолвиться. Но подожди, не здесь и не сейчас. Везде полно предателей, – предостерег Витовт.

– А я-то хотел поговорить еще и о том, что пора бы выступить и против несносных крыжаков! Время пришло, – горячо произнес пан Ян.

– Не спеши, мой молодой друг. Доберемся и до них. А сейчас я готов связаться с самим сатаной, только бы изгнать Скиригайлу из захваченного им Витебска. Этого я хочу! – не менее горячо ответил Витовт.

– Нет, немцы вам этого не простят. Будет новая война! – покачал головой пан Ян.

– Что будет, то будет, – сказал Витовт, дружески похлопав Бельского по плечу.

Только поздним вечером пап Ян смог вернуться к своим лучникам, коротавшим время за игрой в кости. Сотника среди них не было.

– Где Олекса? – спросил он у подчиненных.

– Не в себе он, ясный пан. Ходит, как привидение, по крепостной стене. Там его и найдешь, – ответил один из десятников.

Действительно, сотник Олекса Смелый неприкаянно бродил по каменным лестницам, ведущим на стены крепости. Иногда его приветствовали знакомые стражники, охранявшие наиболее уязвимые для проникновения врага места. Но Олекса не отвечал на приветствия, словно сомнамбула следовал он по узким ходам и переходам, освещенным только неверным светом факелов. С того самого дня, когда впервые встретил на балу в доме Бельских панну Ядвигу и перебросился с ней парой слов, он чувствовал стеснение в груди. Все мысли теперь у него были обращены только на эту белокурую гордую красавицу.

Сотник дважды пытался поведать полячке о своих чувствах, но оба раза его постигала неудача. И все по вине самой пани Яди. Как только та видела растерянное лицо Олексы, то тут же начинала над ним подшучивать, упрекая в робости с женщинами. Но однажды она сама пригласила его прогуляться у стен замка. Этой поездки молодой влюбленный никогда не забудет. Именно тогда ему впервые удалось выдавить из себя слова любовных признаний и предложить полячке руку и сердце. Она обещала ему ответить через несколько дней. И вот тот день настал! Встреча должна была состояться в одинокой беседке, затерянной в лесу на берегу озера. Однако когда Олекса примчался туда на крыльях любви, он обнаружил там полный разор. Беседка догорала. Земля вокруг нее была истоптана конскими копытами.

Все разъяснил один из слуг пани Яди, которому чудом удалось спастись от напавших на беседку орденских слуг.

– Я видел того негодяя, что увез нашу добрую госпожу, и готов указать его вам! – заявил он.

В одиночку преследуя отряд хорошо вооруженных врагов, Олекса домчался до самого пересечения двух дорог. Одна из них вела в Штейнгаузенский замок. Он готов был сломя голову скакать дальше и в одиночку взять приступом монастырские стены, но здравые размышления о сильном гарнизоне, состоящем из двенадцати рыцарей и не менее сотни драбантов, удержали его от необдуманных действий.

Вернувшись в Трокский замок, где находился небольшой отряд псковских лучников, сотник поспешил поведать пану Яну все свои горести в отношении потери возлюбленной.

– Надо напасть на замок и полностью разрушить его! – восклицал он.

– Не торопись, еще не время, – сдерживал его порывы пан Ян. – Придет срок – и эти крыжаки еще зальются кровавыми слезами. Тогда-то мы и припомним им все обиды! А пока еще не пробил час.

– А может быть, обратиться за помощью к нашему князю? – Олекса посмотрел на балкон княжеских покоев.

– Ему только и дел, что спасать чужих невест… – скептически проговорил пан Бельский. – У него теперь о другом голова болит: как бы прибрать к рукам великокняжеский престол.

– Ну, тогда я сам проберусь в рыцарский замок и спасу панну Ядю…

– Эх, молодо-зелено! – улыбнулся командир лучников. – А ведь выглядишь умудренным опытом воякой. Мне бы твои годы, твою неуемную страсть!.. Увы, все прошло и кануло в вечность. Не горюй! Не будь я сыном славного Здислава Бельского, бившего проклятых крыжаков во время сражения у Ворсквы! Мы еще потешимся… А ну позвать сюда моего мудрого друга Марко. Кстати, вот и он. Ты, старый товарищ, появляешься всегда в тот момент, когда в тебе есть нужда… Уж ты-то сумеешь дать добрый совет, как нам вызволить паненку из лап орденских вертопрахов!

…От воспоминаний о недавнем прошлом Олексу отвлекло появление на гребне стены друга и начальника – пана Бельского – собственной персоной.

– Вот где ты прячешься! – пробасил он. – Не волнуйся, все в порядке. Очень скоро мы получим известие из замка монастыря. И надеюсь, это будут добрые вести. Порукой тому то, что придут они от человека, нам хорошо известного и проверенного. Наберись терпения.

– Уж лучше бы сразу в бой! – простонал Олекса. От избытка чувств он запустил камнем, который до того держал в руке, в темный угол крепостной стены. Оттуда раздался крик боли, и тут же ноги в сандалиях быстро застучали по ступеням лестницы, ведущей вниз.

– Нас подслушивали! – вскричал сотник – и бросился вперед, обнажая меч. Но сколько он ни искал, наушника так и не нашел. Тот словно в преисподнюю провалился…»

(Из записок лейб-медика польского королевского двора пана Романа Глинского.)

Глава 6
РУСЬ. ЧАРЫ ЛЕСНЫЕ – ВСТРЕЧИ КАБАЦКИЕ

Варвара не умела долго горевать. Она любила жизнь. Любила себя, молодую и красивую в этом интересном, наполненном радостным очарованием и лишь изредка печалью, мире. Она жила сегодняшним днем, не желая заглядывать в сколь-нибудь отдаленное будущее, а еще меньше – думать и сокрушаться о прошлом, в котором было немало всякого.

Больно прошлось лихолетье по ней. Сгинула в страшные годы вся ее семья, а сама Варвара, на счастье, очутилась в деревеньке у губного старосты, любившего красивых девок.

Чего только ни творилось в селе. Бывало, староста и воевода упивались так, что плясали голыми или выряжались в срамные одежды. А уж пили, как свиньи в зной. И как напьются – до девок охота в них просыпалась. Вот полгода назад пьяный взор воеводин на Варваре и остановился… Ну, что было, то было и теперь быльем поросло. Такие уж бабьи дела – подневольные. Ни злости, ни возмущения, ни, тем более, ненависти к воеводе у нее не было никакой. Варвара даже жалела его и по голове гладила, когда он, всхлипывая, пьяно талдычил:

– Ох, грехи мои тяжкие. Скольким душам христианским от меня туго пришлось. Ох!..

И Варвара вытирала ему слезы, уверяла, что лишь доброта и покаяние – путь к спасению, и тогда Господь не только все грехи простит, но и вознаградит, ибо кто в грехе раскаялся – для Бога даже дороже того, кто греха этого не совершил. Тут у Варвары голова работала – языком молола баба без устали да и горела искренним желанием наставить заблудшую овцу на правильный путь.

А воевода кивал и обещал назавтра чуть ли не с сумой отправиться в Москву, а потом – и по святым местам, грехи замаливать. Но это бывало вечерами, а утром, проснувшись с перепою злым и больным, он тут же приказывал выпороть кого-нибудь из холопов, который, по его мнению, недостаточно расторопен или чересчур вороват. Да, Богу Богово, а воеводе – воеводино…

Свет в большую комнату терема падал через небольшое, больше подходящее для бойницы, да и задуманное для этого, оконце. Мебели было немного – на Руси не любили ее излишек: резной, обитый медью сундук в углу, несколько левее – лавки, в центре – длинный дубовый стол, по обычаю покрытый серым куском холста. Иметь непокрытый стол считалось неприличным.

При хозяине из сундука извлекалась красивая, шитая красной и зеленой нитью, богатая скатерть. Но без него для управляющего имением, Ефима, и его любимчика, рыжего холопа Бориски, это было бы слишком жирно. Обычно эти двое любили посидеть в тереме за хозяйским столом. Сейчас там устроился один Бориска. Управляющий же обходил свои владения.

Варвара поставила на стол чугун с брюквой, и в этот миг Бориска похлопал ее по мягкому заду и попытался обнять. Он давно не давал ей проходу, лип, как репей, да еще случая не упускал руки куда не надо сунуть.

– У, глаза твои бесстыжие! – Варя сердито сверкнула очами и быстро отпрянула от него.

– Ох, недотрога какая, – улыбнулся Бориска своим тонкогубым и широким, чуть ли не до ушей, ртом. Улыбка у него была дурашливая и неприятная. – Тебе бы все с боярами да дворянами крутить, а на доброго парня и глаз не поднимешь.

– С кикимором лесным лучше гулять, чем с тобой, рыжим охальником!

– С кикимором, ха!.. Или с лиходеем. Как тот разбойничек тебя увидел, так и растаял. А хорош-то был, нечего сказать. Я за всем энтим из окна наблюдал, как он за руку тебя, ласточка, тащил. Нет, правда, хорош – огромен, противен… Небось жалеешь теперь, что он тебя по дороге выбросил?

– Это я его бросила… Убежала, – в сердцах бросила деваха.

– Ха, убежала она. Экая ловкая, – ухмыльнулся Бориска.

– Вот такая! – Варвара отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Бориска видел, как изменилось ее лицо.

Она не раз вспоминала нескладную, неуклюжую фигуру ее спасителя, его худое, с заостренными скулами, с мальчишеским пушком на подбородке, лицо. Чем-то тронул он ее душу. Скорее всего просто понравился, хотя она и сама не хотела себе в этом признаваться. О том, как она спаслась, правду никому не рассказывала, отделывалась общими словами, охами да ахами.

– Значит, тебе любы только разбойники, – продолжал кривляться Бориска, даже не подозревая, в какой мере он прав. По его тону чувствовалось, что он злится и обижается.

«Ну и пусть обижается, – подумала Варя. – Мне с ним детей не крестить».

– Кому они любы? – послышался скрипучий, как несмазанная дверь, голос.

В комнату, вытерев о рогожу сапоги, вошел управляющий Ефим. Был он невысок, лысина, как и старательно начищенные сапоги, отбрасывала солнечные зайчики, зато борода была велика и окладиста настолько, что смотрелась как-то неестественно и хотелось за нее дернуть, чтобы проверить – не приклеенная ли. Разбойники, совершавшие налет на деревню, смогли бы без труда узнать в нем того мужичонку, который сидел на пороге и отказался пустить их в терем.

Управляющий, как всегда, был чем-то озабочен, и его цепкий быстрый взор обшаривал всех, будто обыскивал. Ефим был хитер, подворовывал, как и положено управляющему, и не слишком любил женский пол, так что с домогательствами к хозяйским девкам не приставал.

Он плюхнулся на скамью, взял ложку, пододвинул к себе тарелку с брюквой, курицей и солеными огурцами и начал уплетать за обе щеки. Он всегда хотел есть и съедал не меньше, чем иная семья. Если бы он знал грабителя Мефодия, то им было бы чем потягаться.

– Мало им ноздри рвут, злодеям энтим, – сказал рыжий, стремясь завязать разговор. – Эка куда – супротив воли государевой идти…

– Это они с голодухи шалят, – рассудительно произнес управляющий, пережевывая кусок курицы. – Ежели бы жратвы всем достало, так зачем грабить? Токмо так не бывает, чтобы жратвы всем вдоволь было, – он взял огурец и с хрустом откусил от него добрую половину.

– Нет, просто им злобствовать нравится, – покачал головой Бориска.

– Тоже могет быть. Злобствовать – кому только ни нравится. Вон, воеводе нравится, хоть и государев человек.

– Все мы люди Божьи и по Божьему подобию сотворены, – встряла Варвара, примостившаяся на краю скамейки. – И людям злобствовать не положено.

– Ишь девка, слов-то каких набралась, – усмехнулся Ефим в свою невероятную бороду.

– Умная, – хмыкнул угодливо рыжий.

– Ну, а мы поумнее будем, – махнул рукой Ефим. – Все это пустые слова, а дела в том состоят, что в положенье мы не слишком завидном. Что стрельцы шуганули разбойников, оно, конечно, неплохо. Вот только на самом отшибе живем, и те трое служивых, что нам хозяин для защиты оставил, то есть попросту на нашу шею посадил, – невелика защита. Они все больше на еду да на выпивку наседают, да все Марьяну в углу зажать норовят. У нас же всего шестеро мужиков с вилами.

– Это уж правда, – вздохнул Бориска.

– Так что нам со злодеями или замиряться надоть, или помочь их изловить – не то совсем жизни нам не будет, изведут они нас с бела света.

– Лучше замириться, – сказал рыжий.

– Нет. Трех стрельцов мы еще прокормим, а ты попытайся-ка целую шайку на довольствие поставить. Тогда с голодухи сами пухнуть начнем.

– Это уж точно, – заметил Бориска, привыкший к сытости, безделью, к барскому столу, как кот к кухне. – Ну и как же быть?

– Изловить их надоть, – заявил Ефим. – Только как это сделать?

– Это у Варвары спрашивай. Она лучше всех нас разбойников знает. И ей известно, за какое место надо шалуна взять, чтобы к воеводе привести, ха-ха! – хохотнул Бориска.

– А ухватом по хребтине не хочешь, охальник! – Варя схватила с лавки ухват и замахнулась.

Рыжий отскочил в угол, запросив пардону:

– Ну, ну, шучу я!

– Шутит, – ухмыльнулся Ефим, поглаживая руки. – Эх, что-то голоден я…

Накормив мужчин, Варвара направилась в курную избу сразу за оградой боярского терема. Жила она там вместе с доброй, но очень глупой и болтливой Марьяной, которая была необъятно толста и овдовела давным-давно. Года четыре назад сам староста ластился к ней, но потом, то ли интерес к ней потерял, то ли вообще ко всему женскому полу. Теперь больше к вдове захаживали стрельцы, сопровождавшие губного старосту. Была она баба хозяйственная и с Варварой уживалась прекрасно.

Марьяна перебирала просо. Низкий потолок нависал над самой её головой, дым от большой печи выходил прямо в маленькое оконце, дощатый пол не давал промерзнуть зимой, а из мебели были только лавки. За перегородкой кудахтали куры, и изредка мычала корова – обычная курная изба, жилище довольно неуютное, но теплое и русскому человеку привычное.

Варвара вытащила из-за печи корзину и сунула туда сверток с приготовленными яйцами, брюквой, огурцами и краюхой хлеба.

– Опять по ягоды? – закудахтала Марьяна. – Плохо ты их ищешь, мало находишь. Надо бы мне тебе показать, как искать. Сколько ты за ними ходишь? Лучше б по дому что сделала бы. А вот я эти ягоды…

– Ох, ладно. Нравится мне по ягоды ходить, – отрезала Варя.

– Все вечерами по лесу шастаешь. Сожрут тебя волки. Да и Ефим беспокоится, спрашивает – куда это ты все ходишь. А я ему так и сказала, что ты ягоды не умеешь собирать… – зудела Марьяна.

– Я пошла!

Марьяна посмотрела ей вслед и покачала головой.

Варвара любила лес, наслаждалась им, будто пила его, как прохладную воду в жаркий полдень. Она любила бьющую в глаза зелень листьев, бархатную мягкость мха, бездонную голубизну неба. Ласковое солнце обливало своими лучами ее лицо, придавало силы. Она не боялась чащи, не страшилась ни ям, ни болот, ни лесного зверя.

Волков люди давно отвадили, но пару раз она все-таки встречала этих хищников. Пересеклись их взоры, постояли немного друг против друга зверь и человек, глядя глаза в глаза, и разошлись. Учил Варвару один человек, как со зверьем обращаться. Главное, даже в мыслях зла не держать, быть уверенной, незлой – и даже волчья душа это почувствует. Правда, водился в лесах зверь и пострашнее волка – человек.

За спиной ее послышался треск. Она обернулась и увидела, что на поляну вышел огромный лось. Он уставился на девушку. Та сделала шаг навстречу. Зверь отпрянул, но остался на месте.

– Ну что ты, сохатый? – Варя улыбнулась и медленно пошла к нему. Лось неотрывно смотрел на нее и неожиданно успокоился. Она похлопала его по шее.

– Красивый… сохатый.

Девушка не торопилась. А куда спешить? Вот и сосновый бор, дальше идет бурелом. В эти места обычно никто не забредает, поскольку пользуются они дурной славой, а тут же под боком и Мертвые болота. На болотах, говорят, нечистые на свои шабаши собираются, и оттуда ни за что живым не выбраться. Разбойники, которые в последнее время кровь всем портят, ходят слухи, там хоронятся. Не иначе с чертом договор заключили, раз тот их не трогает?.. Или, может, они просто одним миром мазаны. Хотя мальчишка-спаситель на продавшего черту душу вовсе не похож.

Пробравшись через гнилые коряги, Варвара перепрыгнула быстрый ручей и вышла на небольшую поляну, окруженную кустарником и могучими деревьями. В центре ее – почерневшая полуразвалившаяся избушка, которая, казалось, стояла здесь от Рождества Христова. На нескольких кольях, вогнанных в землю, висели глиняные горшки. Воображение тут же подсовывало мысль, что и не горшки это вовсе, а черепа легкомысленных путников, которых заманила сюда нечистая сила, чтобы полакомиться человечинкой. И что под избушкой – курьи ноги, а живет в ней самая настоящая Баба Яга или какое-нибудь другое отродье, о котором немало рассказывали Варваре с детства и в существовании которого она не сомневалась ни на миг.

Девушка толкнула расшатанную, потрескавшуюся дверь и шагнула за порог. Из-под ног, мяукнув, скакнул и уселся на балке под потолком большой полосатый кот. Внутри изба была, как изба – печь, лавка, глиняная посуда на полках, вилы и лопата в углу.

– Есть тут кто? – крикнула Варвара.

Никто не отозвался.

Она шагнула к печи, погладила пальцами стоящее на лавке около нее большое серебряное блюдо с замысловатым орнаментом и незнакомыми письменами – подобные вещи могли быть только в богатых домах и им совершенно нечего делать в таких вот нищих заброшенных лачугах. Тут девушка вздрогнула.

Сзади заскрипели ступеньки, и свет в избе померк – проход заслонила огромная, широкоплечая фигура. От нее веяло силой и тайной.

– Что тебе, красна девица, надобно в жилище моем?

Голос был низок, груб, в нем чувствовалась угроза. Вряд ли можно было ждать чего-то хорошего, услышав его.

– Заблудилась я, – жалобно всхлипнула Варя. – Места дурные, знаю их плохо. Вывел бы ты меня, мил человек, отсюда, дело доброе сделаешь.

– Если заблудилась, то на веки вечные здесь останешься – не отпустит тебя лес, закрутит, заморочит. Будешь отныне здесь жить да о человечьем житье-бытье мне рассказывать. Так и пройдет жизнь твоя, а я потом следующую пигалицу такую дождусь.

– Ох, страшные вещи говоришь ты, – начала Варя, нахмурившись, но не выдержала и рассмеялась. – Ох, и весело, дед Агафон, с тобой!

– И с тобой, пичуга, тоже.

– Вот поесть тебе принесла.

Она протянула хозяину избы корзину с сдой. Он развернул сверток, заинтересованно осмотрел содержимое и произнес сухо:

– Для мудреца пища – это Слово Божье да раздумья об истинах высоких и важных. Кто плоть свою смирит, лишь тот Слово постигает.

После этих напыщенных слов он взял брюкву, посолил грубой солью и съел…

Год назад занесло Варвару по глупости в Мертвые болота, провалилась она в трясину, в мыслях уже с жизнью распрощалась, вот тут и появился огромный, с развевающейся седой бородой, старик. Могучими руками обломил он ветку, к удивлению Варвариному, попросил у дерева прощения, после этого протянул ее утопающей. С трудом, но вытянул он девушку, едва не увязнув сам, и отвел ее в эту самую избушку. Там, продрогшую, трясущуюся гостью напоил каким-то отваром, который сразу успокоил ее и прогнал озноб. Затем старик погладил Варвару теплой, на удивление, мягкой для лесного жителя ладонью по голове, и девушка провалилась в черный, без мыслей и видений, сон.

Проснулась она полностью здоровой. А потом повадилась ходить сюда.

Откуда взялся здесь Агафон, кем он был раньше и даже что представлял собой, теперь – об этом Варвара могла только догадываться. Лет ему было уже немало – но сколько? Пятьдесят? Больше? Порой ей казалось, что он стар, как мир. А порой, что молод, как она сама.

Телом хозяин был необычайно силен, а еще сильнее – умом. Спроси кто Варвару, что она думает о нем, сказала бы сразу, что человек этот православный, может быть даже, почти святой, живущий отшельником и думающий об одном – как бы лучше мир этот да Слово Божье постичь. Молился Агафон денно и нощно за матушку Русь, иноземцами жестокими да войной и голодом истерзанную, но восстающую из пепла. Без устали бил он поклоны, целовал образа, взывал к Богу.

Варваре порой приходило в голову, что все-таки Агафон не очень похож на истинного отшельника – в глазах его горел веселый огонь, был он не прочь пошутить, беззлобно подначить. Суровости, угрюмости и неприступности, которые полагаются затворнику, в нем не водилось. Зато теплились доброта и любовь ко всему живому – будь то хоть букашка, хоть дерево. Не горел он большим желанием усмирять плоть – всегда радовался, когда Варвара приносила ему вкусную еду. Тогда он «брал грех» и предавался чревоугодию.

Владел Агафон какой-то таинственной силой и иногда делал такие вещи, что Варвара со страхом спрашивала:

– А не колдун ли ты, дед?

– Кто знает… А хотя бы и колдун, но человек-то все равно Господу нашему преданный…

После таких разговоров в душу Варвары закрадывались сомнения. Она с детства немало была наслышана о чародеях. Помнила Варя, как рассказывала ей бабка, что они должны обязательно иметь свирепый взор, серое лицо, сросшиеся брови, злую улыбку. Говорила, что колдуны сутулы, малоразговорчивы, шепчут все время себе под нос. Ничего общего с внешностью Агафона это не имело.

Колдуны портят скот, общаются с духами, они неуязвимы, и справиться с ними можно только тогда, когда тень их начнешь бить. Испокон веков на Руси их боялись, а иногда и сжигали. Однако к Агафону, как ни старайся, ничего из этих ужасов не относилось. Зато он умел лечить наложением рук, знал множество отваров, трав, снадобий, заговоров.

Варваре становилось стыдно от своих подозрений, и тогда она с особым вниманием слушала отшельника.

А говорил Агафон о христианском учении, о древней народной мудрости, о почтении к земле своей и о далеких странах, где живут люди в добре и радости. О благословенной Богом земле – Беловодье – обители счастья и света, которую давно ищут отчаявшиеся и обиженные…

Агафон поблагодарил Варвару за подарок и уселся на лавку.

– Вижу, девка, лежит у тебя на сердце камень, гнетет тебя. Правду ли говорю? – спросил он.

– Правду, – ответила Варя.

– Никак лихой люд на деревню вашу приходил?

– Да-да, – удивленно подтвердила девушка.

Дед Агафон прикрыл глаза, расслабился и неживым голосом произнес:

– Вижу… Вот они, их много, они подходят к терему… Стрельцы отбили нападение… Дюжий разбойник тащит девицу в лес. Она кричит… Девица… Так это же ты! Вот лес, злодей хочет снасильничать и убить тебя… Но… Защитил тебя твой ангел-хранитель, не то худо бы пришлось.

– Как?.. Как ты узнал это? – изумилась Варя.

Такого еще она не видывала. Иногда старец мог угадывать, предчувствовать грядущие события, и пророчества эти нередко сбывались. Порой очень точно угадывал он события прошедшие. Но сейчас он говорил как по писаному.

– Кто избран для служенья, тому великая цепь событий – книга открытая, – сказал Агафон красиво, с выражением. – И только посвященные владеют грамотой, чтобы читать книгу судьбы.

– А я смогу когда-нибудь овладеть ей? – с замиранием сердца спросила Варвара.

– Коли помыслы у тебя чисты и готова ты надлежащее упорство проявить – почему бы и нет?

– А можешь ты сказать, что с тем, кто спас меня, стало?

– Ничего нет проще. Зовут его Гришка, сын Николая. Пока молод и глуп, но со временем поумнеет. Тощ, высок… Кстати, вон тот парень, что остановился в дверях избушки, очень уж на него походит…

Варвара быстро оглянулась и увидела в дверном проеме, что в дверях действительно стоял долговязый парень. Точно он, Гришка! От неожиданности она чуть не потеряла дар речи.

Парень вошел в избу и, когда увидел Варвару, рот его в удивлении приоткрылся.

– Ну вот, дети мои, опять вы встретились, – по-доброму улыбнулся Агафон.

Варвара шагнула навстречу Гришке и, будто не веря в то, что он здесь находится на самом деле, легонько коснулась пальцами его щеки.

– Настоящий, не боись, – пробурчал отшельник. – Тоже, случаем, к деду Агафону занесло.

– Так это… Так это он тебе рассказал обо всем? – спросила она.

– А то кто же?

– А я поверила, что ты все угадал! – воскликнула возмущенная Варя.

– Признаю, что в порыве благом поведал тебе то, что рассказал мне сей отрок, – глаза Агафона смеялись.

– Ну, а пророчества…

– Пророчества? Будут тебе и пророчества, – пообещал дед.

Он взял серебряное блюдо, поставил его на пол, зачерпнул из кадки воды и вылил на серебро.

– Серебро, вода, мысль, – взял старец Варвару и Гришку за руки. – Смотрите в воду! Вода – мать сущего, все, что было, все, что будет вобрано в ней, равно как и то, чего не было и чему Богом быть положено. Смотрите!

Варвара застыла каменным идолом и ощущала лишь растущее тепло ладони Агафона. Варя отдернула бы руку, да двинуться не могла. Смотрела она в воду, но воды не видела. А видела скалы, неприютный край, голубое небо и как она (это точно была она!) стоит у обрыва. Запястье её сжимает чья-то рука. Не Агафона, кого-то другого. На сердце – спокойствие и радость.

Девушка очнулась и встряхнула головой. Неуютный пейзаж исчез, снова она была в избе вместе с колдуном и Гришкой.

– Кто что видел, – произнес отшельник, – то пускай при нем и останется. А я скажу, что судьбы ваши тесно переплетены. Вам решать, как будет – сгорите ли, как желтый лист, в пламени, коль слабы окажетесь, или, коль сильны духом, идти вам в края далекие-неведомые, где может сбыться то, о чем думалось и мечталось.

Варвара бросила косой взгляд на растерянного, взъерошенного Гришку, чувствуя, что уши ее пылают. Сердце билось учащенно, в голове стучала мысль – неужели это и есть мой суженый?

Агафон ласково взял ее ладонь и соединил с Гришкиной…

Солнце клонилось за лес, и ночь готовилась овладеть миром.

Варвара вернулась домой. Голова ее была легка, девушка будто опьянела. Управляющий сидел на крыльце и, как всегда, что-то жевал. Рыжий Бориска стоял рядом, опершись о резную, бутылочной формы, колонну, поддерживающую навес над крыльцом.